Всем привет!

 
      Гм… даже и не знаю, с чего начать. В общем, меня тут попросили предисловие написать. М-да. Не ожидал я, братцы, что, оказывается, нелегкое это дело — мысли свои на воск мягкий переносить, записывать то есть. По мне, так проще пару-тройку героических подвигов совершить, чем ломать свою голову над всяческими там предисловиями.
      Что я могу сказать о Тесее?
      Ну, был такой дурень из Афин. Как сейчас помню, вечно вина нажрется, после чего бузить начинает со страшной силой. Если бы не пил, так цены бы этому герою не было. А так… позорище одно, а не знаменитый герой Греции.
      Многие, конечно, ставят его на второе место после меня, но это, скорее всего, из-за того, что жили мы в одно и то же время, часто встречаясь в землях смертных. Греция-то маленькая, что ни день попадается тебе на пути какая-нибудь пьяная героическая рожа.
      Я тут вскользь ознакомился с текстом и, конечно же, не удержался от пары-тройки замечаний. Уж больно все это безобразие смахивает на мои великие подвиги десятилетней давности. Закралась тут у меня мыслишка: а не стилю ли старого прохвоста Софоклюса принадлежит сей выдающийся труд? Стиль, сюжетные повороты, глумливая манера повествования… ну просто вылитый Софоклюс!
      Жаль, спросить у него нельзя. Прячется, мерзавец, где-то в Мидии. Прогневал всемогущих богов, перепутав в своей «Великой истории» Зевса с Аидом. Понятно, издание быстро исправили, чего не скажешь о нанесенном всемогущим богам оскорблении. Вот и ударился в бега гениальный светоч Греции. Но идет молва, что продолжает творить. Что ж, вполне возможно, что данный труд, который вам еще только предстоит прочесть, как раз из поздних.
      Трактат анонимен, однако это не значит, что текст не имеет художественной ценности.
      Эх, не многовато ли для предисловия накропал?
      Вы там не устали, нет?
      Вижу, физиономии у вас уже кислые, ну ничего, сейчас развеселитесь.
      Короче, если и понравилось мне что в этом опусе, так это эпиграф, лучшие строки трудно и представить. А что касается остального… читать можно, а вот принимать все на веру — не советую.
       Великий Геракл

