ГЛАВА 1

О том, что важные решения всегда следует принимать своевременно

Не приспело ль ныне время, братья, слово на старинный лад начать…

Ой, что это со мной? Медовухи, что ли, давеча перепил? М… м… м… Все, конечно, может быть. Хотя нет, вчера вроде не пил.

Что, небось думаете, легко летописцам в земле русской живется?

А вот дудки вам!

Вообще-то всю эту историю я решил, так сказать, поведать с одной лишь целью: показать, как тяжело на Руси борцам за правду жилось. Вот так-то! А что часто к ковшику с душистым медом прикладываюсь, так это только от тоски, чтобы заглушить печаль поганую можно было. А иначе… Совсем пропал бы я иначе. Кхе-кхе-кхе… Что еще за дурацкий кашель вдруг напал? Кхе-кхе…

Медку бы сейчас. Но нельзя, нельзя! В черном теле пока себя нужно держать, блюсти себя нужно в строгости, а то… Такого тут вам нарассказываю, если уже не нарассказывал… м… м… м…

Пожалуй, это место лучше из летописи убрать, а то еще ненароком поймут неправильно. Вот так и работаю: то вымарываю, то переписываю. Танталов труд! Здоровье, можно сказать, подрываю, а все ради чего? Ну конечно только ради правды, ради нее, родимой!

Что-то плохо строка пошла. Так на чем же я остановился?.. Ага…

А начать нам подобает смело, не скрывая ни рубцов, ни ран…

Что за бред?!! Опять строка ушла в высокопарность. А все эти греки, от них ведь, окаянных, стиль перенял. Ну ничего, сейчас мы эти традиции сломаем. Вот только… эх, медку бы.

У Бояна вещего, бывало, если петь он начинал о ком, мысль, как серый волк в степи, бежала, поднимаясь к облакам орлом…

Ой, не то я пишу.

Ох, побьют меня, седалищем чувствую. Плохо все это закончится, ох и плохо. Разве можно так вот между делом правду-матку резать? Но… нельзя иначе.

В общем все, прощай, высокопарность. Буду рубить сплеча по-нашему, по-русски, дабы не строка была, а кремень. Дабы всем понятно было: грамотным и неграмотным, сирым и убогим, немым и слепым, и глухим… Хотя глухие, может, и не поймут…

Вот была у одного мужика жена немая от рождения. Так этот дурень не понял своего счастья. Пригласил из-за моря грека одного ученого. И тот женушку эту языку жестов обучил. Обучил и уехал в свою Элладу на эоле бренчать. А мужик тот на Руси остался вместе с женой. Что и говорить, болтливой оказалась женушка. Всю утварь в избе перебила, так жестикулировала. В конце концов связал ее мужик, не выдержал, а потом в лес убежал…

Даже не знаю, что с ними потом стало.

Опять не о том пишу, бес мне в ребро.

Значится, так.

История эта, которую я описываю ниже, началась с князя нашего Ясна Солнышка Буй-тура Всеволода, чтоб ему в винном кубке всегда пусто было. Что и говорить, невзлюбил меня князюшка, да и было за что невзлюбить. Но об этом отдельно.

Думается, с князя-то и следовало мою летопись начать. Ан нет, я по-другому рассудил. От самых, так сказать, от истоков пойти. Разные истории, они ведь как речки. Сначала она тоненькая-тоненькая, а потом как разольется… костей не соберешь.

М-да, что это я все о плохом да о плохом. Пойду за медом в погребок свой спущусь, так уж и быть, нарушу данное себе слово.

Прочитав все это до конца, вы, конечно, спросите, отчего я для своей летописи именно Илью Муромца выбрал, а не какого другого дурня? Что ж, отвечу. Был бодуном своим глубоким известен Муромец на всю Русь-матушку, оттого я его и заприметил. Хотя ежели честно, то на его месте мог оказаться кто угодно…

Ну а вы читайте, читайте, набирайтесь уму-разуму. Кто же вас учить-то будет, коль не мудрые предки?

То-то!

Степан Колупаев забрел в ту корчму случайно, без определенного умысла. Ну, стоит себе на окраине деревни симпатичный такой питейный домик, отчего же там не поприсутствовать? Да и название у корчмы было что надо: «Бджолка». Чудно, да ладно.

В таком месте должен развлекаться лишь достойный люд. Что и говорить, Степан не ошибся.

Вполне опрятное заведение. Аккуратные дубовые столы, полы (что совсем уж невероятно) не заплеваны, и пахнет… не какой-нибудь кислятиной, а добрым лыковым самогоном. Вот он, приют для всех жаждущих!

Степан улыбнулся и занял самый дальний стол. Особого внимания он своей персоной не привлекал. Ростом невелик, кряжист, борода окладистая, купеческая. Льняная рубаха нараспашку, кумачовые штанцы и сапоги (особая гордость Степана!), снятые им с одного мертвого цыгана.

Чудесные сапоги, волшебные. По какой грязюке ни шастай, а они все как новенькие. Ни пятнышка, ни царапинки, лакированные, одно загляденье. Хотя, может, и не следовало обувку с мертвеца-то снимать? Кто его, лешего, знает.

Даром что походил издалека на удалого странствующего купца, на самом деле Степан как раз купцом-то и не был. Кузнецом Колупаев был потомственным. И дед, и прадед, так сказать, и отец… Великие мастера были..

— Аль что пить будешь, мил человек? — спросил Степана розовощекий старичок, напоминающий своим умиротворенным видом гриб подосиновик.

— Медовухи бы для начала? — широко улыбнулся Колупаев.

— Аль нездешний ты?

— Нездешний, отец. Кузнец я. Странствую вот. — Старичок удивленно крякнул. Странствующий кузнец? Эка невидаль!

— У нас в деревне ты работы не найдешь, — сокрушенно покачал седой головой корчмарь, — у нас кузнецов своих хватает. Извини, если прямо так сказал.

— Да ничего, отец, я дальше пойду. Может, где и найду подкову своего счастья. Медку бы мне?

Кивнув, старичок удалился, и Степан решил для верности обозреть посетителей корчмы подробней. Да, гулял народ. Особенно выделялись шестеро купцов, как видно по одежке, из самой Тьмутаракани. Славно кутили купцы, шумно, с шутками да прибаутками. Посмотришь на таких, и сердце радуется.

На скамье у стены играли гусляры. Но их нехитрая музыка тонула в шквале хохота веселого торгового люда.

Корчмарь принес деревянную кружку с душистым напитком, и Степан вдруг насторожился. О чем же это купцы так озорно болтают? Может, и ему весело станет? Прислушался. Купцы травили истории. Колупаев не сразу понял о чем, а когда понял, тут же помрачнел, будто грозовая туча на лицо наползла и вот-вот разразится громом с молнией…

— Эх, славный богатырь был Илья, — громогласно заявлял один из купцов. — Жаль, пропал куда-то. Уже много лет о нем никто ничего не слыхивал.

— И то верно, — согласились остальные, — устал, видно, от ратных подвигов. Закручинился. Всю нечисть в землях русских повыводил. Повесил светлую головушку. Говорят… — купцы перешли на таинственный полушепот, — пьет беспробудно…

Степан криво усмехнулся.

— А как он колдуна Черноморда отделал, — хрипло заржал пузатый рыжебородый купец. — Взял его за ефиопскую бороду и хрясть об телегу, тот даже крякнуть не успел, не то что заклинание произнести. И бил он его до тех пор, пока колдун этот не превратился в черного кота…

— Да ну?

— Годовой выручкой клянусь. Той, что за соболей получил. Кот чернющий, глаза сверкают, а шерсть огнем горит. Вот такая жуткая магия у этих ефиопов, Буду зовется.

— Так уж и огнем?

— Огнем, огнем! На Илье-то латные рукавицы были. Дернул он этого кота за хвост и стянул с него черную шкуру, а под шкурой оказался черный пес!

— Хорош врать, Пафнутий, — снова захохотали купцы. — Кота того Илья на живодерню сдал в умелые руки самому Мизгирю. Тот над этим исчадием поколдовал и чучело сделал, а затем продал одному сумасшедшему иудею, приехавшему из далекого Херусалима.

— Да, дела, — согласились остальные. — Скучно на Руси жить без Ильи стало. Где это видано, столько лет без ратных подвигов.

— А Кощея как он одолел, помните?

— Какого Кощея?

— Ну Бессмертного, ясен пень, что их у нас на Руси много, что ли?

— Понятное дело, не один аспид коралловый, — возразил рыжебородый купец. — Загибай персты, Яшка: Кощей Бледный Карпатский — это раз…

— Ты о том, что у крестьян кровушку пил?

— Во-во! Его еще Владькой иногда звали, фамилия Цепень. Так вот это — раз. Второй, Кощей Печорский, тоже, как и Цепень, на плетне осиновом жизнь закончил, по-заморски себя величал графом Орликом! Ну и Кощей Бессмертный Тьмутараканский — его-то Илья Муромец и прихлопнул одной левой.

— Одной правой, — поправил кто-то из купцов. — Вмазал страхолюдине прямо по забралу рыцарского шлема. Ну, шлем смялся в гармошку, Кощей вопит, Илья матерится, даже конь, говорят, у Муромца в тот момент не выдержал и человеческим голосом вещать стал.

— А что сказал, ведомо?

— Понятное дело, ведомо. «Хрен теперь снимешь!» — вот что конь Ильи тогда изрек.

И купцы заржали.

Степан зажмурился. От того, что несли эти пьяные дурни, у кузнеца сами собой сжимались и разжимались кулаки. Он-то знал всю правду! Ему-то было известно, как все обстояло на самом деле.

— А про Васю Лиска знаете? — продолжал веселиться рыжий купец.

— Не-а, валяй, братец!

— Случилось сие у Новгорода. Этот самый Васька был великий колдун. На кого глянет, тот в камень обращается. Вот такой дурной глаз у этого Василия был!

— Ну а Илья что?

— А что Илья? Илья как всегда — молодцом! Заложил накануне как следует — знал, что на поддатых богатырей этот самый Вася Диск никакого влияния не имеет!

— Снова врешь, Пафнутий, руку на отсечение даю. Как пить дать, только что выдумал.

— Никак нет, не вру. У пьяного-то перед очами все двоится! Вот и Вася Лиск, когда возник перед Ильей, тоже двоился. В общем, их обоих Муромец копьем булатным и пронзил…

— Двоих?!!

— Ну да, он ведь думал, что враг не один. В том богатыря-то и сила!

— Мудрено, — закивали купцы. — Вот она где проявляется, волшебная мощь напитка крепкого!

И все с уважением посмотрели на собственные кружки.

— А об Однорукой Великанше слыхали? — все не унимался рыжебородый. — Случилось это, как помню, у Разлив-переправы…

И тут Степан не выдержал:

— Довольно брехать! Люди вроде все с виду приличные, а такую ересь средь бела дня несете!

В корчме воцарилась могильная тишина.

Все оторопело посмотрели на кузнеца. Слишком громко Степан возмутился, прямо столы дубовые задрожали, да и гнев в его словах звучал неподдельный.

— А ты, енто, кто таков будешь? — тут же возопил один из купцов. — Ишь ты, умник выискался, торговым людям рты затыкать.

— Я тебе сейчас, мочалка тьмутараканская, так рот закрою, — взревел Колупаев, — до конца своих дней будешь соболей продавать, дабы зубы у ведуна сельского новые вставить.

— Ить… — разом выдохнули купцы и с залихватскими криками бросились на кузнеца.

Вот как раз этого им для полного счастья и не хватало. Пьяной драки! Без данного моциона разве можно было достичь гармонии с окружающим тебя миром? Свадьба иль какой другой праздник без драки — пустая трата времени. Даже ежели нет причины, веского повода, грех не заехать приятелю в пьяную улыбающуюся физиономию.

Но в тот день купцы здорово просчитались с выбором противника. Им конечно же следовало сразу насторожиться, как только неизвестный мужик стал открыто лезть на рожон. Ведь неспроста же лез, ядрить его за ногу.

Так-то!

Но осознать свою ошибку им пришлось много позже…

Невысокий, невзрачный на первый взгляд, кряжистый задира расшвырял торговых людей, словно соломенные чучела. Все произошло так быстро, что не успел корчмарь и глазом моргнуть, а в избе не осталось уже ни одного воинственного купца.

В дощатом потолке корчмы зияла большая дыра, сильно напоминавшая своими очертаниями фигуру рыжебородого рассказчика. Сорванная с петель дверь лежала на полу разнесенная в щепки. Несколько дубовых столов бесформенной грудой валялись в самом дальнем углу питейной избы.

Из-под деревянных обломков торчали подрагивающие босые пятки гусляров.

Степан смущенно хмыкнул и, обтерев краем рубахи ободранные костяшки пальцев, залпом осушил кружку с медом.

Корчмарь опасливо приблизился к кузнецу.

Колупаев лишь сокрушенно мотнул головой:

— Сам знаю, что виноват. Но не мог я более слушать того, что эти псы здесь несли.

Старичок с укоризной смотрел на Степана, но все же было заметно, что кузнеца он до жути боится. Он, наверное, страшно бы обрадовался, если бы Колупаев взял да и ушел из корчмы прямо сейчас. Но кузнец был настроен на беседу. Ежели не оправдаться желал, так хоть излить старику душу. Тем более что в корчме они были одни, все остальные посетители, окромя оглушенных музыкантов, разбежались кто куда.

«Могут и местного воеводу позвать», — подумал Степан, понимая, что, оставаясь в корчме, он здорово рискует.

— Тяжела моя доля, — так начал кузнец, грустно вздыхая и садясь за единственный уцелевший после драки стол. — Оттого и взъярился я, что услышал эти лживые истории о богатыре русском Илье… тьфу ты… Муромце.

— Отчего же лживые? — осторожно удивился корчмарь. — Я и сам много раз эти россказни слыхивал от гусляров бродячих да от люда приезжего.

— В том-то и дело, — грустно повесил головушку Степан. — Все знают про Илью Муромца, а про Степана Колупаева кто когда слышал? Кто хоть раз добрым словом его помянул?

— Колупаев, говоришь? — Старик наморщил лобик, честно пытаясь вспомнить того, о ком твердил ему кузнец. — Нет, извиняй, мил человек, никогда я о таком ничего не слыхивал.

Степан хмуро усмехнулся:

— А ведь это он, а не Илья совершил все те подвиги, которые один грамотный мерзавец взял да и приписал Муромцу, прославив его на всю Русь Великую как могучего богатыря.

Корчмарь подавленно молчал, с трудом переваривая услышанное.

— Да и историям всем этим грош цена, — продолжал кузнец, вертя в руках пустую кружку. — Не было никакого колдуна Черноморда, выдумка это. И про Кощея неправда. Сбежал он от Колупаева, волшебным ларцом откупился.

— А про Васю Лиска?

— Про Васю правда, — ответил Степан. — Окромя одного — пьян был не богатырь, а сам колдун. Оттого-то и не смог он врага в камень превратить. Так, наверное, и не заметил, что голову потерял, все пел что-то неприличное дурным голосом, даже когда и котелка лишился.

— Чудную же ты историю мне, сынок, поведал, — продолжал удивляться старик. — Скажи, кто же все-таки тот богатырь, что подвиги ратные заместо Муромца совершал?

— Я это, отец, — просто ответил Степан.

Славное место деревня Медведково.

Тихое, спокойное, и, главное, как чуток стемнеет, махонькие улочки пустеют и все местные жители ложатся спать, дабы наутро с первыми петухами бодрыми и отдохнувшими взяться за работу. Сразу видно, глубинка. В Киеве, скажем, аль в Новгороде, так там вообще ночью спать не ложатся. Кутят да гуляют до самого утра, но оно и понятно, великие города!

Лука осторожно выглянул из сарая.

Местный воевода вроде как еще не собрался. Все вот спать легли, а он в дозор шел, службу ратную на дороге с дружиной нести, дабы разбойники не безобразничали и местный люд не тиранили.

— Ну давай же, дурень, чего ты тянешь! — прошептал юноша, всматриваясь в ярко горящие в вечернем сумраке окна избы.

То и дело в маленьком окошке горницы появлялась бородатая физиономия воеводы, которая с большим неудовольствием обозревала окрестности и тут же, морщась, исчезала в избе. Видно, не хотелось герою в ночной дозор идти. Погода была препаршивая, накрапывал мелкий неприятный дождик, но ничего не поделаешь, долг зовет. А долг — это для русичей святое!

— Давай, дурень старый, — приговаривал Лука, ежась под холодными порывами осеннего ветра.

Согреться в проклятом, продуваемом со всех сторон сарае было решительно негде. Не в сырой же соломе в конце-то концов?!!

И вот воевода наконец неспешно вышел на крыльцо. С копьем булатным наперевес, в кольчуге ратной, все чин-чином. Молодая женушка ратника грациозно повисла у него на шее, запечатлев на щеке муженька страстный поцелуй.

— Ты это, Дарья, спать лягай, — смущенно отодвинулся от молодой жены воевода. — Неча босой по крыльцу бегать, простудишься еще.

— А вот не простужусь! — весело рассмеялась молодица.

— Ладно, потопал я.

— Топай-топай, баран, — улыбнулся Лука.

— Да, и это… — обернулся у ворот воевода. — Ты двери избы на засов крепкий изнутри запри, как я давеча показывал. И никому не открывай. Я лишь на рассвете ворочусь и постучу условно три раза.

— Конечно, родимый, — защебетала молодка, провожая супруга до широкой дороги.

— Домой ступай, простудишься…

И, громко лязгая доспехами, воевода направился к заставе, которая находилась совсем рядом с его домом, за поворотом дороги.

— М-да, на этот раз опасное у меня приключение, — продолжал рассуждать вслух юноша, осматривая высокий забор.

В принципе перепрыгнуть такой при определенной сноровке нефиг делать. Что-что, а сноровка у Луки была.

Близкое присутствие воеводы лишь обостряло все чувства. Хотя полностью терять голову конечно же не следовало.

Молодка затворила за муженьком ворота и направилась, однако, не в натопленную избу, как того можно было ожидать, а прямо к сараю, в коем и затаился озябший юноша.

— Лука-а-а-а, — тихо позвала молодица. — Лука… выходи. Ты где это, озорник, спрятался?

— Да тут я. — Лука недовольно высунулся из-за приоткрытой двери. — Где же мне быть, как не здесь. Ну что, ушел уже твой евнух?

— И вовсе он не евнух, — обиделась Дарья, — а очень даже видный мужчина, с положением. Вон, дружина под его началом ходит, дюжина человек!

— Слушай, может, пройдем все ж таки в избу, озяб я что-то, — нетерпеливо предложил парень.

— Да-да, конечно, самовар как раз закипел, бараночки есть свежие.

— Да мне бы на печь, согреться, — ответил Лука, — ну а потом, сама понимаешь…

Дарья мило смутилась, залившись румянцем, что ей, к слову сказать, шло.

— Ну ты и скажешь, разбойник, — кокетливо махнула она концом длинной косы. — Соблазнил меня аки змий-искуситель. Ах, что я делаю?!

— Не притворяйся, — усмехнулся юноша, и они с молодицей прошли в уютную теплую горницу.

С Дарьей Лука познакомился совершенно случайно, по своему обыкновению заночевав в попавшемся на пути сарае, благо дворовых псов воевода у себя не держал, ибо сам был пострашнее любого Полкана. Лишь законченный безумец мог попытаться влезть к нему в дом. Но Лука как раз и был тем самым ненормальным, коему все на этом свете, кроме стихов да женщин, было по барабану. В общем, стихами своими он молоденькую женушку медведковского воеводы и пленил.

— Кто у тебя до меня был? — полюбопытствовал Лука, прихлебывая горячий чай с баранками, которые и впрямь оказались свежими. — Местный конюх?

— А откуда ты узнал? — изумилась молодка.

— Да так, ентуиция, — хмыкнул юноша, дуя на дымящееся блюдце.

Засиделся он что-то в этом Медведкове. Шутка сказать, целую неделю уже в избе у лопуха-воеводы живет, как сыр в масле катается. Тепло, уютно, утром любовь, вечером любовь. Муженек-то все время у заставы сидит, женился балда на свою голову. Вот так с дурнями в жизни и бывает.

«Пора делать отсюда ноги! — подумал Лука, хрустя бараночкой. — Удача — штука изменчивая».

Дарья, сидя напротив, продолжала застенчиво теребить косу. Огонь девка! С виду вроде как скромница да прилежница, но это лишь с виду.

— Прочти стишок, Лука, ну что тебе стоит, — принялась канючить молодка. — Ну еще один для твоей лапушки.

Юноша тяжело вздохнул.

Ничего не поделаешь, коль просит… и он зычно, с чувством прочел…

Сегодня снова Купидон

Пытался подстрелить меня,

Но то ли промахнулся он,

То ль в сердце выросла броня…[1]

— Ох, — томно вздохнула Дарья, — хватит чаевничать, лучше иди ко мне…

Лука с тоскою поглядел за окно. Внутренний сторож уже битые полчаса настырно твердил: «Беги, беги, беги…»

Дарья задула лучину и, расстелив на печи одеяло, изяшным пальчиком поманила парня.

Пиит снова прислушался к себе. Что-то было не так, и потому вместо того чтобы прыгнуть на печь к бесстыжей молодке, он ловко юркнул за стоявший у двери избы огромный кованый сундук.

В ту же секунду крыльцо на улице грозно заскрипело, дверь приоткрылась и в щель просунулся тяжелый булатный меч.

Дарья вскрикнула и метнулась к окну.

— Еханый бабай!!! — взревело под дверью, и, звеня доспехами, в дом с оглушительным грохотом вломился раскрасневшийся воевода.

«Я так и знал, — с тоскою подумал Лука, — знал ведь, не мог не знать».

— Где?!! — страшно взревел обманутый муж и с мечом наперевес погнался за визжащей благоверной.

Изба была просторная, и супруги потешно забегали вокруг крепкого дубового стола, за которым давеча пил чай с баранками Лука.

— Где-э-э-э он?!!

— О чем ты, родимый?

— Я все знаю, признавайся, выдра!..

— А… на помощь!!!

— Рога мне наставила?!!

— Нет…

— С кем, С КЕМ? Я все равно его найду и… зарублю!!!

— А… нет-нет…

Лука задумчиво наблюдал за семейной сценой из своего укрытия. Сколько раз он уже видел подобные представления. Все повторялось даже в мельчайших деталях, вот только он следил за драмами, как правило, из разных мест. Из-за печи, с чердака, из чулана, а вот теперь… за сундуком схоронился.

— Ты думала, я ничего не знаю, охо-хо… А я все знал с самого начала, когда нашел несколько дней назад под подушкой чужой лапоть!

— Нет, только не за косу-у-у-у…

«Какой еще лапоть? — недовольно подумал Лука. — Сроду я никаких лаптей здесь не терял. Да и не ношу я их, в сапогах вот удобных путешествую».

Стало быть, конюха лапоть. Ай да Дарья, ай да коза бесстыжая!

Намотав на левую руку длинную косу жены, воевода, судя по намерениям, собрался отсечь благоверной голову.

— Пора! — хрипло прошептал Лука и незаметно, словно хищный зверь, прошмыгнул на двор.

— А… — донеслось из избы, — не надо-о-о-о… — После чего раздались громкие шмякающие звуки.

— Порет! — сразу определил юноша, прислушиваясь к диким визгам неверной. — Что ж, любишь кататься, люби и саночки возить…

И, произнеся вслух сию известную расейскую мудрость, Лука ловко, точно ярмарочный акробат, перемахнул через высокий дощатый забор.

Выйдя из разгромленной корчмы, Колупаев направился к своей скромной повозке, на которой и путешествовал по землям русским бескрайним уже изрядное количество лет.

Запряженная в повозку лошадка по имени Буцефал встретила хозяина довольным всхрапыванием. Присмотревшись, Степан заметил, что лошадь взирает на него с укоризной. Видно, не одобрял Буцефал учиненной кузнецом драки.

Ну да ладно, где еще русскому человеку пар спустить, как не в благородном честном поединке, особенно когда силы противника превосходят твои собственные в десять раз.

Прикрыв старой медвежьей шкурой рабочий инструмент, лежащий на дне повозки, Колупаев залез на козлы и громко скомандовал:

— Поше-о-о-ол…

Сегодняшнее происшествие в корчме стало последней каплей в той бочке дегтя, которую уже столько лет носил под сердцем Степан. Тяжело жить на земле русской обманутым героям. Да разве можно было помыслить такое в прежние-то времена?

Кто бы тогда посмел приписывать подвиги какого-нибудь богатыря совершенно чужому человеку?

А какие встарь были силачи, горы сворачивали: Микула Селянинович, Никита Кожемяка, Добрыня Никитич, Гол Воянский, Иван-богатырь крестьянский сын, Алеша Попович… Да целого дня и ночи не хватит, чтобы все их подвиги пересказать.

Непонятно было, чем Степан заслужил такую горькую участь. Сколько подвигов совершил, животом рисковал, а слава вся какому-то ироду поганому Илье Муромцу, что б его, досталась. За что про что? На каких, в конце концов, основаниях?

А все этот летописец, как же его… даже имени не вспомнить. Вот кабы встретился он кузнецу… Ох и навалял бы ему Степан, ох и навалял бы!

— Гей, иди быстрей, Буцефалушка, смеркается уже…

Буцефал недовольно застриг ушами, но скорости все-таки прибавил.

Колупаев горько усмехнулся и принялся от тоски рассуждать вслух, обращаясь к собственной лошади:

— А что как мне, Буцефалушка, этого мерзавца сыскать? Ну, летописца ентова, по непонятному почину меня славой народной обделившего. Найти и заставить все заново переписать по правде, по совести. Мол, вот он настоящий богатырь расейский, Степан свет Колупаев, погубивший Змея Горыныча и Кощея Бессмертного в бегство трусливое обративший…

И кузнец серьезно задумался. Чудно было, отчего ему раньше в голову сия простая мысль не забредала. Взять и все исправить.

— Хороша мысль, добрый молодец! — внезапно раздалось прямо за спиной Колупаева. — Но не все так просто, как тебе кажется…

Степан аж подпрыгнул на козлах повозки, будто ужаленный. Буцефал дернулся и, резко остановившись посреди дороги, испуганно скосил выпуклый глаз на телегу.

Колупаев обернулся.

Из-под медвежьей шкуры торчала всклокоченная голова незнакомого белокурого юноши. Юноша был розовощекий и на удивление наглый.

Кузнец снял с пояса хлыст:

— А ну отвечай, кто таков и почто ко мне в телегу забрался, а то…

Незнакомец сладко потянулся и нехотя выбрался из-под шкуры. Угроза Степана никакого впечатления на него не произвела.

— Да спрятался я в твоей телеге. Совершенно случайно спрятался, да и прикорнул малость. Прости, брат русич, виноват.

— Кто таков? — по-прежнему не шибко дружелюбно переспросил Колупаев.

— Вольный художник я, — ответил юноша и, достав из кармана красное яблоко, с удовольствием впился в него зубами. — Лукой Пырьевым зовут.

Кузнец с неудовольствием узнал в яблоке часть своего полдника из седельной сумки.

Однако нагл был этот безобразник до неприличия.

— Художник по какой части?

— По женской, — довольно ответил Лука. Степан прищурился, оценивающим взглядом обозревая юношу. В меру смазлив, опрятен, в общем недурен. Все портила лишь высокомерная усмешка, не сходившая с его губ.

— Больше мне в той деревне делать нечего, — решительно сообщил Лука; — Жену местного воеводы я соблазнил — это раз, девок деревенского старосты попортил — это два, ну и кое-чего еще там было… это три…

— Экий ты орясина! — возмутился Колупаев. — А ну пшел с телеги, я тебя возить тут не нанимался.

— Спокойно, кузнец, не кипятись, — примирительно сказал Пырьев. — Я, если ты не знаешь, сын самого князя Сиверского Буй-тура Всеволода от половецкой княжны Гюльчитай свет Кончаковны.

— Да ну?!!

— Вот тебе и «да ну». — Скорчив гримасу, Лука отбросил в сторону маленький огрызок. — Сбежал я от папочки. Хотел он меня своим преемником сделать, князем значит, скукотища-а-а-а.

— Ну а ты чего же?

— Чего-чего. Не этого мне в жизни всегда хотелось. Так уж вышло, что слаб я оказался с младых ногтей до женского пола.

— Ну на это мы все, мужики, горазды! — усмехнулся Степан, поглаживая окладистую бороду.

— Все да не все, — огрызнулся Пырьев. — Вот я, например, и дня прожить не могу, чтобы какую-нибудь молодку не соблазнить.

— Околдовал тебя, может, кто? — предположил Колупаев.

— Может, и околдовал, — согласился с ним Лука. — Что теперь уж говорить.

И немного подумав, нараспев прочитал:

Крылатый мальчик пару раз

Пальнул по мне из лука,

Но получил синяк под глаз,

То пацану — наука!

— А ты, однако, ко всему еще и пиит! — искренне восхитился кузнец.

— Есть немного, — согласился Лука. — Ладно, спасибо, что укрыл в своей телеге, а то… порешил бы меня воевода. Я едва ноги унес…

И с этими словами юноша ловко спрыгнул с повозки.

— Дам-ка я тебе напоследок совет… — Степан удивленно взметнул густые брови:

— Совет мне?

— Эге ж, конечно, тебе, не коню же твоему перепуганному. Я тут давеча, когда проснулся, услышал, о чем ты вслух толковал… Учти, не один ты кривой зуб на этого летописца имеешь. Много он неправды о земле русской пописал. Так что ты не думай, многие им недовольны. Непросто найти его, но уж если искать…

Лука хитро сощурился:

— Я на твоем месте потолковал бы для начала с самим Ильей, вдруг он ведает, где этого летописца найти можно. Наверняка ведь знает, сучий сын. Кумекаешь, кузнец?

— Кумекаю, — серьезно кивнул Колупаев. — Только где мне этого Илью сыскать?

— Ясное дело, в селе Карачарове у славного града Мурома. Он живет в избе отца своего Ивана Тимофеевича, великого оружейного мастера, небось слыхал о таком?

— Понятное дело, слыхал.

— Ну так туда и поезжай.

— Легко сказать поезжай, — возмутился Степан. — С какой физией я к этому Муромцу явлюсь. Да он даже говорить со мною не станет.

— Ой-ей-ей, — противно захихикал Лука. — Как же, не станет он с тобой говорить. Вмажешь ему разок, сразу шелковым станет. Это ты ведь богатырь, а не он!

— Вмазать самому Илье Муромцу?!!

— Эх-хех-хех, — сокрушенно покачал головой Пырьев. — Вот что значат у нас на Руси народные поверья. Даже ты за эти годы свыкся с мыслью, что есть такой великий русский богатырь. Теперь ты видишь, кузнец, как далеко зашла вся эта ложь?..

И, заявив это, пиит поспешно растворился в опускающихся на дорогу вечерних сумерках, оставив Колупаева наедине с мрачными думами.

Что ж это выходило-то?

Значит, и он, Степан, уже верил, что не совершал всех тех подвигов, которые были приписаны потом Илье Муромцу? Все и впрямь зашло слишком далеко.

— Довольно! — решительно произнес Степан. — Теперь я положу этому конец!

Буцефал посмотрел на хозяина с одобрением. Умная конячка.

— Ну, пошел…

Заскрипев, повозка сдвинулась с места.

По самым общим прикидкам, до славного града Мурома сутки неспешного пути. Тем более что места вокруг спокойные, неопасные: ни тебе разбойников, ни нечисти разгулявшейся. И в самом деле, скучна стала жизнь на Руси. Раньше хоть с половцами воевали. А нынче что?

Разленились русичи, забыли уже, наверное, когда в последний раз меч или копье булатное в руках держали. Не любил воевать. князь Всеволод Ясно Солнышко, да и другие князья удельные тоже. Не любили… и правильно делали. Иными заботами полна земля русская, а половцы могут и подождать чуток. Что им, кочевникам, много ли им надо? Степь, кумыс да вольный ветер…

Так вот и решил Степан Колупаев в град Муром ехать, вернее, в село Карачарово, славное тем, что жил там и, как видно, не тужил великий русский богатырь. Ну что ж, похоже, не тужить ему недолго осталось…

Вот только что ему скажет-то Степан, когда до села доберется?

«Здравствуй, богатырь самозваный! Пришло время отдавать старый должок!»

Нет.

Не так.

Или лучше…

Кузнец сокрушенно махнул рукой. Да ничего он ему не скажет, а для начала хрястнет по лбу как следует, чтобы знал, как славу чужую присваивать.

— Вот с этого беседу и начнем, — довольно произнес Степан. — Эй, Буцефал, ты как считаешь?

Буцефал, в принципе, не возражал.

ГЛАВА 2

Полна кретинами земля русская

Утро в княжьем тереме выдалось беспокойное.

Весь день, как говорится, теперь насмарку. Оттого Буй-тур Всеволод Ясно Солнышко, и был хмур, аки татарин, которого ратники поймали. за воровство на ярмарке. Недоволен был князь, страшно недоволен. Вроде и не понять, отчего. Но ведь так запросто и не спросишь. Норов у Всеволода крутой, хорошо еще если только палицей дубовой по спине перетянет, а то может еще и на границу послать для переговоров с половцами. А половцы народ дикий, у них всегда один ответ на любые разговоры: «секир башка!» и точка. Как ни юли, как ни уговаривай, «секир башка!» отвечают и, что самое обидное, тут же переходят от слов к делу.

— Эх, Николашка, Николашка, — тяжело вздохнул князюшка и нехорошо посмотрел на своего личного секретаря Николая Острогова по кличке Пострел.

Николашка зябко поежился, будто и вправду в княжьих палатах температура упала. Явно замышлял супротив своего секретаря Буй-тур Всеволод что-то плохое.

