ГЛАВА 16

О происшествиях разных да о поэзии

— Как, однако, отлично я выспался! — Муромец сладко зевнул и с удовольствием потянулся.

— Ты-то выспался… — проворчал Колупаев, — а я вот всю ночь по лесу бегал, Буцефала ловил. Нет чтобы помочь, дрых аки сурок.

— Дык а что случилось? — Илья пожевал губами, обнаружив у себя во рту какую-то непонятную нитку.

— Да Лесовик, скорее всего, местный шалил, — ответил Степан. — Свистом лошадь пужал. Такое, говорят, в этих лесах случается.

— Угу, — буркнул богатырь, вытаскивая изо рта длинную нитку, которой, похоже, не было конца.

— Эй, ты что это делаешь?!! — Кузнец с удивлением уставился на Муромца.

— Да сам не знаю, — прохрипел богатырь. — Гляди, прямо целый моток получается…

Илья наматывал нитку на указательный палец, а моток все увеличивался и увеличивался. Но, к счастью, вскоре нитка кончилась.

— Фух, — с облегчением выдохнул Муромец. — Чудеса в решете.

Покачав головой, Степан вывел Буцефала на дорогу.

— И куда теперь? — полюбопытствовал богатырь.

— До Разлив-переправы.

— А там что?

— Там паром!

— Через реку?

— Ага, а в чем, собственно, дело? Ты боишься воды?

Илья промолчал.

— Ты плавать-то хоть умеешь? — не отставал Колупаев.

— На втором месте опосля топора, — нехотя ответил Муромец.

— Не боись, Илья, у меня там лодочники знакомые. Все пройдет как по маслу…

Через час выехали к Разлив-переправе, вернее, к широченной речке, на берегу которой был сооружен небольшой причал да рядом стоял бревенчатый домик под соломенной крышей.

— Что за речка такая? — подивился Муромец, вглядываясь в далекий противоположный берег.

— Ижора, — пояснил кузнец, направляя телегу прямо к маленькому домику.

На воде у причала покачивалась некая плоская посудина, которую наивный Илья поначалу принял за дощатый настил для рыбной ловли.

— И на этом мы поплывем?!!

— Поплывем, поплывем, — подтвердил Степан. — Еще как поплывем. Эй, люди добрые, есть здесь кто?

Из домика тут же выскочили два озорных парня в совершенно одинаковых штанцах и косоворотках.

— У меня в глазах двоится или вы братья? — встряхнув головой, произнес Муромец. — Меда навроде я вчера как бы не пил.

— Мы близнецы, — хором ответствовали парни, и спрыгнувший с телеги Колупаев по очереди с ними обнялся.'

— Это Гребибля, — сказал кузнец, указывая на одного из близнецов, — а ентот Гребубля.

Илья очумело моргнул, ибо не видел во внешности братьев решительно никаких различий. Кто из них Гребибля, а кто Гребубля, они, пожалуй, и сами толком не знали.

— Сколько возьмете за переправу? — весело осведомился Степан.

— Для тебя, друг, все бесплатно, — улыбнулся Гребибля, а может быть, Гребубля.

Кузнец не стал спорить и повел слегка упирающегося Буцефала к шаткому парому.

— Мама, — тихонько заскулил сидящий в телеге Илья Муромец и на всякий случай крепко схватился за деревянные борта.

— Нормально, — кивнул Гребибля.

— Сейчас поплывем, — добавил Гребубля.

— Ядрить! — воскликнул богатырь, когда повозка неуверенно заехала на раскачивающийся паром.

Хотя какой это, к лешему, паром, уж скорее плот. Да и то много чести будет.

Паромщики взялись за багры. Колупаев снял веревку, привязанную к пеньку на берегу, и жуткая посудина медленно отчалила от берега.

— Нормально! — хором повторили братья.

— Качает, — скулил Муромец.

— Течение сильное, — пояснил кузнец. — Осенью почему-то в особенности.

Однако вопреки мрачным ожиданиям они не перевернулись, благополучно добравшись до противоположного берега. К концу этого водного путешествия Илью уже слегка трясло, хотя вообще-то богатырь держался молодцом.

Попрощавшись с близнецами, путешественники поехали по довольно накатанной дороге. По обе ее стороны стеной возвышался сосновый бор. Золотые стволы, земля, укрытая, словно ковром, сухой хвоей — все настраивало на умиротворенный лад.