      Правил в то далекое время в Афинах царь по имени Эгей.
      Что и говорить, нелегко достался царю вожделенный трон, поначалу захваченный вероломными родственниками, сыновьями некоего Метина.
      Это простому смертному со своей неказистой семейкой можно не церемониться. Ну, пустишь троюродного дядю на ночлег, ну сопрет он у тебя фамильное серебро, и всех делов. А через недельку ты сам к дядюшке в гости напросишься — естественно, с ночевкой. Глядишь, и вернешь домой любимое серебро, прихватив заодно и спрятанные за печкой дядины золотые таланты.
      У древнегреческих же царей все, как вы понимаете, было намного серьезней. Масштаб иной, как любили некогда говаривать в Аттике.
      Пустил на ночлег бедных родственников Эгей в свой дворец и проснулся на следующее утро в огромной цветочной клумбе, что аккурат за крепостными стенами располагалась.
      Свергли бедолагу за ночь и сбросили с высоченной стены. Как низложенный царь только голову себе при падении не расшиб, осталось загадкой. Не иначе, оберегали Эгея всемогущие боги.
      Так что, можно сказать, легко отделался.
      Отряхнув расшитую золотом одежду, бывший царь безуспешно попробовал отыскать в кустах корону, но эта затея изначально была обречена на провал.
      Делать нечего, побрел Эгей к своим младшим братьям, занимавшимся по большей части морским пиратством и грабежом на большой дороге.
      Братья бывшему царю не шибко обрадовались.
      — Что ж ты раньше-то нас не навещал, — гневно говорили они, — когда все у тебя было в порядке.
      — Так на то ведь братья и существуют, — возражал им Эгей, — дабы обращаться к ним за помощью в самую трудную минуту.
      Поругались. Поворошили старые обиды.
      — А помнишь, Эгей, — злопамятно сощурился самый младший брат, — как ты в детстве украл мои цветные камешки и пятки мне медом по ночам мазал, чтобы наутро меня лесные пчелы покусали?
      — А меня, — с обидой заголосил средний брат — здоровый волосатый мужичина в снятом с одного иноземца рогатом шлеме, — помнишь, как ты мои сандалии к деревянному полу прибил? После того падения у меня до сих пор голова немного сплюснута.
      — Мне тоже есть что вспомнить, — гнусаво дребезжал старший брат. Но былые воспоминания отнюдь не поссорили братьев, а лишь скрепили их кровные узы еще крепче, нежели прежде.
      — Ну что, поможем? — спросил младший брат, поигрывая огромным разбойничьим тесаком.
      — Поможем! — кивнул средний.
      — Слава Зевсу, — прошептал Эгей, и к утру следующего дня царский дворец в Афинах был взят ватагой отъявленных морских головорезов.
      Над крепостными стенами весело затрепетал на ветру «Веселый Танат» (черный флаг с изображением скалящегося черепа).
      Трон Эгею был благополучно возвращен, ну а коварные родственники полетели вверх тормашками на те самые цветочные клумбы, куда был недавно сброшен прошляпивший трон царь. Кое-кто, говорят, даже свернул себе шею. Видно, не всем покровительствовали всемогущие боги.
      Ну да Зевс с ними со всеми — и с богами, и со смертными.
      Долго и счастливо после своего повторного воцарения правил Эгей, щедро отблагодарив вольных как ветер братьев афинским золотом, хотя те головорезы и так бы его (золото) взяли.
      Печалило царя только одно — не было у него детей, наследников афинского престола. А сроки, надо сказать, поджимали, возраст-то уже под пять десятков. Нужно было с этим что-то решать.
      Ну что делали древние греки, когда у них случились неразрешимые житейские проблемы?
      Правильно, отправлялись в Дельфы к оракулу Аполлона.
      Решил Эгей выяснить, отчего боги не посылают ему детей. Старый дурак так и спросил статую лучезарного бога и, судя по дальнейшим драматическим событиям, всемогущий понял афинского царя буквально.
      Вот что гулко донеслось в ответ из широкой груди мраморного изваяния:
      — И придет великий год всеобщего процветания. И вырастут три деревца, принеся разные плоды. Весеннее половодье разольет могучие реки, запоет скворец веселую песню, и будет вторить ему уханьем ночная сова. Ветви деревьев тихо заколышутся от порыва случайного ветра, нищий в Пелопоннесе получит от усталого путника золотой талант. Слепой аэд прозреет, а злаки взойдут выше прежнего.
      Весь этот горячечный бред царь тщательно занес на восковую дощечку и, учтиво поблагодарив Аполлона, поспешно удалился.
 