Уж не придушить ли Николашку вознамерился?

Особенно раздражал князюшку берестяной короб со свернутыми в трубочку листами свежей бересты — государственные дела на сегодняшний день. Короб прямо по швам лопался от обилия требующих немедленного решения проблем.

Руки у Николашки задрожали, так ненароком и бумаги важные рассыпать можно.

— Что-то многовато на сегодня, — недовольно проворчал Всеволод, раздумывая, как бы это позаковыристей перетянуть палкой настырного помощничка. Да так, чтобы и по темечку, и по спине пришлось. Вот потеха-то будет.

— Ну так на Руси много чего деется, — виновато шмыгнул носом секретарь. — Дела разные неотложные, как же без этого?

— Эк ты завернул, на Руси, — продолжал ворчать князь. — Мой удел маленький. Мне всю Русь не удержать. Да тут одних ратников несколько тысяч надобно, дабы границы такой громадины оберегать. А где их взять, ратников этих? Может, подскажешь, Николашка, ты ведь у нас головастый?

Что и говорить, голова у Николая действительно была довольно нестандартной формы. Непропорционально большая и круглая, как пушечное ядро. Князь, в общем-то, и взял парня себе в секретари, чтобы тот его своим видом нелепым смешил. Но получилось все не совсем так, как было задумано. Николашка Всеволода не смешил, а доставал. Причем доставал со страшной силой. Слишком серьезно к своей должности, шельмец, относился. В том-то вся и беда.

Секретарь виновато таращился на князя, и Всеволод не выдержал.

— Ладно, давай, что там у тебя? — в сердцах крикнул Ясно Солнышко, насупив черные брови. Понятно теперь, чего от него старший сын Лука сбежал. Посмотрел на будни отца родного и тут же наутек пустился.

Всеволоду и самому иногда хотелось дернуть куда-нибудь подальше от своего удела. Но куда тут убежишь? На севере Чертовы Кулички — гиблые глухие места. На востоке половцы сиднем сидят, кумыс теплый лопают. На севере Тьмутаракань — паршивые люди. Ну а на запад податься, к грекам… Нет уж. Народ, который разбавляет водой вино, изначально не может быть хорошим. В общем, отъявленные мерзавцы греки эти. Философы, кифареды, короче, сплошные бездельники… Русскому человеку в Греции делать нечего, лучше уж к половцам с их «секир башкой».

«А что? — оживился князь. — Чем не вариант?! Все-таки я им как бы родственник».

Но эти полезные измышления были прерваны самым наглым образом.

— Купец Вересов челом бьет, — прочитал из большого берестяного свитка Николашка. — Просит твоего соизволения, князюшка, на заморской царице жениться.

— Чего?!! — Всеволод от неожиданности даже привстал из-за своего роскошного княжеского стола.

— Да вот тут значится… — замялся секретарь.

— Что за царица, кто такая? — взъерепенился князь. — Почему не знаю?

— Да вроде эфиопская, — пожал плечами Николашка. — Нифертитей зовут.

— Черная, что ли?

— Ага, черная, — подтвердил секретарь, — как вороново крыло.

— Не разрешаю!

— Но купец Вересов…

— Да плевал я на этого Вересова. Это ж какие дети у них будут? Срамота! Не допущу! И так на Руси всякой пакости предостаточно: лешие, кикиморы, водяные, половцы и тут еще эти ефиопы.

— Эфиопы, — робко поправил Николашка.

— Ну эфиопы, велика разница. Гнать Вересова взашей до самого… гм… до этой самой Ефиопии.

Секретарь быстро кивнул, беря следующий свиток.

— Князь Осмомысл Ижорский требует вернуть ему сосновый бор, что на границе наших княжеств располагается. В противном случае угрожает идти войной. Собрал дружину в пятнадцать голов.

— Славная, однако, армия. — Всеволод призадумался. — Ну а мы сколько, если что, выставить можем?

Теперь призадумался сам Николашка.

— Ну… примерно шестерых, ежели считать меня с вами.

— Дурак! — взъярился князь. — Да где это видано, чтобы князья в боях за передел земель участвовали. Ты что, хочешь на границу съездить с половцами о том о сем покумекать?

Секретарь побледнел:

— Никак нет, князюшка, не губи. Коли провинился чем, все искуплю.

— Да ладно тебе, — расслабился Всеволод. — Сегодня я тебя прощаю. М… м… м… а что это за сосновый бор? Что-то не помню такого.

— Ну как же?! — удивился Николашка. — Вы же совсем недавно с вашим братом Осмомыслом поспорили, кто из вас искусней из охотничьего лука стреляет. Договорились, что победителю спорный бор на границе достанется.

— И что же Осмомысл, победил?

— А разве вы не помните?

— М… м… м…

— Осмомысл попал аккурат в центр яблока, что на голове у привязанного к дереву крестьянина лежало.

— Ну а я что же, выходит, промахнулся? — вспылил Всеволод.

— Да нет, вы тоже попали, — осторожно ответил Николашка.

— В яблоко?

— Оно самое, — подтвердил секретарь, — но, правда, глазное. Тот крестьянин быстро отмучился.

— Да-да, что-то такое припоминаю. — Князь скорчил недовольную гримасу. — Так и земель никаких не напасешься, ежели их раздавать направо и налево кому ни попадя.

Помолчали.

— Так что мне ответить Осмомыслу? — тихо напомнил секретарь.

— А чтоб его! — потряс над головой кулаками князь. — Осмомысла этого. Чтоб он всю жизнь с Бабой Ягой сожительствовал, чтоб ему Кощей голову отрубил, чтоб Леший все дороги запутал, чтоб… а впрочем, отдай ему тот сосновый бор, пущай задавится.

Николашка молча кивнул, что-то пометив длинным павлиньим пером в своих берестяных документах.

Пометил, вздохнул грустно.

Всеволод насторожился:

— Что вздыхаешь, головастый, много дел на сегодня еще?

— Да вот… — Секретарь снова вздохнул. — Удельные князья со всей Руси в граде Кипеше собираются. Будут думу думать об объединении земель расейских. Тебя вот приглашают.

— А… не поеду, — словно от назойливой мухи, отмахнулся от помощника князь. — Не люблю пустословную болтовню.

— Так ведь там же пир будет! — напомнил Николашка. — Как всегда опосля переговоров.

— Пир? — Всеволод пощипал аккуратную черную бородку. — Да, об этом я позабыл. Ладно, на досуге — подумаю… А почему в этом году не в Новгороде Великом собираются?

Секретарь в ответ лишь пожал плечами.

— Ладненько. — Князюшка сладко зевнул. — Что там у тебя еще, образина? Мне спать охота.

Николашка судорожно рылся в шуршащей бересте.

— Половцы на границе снова бесчинствуют, — хрипло ответил он, — хан Кончак в восемьсот тридцать первый раз договор о перемирии нарушил, красных девиц угнал из села Малые Тюки.

Мощный кулак князя с грохотом обрушился на стол. Ставни в покоях тихо задребезжали.

— Кончать пора с Кончаком этим! — гневно взревел Всеволод. — Больше его безобразий я не потерплю.

— Так он ведь это… — прохрипел Николашка, неопределенно шевеля пальцами.

— Что «это»?

— Вроде как родственник ваш, тесть точнее.

— Ну да-а-а-а… — Князь немного сник. — Все меня оставили: и жена вероломная, и сынок неблагодарный. Одним словом, половецкая кровь. Сколько хоть девиц забрали, ведомо?

— Ведомо! — с готовностью подтвердил секретарь. — Семерых.

— Да ты что?!! — Всеволод побледнел.

— Да не беспокойся ты так, князюшка, — противно проблеял Николашка. — Я вот давеча хитрый план измыслил, как пограничные деревни от набегов племен поганых оградить.

— Ну-ну? — Князь нетерпеливо забарабанил по столу.

— Обманул я хана Кончака, — довольно сообщил секретарь. — Отдал недавно от вашего имени приказ о том, чтобы все старики в пограничных деревнях платья женские носили, а головы платками яркими повязывали.

— Что?! — не расслышал Всеволод. — Челюсти платками подвязывали?

— Да нет, головы, — уточнил Николашка. — В общем, половцы стариков похитили, а не красных девиц.

— Семерых?

— Семерых.

— Ай да Николашка, ай да головастый! — обрадовался князь. — И когда это я такой мудрый указ успел отдать? Впрочем, не важно. Что там у тебя еще?

— А еще вот Лихо Одноглазое в наших лесах завелось, — сообщил секретарь.

— Что, опять? — ужаснулся Всеволод.

— Почему опять? — изумился Николашка. Князь на это ничего вразумительного ответить не смог.

«И вправду, чего это я?» — недовольно подумал он.

В последнее время его язык вытворял довольно странные вещи, как бы живя своей непостижимо сложной жизнью отдельно от князя. Говорил иногда, что хотел, и Всеволода порою совсем не слушался.

— Пугает крестьян, — читал очередную челобитную Николашка, — топчет посевы, гоняет по лесу дровосеков, поет дурным голосом.

— М-да, непорядок, — мрачно кивнул князь. .

— Просим тебя, князюшка Ясно Солнышко, вразумить страхолюдину, а по возможности совсем ее извести. И подпись: «Лесорубы».

— Да, вот это проблема! — согласился Всеволод. — Николашка, зови-ка ко мне лоботрясов наших Гришку с Тихоном…

Сказано — сделано.

Гришка с Тихоном ввалились в княжие палаты, по обыкновению весело друг друга тузя и громко смеясь. Этакие два косолапых медведя, что фигурой, что умом. Здоровые, широкоплечие, в начищенных до блеска кольчугах княжеских дружинников. На кожаных поясах по булаве, на головах по остроконечному медному шлему.

— А ну не шалить в княжьем тереме! — прикрикнул на добрых молодцев Николашка, и те понемногу успокоились.

— Явились, обормоты, — с улыбкой произнес Всеволод, с удовольствием осматривая своих непутевых племянников.

— Явились, Буй-тур Всеволод, — в один голос ответили дружинники и в ужасе отшатнулись от резко вскочившего из-за стола князя.

— Как вы меня НАЗВАЛИ?!! — заорал Всеволод. — А ну-ка повторите!!!

Племянники переглянулись. Николашка на всякий случай полез под крепкий стол.

— ПОВТОРИТЕ, я кому сказал!!! — Гришка с Тихоном повторили.

— Кто?!! — не своим голосом взвыл князь. — Кто посмел обо мне такое сказать и… Что это все, в конце концов, ЗНАЧИТ?!!

Из-под стола опасливо высунулся секретарь.

— А в народе тебя так только и величают, — тихо сказал он, — Буй-туром Всеволодом!

Дубовый посох князя просвистел в опасной близости от макушки помощника.

Николашка снова благоразумно нырнул под стол.

— Ну, тур, оно еще понять можно, — принялся вслух рассуждать князь. — Тур значит бык, а бык животное свирепое и сильное. Это хорошо. Но что значит это Буй?

— В смысле бой, — донеслось из-под стола, — врагам спасу не дает.

Всеволод нахмурился и, засунув посох под стол, стал им с яростью там шуровать. Сначала посох не встретил на своем пути никакого сопротивления, но вдруг (о чудо!) наткнулся на оттопыренный зад Николашки.

Секретарь протяжно взвыл, выскакивая из своего ненадежного укрытия.

— Отвечай, басурман проклятый, кто посмел меня так оскорбить?

— Да летописей один, — нехотя отозвался Николашка, обиженно потирая ушибленный зад. — В «Повести былинных лет» так и написал… Буй-тур Всеволод! Смело ты средь поля стоишь, мечешь меткие стрелы, вражью силу разишь.

— Экий мерзавец! — продолжал ругаться князь. — А ну подать мне енту повесть немедленно!

Николашка быстро распорядился, и, обгоняя друг друга, Гришка с Тихоном кинулись в княжий архив…

Всеволод развернул толстый свиток и вдумчиво углубился в чтение. Сначала его лицо, кроме глубокомыслия, ничего не выражало, но вскоре на нем началось целое представление. Князь щелкнул зубами, сверкнул глазами, затем побледнел, впрочем, тут же покраснел и, в конце концов схватившись за посох, запустил им в ни в чем не повинного Николашку.

Николашка взвизгнул, но от посоха увернулся.

— Какая ложь!!! — закричал Всеволод, — Сплошное вранье. Повесить мерзавца, найти и повесить! У-у-у-у… вражье семя! Научили грамоте на свою голову! Имя?!! Как имя этого мерзавца?

Секретарь развел руками:

— Неведомо, князюшка. Одни говорят Боян, другие Нестор, третьи вообще… страшно подумать… говорят, что повесть грек один написал, Гомером звать.

— Выяснить, все выяснить! — бесновался Всеволод. — Поручаю это тебе… — Княжий перст уставился в оторопевшего Николашку.. — Или нет, лучше вам!

Всеволод ткнул пальцем в прижавшихся от страха друг к другу племянников.

— Давайте, дармоеды, неужели ж я зря вас кормлю-пою! Вон ряхи какие наели! Найдите мне этого лжетописца. Хоть из-под земли достаньте. Мне все равно как, но чтобы не позднее зимы. Зимой виселицу на городской площади снегом занесет, не расчистишь потом. Да и веревка смерзнется.

Спотыкаясь и звеня доспехами, Гришка с Тихоном бросились вон из терема, спеша как можно шибче выполнить княжеское поручение. Неописуемый ужас застыл в их глазах. Так боялись племянники лишиться покровительства могучего дядюшки.

— Хотя обождите, — вдруг опомнился Всеволод и приказал вернуть племянников обратно в терем, послав за ними вдогонку преданного Николашку…

Гришка с Тихоном тяжело дышали. Николашка, так тот и вовсе с ног валился, потому как нагнал лоботрясов лишь у самой границы княжеского удела. Благо располагалась она рядом, сразу за двухэтажным теремом Ясна Солнышка.

«И чего это они за границу-то рванули?» — с подозрением подумал секретарь, но бучу поднимать не стал.

— Перво-наперво, — примирительно начал Всеволод, — вам одно маленькое задание: извести объявившееся в моих землях Лихо Одноглазое безобразное.

— Лихо Одноглазое? — переспросили дружинники и, снова обнявшись, затряслись пуще прежнего.

— Именно! — Князь зловеще рассмеялся, — И без головы чудища ко мне не возвращайтесь! А надумаете сбежать…

Всеволод вплотную приблизился к дрожащим племянникам и посмотрел на них таким взглядом, что лоботрясы сразу все поняли и, судорожно сглотнув, в отчаянии посмотрели на Николашку.

Николашка усмехался не менее зловеще, чем князь.

Делать нечего, пришлось Гришке с Тихоном в лес брести, Лихо Одноглазое выслеживать. И, что самое обидное, не знали ведь дружинники, как это самое Лихо выглядит.

Пытались они поговорить с дровосеками, но те уж совсем невменяемые после встречи с чудищем сделались. Топорами размахивают, глазами вращают, словно в них леший вселился. Ели братья ноги унесли.

— Мы вам сейчас покажем Лихо Одноглазое, — кричали им вслед дровосеки, — княжеским-то бездельникам…

— Да, дела… — озадаченно почесал макушку под ратным шлемом Григорий.

— Да, дела… — согласился с братом Тихон.

Не любил княжеских племянников простой народ. Да и было за что не любить, ибо те только и знали, что по курятникам лазить яйца на опохмел воровать да девок крестьянских портить.

День подходил к концу.

Не видно было что-то Лиха.

— Слушай, Тихон, — подал голос Григорий, морща широкий лоб, — что-то мы с тобой не то делаем.

— Ну, — отозвался Тихон.

Сидеть на верхушке высокой сосны было довольно неудобно. Сухие колючки так и норовили впиться в не защищенный кольчугой зад. Но, лишь забравшись на дерево, братьям удалось после долгой беготни спрятаться от снующих с топорами по лесу дровосеков.

Судя по крикам, лесные труженики по-прежнему искали княжеских племянников.

Уже начало темнеть, когда дровосеки наконец угомонились и, плюнув на все, стали расходиться по домам.

— Только сердце не подвластно знахаря-а-а-м, — гулко разносилось над лесом непотребное пьяное пение. — Коли иволга поет по вечера-а-а-м…

— Ишь ты, надрываются, — завистливо прошептал Гришка.

Да, было с чего завидовать лесорубам. Они вон сейчас по теплым домам разбредутся, чарку перед сном опрокинут и к женам под бок на печку, А им с Тихоном ночью по лесу бродить, чудище Одноглазое выискивать.

— Ну, выследим мы это Лихо, — недоумевал Тихон. — И дальше чаво?

— Чаво-чаво, — передразнил брата Гришка. — А вот ничаво! Там на месте и разберемся.

Спустились с сосны.

Опасливо огляделись.

Звери какие-то непонятные в сумерках шастают, ветвями трещат, глазами сверкают. Боязно..

Пошли дружинники куда глаза глядят и вышли вскоре на узкую тропинку.

— Кабанья тропа! — предположил Гришка, и Тихон на него гневно зашикал.

Совсем стемнело.

Издалека по-прежнему доносилось непотребное пение дровосеков. Видно, не все еще разошлись. Самые упертые остались выпить в конце тяжелого трудового дня, так сказать, на природе.

— Ой ты, Гамаюн, птица ве-э-э-щая… — нестройно плыло над лесом.

Тропинка, замысловато поплутав в чаше, вывела дружинников прямо к большой незнакомой избе.

— Ух ты! — изумились братья и на всякий случай присмотрелись, нет ли у этой избы курьих ножек.

Курьих ножек, к счастью, не оказалось. Изба как изба, большая, просторная, свет в оконцах не горит, значит, покинули ее хозяева на произвол судьбы.

— Ну че, зайдем обогреемся? — немного неуверенно предложил Тихон.

— Отчего же не зайти, — пожал крутыми плечами Гришка. — Коль и вправду хозяев дома нетути.

Поднялись по скрипящему крыльцу, отворили дверь. Запалили лучину. Внутри ничего особенного: стол, скамья, полки с разной утварью. В уголке прямо напротив двери образ Кощея Бессмертного. По углам картинки, связки свежего чеснока.

Огляделись, пожали плечами, сели за пустой обеденный стол.

— Что-то мы с тобой, братишка, опять не то делаем, — уныло проговорил Григорий.

— Ну, — согласился Тихон. — Как бы дровосеки сюда не нагрянули.

И от этой ужасной мысли дружинники тревожно переглянулись.

Вскоре послышались шаги.

Кто-то не спеша шел по тропинке к избе, прихрамывая на одну ногу.

— Кощей! — предположил Тихон и проворно полез в печь.

Гришка завистливо посмотрел на брата и на всякий случай съел целую головку чеснока, отчего на глаза тут же навернулись слезы.

Заскрипело крыльцо, распахнулась дверь, и в избу вошла высокая, худая как жердь женщина, кривая и с одним глазом.

— Ага! — говорит. — У меня, значицца, гости.

— Да мы, это… — очумело забормотал Гришка, — мимо шли…

М-да, такой образины ему еще ни разу не доводилось видеть. Наверное, Баба Яга в молодости и то лучше — выглядела.

Застрявший в печке Тихон жалобно попросил, чтобы его вытащили. Не сводя глаз со зловещей незнакомки, Гришка подошел к печке и легонько выдернул брата за ноги.

— Мать моя — Кикимора! — простонал Тихон, больно брякнувшись о дощатый пол, и тут увидел хозяйку избы.

— Я Лихо Одноглазое, — кокетливо сообщила «красотка», — а вы кто будете?

Дружинники переглянулись.

— Ме-э-э-э… — начал было Тихон, но нужных слов не нашел.

— Бараны, что ли? — усмехнулась Лихо.

— Ага! — дружно кивнули братья.

— Что ж, баранов у меня еще ни разу не было, — неопределенно заявила хозяйка избы, распуская ярко-оранжевые волосы.

— Ведьма! — шепотом предположил Григорий.

— Людоедка, — добавил Тихон, оценивающе поглядывая на окна избушки.

Если удирать, так только сейчас, пока колдунья не произнесла ни одного заклинания. Но Лихо не собиралась никого убивать. Она не была людоедкой вопреки твердой уверенности Тихона. (Она? Оно? Леший знает как правильно эту образину называть.)

Лихо собиралось сделать с братьями кое-чего похуже.

— Ну что ж вы, касатики, оробели? — игриво спросила «красавица», расстилая на печи яркое лоскутное одеяло. — Кто из вас первый?..

Первым окно избы высадил Григорий, вторым был Тихон. Но Тихон, к сожалению, не рассчитал и прошел сквозь стену. Вернее, выломал несколько мощных бревен, на что в обычной ситуации никогда не был способен…

Дружинники долго бежали по темному лесу и остановились, чтобы перевести дух, уже у самых западных границ княжеского удела.

У полосатого пограничного столба сидел с копьем за спиной неопрятного вида половец в лисьей шапке и с аппетитом лопал козий сыр.

— Дальше нельзя, однако, — прищурившись, сообщил он ополоумевшим от бега русичам и погрозил им грязным пальцем. — Секир башка, однако!

— Тьфу ты, собачье племя, — выругался Гришка, показывая кочевнику огромный кукиш.

Половец не обиделся. Появление дружинников нисколько не сказалось на его аппетите.

— Кочевник — дрянь человек! — наставительно изрек Тихон. — Чуть что, обманет, продаст, нож в спину, и был таков. Сын шакала!

И братья нехотя повернули обратно.

— Как ты думаешь, Тихон, — спросил Гришка, — что это Лихо собиралось с нами по очереди сделать?

Григорий глубокомысленно задумался.

— Не знаю, братишка, — честно ответил он, — но, должно быть, что-то очень страшное!

К полуночи они вышли к княжьему терему.

Князю Всеволоду снились волки. Гнусные такие волки, черные, ощетинившиеся. Они его отнюдь не преследовали, как в каком-нибудь пьяном кошмаре, а просто выли, уставившись на огромную круглую луну.

— Всеволод, кня-а-а-зю-у-у-у-шка, — хором выли волки, — а-у-у-у…

Князь не выдержал и проснулся.

Однако вытье не прекратилось.

«Наверное, я сошел с ума! — решил князь. — Говорил я Николашке, слишком много челобитных меня когда-нибудь доконает!»

Вытье доносилось снаружи.

Всеволод сел на кровати. В валенки босыми ногами он попал лишь с третьего раза. Начало осени в этом году выдалось на удивление холодным. Пол в тереме за ночь остывал до ломоты в босых пятках, и никакие печки не помогали.

— Всеволод, кня-а-а-зю-у-у-у-шка… — раздавалось под окном. — Всеволод…

— Поубиваю! — Князь проковылял к окну и, открыв оное, злобно высунулся наружу.

Внизу стояли Гришка с Тихоном и утробно, словно медведи-шатуны, ревели не своими голосами.

— Чего вам, дебилам, надобно?!! — хрипло прокричал князь. — В первом-то часу ночи?

— Одолело нас Лихо, князюшка, — в отчаянии проблеяли братья. — Мы еле ноги унесли.

Всеволод присмотрелся.

В свете полной луны дружинники были как на ладони. Руки-ноги у них оказались на месте, головы, к сожалению, тоже, холеные упитанные лица так и лоснились.

— Полна кретинами земля русская, — с тоскою в голосе посетовал князюшка и с надеждой посмотрел на луну. Вдруг она сейчас возьмет да свалится с неба на идиотов, покончив разом с обоими. Но луна, как ни странно, осталась на месте.

— Подойдите ближе, увальни, — прокричал в окно Всеволод, — я плохо вас слышу…

Дружинники послушно приблизились к терему. Князь довольно хмыкнул и умело метнул дубовый посох прямо в открывшего рот Тихона.

ГЛАВА 3

В которой просыпается Илья Муромец

— Так и что же мы, значицца, имеем? — ехидно поинтересовался Всеволод, пребывая с утра, вопреки обыкновению, в отличном расположении духа.

Гришка с Тихоном, виновато потупившись, изучали начищенный до блеска дощатый пол княжьего терема. Вид у обоих был побитый. Побитый в прямом смысле. У Тихона была перевязана голова, а у Гришки медленно наливался синевою великолепный синяк под левым глазом. Да, тяжела рука у дядюшки, ничего не скажешь, а посох дубовый, так тот и вовсе страшное оружие!

— А имеем мы двух балбесов, — благодушно продолжал князь, — охламонов ефиопских.

— Эфиопских, — поправил Николашка, но Всеволод от него по обыкновению лишь пренебрежительно отмахнулся.

Слово «ефиопы» князю страшно нравилось и сделалось теперь его новым любимым ругательством. Раньше вот «лешими» да «горынычами безродными» всех обзывал, а нынче вот по-новому оскорбляет, по-заморски.

— Кто же теперь окромя вас чудище лесное изведет?

— Да вовсе оно не чудище, — подал голос Гришка. — А баба какая-то непонятная одноглазая. Высокая, худая и на одну ногу хромает. Пущай себе в лесу живет, коль завелась.

— Пущай живет, значит?! — возмутился Всеволод. — Дровосеки вон всю горницу у меня челобитными завалили. Боятся по лесу ночью ходить!

— А чего это им не спится, чего это они по лесу ночью шастают? — удивился Тихон. — Ночью-то все нормальные люди по домам спят!

— Не дерзить князю! — прикрикнул на дружинников Николашка. — Ишь ты, разговорились.

— Так и до бунта недалеко, — задумчиво изрек Всеволод. — Разъярятся дровосеки и терем мой в осаду возьмут, что тогда делать? А ведь так раз уже было.

— Ну, то давняя история, — подал голос Николашка. — Ты, князюшка, помнится, налоги на топоры ввел. Вот дровосеки и сбесились.

— Так ведь у меня же терем загорелся! — возразил князь. — Наискосок. Еле потушили, а ремонт-то денежек стоит. Кто ж на Руси бесплатно работать на князя станет? Плати, дескать, Ясно Солнышко, плотникам, рхетекторам разным. Денежкой плати аль первачом душистым. А первач где взять? Купить. У кого? У своих же крестьян. Замкнутый круг!

— Сами виноваты, что тогда терем загорелся, — довольно дерзко возразил секретарь. — Я хорошо тот год помню. Выпили, значит, и стали Змея Горыныча изображать, по палатам с факелом аки угорелый бегать.

— Но-но! — Всеволод погрозил не в меру разговорившемуся Николашке кулаком. — Ты это… не забывайся, с кем говоришь! Половцы вон, поди, ждут не дождутся, когда ты к ним на мирные переговоры поедешь. Все у Кончака спрашивают: «Где же, однако, этот Острогов, отчего к нам не едет?»

Николашка заткнулся.

Хорошее настроение у князя было не вечным.

— Кто сейчас из русских богатырей не занят? — немного подумав, спросил Всеволод.

Секретарь порылся в своей бересте и вытащил из маленького древнего короба небольшой рассыпающийся от времени свиток.

— Вот он реестр героев расейских! — Николашка бережно протянул список князю.

Князь громко чихнул.

Документ был на редкость пыльный.

— Так что тут у нас… э… э… Иван Тугарин — купеческий сын. Тяжеловес, спаситель Руси во времена нашествия Навьих колобков.

— Помер давно, — буркнул Тихон, — от ожирения.

— Как так помер? — разозлился Всеволод. — Без моего разрешения?!!

— От обжорства, — подтвердил слова дружинника Николашка. — Доконали беднягу колобки эти.

— Ладно… проехали. Далее… Герасим Подкова. Средний вес. Подвиги… Утопил Муму, заковал в медные кандалы золотую блоху Фомы. Сражался со Сторуким Великаном. Хотя нет… не сражался. Тут неразборчиво написано. Ага! Выпивал со Сторуким Великаном. Несколько раз посрамил Бабу Ягу. Как посрамил, не уточняется.

— Тоже помер, — отозвались племянники.

— От обжорства?

— Спился.

— Гм… так, дальше. Херакл Олимпийский, тяжеловес. Подвиги… Эй, а этот что здесь делает?!! Он же иноземец!

— Не знаю, — пожал плечами Николашка. — Не я сей список составлял.

— Тогда Усыня.

— Помер.

— Горыня.

— Пропал без вести.

— Дубыня.

— А такого вообще не было!

— Как это не было?!!

— Гусляры выдумали.

— Да что же это? — Хорошего настроения у князя как не бывало. — Николашка, сейчас ты у меня сей реестр сожрешь!

— Там еще один богатырь есть! — судорожно сглотнув, закричал Николашка. — Настоящий, в самом конце приписан, не губи, князь!

— В самом конце, — проворчал Всеволод, вертя в руках древний список. — Ага! Есть! Илья Иванович Муромец. Супертяжеловес. Га! А не тот ли это Муромец, который так на шестнадцатилетие свое упился, что пролежал в опохмеле на печке целых тридцать лет?

— Тот самый, — подтвердил секретарь. — Сколько подвигов, сколько дел ратных…

Всеволод задумался:

— А живет где?

— В селе Карачарове Муромского уезда.

— Вот кто нам нужен! — обрадовался князь. — Ну что, кретины?..

Гришка с Тихоном понуро молчали.

— Ступайте за Ильей-богатырем, заодно и поглядите, как настоящие герои русские работают.

— Э… — замялись дружинники.

— Что «э»? — задохнулся от гнева Всеволод. — Вы еще смеете со мной пререкаться?!!

— Так боязно, княже, — басом затянул Тихон. — Через лес ведь придется идти!

— Ах, через лес? — Мгновение — и в умелых руках Всеволода возник дубовый посох. Племянников как ветром сдуло. Вот только что стояли в главной палате терема… фьють… и их не стало.

— Обормоты, — недовольно проворчал князь. — Отправлю их на границу к лешего матери. Эх, Николашка, вот в Дойчляндии на чем все держится?

— На дисциплине, — без запинки ответил секретарь, вспоминая вышколенных дойчляндских послов.

— Ну а у нас в землях расейских? — вздохнул князюшка.

Улыбнувшись, Николашка указал на початую чарку с медом на княжьем столе.

— Дурак ты, Острогов! — пуще прежнего закручинился Всеволод. — На страхе у нас все зиждется. На страхе перед князем да перед его неиссякаемой мудростью!

Воистину верна русская поговорка: «Сам себя не похвалишь, всю жизнь будешь ходить как оплеванный!»

Степан любил российские дороги. Стелются да стелются, особенно когда на кобылке едешь или на повозке. Неспешно так, без особой нужды, да по воле сердца. Благодать. Захотел — назад повернул, захотел — и вовсе остановился.

«Вольному воля, половцу кол!» — так любил говаривать князь Осмомысл Ижорский, родной брат Всеволода Ясна Солнышка.

У русского человека всегда есть выбор. И пусть одно плохо, а другое — хуже некуда, зато имеется некая иллюзия свободы…

— Эх, чего это я? — вслух удивился Колупаев. — Мысли грустные в голову лезут. Оттого, наверное, что не знаю, чего этому Муромцу при встрече скажу. Нелепо как-то.

Буцефал мерно (аки буренка какая) помахивал пышным хвостом, сгоняя садившихся на мощный круп мух.

Проезжая мимо удела князя Буй-тура Всеволода, известного тем, что в молодости он каким-то совершенно немыслимым образом ухитрился породниться с самим ханом Кончаком, женившись на его красавице дочери Гюльчитай, кузнец заметил бредущих по дороге странных дедков.

Дедушки были одеты в женские сарафаны и кружевные передники. На седых головах повязаны яркие платки.

— Эй, вы чаво? — закричал им Степан, справедливо полагая, что он только что сошел с ума.

Но странные дедушки не были галлюцинацией.

— Чаво-чаво, — злобно огрызнулись дедки, — а ни ничаво. Езжай себе, мил человек, да других пустыми расспросами не замай!

— Вы себя-то со стороны хоть видели? — весело заржал Колупаев.

— Видели-видели, — отозвались дедушки. — Выполняем повеление самого Всеволода Ясна Солнышка, понял?

Старички были настроены чересчур агрессивно, и кузнец решил их больше своими расспросами не донимать. О приступах фамильного княжеского безумия у Буй-тур Всеволода он уже слыхал неоднократно. То Змея Горыныча изображает, то Василису Прекрасную замуж зовет. А Василиске-то, поди, уже далеко за семьдесят годков.

И вот теперь над старым людом измывается. Чуден князь, ой чуден! Оттого, наверное, на всю Русь и знаменит.

— Быстрее, Буцефалушка, совсем уж немного осталось…

Конь обиженно всхрапнул, получил от кузнеца хлыстом по ляжке и побежал заметно резвее.

«Как бы мне енту деревню не проехать, — с тревогой подумал Колупаев, — град Муром вроде как левее… и поди ж ты, спросить-то не у кого».

И действительно, на дороге не было ни души, словно вымерли все.

Не знал Степан, что многие русичи спешили сейчас в град Кипеш, где скоро должно было состояться Великое Вече — съезд всех удельных князей.

На само Вече и, в частности, на удельных князей русичам, понятное дело, было глубоко наплевать. Но вот первач там обещали выдавать совершенно бесплатно, почему и вызвало это событие такой ажиотаж в землях расейских.

— Эй, ты чего?!! — удивился Колупаев, когда Буцефал вдруг резко остановился.

Кузнец поднял глаза.

Умная конячка внимательно глядела на покосившийся дорожный указатель и, судя по всему, с натугой силилась прочитать, что было на нем накарябано.

Прочитать оказалось непросто.

Многие буквы поистерлись, к тому же старое бревно было здорово источено жучками да загажено воронами.

— До села Карачарова полверсты, — с трудом разобрал Колупаев. — Ход к Илье Муромцу токмо по записи! — Тьфу ты, — сплюнул он в сторону. — Понаставили тут…

Однако одно было ясно — он на верном пути.