Но вот впереди послышались звонкий собачий лай и дробный конский топот. Кузнец насторожился. Шум усилился. Из-за поворота стремительно выскочил небольшой конный отряд, во главе которого на белоснежном жеребце мчался князь Осмомысл Ижорский собственной персоной. Гладко выбрит, длинные черные волосы ниспадают на широкие плечи, ни с кем другим Осмомысла не спутаешь.

Охотничьи псы, утробно подвывая, бежали чуть позади удалой кавалькады. Хмурый князь, не менее хмурая дружина. Что же там у них могло случиться?

Узрев телегу, Осмомысл сбавил скорость и, подняв вверх руку, остановил свою вооруженную до зубов свиту.

— Ну, здравствуй, Степан, — мрачно приветствовал кузнеца князь, осаживая рвущегося вперед славного жеребца.

«Ого! — подумал Муромец. — Какие знатные у этого правдолюба знакомства!»

— При других обстоятельствах угостил бы тебя медом славным да баньку с дороги приказал истопить.

— А что стряслось, князь?!! — Колупаев почтительно снял шапку.

— Ищу одного суче… гм… мерзавца, — прищурился князь. — Может, видал на дороге такого? Молод, в меру смазлив, в женской исподней рубахе.

— Нет, такого я точно в глаза не видывал, — искренне изумился Степан. — Прости, князь, коль ничем не могу тебе помочь.

— Да уж, — невесело усмехнулся Осмомысл. — Мне вот на Вече уже выезжать надобно, а тут… еще и это.

И, не вдаваясь в лишние разъяснения, князь резко рванул с места. Верная дружина, лязгая начищенным до блеска оружием, поспешно понеслась следом. Громко залаяли собаки, и кавалькада быстро растворилась в придорожной пыли.

— Видал? — кивнул в их сторону Колупаев, натягивая поводья.

— Видал! — подтвердил Муромец. — А откуда ты князя этого знаешь?

— Да помогал ему один раз, — нехотя пояснил кузнец, — упырей в болотах Ижорских извести. Давняя то история и кровавая…

Илья поежился:

— Далее лучше не рассказывай.

Какое-то время ехали в обоюдном молчании.

Колупаев задумался, вспоминая давнюю охоту, и совершенно не обратил внимания на раздавшийся вдруг хруст ломающихся веток.

— А-а-а-а!!! — истошно завопил Илья, да так, словно его половец зарезал.

Мертвенно побледнев (вопль воистину был ужасен!), Степан обернулся.

В телеге шла борьба.

Дико воющий Муромец от кого-то неистово отбивался. Единственный, кто был совершенно спокоен, так это Буцефал, давно уже притерпевшийся к постоянным воплям богатыря.

Поплевав на ладони, кузнец грубо растащил дерущихся.

— Ты?!! — удивленно выдохнул он, узнав в юноше, облаченном в женскую исподнюю рубаху, Луку Пырьева.

— Это насильник!!! — фальцетом орал Муромец. — Извра… извращенец. Он на меня с дерева прыгнул.

— Спокойно!

Колупаев отпустил юношу.

— Братья русичи, богом Велесом заклинаю, помогите, — запричитал пиит. — Не дайте в обиду, ибо жизнь моя висит на волоске.

— Что, снова девку какую соблазнил? — усмехнулся Степан, успокаивающе гладя близкого к нервному срыву Илью по пустой головушке.

— Так и есть! — кивнул Лука. — Нечистый меня попутал.

— Уж не с женой ли Осмомысла ты давеча тешился? — с подозрением поинтересовался кузнец, хотя ответ и так был очевиден.

— С ней самой! — чуть не плакал юноша.

— С благоверной родного дяди?!!

— Нечистый! Это все он, не я, — с отчаянием бил себя кулаком в грудь повеса.

— Гм… — Колупаев призадумался. — Ладно, можешь ехать с нами. Вот токмо… одет ты не по сезону.

— Спасибо, братья!

— Э… нет, я с этим типом в одной телеге не поеду, — прорезавшимся басом запротестовал Муромец. — Клянусь, он хотел мною овладеть.

— Чего?!! — Степан обалдело посмотрел на пиита. — Это правда?

— Да ты что, кузнец?!! — возмутился юноша. — За кого ты меня принимаешь?