* * *

 
      — Ну, блин, и ответ, — сокрушенно покачал головою знаменитый афинский толкователь пророчеств по имени Поплет, срочно вызванный прямо в царский дворец. — Давненько мне не приходилось читать подобную белиберду. Нет, вру, один раз мне нечто подобное попадалось. Помнится, в прошлом году. Аполлон тогда очень точно предсказал засушливый конец лета. Звучало то предсказание примерно так: овце забор напомнит апельсин, и чьи-то ноги вдруг погрузятся на дно морское… Было непонятно, как эти самые ноги туда погрузятся: отдельно от человека или же вместе с ним. Если отдельно, то жди засуху, если вместе, то дождливый месяц.
      — Так ты все-таки разгадал тот божественный ребус? — с интересом осведомился Эгей.
      — Не совсем, — уклончиво ответил толкователь, — мне помог мой учитель, почтенный Эфин. Загадка свела бедолагу в царство Аида, но он все-таки выбрал верный вариант толкования, прислав мне восковую дощечку с ответом прямо из загробного мира.
      — Так ты мне поможешь? — все не унимался царь.
      Поплет призадумался.
      — Боюсь, расшифровка займет много времени, не знаю, располагаешь ли ты им, царь?
      — К сожалению, нет, — грустно улыбнулся Эгей. — Понимаешь, мне срочно нужен наследник. Скажи мне хотя бы общий смысл божественного послания.
      — Боюсь, что он от меня ускользает, — виновато развел руками толкователь. — Ясны лишь отдельные фразы, но общей картины не выходит.
      — Например? — оживился царь.
      — Вот эта строчка… «И да вырастут три деревца, принеся разные плоды». Тут явно имеется в виду потомство.
      — Три сына?! — радостно воскликнул Эгей.
      — Не думаю, — скорбно поджал губы Поплет. — Уж скорее — один. И то, судя по следующей строке, идиот.
      — О нет!
      — Не отчаивайся, царь. Знаю я одного чудесного толкователя запутанных божественных посланий.
      — Скорее же назови мне его имя! — с воодушевлением потребовал Эгей.
      — Это Питфей, мудрый правитель Арголиды. Отправляйся в город Троисену.
      — Полагаешь, он мне поможет?
      — Всенепременно.
      Что ж, пришлось царю поверить Поплету на слово.
 