Гришка с Тихоном рысью бежали через лес.

Ну и что с того, что сейчас день? Это все одно ничего не меняет. Лихо Одноглазое и при свете дня опасно, недаром дровосеки совсем помешались.

Лошадей Всеволод племянникам не дал в наказание: мол, будете знать, как мои приказы не выполнять. Да уж, натерпелись от Ясна Солнышка.

Одно радовало — дровосеков в лесу и след простыл. Не то перепились все, не то терем княжий снова в осаду взяли. Темный народ. Чуть что — за топоры, сплошное от них беспокойство.

— Слышь, Тихон, по-моему, нас кто-то преследует, — через некоторое время заявил Гришка.

Дружинники остановились. Тот, кто их преследовал, тоже, по всей видимости, остановился, либо им просто послышалось.

— Как ты думаешь, это дровосеки? — шепотом спросил Тихон, наметанным глазом осматривая ближайшие деревья, куда бы это поудобней вспорхнуть.

— Стали бы они за нами красться! — резонно возразил Гришка. — Не, это кто-то другой. Вон видишь, где прячется… ветка качнулась!

— Ну так что, бежим дальше, вроде немного осталось?

Гришка задумался.

— Или, может, на дерево? — с надеждой предложил Тихон.

— Не-а, — решительно мотнул головой Григорий. — Князюшка нас точно тогда порешит, вон шишака какая у тебя на макушке выросла, даже шлем на голову теперь не налазит.

— И то верно, — согласился с братом Тихон. — Значит, бежим дальше!

И они снова перешли на бег.

Невидимый преследователь не отставал, и дружинники, подстегиваемые страхом, припустили пуще прежнего.

— Мальчики, вы куда?!! — донеслось из-за могучих спин витязей, и от этого голоса у братьев пошел мороз по коже.

— Это ведь Лихо!!! — побледнев, прохрипел Гришка.

— Одноглазое!!! — кивнул Тихон.

— За нами увязалось?!!

Добры молодцы на ходу обернулись. Костлявая тетка, подняв повыше драную юбку, вовсю неслась сквозь ломкие кусты.

— Ребятки, я иду-у-у-у…

— Мама!!! — хором взвыли княжеские племянники и легким галопом кинулись наутек.

И вот добрался наконец Степан Колупаев до села Карачарова.

Село себе как село, ничего особенного. Куры между домами ходят, свиньи в грязи лежат, довольные как эфиопские элефанты после купания в Ниле. Сколько таких деревень на Руси? Тысячи. Но зато не в каждой живет богатырь-самозванец! Тем более такой знаменитый, как Илья Муромец.

— Эгей, уважаемый! — окликнул Колупаев высокого мужика, волочившего по дороге длинное бревно.

— Здорово, — отозвался мужик, вытирая взмокшее чело. — К кому в гости или так, проездом?

— К Илье я, к Муромцу, — ответил кузнец, останавливая повозку.

— Давненько к нему никто не приезжал, — задумчиво протянул мужик. — Да и я его никогда, в общем-то, не видел. Думал, помер. Ан нет, деревенский староста говорит, жив курилка! Вон та с краю его изба.

— Ента перекошенная?!! — удивился Степан.

— Ага, — подтвердил мужик. — Муромец-то весь час на печи лежит, ему даже до ветру лень с нее спуститься. Мы все с односельчанами гадали, как же это он так исхитряется?

— Ну и что, выяснили — как? — полюбопытствовал Колупаев.

— Нет, — покачал головой мужик, — так и осталось для нас загадкой.

— Ну спасибо тебе за помощь, — поблагодарил кузнец и, спешившись, решительно потопал к покосившейся избе.

Взошел на крыльцо, постучал два раза.

Тишина.

«Неужель и впрямь помер?!!» — испугался Колупаев.

По всем прикидкам Илье сейчас было сильно за сорок, а то и целых пять десятков.

Кузнец снова ударил в дверь избы кулаком, на этот раз в два раза громче. Давно не смазываемые петли жалобно застонали, и хлипкая дверь сама собой отворилась внутрь.

— Чудеса, да и только! — прошептал Колупаев, осторожно принюхиваясь.

Мертвечиной из избы, слава лешему, не пахло, а пахло из нее чем-то кислым.

«Черничная настойка!» — быстро определил Степан, являвшийся спецом по виноделию.

Черничная настойка была редкостной дрянью и применялась вообще-то во врачевании. Конечно, были гурманы, кои потребляли ее как спиртное. Вкус ужасный, зато эффект… коня на скаку свалит, достаточно лишь пробку из бутылки вытолкнуть. Колупаев толкнул дверь и вошел в избу.

— Есть здесь кто? — громко вопросил он. Ему не ответили, хотя и с порога было видно, что вроде как жилище обитаемо.

Обитатель сей развалины тихо храпел на печи. Вернее, поначалу Степан решил, что на печи лежит гигантская вязанка дров, но, подойдя ближе… кузнец не поверил своим глазам. Из-под грязной рогожи торчала голая нога невиданного богатыря. Судя по этой ножище… Невероятно! Настоящий великан.

Кузнец тут же вспомнил «дельные» советы Луки Пырьева и невольно поежился. Как же, хрястнешь ты такого верзилу, так он тебя одним плевком размажет.

Но все же Степан был не робкого десятка, недаром же ратные подвиги во множестве совершал.

— Есть тут кто? — во всю глотку нагло заорал он.

Не помогло. Колупаев поразмыслил.

Был еще один верный способ. Кузнец набрал в грудь побольше воздуха и дико заорал:

— Половцы-ы-ы-ы…

— Что? Где? — тут же подскочил на печи великан и, с грохотом въехав лбом в давно небеленный потолок, провалился в обморочное беспамятство.

— М-да, разбудил называется! — грустно посетовал Степан, опускаясь на стоящую у печи лавку.

Лавка хрустнула, и Колупаев оказался на полу. Со стоном поднялся. Потер ушибленный зад.

В этот момент дверь избы с грохотом распахнулась, и в обитель былинного богатыря ввалились какие-то всклокоченные перепуганные люди. Было их где-то душ пятнадцать и все почему-то вооружены. Кто дубиной, кто вилами, кто молотом кузнечным. Особенно кузнеца впечатлила одна баба, державшая в руках огромный ушат с мыльной водой.

— Где?!! — хором выдохнули крестьяне.

— Кто? — не понял Колупаев.

— Половцы!!!

«Ага! — догадался Степан. — Ополченцы!» Средний возраст у «ратной дружины» был глубоко за семьдесят годков.

— Ложная тревога! — спокойно пояснил ополченцам кузнец. — Проверка боеготовности, князь велел.

— А… ну тады ладно, — раздался вздох всеобщего облегчения.

Бряцая тазами (по всей видимости, в данный момент исполнявшими роль щитов), крестьяне спокойно покинули избу.

Колупаев покачал головой и, сходив к колодцу, принес целое ведро ключевой воды. Ведерко было дырявое, часть воды вытекла, но на отрезвление богатыря ее вполне могло хватить.

Отойдя подальше, Степан размахнулся и выплеснул содержимое ведра в лицо Муромцу. Однако не рассчитал маленько. Ведерко улетело следом за водицей.

— Ой-ей! — только и смог выдохнуть кузнец. Вода подействовала, но и ведерко, к сожалению, тоже.

— Ох! — вздохнул Илья, приходя в себя и судорожно шаря по печи.

С надетым на голову ведром он смотрелся колоритно.

— Кто задул лучину? — проревел богатырь, слепо тычась по сторонам. — Аспиды, ослепили-и-и-и…

Колупаев попятился к двери.

— У-у-у-у… — ревел Муромец. — Кощеевы отродья!

Представление длилось несколько минут. Затем Илья наклонился, и ведро само спало с его пустой головы.

Муромец несколько раз глупо моргнул и, сфокусировав взгляд, очумело уставился на Степана.

— Ты кто?

В голосе богатыря чувствовался неподдельный испуг.

Колупаев ухмыльнулся:

— Я Степан Колупаев, кузнец из села Большие Мытищи.

Прозвучало все это довольно грозно и веско. Но на Илью впечатления не произвело. Он лишь тряхнул головой, словно пытаясь избавиться от наваждения.

— Какой нынче год? — вконец охрипшим голосом спросил он.

Вопрос поставил Степана в тупик. Не о том Муромец спрашивает, ой не о том.

— Сто одиннадцатый, — ответил Колупаев, — от рождества Велеса.

— Сто одиннадцатый?!! — в ужасе переспросил Муромец, после чего стал загибать могучие пальцы.

«Года считает!» — догадался Степан, внимательно разглядывая великовозрастного дитятю.

В рваной разлезшейся рубахе, весь заросший волосами… Ну прямо медведь, а не человек. Бородища ниже пояса. Усищи… страшно подумать. Басурман какой-то с большой дороги, а не богатырь.

— Тридцать три года, — сипло прошептал Муромец.

— Чего? — отозвался Колупаев.

— Я храпел на печи тридцать три года, — повторил богатырь, и глаза у него при этом были как у посаженного на кол половца.

— Так ты, значит… — догадался Степан, прикрыв рот ладонью.

Все становилось с ног на голову.

Не было никакого вероломного богатыря, нагло присвоившего себе чужую славу и сговорившегося с нечистым на руку летописцем.

Всего этого и в помине НЕ БЫЛО!

— Это что же получается… — прошептал Колупаев, быстро шевеля извилинами.

А получалось вот что. Илья все это время спал. Спал беспробудно, и пока он спокойно дрых, кто-то взял и присвоил богатырю чужие подвиги. Не спросив соизволения, совершенно самовольно.

Но зачем?

Сие пока было неведомо…

Муромец на печи, казалось, сейчас расплачется.

— Как же так? — хрипло причитал он. — Тридцать три года псу под хвост! Я ведь все как сейчас помню. Шестнадцать годков мне тогда от роду было. В ратный поход с другами собирался супротив Мамая-разбойника. С Масяней был обручен. Случился пир перед походом, я выпил и…

Богатырь с силой ударил кулаком по печи. Печь, как ни странно, выдержала.

— Летархия! — с запинкой произнес Колупаев услышанное однажды в какой-то корчме диковинное заморское словцо.

— Ась? — вздрогнул Муромец.

— Летархия, говорю, — повторил Степан. — Мне один ученый грек за кружкой вина рассказывал. Он был этот, ескулап заморский… Ну, ведун, знахарь по-нашему. Так вот, иногда происходит, что человек ни с того ни с сего в спячку впадает.

— Аки медведь зимой? — удивился Илья.

— Ну да, — знающе кивнул кузнец. — Но токмо медведь, лишь на несколько месяцев в берлоге засыпает. А человек… может до конца дней своих так проспать…

— Дык как же это?

— А вот так, — наставительно ответил Колупаев. — Видать, с тобой эта самая летархия и приключилася. По-другому и не объяснишь. Ты что на пиру том пил, помнишь?

— Помню… э… э… Черничную водку!

— Все ясно! — кивнул Степан. — Не знал ты, видать, что знахари сельские ею от бессонницы селян врачуют. М-да, роковая оплошность…

— Ну а что с Мамаем? — виновато промычал богатырь, потирая мощную шею.

— А что с Мамаем? — удивился кузнец. — Я тогда мал был, не помню уже. Вроде как порешили его русичи. А иначе ведь и быть не могло. Погань всякая, на землю матушку посягающая, на Руси всегда отпор получала. Забудь о Мамае, тут дело посурьезней имеется.

— Какое? — икнул Муромец, сидя на печи и болтая босыми ножищами.

— Да вот тут… — начал было Степан и осекся. Как бы все попонятливей рассказать? Ведь Илья, похоже, и слухом не слыхивал о мерзавских происках того летописца.

— Понимаешь, брат… — издалека начал Колупаев, — я к тебе, собственно, скандалить ехал. Но теперь понял, что зря, конечно, я на тебя злился.

— Ты на меня злился? — переспросил богатырь. — Дык чего ж такого я мог тебе сделать, коль спал все эти годы?

— Ни при чем ты здесь, все верно! — согласился кузнец. — Я не об этом. Один брехливый летописец незнамо почему присвоил тебе невиданные подвиги, совершенные тобою якобы на земле русской. Но… как бы это сказать…

— Дык так и говори, — решительно махнул ручищей Муромец.

— В общем… — замялся Степан. — Все эти подвиги на самом деле я совершил. — Но то ли рылом не вышел, то ли имя у меня какое-то… не такое. Так или иначе, но летописец этот рассудил по-своему и присвоил все геройства… тебе.

— Мне?!!

— Вот-вот! Я поначалу думал, в заговоре вы. Решил через тебя того супостата найти. Но вижу теперь, все напрасно.

— Почему это напрасно? — басом взревел Муромец. — А что, ежели я хочу помочь тебе найти этого мерзавца? Пусть и не ведаю, где он скрывается, но помогу. Восстановим справедливость вместе! А заодно вот… кости разомну.

Такой расклад кузнеца вполне устраивал.

Богатырь был на редкость решительный. С этакой горой за спиной можно и без особых угроз летописца запугать, дабы исправил брехню свою подлую, а заодно и объяснил, почему его выбор пал именно на Муромца. А то, понимаешь…

Дверь за спиной Колупаева снова распахнулась.

Неужели ополченцы опять пожаловали?

Нет. Это были не ополченцы.

Степан обернулся, с подозрением зыркнув на двух добрых молодцев при шлемах, кольчугах да булавах. По всему выходило, княжеские дружинники к ним пожаловали. Час от часу не легче.

— Чаво вам? — не очень дружелюбно спросил Муромец, продолжая сиднем сидеть на удобной печи. Добры молодцы переглянулись. На их румяных физиях читалось откровенное замешательство.

— Да вот… — сказал один из них. — Нас послал к тебе, о славный богатырь, князь Буй-тур Всеволод Ясно Солнышко.

— Кто послал? — не понял Илья.

— Буй-тур Всеволод, — осторожно повторили молодцы.

— Кто таков? — Муромец повернулся к Степану.

— Князь Сиверский, — ответил Колупаев. — Всеми любим на Руси за норов свой буйный и нелюбовь к лишней войне. Оттого Буй-туром и назвали. В смысле бешеный бык!

— А-а-а-а… — протянул Илья. — Ну и что этому князю от меня надобно?

— Да вот… — Добры молодцы снова переглянулись. — Тут такое дело…

— Да говорите, чего уж там, — усмехнулся в бороду Муромец, осторожно спускаясь с печи. — Я сегодня с утра добрый…

И, перебивая друг друга, княжеские дружинники поведали великому богатырю о своей беде.

ГЛАВА 4

О том о сем да о начале путешествия ратного, опасного

— Завелось в лесах наших чудище ужасное, — сделав большие глаза, сообщил Гришка и почему-то испуганно обернулся на приоткрытую дверь избы.

— Лихо Одноглазое! — добавил Тихон. — Добрый люд пужает, никакого спасу от него нет.

— Пужает, говоришь? — задумчиво протянул Муромец.

— Знавал я одно Лихо, — подал голос Колупаев. — Правда, не с одним, а с двумя глазами. Лучшие годы я ей отдал. Разошлись мы потом. Забрала Марья детишек и в Астрахань к купцу одному сбежала.

— Бабы! — Илья значительно потряс указательным пальцем. — Вероломное племя!

Гришка с Тихоном очумело переглянулись. Похоже, к их зову отчаяния великий богатырь остался равнодушен.

— Помоги нам, Муромец, — жалобно заканючил Тихон. — Князюшка с нас три шкуры сдерет, если мы без тебя к нему воротимся.

— Сдерет, и правильно сделает! — пробасил Илья. — Вы-то небось, охламоны, с чудищем-то не справились?

— Не справились! — грустно вздохнули дружинники.

— А разве оно кого-нибудь у вас уже сожрало? — спросил Степан, помогая Муромцу освободиться от истлевшей от времени рубахи.

— Нет, не сожрало, — честно ответили братья. — Дровосеков вот напужало. Они у нас впечатлительные больно. Чуть что — за топоры…

— Паршивый народ дровосеки, — отозвался Илья. — Сплошная пьянь!

— И то верно, — согласился с богатырем кузнец. — По мне, если кто дровосек, то уже как бы и не человек, одно людское подобие.

Обнаженный по пояс Муромец выглядел внушительно, словно все эти годы не на печи лежал, а каждое утро бревна стопудовые по лесу таскал, а вечерами дрова топором рубил.

Вот что значит сила русского духа!

— Ну так как с Лихом-то? — напомнили княжеские племянники.

— А что Лихо? — улыбнулся Илья. — Не буди Лихо, пока оно тихо!

И они с Колупаевым весело заржали.

— Но как же…

— А кто сказал, что я обязан вам помогать?

— Но ты ж богатырь!

— Да какой я, к лешему, богатырь, — махнул рукой Муромец. — Вот он настоящий богатырь, а я так, случайно в герои попал.

Гришка с Тихоном недоверчиво посмотрели на Степана.

Кряжистый невзрачный мужичок на героя совсем не тянул. Вот Муромец это да, косая сажень в плечах, поперек себя шире. Вот такой и должен быть настоящий силач! А это что? Торговец леденцами, а не богатырь.

Но, к счастью, дружинники мысли свои озвучить не посмели.

Они только представили, как приводят пред ясны очи Всеволода вместо Муромца этого мужичонку, и им сразу же сделалось плохо.

— А по мне, так никакой проблемы и нет вовсе, — отозвался Колупаев. — Ну завелось в лесах Лихо, ну и что с того? Никто ведь от него не пострадал.

— А как же дровосеки?!! — возразили братья.

— А что дровосеки? — в свою очередь возразил Степан. — Велика беда — рассудка лишились. Да у них тех мозгов отродясь не было. Нет, ребятки, на халяву вы решили Муромца потревожить. Эта работа местного воеводы, а не великого богатыря.

— И то верно! — согласился с кузнецом Илья. — Конечно, спасибо тебе, Степан, за добрые слова, но никакой я не богатырь и уж тем более не великий.

Гришка с Тихоном окончательно перестали что-либо понимать.

До этого им хоть что-то было ясно. Теперь же они совсем запутались и думали лишь о том, как бы избежать неминуемого наказания.

— Подсоби мне, Степан! — попросил Муромец, и они с кузнецом принялись вытаскивать из заросшего паутиной чулана огромный, тяжеленный сундук.

За работой богатыри и не заметили, как добры молодцы в расстроенных чувствах покинули избу.

— А что в сундуке? — поинтересовался Колупаев, вытирая о штаны выпачканные руки.

Илья зычно чихнул.

— Доспехи мои ратные, меч-кладенец да копье булатное, — ответил Муромец, сбивая кочергой ржавый замок.

С тоскливым скрипом поднялась крышка. Илья хмыкнул, вытаскивая из сундука огромную позвякивающую кольчугу.

— Это все мне отец сделал, — с любовью сказал богатырь, неторопливо перебирая доспехи. — Где он сейчас, случайно не знаешь?

— Да вроде в Туле, — неуверенно ответил Степан. — Знатной оружейной мастерской заведует. Все князья у него оружие булатное заказывают…

Поверх отыскавшейся в сундуке льняной рубахи Илья надел славную кольчугу, затем нацепил поручи и подпоясался кожаным поясом. На самом дне сундука под оружием отыскал кольчужные штанцы, остроконечный блестящий шлем и атласный плащ.

Ярко-красные сапоги с медными бляхами Муромец натянул в самом конце. Повел плечами, попрыгал на месте.

Пол под ногами богатыря жалобно скрипнул, и правая нога Ильи с треском провалилась.

Муромец выругался и, высвободив ногу, повесил на пояс меч, а за спину копье булатное в плетеном чехле.

— Ну, вроде как все, ничего, кажись, не забыл… — Колупаев с восхищением смотрел на богатыря.

Особенно кузнецу нравился атласный плащ Муромца, расшитый по краям золотом. Узоры были замысловатые, изображавшие диковинных птиц.

— Вот, — виновато добавил Илья, — все это мне отец на шестнадцатилетие и подарил. «Ступай в свой первый ратный поход, сынок! — молвил он мне тогда. — Не дай в обиду Русь-матушку!» Конечно, я в молодости был помельче, нежели сейчас. Видно, старик переделал кольчугу да прочую амуницию. Все ждал, что сын его проснется. И вот теперь я готов идти в ратный поход!

Колупаев кивнул, и они с богатырем выбрались на двор.

Муромец двигался еще неуверенно, хотя сил в нем, видимо, было немерено. Поди встань сразу на ноги после сна беспробудного, анабиозного.

Одернув позвякивающую кольчугу, Илья заглянул в сарай, покачал головой, поправил съехавший на макушку шлем.

— Издохла лошадка! — сообщил он ожидавшему у повозки Колупаеву. — Отличный конь был, тяжеловес, Саруманом звали.

— Да что уж… — отмахнулся кузнец. — Зачем тебе конь, коль у меня есть отличная телега?! Залезай назад!

Муромец усмехнулся и, обнажив меч, косо обрезал большую часть своей гигантской бороды, которая, словно хвост Змея Горыныча, волочилась за ним по пыльной земле.

— Куда поедем, друг Степан, на север, на юг аль на запад?

— Да почем я знаю, — пожал плечами Колупаев и, послюнявив палец, попробовал определить направление ветра.

Ветер дул строго на запад.

— Вот туда и поедем, — махнул рукой кузнец, понукая лошадку.

Огромный булыжник с грохотом врезался в закрытые ставни.

Всеволод вздрогнул и, заглянув под кровать, достал оттуда огромный охотничий лук.

— Да ты что, князюшка?!! — испуганно пролепетал Николашка. — Неужель ты собрался…

— Вот-вот, — грозно кивнул князь. — Сейчас я к ним выйду, сейчас я им задам!

Уже второй час как княжеский терем пребывал в осаде.

С первыми лучами солнца разъяренные дровосеки, разбившись на маленькие отряды, взяли терем в плотное кольцо. Княжеские дружинники, понятное дело, разбежались. Кое-кто, правда, удрать не успел и теперь прятался в погребах. На помощь извне рассчитывать не приходилось. Весь удельный люд с интересом наблюдал, чем же это все закончится.

— Выходи, супостат! — донеслось снаружи. — Выходи, тиран! По-хорошему выходи!!!

— Сейчас! — прокричал Всеволод. — Обождите пару минут, засранцы.

Дровосеки немного успокоились, решив подождать.

Еще пара булыжников неуверенно грохнула в ставни.

Князь натянул лук, повесил за спину огромный колчан со стрелами и, отпихивая с пути подвывающего Николашку, решительно спустился в нижние покои, а оттуда вышел на крыльцо.

Дровосеки мгновенно затихли. На их испитых бородатых лицах читалось искреннее недоумение. А когда они узрели в руках Всеволода лук, к недоумению добавилась изрядная порция страха.

— Ну и чаво?!! — злобно поинтересовался князь, накладывая на тетиву длинную стрелу.

Дровосеки в ужасе попятились от крыльца.

Вплоть до этого самого момента все у них шло как по маслу. Вот они несутся в пьяном угаре через лес, вот с ликованием окружают княжий терем, пинками да тумаками разгоняя немногочисленную княжью дружину… Казалось бы, вот сейчас, сейчас сроют ненавистный терем к лешего матери…

Вышедший на крыльцо Всеволод все испортил.

Ведь по идее он должен был сейчас, дрожа от страха, прятаться в погребе вместе с остатками своей храброй дружины. Ан нет. На крыльцо вышел, глаза гневом сверкают, в руках лук. Не князь, а одно загляденье!

— Ну, и чаво же вам надобно, уркам безродным? — снова прокричал князь, не ослабляя тетивы.

Дровосеки растерянно переглянулись.

И действительно, чего это они ни свет ни заря подорвались, топоры похватали и к княжьему терему почесали? Без причины, выходит?

Вперед выступил здоровый конопатый детина с окладистой бородой. Сразу видно, сельский умник.

— На поклон пришли мы к тебе, князюшка, — льстиво проблеял он, не сводя взгляда с наложенной на тетиву стрелы.

— С топорами-то? — Всеволод лукаво изогнул левую бровь.

Конопатый недоуменно огляделся. И в самом деле, все дровосеки были вооружены, да и у него в руках имелась внушительных размеров секира.

— Так енто же орудие труда нашего! — быстро нашелся конопатый. — Средство к пропитанию. Дома-то не оставишь, а то украдет еще ненароком кто. Народ сейчас лихой. Детишки без хлеба останутся…

Князь демонически усмехнулся, зловещая стрела дрогнула. Конопатый судорожно сглотнул и на всякий случай опустил секиру на землю. Остальные дровосеки последовали его примеру.

— Так-то лучше, — кивнул князь, ослабляя тетиву. — Еще раз спрашиваю, чего пришли?

— Не корысти ради, — ответил конопатый, — а токмо для твоего же блага. Совсем измучились мы на вырубке. Староста лютует, Лесовик первач требует в плату за лес. Совсем житья не стало, а мы-то ведь на тебя, князюшка, работаем.

Всеволод снова кивнул: продолжай, мол.

— Мы тута посовешались, — продолжил конопатый, — и пришли к всеобщему мнению. Вот наши требова…

Князь снова натянул лук.

— То бишь нижайшая просьба, — быстро поправился дровосек. — Просим тебя, Ясно Солнышко, уменьшить трудовой день на два часа, а также разрешить нам созывать рабочее вече и назначить своего старосту. Все согласно ентой… — конопатый запнулся, — ентой греческой дерьмократии.

— И где это вы только слов таких заумных понабрались? — усмехнулся Всеволод. — Уж не от Пашки ли Расстебаева?

Услышав имя знаменитого расейского смутьяна, дровосеки испуганно зашептались.

«Скорее всего, Пашкиного языка дело, — хитро прищурившись, подумал князь. — Ох поймаю я тебя, Расстебаев. Ох, и вздерну на виселице другим в острастку, себе в удовольствие».

За голову смутьяна в землях расейских было назначено большое вознаграждение. Удельные князья обещали за Пашку столько же золота, сколько он сам весит. Но Расстебаев был хитер как лис. Прознав о вознаграждении, назло всем взял и по специальной восточной диете худеть начал. Весить стал в итоге всего ничего: кожа да кости, да язык острый. Кому столько золота нужно? Не стоит все это дело такого вознаграждения. Ведь ловить Павла ох как было непросто, да и опасно…

— Дерьмократия, значит! — повторил Всеволод. — Ну, будет вам сейчас ента дерьмократия.

И, обернувшись, князюшка зычно крикнул:

— Николашка, давай!

Из терема как ошпаренный выскочил Николашка, катя перед собой огромную деревянную бочку.

— Порох!!! — заголосили дровосеки и, забыв про свои топоры, бросились врассыпную.

— Стойте, ироды! — закричал Всеволод. — Не погубить вас хочу, а напоить вином славным, крепким!

Услышав магическое слово, дровосеки как по команде остановились и с не меньшим рвением кинулись обратно.

А Николашка тем временем уже поставил бочку на попа и ловко выбил деревянную крышку. Сладостный запах, идущий от бочонка, развеял последние сомнения бунтарей.

— Да здравствует Всеволод! — хором проревели улыбающиеся дровосеки. — Да здравствует князюшка!

Как по волшебству в руках трудового народа тут же возникли деревянные кружки.

Довольный Николашка подбежал к князю:

— Все исполнено согласно твоему велению. Дешевое заморское вино из дальних погребов.

— Да, и еще, — сказал Всеволод, с удовольствием наблюдая за веселящимися вокруг бочки дровосеками, — распорядись, чтобы к вечеру дружинники телеги подогнали для развоза супостатов.

Николашка быстро кивнул и уже было собрался исчезнуть в тереме, но князь его остановил:

— Это еще не все, пиши новый указ… — Секретарь с готовностью извлек из-за пазухи кусок бересты и маленький огрызок черного угля.

— С завтрашнего дня, — принялся диктовать Всеволод, — я, князь удела Сиверского Всеволод, повелеваю на всей принадлежащей мне земле ввести двенадцатичасовой рабочий день. Для лесных тружеников, в частности, к этим двенадцати часам добавляю еще — два.

— Но как же… — Николашка с восхищением посмотрел на Всеволода, затем перевел взгляд на веселящихся дровосеков, затем опять на Всеволода.

— Дерьмократия! — многозначительно произнес князюшка, прикладывая к сургучу на указе фамильный золотой перстень.

Совсем отчаялись княжьи племянники. Понятное дело, что без Ильи Муромца им возвращаться домой ни в коем случае не следовало.

На этот раз дубовой палицей князюшка наверняка не ограничится.

— Что же делать? — в отчаянии спросил Гришка, понуро садясь на небольшой пенек у дороги. — Порешит нас Всеволод, как пить дать порешит, седалищем чувствую.

— То-то и оно, — согласился с братом Тихон. — Бежать нам, Григорий, нужно, бежать, пока не поздно.

— Да куда ж тут убежишь?..

— Ну, к тем же грекам, в эллинские земли. Говорят, русичам там охотно кров дают.

— Кто говорит?

— Да вот…

— Хорош брехать! — разозлился Гришка. — Где это видано, чтобы русский человек на носатых работал, за кордон бежал из земли расейской?

— Ну так там же все хорошо, — попытался возразить Тихон. — Культура, цивилязация, высокий уровень жития-бытия. Нужники прямо в домах, так сказать, все удобства!

— Удобства, значит? — окончательно рассвирепел Гришка. — Да на кой ляд мне все енто надо? Мне и тут, в Расее, жить хорошо. Пусть и под кустом каждый день сажусь, пусть иногда получаю от князя по головушке крепкой палицей, но зато это все наше, родное, расейское! И князюшка, и кустик, и палица тяжелая, из славного русского дуба выструганная. А так увидит тебя какой-нибудь грек и нос. свой тут же в сторону поворотит. К емигрянтам везде отношение как к псам безродным. Нет уж, пускай лучше меня князь порешит собственноручно, чем я в эту заграницу отправлюсь!

— Ну, тогда… — задумчиво протянул Тихон, — может, к половцам податься?

— Ты что, братишка, совсем сбрендил? — Григорий вытаращился на Тихона так, словно у того шапка на голове загорелась. — Да ты знаешь, ЧТО они с русичами беглыми делают?

— Знаю, — кивнул Тихон, — кумысом с кровью поят да козьим сыром потчуют.

— А ты когда-нибудь пробовал этот их кумыс?

— Не-а, не пробовал. А что?

Гришка на время запнулся, не в силах подобрать подходящее словцо.

— Ты, братец, конскую мочу когда-нибудь пил?

— Чаво?!!

— Вкус тот же!

— А ты что же, получается, пил?

— Что пил?

— Ну, кумыс ентот.

— Ты за кого меня принимаешь? — огрызнулся Гришка. — Конечно, не пил, но от других слыхивал, что это страшная дрянь. Пить ее худшая из пыток для русского человека. Ну а козий сыр… От одного его запаха русич в обморок падает. Твои, Тихон, старые валенки по сравнению с этим сыром цветочное благовоние!

— Значит, и к половцам бежать нет смысла, — закручинился Тихон, поигрывая висящей на поясе ратной булавой.

— То-то и оно! — веско буркнул Гришка. — Ты, брат, как хочешь, а я в Расее остаюсь. Мне что грек, что половец — сучий сын… А наши… Наши роднее!

Помолчали.

Погрустили.

— Эй! Да никак княжий гонец скачет! — вдруг встрепенулся Тихон.

— Где? — резво вскочил с пенька Гришка.

— Да вон пылища какая!..

И впрямь княжий гонец Ерема! Глаза вытаращены, язык набок, нос по ветру. Впрочем, и выражение лошадиной морды мало чем отличалось от выражения физии ездока.

— И как это он только нас отыскал? — с восхищением прошептал Гришка.

О Ереме, гонце князя Всеволода, на Руси ходили целые легенды. Одни сказывали, что якобы видели его одновременно сразу в нескольких местах, другие толковали, что княжеский гонец имеет особо прирученного дятла, который и выслеживает для него разных ждущих весточку людей. Так или иначе, но обладал Ерема неким волшебным даром быстро отыскивать нужных князю дружинников аль купцов, аль какой другой необходимый люд..

— Стой, окаянная! — визгливо прокричал Ерема и, по обыкновению, пронесся мимо оторопелых княжеских племянников.

Окутанные с ног до головы клубами дорожной пыли, Гришка с Тихоном смачно чихнули и, проводив взглядом умчавшегося гонца, недоуменно переглянулись.

Через пару минут Ерема снова появился на дороге.

— Развернул! — радостно прокричал он дружинникам. — Развернул окаянную! Стой, кому говорю, сто-о-о-о-й!!! — Снова столб пыли.

Гришка с Тихоном бросились в сторону, и Ерема, грязно ругаясь, галопом промчался мимо, скрывшись в том же направлении, откуда и приехал.

— Чудны дела! — покачал головой Тихон, отряхивая пыль. — Может, и не к нам гонец спешил?

Тихон в ответ лишь пожал плечами.

Ерема снова возник на дороге где-то минут через десять. Гонец шел пешком, ведя под уздцы совершенно безумного вида взмыленную лошадь.

— Насилу остановил, — пожаловался он обомлевшим княжеским племянникам. — Раньше вот у меня скакун был — загляденье, Леденцом звали. А этот…

Ерема со злостью замахнулся на лошадь.

— Совершенно не слушается команд. Только два слова и знает: «сено» и «спать».

Остановившись рядом с дружинниками, Ерема порылся в седельной сумке и достал оттуда небольшой свернутый в трубочку кусок бересты.

— Вот это вам от князя Ясна Солнышка… — Гонец нетерпеливо протянул молодцам княжью весточку.

— Э… — смущенно замычали Гришка с Тихоном.

— Что, неграмотные? — смекнул Ерема.

