Хотя кто его не любит?
      — Мест нет, — ответил одноглазый финикиец, с явной неприязнью поглядывая на запыленных путешественников.
      Агамемнон перемигнулся с Аяксом, и в следующую секунду владелец постоялого двора повис над полом, трепыхаясь в мощной руке знаменитого героя.
      — Хотя, — сдавленно прохрипел он, — я могу найти для знатных мужей одну уютную комнатку.
      — Две, — злобно прорычал Аякс.
      — Ну две, — дернулся финикиец и был отпущен. Аяксу с Агамемноном была выделена довольно приличная комната с двумя большими кроватями, умывальней и медным ночным горшком (что весьма немаловажно. — Лет.).
      Эдипа же подселили к другому постояльцу, поскольку вид юноша имел совсем уж непрезентабельный по сравнению со своими спутниками.
      Но, прежде чем улечься спать, Агамемнон с Аяксом решили немного поразвлечься, потребовав у одноглазого финикийца лучшего вина и свежей баранины. Аякс, как водится, достал кифару и спел пару свежих элегий, после чего завязалась короткая драка с двумя греками, которые очень уж не любили поэзию. Кифара несколько раз пронзительно взвизгнула, и агрессивных постояльцев вынесли восвояси с накрытыми лицами.
      — Сто сорок! — довольно сообщил Аякс, считая зарубки на корпусе инструмента, к которым только что добавились еще две свежие.
      Услышав это, одноглазый финикиец, припадочно трясясь, объявил, что за еду и выпивку прославленные герои могут не платить. За счет, мол, заведения.
      Отлично проведя время, путешественники разошлись по своим комнатам.
      Эдип, стараясь не шуметь, отправился к себе и с удивлением обнаружил, что постояльцем, к которому его подселили, является какая-то непонятная тетка, дремлющая на одной-единственной кровати.
      Естественно, будущий царь возмутился и, найдя хозяина, все ему выложил: что его постоялый двор — это жалкий клоповник, что его постояльцы — сплошная пьянь, а сам он старый извращенец и полный импотент.
      — Все так и есть, господин, — весело кивнул финикиец, — но других комнат у меня нет. Вам придется довольствоваться тем, что есть, или заночевать на улице.
      Выбирать было не из чего, и Эдип нехотя вернулся в комнату с дрыхнущей незнакомой женщиной.
      Расстелив одежду, он улегся на пол возле кровати и попытался заснуть. Но с первой попытки это ему не удалось.
      Во-первых, одолевали клопы. Во-вторых, соседка вдруг стала утробно храпеть. Да так храпеть, что в соседнем помещении вздрагивали во сне Аякс с Агамемноном, хватаясь за лежащие под подушками мечи. Снился обоим немейский лев, и кошмар этот казался бесконечным.
      Эдип решил было считать по памяти овец, но больше десяти он их в жизни никогда не видел, да и со счетом у будущего царя были серьезные проблемы: дальше девяти он цифры знал с большим трудом.
      Тогда Эдип принялся всеми доступными ему средствами бороться с храпом неизвестной эллинки.
      Сначала он кукарекал, и это вроде как на время помогло, однако Аякс принялся бить ногой в стену, изрыгая жуткие проклятия и перебудив своим ревом весь постоялый двор. Выкрикнув напоследок что-то вроде: «Проклятые петушары!» — могучий герой успокоился и, как надеялся Эдип, крепко заснул.
      Но тут снова захрапела соседка.
      Будущий царь не сдавался, принявшись трясти деревянную кровать, но и эта мера мало чем помогла. Тогда Эдип стал тихо посвистывать, что было весьма опасно, так как свист вполне мог снова разбудить могучего Аякса.
      Ну что еще можно было предпринять в этой ситуации?
      Сон не приходил, а спать Эдипу хотелось жутко. К тому же от громоподобного храпа у него сильно разболелась голова, в которую сразу принялись лезть всякие жуткие мысли.