* * *

 
      Правитель Арголиды Питфей принял царя Афин с большим воодушевлением.
      — Я слышал, ты ломаешь голову над очередным ответом лучезарного Аполлона? Дай же мне скорее свою восковую дощечку!
      — Тут что-то по поводу моего еще не родившегося сына, — смущенно промямлил Эгей, протягивая правителю Арголиды драгоценные письмена. — Толкователь Поплет лишь едва уловил смысл послания Аполлона.
      — Знаю я этого дурака… — небрежно махнул рукой Питфей и, быстро бросив взгляд на потолок своих покоев, поспешно добавил: — В смысле, толкователя. Поплет давно пропил весь свой талант в каком-нибудь приюте бога Диониса. Так что тут у нас…
      Правитель с азартом изучал покрытую мелким почерком дощечку.
      — Ага, всеобщее процветание… три деревца… очень хорошо, весеннее половодье, могучие реки… Ох, ничего себе!
      — Что-что? — тут же покрылся испариной Эгей. — Что-то плохое?
      — Да нет, показалось, — скривился Питфей. — Ммм… золотой талант, слепой аэд и злаки… Что ж, все, по-моему, предельно ясно.
      — Что ясно? — с замиранием сердца воскликнул царь.
      — Ясно то, — торжественно проговорил правитель, — что у тебя, Эгей, действительно родится сын, который будет знаменитым героем Афин!
      Царя после этой новости чуть не хватил удар. Немного придя в себя, он подумал о том, что толкователь Поплет оказался прав, а, следовательно, не весь еще талант пропил мерзавец.
      — Да, и еще одно, — спохватился Питфей. — Тут ко всему ясно сказано, что свою жену ты, Эгей, должен искать в Арголиде.
      — Это интересно еще почему? — возмутился царь, ибо владения Питфея славились самыми уродливыми женщинами во всей Греции.
      Когда весной в Арголиде проводился ежегодный конкурс красоты, из этих земель бежали все бродячие собаки, а также крысы, пауки и тараканы. А матери со всех концов Греции свозили в Троисену самых непослушных детей, дабы попугать озорников вышагивающими по высокому деревянному помосту образинами.
      «Вот не станешь родителей слушать — на такой девушке женишься…»
      Многие после этого оставались на всю жизнь заиками.
      — Ты хочешь оспорить божественную волю? — пыша праведным гневом, вскричал Питфей.
      — Конечно же нет, — пошел на попятную царь. — Но объясни мне, где ты прочел в ответе Аполлона эти строки?!
      — Да вот же они! — ткнул пальцем в дощечку возмущенный до глубины античной души правитель. — По-моему, все очевидно. Поймет и ребенок.
      И Питфей громко прочел:
      — «Нищий в Пелопоннесе получит от усталого путника золотой талант!»
      — Ну и что с того?
      — Как, неужели ты не понимаешь? Ответь мне, где находится мой город Троисена?
      — В Арго… то есть в Пелопоннесе, — проговорил ошарашенный Эгей.
      — Ну вот, — обрадовался Питфей. — Я же сказал, что это очевидно. Усталый путник — мой давний псевдоним, которым я подписываю некоторые довольно популярные в Аттике эротические песенки.
      — Так это ты их сочиняешь?! — подпрыгнул на месте царь и нараспев по памяти прочел: — «Однажды ранним утром я с нежною дриадой, с дриадой Пториадой уединился в чаще. Мы рухнули на влажную траву, и я не знаю, почему коснулся вдруг своей рукой ее…»
      — Дальше лучше не продолжать, — тактично перебил Эгея Питфей.
      — Хорошо, — легко согласился царь. — Кто в таком случае этот нищий?
      — Это ты! — лучезарно улыбаясь, сообщил правитель.
      — Что?!
      — Не злись, дружище, не злись…
      — Да я богаче тебя в десять раз. Да я всю твою Арголиду могу купить, и у меня еще золота останется на порядочный остров…
      — Тут все аллегория, — спокойно напомнил Питфей. — Ответ следует трактовать двояко.
      — Ничего себе двояко!
      — Я тебе все сейчас объясню, ты только меня не перебивай. Прочту главные строки еще раз… «Ветви деревьев тихо заколышутся от порыва случайного ветра, нищий в Пелопоннесе получит от усталого путника золотой талант». Итак, мы с тобой пришли к конечному выводу: первое — невесту тебе следует искать в моих землях, второе — от брака с этой девушкой у тебя родится сын, великий греческий герой. (Вынужден вмешаться и поправить правителя. Питфей определенно тут оговорился. На самом деле он хотел сказать — второй великий греческий герой. )
      — Погоди! — зло выкрикнул Эгей, окончательно во всем запутавшись. — Давай разложим все по полочкам.
      — Давай, — легко согласился Питфей.
      — Усталый путник — это ты.
      — Совершенно верно.
      — Нищий в Пелопоннесе — это я.
      — Именно.
      — В таком случае, что здесь подразумевается под «золотым талантом»?
      — Ну конечно же, моя дочь! — радостно воскликнул Питфей.
      — Нет.
      — Да!
      — Нет.
      — А я говорю: да!
      — О боги!
      — Но ведь ты ее еще не видел. Представляешь, в прошлом году она стала победительницей на нашем ежегодном конкурсе красоты. Моя дочурка была удостоена почетного титула «лучшая грудь Троисены», каково, а?
      Эгей в ответ лишь припадочно закатил глаза, неумело изображая внезапный приступ эпилепсии.
      — Тебе плохо, мой друг? — участливо спросил правитель.
      — У нас в роду страшная болезнь, — сдавленно прохрипел царь, желая как можно скорее закосить от возможного брака. — Передается исключительно по мужской линии…
      — А… ерунда, — беззаботно махнул рукой Питфей. — Ты вон до пятидесяти лет с этой болезнью дожил, и ничего.
      — Мне нельзя иметь детей! — сипло добавил Эгей, безуспешно пытаясь сымитировать пену на губах.
      Но вместо этого царь заплевал всю свою бороду.
      — В божественном пророчестве говорится, что вплоть до этого дня ты был нищ душой, — как ни в чем ни бывало продолжил правитель, благоразумно отсев от плюющегося гостя подальше. — Но брак с моей прекрасной дочерью облагородит тебя. Моя Эфра — мое единственное богатство, и теперь она по праву, данному свыше, будет принадлежать исключительно тебе.
      Тут-то Эгей и понял, что одурачить Питфея ему не удастся. Получалось, что если царь откажется от брака, то пойдет против воли всемогущих богов.
      А кому такое в Древней Греции надо?
      Нет, Эгей своему здоровью не враг, однако жениться ему по-прежнему не хотелось. Ведь царь в свои пятьдесят был холост, как евнух в гареме знатного эфиопа. А это самый настоящий рекорд для Греции, ибо царей в Аттике ловкие гречанки кадрили чуть ли не с пеленок. Знатные женихи в бобылях долго не засиживались.
      — Я согласен, — смирившись с судьбою, грустно повесил голову Эгей.
      Питфей громко хлопнул в ладоши:
      — Мою дочь Эфру сюда, немедленно!..
      И, обгоняя, друг дружку, слуги кинулись выполнять столь важное поручение.
      Не был бы Питфей Питфеем, пропусти он столь явную удачу, нежданно-негаданно свалившуюся чуть ли не с самого Олимпа. Ясен пень, что истолковал ответ лучезарного Аполлона хитрый правитель в свою пользу. И правда, какой великолепный представился случай породниться со знатным и богатым афинским родом. Ко всему еще получить во внуки великого героя тоже не мешало.
      Ай да Питфей, ай да мудрая голова!
      Слуги привели Эфру, и царь Эгей вздохнул с огромным облегчением. Девушка оказалась вполне приятной наружности: не красавица, но и не какая-нибудь прыщавая уродина. Видно, правитель здорово припугнул жюри конкурса красоты, иначе они бы никогда не выбрали победительницей царскую дочь, предпочтя ей какую-нибудь привычную для Арголиды образину.
      Знал бы Эгей, что Питфею даже пришлось повесить одного особо несговорчивого члена жюри на городской стене, как раз над тем местом, где обычно проходил ежегодный конкурс.
      Там упрямец все время и провисел немым укором прочим судьям, которые благоразумно избрали победительницей молоденькую Эфру.
      В общем, все хорошо было в этой девушке, вот только грудь…
      Эгей с недоумением глядел на выглядывающие из декольте невесты цветные лоскутки напиханных за пазуху тряпок. Сразу видно, что девицу внезапный вызов к отцу застал врасплох, и одевалась та в большой спешке.
      О всемогущие боги, с кем же она на ежегодном конкурсе красоты соревновалась?
      Пожалуй, Эфре подошел бы титул «Лучшая доска Троисены». Впрочем, Эгей не был особенно привередлив в отношении женщин. Невеста молода, лицом приятна, ну а остальное как-нибудь само собой утрясется, и нечего античные мозги себе попусту сушить.
      — Я согласен, — вторично повторил царь, и Эфра ему в ответ очень многообещающе улыбнулась.
 