— Да нет, грамоте учились, — ответил Тихон, — просто Николашкины каракули так просто с ходу не разберешь.

Гонец тяжело вздохнул и нараспев, зычно прочел:

— Повелеваю вам, двум обормотам, без малейших отлагательств исполнить мое второе указание: искать клятого летописца, что мое имя опозорил, чтоб ему пусто было!

— А как же… — начали было братья.

— Постскриптум, — зычно добавил Ерема.

— Что пост?.. — испугались дружинники.

— Енто по-заморски, — пояснил гонец. — Итак, постскриптум, дополнение то бишь. Лихо Одноглазое само из удела Сиверского сбежало, так что вам, охламонам, можно сказать, повезло. И подпись: князь Сиверский Всеволод.

— Фух, — вздохнули с облегчением дружинники. Как говорится, нет худа без добра.

Конечно, Степан понимал, что ввязались они с Муромцем в совершенно безнадежное дело: летописца сыскать. Как же, сыщешь ты его, коль ни имени не знаешь, ни места его проживания.

Но лиха беда начало. Стали Колупаев с Ильей встречный люд на дороге расспрашивать. Так, мол, и так, слыхали вы о таком, а ежели слыхали, то что? Но все сведения были обрывочные, разрозненные, противоречивые.

Кто говорил, что в Вологде этот летописец окопался, кто утверждал, что на Ижоре супостат проживает, труды лживые строчит.

Непонятно.

По одним сведениям, он монах, по другим — грек древний, по Руси на осле путешествующий.

Одним словом, темный лес и злые половцы!

— Так дело не пойдет! — решительно заявил Колупаев после того, как один крестьянин стал клясться да божиться, что сей летописец женщина.

Муромец даже за копье булатное схватился, так этот мерзавец ему надоел. Говорливый крестьянин попался на редкость.

Увидел копье и сбежал. Ну, туда ему, болезному, и дорога…

— И вправду мы так ничего не добьемся, — согласно кивнул Илья. — Совсем запутались. Нужен нам мудрый совет, не знаешь ли ты, Степан, у кого бы испросить?

Колупаев задумался.

Брехунов на Руси выше крыши княжеского терема. Никому доверия не было, особенно дровосекам. Все брешут. Даже князья, но у тех это профессиональное.

— Есть одно место, — наконец изрек кузнец, — но не знаю я, правда ли это, хотя попробовать стоит.

— Рассказывай! — решительно потребовал Муромец, и Степан рассказал…

До нужного места они добрались засветло.

На небольшом холме стояло гигантское изваяние, вернее, часть изваяния, а именно: громадная человеческая голова.

— Мне Кощей под пытками рассказывал, — шепотом сообщил Илье Колупаев, — и про место это, и про чудеса неслыханные.

— А может, соврал он?!! — усомнился Муромец.

— Под угрозой чесночной похлебки? — рассмеялся кузнец. — Я бы враз кровососа ею накормил, коль заметил бы, что врет мне все.

При ближайшем рассмотрении холм оказался песчаным, а голова…

— Ешки-матрешки!.. — прохрипел Муромец, изумленно тараща глаза. — Да она ведь живая!

— Конечно, живая! — подтвердил кузнец. — Это и есть Мудрая Голова!

Мудрая Голова, судя по всему, дремала.

Венчал ее дивной красоты боевой шлем. На лице Головы имелась буйная растительность: длинные усища и борода, полностью скрывавшая шею или то, что там у нее (Головы) от шеи осталось.

— Говорят, славный был витязь, — сообщил Степан. — Из народа велетней, проживающих на севере. Вот, забрел на Русь и головушку свою здесь сложил.

— Дык енто еще ухитриться надо! — покачал головой Муромец, дивясь диву дивному.

— Говорят, что его сам князь Змей Змеевич… того… — добавил Колупаев. — Одолел в равном бою.

— Чудно, — выдохнул Илья, рассматривая трепещущие ноздри обезглавленного великана.

Голова безмятежно дышала, ноздри с шумом засасывали в себя воздух и с таким же шумом выталкивали его наружу. Пахло от Мудрой Головы, как ни странно, медовухой.

«Хорошо, что повозку с Буцефалом мы оставили далеко отсюда, — подумал Степан, легонечко дергая Мудрую Голову за левый ус. — То-то конячка бы испужалась, удар Буцефалушку бы на месте и хватил!»

Главная причина, по которой богатыри оставили повозку в стороне, была в том, что к Мудрой Голове (как говаривал Кощей) следовало подбираться в полной тишине и не дай бог разбудить ее раньше времени. В противном случае голова начинала страшно ругаться и плевать в незваных гостей едкой слюной.

Ясное дело, не любил обезглавленный великан непрошеных гостей. От того, наверное, не любил, что те вопросов слишком много ему задавали. Вот и оборонялся, бедняга, как мог. А плевок такой громадины… страшно и подумать.

Мудрая Голова не просыпалась.

Кузнец дернул за ус сильнее.

Голова шевельнула бровями, подвигала мясистым носом и сладко зевнула.

— Если сейчас чихнет, — предупредил Колупаев, — то нам звездец.

Муромец тут же воткнул в песок длинное копье и крепко за него ухватился.

— Не поможет, — кисло усмехнулся Степан.

Но Мудрая Голова не чихнула.

Открыв правый глаз, она с неудовольствием уставилась на двух посмевших потревожить ее сон незнакомцев.

ГЛАВА 5

Мудрая Голова да Навьи колобки

— Тю! — сказал обезглавленный великан. — Опять эти полурослики, никакого спасу от вас, хоббитов, нету.

— Чего-чего? — переспросил Колупаев.

— Как ты нас, тыква тухлая, назвал?!! — грозно прорычал Илья Муромец.

Мудрая Голова тут же набрала в рот побольше слюны, но плюнуть все-таки не решилась. Уж больно близко богатыри находились. Плевок не только на них, но и на бороду наверняка попадет.

А что может быть хуже обслюнявленной бороды?

Ну, наверное, обслюнявленные усы.

— Мы к тебе за дельным советом пришли, — без обиняков объявил кузнец.

— Ну еще бы! — буркнула Мудрая Голова. — Вы за другим ко мне и не ходите. Нет чтобы просто поболтать о том о сем: о погоде, например, о делах государственных, о скором Общероссийском Вече.

— Кончай трепаться, — выкрикнул Муромец. — У нас времени мало! Будешь пустословить, правый глаз выколю!

И Илья зловеще потряс над головой булатным копьем.

— Ишь ты, — усмехнулась Голова, — не успел на холм забраться, как уже угрожает глаз выколоть. Уж не великий ли русский богатырь Илья Кретинович Муромец ко мне заявился?

— Он самый, — подтвердил Муромец, явно не обратив внимания на чудное отчество.

— А подвиги ты свои, значит, во сне совершал? — с еще большей издевкой поинтересовалась Мудрая Голова.

— Каком таком сне?

— Летархицком!

Илья сконфуженно притих.

— Значит, тебе известна наша беда? — спросил Колупаев, с недоверием поглядывая на лукавый прищур обезглавленного гиганта.

— Понятное дело, известна! — подтвердила Голова. — Мне вообще все известно, что в Руси вашей происходит. Недаром торчу на высоком холме — окрестности обозреваю, ушами слушаю, обо всем ведаю.

— А ну-ка… — ухмыльнулся Муромец, желая проверить хвастающегося великана. — Скажи-ка мне, любезный, что я ел давеча на обед?

— Чеснок с хлебом, — сразу же ответила Мудрая Голова и ехидно улыбнулась.

— Как же ты узнал-то об этом? — испугался Илья. — Наверное, по бороде, на которой крошки остались?

— Нет, — продолжал улыбаться великан, — не по бороде, носом почуял.

Кузнец с богатырем переглянулись. Однако силен их собеседник, видать, и впрямь обо всем ведает.

— Глупо нам теперь свой вопрос задавать, коль ты и так его уже заранее знаешь, — сказал Колупаев. — Спрошу лишь о том, намерен ли ты, великий витязь, нам советом помочь аль не намерен?

— Отчего же не намерен? — удивилась Мудрая Голова. — Ясен пень, что намерен! Это ведь мое основное предназначение — всяким дурням советы давать, а то бы вы тут на Руси без меня наделали дел.

— Но-но! — нахмурился Илья Муромец.

— Что ж, помогу вам, — невозмутимо продолжала Голова. — Но для начала вы должны будете меня как-нибудь развлечь. Это единственное мое условие. А то торчу тут, понимаете, один, задаром на вопросы всяким коротышкам отвечаю. Кстати, самый идиотский из всех вопросов, который мне часто задают, это «как меня зовут?». Ну, и еще один: «что я здесь, собственно, делаю?»

— И как же тебя зовут? — хором спросили богатыри.

— Ну вот. — Мудрая Голова поморщилась, словно раскусив нечто кислое. — Что ж, отвечу. Зовут меня Рюриком. Что я здесь делаю? Отдыхаю. Еще вопросы есть?

— Есть!

— Понятно, что есть, — улыбнулась Голова. — Вот развлечете меня, и я вам отвечу.

— Что?!! Может, нам тебе еще и сплясать? — удивился Муромец.

— А хоть бы и спляшите, коль смешно будет, отвечу вам на ваш вопрос.

— А в глаз копьем не хочешь?

— Не-а.

Нагл был обезглавленный великан до безобразия. Нагл и в этой своей наглости невероятно настойчив. Оттого, наверное, голову и потерял.

— А я могу спеть! — вдруг предложил Колупаев и, громко прокашлявшись, гнусаво завел: — Че-о-о-о-рный во-о-о-о-рон…

Илья Муромец в ужасе закрыл уши латными рукавицами, а Мудрая Голова, оторопело вытаращившись на кузнеца, грустно произнесла:

— Ты что, и впрямь дурак аль нарочно прикидываешься?

— Прикидываюсь, — перестав петь, честно ответил Степан.

— Я так и понял, — хмыкнул обезглавленный витязь. — Ладно, лопухи тьмутараканские, ответите на две мои загадки и разойдемся друзьями, не ответите… вам же хуже.

— А в глаз?.. — снова с готовностью предложил Илья.

Мудрая Голова щедрое предложение богатыря проигнорировала и, немного повращав глазами, задумчиво произнесла:

— Собрались в одном славном тереме добры молодцы и красны девицы праздник праздновать. Выпили славного вина, закусили заморскими сладостями, ну и… Отвечайте, что дальше-то было?

Богатыри призадумались.

— Позвали цыган с медведем и плясать начали, — предположил Колупаев.

— Неверно.

Илья Муромец поскреб под шлемом кудрявый затылок:

— Внезапно на избу напали половцы! — радостно ответил он.

— Нет.

— Ну, тогда… — Степан пощипал бороду, — в грех все коллективно впали. Хотя за такие дела у нас на Руси…

— Тепло, но не совсем верно, — грустно вздохнула Мудрая Голова. — Что ж, отвечу я. Выпили красны девицы и добры молодцы медку и стали вскоре добрыми девицами и красными молодцами.

Муромец с кузнецом басом заржали.

Однако этот безголовый, похоже, был отличным парнем.

— Давай, кочерыжка, задавай вторую загадку! — продолжая смеяться, потребовал Илья.

Мудрая Голова снова вздохнула:

— Поймал, значит, дед золотую рыбку и выпросил у нее для себя бессмертие. Затем пошел в лес и что-то там сделал. Итак, отвечайте, что сделал в лесу дед?

— По малой нужде сходил, — особо не раздумывая, ляпнул Муромец, за что получил от Колупаева мощный тычок под ребра.

— Не пошлить! — пригрозила Голова. Кузнец запустил руку в бороду:

— Старик нашел в лесу медведя и голыми руками его задушил. Он-то в отличие от косолапого бессмертен!

— Ну да, как же! Неверен твой ответ.

— Ну, тогда дед на березе повесился!

— С чего бы это?!! — оторопел обезглавленный великан.

— Так ведь расейский человек, когда у него все есть, сразу вешаться идет, — пояснил Степан. — С жиряки, значит. Вон, вспомни пиита ентого, как же там его… Свизана Ясеня! Все ведь было: бабы, слава, выпивки сколько влезет, ан нет, повесился болезный и прощальную записку на бересте собственной кровушкой написал: так, мол, и так, достало все, прощайте, други.

— Э… нет… — протянул обезглавленный витязь, — неувязочка…

— Где это неувязочка?

— Где-где, на бороде!

Колупаев испуганно ощупал свою бороду, но с бородой, слава лешему, все было в порядке. Просто мудрая кочерыжка, видно, так шутила.

— Старик-то бессмертие от золотой рыбки получил! — стала разъяснять Голова. — Как же это он повесился? Это все равно что колобку голову отрубить.

— Или тебе, — вставил Муромец, и богатыри снова расхохотались.

— Дровосеки вы, а не витязи! — разозлился великан. — Так уж и быть, за вас отвечу. Значит, выпросил старик бессмертие и в лес подался. Вышел на опушку и ехидно так спрашивает: «Кукушка, а кукушка, сколько лет мне, старому, жить осталось?!!»

Муромец с Колупаевым со смеха покатились по земле, держась за животы. Со стороны сцена выглядела на редкость забавно. Не смешно было лишь Мудрой Голове.

— Ладно, надоели! — раздраженно гаркнула она. — Дам вам совет, и проваливайте.

Богатыри, тут же успокоившись, навострили уши.

— Где летописец ентот прячется, даже я не ведаю, — продолжала Голова. — Опасная он личность, непонятная. По Руси вот шныряет, гадости обо всех пишет. Меня вот тоже обидел. М-да. Идите-ка вы, братцы, к колдуну расейскому, прославленному Емельяну Великому. Все. Пошли отсюдова! Спать буду.

И, закрыв глаза, Мудрая Голова демонстративно захрапела.

— А где же мы найдем-то его, колдуна энтого?!! — потрясая кулаками, в отчаянии возопил Колупаев.

— В граде Новгороде, — сквозь сон пробурчал обезглавленный витязь, после чего захрапел пуще прежнего.

— Значит, едем в Новгород! — твердо решил кузнец, заправляя в штанцы льняную рубаху.

— Далековато будет, — задумчиво протянул Муромец. — Опасные земли преминем, в гиблых местах побываем.

— Не впервой, — отмахнулся от богатыря Степан.

— Кому-то, может, и не впервой, — недовольно проворчал Илья. — А кое-кто дальше Мурома и земель-то русских не видал.

— Ничего, теперь увидишь, — ответил Колупаев, осторожно спускаясь с песчаного холма.

— Эх, что-то неохота мне путешествовать. — Муромец с досадой почесал древком копья широкую спину.

Но слово, как говорится, не воробей: вылетит — не воротишь. Раз пообещал кузнецу правду-матку добыть, значит, так и делай.

Данное витязем слово на Руси нерушимо.

Хотя какой с него витязь, с Муромца-то…

… Колобки шли с севера, со стороны Чертовых Куличков. Гиблое то место было, Кулички эти. Сколько всякой пакости на Русь оттудова сыпалось… не счесть числа.

Колобки катились сплошной ордой. Пыль подняли… аки туман вокруг вдруг встал. Крестьянский люд по погребам попрятался, кое-кто костры разжег, но многих все же сгубила нечистая сила.

Поначалу колобки были просто круглыми кусками теста, но по мере приближения к великому граду Киеву становились они кулебяками с мясом. Хе-хе…

Зубищи у годовалого колобка о-го-го! Глазищи, как у волков во тьме, красным огнем сверкают. Жуть, да и только…

А вот мужики в Тьмутаракани не растерялись, повязали на ноги старые онучи, тем и спаслись. Колобки от них как от чумы какой шарахались.

Вот с тех пор и придумали тьмутараканчане игру забавную популярную и обозвали ее хутболом или, проще говоря, игра называлась «Гонять Лысого».

Обширная поляна, в двух ее концах молоденькие березки с натянутыми на ветви рыбачьими неводами. Игроки по дюжине остолопов с каждой стороны, ну, и сам Лысый, колобок значит, но не настоящий, понятно, а из каучука греческого, редкого. Загонишь несколько раз Лысого за березки супротивника, вот и вся игра, выиграл, значит.

Повезло Тьмутаракани. Другие же земли расейские пострадали нещадно от нашествия полчища окаянного…

Дошли Навьи колобки до самого до града Киева, праматери всех расейских городов. Правил в то время Киевом князь Дурила, что из хохлов задунайских вусатых.

Взяли в осаду град Киев колобки и стали ходы под городом копать, прорываться. Казаки Дурилы, понятное дело, растерялись. Оселедцы на пальцы накрутили и сало принялись со страху немерено лопать. Как с Навьими колобками воевать, слыхом не слыхивали.

Голову колобку не отрубишь, на дереве его не повесишь, на кол же колобка сажать… токмо кур смешить. Дивная зверюга, колдовская!

Решил схитрить Дурила, недаром хохлом был. Объявил князь, мол, град Киев отдаст тому, кто Русь-матушку от напасти окаянной избавит.

Но все великие богатыри тогда заняты были. Микула Селянинович очередного Змея Горыныча в Брянских лесах тиранил. Никита Кожемяка в запой глубокий ушел. Гол Воянский Ивана Сусанина искал, что поляков давеча погубил, в лес темный зимой завел и Избе-Оборотню скормил. Усыня с Горыней у эллинов отдыхали в гостях, у героя греческого Херакла. Дубыня женился, не до колобков ему было, так что… Один лишь богатырь на зов князя Дурилы откликнулся — Иван Тугарин купеческий сын. Был он славен своим завидным аппетитом да любовью большой к пирогам всяким да булочкам.

Вышел он один на один с колобками, в правой руке держа нож великий, а в левой бутыль с первачом на закуску. Дрогнули колобки, когда этого пузатого обжору увидали. Ясно им стало — не одолеть богатыря гурмана, и стали они назад в Чертовы Кулички откатываться… (В этом месте на рукописи имеется огромная клякса от пролитого летописцем на бересту меда).

Но Иван дураком оказался редкостным.

Взял у князя славного коня и кинулся колобков преследовать.

Больше его с тех пор и не видывали.

Одни говаривают, что он от обжорства в Чертовых Куличках помер, другие, что он Навьим колобком, внутри которого был крестьянский лапоть, подавился. Но я думаю, что богатыря того сам князь Дурила и порешил отравленным вареником, дабы Киев леший знает кому не отдавать.

Вот один раз князь Дурила отправился в поход за свежим салом и…

В этом месте кусок рукописи обрывается.

— Вот она, репа тухлая, слюнявая, — зло прошипел Тихон, тыча пальцем в невысокий песчаный холм.

Гришка осторожно раздвинул кустарник, присмотрелся и, сокрушенно покачав головой, отполз назад.

— Что, спит? — с надеждой спросил Тихон.

— Нет, не спит, — буркнул Гришка, потирая оцарапанное о сухие ветви ухо.

— А что делает?

— В ворон плюет, а они ей на шлем гадят.

— Да… енто надолго.

— Я тоже так думаю!

Подбираться к Мудрой Голове, пока она не заснула, чистое безумие. Хотя ночевать у песчаного холма тоже особо не хотелось. Знающий люд такое об этом месте сказывал! И что мертвецы после полуночи здесь из песка восстают, ефиопский кофий пьют и зловеще воют на луну. И что ведьмы шабаш иногда со стриптизом устраивают, обезглавленному витязю спать мешают. Кто его знает? Может, и врут мерзавцы.

А ежели не врут?

— У меня идея! — вдруг встрепенулся Тихон.

— Нет, не годится, — покачал головой Гришка, уныло жуя чахлую травинку.

— Но ты ведь даже не знаешь, что я придумал? — в отчаянии возразил дружинник.

— Не важно. — Гришка выплюнул травинку и сладко зевнул. — Все, что ты придумываешь, мне заранее не нравится.

— Да по какому праву?!!

— По праву старшого брата!

— Да ты старше меня всего-то на десять минут!!!

— Все одно.

Расправившись с воронами, Мудрая Голова вроде как прикорнула, хотя уверенным в этом точно было нельзя. Кто его знает, а вдруг придуривается великан? Специально придуривается, дабы плюнуть внезапно исподтишка. Коварен этот безобразник до неприличия. От безделья готов даже себя родимого оплевать, о чем неоднократно упоминалось во всяческих слухах. Вот нет ворон или кого другого живого, Голова по сторонам позыркает, носом пошевелит — никого вроде. Так наберет в рот побольше слюны и себе на шлем вверх плюнет. Какое-никакое, а развлечение. Способствует, между прочим, мыслительной деятельности и говорит в пользу того, что Мудрая Голова не лишена философского склада ума.

— Ну что, пошли? — наконец предложил Тихон, не выносивший всяческих томительных ожиданий.

— Погодь…

Гришка снова выглянул из кустов. Мудрая Голова вроде как дремала. Вроде как. Ох, и не нравилось княжескому племяннику это «вроде как». Поди разберись, спит супостат на самом деле иль голову братьям морочит.

— Надобно замаскироваться! — наконец принял решение Григорий.

— Как?

— Да вот зелеными ветками.

— Наломать, что ли?

— Угу!

Стараясь поменьше шуметь, братья наломали зеленых веток и, сделав два пучка, расправили их у себя над головами. Затем переглянулись и медленно поползли к песчаному холму…

Ползти по песку было неудобно, но ничего не поделаешь, временные трудности можно и перетерпеть.

Благополучно вползли на холм. Выражение лица Мудрой Головы не менялось. Хороший знак. Или плохой?

— Вроде как и впрямь спит, — прошептал Тихон.

— Тс-с-с-с… — зашипел Гришка и показал брату на голову.

В смысле на свою, а не на поверженного великана.

До так называемой «мертвой зоны» было всего ничего, когда Мудрая Голова проснулась. Дружинники замерли на четвереньках и, если это было возможно, закопались бы своими пустыми головами в песок.

Обезглавленный богатырь шумно вздохнул.

— Кустики, — задумчиво пробасил он. — А раньше вроде как их здесь не было. Сколько же я продремал?!!

По всему выходило, что немало. Листья на кустах за это время успели не только распуститься, но и пожухнуть, даром что не опали.

Руки у Тихона от страха задрожали, соответственно затряслись и ветви его маскировки.

— Эгэ-э-э-э… — протянула Мудрая Голова и хитро прищурилась.

— Бежи-и-и-и-м!!! — прокричал Гришка, и дружинники на полусогнутых бросились вперед.

Обезглавленный великан радостно захихикал и метко плюнул в Григория.

Княжеского племянника спасла маскировка, отважно принявшая на себя большую часть гадости. Голова приготовилась для повторного залпа, но добры молодцы уже были вне обстрела в той самой «мертвой зоне».

— А все ты! — орал частично оплеванный Гришка, пиная в зад сапогом по-прежнему стоявшего на четвереньках брата. — И так сызмальства! Ты чего-нибудь натворишь, а достается мне, старшому. У-у-у-у… Вражина!

— Никак братья ко мне пожаловали?!! — ухмыльнулась Мудрая Голова. — Злой старшой и робкий меньшой. Богат день сегодняшний на вопрошающих. Ну а вам, обалдуям княжеским, чего от меня надобно?

— Будто ты и сам не знаешь! — огрызнулся Гришка, продолжая тузить младшего братца.

— Да знаю, конечно, — хмыкнул великан. — Летописца ищете. Того, что Всеволода Буй-туром обозвал. М-да, приклеилось прозвише. Народ расейский всякие клички страсть как любит.

Прекратив пинать брата, Гришка с ненавистью посмотрел на Мудрую Голову.

— Ладно, ты, бурдюк с требухой, отвечай, где летописца ентого сыскать. Нам некогда, мы на службе. Чай уже темнеть начало.

— Ага, боитесь, значит, темноты?!!

— Ничего мы не боимся, — кичливо выкрикнул Гришка. — И тебя, пенек доисторический, в особенности.

— Ну, в таком случае, — вздохнул великан, — с ответом я могу и до утра подождать.

Дружинники переглянулись. Тихон судорожно сглотнул и снова, как и несколько минут назад, испуганно затрясся.

— Ага! — обрадовалась Мудрая Голова. — Небось слыхивали о месте этом истории чудные, зловещие. Хороши, однако, у Всеволода дружинники, даром что племянники родные. А то давно бы он из вас, лоботрясов, дровосеков сделал. Послал бы на вырубку, там бы и загнулись.

— Отвечай давай!. — грозно насупился Гришка.

— А то что будет? — ухмыльнулся витязь.

— Глаз выбью!

— И этот туда же!

— Что, не веришь, котелок плешивый?!! — зловеще спросил Гришка и достал из-за пазухи заранее припасенный булыжник.

Мудрая Голова колебалась:

— Отгадаете две загадки, отвечу.

Дружинники одновременно вздохнули. Не поймешь, не то с облегчением, не то от отчаяния.

— Задавай!

Великан призадумался.

Две свои любимые загадки он уже сегодня другим дуракам загадывал. М-да, докучливые эти полурослики, как вороны. Увидят что большое и блестящее, так и норовят сверху нагадить. О покое с такими соседями можно только мечтать.

— Поймала бабка золотую рыбку, — так начал обезглавленный витязь, сладко при этом зевая. — Рыбка ей и говорит: «Ну че тебе надобно, карга старая?» Ну, та, дура, и решила утраченную мужскую силу старику вернуть и, значит, так отвечает золотой рыбке: «Хочу, понимаешь, чтобы дед мой мог выполнять свои самые сокровенные желания каждый день!»

— Ну и?.. — удивились дружинники.

— «Нет проблем», — ответила ей рыбка. Вернулась бабка домой, глядь… Отвечайте, оболтусы, что она там увидела?

— Понятное дело! — разочарованно махнул рукой Григорий. — Твоя загадка с во-о-о-о-от такой бородой.

— И все-таки! — продолжала настаивать Мудрая Голова.

— Вошла бабка в дом, глядит… — Гришка сделал эффектную паузу, — а посреди избы самогонный аппарат стоит, греческого производства, а рядышком дед мертвый лежит, сраженный самим кондратием.

— Верно!!! — изумился великан. — Ну удивили так удивили! А с виду вроде как дурачки. Что ж, пожалуй, второй загадки и не надобно, коль вы так прытко с этой справились…

Конечно, обезглавленный витязь в тот момент здорово юлил, ибо знал он на самом деле всего три загадки и использовал их все время, правда, с разными вариациями.

— Ищите своего летописца в граде Новгороде. Но для начала найдите там волшебника русского Емельяна Великого. Он-то вам и скажет, как летописца поймать, ежели, конечно, захочет.

— Спасибо тебе, кочерыжка. — Гришка дурашливо поклонился. — А это тебе в благодарность за плевок…

Княжий племянник размахнулся и на глазах у обомлевшего Тихона запустил булыжником прямо в широкий лоб великана. Раздался глухой стук, Мудрая Голова охнула и, закатив глаза, вроде как на время онемела. Хотя, может, и притворялась, как обычно.

— Да ты чего, Григорий, совсем с ума-розума съехал?!! — закричал Тихон, с ужасом глядя на старшего брата.

— А кто поручится, что он нам в спину не плюнет? — резонно, возразил Гришка, и добры молодцы поспешно покинули зловещий песчаный холм.

— Ну, вот она, северная граница. — Колупаев остановил повозку на узкой дороге.

Пути дальше не было.

Дорога утыкалась в какую-то жухлую почерневшую траву.

— Горело тут недавно что? — недовольно принюхался Илья Муромец. — А по-другому в ентот Новгород попасть никак нельзя?

Степан отрицательно покачал головой.

— Токмо через Чертовы Кулички. Ведь нам поспешить надобно, чтобы до начала зимы это дело решить. Вот ежели бы мы прямо от Сиверского удела ехали, то да, есть иной путь. Но ведь не возвращаться же нам в конце-то концов?!!

Муромец задумался.

— Да и раньше никогда я в этих местах не бывал, — добавил кузнец. — Любопытно мне, отчего же все этих самых Чертовых Куличков боятся. Была у меня одно время хитрая догадка…

— Какая-такая догадка? — оживился Илья.

— Что нет тут никаких ужасов. Что кто-то специально это выдумал, дабы отвадить от этого места любопытствующих. А мы, русичи, знаешь какой народ любознательный?

— По тебе видно, — кивнул Муромец.

Сам-то богатырь струхнул, здорово струхнул. Колупаев, понятное дело, этого не заметил либо не подавал вида, что заметил. Но поворачивать назад было уже поздно.

— Но, Буцефалушка. — Степан щелкнул поводьями. — Вы, копытные, тоже слухам всяческим верите?

Лошади сплетням людским не доверяли. Не доверяли и правильно делали. Буцефал весело потрусил вперед, увлекая за собой скрипящую повозку. Его не смущала ни обгоревшая трава, ни черные деревья…

— Мама-а-а-а! — закричал Илья Муромец, да так закричал, что с деревьев вспорхнули какие-то чересчур впечатлительные птицы.

— Ты чаво?!! — не на шутку испугался Колупаев. Испугался за здоровье богатыря, уж очень сильно тот, болезный, вдруг побледнел.

— Мертвецы! — страшным голосом прохрипел Муромец, тыча дрожащим пальцем по сторонам.

Кузнец пригляделся.

На деревьях, мимо которых они ехали, и впрямь висели какие-то штуки, очень похожие на людские тела.

Степан усмехнулся.

— Не боись, друг, это чучела. Их сам Мизгирь набивал. Давний мой приятель, ентот… таксидярмист! Вон видишь, на головах пугал его особый знак — Чертов Трезубец. Эмблема удела Краинского.

— Дык а зачем енто?

— А я почем знаю? Может, птиц отпугивать, а может… — Колупаев понизил голос до заговорщицкого полушепота, — гостей незваных, навроде нас с тобой, пужать. Вот ты, Илья, скажи мне честно, повернул бы назад, коль бы не знал, что повешенные из соломы обыкновенной?

— Повернул бы! — твердо ответил Муромец, а затем подумал и грустно добавил: — Я бы и сейчас повернул…

Обгоревшая трава закончилась, и под колесами телеги опять появилась дорога, не в пример шире и ровней, чем та, по которой богатыри добирались до северной границы.

ГЛАВА 6

в которой появляется «заокиянский шпиен»

Весь день князь Всеволод пребывал в тяжких раздумьях.

Точнее, делал вид, что все сомневается, ехать ему на это Вече Всерасейское аль не ехать?

— С одной стороны, как же не ехать, коль пир опосля Веча, как всегда, будет изрядный, — меланхолично рассуждал князюшка, собрав в своем тереме местных бояр. — Любо на таком славном пиру поприсутствовать, но с другой стороны… Не люблю я все эти разговоры об объединении Руси. Никогда удельные князья меж собой не договорятся, разве что пойдет кто супротив других великою войною и таким макаром все земли расейские объединит.

— Правильно говоришь, князюшка, — согласно кивали бояре. — Зачем нам нужно енто объединение, лишь одна головная боль от него…

«А… стервецы, — подумал Всеволод, — ишь ты, как заговорили. А ведь сами, сволочи, тайно встречаются. Хотят Русь-матушку своими силами объединить через голову удельных князей и всю власть с пылу с жару себе заграбастать. Ладно, поиграю в дурачка. Скоро настанут совсем другие времена. Посмотрим, как вы тогда запоете».

— Ведь ежели мирно договариваться, — вкрадчиво продолжил Ясно Солнышко, — так это, значит, добровольно власти в своем уделе родном лишиться? Да и кто отважится править такой объединенной громадиной? Вече общее? Да князья при этаком правлении враз перегрызутся и на первом же собрании объединенных земель переколют друг друга кинжалами. А ежели холодное оружие у них отобрать, так и вовсе передушат друг друга. В тот же день объединенной Руси конец и настанет. Небось хан Кончак только и ждет ентого объединения.

— Верно, князь, все верно… — дружно подхватили бояре. — Нетути пока на Руси такого человека, который бы смог войною иль миром великие земли объединить. Все завидуют друг другу, козни всякие строят. Какое уж тут объединение, смех да и только…

Но что бы там ни мололи эти дурни, на Вече общее почему-то все исправно приезжали. Забывали свары и прибывали вместе с дружинами в назначенное время в назначенное место. На первый взгляд и непонятно было, чем же их привлекало это Великое Вече. Возможностью похвастаться друг перед другом? Или, может, пир грандиозный их соблазнял? Так или иначе, но брат Всеволода Осмомысл Ижорский клятвенно утверждал, что он-де все эти годы ездит на Вече исключительно ради того, чтобы от пуза нажраться. В общем, отчасти, может, и прав был Осмомысл. Таких яств, какие на общерасейском пиру подавались, и в странах заморских не сыскать. От одних токмо названий ум набекрень съезжал, ну а желудок…

У Всеволода от гастрономических воспоминаний тут же предательски засосало под ложечкой, и он, налив себе доброго эллинского (неразбавленного!) вина, с удовольствием выпил… Посмаковал, улыбнулся и мановением руки отпустил сидевших на скамье у окна бояр восвояси. Во всяком случае, ему удалось на время убедить их в решительном своем нежелании скорого объединения Руси. Пусть дурни думают, что он на Великое Вече тоже нажраться едет, как Осмомысл какой-нибудь…

В палату ворвался запыхавшийся Николашка.

Глядя на его взмыленную физиономию, князь невозмутимо налил себе вторую кружку вина.

— Что, Острогов? — спокойно спросил он. — Чего так спешишь, война, что ли, с Тьмутараканью началась?

— Нет, хуже, — прохрипел Николашка.

Тут секретарь увидел на столе кувшин с вином, и глаза его округлились.

Не успел Всеволод и оком моргнуть, как помощник уже присосался к узкому античному горлышку аки пиявка и с хлюпаньем сделал мощный глоток.

— Эй?!! — возмутился князь и огрел помощничка посохом по голове.