      Будущий царь, как мог, прогонял их, но воспаленный, измученный бессонницей мозг продолжал свою жуткую работу, подхлестывая больное воображение. И тогда Эдип понял, что если он еще немного послушает этот храп, то немедленно сойдет с ума и сотворит с собой что-нибудь ужасное.
      Скиталец сразу сделался очень решительным, перейдя к немедленным действиям.
      Встав с пола, он обошел кругом кровать со спящей соседкой и нехорошо посмотрел в ее лицо. Женщина оказалась вполне привлекательной и довольно моложавой, но ничто не могло уже помешать Эдипу совершить задуманное. Любой ценой он должен был прекратить этот кошмарный храп, дабы не повредить себе рассудок.
      И он задушил ее!
      Не будем описывать детали этого чудовищного преступления. Многие исследователи этого вопроса утверждают (ссылаясь на какие-то мифические псевдоисточники), будто Эдип тронулся умом еще в храме Аполлона от издевательского смеха молоденькой пифии. (У девушки тоже, кстати, крыша поехала. До конца дней своих она не переставала смеяться. — Авт.) (А по моему мнению, крыша поехала у самого автора. — Неизвестный читатель.)
      Не стоит в подробностях рассказывать о том, как бедняжка дрыгала ногами, хрипела и пускала пузыри. Так или иначе, но через десять минут все было кончено. Бездыханное тело безымянной храпуньи нелепо раскинулось на деревянной кровати. А Эдип краешком своего замутненного сознания подумал, что только что собственными руками задушил довольно красивую женщину в расцвете лет.
      Не знал тогда будущий царь, что убил он в душной комнате убогого постоялого двора свою собственную мать Иокасту, спасавшуюся от ужасного Сфинкса, поселившегося в окрестностях Фив.
      Так сбылась первая часть проклятия Пелопса.
      Эдип умертвил свою мать!
      С той ночи и поползли по Греции жуткие слухи о кровавом маньяке по кличке Фиванский душитель.
      В комнату Эдипа с оглушительным грохотом ворвался всклокоченный, вооруженный топором Аякс. «С оглушительным грохотом», ибо могучий герой начисто снес лбом запертую на засов дверь. Достали его разнообразные вопли, доносившиеся всю ночь из-за стенки, но не ожидал Аякс увидеть того, что увидел.
      — Эдип? — неуверенно спросил могучий грек. —Это ты?
      — Да, это я, — дрожащим голосом подтвердил будущий царь.
      — А что это ты тут делаешь? И кто эта голая шлюха на кровати?
      — Н-не знаю, — пробормотал в ответ Эдип, пожимая плечами.
      Опустив топор на пол, Аякс медленно подошел к покойной красотке.
      Язык женщины вывалился, свесившись набок. Глаза были удивленно выпучены, на шее синели отпечатки сжимавших горло пальцев.
      Аякс в испуге отшатнулся, ибо на какое-то мгновение ему показалось, что на кровати лежит убитая им несколько месяцев назад Клитемнестра. Сходство покойниц было поразительным, в смысле не внешнее сходство, а похожесть смерти, их обеих настигшей.
      — Ты что это, придурок, натворил?! — зло прошептал Аякс. — Ты зачем ее задушил? Тебе что, экстаза было мало?
      Эдип не ответил, исподлобья сверля могучего героя безумным взглядом.
      — Ох, не было у нас проблем, — взявшись за шлем, прохрипел Аякс.
      По лежавшей рядом роскошной одежде было ясно, что Эдип задушил какую-то очень знатную, эллинку, возможно даже царского рода.
      Правда, непонятно, что эта эллинка делала на дешевом постоялом дворе, но выяснять это теперь не было никакого смысла.
      «Да как она вообще с этим малахольным уродом в постель-то легла?» — с досадой подумал Аякс, осматривая стройные ноги погибшей.
      Даже по ее фигуре было видно, что она не из простолюдинок.
      Вошел заспанный Агамемнон и, сделав круглые глаза, с ужасом уставился на приятелей.