* * *

 
      И случилась свадьба.
      Знатная вышла свадьба (естественно, за счет Эгея)! Все как полагается: шум, гам, всевозможные яства, парочка драк, одно убийство, поджог квартала, где проживал исключительно демос. Единственное, что Эгея слегка огорчало, так это грудь новобрачной, вернее ее решительное отсутствие, и прижимистость новоявленного тестя, правителя Питфея.
      Отношения между новоиспеченными родственниками здорово обострились, когда речь зашла о том, где будет рожден знаменитый ребенок.
      Тут мнения двух знатных мужей разделились.
      — Да он еще даже не зачат! — гневно орал Эгей, расплескивая вино и смущая подобными разговорами застенчивую Эфру.
      — Все равно, — упорствовал Питфей. — Первенец должен родиться в Троисене.
      — А вот хрен тебе собачий!
      — Согласен, но ребенок родится в моих землях.
      — Нет, в моих! — упорно настаивал царь.
      — Друзья, о чем речь, — очень вовремя встрял во внезапную перепалку присутствующий на пиру иудейский торговец (далекий родственник жены Питфея). — Как говорят у меня на родине, разве это две большие разницы?
      — Объясни! — потребовал Эгей.
      — Тут-таки не о чем спорить, — улыбнулся веселый иудеи, — пускай ваш славный сын родится в Троисене, но считаться он будет великим героем Афин.
      — Годится! — дружно выкрикнули новоявленные родственники, и пир разгорелся по новой.
      Однако дальше было только хуже.
 