Николашка ойкнул и, отпустив кувшин, шарахнулся в сторону.

— Совсем озверел на службе! — проворчал Всеволод, обтирая рукой горлышко кувшина. — Почти все княжеское вино, супостат, выхлебал…

— Гость едет заморский!!! — осипшим голосом сообщил Николашка, потирая вскочившую на макушке шишку. — Из далекой Мерики.

— Как?!! Из-за самого окияна?!! — Князь озабоченно заметался по терему: — Почему раньше меня не предупредил, дурья башка?

— Так сам ведь не знал, князюшка. Гляжу, ни с того ни с сего по дороге телега без лошадей катится. Ну все, думаю, наверняка это гость из самой Мерики. Как увидел, сразу сюда побежал.

— Немедленно распорядись дружине: пусть бутафорские деревни поскорее устанавливают по краям дороги и крестьян поупитанней сюда созывают. Мы, мол, права человека не нарушаем, у нас крестьянин лучше князя живет. А дровосеков… — Всеволод перешел на зловещий полушепот: — — Всех дровосеков в «волчьи ямы». Пущай пока там посидят, о житье-бытье поразмыслят…

Гости из-за самого океана посещали земли русские в последнее время довольно часто.

Особенно Всеволоду запомнился приезд бывшего мериканского царя Вилла свет Клинтена.

Царь прибыл, как говаривали, для инспекции, не объединились ли ненароком земли расейские?

Ибо по секретным каналам присылала Америка в Русь уйму золота, коим князей удельных подкупала. Мол, не объединитесь с соседями, еще получите. Также часть золота заокеанского шла на водку смутьянам — дровосекам, да главному расейскому бунтовщику Пашке Расстебаеву. Который, опять же по всяческим слухам, был мериканским шпионом по имени Дональд Тяплин.

Вилл Клинтен прибыл в земли русские с особым инструментом музыкальным под дивным названием сексафон. Звуки инструмент тот издавал просто ужасные. Зверье от сиих звуков разбегалось, дровосеки казились, а нечисть всякая так та вообще шабаш устраивала.

Всеволод хорошо помнил, как после знаменитой расейской медовухи американского царя окончательно. развезло и стал он жаловаться удельным князьям на судьбу свою нерадивую. Мол, не везет ему с бабами, и все тут. Князья, понятное дело, тут же проявили свою мужскую солидарность и поинтересовались: а в чем, собственно, дело?

И заокеанский царь рассказал им, что жена у него жуткая ведьма и тоже, как и он, политикой (это по-гречески!) занимается. Князья русские тут же удивились. Как же это можно бабу к делам государственным допускать? Им только дай волю, они такого понатворят! Но Америка — это случай особый.

А еще у этого Клинтена, как оказалось, любовница была. Ох, что только не вытворяла с царем американским сия девица. Вилл рассказывал все в мельчайших подробностях, и все равно князья ему не верили. «Енто как же?!! — повторяли все время. — Разве так вот можно?!!» — «Можно! — отвечал Вилл. — И так и этак. У нас в Америке все можно!» Но князья в ответ лишь недоверчиво качали головами.

А потом Клинтен поведал, что предала его эта любовница, так как была шпионкой, подосланной самым главным врагом Америки эфиопом Усатым Беней Ладаном. Как видно из имени, был этот Беня русский человек, а судя по фамилии, родом из Тьмутаракани, но князья, понятное дело, тогда промолчали.

Ох и попортил кровушки американцам этот самый Беня. Царя опозорил, гарпий гигантских на главные города Америки натравил, девицу коварную всяким гадостям плотским обучил. Совсем закручинился Вилл, и вовсе не удивительно, что его по возвращении на родину ждал сюрприз.

Свергли его с трона свои же соратники и дебила какого-то марионеточного на престол американский возвели. Тот рот как откроет, так сразу хохма, народ с ног от смеха валится. Анекдоты об этом новом американском царе даже до Руси докатывались.

Вот так-то!..

Все это и вспомнил Всеволод, как только о заокеанском госте услыхал.

— Ох, не было кручины на мою головушку! — причитал князь, облачаясь в свои лучшие одежды.

— Еде-э-э-эт!!! — донеслось с улицы, да так донеслось, будто кого у княжьего терема только что зарезали.

— Еде-э-э-эт…

Князюшка выглянул в оконце и запустил сапогом в здорового русого детину, во всю глотку ревущего с крыши терема.

— Кур, кур разгоните, остолопы! — прокричал Всеволод ошалело бегающим вокруг дружинникам.

Кур кое-как наспех разогнали. А вот со свиньями пришлось туго. Ну никак не хотели хрюшки покидать грязные лужи, расположившись аккурат у самого крыльца.

— Николашка, да что же это?!! — в отчаянии завопил в окно князь.

Но Николашка, командующий дружиной, лишь беспомощно всплеснул руками.

— Водой их колодезной, водой окатите! — посоветовал кто-то из упитанных крестьян. — Свиньи чистоту не любят!

— Ох, не дадут мне мериканцы в этом году золота, — сокрушенно покачал головой Всеволод. — Прощай байка про самый передовой расейский удел, и все из-за каких-то свиней!

Дружинники принесли в деревянном ушате холодной колодезной воды и с бодрым «Ех!» окатили нежившихся в грязи свинок.

— Ви-и-и-и… — раздалось у самого терема, затем послышался отборный древнерусский мат.

Князь снова встревоженно выглянул в окно.

Озверев, покинувшие лужи свиньи с визгом преследовали удирающих дружинников.

Слава лешему, они побежали не в сторону главной дороги, а к лесу.

По пояс высунувшись из оконца второго этажа, Всеволод с неудовольствием обозрел окрестности. Особенно князь ненавидел проклятые никогда не высыхающие лужи. Сколько он себя помнил, у крыльца терема всегда была грязь — раздолье для ленивых хрюшек. И в жару, и в мороз лужи не пересыхали, словно наколдовал кто.

У дороги уже выстроились согнанные из окрестных деревень упитанные крестьяне. Каждый держал в руках по американскому полосатому, аки матрац, стягу. Во главе процессии встречающих стоял Николашка в темно-синем парадном армяке с хлебом-солью в руках.

Всеволод удовлетворенно кивнул и, вытащив из-за пазухи «дозорную трубу», подаренную ему некогда несчастным Биллом Клинтеном, всмотрелся через заокеанский чудо-прибор в даль.

Бутафорские деревни из раскрашенных под хохлому досок уже громоздились вдоль главного российского тракта. Князь даже смог рассмотреть маленькие колесики, при помощи которых дружинники перемещали деревни с места на место по мере продвижения иноземца в глубь российской территории.

Закусив кончик языка, Всеволод покрутил «дозорную трубу».

А вот и сам американец.

Его механическая повозка и впрямь ехала без лошадей, пыхтя и подпрыгивая на каждой кочке.

— Э-ге-ге, — довольно произнес князюшка, — не для расейских дорог такое устройство. Руку на отсечение даю, развалится.

— Ну что? — прокричал снизу Николашка. — Петь уже можно?

— Нет! — прокричал в ответ князь. — На этот раз обойдемся без песни.

В любом случае слов американского гимна крестьяне не знали и в прошлый раз, когда приезжал Вилл свет Клинтен, лишь мычали, словно сводный хор олигофренов. Позор, да и только. Спасло тогда то, что Клинтен на момент прослушивания гимна был уже сильно поддатый. Даже подпевал, бедняга, как мог.

Заокеанский дивный механизм медленно свернул к княжьему терему. Всеволод у окна приосанился. Вот самоходная карета поравнялась с толпой встречающих.

Николашка, выронив каравай, картинно взмахнул руками.

— Нет!!! — простонал князюшка. Упитанные крестьяне завыли:

— Му-му-му-му, ы-ы-ы-ы… фрэнчип либерти-и-и-и…

— Убью-у-у-у… — Всеволод снял со стены охотничий лук.

Но тут заокеанский механизм не выдержал. То ли расейская дорога его доконала, то ли кошмарная песня встречающих, но так или иначе дивная карета взорвалась.

С диким криком, побросав американские стяги, встречающие бросились врассыпную. Не сплоховал лишь Николашка. С завидным бесстрашием княжеский секретарь кинулся в самый дым. Громко закашлялся и выволок из-под обломков маленького человечка в черном, сжимающего в левой руке небольшой саквояж, а в правой длинный рычаг, коим он, видно, и управлял дивной каретой.

— Сюда! — заорал князь. — Несите гостя сюда!

Здорово потрепанные свинками дружинники принялись помогать кряхтевшему от натуги Николашке.

— Ах остолопы! — в сердцах топнул ногой Всеволод, увидев, как дружинники пару раз здорово приложили заокеанского гостя о крыльцо головой.

Наконец иноземца внесли в терем. Пахло от него гарью. Лицо американца было перемазано сажей, волосы опалены. Рычаг у иностранца удалось отобрать легко, а вот саквояж он, болезный, не отдавал, вцепившись в оный мертвой хваткой.

— О-о-о-о… — тихо застонал путешественник. — Г-те я?!

Произнес он сие с сильным акцентом, но князь его понял:

— Вы в земле расейской в гостях у князя удела Сиверского Буй-тура… тьфу ты… Всеволода.

— Г-те мой машин?

— Чаво? — Николашка недоуменно переглянулся с дружинниками.

— Паровой машин! — повторил гость. — Г-те он? Я приехать к вам на опытный образец.

— По-моему, он бредит, — сделал вывод Всеволод и для успокоения нервов налил себе еще немного вина. — Отнесите его в гостевые покои, пусть с дороги отдыхает, а поговорить можно и потом.

Дружинники кивнули и, пыхтя, уволокли гостя на первый этаж.

На улице что-то оглушительно рвануло. Князь опасливо подкрался к окну. Выглянул.

На дороге догорала заокеанская самодвижущаяся повозка.

— Ну я же сказал, что ента штука не для наших дорог! — довольно осклабился князюшка, лукаво подмигивая чумазому Николашке.

Дорога была просто отличная.

Колупаев ни разу еще в своей жизни не видел таких ровных аккуратных дорог. Он даже специально остановил телегу и, спрыгнув на землю, присел, дабы осмотреть чудный тракт поподробней.

На ощупь дорога была слегка шероховатой и твердой, будто спекшийся при высокой температуре шлак в кузнице. Степан принюхался: пахло от дороги смолой и еще чем-то греческим. Кузнецу сей запах был определенно знаком. Но вот где он его раньше встречал?

— Че там? — опасливо спросил Илья Муромец, решивший на всякий случай телеги не покидать.

Считал, видно, что так безопасней будет. Оно, может быть, и верно, Кулички Чертовы то еще место.

— Да вроде как чем-то твердым и горячим ее прижало, — отозвался Колупаев. — Чем-то навроде раскаленного железного валика, только огромного такого.

— Какого такого? — переспросил Муромец. Степан показал.

— А ежели такой нам на дороге встретится? — с искренним ужасом спросил Илья.

— Тады все! — улыбнулся кузнец. — Две славные расейские котлеты!

— Может, назад повернем?

— Э нет, братец, — покачал головой Колупаев, — ты как хошь, а я дальше поеду. Вон даже Буцефал не боится, а ты… Стыдобище.

Но о такой вещи, как «стыд», Муромец имел весьма смутное представление.

Степан снова взгромоздился на козлы телеги, и богатыри покатили дальше.

Вскоре стемнело, и кузнец предложил разжечь костер, дабы переночевать. Илья на это согласился, но слазить с телеги наотрез отказался. Так и сидел на медвежьей шкуре, недружелюбно зыркая по сторонам.

Углубляться в незнакомый лес для ночлега Колупаев не рискнул и разжег костер рядом со странной дорогой. Благо черные ветки местных деревьев горели просто восхитительно, иногда посылая в темнеющее небо разноцветные снопы искр.

— Странно, — сказал Муромец, уныло глядя на пляшущие язычки разноцветного пламени.

— Что странно, друг? — — удивился Степан, грызя черствую ржаную лепешку.

— Дык… комаров нетути.

— Ну и что с того? Хорошо ведь, радоваться надо! — Илья на это ничего не ответил, и кузнец подумал, что он с таким спутником еще натерпится бед.

— Жаль, что мы печь с собой не захватили, — посетовал Муромец и, поудобней устроившись в телеге, вроде как прикорнул.

Колупаеву не спалось.

Какое-то время он просто смотрел на огонь, пока не обратил внимание на явно занервничавшего Буцефала.

Степан прислушался: в темноте вокруг костра кто-то осторожно бродил. Не зверь, а человек или, может, нечисть какая невиданная. Во всяком случае, на хищников Буцефал реагировал более буйно.

Кузнец оглянулся, до боли в глазах всматриваясь в окружающую костер тьму, она в этих местах была дивная, просто деготь какой-то. Казалось, протяни руку за круг света — и выпачкаешь пальцы о черную, тягучую, липкую массу.

Колупаев снова присмотрелся и заметил некое движение.

Темнота вдруг расступилась, и в круге света от костра возник невысокий смуглолицый мужик.

Ярко-красная рубаха, меховой жилет, фуражка с щегольским околышем, ядовито-синие штанцы. Никак цыган.

Цыган спокойно присел у костра и, достав из кармана кисет, меланхолично закурил. Буцефала, казалось, сейчас хватит кондратий. Лошадь вся прямо дрожала, остановившимся взглядом таращась на незнакомца. Наверное, так лесная пичуга глядит на змею, собирающуюся ее с минуты на минуту слопать.

Муромец, к счастью, пока не проснулся. Телега тихонько поскрипывала под храпящим, аки простуженный медведь, богатырем.

— Почто лошадку мою пужаешь, мил человек? — спокойно спросил Степан, испытывая искреннее любопытство.

— Хорошая лошадь, — кивнул цыган.

Голос у него был низкий и хриплый, такой возьмет гитару… девки, держите юбки.

— Зачем к костру вышел, погреться аль по делу? — продолжил свои расспросы кузнец.

— По делу. — Цыган повернул свое смуглое лицо в сторону Колупаева и хищно усмехнулся. — Вернул бы ты обувку, кузнец, подобру-поздорову.

— Чего?

— Сапоги, говорю, мои верни, тогда и разойдемся с миром.

Степан на несколько секунд остолбенел. Вот оно что! Так енто ж выходит тот самый мертвый цыган, с которого он сапоги давеча снял? Чудеса, да и только!

— Да как же ты… — едва смог выдавить из себя Колупаев.

— Да вот так, — ответил цыган. — Пырнули меня свои же в пьяной драке, и того. А ты мимо шел, сапоги с мертвеца снял, нехорошо.

— Так новые ведь сапоги! — возразил Степан. — Лакированные, грех такому добру пропадать. Не я, так кто другой снял бы. Тебе-то они уже ни к чему.

Цыган грустно вздохнул:

— Не пущают меня, кузнец, без обувки в Навье Царство. Обратно вот отправили, за сапогами…

Только сейчас Колупаев заметил, что цыган сидит у костра босой.

— А че, особенные какие сапожки? — осторожно поинтересовался Степан.

— А то ж, — подтвердил цыган. — Волшебные! Ну то, что к ним грязь не пристает, ты уже понял. Но это не единственное их дивное свойство. Еще сапоги эти за версту опасность чуют и, ежели чего, сами уносят своего хозяина прочь в безопасное место.

— Да ну?!!

— Навьим Царством клянусь!

— Так что же. они тебя в той драке-то не уберегли?!!

— А я поддатый был, — ответил цыган. — Сам напросился. Ну так как, кузнец, отдашь обувку-то?

— Не-а, не отдам! — твердо ответил Колупаев. — Мне и самому теперь интересно, как это они меня от опасности какой защитят.

— Ну, как знаешь. — Цыган спрятал кисет в карман мехового жилета. — Доведется тебе очень скоро чудо-сапожки на деле испробовать. Только не говори потом, что я тебя не предупреждал…

Цыган с укоризной покачал кудрявой головой и… исчез.

Степан часто заморгал, затем протер глаза кулаками.

Неужель привиделось?

Навряд ли.

Перевел взгляд на сапоги, в свете огня обувка смотрелась довольно зловеще. Жуть, да и только.

— Эй, ты с кем это там сейчас разговаривал? — сквозь сон пробурчал Илья Муромец, неистово ворочаясь в скрипящей телеге.

— Да так, ни с кем, — отмахнулся от богатыря Колупаев. — Сам с собой…

— Дык это бывает… — промычал Муромец и снова захрапел пуще прежнего.

Заокеанский гость проспал беспробудно до самого утра.

Ночью Всеволод распорядился, чтобы дружинники занесли остатки взорвавшейся самодвижущейся повозки в княжий сарай, а место приключившейся с иностранцем оказии посыпали песком. Негоже лишний раз человеку о случившейся неприятности напоминать.

Проснувшись, гость умылся, позавтракал и под присмотром Николашки поднялся на второй этаж княжьего терема, где за дубовым столом сидел сам Всеволод, изображающий страшную государственную озабоченность.

Князюшка неустанно хмурился, перекладывал с места на место свитки свежей бересты и вошедшего к нему в покои гостя заметил как бы не сразу, а лишь погодя, нехотя оторвавшись от важных государственных дум.

Николашка чинно принял у заокеанского гостя странный маленький квадратик из невиданной белой коры, прищурился и выразительно, с расстановкой прочел:

— Тайный секретный агент Службы Аме… мериканской Безопасности Шмалдер.

Заокеанский гость галантно поклонился.

Всеволод величественно кивнул.

На кой черт агенту потребовался весь этот маскарад, князюшка так и не понял. Ведь не в первый же раз тот на Русь приезжал. Или же… Ну да, конечно, гость ведь головой пару раз хорошо ударился, оттого, наверное, визитку секретарю и сунул. Совсем невменяемый стал.

«Ну да ладно, — подумал Ясно Солнышко, — лишь бы золота в этот раз побольше дал!»

Одет агент Шмалдер был как обычно во все черное, прямо сторож с погоста, а не секретный посланец. В руках американец держал все тот же странный саквояж, с коим, судя по всему, никогда не расставался. Хотя в прошлый раз вроде как и без саквояжа приезжал? Шут его знает.

Сей саквояж вызвал у князюшки особый интерес. Всеволод даже позволил себе плотоядно облизнуться, предвкушая халявное мериканское золото.

— Я приехать к вам с тайной миссия, — четко, но, правда, с жутким акцентом отрапортовал секретный агент.

— Я очень рад, — ответил Всеволод, — только у меня мало времени, государственные дела да дела. Вот, Вече Общерасейское скоро созывается… — Князюшка сделал многозначительную паузу. — Так что перейдем сразу к сути дела, вернее, к сути вашего приезда.

— О, — сказал агент Шмалдер, — я видеть, вы человек дела. Как настоящий американец. Ха-ха… Но для начала презент.

С этими словами заокеанский гость ловко открыл свой саквояж и извлек оттуда на свет божий тугой мешочек с дивно позвякивавшими внутри золотыми монетами.

Высокомерно изогнув правую бровь, Всеволод небрежно принял «подарок».

— От нашего царя Жорджа, — добавил Шмалдер, пришибленно улыбаясь. — Маленький инвестиций в ваш удельный княжеств.

— Маленький что? — переспросил Николашка, уже записывая неизвестное заокеанское словцо.

— Вклад, вложение, — пояснил секретный агент. — Но прибыть я к вам на Русь не ради этого. Ради этого тоже… но не только.

— Да-да мы слушаем. — Князюшка с удовольствием взвесил в руке мешочек с золотом, отмечая, что в этом году он (мешочек) значительно тяжелее, чем в прошлом.

— Конечно, вы понимать, что для нас объединение земель расейских… м… м… нежелательно, — вкрадчиво продолжил Шмалдер. — Крайне нежелательно. А этот очередной Вече… Царь Жордж так сильно волноваться, что уже несколько раз назвать свой любимый собак именем жены. Мы отчень рассчитывать на ваш благоразумие…

— Да-да, конечно, — механически кивнул Всеволод, про себя думая, что ежели бы не эти заокиянские дурни, то не видать ему, князюшке, двухэтажного терема как своих ушей. А так… С весны, глядишь, третий этаж достроит… и не только…

Наивные, однако, люди, американцы эти. Всему, что русские князья им говорят, верят. Ну да ладно, не нашего ума енто дело. Коль золота людям некуда девать, так почему бы у дураков не позаимствовать. На благо Руси ведь, не во вред. А объединение…

Так оно все одно рано ли поздно случится. Подкупай удельных князей заокиянским золотом, не подкупай, все равно, ежели захотят, то объединятся.

Вот возьмут и пойдут на принцип, и тогда возродится Русь могучая, непобедимая, аки птица феникс из горячего пепла…

— Дружба и братство, — так закончил свою длинную речь секретный агент.

Что он говорил до этого, Всеволод не слушал, поскольку думал о своем, о русском.

— И еще. — Шмалдер не спеша прошелся по княжеским хоромам. — Я прибыть к вам с секретный миссий. По некоторым… э… э… слухам в ваших землях объявились Летающие Яйки!

— Что летающее? — Князюшка с Николашкой обалдело переглянулись.

— НЛЯ, — ответил секретный агент. — Неопознанный Летающий Яйцо.

— Кощея Бессмертного, что ли? — переспросил Всеволод.

— Может, и так, — неопределенно хмыкнул Шмалдер. — Я уже давно искать свой пропавший сестра. Ее украсть большой Летающий Яиц. Зеленый человечки с вытянутый голова.

Князь с секретарем снова переглянулись, на этот раз встревоженно.

«Уж не слишком ли зашибся наш гость при взрыве?» — в очередной раз подумал Всеволод, нервно теребя бородку.

— Я просить разрешения, — продолжал секретный агент, — путешествовать по земле расейской, изучать местность и искать зеленый человечек.

«По-нашему, шпиенить», — мысленно усмехнулся Всеволод, а вслух произнес:

— Хорошо, что касается моего удела, то я такое разрешение даю, но заранее предупреждаю, что это может быть опасно.

— Опасность! — криво усмехнулся агент Шмалдер. — Это есть мое второе имя. И кстати, чуть не забыл, как там мой паровой машин?

Князюшка несколько замялся:

— Ну… как бы енто сказать…

И Всеволод с надеждой посмотрел на Николашку.

— Пердимонокль механизьму, — быстро пришел на помощь князю секретарь, — Амба, по-нашему!

Агент Шмалдер нахмурился, но вслух ничего не сказал.

ГЛАВА 7

О том, что не следует доверять волшебным обновкам

— Че это за место, никогда вроде тута не был! — Гришка озадаченно поскреб щетинистый подбородок.

Присев на корточки, Тихон внимательно осматривал черную траву.

— Вроде как телега тут недавно проезжала, — знающе заявил он. — Судя по следу, груженная булыжниками, не меньше.

— Зачем кому-то в обгоревшем лесу понадобились вдруг булыжники? — задумчиво изрек Гришка.

— Не нравится мне все это, — отозвался Тихон. — Неужель как-то по-другому до Новгорода добраться нельзя?

— Енто… — Григорий нравоучительно потряс указательным пальцем, — самый короткий путь. Мне о нем Николашка некогда рассказывал.

— А он-то откуда об этом пути ведает? — Гришка пожал крутыми плечами:

— А мне почем знать. Николашка вообще личность неясная. И чем это он князю нашему приглянулся, ума не приложу!

Еще немного попререкавшись, добры молодцы не спеша двинулись через лес.

— А-а-а-а… — внезапно закричал Тихон.

— А-а-а-а… — от неожиданности тоже заорал Гришка, глядя на бледную физию младшего брата.

— Покойники!!!

— Где?!!

— Везде! На деревьях!

— Бежи-и-и-им!!!

Не чуя ног от ужаса, братья бросились наутек. Так, наверное, и бежали бы они до самого Новгорода, если бы Григорий не подметил, что бегут они по ровной дивной дороге, непонятно кем и с какой целью проложенной прямо посреди леса.

— Гляди, зола! — Тихон подошел к обочине дороги и дотронулся рукой до почерневшей от костра земли. — Теплая еще! Значит, здесь люди живут.

— Разбойники, — предположил Григорий, проверяя, висит ли еще по-прежнему на поясе его верная дубина.

— А хоть бы и разбойники, — усмехнулся Тихон. — По мне так лучше они, чем чудище какое-нибудь зубастое.

Отдышавшись и сделав из походных фляг по глотку воды, дружинники неспешно двинулись дальше.

— Раз есть дорога, — глубокомысленно изрек Гришка, — значит, куда-то она да выведет…

Черный лес и при свете дня производил гнетущее впечатление, а о том, как он будет выглядеть ночью, и думать не хотелось. А какие, небось, в этом мерзостном месте водятся зверюги!

— Завел ты нас, Гришка, непонятно куда, аки Сусанин какой, — раздраженно пожаловался Тихон. — Сдается мне, что это Чертовы Кулички.

— Да ты что? — искренне испугался Григорий. — Да я бы в жизни к этим Куличкам и на пушечный выстрел не подошел.

Вскоре добры молодцы наткнулись на деревянный дорожный указатель.

Два слова, изображенные на нем, были написаны кириллицей. Княжьим племянникам потребовалось определенное время и определенное количество мозговых усилий, дабы надпись эту одолеть.

— Вот бы Николашку сейчас сюда, — посетовал Гришка. — Давай, Тихон, напрягись. Ты ведь даже в детстве был способней меня. Недаром ведь мне всегда за твои шалости попадало.

Тихон наморщил лоб:

— Че… Чю… мудрено, однако, накалякали. Че-р-то-вы. О, точно, «чертовы».

— Ну а дальше?!

— Что, и второе слово читать? — возмутился Тихон.

— Ну а как же? — отозвался Гришка. — Ведь надо знать, где находимся. А то, глядишь, Новгород совсем рядом, а мы об этом ни слухом ни духом.

— Ке… Ку… — отчаянно боролся со вторым словом Тихон. — Ки…

— Киев, что ли? — предположил Григорий. — Эка нас, братишка, далеко занесло, совсем в другую сторону. Можно даже сказать, на самую окраину земель расейских. Однако же быстро мы с тобой бежали!

— Ка-а-а-а…

— Карфаген?!! Хреция, что ли?

— Да нет же, не мешай! Ку-л-лички.

— Кулички?

— Ага. Сейчас прочту оба слова вместе… — предупредил Тихон. — М… м… м… Чертовы Кулички!

На Гришку было жалко смотреть.

— Осел! — только и процедил сквозь зубы Тихон и невозмутимо побрел дальше.

— Да я ж не знал! — принялся оправдываться Григорий. — Само как-то вышло или наколдовал кто?!

— Да чего теперь говорить, — отмахнулся от брата Тихон, — все равно назад уже не повернуть.

— Отчего же не повернуть?

— Но там же эти на деревьях!

— А… — протянул Гришка, и какое-то время добры молодцы топали в молчании.

— О, слышал? Снова! — Григорий остановился.

— Что снова? — испуганно переспросил Тихон, ошалело озираясь по сторонам.

— Шаги! — Гришка судорожно вздохнул.

— Думаешь, чудище какое?

Григорий кивнул:

— Навьи колобки!

— Ну да, у них и ног-то нет, а тут… шаги ведь!

И братья призадумались, что в данных обстоятельствах было верхом глупости. Стоять на дороге и думать!

— Приближаются! — покачал головой Тихон. Княжьи племяши дружно обернулись.

Из-за поворота чудной дороги появилось Лихо. В кокетливой обновке, правый глаз завязан пестрой лентой, на голове яркие бантики. На клюку опирается, зубами постукивает, лыбится.

— Касатики, — игриво донеслось издалека. — Я иду-у-у-у…

— Лихо, — хрипло выдавил из себя Тихон.

— Одноглазое! — подтвердил Гришка.

— А-а-а-а!!! — это уже хором.

— Ну куда же вы?!! — обиженно взвыло Лихо, видя, как добры молодцы, пороняв с голов ратные шлемы, кинулись в разные стороны. — Все равно от меня не уйдете-э-э-э…

И хромая образина злобно потрясла вслед улепетывающим дружинникам кривой клюкой:

— Один из вас мой суженый! Стойте, дуралеи… — Но куда там!

Что-что, а бегать княжеские племянники сызмальства умели так, как никто не умел. Ни один крестьянин их догнать не мог, когда они у селян утку али гуся воровали.

— Ну ничего, — злобно прошипело Одноглазое Лихо. — Я вам еще покажу… как бедной незамужней девушке голову морочить…

Верст десять Илья со Степаном отмахали, прежде чем черный лес закончился и богатыри с ветерком покатили по ровной, словно плешь старика, степи.

Заметно похолодало. Налетавший порывами ветер пробирал до самых косточек.

Не привыкший к холоду Муромец недовольно кутался в медвежью шкуру и без устали ворчал, вспоминая свою родимую уютную печь. Нос у Ильи частично посинел, усищи и борода покрылись инеем.

А вот Колупаев держался молодцом: щеки румяные, глаза озорные, кровь кипит. Боевой дух на высоте, осталось лишь супротивника найти подобающего, дабы подраться. Почему-то чувствовал кузнец, что в самое ближайшее время ему представится великолепный случай проявить молодецкую удаль.

— Как бы на половцев ненароком не нарваться, — проворчал Муромец, до рези в глазах вглядываясь в студеную даль.

— Нет, енто навряд ли, — ответил богатырю Степан, с залихватским свистом понукая недовольного холодом Буцефала. — Половцы, конечно, дураки, но в таком холоде жить не привыкшие. Да и вообще, половцев бояться — в степь не ходить!

— Тебе легко говорить, — огрызнулся Илья, натягивая медвежью шкуру до самого носа…

Черного всадника на горизонте русичи заприметили не сразу. А когда заприметили, то смекнули, что всадник направляется прямо к ним, причем явно не с благими намерениями.

— Непохож он что-то на половца, — усмехнулся Колупаев, кладя рядом с собой здоровый кузнечный молот.

— А что, ежели я под шкурой тихо полежу, пока ты с ним сразишься? — заискивающе предложил Муромец, аки таракан шевеля заиндевевшими усищами.

— Э… нет, — рассмеялся кузнец. — Пора учиться тебе, брат, подвиги ратные совершать. Молва, она, конечно, молвой, но стоит иногда и самому копьем булатным помахать. Не слухами едиными жив богатырь!

Черный всадник приближался.

Облачен он был в гладкие рыцарские доспехи, какие на Руси отродясь не ковали. На голове полностью скрывающий лицо квадратный шлем, на руках чудного вида рукавицы. Странный всадник, не более того, но вот его лошадь… кожа да кости, настоящий ходячий скелет. Сразу видно, из Навьего Царства лошадка, не живая, значит, но и не мертвая! Вместо глаз черные впадины. Нечисть, короче.

— Папа-а-а-а! — возопил Илья Муромец, — пытаясь спрыгнуть с повозки.

Ножищи богатыря запутались в медвежьей шкуре, и он лишь нелепо забарахтался, разбрасывая по дну телеги рабочий инструмент Колупаева.

— Не боись, Илья! — с боевым запалом в голосе проревел Степан, поудобней берясь за рукоять кузнечного молота. — Сейчас мы его…

Черный всадник уже поднял для боя длинное копье.

Но тут произошло непредвиденное.

Ноги Колупаева, до этого покоившиеся на деревянном выступе телеги, вдруг пустились в пляс.

— Что такое?!! — испугался кузнец, одурело косясь на выплясывающие сапоги.

Черный рыцарь глухо рассмеялся. Ох и был знаком Степану этот смех, до жути знаком.

— Никак Кощей?!! — разом выдохнул кузнец. — Бессмертный!

— Я, я, зер гут! — на непонятном языке отозвался рыцарь, после чего бросился в атаку.

— Караул!!! — орал катающийся по дну телеги Илья Муромец. — Помогите!

Ноги Колупаеву больше не подчинялись. Резво сбросив Степана с телеги, они помчались по степи прочь.

— Стой, сволочь! — с отчаянием взвыл Муромец. — Не бросай меня одного-о-о-о..

— Да что же это?!! — не на шутку перепугался кузнец.

Ноги целеустремленно уносили его все дальше и дальше от повозки. Став на дыбы, гневно заржал Буцефал. Лошадь черного всадника уже разогналась до приличной скорости. Длинное копье было нацелено аккурат на орущего благим матом Илью Муромца.

— Ах, сапоги!!! — догадался Степан. — Бесовская обновка!

Волшебные сапоги с завидным упорством уносили своего хозяина куда подальше от опасности.

Но Колупаев был не робкого десятка. Немыслимым образом изловчившись, он с силой метнул кузнечный молот через спину, целясь в несущегося на телегу Кощея.

Молот со свистом ушел в небо.

Пару секунд ничего не происходило. Затем раздался неимоверный грохот, и в ту же минуту волшебные сапоги резко остановились.

Не удержав равновесия, Степан рухнул на землю, успев выставить перед собой могучие руки… Но тут же вскочил на ноги. Обернулся.

Черный всадник вместе с лошадью валялся на земле в нескольких шагах от телеги.

Илья Муромец вроде как затих.

— Неужели опоздал?!! — в ужасе прошептал Колупаев, со всех ног бросаясь к месту схватки…

Муромец оказался не только жив, но и вполне здоров, просто он временно погрузился в короткий богатырский обморок.

Кузнец очень рассчитывал, что на этот раз забытье Ильи закончится ранее, чем через очередные тридцать три года.

С Муромцем все было ясно.

Покачав головой, Степан подошел к поверженному Кощею.

На него стоило посмотреть.

Кузнечный молот проделал в его груди огромную дыру, в которой то и дело пробегали желтые искорки, словно разряды маленьких молний. В развороченном нутре супостата, на глазах дымясь и шипя, плавились какие-то непонятные железные штуковины. Вхолостую вращались зубчатые колесики, извивались, словно змеи, странные прозрачные трубочки.