      — Эй, а что это вы здесь делали? — задал он вопрос, аналогичный тому, который задавал пять минут назад Аякс.
      — У нас здесь был групповой секс, — неудачно пошутил Аякс.
      — Правда? —; Агамемнон недоверчиво покосился на мертвую женщину.
      — Конечно нет! Этот идиот, которого мы оставили без присмотра, взял и прикончил какую-то не-знакомку. — Аякс с ненавистью посмотрел на Эдипа. — Ты ее как, сначала изнасиловал, а потом задушил или наоборот?
      — Я ее не насиловал, — обиженно ответил будущий царь, — я вообще ее первый раз в жизни вижу.
      — И последний, — добавил Агамемнон. — Ладно, так или иначе, но с постоялого двора надо линять.
      — А что делать с трупом? — мрачно поинтересовался Аякс.
      Агамемнон задумался:
      — Труп прикопаем на заднем дворе. Скорее, нужно поспешить, пока все еще спят…
      Просто чудовищное кощунство.
      Но ведь необходимо быть объективным в освещении исторических событий. Выпускать отдельные детали или реально состоявшиеся диалоги не имеет никакого смысла. Нельзя перечить самой истине! («Можно подумать, ты там действительно присутствовал!» — Неизвестный читатель. — «Сам дурак!» — Авт.)
      Под покровом прохладной сентябрьской ночи вынесли герои тело мертвой матери Эдипа из роковой комнатушки дешевого постоялого двора.
      — Тяжелая, зараза, — яростно шептал Аякс, неся Иокасту за холодные ноги.
      — Голову, голову не ударьте! — причитал ковылявший сзади Эдип, который не в силах был смотреть на плоды своего кошмарного злодеяния.
      — Да на что ей теперь эта голова? — огрызался Агамемнон, волоча труп за бледные руки.
      Приложили пару раз герои Иокасту об лестницу, но той действительно все уже было, мягко говоря, по барабану.
      — Осторожней, ради Зевса, осторожней, — утробно завывал Эдип, тихо рыдая.
      — Раньше нужно было на Зевса уповать, — ответил тяжело дышащий Агамемнон, — когда ты, сатиров извращенец, женщину душил.
      Но что мог ответить ему Эдип?
      Что не хотел он ее убивать?
      Просто так, мол, вышло?
      Да в жизни никто в это не поверил бы. Ведь двигал будущим царем в его преступлении не кто иной, как всемогущий Рок. Хотя…
      Еле-еле выволокли Иокасту на задний двор. Аякс сбегал в сарай за совковой лопатой и торжественно вручил ее Эдипу.
      — Давай, придурок, копай. Мы за тебя всю грязную работу выполнять не обязаны.
      И, заливаясь горькими слезами, принялся Эдип рыть могилу собственной матери.
      Агамемнон с Аяксом сидели рядышком на траве, думая об одном и том же. А не прикопать ли им вместе с телом несчастной и проклятого извращенца? Ясно было великим героям, как дважды два, что одним убийством дело не кончится. Поняли они, что путешествуют бок о бок с самым настоящим маньяком.
      Но не тронули друзья тогда Эдипа, ибо за разворачивавшимися событиями ежечасно следило не знающее сна, всевидящее око Сауро… то есть, тьфу ты, всемогущего Рока.
      Вырыл могилку Эдип перед самым рассветом. Похоронили великие герои безымянную красавицу и под покровом еще не рассеявшейся тьмы скрылись в неизвестном направлении.
      Естественно, все, что произошло той ночью на постоялом дворе, не могло ускользнуть от внимания хитрого финикийца, который до конца жизни после той зловещей ночи заикался.
      Трое маньяков, убившие фиванскую царицу, сбежали перед самым рассветом, и наутро заикающийся владелец постоялого двора показал охранявшим царицу стражникам место, где извращенцы зарыли тело несчастной женщины.
      Стражники, сладко прохрапевшие всю ночь рядом с комнатой своей госпожи, совершили над могилой Иокасты ритуальное самоубийство, так как не выполнили они свой долг и навеки опозорили свои имена.