* * *

 
      Вспомним, друзья, КАК обратился к богу Аполлону со своей проблемой царь Эгей.
      Слово — оно ведь не дурной дятел, вылетит, и баста. Что тогда спросил Аполлона бедолага царь? Ага, не помните. А спросил он вот что: отчего же всемогущие боги не посылают мне детей?
      Как говорится, ляпнул на свою голову.
      Олимпийцы, они ведь понимают все буквально, особенно если предоставляется отличный случай в очередной раз напакостить несчастным смертным.
      Однако, забегая вперед, отметим, что царь все-таки оказался не робкого десятка.
 

* * *

 
      Вот он, долгожданный момент!
      Под радостный гул веселящихся на пиру гостей величественно поднялся царь Эгей вместе со своей юной женой в роскошную, украшенную цветами спальню (все, разумеется, включая перины, за счет царя Афин).
      — Дорогая, ты уже приняла ритуальную ванну из лепестков роз? — участливо поинтересовался Эгей, с удовольствием разглядывая залившуюся румянцем любимую.
      — О да, мой муж, мой повелитель, — несколько высокопарно ответила Эфра.
      — А я вот не успел, — тихо рассмеялся царь. — В общем, жди меня прямо на ложе нашей предстоящей любви. А я пока внизу в бассейне сполоснусь.
      Сказав это, Эгей резво, словно двадцатилетний юноша, сбежал вниз, где во дворе правителя Арголиды располагался великолепный бассейн, в котором без проблем могли искупаться все триста пресловутых спартанцев.
      Скинув залитую вином накидку, царь с разбегу сиганул в покрытую красными лепестками роз воду.
      Конечно, его небывалая прыть была вполне понятна. Все пока складывалось как нельзя лучше. Боги пообещали ему долгожданного сына, и не какого-нибудь хлюпика, а будущего великого героя Афин. В спальне в недрах дворца его ждала чудесная шестнадцатилетняя жена, будущая мать его блистательного наследника.
      Но неприятности, как всегда, начались раньше, чем того следовало ожидать.
 