Степан был потомственным кузнецом, человеком, имеющим непосредственное отношение ко всякой там машинерии, но такое… не только видел впервые, но и не мог даже измыслить, силой чьего гения (либо колдовства) подобное могло быть создано. И, мало того, оно жило, неотличимое от какого другого живого существа.

Колупаев попробовал снять с поверженного врага квадратный шлем, но получил такой удар неизвестной силы по рукам, что даже отлетел на несколько шагов в сторону.

Смекнув кое-чего, Степан взял с телеги короткую деревянную палицу и, подковырнув шлем, легко сбросил его с головы черного рыцаря. Сбросил и отшатнулся, не сдержав глас изумления.

Под рыцарским шлемом оказалось отнюдь не человеческое лицо и не лицо какой другой волшебной нечисти. Как такового лица у черного всадника вообще не было. Лишь железная болванка да два нелепых глаза на пружинках, безразлично уставившиеся в холодное небо.

— Енто что же получается? — развел руками Колупаев. — На нас, значит, механическая кукла напала?

Ответ был очевиден.

Ни о чем подобном кузнец на Руси никогда не слыхивал. А ведь путешествовал много, диковинных вещей на своем веку повидал немерено. О чем только не брехали на Руси, чего только не выдумывали. Но такое? Просто даже помыслить невозможно!..

Лошадь черного рыцаря тоже оказалась механической. Непонятно почему, но она и вовсе развалилась на бесформенные искрящиеся куски.

Свой молот Колупаев так и не нашел.

Плюнул на все это дело и принялся тормошить Муромца.

— М… м… м… — промычал богатырь, — отстань, девка, потом заплачу…

Как и поиск молота, попытка приведения в чувство Ильи оказалась совершенно безнадежным делом.

— Ну и ладно, — зло буркнул Степан, забираясь на козлы любимой повозки.

Затем он с любопытством поглядел на свои сапоги, поборол острое желание их снять и легонько хлестнул Буцефала.

Путешествие продолжалось, и не было никаких причин для немедленного его прекращения. Напротив, было множество причин, по которым его следовало немедля продолжить.

Колупаеву, например, очень хотелось узнать, кто же в конце концов создал этого черного механического рыцаря и его удивительную лошадь. Вполне возможно, что в скором времени у кузнеца появится возможность задать интересующий его вопрос и, чем черт не шутит, не только этот.

— Поживем — увидим, — весело усмехнулся Степан. — Так ведь, Буцефалушка?..

— Ну что, оторвались? — задыхаясь, спросил Гришка, обессиленно садясь на чудную дорогу.

— Кажись оторвались! — подтвердил Тихон, чутко прислушиваясь к лесным звукам.

Обгоревший лес был практически безмолвен, если не считать далекого, как полуночный кошмар, прерывистого постукивания дятла да астматического дыхания сидящего на дороге Гришки.

— Я сапог порвал! — обиженно сообщил брату Григорий, будто это Тихон был во всем виноват.

— Так тебе и надо, — улыбнулся Тихон, глядя на братца сверху вниз.

— Во второй раз ушли мы от Лиха! — чуть погодя заявил Гришка. — Везет нам с тобой что-то, подозрительно везет.

— Ну так, — усмехнулся Тихон, — Лихо-то, оно ведь хромое, с клюкой ходит! Правда, упорства у него на десятерых таких, как мы, хватит.

— А что это оно твердило там о каком-то суженом? Я так ни черта и не понял.

— Да я тоже, — шмыгнул красным носом Тихон. — По-моему, Лихо это ко всему еще и сумасшедшее.

— М-да, сочетаньице! — непроизвольно содрогнулся Гришка. — Безумная образина, экий компот получается. А ведь наверняка выследит нас, как пить дать выследит, и что тогда случится, мне даже помыслить боязно…

Немного передохнув, княжьи племянники прошли наконец дивную дорогу до конца. Далее тракт обрывался и начиналась дикая, унылая, ровная степь. То тут то там были разбросаны сухие кустики некогда зеленой растительности. С завыванием дул непонятно откуда взявшийся холодный ветер, будто на другом конце равнины располагалось жерло гигантской трубы, уходящей в самое Навье Царство, в глубинах коего он и зарождался.

— Паршивое место! — сделал неутешительный вывод Гришка. — Степь, пристанище половцев. И, что самое обидное, никаким Новгородом, похоже, и не пахнет…

Окрестности действительно были на удивление пустынны. Скупой ландшафт просматривался до самого горизонта.

— Ты как хочешь, братишка, — хрипло заявил Григорий, — но дальше я ни за что не пойду. Другое дело были бы у нас кони, а так… Верная гибель здесь нас ждет, не от половецкого ятагана, так от холода нестерпимого…

Тихон внимательно оглядывал мрачную равнину. И вправду, что им здесь делать? За спиной неотвратимо хромает Лихо… Но от этой напасти, как показала практика, еще можно было с горем пополам убежать.

— Ладно, брательник, — наконец согласился он, — не пойдем туда, попробуем воротиться назад. Все равно Новгород от нас никуда не денется, чего спешку гнать.

И добры молодцы, ежась под порывами шквального ветра, быстро потопали обратно.

Ледяная стихия вскоре нехотя их отпустила.

Дабы не встретиться с Лихом, дружинники поспешно свернули с удобной дороги в лес, рискуя тотчас же в нем заблудиться.

— Идем по дятлу! — скомандовал Тихон, указывая рукой в том направлении, откуда, по его мнению, доносился дробный стук.

— Дятел птица упорная, — согласился с братом Гришка. — До темноты дерево долбить будет, авось куда-нибудь да выйдем.

— Да уж, — кивнул Тихон, — ночевать в этом лесу мне бы не очень хотелось. Тем более что и Лихо, судя по всему, близко.

И как бы в подтверждение его слов издалека донеслось истеричное:

— Касатики, вы где, ау-у-у-у?!!

При звуке ужасного голоса добры молодцы затряслись мелкой дрожью. У обоих одновременно возникла мысль влезть на ближайшее дерево. Но это было бы сродни самоубийству. Лихо наверняка лазило по деревьям не хуже княжеских племянников. Почему-то Гришка с Тихоном были твердо в этом уверены. Хоть и хромая образина, а на дерево и без костыля запросто взберется.

Такое оно, Лихо это!

— Будем соблюдать крайнюю осторожность! — прошептал Гришка, и добры молодцы на полусогнутых, путая следы, зигзагами понеслись по заколдованному лесу.

Народ на ярмарке собрался почти весь приезжий.

Особо выделялись в праздно гуляющей толпе купцы из далекой Тьмутаракани: чинная походка, ровная спина. Любо на такой торговый люд посмотреть.

Еще, ежели повнимательней присмотреться, можно было заметить жуликоватых татар, промышлявших на ярмарках мелким воровством. Княжеские дружинники за определенный процент узкоглазых воришек не трогали. С ними на ярмарке было даже как-то веселее. Того и гляди кто-нибудь да заорет дурным голосом: «Держи вора!!!» Толпа забурлит, загомонит и поймает как всегда не того, надавав предварительно ни в чем не повинному бедолаге тумаков.

Вот она, лихая ярмарочная жизнь!

Секретный агент Шмалдер старался из общей толпы русичей особо не выделяться. Сразу купив на ярмарке соответствующую одежку да обувку, он быстро переоблачился и стал похож на обученного грамоте княжеского писаря.

Не привлекая к своей персоне лишнего внимания, секретный агент принялся ждать, бесцельно бродя по бакалейным рядам.

И вот ближе к полудню Шмалдер наконец дождался…

Сначала в толпе гуляющих возник залихватский разбойничий свист и на огромную бочку с солениями вскочил худой, как жердь, мужичонка в красном потертом армяке и драном кроличьем треухе, напяленном явно не по сезону.

— Люди добрые, торговые, — необычайно зычным голосом возопил худой мужичишка. — Доколе терпеть будем гнет князей ненавистный?!!

Народ с интересом оборачивался. Многие, присмотревшись к тщедушному умнику, радостно спешили поближе.

— Пашка, Пашка Расстебаев! — то тут, то там неслось над толпою. — Сейчас повеселимся…

— Доколе издевательства великие терпеть будем? Засилье богатеев да толстосумов?!! Слыхали, бояре из разных княжеств давеча собирались в славном граде Новгороде и организацию тайную учредили!

— Не слыхали, — донеслось из толпы, — расскажи, Пашка!

Расстебаев на бочке приосанился.

— Двадцать шесть человек! «Бобрами» себя именуют. Хотят земли расейские самовольно объединить без участия великих князей!!!

Толпа гневно загомонила. Кое-кто, успевший хорошенько нализаться, уже потрясал в воздухе кулаками.

— Не дадим! Не позволим! — доносилось из разных концов толпы.

Что «не дадим» и чего «не позволим», было совершенно неясно. Русь, что ли, объединить не позволят? Так енто же только себе во вред!

«Расейская логика, — с ехидной ухмылочкой подумал Шмалдер. — Непостижимый славянский склад ума!»

— Дави бобров! — уже не на шутку разошелся Пашка. — Дави окаянных!

— Дави бобров! — хором подхватила толпа, и несколько бритоголовых отроков с залихватским гиканьем опрокинули лотки с заморскими пряностями.

— Бей бобров! — подзуживал народ Расстебаев, зыркая по сторонам, не появилась ли где княжья дружина или сам местный воевода.

За голову Павла в разных княжествах была назначена хорошая цена.

Разбойничий клан «Семь Семенов» уже давно охотился на знаменитого расейского смутьяна-подстрекателя. Хотели Семены эти Расстебаева по частям разным князьям сдать и таким макаром зараз получить сумасшедшие деньги. Но Расстебаев был не дурак, далеко не дурак, вопреки тому, что он плел в местах всяческих людских скоплений.

— Бей бобров!!!

Распаленный зычным, приятным на слух лозунгом, народ, слегка озверев, кинулся искать этих самых «бобров». Понятное дело, что ни одного боярина, как назло, на ярмарке не нашлось. Но русичи не растерялись. Бритоголовые отроки выволокли из-под какого-то воза с соломой двух иудеев. И толпа взревела с пущей силой.

— Бобры!!! — радостно заорал торговый люд; тут-то и началась драка.

Шмалдер благоразумно держался в сторонке от эпицентра свары.

В воздух полетели чьи-то шапки, оторванные пейсы и клочки черных бород. Расстебаева на бочке уже не было, словно его корова языком слизнула. Заметив вдалеке бегущих княжьих дружинников во главе с плечистым воеводой, Пашка решил безболезненно раствориться в бушующей толпе.

— Бей бобров! — ревели распаленные дракой тьмутараканчане.

Оказавшиеся в меньшинстве иудеи, торговавшие на ярмарке чистым горным снегом и целебным песком из священной пустыни Каракум, с позором бежали, побросав свои товары и самые выгодные в торговом отношении места, которые они всегда нагло занимали. Не удовлетворившись парой оторванных пейсов, русичи стали бить татар, благо было за что.

Татар ловили и, с хохотом поджигая у них на головах шапки, пускали через всю ярмарку к соседней речке, где несчастные с визгом тушили горящую одежду.

Что и говорить, славная в этот раз выдалась ярмарка!

Но веселье быстро закончилось, как только разошедшийся люд увидал уперевшего руки в боки воеводу. Бритоголовые отроки сразу куда-то пропали, подвыпившие крестьяне утихомирились, и лишь валяющиеся на земле оторванные пейсы напоминали о недавней лихой смуте.

Воевода гневно пошевелил усами, сверкнул глазами и, съездив по шее какому-то странствующему гусляру, стал не спеша вместе с дружиною обходить ярмарочные ряды.

Цены на товары по мере его приближения значительно снижались, а из-под прилавков, как по волшебству, исчезали бочонки с нелегальным лыковым самогоном и с фальшивым эллинским вином, изготавливаемым из кислой перебродившей клюквы.

Агент Шмалдер еще немного покрутился на ярмарке, купил для отвода глаз связку баранок и, проверив (чисто машинально), нет ли за ним слежки, поспешил к реке, где в условленном месте в камышах у него должна была состояться тайная встреча с Пашкой Расстебаевым.

ГЛАВА 8

Кукольный мастер

К счастью, ждать новые тридцать три года, пока проснется Илья, не пришлось. Муромец охнул, заворочался и, открыв глаза, бессмысленно уставился на сутулую спину правящего лошадью Степана.

— Какой нынче год? — испуганно спросил богатырь и принялся с опаской ощупывать свои доспехи.

— Да все тот же, все тот же, — весело отозвался Колупаев. — Ты, братец, вижу, совсем за эти тридцать три года раскис, в обморок падаешь, аки красна девица, голого Кощея Бессмертного у себя в спальне увидавшая.

— Дык… — не нашелся что сказать Муромец.

— Вот тебе и «дык», — улыбнулся кузнец. — Полагаю, обузой ты мне будешь, а не помощником. Но не думай, я на тебя не в обиде. Геройским слухам соответствовать — это ведь тоже нелегко! Бремя подвигов нести и прочее, хотя… ты ведь проспал все это время. Твоей вины ни в чем нет, а вот мне, конечно, во всем этом безобразии надобно разобраться. Оттого и путешествую.

— А где этот… — Привстав, Илья ошалело огляделся по сторонам. — Ну, Кощей который?!!

— Да вовсе то был не Кощей, я и сам не пойму, с кем сразился, — ответил Степан. — Нету его, и кузнечный молот вот мой пропал. Славный был струмент, заморский.

— Молот, Кощей?!! — Муромец усиленно соображал. — Дык ты, значицца, его того… завалил.

— Дык, значицца, завалил, — подтвердил Колупаев. — Не люблю, знаешь ли, лишнего хвастовства.

— Ну спасибо тебе, что помог, — немного смущенно поблагодарил богатырь.

Кузнец подумал-подумал, да и решил — о том, что обнаружилось внутри Кощея, своему спутнику не рассказывать. А то чего доброго Илья снова в обморок грохнется, уж больно он впечатлительный.

Ближе к вечеру на плоском горизонте возник дивный замок. Странное строение, тревожное.

— Ух ты! — восхитился Муромец. — Никогда еще ничего подобного я не видывал.

Над башнями замка кружили какие-то птицы, и, подъехав ближе, русичи поняли, что это воронье.

— Дурное место! — поежился Илья, шмыгая носом.

— Да тебе, похоже, все дурное, — презрительно бросил Степан. — Все тебя пугает, все тебе не нравится. Понятное дело, на печи было безопасней, хотя и она могла в любой момент от старости развалиться…

Замок опоясывал глубокий защитный ров.

Русичи спешились и, подойдя к краю ямы, заглянули вниз. Заглянули и ахнули от изумления.

Все дно узкого защитного рва было усеяно останками всевозможных диковинных механизмов. Были тут и точные копии черного всадника, которого Степан с Ильей повстречали в степи. Чуть дальше лежал наполовину разобранный Змей Горыныч, из спины которого торчали непонятные ржавые железяки.

Колупаеву даже показалось, что он увидел механического двойника князя Всеволода, но, возможно, это ему попросту померещилось.

Неожиданно ожил огромный перекидной мост.

От внезапно раздавшегося скрежета Муромец побледнел и чуть не свалился в глубокий ров. Степан вовремя ухватил богатыря за толстый ремень.

Перекидной мост опускался медленно, с тоскливым скрипом.. Затем с глухим стуком он уткнулся в промерзшую землю и окончательно затих.

— По-моему, нам ненавязчиво предлагают зайти, — задумчиво изрек кузнец, которого невидимые хозяева замка страшно заинтриговали.

— Не стоит этого делать, ой не стоит, — недовольно пробурчал Илья, пятясь к телеге.

— Э… брат, — покачал головой Колупаев. — Так не пойдет! Ты ведь сам за мной устанавливать справедливость увязался, так что не ропщи. Грех не воспользоваться таким гостеприимным приглашением.

И кузнец без колебаний ступил на мост.

Тяжело вздохнув, Муромец нехотя потащился за своим неугомонным спутником.

Во дворе замка царил ужасающий бардак.

Громоздившиеся по углам механизмы вообще было трудно описать. Во всяком случае, ничего похожего Степан раньше ни разу не видел. Даже за окияном не создавали таких жутких железных каракатиц. Для чего сей хлам можно было использовать, оставалось непостижимой загадкой.

Одна из махин очень живо напомнила кузнецу диковинную птицу, но поверить в то, что это могло когда-то летать, было решительно невозможно.

Пройдя через двор, русичи очутились перед приоткрытой окованной железом дверью, ведущей скорее всего в недра замка.

— Может, я тебя здесь подожду? — робко предложил Муромец, но, наткнувшись на полный презрения взгляд Колупаева, с обреченным видом проследовал за ним.

— Ау, есть здесь кто? — осторожно поинтересовался кузнец, и гулкое эхо еще долго металось внутри непонятного строения.

Коридоры, лестницы, замысловатые колонны. Похоже, архитектором жилища был не иначе какой-то безумец. Многие лестницы никуда не вели, обрываясь в зияющую пустоту. Потолки то низко нависали над головой, то стремительно уходили ввысь, скрываясь в непроглядной черной тьме.

Запросто заблудишься в такой громадине. И сыро, как в фамильном склепе.

Внезапно от одной из стен отделилась угловатая тень и, заступив богатырям дорогу, медленно, с противным скрипом поклонилась. Степан присмотрелся. Это был тот же самый черный рыцарь, что давеча на них напал. Или не тот же самый, а точная его копия.

Сзади с грохотом повалилось что-то неимоверно большое и тяжелое.

Кузнец обернулся.

Муромец снова лежал во временном героическом обмороке. Падая, бедняга головой проделал огромный пролом в стене замка. Из кривой дыры струйками вилась серая пыль. Сколько же ентому строению лет?

— Прошу вас следовать за мной, — вежливо попросил черный рыцарь. — Кукольный Мастер ожидает вас в пиршественном зале.

— Но… — Степан в замешательстве развел руками. — Но мой друг…

И он со злостью посмотрел на бесчувственного Муромца.

— О нем позаботятся, — с некоторым скрежетом в голосе пообещал рыцарь. — Ни о чем не беспокойтесь. Вы гости Кукольного Мастера. Следуйте за мной!

Пожав плечами, кузнец подчинился. Уж больно распирало его врожденное любопытство.

Что за Кукольный Мастер? Никто никогда о таком слыхом не слыхивал. Диковинное место эти Чертовы Кулички. Дальше Заколдованного Леса практически не изучено. Зря, конечно, что не изучено. А все лень жителей земель расейских, да и трусость в немалой степени виновата. Вот и не ведают, какие чудеса под самым, можно сказать, боком творятся.

Несколько переходов, повороты, лестницы. Колупаев в жизни бы не смог повторить этот путь в обратном направлении, наверняка заблудился бы.

Весь этот длинный, унылый в своем однообразии поход закончился в огромном зале, где за длинным столом сидел совершенно безумного вида седой старикашка в сером балахоне и, судя по всему, с аппетитом обедал.

— Ага! — радостно воскликнул он при виде Степана. — Незваные гости! Первые за двести с лишним лет. Добро пожаловать в мою скромную обитель!

— И тебе здоровья желаю, мил человек! — Кузнец неуклюже поклонился — Благодарю за оказанное гостеприимство.

— Да ладно, пустяки! — замахал ручонками старик. — Я Кукольный Мастер, отшельник. Живу вот на самом краю, бобылем, так сказать. Слежу за Северным Куполом Полусферы.

— За чем следишь?!! — Брови Колупаева медленно полезли на лоб.

— Да зачем тебе это? — усмехнулся Кукольный Мастер. — Тем, кто мало знает, спокойней живется, разве не так?

— Да вроде так, — согласился Степан.

— Садись за стол, чего стоишь, — гостеприимно предложил старик. — В ногах правды нет, тем более сапожки, я вижу, у тебя необычные.

— Волшебные! — уточнил Степан.

— Волшебные? Ну да, совсем забыл, дурак старый, ведь это у вас так именно и называется. Волшебные, значит, ладно. А где же твой могучий спутник? Я из окна замка смотрел, вас вроде как двое было.

Кузнец только рот открыл для пояснения, как в обеденный зал, громко вышагивая, ступили два черных рыцаря, неся на деревянных носилках бесчувственного Илью Муромца. Рыцари несли богатыря без особой натуги. Но оно и понятно, они ведь механизмы.

— Сгрузите здесь у стола! — скомандовал Кукольный Мастер, и рыцари, опустив Илью на пол, безропотно удалились.

— Что это с твоим другом, может, болен чем? — участливо поинтересовался старик, перегибаясь через стол и заглядывая в умиротворенную физию богатыря.

— Нервишками слабоват, — попробовал оправдать негероическое поведение спутника Колупаев. — Тридцать три года проспал в летархии греческой.

— Тридцать три года, говоришь? — Кукольный Мастер хитро прищурился. — Гм… забавный случай. А он, случайно, не во льду все это время проспал? Не в анабиозе?

— Не-а, — ответил Степан. — Наоборот, в тепле на печи дрых.

Ловко выбравшись из-за стола, старичок поднес к мясистому носу Ильи какой-то маленький пузырек.

Муромец громко чихнул.

Кузнец тем временем заглянул в тарелку владельца замка и с ужасом увидел в ней железные шестеренки да мелкие блестящие гвозди.

— Вставай, касатик. — Старик легонько потрепал Илью по щеке. — Проснись, герой!..

Муромец очнулся.

— Папаня! — нежно пробасил он, с умилением глядя на старичка.

— Э… нет. — Кукольный Мастер сухонько рассмеялся. — Вон мои детки, механические…

И он указал на стоявших вдоль левой стены обеденного зала железных чурбанов. Кого здесь только не было, прямо жуть брала от этих механических страхолюдин. Некоторые очень живо напоминали кустарные пародии на людей, другие и вовсе были лишены человеческого подобия, имея по четыре, а то и по восемь крепких рук, заканчивавшихся железными клешнями.

Старик щелкнул пальцами, и чурбаны, тут же придя в движение, перестроились, став в два ряда.

— Вот, от скуки их создаю, ради забавы, — пояснил он испуганно моргающему Муромцу.

— А мы одного такого в степи встретили, — сообщил Колупаев, не переставая таращиться на кошмарный обед хозяина замка. — На коне. Он на нас напал! И мы его… ну в общем… того…

— Вывели из строя?!! — с непонятным весельем догадался Кукольный Мастер.

— Ага! — кивнул Степан. — Извиняй, мил человек.

— Да какие проблемы? — Старик снова рассмеялся. — У меня этих железных чурбанов тьма. Не знаю уже, куда их и девать. То был один из моих дозорных, они все у меня немного сумасшедшие, так сказать, с небольшим брачком. Простите великодушно, если он причинил вам некоторые неудобства.

— Ничего себе неудобства! — проворчал Муромец, тяжело поднимаясь с пола.

— Да ладно, чего уж там. — Кузнец неодобрительно посмотрел на Илью.

— Ну что ж, к столу, к столу, гости дорогие. — Кукольный Мастер довольно потер ладошки. — Буду потчевать вас своим любимым блюдом. Прошу попробовать салат «Крах технологической цивилизации».

По знаку старика две механические страхолюдины, изображавшие мужиков с собачьими головами, аккуратно поставили перед русичами тарелки, полные всяких железных фиговин.

«Да этот ненормальный ко всему еще и людоед?!! — с отвращением подумал Степан. — Ест свои же изделия. Чертовщина, да и только!»

Но никакой опасности от безобидного старичка не исходило. Во всяком случае, волшебные сапоги вели себя совершенно спокойно, и уже одно это говорило, что бояться им с Муромцем пока нечего.

— Как я понял, вы держите путь к Краю Земли, — кивнул старик, отправляя себе в рот маленькое зубчатое колесико.

То, что его гости не ели, Кукольного Мастера совсем не смущало. Похоже, ничего другого он от них и не ожидал.

— К Краю Земли? — переспросил Колупаев и зачем-то утвердительно кивнул.

Сказать, что они с Ильей направляются в славный град Новгород, у него почему-то язык не повернулся.

— Пустая затея, — с хрустом перетирая зубами железное колесико, махнул рукой старикашка. — Там решительно не на что смотреть, поверьте мне на слово. Нет, не подумайте, я вовсе вас не отговариваю. Просто… как бы это сказать. Вам сие совсем ни к чему. Ну, увидите вы Ерихонские трубы, ну а дальше что?

— Ерихонские трубы?

— Ну вот, я уже замечаю в ваших глазах жгучее любопытство. Ладно, не стану вас больше отговаривать. Но Край Земли не место для… м… м… непосвященных. Туда вход разрешен лишь техническому персоналу!

Услышав незнакомые слова, Степан насторожился.

Что-то ему в этих словах очень сильно не понравилось. Не то интонация, с какой они были произнесены, не то… К сожалению, все сразу же вылетело из головы, и потому как следует подумать о непонятных словах кузнец не успел. Открыв рот, он увидел, как впавший в состояние временной невменяемости Илья Муромец с задумчивым видом заправского гурмана кладет себе в рот небольшое железное колесико.

— КУДА?!! — только и успел выдавить из себя Колупаев, но было поздно.

Раздался подозрительный хруст. Муромец поморщился.

— По-моему, я сломал себе зуб! — смущенно заявил он, выплевывая колесико на пол.

Внезапно Кукольный Мастер дернулся и с недовольным видом развязал на груди тесемки своего странного серого балахона. Раздалось тихое жужжание, и из груди старика вырос небольшой квадратик, усеянный светящимися выпуклостями.

Закатив глаза, Муромец попытался в третий раз грохнуться в обморок.

— Не сметь!!! — гневно взревел Степан, и богатырь падать в обморок передумал.

— Извините, — хрипло произнес Кукольный Мастер, тыкая пальцами в светящиеся синим выпуклости. — Батареи немного сели, давно не заряжался.

С тихим жужжанием часть груди старика медленно стала на место.

— М… м… м… О чем это я?

— О Крае Земли! — дрожащим голосом напомнил Колупаев, надеясь, что все происходящее ему попросту снится.

— Ах да, Край Земли! — весело подхватил Кукольный Мастер. — Что ж, пожалуй, я вас туда провожу.

Пашка Расстебаев сидел в густых камышах и от нечего делать швырял мокрой галькой в противно квакающих поблизости лягушек.

Сырость у речки была необыкновенная. Ноги у знаменитого расейского смутьяна тут же промокли, да еще комары одолевали, словно были близкими родственниками какого-нибудь Кощея Бессмертного.

Заокеанский агент все не шел, но оно и понятно, воевода по ярмарке шастает, лучше с тайной встречей повременить.

— Ква-ква-а-а-а… — раздалось неподалеку.

Пашка прищурился и со всей силы шмальнул камнем на звук.

Кто-то ойкнул, послышались приглушенные ругательства. Расстебаев испуганно огляделся.

Куда бежать?

Ну, разве что вплавь.

Камыши зловеше зашуршали, и к условленному месту вышел красный как рак агент Шмалдер.

— Ты что, кретин, совсем офонарел?!! — гневно прокричал он, потирая ушибленное колено.

Заокеанский акцент агента исчез, как по мановению волшебной палочки. Строить простака перед Расстебаевым Шмалдер считал ниже своего достоинства.

— Искренне извиняюсь. — Пашка дурашливо поклонился. — Я вообще-то целил в жабу.

Фраза прозвучала более чем двусмысленно, но Шмалдер пропустил ее мимо ушей.

По-деловому открыв свой заветный саквояжик, он протянул Расстебаеву солидный мешочек с золотом, во много раз превышавший по размерам и весу тот мешочек, который совсем недавно был передан князю Буй-туру Всеволоду.

Пашка алчно заграбастал деньги и, развязав тесемки, принялся дотошно их пересчитывать.

Шмалдер криво усмехнулся:

— Я хоть когда-нибудь тебя обсчитал?

— Нет, — честно ответил Расстебаев. — Но такая уж у меня вредная привычка — монеты пересчитывать.

— Ну считай-считай…

Осторожно раздвинув камыши, Шмалдер внимательно оглядел противоположный берег речки, на котором татары сушили обгоревшую во время ярмарочной забавы одежду.

Вид у татар был умиротворенный, стало быть, засады не предвидится. Да и кто их с Пашкой выслеживать-то будет? На этой Руси такой бардак и раздрай, что можно шпионить не скрываясь, суя свой любопытный заокеанский нос во все возможные щели.

Маниакальная мнительность была у Шмалдера в крови, недаром же он считался одним из лучших секретных агентов Америки.

— Слышал, что новое Вече скоро собирается? — спросил Шмалдер, когда Расстебаев закончил пересчитывать новенькие монеты.

— Понятное дело, слыхал! — подтвердил Пашка. — Все об этом только в последнее время и толкуют.

— А почему в этом году не в Новгороде собираются, а в Кипише каком-то? — подозрительно щурясь, поинтересовался секретный агент.

— Ну, это объясняется довольно просто. — Расстебаев протяжно зевнул. — Так уж в этом году совпало, что в Новгороде проводятся выборы ентого… как же его… м… м… городского головы!

— Губернатора! — догадался Шмалдер.

— Ну, типа того. У них же там сплошная дерьмократия. Совет бояр городом правит, ни тебе князя, ни дружины. Равенство и свобода! Оттого там Вече ранее и проводили. Но вот в этом году пришлось перенести общерасейское собрание в Кипиш.

— Не нравится мне все это. — Секретный агент нервно сплюнул в речку. — А что это за Кипиш, знаешь?

Пашка в ответ пожал плечами:

— Я лично никогда там не был. Где-то на границе с Тьмутараканью он стоит, у огромного озера. Князья в этом году очень решительно настроены, многие приедут. Даже хан Кончак заглянуть обешал!

— Плохо работаешь, Павлуша. — Секретный агент покачал головой. — Хреновый из тебя смутьян! Царь Жордж тобой недоволен, не против тех ты народ настраиваешь.

— Как это не супротив тех?!! — возмутился Расстебаев. — Как сами и велели. За что плочено, то и отрабатываю. Супротив верховной власти князей удельных выступаю, бояр и прочих… что вам от меня еще надобно?

— Да в том-то и дело! — Шмалдер снова с чувством сплюнул в сторону. — Вот скажи мне, почему каждый раз, когда ты подстрекаешь народ к свержению власти, у вас бьют иудеев?

Пашка ухмыльнулся:

— А вот ента задачка не из простых. Особое расейское мышление! Вам, мериканцам, ни в жисть этого не понять.

— Но почему именно иудеев?

— А кто их, скажи, вообще любит? — вопросом на вопрос ответил Расстебаев. — Вот у вас за окияном иудеи чем занимаются?

— Банкиры они у нас, — задумчиво ответил секретный агент. — Очень богатые люди, на их золоте и держится все наше царство.

— Ну а у нас они ростовщики и плуты, каких свет не видывал, — пояснил Пашка. — Да и не только их опосля моих речей бьют, но и татар, и половцев, ежели те, конечно, поблизости имеются. Такой уж народ расейский, нетерпимый к иноверцам, в особенности ежели те всю жизнь стараются на чужой шее ездить.

— Непостижимо! — Шмалдер горестно взмахнул руками. — Это просто непостижимо! Я отказываюсь что-либо понимать!

— Вот бы и не лезли сюда со своими деньжищами, — дерзко посоветовал Расстебаев.

— Ой, да кто бы говорил? — усмехнулся агент. — Руки-то от жадности у тебя так и трясутся, когда я в очередной раз золото привожу.

Пашка на это ничего не ответил, благоразумно решив промолчать.

— Ладно, — сказал Шмалдер, хлюпая сапогами по жидкой грязи. — Как ты оцениваешь в этот раз исход Веча?

— Как пить дать снова не договорятся! — особо не раздумывая, ответил Расстебаев.

— Ты в этом уверен?

— Уверен!

— У нас с Жорджем сложилось несколько иное мнение.

— Но вы сами-то посудите. У вас ведь там ребята головастые в царском Белом Тереме сидят, эти, как их… паралитики…

— Аналитики, — недовольно поправил смутьяна агент.

— Ну… не важно. Если кто и способен Русь объединить, так это только Буй-тур Всеволод. Но ленив он невероятно, даже половцам многое с рук спускает.

— Но ведь он же женат на…

— Да не важно, на ком он женат. В жизни он с другими удельными князьями не договорится. Из зависти аль из упрямства. Да с тем же братом Осмомыслом. Не любят они друг друга с детства. А в молодости и вовсе друг дружку чуть не порешили из-за девки одной грудастой. Можно сказать, кровные враги. Так что передай своему Жорджу, что у нас в этом плане все… как там у вас говорят… все у'кей!

— Я-то передам, передам, не беспокойся. — Шмалдер обнажил хищные, как у акулы, зубы. — Но если что не так пойдёт, мы с тебя с первого спросим.

— Ой, напужал ежа голой задницей, — притворно ужаснулся Пашка и, засунув руку в правый карман штанцов, скрутил заокеанскому агенту славный расейский кукиш.

— В общем, я тебя предупредил, — бросил напоследок Шмалдер. — Чем скорее ты отработаешь новое золото, тем быстрее получишь еще…

Обозрев для верности по-прежнему расслабленно отдыхающих на противоположном берегу побитых воришек, секретный агент бесшумно растворился в камышах.

— Сволочь, — злобно прошипел вслед скрывшемуся американцу Расстебаев, с ненавистью сверля взглядом камыши.

Желание выбросить заокеанское золото в речку было велико. То-то местный Водяной обрадуется! Но монеты можно было потратить и с большей пользой.

Подтянув потуже пояс, Расстебаев как положено досчитал до ста, огляделся и стал не спеша выбираться из камышей.

Черные рыцари, несшие Кукольного Мастера в паланкине, с лязгом остановились.

— Все, дальше я с вами не пойду. — Старик виновато развел руками.