— Дык…

— Илья, заткнись!

Богатырь злобно сверкнул глазами, но промолчал.

— Вот послушайте. — Лука вытащил из-за пазухи маленький листок бересты. — Я написал это сегодня утром в спальне любимой перед тем, как… ну вы поняли. Перед тем как туда ворвался дядя.

— Ну, давай-давай, — оживился Колупаев, всегда любивший вольную поэзию.

И пиит с выражением прочел:

— Ну как?

— Отменно! — Кузнец даже захлопал в ладоши от переполнявших его светлых чувств. — Ты, Лука, настоящий талант. Брильянт, так сказать, в нашей серой расейской действительности. Прочти еще чего-нибудь.

— Неужели вам действительно нравится?

— Давай, читай-читай!

Юноша явно был польщен столь эмоциональной реакцией на свой маленький опус и потому снова принялся нараспев декламировать:

— Знатно! — снова восхитился Колупаев, чуть не свалившись при этом с телеги.

— М-да, ничего, — подал голос Муромец, по-прежнему с опаской поглядывая на странного юношу.

Лука смущенно покраснел, что в последний раз случилось с ним, пожалуй, во младенчестве.

— Двигаемся в верном направлении. — Николашка с глубокомысленным выражением на лукавой физиономии крутил в руках морской компас.

— Дай сюда, — отпустив секретарю подзатыльник, Всеволод отобрал у него ценный навигационный прибор. — Да, навроде все верно. Где это озеро находится, я, положим, знаю. Но что на его берегу стоит некий город, слышу впервые. И когда это его там построить успели?

Роскошный экипаж неистово подбрасывало на ухабах, но князюшка терпел, крепко стиснув зубы. Зато с каким шиком к Кипишу подкатит, врагам на зависть! То-то! Ради такого дела и неудобства в дороге перетерпеть можно. Задницу, чай, не отобьет.

— Ох ты, Акулина, Акулина, — хором пели сопровождающие карету дружинники, — грудь до пяток, просто чертовщина!

Князюшка злобно клацнул зубами и, высунувшись в зашторенное бархатом оконце экипажа, сипло прокричал:

— А ну заткнитесь, вражье племя!

— Так точно заткнуться, — браво отрапортовали дружинники.

— Вот так-то. — Князь засунулся обратно, но карета вдруг резко затормозила. — Ну что там еще?

«Еще» оказалось лежащими поперек дороги огромными соснами. Николашка поспешно выскочил из экипажа.

— Спиленные! — прокричал он, наметанным глазом изучая завал.

— Засада? — Всеволод вытащил из-под сиденья верный лук.

— Навряд ли это ловушка, — покачал головой секретарь, вернувшись к карете.

— И что теперь делать? — Князюшка нервно барабанил пальцами по дорогой обшивке экипажа.

Николашка повернулся к бравой дружине, уже готовой дать деру при первом же разбойничьем свисте.

— А ну-ка, увальни, расчехляйте пушку!

— Есть расчехлить пушку.

— А ты, Николай, голова, — похвалил прозорливость секретаря Всеволод.

Орудие быстро расчехлили, зарядили, навели на цель.

— Готовьсь! — решительно скомандовал Николашка. — Пли!

Оглушительное «Бабах» прозвучало громче, чем обычно. Видно, со страху дружинники малость переусердствовали с зарядом.

Искусственную преграду словно ветром сдуло.

Вытащив из ушей пальцы, Всеволод довольно осклабился.

— Знать бы, чьих это рук дело. М-да… Видно, кто-то очень не хочет, чтобы я до Кипиша добрался.

— Эт-то точно, — грустно кивнул Николашка. — Говорят, банда Семи Семенов снова в этих лесах бесчинствует. Может, они?

— Енто навряд ли, — не согласился князюшка. — Эти бы засаду устроили.

— Тогда кто?

— Узнаю, порешу, — пообещал Всеволод, и экипаж, скрипя колесами, двинулся дальше.

Притаившийся в придорожных кустах агент Шмалдер злобно выругался.

К великому сожалению, добраться до Разлив-переправы Гришке с Тихоном было не суждено.

Хотя, может, оно и к лучшему. Хмельград место опасное, его добрые люди стараются обходить стороной.

— Телега! — объявил Гришка, слух у коего был не в пример лучше, чем у братца.