* * *

 
      Все началось с дохлой рыжей собаки непонятной породы, мирно плавающей на спине прямо посередине огромного бассейна.
      К сожалению, Эгей слишком поздно заметил издохшего песика, когда уже вдоволь наплескался среди лепестков роз и даже пару раз нырнул с головой, порядочно наглотавшись холодной воды.
      Царя передернуло от отвращения, но ничего не поделаешь, он уже выкупался. Брезгливо подплыв к мирно покачивающемуся посередине бассейна трупику, Эгей с интересом изучил золотой ошейник утопшей собачки, где было вырезано ее имя.
      Имя оказалось странным. Му-Му.
      Пожав плечами, полный мрачных предчувствий царь выбрался из воды и, еще раз поглядев на горемычного песика, все понял.
      Это был знак свыше.
      Ужасное знамение грядущей беды.
      — Ну ладно, — зло процедил сквозь зубы Эгей, натягивая на мокрое тело сухую одежду.
      Ведь ни одна живая душа в Греции не подозревала, что царь Афин был глубоко законспирированным богоборцем. Да-да, в те далекие древние времена встречались и такие бесстрашные храбрецы. Ну, к примеру, тот же Геракл. (Наглая ложь! Клевета!)
      Конечно, говорить вслух о своей неприязни к обитателям Олимпа было равносильно самоубийству, но вот думать… В головы смертных, к счастью, всемогущие заглядывать не умели.
      Гордо вздернув подбородок, Эгей решительно вернулся во дворец, но у дверей спальни задержался, услышав чьи-то приглушенные голоса.
      — Да ладно, девочка, не убивайся ты так, — гулко бубнил чей-то незнакомый бас, — дурак сам просил Аполлона, чтобы боги подарили ему сына, вот я и помог сейчас в силу своих скромных возможностей…
      — Не таких уж и скромных, — захихикала девушка, и Эгей с ужасом узнал нежный голосок Эфры. — Все-таки некрасиво как-то получилось.
      — Опять ты за свое, — прогудел мужчина, — а твой осел сейчас внизу в бассейне плещется в предвкушении, так сказать…
      И проклятый мужик раскатисто рассмеялся. Это было последней каплей. Царь побагровел и ударом ноги распахнул неплотно прикрытую дверь.
      — Ой! — вскрикнула Эфра, закрывая куском белоснежной ткани свое тщедушное неаппетитное тельце.
      — Е-мое… — прогудел огромный синебородый мужик с чешуйчатым, переливающимся в свете факела телом.
      На одре любви новоявленных супругов возлежал владыка морей Посейдон. Сам Колебатель Земли! Родной брат Зевса!
      — Дорогой, я все объясню, — как трещотка затараторила Эфра. — Ты должен понять, это великая честь, великое доверие со стороны…
      — Честь?! — хрипло проговорил Эгей, пожирая любовников звереющим взглядом.
      Тут уж даже сам Посейдон не выдержал, здорово перепугавшись:
      — Эй, смертный, не дури! — только и успел произнести владыка морей, после чего произошло немыслимое.
      Не выказывая решительно никакого уважения к бессмертному обитателю Олимпа, царь стремительно запрыгнул на кровать и одним мощным ударом в челюсть скинул Колебателя Земли на мраморный пол.
      — Ах ты гнусная рептилия! — разъяренным медведем проревел Эгей, наматывая на левую руку сине-зеленую бороду морского владыки. — Я сейчас тебе покажу, как чужих жен совращать!
      Посейдон же после подобного обращения впал в состояние глубочайшего шока, ибо происходило нечто совершенно невозможное. Его… нет, не так… ЕГО дубасил обыкновенный смертный!
      Намотав бороду врага на руку, вошедший в раж царь хорошенько надавал Колебателю Земли в тыкву. Затем схватил стоящий в изголовье кровати золотой трезубец и с недоумением уставился на необычную рукоять, сделанную в виде обыкновенного весла. Это немного остудило боевой пыл обманутого мужа, но, как видно, недостаточно.
      — Нет-нет, не бей его больше, пожалуйста, — закричала Эфра, закрывая собой нелепо распластавшегося на полу олимпийца.
      — Уйди, женщина! — Эгей легко оттолкнул рыдающую супругу в сторону. — Ну, земноводное… — зловеще предупредил царь. Сейчас я тебя на эту вилку нанижу!
      По лицу Эгея и впрямь было видно: да, этот точно нанижет, причем по самую рукоять.
      — … — витиевато выразился Посейдон, бросаясь к распахнутому окну.
      — Кхе! — в запале выкрикнул царь, метнув трезубец прямо в зад обнаглевшего бессмертного.
      — А-а-а! — дико заголосил Колебатель, выпрыгивая в спасительную темноту.
      Судя по крику, Эгей не промахнулся.
      Оглушительное «а-а-а!» стало медленно удаляться, затем раздался всплеск воды, стало тихо.
      Судя по всему, владыка морей сиганул прямо в тот самый бассейн, где недавно беззаботно плескался Эгей, и уплыл в море по канализационным каналам.
      Вытерев о тунику дрожащие руки, царь резко повернулся к всхлипывающей в углу жене.
      — А что касается тебя… — Эгей едва удержался, дабы не сплюнуть. — Бесстыжая, чтобы глаза мои тебя больше не видели…
      Ответом ему были глухие рыдания.
      «М-да, — спокойно подумал царь, покидая ненавистную спальню, — от длительных морских путешествий мне теперь лучше воздержаться».
      А ровно через девять месяцев в городе Троисене родился великий Тесей.
      Вот такие пироги.