Колупаев с Муромцем не возражали, а Буцефал, так тот и вовсе обрадовался, ибо железные живые чурбаны его до жути пугали.

Унылая степь тонула в клубящемся белом тумане, из которого время от времени налетали порывы холодного ветра.

— Пар от резервуаров с горячей водой, — стал пояснять Кукольный Мастер. — Они питают речки и озера, так что ничего не бойтесь. Да! И еще одно. Будьте осторожны, когда приблизитесь к Ерихонским трубам. Там паразиты какие-то непонятные в последнее время развелись. Я так и не смог их ничем вывести. Радиация ведь высокая! За несколько столетий и не такое мутировать может.

— Как, как ты сказал?!! — в замешательстве хрюкнул Муромец.

— Моя проблема в том, что я слишком много болтаю, — улыбнулся старик. — Причем болтаю явно лишнее. Извините старца, совсем я без общения с людьми живыми одичал. Мои собеседники ведь куклы механические. Никакой от них радости.

— Ну, прощай, мил человек. — Колупаев натянул поводья. — Спасибо тебе за все.

— Да чего уж там, не стоит благодарности, — смутился Кукольный Мастер.

Буцефал резво поволок телегу вперед, подальше от жутких черных механизмов. Белый туман впереди внушал конячке куда меньше опасений. В общем-то зря, конечно. Мало ли что там скрывается?

Илья Муромец так кузнецу и сказал:

— Не пойму, на кой ляд мы едем к Краю Земли, когда нам надобно в Новгород? И чего ты там, Степан, забыл? Трубы Ерихонские? А ведь это может быть опасно. Старик-то не в своем уме, к тому же, судя по всему, и не человек он вовсе. Наверняка в ловушку нас заманивает.

Колупаев невозмутимо продолжал править лошадью.

— Ежели хочешь, можешь спрыгнуть с телеги и вернуться, — предложил он.

Муромец оглянулся.

Туман теперь клубился и позади. Так и заблудиться можно ненароком, а то и наткнуться на очередного дозорного из свиты седовласого безумца.

— Нет уж, — пробурчал Илья. — Ищи дураков.

Степан торжествующе улыбнулся, но Муромец этой улыбки не видел, поскольку никак не мог вытащить дрожащими руками из ножен булатный меч. Мало ль чего на ентом Крае Земли с ними могет приключиться.

— Ты, Илья, главное ничего не боись, — подал голос кузнец. — Мы долго задерживаться здесь не будем. Глянем краем глаза на эти Ерихонские трубы, и обратно. Где мы еще такие чудеса увидим? Кто знает, может, другого случая повидать Край Земли больше и не представится.

— Да видал я этот Край Земли знаешь где?.. — веско бросил Муромец, но не закончил, мрачно нахмурившись.

Туман тем временем постепенно истаивал под мощными порывами ветра. А через некоторое время русичи услыхали ровный размеренный гул.

Видно, совсем близко уже были Ерихонские трубы эти.

ГЛАВА 9

в которой много чего происходит

И вот скрывавший перспективу туман рассеялся окончательно, и русичи увидали…

Да, это трудно передать словами. Одно было ясно — вот он, Край Земли!

— Понятно теперь, о каком-таком куполе толковал Кукольный Мастер, — прошептал Колупаев, дивясь чуду чудному.

От одного конца горизонта до другого тянулась гигантская мутная, словно заморский сосуд с первачом, стеклянная стена. Или слюдяная, или… из чего там она была изготовлена. Дивный материал, не людских рук творение.

Полупрозрачная стена уходила высоко в хрустально чистое синее небо, и сказать с точностью, где там наверху облака, а где их отражение от закругляющегося купола, было совершенно невозможно.

Пытаться разглядеть что-то за Преградой — зря тратить время. Если на ту сторону и можно проникнуть, то только через Ерихонские трубы, которые гигантскими перстами вырастали из чудо-стены.

Русичи подъехали ближе.

Степан покосился на свои волшебные сапоги.

Сапоги молчали. Правый немного жал, но это с ним иногда случалось, ничего, пройдет.

Ерихонских труб было невиданное множество, и все они терялись вдали, куда уходила прозрачная Преграда. Многие из них казались мертвыми. Некоторые утробно гудели, гоня из себя либо холодный, либо горячий воздух. Подходить к трубам близко было опасно, воздушный поток вполне мог сорвать с телеги и переломать богатырям все кости.

Кузнец осторожно подвел повозку к ближайшей «безмолвствующей» трубе. Внутри у нее имелся огромный трехлопастный винт, какие можно видеть в деревнях на крышах домов. Но то были крохотные флюгера, а это…

— Сейчас как завращается, — предупредил Муромец, но Степан его не слушал.

Немое восхищение рисовалось на его лице, восхищение перед гением невиданной машинерии. Хотя в словах Ильи был некоторый смысл. Многие трубы вдруг совершенно беспричинно затихали и через некоторое время снова принимались утробно гудеть, нагнетая горячий или ледяной воздух.

Кузнец спрыгнул с телеги.

— Только не говори мне, что ты хочешь туда забраться! — с содроганием в голосе произнес Муромец, и от ужаса бедолагу слегка перекосило.

Колупаев не ответил. Он уже привык к постоянному брюзжанию бестолкового спутника. За пока еще мертвыми лопастями гигантского винта клубилась непроглядная чернота.

Степан вошел в трубу.

Его шаги гулко отражались от круглых стен. Из темноты веяло целым букетом незнакомых запахов. Настолько незнакомых, что кузнец, не сдержавшись, громко чихнул.

Муромец, сиднем сидевший на телеге, схватился за сердце.

Вытерев покрасневший нос, Колупаев прислушался.

Да, точно, он не ошибся. Из недр Ерихонской трубы доносился странный шуршащий звук, нараставший с каждым мгновением.

Сапоги Степана дернулись, внезапно ожив. Кузнец выругался и уже наклонился было, чтобы скинуть обувку, но сапоги оказались не дураки. Резко развернув хозяина, они легко понесли его вон из трубы.

— Что, опять?!! — в ужасе вытаращил глаза Муромец. — Стой, сволочь, не оставляй меня здесь!!!

Сделав над собой совершенно немыслимое усилие, сапоги Колупаев все ж таки развернул, забегав вокруг телеги с вопящим Ильей.

— Не боись! — на ходу прокричал Степан. — Я с тобой!

Но Муромец уже не смотрел на Колупаева. Ошалело тараща гляделки, богатырь как завороженный уставился на выкатывающиеся из Ерихонской трубы желтые кругляши.

— Навьи колобки! — в ужасе прохрипел Илья, судорожно хватаясь за ворот кольчуги, в которой богатырю стало неимоверно тесно.

— А я думал, это все выдумка! — прокричал кузнец, которому удалось скинуть с ноги левый сапог.

Прыгая в оставшемся правом, Степан выглядел довольно курьезно. Наверное, Муромец здорово бы над ним посмеялся, коль не внезапное нападение Навьих отродий.

Упав на задницу, Колупаев скинул наконец и правый сапог. Отряхнулся, встал на ноги и с безмерным удивлением увидел, что сапоги как ни в чем не бывало резво удирают по равнине, прочь от приближающихся исчадий.

— А ну-ка одолжи мне свое рубило, — попросил Степан, пытаясь отобрать у остолбеневшего Ильи булатный меч. — Да отпусти же ты рукоять, орясина болотная!

Муромец отпустил.

— Ех! — Кузнец с усмешкой ринулся на колобков.

Слава лешему, тех было немного, около десятка. Буцефал лежал в обмороке. Что ж, тем лучше, мешать не будет.

— Ешкин кот! — взревел Колупаев и ловко разрубил сразу двух исчадий.

Колобки тут же изменили тактику, взяв Степана в зубастое кольцо. Ну прямо хоровод какой-то получился. Остервенело обкусывая ногти, Илья с трепетом наблюдал за поединком.

Колобки, злобно рыча, медленно, но неотвратимо сжимали кольцо.

— Ух! — Колупаев подпрыгнул, со свистом опуская меч на край зубастого круга.

Еще два исчадия с чавкающим звуком раздвоились, остальные же, видимо решив не рисковать, бросились наутек.

— Эхе-хех! — потряс над головой мечом Степан. — Я обратил колобков в бегство!

— Нет, не ты!!! — сдавленно просипел из телеги синий от ужаса Муромец, тыча дрожащим пальцем за спину кузнеца.

Колупаев обернулся.

Огромный винт «спящей» Ерихонской трубы начал медленно проворачиваться вокруг своей оси.

— Буцефал! — Степан затряс обморочную лошадь, вцепившись ей в гриву. — Буцефал, очнись!!!

— На, держи! — Илья протянул кузнецу маленький черный пузырек.

— Что это?!!

— Зелье волшебное! Меня им Кукольный Мастер в себя приводил!

— Но как же ты?..

— Да украл, понятное дело. Скорее!

Колупаев нервно откупорил волшебный пузырек и сунул его под нос лежащей конячке.

Буцефал зашевелил ноздрями, дернул задними копытами и, громко заржав, вскочил на ноги.

В спину русичам ударил поток все усиливающегося горячего ветра.

— Но-о-о, пошел, пошел!!!

Дважды уговаривать конячку не пришлось. Буцефал так припустил от проснувшейся Ерихонской трубы, что Степан еле успел запрыгнуть в телегу.

— Успели! — Муромец обессиленно повалился на дно повозки. — Ох не по мне такие приключения, ох не по мне.

Стрелой пролетев сквозь густой туман, они снова мчались по унылой степи.

— Сапоги! — прокричал кузнец, тормоша за могучее плечо расслабившегося Илью.

— Где?

— Да вон же, бегут!

— И впрямь сапоги!.. — выдохнул Муромец.

Оставляя за собой шлейф серой пыли, по степи мчались лакированные сапоги Колупаева.

— Уйдут окаянные! — в отчаянии воскликнул Степан.

— Дык что же делать?!! — Илья в замешательстве посмотрел на своего спутника.

Кузнец дернул себя за бороду и, порывшись под медвежьей шкурой, извлек оттуда небольшой охотничий лук.

— Испортишь, — покачал головой Муромец.

— Это навряд ли, — усмехнулся Колупаев, накладывая на тетиву длинную стрелу.

Буцефал по-прежнему несся как угорелый.

Земля была ровная, без камней и ухабов. Став во весь рост, Степан прицелился. Сапоги, почувствовав новую опасность, припустили пуще прежнего. Кузнец прищурил левый глаз и выстрелил.

— Неужто попал?!! — изумился Илья, видя, как беглые сапоги кувыркнулись в пыли.

— В яблочко!!! — торжествующе прокричал Колупаев, приструнивая Буцефала.

Лошадь встала на дыбы и, развернув телегу, нехотя приблизилась к поверженной обувке.

— Одной стрелой обоих!!! — восхитился Муромец.

— Учись, брат, пока я жив, — посоветовал Степан, спрыгивая на землю.

Кузнец обошел сапоги кругом, поднял их из пыли, выдернул стрелу. Дырки в голенищах мгновенно затянулись, не осталось даже маленького следа.

— Бесовское изделие! — прошептал Илья, неприязненно косясь на пойманных беглецов.

— Бесовское, но зато полезное! — усмехнулся кузнец, натягивая беглые сапоги.

Поспешно вернувшись в Сиверский удел (благо все на Руси было рядом), агент Шмалдер окольными тропами направился в местный лес.

По слухам в этом лесу недавно обитало Одноглазое Лихо, но нечисти секретный агент не боялся. Что ему нечисть, когда он не боится даже ужасных зеленых человечков, шныряющих над Америкой (а с недавних пор и над Русью) в своих удивительных блестящих полусфероидах.

Зеленые человечки, а вернее, их поиск и возможная поимка были для Шмалдера чем-то вроде маниакального хобби. Царь Жордж сие увлечение лучшего своего шпиона вполне поощрял, лишь бы не мешало оно Шмалдеру выполнять секретные государственные задания. Пока что оба занятия агенту удавалось совмещать с редкой виртуозностью… Войдя в лес, Шмалдер прислушался.

— Черный во-о-о-о-рон… — доносилось из лесной чащи, — что ж ты вье-о-о-ошься над моею го-лово-о-о-о-ой…

— Ага! — смекнул секретный агент, с ходу определив нужное направление.

Через несколько минут он оказался на месте.

Огромная «волчья яма» была прикрыта тонкими досками, поверх которых кто-то весьма искусно насыпал желтые осенние листья. Если бы не грустный хор нескольких десятков пропитых голосов, в жизни не найдешь.

— Ты добычи не дожде-о-о-ошься… — слаженно грянуло из-под земли. — Черный ворон, я не тво-о-о-о-ой…

Шмалдер покачал головой.

С «волчьей ямой» местные охотнички здорово погорячились. В такую ловушку можно запросто поймать выводок эфиопских элефантов, не то что волков каких-нибудь. Ясно, что для совсем иных целей яма создавалась, для антидерьмократических.

Секретный агент наклонился и, приподняв несколько досок, легко сдвинул их в сторону. Часть листьев посыпалась в открывшуюся темную дыру. Снизу неистово выматерились.

— Что, сидите? — крикнул Шмалдер.

— Сидим! — нестройно донеслось из ямы.

— Сейчас я вам лестницу спущу…

Открыв свой универсальный саквояж, секретный агент достал оттуда свернутую в моток веревочную лестницу. Осмотрелся. Прикрепил один конец к ближайшему дереву и ловко скинул моток в «волчью яму». Внизу снова выругались, видно, яма все же была не шибко глубокой. Лестница натянулась, и из-под земли появилась перекошенная физиономия первого дровосека.

— Целые сутки без выпивки, — пожаловался Шмалдеру незнакомый мужик и, кряхтя, выбрался на волю.

Через несколько минут все тридцать семь человек уже стояли, сминая в мозолистых руках шапки перед ухмыляющимся заокеанским агентом.

— Спаситель ты наш! — с благодарностью промычали лесные труженики. — Спасибо, что вспомнил.

Шмалдер коротко кивнул и передал одному из мужиков очередной мешочек с золотом.

— Это вам на опохмел!

Постные рожи дровосеков мгновенно просветлели.

— Как относитесь к объединению земель расейских? — поинтересовался Шмалдер, чинно заложив руки за спину.

— Враждебно, — ответил здоровый конопатый мужик. — Все, что князья ни делают, все тяжким грузом на плечи трудового народа ложится. Нам токмо хуже от этого.

— Значит, если что, будете выступать против?

— Понятное дело!

— Ну а с Всеволодом потолковать по душам не желаете? — Дровосеки переглянулись.

— О чем потолковать?

— Ну… к примеру, о том, почему это он вдруг распорядился всех вас в «волчью яму» посадить?

— Так это, значицца, он с нами такое сотворил?!! — гневно зароптали мужики.

— Ну а кто же еще, коль не он? — искренне изумился Шмалдер.

— А мы думали, это хан Кончак внезапно налетел, — задумчиво ответил конопатый. — Темно было, аки в дупле у дятла. Мы в лесу как раз на полянке выпивали, и тут бросились на нас со всех сторон невесть кто, мешки на головы нам понадевали. А очнулись мы уже под землей, в яме, значицца. Так это, выходит, Всеволод…

Секретный агент улыбнулся:

— Я бы на вашем месте не стал ждать, а прямо сейчас с князем и разобрался.

— Вот именно! — загомонили дровосеки. — Дело говоришь, брат.

— Ну, так чего же вы медлите?

— Долой! — неуверенно проблеял какой-то тщедушный дедушка. — Долой супостата!

— ДОЛОЙ!!! — тут же как по команде бодро взревели остальные, и, гневно размахивая кулаками, дровосеки бросились через лес в сторону княжьего терема.

— Домой не забудьте заглянуть, — прокричал им вслед Шмалдер. — Топоры забрать!

— Долой!!! — гулко неслось над лесом.

— Разделяй и властвуй, — ехидно произнес секретный агент и, весело насвистывая, направился в противоположную сторону.

Тем временем княжьи племянники Гришка с Тихоном, преследуемые Одноглазым Лихом, благополучно покинув Заколдованный Лес, выбрались к границам Чертовых Куличек.

— И что дальше? — спросил Тихон, привычно глядя через плечо, не ковыляет ли на опасном от них расстоянии сумасшедшая «красотка».

— Ежели воротимся в Сиверский удел, князь нас убьет, — решительно ответил Гришка. — Хорошо бы до зимы где-нибудь пересидеть, а зимой виселица замерзнет, тогда можно и воротиться.

— Но ведь все равно настанет весна! — возразил Тихон. — Может, все-таки сейчас вернемся, покаемся, пока не поздно. Так, мол, и так, искали летописца, да не нашли. Глядишь, у Всеволода настроение хорошее будет, может, и помилует.

— Нет, возвращаться нам никак нельзя, — упрямо гнул свое Гришка. — Разве ты забыл, что за нами Лихо Одноглазое по пятам идет. Приведем его обратно в Сиверский удел — считай покойники.

— Точно, — согласился с братом Тихон, усиленно соображая, как же им быть.

По всему выходило, что в Новгород надобно идти, и чем скорее, тем лучше.

Но на своих двоих, понятное дело, далеко не уйдешь. Срезать-то путь дальний через Чертовы Кулички не удалось.

Вышли добры молодцы на широкую дорогу и стали ждать, может, кто проедет. Судя по свежему навозу, то тут, то там валявшемуся в пыли, дорога была наезженная.

И действительно, через некоторое время услыхали княжьи племянники конское ржание. Вслед за ржанием появилась и сама телега. Странная,. что и говорить, тележка: маленькая, груженная какими-то непонятными коробами. Конь рыжий в черных подпалинах, на козлах мужик тоже рыжий в яркой цыганской рубахе. Правый глаз перевязан, на голове черный платок, завязанный по-лихому на затылке.

Особенно Гришке с Тихоном не понравился этот перевязанный глаз. Сразу же вспомнилось преследующее их Лихо, которое тоже, как известно, было одноглазым. Ничего хорошего от такого человека ждать не приходилось.

Тихон поднял было руку, чтобы остановить телегу, но вовремя передумал. Однако рыжий мужик сам притормозил повозку, как только заприметил княжьих племянников.

— Никак дружинники Буй-тура Всеволода! — радостно воскликнул он.

Гришка с Тихоном оторопело переглянулись. Этого одноглазого они видели впервые в жизни. Откуда же он их знает?

— Куда путь держите? — спросил рыжий, со странным прищуром осматривая ратные кольчуги молодцов.

— В Новгород великий! — не очень дружелюбно отозвался Гришка.

— Ежели хотите, могу подвезти, — предложил мужик, — мне по пути. Одному вот ехать скучно, а в компании хоть какое-то да развлечение. Тем более что у меня балалайка есть.

Братья заколебались. Балалайка?!! У лихого человека? Енто навряд ли. Балалайка всегда русскому человеку внушала только доверие. Злодей играть на этом инструменте никак не мог. Злодеи по большей части играли на сопилках разных или на губной гармонике.

— Что ж, подкинь нас, коль тебе по пути, — принял решение Гришка, и они с Тихоном забрались на телегу и устроились между плетеными коробами.

— А ты куда путь держишь, мил человек? — спросил для приличия Тихон, когда повозка тронулась с места.

— К эллинам, в греческие земли, — ответил рыжий. — Товары заморские скупать.

— Так ты купец, что ли? — Мужичок на козлах усмехнулся:

— Купец? Ну навроде того.

Ох, и не нравился Тихону этот перевязанный глаз. Но отказываться от помощи, когда ее тебе за просто так предлагают, глупо. Хотя чтобы на Руси кто-то за просто так кому-то помогал? Бывают, конечно, чудеса. Только что-то не верилось Тихону в эти самые чудеса, оттого и держал он правую руку на булаве, зорко поглядывая по сторонам.

Но сия предосторожность, как выяснилось впоследствии, мало чем непутевым братьям помогла.

Степь стала заканчиваться, и впереди снова замаячил черный лес.

— В лес заезжать не будем, — решил Колупаев, легонько разворачивая Буцефала. — Поедем вдоль опушки, глядишь, на дорогу какую наткнемся.

— А вот это правильно! — обрадовался Муромец. — Нечего нам в том лесу делать, и так страху натерпелись. У меня теперь сон пропал на ближайшую неделю.

— Экий ты, братец, нервный!

— Дык тебе легко говорить. А я об Навьих колобках лишь сказки в детстве слыхивал. Откуда мне было знать, что они на самом деле существуют.

— Существуют, братец, еще как существуют. И не такая пакость в землях русских водится. Взять, к примеру, тех же бояр или половцев.

— Бояр? — удивился Илья. — Каких еще бояр?

— Ну как же? — Степан озадаченно потер лоб. — У тебя что, наступила послеанабиезная потеря памяти? Да-а-а-а… Русь ведь не всегда разрозненной была на махонькие удельные княжества. Раньше ведь она была единой! Все нас боялись. Половцы боялись, за окияном боялись, греки и ефиопы уважали. А нынче что?

— А что нынче? — подхватил Муромец, хрумкая кислым яблоком.

— А ничего, — ответил кузнец. — Развалилась Русь-матушка. Перессорились друг с другом князья расейские. Все, кому не лень, теперь ноги о нас вытирают. Совсем совесть, окаянные, потеряли. Совсем бояться перестали. Краинский удел вон окончательно обособился. До того краинчане обнаглели, что стали утверждать, мол, это от них, болезных, расейский народ произошел.

— Да ну?!!

— Вот тебе, Илья, и «да ну». Мол, мы, краинцы, всамделишные славяне, а расеяне да седорусы наши потомки. И бог Велес, по-ихнему, тоже якобы был краинцем.

— Велес?!!

— Он самый. На краинском языке вроде как грек ученый шпарил и сало жрал за трех хохлов-дураков. Вот так-то! Вы, расеяне, говорят, столько лет нас гнобили, не хотим теперь с вами никаких дел иметь. А кто их гнобил? Я до сих пор в толк не возьму. Все навроде мирно жили, как брат с братом, а потом бац… Нате вам, Велес был краинцем! И князь у них злой, ентот, как его, Богдан Шмальчук. Он у них не князем, а гетманом зовется. Говорит, у вас, расеян, никогда толка в государстве не будет. Все хотите как лучше, а выходит у вас как всегда. А ведь что мы, что они, едина кровь. Обидно это все, Илья, когда брат на брата крамолу нагоняет.

— Ну а бояре? — напомнил Муромец, громко отрыгнув.

— Ну а что бояре? — Колупаев грустно вздохнул. — Кому они теперь нужны? Остатки старой власти, когда Русь была еще единой. Они хотят сами без участия удельных князей земли расейские объединить, мечтатели новгородские.

— А отчего земли-то наши распались? — с совершенно невинным видом поинтересовался Илья, повергнув Степана этим вопросом в состояние шока.

Кузнец даже за голову взялся.

— Неужто и впрямь не знаешь?

— Не-а.

Ну что ты с этой орясиной богатырской поделаешь?

Видно, и впрямь части памяти во сне долгом лишился. Как же ты расскажешь ему все, да еще, по возможности, в двух словах.

— Правил тогда на Руси Великой царь один, Михайлом звали, — принялся объяснять Колупаев, хотя это была для него, как и для всякого русича, весьма больная тема. — Большой реформатор. С Мерикой вот дружил. Некоторые даже болтали, что он шпиен заокиянский, но енто, конечно, навряд ли. Решил этот Михаила однажды на всей Руси чудо-плод заокиянский, что кукарезой зовется, засеять. Все силы на это положил. Взошла кукареза по весне, а на вкус пакость пакостью. Начался голод, мор, война. Вот Русь после этого и распалась на удельные княжества.

— Дык а царь куда девался? — потер бычью шею Илья Муромец.

По лицу богатыря было видно, что сия тема глубоко ему безразлична. Просто он из вежливости хотел поддержать умный разговор, в котором сам ни лешего не смыслил.

— Сбежал царь тот за окиян, — снова горько вздохнул Степан. — Натворил на Руси дел, и был таков. А там его пригрели, теремом высоким наградили, золота дали, и было за что, такое мощное государство развалил! Енто же какой талант иметь надобно.

— Эге ж, — сладко зевнул Муромец и, кряхтя не менее сладко, потянулся.

Обогнули черный лес богатыри по дуге и вечером выехали к новой Преграде.

По всему выходило, что это все та же слюдяная стена, которую они видели на самом Краю Земли. Только вот Ерихонских труб тут не наблюдалось. И кабы не невзрачная избушка между Преградой и лесом, повернули бы Степан с Ильей обратно…

Как только они подъехали ближе, из избы тут же выбрался кряжистый маленький старичок в серой, длинной до пят рубахе и с зелеными волосами да зеленой бородой. Опирался старичок на кривую палку и очень резво спешил к незваным гостям.

— Никак сам Леший! — не поверил своим глазам Колупаев и даже на всякий случай несколько раз моргнул.

Муромец, как водится, тут же побледнел и, затравленно заозиравшись, попытался забраться под остановившуюся телегу.

— Куда? — Степан с неудовольствием ухватил богатыря за ногу.

— Ну, здравствуйте-здравствуйте, — скрипуче задребезжал Леший, с лукавой усмешкой глядя на то, как красный от смущения кузнец безуспешно пытается вразумить Илью Муромца.

— Вылезай, дубина! — гневно шептал Колупаев. — Не срами меня перед Лесным Владыкой…

Вблизи лицо Лешего оказалось усеяно забавными озорными веснушками зеленого цвета, как и волосы старика.

— Вижу, длинный путь расейские богатыри проделали, — продолжал Леший. — Страхов разных, наверное, на дороге натерпелись?

— Извини, Владыка, — виновато развел руками Степан. — Сам видишь, каков у меня попутчик. Может, хоть ты его успокоишь? Наотрез не желает из-под телеги вылезать. Вон конь даже нервничать начал.

— Отчего же не успокоить? — улыбнулся Леший, заглядывая под телегу. — Нехорошо, добрый молодец, я не желаю вам зла, я помочь вам хочу.

— Правда? — неуверенно донеслось из-за заднего колеса.

— Конечно, чистая правда! — кивнул Леший. — Меня сам Кукольный Мастер за вас просил. Помоги, говорит, славным богатырям, Лесной Владыка, в град Новгород по-быстрому попасть. Я вон даже заранее «скачок» для вас настроил. Завтра с утра уже можно отправляться.

— А что это такое, «скачок»? — изумленно поинтересовался Колупаев.

Чудные дела творятся! Ведь он Кукольному Мастеру даже словом не обмолвился о том, что они с Ильей в Новгород путь держат. Это что же получается, странный безумец читал чужие мысли? Либо, как Мудрая Голова, обо всем заранее ведал?

— Не волнуйтесь, вы сами все скоро увидите, — махнул рукой Леший.

Из-под телеги нехотя выбрался Муромец.

— Идемте в избу, — гостеприимно предложил Леший. — Дочка моя уже и на стол накрыла. Вы, видно, голодные с дороги?

— Голодные, Владыка, — подтвердил кузнец, — аки Иван Тугарин, купеческий сын.

И вся троица неспешно двинулась к избе, из каменной трубы которой валил весьма многообещающий дым…

Внутри избушки витали волшебные запахи свежих блинчиков с творогом, пирогов с капустой, славного медка и прочих не менее аппетитных лакомств. В желудках богатырей неистово заиграли гусляры.

— А вот и дочь моя, хозяюшка Кикимора, — представил гостям свое чадо Леший.

Муромец, как увидел Кикимору, так и остолбенел с челюстью отвисшей. Даже Степан и тот красоте юной молодицы подивился.

Стройная, высокая, ладная. По-домашнему короткая юбчонка демонстрировала прелестные ножки. Острые плечики, высокая грудь, белая аки эллинский мрамор кожа, тонкие пальцы на грациозных, словно лебяжьи крылья, ручках. Зеленые по пояс распущенные волосы и веснушки, как у отца, на прелестном личике молодицы вовсе не портили ее красоту, а лишь придавали ей неописуемую оригинальность. Слегка раскосые, желтые, как у кошки, глаза, брови полумесяцем…

— Ох! — выдохнул Илья, получив локтем от Колупаева в поддых.

— Что вылупился, орясина, за стол садись! — тихо прошипел кузнец, и русичи, чинно поклонившись хозяйке, уселись на удобные пеньки, в замешательстве глядя на уставленный лакомствами стол.

Немой вопрос читался на их лицах: с чего же начать?

Но тупиковую ситуацию быстро разрешил смекалистый Леший, ловко разливший по чаркам ароматную золотистую медовуху.

ГЛАВА 10

О чудесах невиданных да о похмелье тяжком

Кроме Лешего с дочерью в маленькой избушке обитали еще и два забавных домовенка — Потап и Ефимка. Домовенки очень резво помогали Кикиморе разносить закуски и убирать со стола пустые миски.

— Вот такая со мной приключилась история, — подвел итог своему длинному рассказу Колупаев, с неодобрением косясь на Муромца, который ел за десятерых дураков.

За окном избушки давно стемнело, и расторопные домовенки запалили по углам длинные лучины.

— Да-а-а-а, — протянул Леший, — значит, вот он каков, богатырь знаменитый Илья Муромец…

Илья в этот самый момент разрывал мощными челюстями жареную курицу.

— Спал, значит, ни сном ни духом ни о чем не ведывал, а подвиги за него, получается, ты, Степан, совершал.

— Ну не совсем за него, — поправил Лешего кузнец. — Я-то свои подвиги совершал, да особо о них не распространялся. Понятное дело, кому надо, тот знал, что есть такой на Руси странствующий истребитель всякой нечисти, но уж больно я… невзрачный, что ли. Не то что этот увалень, кровь с молоком.

И они с Лешим с интересом уставились на Муромца.

Богатырь, похоже, их беседу не слушал. Азартно закусив кончик языка, Илья вылавливал жирными пальцами из небольшой кадушки моченые яблоки. Домовенки Потап с Ефимкой наблюдали за ним с умилением, тихонько посмеиваясь и шепчась в уголке избы.

— Справедливость устанавливать — дело, конечно, хорошее, — кивнул Леший. — Но как ты теперь докажешь свою правду? С трудом мне верится, что летописец ентот захочет все переписать. Да и как ты теперь истории ратные перепишешь-то? Енто тебе ведь не княжеская грамота! Молва людская живет сама по себе, и ничего тута с этим не поделаешь.

— Ну что ж, — вздохнул Колупаев, — коль не удастся все исправить, так хоть выясню у окаянного, за каким таким лешим… ой прости, Владыка… за каким таким чертом он обделил меня славою ратной.

— Думается мне, что непросто будет этого писаку сыскать, — покачал головой Леший и, повернувшись к снующей у печки дочери, крикнул: — Эй, Кимка, неси еще медку, совсем в горле пересохло.

— Э нет, мне хватит, — уперся Степан, в голове у которого уже битый час гудели хмельные колокольца.

— Странные дела на Руси творятся, — продолжал Леший, — и не один я это замечаю. Штуки какие-то непонятные по ночам в небе летают, бесшумные, аки филины.

— Может, то Баба Яга в ступе на шабаш шныряет, — удивленно взметнув брови, предположил кузнец.

— Да это навряд ли, — усмехнулся Леший. — У Ежки свое расписание. Раз в неделю на Лысую гору летает. Да и гудит ее ступа, как шмель в дождливую погоду. Нет, енто что-то другое.

— Ну, тогда Змей Горыныч.

— Последнего Горыныча Кукольный Мастер собрал пять лет назад, дабы тьмутараканчан распоясавшихся попужать. Да и ты, Степан, помнится, двоих покалечил. Нет, не Горыныч это, а то, что совсем не принадлежит нашему миру.

— Жуткие разговоры ты, отец, ведешь, — с укоризной вмешалась Кимка. — Гости поди давно спать хотят, а ты их на сон грядущий жутиками пугаешь.

— Да ладно тебе, доча. — Леший ласково улыбнулся. — Сейчас еще медку примем для крепкого сна…

— Ты говорил, что поможешь нам добраться до Новгорода, — напомнил Колупаев, пиная под столом клюющего носом Муромца. Было бы совсем уж неприлично, ежели богатырь взял бы да и свалился сейчас физией прямо в соленые грибочки.

Леший кивнул.

— Еще ты говорил о каком-то «скачке», что это вообще такое?

— Ага, — оживился Лесной Владыка, — Славная тема для разговора. Сложно непосвященному объяснить, но я попытаюсь.

Леший прокашлялся.

— Ты, думается, знаешь, что земля наша плоская. Сверху над ней прозрачный Купол, как опрокинутая чаша, небо, значит. Кем это все создано, неведомо. Но не краинцами, это уж точно, что бы они там в приступе острой национальной вражды ни утверждали. Кукольный Мастер вот знает, но не говорит, шельмец.

Лесной Владыка приложился к медку, крякнул и обтер рукой зеленую бороду, так и норовившую влезть в какой-нибудь салат.

— Есть на нашей земле особые места… я называю их Проходами, хотя Кукольный Мастер их величает как-то по-иному. Так вот эти самые Проходы предназначены для того, чтобы как можно быстрее по земле расейской передвигаться. Понятное дело, не все об этом знают, а лишь посвященные. Вот я, например, Водяной главный и кое-кто еще.

— Ну, а «скачки»? — хмыкнул Степан.

— Вот эти самые быстрые перемещения из одного места в другое мы и называем «скачками», — разъяснил Леший. — Завтра утром вы все сами увидите. Будете у Новгорода за одно мгновение.

— А енто не опасно? — пробурчал Илья Муромец, казавшийся на первый взгляд совершенно ко всему безучастным.

— Нисколечки, — улыбнулся Лесной Владыка. — Ясное дело, ощущение необычное. Но поверьте мне на слово, я ведь не раз пробовал, очень удобная штука.