— Может, Илья Муромец? — тут же предположил Тихон.

Снова встречаться с ненормальным богатырем княжьи племянники совсем не желали и потому быстро шмыгнули в придорожную канаву.

Непонятная телега приближалась. Затем послышалось дребезжание расстроенной балалайки. Братья как по команде переглянулись.

— Ай-я-яй, ай-я-яй, — заливался сидящий на козлах телеги с ворованным скарбом Сивка Урка. — Убили ефиопа, ни за что ни про что, мерзавцы, задушили…

Добры молодцы затаились, но Сивка настолько был увлечен своим разбойничьим пением, что вряд ли их заметил бы, даже если бы Гришка с Тихоном голосовали на дороге.

— А он не идет играть на бубне, — все надрывался вор в законе. — Совсем мертвый лежит и уже плохо пахнет…

— Ну что, проучим рыжего? — полушепотом предложил Гришка.

— Не понял.

— Ну нельзя ведь упускать такой великолепный шанс ему отомстить.

— А как же Хмельград?

— Да леший с ним, с Хмельградом. Всеволоду сейчас не до нас. Все мысли у князюшки токмо о скором Вече. Потом что-нибудь да придумаем. Уедет же!

— Ай-я-яй, ай-я-яй, убили ефиопа, — неслось над дорогой. — Ни за что, ни про что гады удавили…

— Ну, Тихон, решайся!

— А он не ест авокадо, на тамтаме не игра-а-а-ает…

— Ладно, давай

— Лишь лежит под кустом и тихонько воня-а-а-ает…

Стараясь шуметь как можно меньше, добры молодцы побежали следом за удаляющейся повозкой. План их был прост. Стащить вора с телеги и отдубасить хорошенько, чтобы знал, как честной народ обирать.

— А он лежит совсем тихий-тихий, но по-прежнему черный, хотя и ме-о-о-о-ртвый…

Дружинники запрыгнули на повозку и, грубо стащив певца с козел, швырнули его в придорожную пыль.

Гришка стремительно подобрал балалайку и в щепки разнес ее о голову Сивки.

— А-а-а-а… — заорал ворюга и тут же получил сапогом под ребра от Тихона.

— Что, не узнаешь нас, разбойничья морда? — злобно зарычал Гришка, пиная Сивку ногами.

— Ай, узнаю! — закричал вор в законе. — Пощадите, хлопцы, у меня золото в сундуках, все отдам…

— Так ты еще и пытаешься нас подкупить? Нас, княжеских, дружинников?!!

— Ой-ей-ей…

Здорово отметелив рыжего мерзавца, добры молодцы его связали и, подвесив за руки к дереву, удовлетворенно осмотрели итог проделанной работы.

С кляпом во рту из жесткой мешковины Сивка Урка был по-своему симпатичен. Зрячий глаз заплыл лиловым фингалом, часть передних зубов бесследно исчезла, клок бороды вырван, одежка — сплошные лохмотья. Дружинники и сами ужаснулись, видя дело рук своих.

— Будет тебе наукой! — нравоучительно добавил Гришка, и добры молодцы вернулись на дорогу.

Забрались в конфискованную у Сивки телегу, обыскали короба… И чего тут только не было: золотые женские побрякушки, половецкое оружие, украшенное драгоценными каменьями, заморские ткани и даже (?!!) позолоченная булава краинского гетмана. Этот трофей Урки вызвал у княжеских племянников некоторое недоумение, поскольку о пропаже данной необычайно ценной вещи заявлено не было. Стало быть, краинцы еще не в курсе. Вот так дела!

Перебрав ворованный скарб, добры молодцы отыскали свои ратные доспехи, облачились в них и весело покатили к Разлив-переправе.

Но спокойно доехать до речки им не удалось.

В лесу раздался пронзительный свист, в ответ заухала сова, и на растерянно раззявивших рты княжьих племянников упала сверху огромная крепкая сетка.

Отчаянно ругаясь, добры молодцы кубарем свалились на дно экспроприированной телеги. Побарахтались там, еще больше запутавшись, а затем в ужасе уставились на вынырнувших из леса, словно привидения, семерых ладных незнакомцев во всем черном.

— Семь Семенов! — жалобно просипел Гришка. — Романтики вольных расейских дорог.