      А горемычный одноглазый финикиец от ужаса всего того, что произошло на его постоялом дворе, бросился бежать куда глядел его единственный подслеповатый глаз, спотыкаясь об остывающие трупы телохранителей царицы и выкрикивая какие-то нечленораздельные словосочетания.
      Горе и разрушение оставлял за собой злотворный Эдип. Воистину удивительна была его судьба. (Автор просит у читателя прощение за незапланированный всплеск черного юмора.)
      Но все-таки будем придерживаться древних мифов, хотя правды в них с нос пресловутого царя Спарты Менелая.
      Так уж волею всемогущего Рока получилось, что оказались наши скитальцы невдалеке от города Фивы.
      Решили передохнуть великие герои на широкой дороге у подножия Парнаса, где сходились в тесном ущелье сразу три пути.
      Очутившись около знаменитой горы, на которую мечтал воспарить за эдельвейсом каждый уважающий себя греческий поэт, могучий Аякс не смог удержаться от сложения высокопарных строк.
      Правда, тему поэт выбрал не очень удачно.
      От каждого произнесенного Аяксом слова Эдипа (которого с недавнего времени герои не иначе как извращенцем не называли) словно било молнией.
      В переводе с древнегреческого эта элегия звучала примерно так:
      Вот в один прекрасный день Содрогнулась Греция. Жуткого убийства тень Наползла на свет. Объявился вдруг маньяк В образе душителя. Нападал он в полутьме, Лишь придет рассвет…
      В этот момент из узкого ущелья появилась запряженная белой лошадью колесница, в которой ехал седой, величественного вида старец.
      Услышав странную песню, он остановился, дабы получше разобрать слова.
      Аякс, заприметив нового слушателя, приободрился и загорланил пуще прежнего:
      Нападал маньяк на женщин На несчастных, на бедняжек, Ночью в спальни пробирался И жгутом их всех душил. Получал он кайф от пытки, От убийства возбуждался, И в глаза несчастной жертве Он смотреть всегда любил…
      И тут почтенный старец в дорогих одеждах как захохочет, даже лошадь шарахнулась.
      Аякс, понятное дело, сразу петь перестал и очень агрессивно посмотрел на потешающегося слушателя, заподозрив в нем яростного противника высокой поэзии.
      А старец продолжал смеяться, что в его возрасте было весьма опасно для здоровья — так и надорваться можно ненароком.
      Но произошло непредвиденное, то, чего не ожидали ни Аякс, ни Агамемнон, ни сам веселый старикашка.
      Доведенный элегией до опасной точки кипения, Эдип вскочил с земли и, вырвав из рук немного растерявшегося Аякса кифару, треснул ею потешающегося старика по голове.
      Тут уж перепугался и сам бесстрашный Аякс.
      Что же за чудовище они пригрели?
      С тихим хрустом пробила смертоносная кифара блестящую плешь старикашки, который отошел в царство Аида с милой улыбкой на добродушном лице.
      Не знал в тот момент Эдип, что убил он у ущелья собственного родного дядю Эфиальта, брата своего отца Лая, спешившего на быстрой колеснице в Дельфы, чтобы вопросить Аполлона, как избавить Фивы от кровожадного Сфинкса.
      Оттащив труп дяди к обочине дороги, Эдип воровато осмотрелся по сторонам, ища, кого бы еще замочить. Но тут ему на голову обрушился кулак Аякса, и будущий царь ушел в небытие (нет, к сожалению, не умер. —
      Когда Эдип очнулся, то увидел перед собой сидящих на походных сумках великих героев, хмурых и озадаченных больше обычного.
      Аякс мрачно вырезал на корпусе своей кифары сто сорок первую зарубку.
      Приподнявшись на локтях, Эдип осторожно посмотрел на обочину дороги.
      Над бездыханным телом старика уже резвилась стайка зеленых мух.