      — Ой, как нелепо все вышло, мне так жаль, так жаль, — причитал Питфей, в душе радуясь такому удачному раскладу. Породниться с самими всемогущими богами! Не всякий смертный мог похвастаться подобными родственниками. (Да ладно, Софоклюс, не свисти!) Вот так подфартило!
      — Я опозорен! — прилаживая на боку меч, хмуро проговорил царь Эгей. — Я немедленно покидаю дворец, ноги моей больше не будет в Арголиде.
      — Но как же?! — в притворном ужасе воскликнул Питфей. — Ведь моя дочь Эфра…
      — И слышать больше не желаю об этой вавилонской блуднице, — резко отрезал царь.
      — Ты забываешься, друг, — разозлился Питфей, ибо свою единственную дочь страшно любил. — Порядочней моей девочки не сыщешь во всей Арголиде.
      — Кому она теперь такая нужна? — горько усмехнулся Эгей, следя за тем, как слуги грузят на телеги его вещи.
      Правитель Питфей следил за погрузкой с не меньшим интересом, все больше и больше мрачнея, по мере того как слуги методично выносили из дворцовых покоев массивные позолоченные сундуки.
      — Может, часть своего золота ты оставишь мне на хранение? — робко предложил Питфей. — Я пущу его в оборот, и вместо трех сундуков в конце года у тебя будет шесть!
      — Золото меня не интересует, — презрительно скривился Эгей. — Я баснословно богат, что мне твои шесть сундуков?
      Правитель еще больше огорчился, и так сказал своему рогатому зятю:
      — Все-таки ты не прав, обвиняя мою дочурку, разве могла она отказать САМОМУ Колебателю Земли?
      — Могла! — огрызнулся царь. — Еще как могла! Я вот морду Посейдону набил — и ничего, как видишь, жив, здоров…
      М-да, ответить на это Питфею было решительно нечего.
      — Идем со мною! — неприязненно бросил правителю Эгей, направляясь к выходу из дворца. — У меня к тебе имеется небольшая просьба.
      — С великим удовольствием выполню любую, — обрадовался Питфей, спеша следом за зятем.
      — Да? — удивился царь. — В таком случае выпори на городской площади Троисены свою ненаглядную дочь в наказание за распутство.
      Подобострастная улыбочка мгновенно исчезла с лукавой физиономии правителя.
      — Я имел в виду, — быстро поправился он, — что я выполню любое твое поручение, но в пределах разумного.
      — Ладно… — нетерпеливо махнул рукой Эгей.
      Привел царь Питфея на берег морской, где десяток крепких головорезов из личной охраны Эгея с натугой приподнимали огромный камень.
      — Эх, взяли… — хором ревели греки, погружаясь в песок по самые щиколотки.
      — Молодцы, так и держите! — крикнул царь, очень ловко засунув под камень свой меч в ножнах и позолоченные боевые сандалии с железными набойками на носках. — Все, опускайте!
      — Эх!.. — выдохнули головорезы, и огромный кусок скалы стал на место.
      — Ну и как сие понимать? — удивленно спросил Питфей.
      — А понимать это следует так. — Эгей мрачно взглянул на своего плутоватого родственничка. — Когда родившийся у Эфры герой будет в силах сдвинуть эту скалу и достать мой меч и сандалии, ты, Питфей, пришлешь его ко мне в Афины. Я узнаю юношу по моему мечу и сандалиям.
      На том и порешили.
 

* * *

 
      Итак, повторюсь: ровно через девять месяцев в городе Троисене родился великий Тесей.
      Как же ликовал по этому поводу правитель Питфей, решив взять воспитание героя в свои руки!
      До восемнадцати лет жил Тесей в доме своего хитрого деда.
      — Да на кой сатир дитяти далось это искусство, музыка, хореография, — спорил с Эфрой старый правитель. — Главное в жизни — уметь кого угодно объегорить. Вот как я, например, поступил с твоим дураком мужем. Вот оно, великое искусство интриги! Не просто прочесть божественное послание, а истолковать его в свою пользу.
      — Но, папа, позволь тут с тобой не согласиться, — Неуверенно возражала дочурка.
      — Нет, нет и еще раз нет! Тесей уже получил среднее неполное образование греческого героя. Ему почти восемнадцать, и он уже почти всему обучен, познав азы всех главных дисциплин. Парень — отличный спортсмен, великолепный борец, с оружием управляется лучше многих своих сверстников. Физическая подготовка на высоте.