— Все, — отозвался Тихон, — теперь уж нам точно звездец…

Бесшумно окружив остановившуюся телегу, Семены молча разглядывали спутанных по рукам и ногам дружинников сквозь узкие прорези своих черных тряпичных масок.

— А вот еще такое послушайте! — все не унимался вошедший в поэтический раж пиит. — Гм… как вам это…

— Такты че, и с Бабой Ягой тоже? — неприлично заржал Муромец.

— Илья, — Колупаев укоризненно покачал головой, — как тебе не стыдно!

— Ничего-ничего, я к подобным шуточкам давно привык, — совсем не обиделся Лука. — Обо мне такого на Руси понавыдумывали, что иногда и самого оторопь берет. Бездельников у нас много. Ведь все беды от этого. Всем все лень, всем на все наплевать. Мой нужник с краю, ничего не знаю. Вот от ентого самого безделья и выдумывают сами не зная что.

— Дык и что же они выдумывают…

— Да разное… Что я, например, на самом деле не русич, а арап, или эфиоп, как кому нравится. Что, мол, на дуэли с одним иноземцем дрался из-за дуры одной и был ранен в живот, а потом наутро помер. Да разве обо мне только брешут? Один вот мечтатель домечтался до того, что его печь стала по Руси возить и все за него само собой делалось. Другой вот дрых тридцать три года, а пока он дрых, ратные подвиги сами собой совершаться стали. Проснулся… а тут и почет, и слава, все, так сказать, горяченькое, прямо в руки…

— Ты на кого это, жеребец сельский, намекаешь?!! — леденящим тоном поинтересовался Муромец, доставая из ножен булатный меч. — Сейчас я тебя твоего орудия труда лишу!

— Какого орудия труда? — испугался пиит.

— Языка! — ответил Илья и двинул юношу рукоятью меча в лоб.

— Эй! — заорал Степан. — А ну прекратить немедленно!

Наверное, и зарезал бы Луку богатырь, коль не диво дивное на небольшой поляне, мимо которой они проезжали, случившееся. Даже Буцефал и тот на месте замер, очумело хлопая губами и тараща круглые аки пятаки глаза.

— Это че? — прошептал Колупаев.

— Дык… — булькнул Муромец.

— Е… — выдохнул Лука.

Прямо посередине небольшой полянки лежало огромное, переливающееся дивным внутренним светом блестящее яйцо. Навряд ли его могла снести даже избушка на курьих ножках, ибо было само яйцо как две избушки, поставленные друг на дружку. Рядом с яйцом суетились непонятные зеленые существа, здорово смахивавшие на чудо-помощничков из волшебного ларца Кощея. Вот только эта их зеленоватость…

— Одно из двух, — произнес Илья, — либо мы совсем недавно пили, либо… они.

Действительно, ежели пили русичи, то все объясняется довольно просто: у них галлюцинации. Ну а ежели пили эти на поляне, то ясно, почему они такие зеленые.

— А может, и мы, и они? — неуверенно предположил пиит.

Деловито снующие по поляне существа на открывших рты русичей никакого внимания не обращали. Заставив яйцо каким-то немыслимым волшебством приподняться над травой, они вырастили из него изяшную лесенку и по очереди исчезли внутри.

— Ну, чтобы из яйца кто-нибудь да вылазил, я не раз видел, — продолжал бормотать себе под нос Муромец. — Но чтобы кто-то в яйцо лез. Это что же… они вылупливаются наоборот?!!

Последний «зеленый» поспешно исчез в яйце, затем оно вздрогнуло и, рванув с места, стремительно унеслось в небо, словно его с силой буцнул расшалившийся великан. И все это в полной тишине!

— Значицца, так, — через пять минут нарушил тягостное молчание Колупаев. — Либо у нас окончательно съехала крыша, либо мы чего-то не знаем, что на Руси тайно от всех творится.

— Второй вариант мне нравится больше первого, — сказал пиит. — Давайте я лучше прочту вам какое-нибудь свое стихотворение, и мы все дружно забудем о случившемся и выкинем его из головы.

— Давай, — вздохнул Степан.

— Дык… — кивнул Муромец.

Ну а что еще оставалось делать?

Не к ведуну же сельскому обращаться: умом, мол, тронулись. Эка невидаль?!! Да с этой болячкой на Руси чуть ли не каждый второй мается.