      — Так, — наконец произнес Аякс, закончив делать зарубку, — или ты, сатиров извращенец, немедленно объяснишь нам, зачем ты убил несчастного дедушку, или отправишься вслед за ним в долину Асфодели, став сто сорок второй зарубкой на моем музыкальном инструменте.
      Выбор был не ахти какой.
      — Я решил, что нам бы не помешала его колесница, — спокойно ответил Эдип, указывая на стоящий поодаль шикарный экипаж.
      Агамемнон с Аяксом переглянулись.
      — Ну что ж, — сказал Агамемнон, — вполне резонная причина преступления, но если ты еще кого-то при нас убьешь…
      — То пеняй на себя-а-а-а… — добавил Аякс, многозначительно бренча на кифаре.
      — Значит, не при вас мне убивать можно? — лукаво поинтересовался Эдип.
      Великие герои снова переглянулись, но от комментариев воздержались, ибо уже единогласно решили прикончить Эдипа в самое ближайшее время.
      Но, что ни говори, пригодилась им колесница несчастного Эфиальта.
      Погрузились в нее путешественники — оба — и покатили с ветерком через ущелье в том направлении, откуда покойный старик ехал. А Эдип в наказание за содеянное сзади побежал, пыль от колес повозки глотая, так как уже видели в нем великие герои ходячий труп.
      Вскоре на дороге им встретилась другая колесница, ведомая угрюмым молодым человеком, и обе повозки остановились.
      — А где старейшина Эфиальт? — удивился молодой человек, с изумлением рассматривая колесницу старика.
      — Я Эфиальт! — нагло заявил Аякс. — А ты кто такой?
      Молодой человек еще больше удивился, но лишних вопросов задавать не стал.
      — Я Акроней, сын Анабесиония, — ответил юноша, — спасаюсь бегством из Фив.
      — А что там у вас случилось? — поинтересовался Агамемнон, выбивая пыль из густой бороды, достигшей уже пояса.
      — Великое уныние царит в Фивах, — начал рассказывать молодой человек, — две беды поразили город Кадма. Ужасный Сфинкс, дитя порочной пьяной связи Тифона с Ехидной, поселился рядом с Фивами на горе Сфингион.
      — Знавал я одну Ехидну, — задумчиво произнес Аякс, вспоминая коварную Клитемнестру и осторожно косясь на неистово вытрясающего бороду Агамемнона.
      «Интересно, — подумал могучий герой, — знает ли он, что благоверная наставляла ему рожища с самим Тифоном!»
      — Е!… — заорал Агамемнон, и в его руке остался добрый клок черной бороды.
      Брови незнакомого юноши поползли на лоб.
      — Так чем же этот Сфинкс вам не угодил? — нарушил затянувшуюся паузу Аякс.
      — Он требует все больше и больше людских жертв, молоденьких девственниц, — ответил молодой человек, — в противном случае чудовище грозится разрушить Фивы.
      — Однако! А у него губа не дура! — усмехнулся Аякс. — Но ты, кажется, говорил, что вас поразили две беды, а не одна?
      — Именно так, — кивнул юноша. — Неизвестными извращенцами была убита наша царица Иокаста вместе с лучшими воинами из дворцовой гвардии. Горести и беды сыплются на нас как из рога изобилия.
      Услышав о преждевременной насильственной кончине фиванской царицы, Агамемнон с Аяксом быстро переглянулись.
      — А ты что же? — удивился Агамемнон. — Бежишь, значит?
      — А что, я похож на идиота? — в свою очередь удивился молодой человек.
      Агамемнон с Аяксом в ответ пожали плечами, и дерзкий юноша, натянув поводья, тронул колесницу с места.
      — Не сметь! — взревел Аякс, отпихивая ногой пытающегося снова схватить тяжелую кифару Эдипа. — Сатиров маньяк, тебе что, мало трупов?!
      В тот день спас Аякс, сын Оилея, жизнь Акронею, сыну Анабесиония.

Глава 8
В КОТОРОЙ ЭДИП РАЗГАДЫВАЕТ ЗАГАДКУ СФИНКСА