И пиит радостно прочел:

— Воистину! — выдохнул кузнец, и в угрюмом молчании они поехали дальше.

К счастью, порешить юношу Илья больше не помышлял.

Конечно, мало приятного, когда приходится время от времени сильно сомневаться в реальности происходящего, а то и в своих умственных способностях. Но ничего не поделаешь, биться над непостижимой загадкой — себе же вредить…

— Башни Хмельграда! — через час объявил Колупаев, указывая на виднеющиеся за деревьями угловатые строения.

Башен было всего лишь две, и цвета они оказались (во всяком случае издалека) довольно мерзкого, зеленого с темным отливом.

— И что, там живут обычные люди? — сильно засомневался в целесообразности их путешествия Лука.

— Не вполне обычные, — ответил кузнец. — Законченные алкоголики и дебоширы. Правит городом некий царь Панек, пьяница и сумасброд. Когда-то давным-давно один могущественный колдун из Средиземья забрел сюда случайно и решил немного с дороги чего покрепче выпить. Но в первой же корчме подгулявшие русичи, обозвав колдуна иудейской мордой, вышвырнули его вон, да еще и ногу сломали.

— Врешь?!! — не поверил Илья.

— Колдун сильно на город этот осерчал, — продолжал Степан, — и наложил на его жителей хмельное проклятие. Сколько те ни пьют, не пьянеют, но не пить никак не могут. Вот такая жуткая история.

— Да ну вас, — махнул рукой пиит и попытался спрыгнуть с телеги.

— Куда?!! — взревел Муромец, хватая юношу за подол женской рубахи. — Ишь ты, умник какой выискался! Думаешь, ратники Осмомысла тебя уже не ищут?

Аргумент оказался веским, так что давать стрекача Лука на время передумал.

На редкость пыльная дорога привела русичей к распахнутым воротам Хмельграда. У ворот там, где должна была бы стоять городская стража, валялся на земле какой-то грязный нищий с дырявой кружкой в руке и вяло отмахивался этой кружкой от летающих над ним мух.

— Не пьянеют, говоришь? — Илья с усмешкой посмотрел на Колупаева.

— Так то местные жители не пьянеют, — пояснил кузнец.

— Дык а енто?

— А енто кто-то из приезжих. Как мы. Что, думаешь, мало желающих в Хмельград попасть? Да от них отбоя нет. Спиртное-то здесь в корчмах подают за бесценок прямо из волшебных бездонных бочек. Просто сейчас не сезон. Многие халявщики в Новгород да в Кипиш подались поприсутствовать, так сказать, при великих событиях.

При упоминании града Новгорода Муромца слегка перекосило. Видно, была еще жива память о давешнем позоре великом.

— Ме-э-э-э… — проблеял с земли нищий, неистово размахивая кружкой.

— Видно, горемычный так и не добрался до Новгорода, — посетовал Колупаев, сочувственно глядя на оборванца. — Лишь городские ворота одолел, а дальше вот скопытился.

Въехали под арку.

— А где же стража?!! — возмутился Илья. — Где дружина ратная, местный воевода, в конце концов?

— Померли от цирроза печени! — пояснил кузнец и вдруг, приведя в остолбенение своих спутников, рывком остановил телегу, соскочил на землю и помчался вон из города.

— Дык че… — тряхнул головой богатырь. — Я что-то не то спросил?

— А я почем знаю? — огрызнулся пиит.

Степан воротился где-то минут через десять. Воротился босиком, неся свои сапоги перекинутыми через плечо.

— Что? — испуганно прокричал ему из телеги Муромец. — Что случилось?!!

— Не идут, стервецы!

— Кто? Сапоги?!!

— Они самые. Великую опасность, видно, чуют, до самой Разлив-переправы едва меня не унесли.

— Дык, может, вернемся? — с надеждой предложил богатырь.

Но кузнец был неумолим, и с плохими предчувствиями на душе они въехали в город.

ГЛАВА 17

Хмельград

Все в этой жизни рано или поздно возвращается на круги своя.

Во всяком случае, свое очередное пленение Гришка с Тихоном восприняли с необычайным мужеством. Привязанные к широченному дубу, княжьи племянники мрачно наблюдали за тем, как Семь Семенов с небывалым азартом грабят телегу Сивки Урки. Все это происходило не на большой дороге, а в тайном лагере разбойников, куда пленных дружинников приволокли с завязанными глазами.

Свои жуткие черные маски разбойники не снимали, и потому у Гришки с Тихоном затеплилась в душе слабенькая надежда, что их все-таки не убьют, а отпустят на свободу. Разбойники разбойниками, но они ведь не законченные душегубы в конце-то концов. Да и кто вообще рискнет такой грех на душу брать, как убийство княжеских дружинников? Да Всеволод Ясно Солнышко даже из-под земли, из Навьего Царства этих Семенов достанет и на кол, аки половцев поганых, живьем посадит. Сии рассуждения, конечно, успокоили братьев, но лишь на время…

Один из разбойников отошел от раскуроченной телеги и не спеша приблизился к пленникам.

— Так это вы Сивку в лесу оприходовали иль просто брошенную телегу на дороге нашли? — спросил Семен. Довольно провокационный вопрос, между прочим.

Окал разбойник прямо как коренной волжанин. Так и вычислить его по особенности речи не составит большого труда.

Который это из семи братьев, оставалось только гадать. Меньшой аль старшой или, быть может, сам атаман? Хотя, по слухам, вожака у Семенов не было. Таким образом, кого бы из них ни поймали, банда все равно бы исправно функционировала.

— Ну что молчите, немые, что ли?

— Ага! — хором подтвердили добры молодцы. Гришка поднапрягся и тут же вспомнил все семь воровских кличек Семенов: Вор, Ювелир, Стрелок, Половец, Глазастый, Изобретатель и, кажется, Знахарь. Настоящий бандитский клан, гильдия и профсоюз в одном лице.

— Немые, значит. — Бандит под маской усмехнулся. — Немые аль идиоты?

— И то и другое, — ответил Тихон.

— Чудно. — Разбойник призадумался. — Хоть Сивка и не из нашей семьи, мы его все же уважаем. Понятное дело, при случае мы бы его, конечно, ограбили. Но он все-таки вор, свой, стало быть. — А вы, лоботрясы, судя по лоснящимся мордам, княжеские дружинники.

— Никак нет, — быстро замотали головами добры молодцы.

— Не врите, я вас насквозь вижу.

«Стало быть, это Глазастый, — догадался Гришка, — худший из братьев!»

— Сивке, судя по всему, вы сделали что-то очень плохое. Возможно, что и порешили рыжего, иначе бы живой он вам свой скарб ни в жисть не отдал. Жаль, жаль одноглазого. Как на балалайке играл, а как пел, ай-яй-яй, какого таланта Русь лишилась.

— Хреново он пел, — огрызнулся Тихон, — и играл плохо, нечего нам тут зубы заговаривать.

— Ага! — обрадовался разбойник. — Стало быть, вы не совсем идиоты. Идиоты так просто Сивку Урку не порешили бы.

— Да не убивали мы его, — заорал Гришка, — бока намяли да отпустили! Очень надо о дрянь всякую мараться.

— Нехорошо врать в вашем положении, — покачал головой Глазастый. — Безнадежное оно у вас, хуже некуда.

— Отчего это безнадежное? — тут же насторожился Тихон.

— Оттого что решили мы вас придать за убийство Сивки Великому Воровскому Трибуналу, судить, ну а затем… м… м… повесить. Кстати, как раз вот на этом самом столетнем дубе.

— А-а-а-а… — дико заголосили княжеские племянники, да так заголосили, что даже Глазастый в испуге отшатнулся.

— Повесишь, сволочь, тебе же хуже будет! — яростно взревел Гришка. — Да ты знаешь, ублюдок, кто мы? Мы племянники самого князя Буй-тура Всеволода. Съел, да?

— М-да, это все меняет, — тут же кивнул разбойник. — В этом случае мы вас повесить, конечно, не сможем. Мы вас просто зарежем.

И семеро Семенов издевательски заржали.

Тут княжьим племянникам полный пердимонокль и настал бы, коль события не устремились бы в совсем уж неожиданное русло.

Понятно, что, сидя в своем тайном лагере, Семены совсем не ожидали внезапного нападения и потому здорово растерялись, когда, внезапно выскочив из густых, совершенно непроходимых зарослей, в лагерь ворвалось…

— Лихо! — закричал Гришка, впервые искренне обрадовавшись внезапному появлению цеплючей аки репей «красотки».