— Ну, все-все, спать, — притворно хмурясь, прикрикнула Кимка на не в меру разрезвившихся с веником домовенков.

Потап с Ефимкой просьбе не вняли, продолжая кувыркаться по полу избы. Тогда Кикимора взяла в руки кочергу и загнала расшалившуюся нечисть под печь, где было тепло и уютно. Через пару минут из-под печи послышалось тихое сладкое посапывание.

— Ну что ж, и нам пора. — Леший встал из-за стола, доставая из кармана рубахи ореховую трубку. — Пойду-выйду во двор, траву-мураву покурю, да все ли готово для утреннего «скачка» проверю.

И он вразвалочку вышел на крыльцо.

— Я постелила вам в гостевой, — повернулась к русичам Кимка, и глаза у девицы при этом были такие озорные, что Степан весьма небезосновательно испугался за невинность Муромца.

Но все опасения кузнеца были напрасны. Илья, дошедший до состояния соснового бревна, был годен разве что для квашения капусты. Ну, ежели богатыря сверху на бадью с капустой в качестве груза положить.

Колупаев попробовал было сдвинуть Муромца со скамьи, где тот очень некрасиво разлегся, но после нескольких попыток лишь сокрушенно махнул рукой и, подмигнув все понимающей девушке, отправился спать в гостевую комнату, про себя отмечая, что снаружи избушка Лешего выглядит намного меньше, чем изнутри. Видать, какое-то колдовство тут замешано. Ведь Леший великий чародей. «Ну, утро вечера мудренее!» — подумал Степан и сладко захрапел на мягкой уютной кровати.

И впрямь ближе к полуночи оказались Гришка с Тихоном на широкой дороге, ведущей в Новгород. Не раз ведь здесь уже бывали, знакомые все места.

Добрым молодцам не спалось. Да и как ты тут уснешь, коли рыжий безобразник на козлах телеги все время поет песни крамольные политического характера. Княжьи племянники даже испариной пару раз покрылись от слов некоторых частушек. Да за такое в любом уделе на кол без разговоров сажают. Не приспешник ли самого Павла Расстебаева их подвозить вознамерился? То-то будет потеха, когда их всех ратники новгородские схватят как смутьянов злостных, преступных.

Особенно добры молодцы трухнули, когда проезжали мимо прикордонной заставы. Увидав полосатые столбики по краям дороги, одноглазый приосанился и заголосил пуще прежнего:

Пригорюнилась природа,

Расцвели бутоны власти,

Страх бессильного народа

Перерос пределы страсти.[2]

Но дежурившие у дороги ратники были настолько пьяны, что даже немного подпели дерзкому мужику нестройными хриплыми голосами и отсалютовали вслед повозке булатными копьями.

— Вот что всех нас, русичей, роднит! — торжественно произнес рыжий. — Крепкий хмельной напиток! Выпил — и все вокруг братья. Чем не повод для объединения земель расейских общая всенародная попойка. Недаром ведь князья удельные на ежегодных Великих Вече первач всем жаждущим бесплатно раздают. Вот она, национальная идея славянская!

Что и говорить, крамольная болтовня.

Гришка с Тихоном даже уши заткнуть вознамерились, но тут повозка резко затормозила и одноглазый спрыгнул на землю.

— Вот тута в лесу и переночуем, — объявил он пребывающим в непонятке добрым молодцам.

— Так вон же стены новгородские уже невдалеке виднеются! — удивленно указал в сторону Тихон. — На постоялом дворе в городе и переночуем.

— Э нет, — усмехнулся мужичишка. — Рыжебровка устала, надо бы передохнуть.

— Кто устал?!!

— Ну лошадка моя любимая. — И безобразник нехорошо сверкнул зрячим глазом.

Углубились в лес, разожгли костер.

Мужичок достал из телеги балалайку.

Дружинники тут же смекнули, что выспаться им сегодня ночью вряд ли удастся. Но, подсев к огню, Гришка с Тихоном под заливистое непотребное пение все же каким-то чудом малость задремали. Видно, шибко за день притомились.

Задремали и не заметили, как балалайка вдруг взяла да и смолкла.

Рыжий противно рассмеялся и, приблизившись к спящим добрым молодцам, внимательно вгляделся в их по-детски беззаботные лица

— Экие кретины на белом свете водятся, — тихо прошептал он, крутя в руках балалайку.

Продолжая тихо посмеиваться, одноглазый помочился в костер, тем его загасив. Затем осторожно обошел спящих витязей кругом и…

Протяжно взвизгнула балалайка, раздался глухой стук… а затем и второй…

Вот и пришло время, братья, правду-матку узнать об одном князе расейском, небезызвестном Всеволоде из удела Сиверского.

Ну то, что он скуп да жаден до неприличия, так это многим известно. Да и вообще, покажите мне хоть одного щедрого князя, и я ему в своей повести отдельную главу посвящу с прологом и епилогом. По-гречески, значит, как в ентих трахедиях ихних.

Токмо у нас на Руси любые трахедии, как по волшебству, превращаются в комедии. Взять, к примеру, ту же свадьбу Всеволода.

А дело так было. Пошли они однажды с братом Осмомыслом, князем Ижорским, по девкам. Ну, понятное дело, в простые одежды переоделись и лесами да огородами в село одно подались, что на границе с землями половцев находится.

Девки местные, ясен пень, обрадовались и тут же на сеновале братьев ублажать стали всем скопищем. Шестнадцать их было аль семнадцать, гистория сие умалчивает. Все молодки крепкие, задастые. Знали ведь, хитрюги, кто к ним ночью пожаловал. Это те два дурня думали, что раз одежку сменили, так сразу и замаскировались.

А девки-то забеременеть от этих лопухов мечтали, дабы ялименты потом за чадо княжеское с папаши сбивать, да и наследник лишний для будущей междоусобицы никогда не помешает. Глядишь, и порешит в ратном бою законнорожденных братьев. Так что все тогда там на сеновале происходило с глубоким сокровенным умыслом.

И вот, как в бородатом анекдоте, внезапно на ту деревню нагрянули половцы.

Ясно, что заложил им кто-то заранее братьев. Недаром местные крестьяне наутро обнаружили у границы висящего на дереве дровосека с вывалившимся на волосатую грудь языком. Ведь вешали половцы лишь предателей, даже ежели те им своих закладывали. Давали золота, ну а потом ловили и вздергивали на ближайшем суку. Остальным же «секир башка»!

Понятно было, что половцы токмо за князьями прискакали. Девок голых плетками по задницам разогнали и Всеволода скрутили. В иной ситуации, ежели это был просто обычный набег, забрали бы и девок, а так приказ был строгий братьев знатных словить.

Осмомысл же, шельмец, убег.

Волосы-то у него были длинные, бороду он тоже не носил, задница круглая широкая. Вот и затерялся он среди визжащих молодок, благо темно было как у ефиопа в… гм… под мышкой.

Привезли половцы Всеволода в шатер самого хана Кончака. А хан Кончак в ту ночь страдал бессонницей. Нужен был ему партнер по шахам заморским, игре заумной, увлекательной. Половцы-то все тупее бурдюка с водой, с ними, дурындами, особо не поиграешь. Вот и послал хан отряд князя какого-нибудь словить для игры в шахи. Князья-то расейские с виду дурни дурнями, но на самом деле все образованные, юниверситеты заокиянские позаканчивали. Да еще предатель ентот так удачно подвернулся.

Это потом Всеволод всем раструбил, как он был вероломно схвачен половецкими шпиенами в собственном тереме (причем басурманы закололи пятнадцать человек из охраны князя), как, он отбивался от них голыми руками и уложил около сотни. Но те все лезли и лезли в распахнутые окна по трупам собратьев. Князь не выдержал и сдался. Затем шел душераздирающий рассказ (княжеские дружинники при этом хором рыдали в голос) о том, как Всеволод несколько раз убегал по степи от басурман, но те его неизменно ловили и волокли в шатер хана Кончака. Ну а в шатре Ясно Солнышко (напоминаю, по его же словам!) ждали немыслимые пытки: раскаленные кузнечные щипцы и знаменитый половецкий козий сыр. На самом же деле играли князь с ханом в шахи до самого утра, вяло попивая отличное эллинское вино, и неспешно вели беседы о политике да об оружии редком, кое Кончак маниакально коллекционировал.

Затем, уже на рссвете, когда умаявшийся хан опьянел и заснул, Всеволод отправился гулять по огромному половецкому шатру в поисках места, где бы прикорнуть. И забрел князь в конце концов в покои дочери Кончака красавицы Гюльчитай. Забрел и сразу же понял, что тут он и переночует.

Наутро, понятное дело, переполох начался.

Хан кричит, кулаками потрясает. Половцы с перепугу головы стали пленным тьмутараканским купцам рубить. Гюльчитай вся в слезах. А Всеволод, весь такой довольный, нагло так заявляет: «Да кому она теперь такая, папаша, нужна?.»

На это хан грустно вздохнул и приказал сыграть свадьбу. Благо получался еще один повод славно развлечься, выпить и пару партий в шахи с новоявленным зятьком сыграть.

Князь потом брехал, что похитил он ханскую дочь. Разорвал, дескать, спутывавшие его веревки, убил голыми руками еще одну добрую сотню половцев и вместе с прекрасной пленницей был таков на лучшем белом скакуне Кончака.

Брехня это все великая. Не верьте ей. Правду, ее ведь не сокроешь, сколько ни пытайся.

Сыграли свадьбу, и Всеволод с молодой женой да с дарами великими в свой удел вернулся. То-то Осмомысл удивился и от зависти чуть сам себя не порешил.

Но не повезло Всеволоду. Гулящей оказалась половчанка, как девка из веселого дома. Что называется, растлил на свою голову. И мало того, что рога князю с каждым встречным-поперечным наставляла, так еще и бросила его опосля семнадцати лет совместной жизни, сбежав с каким-то заморским цирковым силачом, по слухам, ефиопом.

Да и с сынишкой Ясно Солнышку, скажем так, не повезло. Весь в мать Лука пошел. Сбег на совершеннолетие от отца и в ловеласы расейские подался. Стал стишки непотребные сочинять, тем и прославился. Взял псевдоним Пырьев и принялся по Руси скитаться: девок портить да стихами на жизнь зарабатывать.

Вот вам и вся чистая правда как она есть.

Наутро от похмелья мучился один лишь Муромец, так как нажрался он накануне немерено.

— Опохме-э-э-эл! Дайте на опохмел!!! — с первыми лучами солнца раздалось в избе Лешего немелодичное завывание.

В горницу тут же вбежала Кимка с кувшином, одетая в легкую ночную сорочку. Илья от вида полуобнаженной дочери Лешего впал во временный эротический ступор и лишь безумно таращился на пышные груди молодки, которым под тонкой сорочкой было явно тесновато.

— Пей, добрый молодец, сразу легче станет, — ласково проговорила Кимка, но богатырь так, наверно, и пребывал бы в ступоре, кабы его не укусил за ногу догадливый домовенок Потап.

— А-а-а-а… — взревел Муромец и, глупо заморгав, перевел взгляд с женских прелестей на протянутый ему кувшин с медом.

— Спасибо! — смущенно поблагодарил Илья и зараз выдул все содержимое.

— Что за крики? — В горницу вошел встревоженный Колупаев. — А где Лесной Владыка?

— Он «скачок» вам настраивает, — непонятно пояснила Кимка, принимая у опохмелившегося Муромца пустой кувшин.

Степан скептически осмотрел богатыря. Судя по неестественному блеску глаз, Илья был близок к белой горячке.

— Ты сколько вчера, елефант ефиопский, выпил? — с угрозой поинтересовался кузнец, надвигаясь на оторопевшего Муромца.

— Дык не помню, — басом пролепетал богатырь, испуганно вращая ошалелыми глазами.

— Три бочонка выпил, — пояснила уже успевшая облачиться в домашний сарафан Кимка.

— Сколько?!!

— А что такое? — возмутился Муромец. — Отчего русскому человеку не выпить, коль ему предлагают.

— Да ты знаешь, чем это тебе грозит?!! — словно змей прошипел Колупаев.

— Белочкой?

— Хуже.

— А что может быть хуже? — здорово струхнул Илья, тяжело поднимаясь со скамьи.

— Все-таки мозги у тебя за эти тридцать три года малость протухли, — сокрушенно покачал головой кузнец.

В дверь сторожки настойчиво постучали.

— Кто это? — насторожился Колупаев. — Лесной Владыка?

— Нет, — ответила Кимка, с интересом наблюдая, как домовенки, отпихивая друг друга, прячутся за печку. — Отцу незачем стучать в дверь своей же избы.

Настойчивый стук повторился.

Кимка пожала плечами и пошла отворять.

— Не открывай! — в отчаянии пролепетал Муромец, нутром почувствовав беду.

Но было поздно — дочь Лешего уже отворила дверь.

На крыльце сторожки стоял здоровый детина с синюшным лицом и в странной светящейся кольчуге, которая при ближайшем рассмотрении оказалась изготовлена из маленьких проволочных пивных чарок. На голове детины был надет пустой бочонок с крантиком. В руках незнакомец держал огромный железный молот.

— Это че? — вытаращился на гостя Илья. — Скандинавский бог грома Тор?!!

— Нет, — прошептал Степан. — Это кое-кто похуже. Это КОНДРАТИЙ!!!

Синелицый Кондратий весело улыбнулся.

— Илья, выходи! — гулко произнес он и махнул в сторону леса рукой.

— 3-з-з-з-ач-ч-ч-ч-ем?!! — еле выдавил из себя трясущийся богатырь.

— Ну как? — Кондратий озадаченно почесал бровь, держа железный молот на правом плече. — Ты вчера медовуху больше дозволенного пил?

— П-п-п-п-ил.

— Три бочонка?

— Угу!

— С первачом лыковым мед смешивал?

— Смешивал.

— Выходи на подворье!

— Степан, что делать? — жалобно возопил Муромец, хватая за руку хмурого друга.

— Раньше надо было думать! — огрызнулся кузнец. — Когда первач жрал. Вот теперь тебя Кондратий и пришел хватить.

— Так и есть, хвачу! — радостно подтвердил Кондратий. — Только в избе Лешего не положено, выходи на подворье, Муромец!

— Не надо, — горько зарыдал Илья, видно, еще не до конца опохмелившись. — Степан, помоги-и-и-и…

— Может, договоримся? — предложил навьему богатырю Колупаев.

— Выходи, — мотнул головой Кондратий. Снаружи клубился утренний туман. Преграды не было видно, и казалось, что совсем рядом дремлют Ерихонские трубы, готовые в любой момент взорваться оглушительным потоком ветра.

— По вызову? — спросил Степан, оглядываясь на сторожку, в окне которой, словно блин, маячила бледная перекошенная физиономия Муромца.

— Ага! — кивнул Кондратий. — Прямо из Навьего Царства сюда. Мне потом еще двух хохлов в граде Киеве посетить нужно будет. Славная, однако, штука эта их горилка.

— Цыгана знаешь? — осторожно поинтересовался кузнец.

— Какого цыгана?

— Ну того, чьи сапоги на мне.

— А… понял, — хмыкнул Кондратий. — Его в Навье Царство из-за тебя не пущают. А у нас с этим строго. Всю нечисть подземную этот случай под удар поставил. Негоже мертвецам среди людей шататься. Вернул бы ты ему сапоги, Степан.

— Верну, — твердо ответил Колупаев. — Ежели ты сегодня Муромца не займешь, как пить дать верну, клянусь своей удалью молодецкой.

Кондратий задумался.

— Хитер ты, кузнец, ох и хитер, — через некоторое время весело проговорил он.

— А что делать? — развел руками Степан. — Кручусь, как могу.

Кондратий вздохнул:

— Ладно, твоя взяла. На первый раз пощажу твоего Муромца. Но и ты свое слово сдержи. Когда цыган появится, сразу отдай ему сапоги. Хотя сдается мне, что с твоим друганом мы очень скоро еще свидимся. Ладно, прощай…

И, поудобней перехватив молот, Кондратий медленно погрузился в разверзшуюся землю…

— Ну что? — закричал Илья, когда Колупаев неспешно вернулся в избу.

— За тобой теперь должок, — усмехнулся кузнец. — Я обо всем договорился. Но учти, еще раз нажрешься, и хана тебе. Я бы, конечно, в поединке с Кондратием выстоял, но ты и полсекунды не продержишься…

Муромец в ответ понуро промолчал… Где-то через час в сторожку воротился Леший и сообщил русичам, что, мол, пора уже.

Они вышли из избы и, провожаемые Кимкой с домовенками, прошли к маленькому сараю, стоявшему практически у самой Преграды.

Илья с сожалением обернулся к Кимке, но сказать что-нибудь соответствующее моменту так и не смог. Даже домовенкам и тем ясно было, что запала богатырю на сердце желтоглазая девка. Но ведь это токмо в сказках да песнях красавицы невиданные в добрых молодцев влюбляются, в жизни-то оно совсем не так. Да и по возрасту своему Илья молодице в двоюродные деды годился.

— Эх! — только и выдохнул Муромец, и они со Степаном вошли вслед за Лешим в сарай.

Вошли и охнули, увидав там такое….

Прямо посередине на устланном соломой полу стоял огромный светящийся прозрачный конус, видно, изготовленный из того же материала, что и Купол Преграды. Внутри конуса ничегошеньки, кроме этого нестерпимого сияния, не было. В земляной пол от чудо-устройства шли какие-то непонятные корни, словно от столетнего разросшегося дуба.

— Заходите внутрь! — приказал Леший, подталкивая оробевших русичей в спины. — Енто совсем небольно, лишь кожу слегка пощиплет. Станьте прямо в луче света.

Степан с Ильей зажмурились и покорно шагнули вперед.

Тут же навалилось странное головокружение, словно с удвоенной силой вернулось недавнее похмелье.

Русичи прислушались

Ничего.

Ни голоса Лешего, ни шума живности пернатой, в сарае Лесного Владыки обитающей.

Путешественники открыли глаза.

Вокруг над высокой травой низко стелился все тот же белесый жидкий туман. Сарай, стало быть, исчез! Они стояли на лесной поляне. В прогалинах между деревьями виднелись высокие каменные стены Новгорода.

— Чудеса да и только! — прошептал Колупаев, недоверчиво ощупывая собственную одежку.

Рубаха на кузнеце почему-то была надета задом наперед, а у Муромца, так у того вообще правый сапог оказался надет заместо левого, а левый соответственно заместо правого.

Яростно ругаясь, Илья повалился на траву, и в этот момент издалека донеслось истошное «Помогите!!!».

Гришка с Тихоном очнулись одновременно. Очнулись от холода во всех частях тела, ибо одеты добры молодцы были в одно исподнее. Следующее открытие оказалось куда более неприятным. Княжьи племянники сидели у дерева, крепко привязанные прочной веревкой к толстому стволу.

Проклятый рыжий бандит не только их оглушил, но и ограбил самым наглым образом, оставив братьев без новых кольчуг, сапог и прочих не менее важных и чертовски дорогих вещей. Всеволод хоть и был скуп, но племянников своих рядил в лучшее. Дружинники, они ведь лицо удела!

Новенькое оружие также пропало. Теперь им дорога в Новгород заказана. В исподнем их в жизни не пустят в сердце расейской дерьмократии. А еще чего доброго и палками побьют, приняв за попрошаек.

— О, горе-то какое! — чуть не зарыдал Тихон, осматривая поляну, на которой они ночью имели глупость заночевать.

Естественно, ни кобылы, ни повозки, ни самого одноглазого мерзавца нигде видно не было. Прихватил добро и был таков. Ищи-свищи его теперь по всей Руси. Лишь зола от костра напоминала о том, что все приключившееся с братьями им не приснилось.

— Гляди, Тихон! — вдруг воскликнул Гришка, отчаянно мотая головой. — Вроде как путники какие-то, вон на поляне…

— А-а-а-а… помогите!!! — взревели добры молодцы с таким отчаянием, что по дереву, к которому они были привязаны, в панике запрыгали разбуженные белки.

Степан с Ильей недоуменно огляделись, пытаясь определить, откуда исходит звук. В этот момент за их спинами раздался оглушительный хлопок.

Колупаев тут же профессионально упал в траву, успев подсечь и ойкнувшего Муромца.

За спинами залегших русичей раздалось радостное ржание.

Кузнец вскочил из травы:

— Буцефал, неужто ты? — Посреди поляны как ни в чем не бывало стояла их повозка с довольно всхрапывающим Буцефалом. — А мы о тебе, дурни, совсем позабыли. — К сбруе коня был прицеплен кусочек бересты. «Извиняйте, забыл про вашу лошадку, — прочел Степан зеленые, криво накаляканные буквы. — Так и не успел попрощаться. Ну не беда, еще, может, свидимся. — И подпись — Леший».

— Угу, — булькнул Муромец, озадаченно потирая переносицу.

— Помоги-и-и-ите! — снова донеслось издалека.

— Илья, сходи посмотри, кто там глотку так дерет, — бросил Колупаев, осматривая бережно положенный в седельную сумку коня ароматный гостинец от Кикиморы.

Богатырь колебался, но вряд ли тот, кто зовет на помощь, может представлять какую-нибудь опасность.

— Ладно, — кивнул Муромец и тяжело затрусил к краю поляны.

ГЛАВА 11

Приключения продолжаются

К привязанным к дереву молодцам Колупаев подъехал чуть погодя.

Илья в этот момент намеревался одним ударом булатного меча перерубить опутывающую пленников веревку. Судя по углу замаха, Муромец собирался заодно и отрубить добрым молодцам головы.

— Стой!!! — закричал Степан. — Ты что это делаешь?!!

— Дык, — булькнул в ответ богатырь, нехотя опуская меч.

— Да он же пьян!!! — завопили добры молодцы, в ужасе таращась на Муромца.

Кузнец покачал головой и с помощью ножа быстро освободил бедолаг.

— Фух, — выдохнул Тихон, растирая затекшие руки. — Спасибо вам, добрые люди… Ой… никак мы с вами уже встречались?!!

— Точно! — воскликнул Колупаев. — Вы те двое остоло… то есть дружинников, которые к Илье за помощью обращались. Как же это вас так угораздило?

Яростно жестикулируя и по обыкновению перебивая друг друга, княжьи племянники вкратце поведали о том, что с ними давеча приключилось.

— Говорите, рыжий мужик то был? — хитро прищурился Степан.

— Рыжий, как есть рыжий!

— И глаз лентой перевязан?

— Так точно!

— И на балалайке играл, песни крамольные горланил?

— Так ты его знаешь?

— Еще как знаю, — усмехнулся Колупаев. — Кто же этого плута не знает. Это ведь знаменитый Сивка урка, вор в законе. Обул он вас, вижу, по полной. Ну и что теперь думаете делать? — Добры молодцы смущенно пожали плечами.

— А что тут поделаешь? Приодеться нам надо бы. В исподнем в Новгород ни в жисть не пустят.

— А чего вы там забыли, в Новгороде ентом?

— Емельяна Великого ищем, — не подумав, ляпнул Тихон, — колдуна расейского.

Гришка злобно посмотрел на брата: лишнее, мол, чужим болтаешь. Но Степан не стал вдаваться в дальнейшие расспросы. Он лишь быстро переглянулся с озадаченно хмыкнувшим Муромцем. Утренний туман еще не рассеялся.

— Мальчики-и-и-и… — протяжно донеслось из кисейной пелены.

Илья так резко обернулся, что аж доспехи звякнули.

Добры молодцы побледнели.

— Это кто? — спросил Колупаев, предчувствуя недоброе. — Ваша знакомая?

Княжьи племянники в ответ непонятно замычали.

— Мальчики-и-и-и, я иду-у-у-у…

— Не нравится мне это. — Илья снова вытянул из ножен булатный меч.

— Ты рубило-то свое лучше спрячь, — посоветовал Степан, — А то ненароком себе какую часть тела отрежешь. Хорошо еще ежели голову, а то можешь и что поважнее оттяпать.

Муромец покраснел и нехотя засунул булатный меч обратно в ножны.

— Мальчики-и-и-и…

— Это Лихо! — сдавленно прошептал Тихон

— Одноглазое!!! — добавил Гришка.

— Прячьтесь, дурни. — Кузнец пошарил в телеге и извлек на свет божий здоровую сучковатую палку. Как ни странно, его волшебные сапоги были на удивление спокойны.

Отталкивая друг дружку, княжьи племянники вместе с Ильей проворно полезли в ближайшие кусты.

— Не кличь лихо, пока оно тихо, — проговорил Колупаев, взвешивая в руке недавно выструганную, отлично сбалансированную палицу. — Ну-ну, иди-ка сюда, красотка.

Туман на поляне зашевелился, потемнел и явил взору хромую высокую образину, какую можно увидеть разве что в самом кошмарном эротическом сне.

Узрев Степана, Лихо в нерешительности остановилось. Сам Степан ее не очень-то интересовал, а вот палка в руках кузнеца образине явно не понравилась.

— Ты кто? — осторожно спросило Лихо, чутко принюхиваясь.

— Я гроза всяческой нечисти Степан свет Колупаев, — гордо ответил кузнец, демонстративно поигрывая палкой.

Лихо осторожно оглядело окрестности:

— А где мальчики?

— Какие мальчики?

— Ну те двое красавчиков, что свататься ко мне в избу приходили?

— Чего?!! — Челюсть у Колупаева слегка отвисла.

— Дело было так, — жутковато улыбаясь, стало рассказывать Лихо. — Прихожу домой, а они, голубки, за столом обеденным сидят, меня, значит, дожидаются. Только уж больно они стеснительные попались… но ничего, я их быстро исправлю.

Колупаев ошалело переваривал услышанное. За его спиной в кустах раздался сдавленный смех Ильи Муромца.

— Экие они, оказывается, безобразники! — прошептал Степан, с тревогой оглядываясь на кусты и думая, как бы эти добры молодцы в исподнем чего плохого с Муромцем не сделали.

Лихо осторожно подковыляло ближе.

— А ну пошла отсюдова! — взревел кузнец, замахиваясь палкой. — Навье отродье.

— Не навье отродье, а суккуб! — обиделось Лихо, потрясая костяными побрякушками.

— Енто по-каковски? — опешил Степан.

— По-латыни! — огрызнулось Лихо, подойдя ближе.

— Ах, по-латыни! — взревел Колупаев. — Ну я тебе, образине, сейчас покажу.

И он неожиданно прыгнул, перетягивая Лихо палкой поперек спины.

— Уа-а-а-а… — взвыла «красотка» и нелепыми скачками понеслась по поляне.

Но Степан, войдя в раж, не отставал.

— Стой, страхолюдина! — в запале кричал он. — Стой, кому говорю! Тебе же лучше будет. Зашибу вот, и мучиться больше не станешь, свою мармызу ужасную в зеркале больше не узреешь.

— Скажи это моим двенадцати мужьям! — продолжало огрызаться на ходу Лихо.

— А где они сейчас? — орал в ответ Колупаев. — На том свете? Небось сожрала их, сварив в котле, а ну отвечай?

Сучковатая палка снова прошлась по спине «красотки».

— А-а-а-а… — завопило Лихо, но тут кузнец очень некстати обо что-то споткнулся и упал на одно колено. Скорость была потеряна.

Лихо еще раз взвизгнуло и зигзагами понеслось к краю поляны. Вот в тумане исчезла кривая спина, а затем затих и сам топот.

— Ух! — Степан утер тыльной стороной руки струящийся по челу пот. — Совсем я что-то размяк в последнее время. Надо бы пару подвигов совершить, а то и вовсе богатырскую закалку потеряю…

Взвалив палицу на плечо, Колупаев вразвалочку вернулся к брошенной на краю поляны телеге, у которой отдыхал пожевывающий травинку Муромец.

— А где лоботрясы?!! — удивленно поинтересовался кузнец, бросая палку в воз.

— А я их прогнал, — усмехнулся Илья, — одному в глаз двинул, а другому ногой под зад… как наподдал!

Степан с недоверием посмотрел на хвастающегося богатыря.

— Что, не веришь? — спросил Муромец и продемонстрировал Колупаеву ободранные костяшки на правой руке.

Хорошо хоть не в латных рукавицах добрых молодцев охаживал, а то мог и зашибить ненароком.

— Проклятые недоноски! — подвел итог всему происшедшему Илья. — Это же надо, к Лиху Одноглазому свататься?!! Тьфу ты, срамотища! Гм… Я тут давеча поразмыслил…

— Ну-ну… — Кузнец ласково погладил Буцефала. Муромец, оказывается, время от времени еще и «мыслит». Это что-то новое.

— Я тут решил, надо бы с робостью моей начать бороться.

— Трусостью, — поправил богатыря Степан. — Называй вещи своими именами.

— Ну трусостью, — тяжко вздохнул Муромец. — Негоже такому великану, как я, каждого шороха бояться.

— И что же ты решил?

— Дык надобно мне хотя бы один подвиг ратный совершить, всамделишный. Маленький, но чтобы токмо я сам все сделал. Может, предложишь что, Степан?

Колупаев задумался.

— Дятлов на Руси что-то в последнее время мало стало, — наконец сказал он. — Надо бы спасти места обитания пернатых братьев меньших от вырубки. Думаю, ты с этим заданием легко управишься. Возьмешь булатный меч да разгонишь пьяных дровосеков. Даже драться ни с кем не придется.

— Издеваешься? — грустно повесил голову Илья. — А я ведь все сурьезно. Мужик я сильный, неужель ни одного подвига не в силах совершить?

— Сила есть, ума не надобно, — улыбнулся Степан, — об этом еще древние греки по поводу Херакла говаривали. Боюсь, Илья, что свой единственный ратный подвиг ты уже совершил.

— Это когда ж такое было?!!

— Тогда, — ответил кузнец, поглаживая по холке лошадь, — когда ты на печи тридцать три года в бодуне провалялся, тем на всю Русь и прославился. Это единственное, что о тебе тот летописец не наврал. Просто ни один дурак не удосужился проверить, как же ты остальные-то подвиги совершал, коль на печи все это время валялся.

— Один подвиг мало, — продолжал упрямиться Муромец. — Да и то не ратный он вовсе.

— Ну не скажи, — возразил Колупаев. — У нас на Руси никто тебя еще не смог переплюнуть. Ты у нас настоящий герой. Ведь как народ мыслит? Ежели ты Горыныча убил, это так, фигня. А вот ежели двадцать бочонков меда зараз выдул и даже глазом не моргнул, то уже герой. Песни о тебе слагают, добры девицы щупать себя дают.

— Так уж и дают? — нахмурился богатырь, вспоминая красавицу Кимку. — Значит, не поможешь мне с подвигом?

— Никаких подвигов! — отрезал Степан. — Уж извиняй, но подвиги — это по моей части. Лучше не срамись… хотя…

И кузнец вдруг подумал, что ежели Муромец в самое ближайшее время опростоволосится, то ему (кузнецу) это будет только на пользу. Пускай честной народ узнает, какой на самом деле этот богатырь непобедимый.

Просто отличная мысль, хотя и подлая.

В то утро Всеволод Ясно Солнышко проснулся раньше обычного, когда еще даже светать не начало. Тревожное чувство заставило князюшку встать с теплой кровати, одеться и отворить ставни спальни, дабы можно было оглядеть покрытые предрассветными сумерками окрестности.

Осмотр окрестностей поверг Всеволода сначала в легкое недоумение, а затем в ярость.

К княжьему терему крались живые кусты.

Медленно ползли, затем замирали на время и снова двигались, тихо шурша желтыми ветками.

Вытащив из-под подушки заокеанскую «дозорную трубу», князь решил разглядеть эти двигающиеся кустики поближе. Покрутил маленькие колесики, повернул стекла и, хищно улыбнувшись, узрел среди сухих веток раскрасневшуюся харю пьяного дровосека.

— Значит, снова штурм! — довольно проговорил Всеволод, потирая ладони. — Кто же этих супостатов из ямы-то выпустил? Узнаю, вздерну на виселице.

С этими словами князь снял со стены свой любимый охотничий лук и, сладко зевнув, выпустил в окно первую стрелу.

Раздался приглушенный крик, и один из «кустиков» сразу повалился на бок. Всеволод снова схватился за «дозорную трубу». Как он и ожидал, стрела угодила одному из дровосеков точно в торчавший кверху зад.

— У… волки позорные, — приговаривал князь, целясь в очередной «кустик».

Зазвенела тетива, взвизгнула стрела. Вторая цель была повержена. Тут-то до тупоголовых и дошло, что их тайная операция раскрыта.

— Долой! — взревели лесные труженики и, повскакивав с земли, бросились прочь от княжеского терема.

— Доло-о-о-о-ой! — гневно доносилось издалека. «Будут заходить с тыла, поганцы!» — догадался Всеволод.

— Николашка! — Тишина.

— Николашка, мать твою за пятку!!!

В спальню ворвался заспанный секретарь:

— Что случилось, князюшка, половцы?

— Нет, дровосеки!

— Опять?

— Какой-то… гм… нехороший человек помог им выбраться из волчьей ямы. Часом, не ты ли, Николашка, оказался этим добряком?

— Да что ты, князюшка, как можно?!! — Секретарь неотрывно глядел на наложенную на тетиву стрелу. — Да чтобы я… вот не сойти мне с ентого места!

В этот момент терем вздрогнул, и Николашка нелепо повалился на пол.

— Ага! — смекнул князь, бросившись вниз.

По первому этажу терема в панике метались полураздетые дружинники в исподнем да в ратных шлемах.

Позорище!!!

— Князь! — закричали славные воины. — Дровосеки тараном дверь ломают!!!

— Чем ломают?

— Бревном неотесанным!

— Все на стены! — Всеволод грозно взмахнул луком.

— Какие стены?!! — ужаснулись дружинники, заподозрив князя во внезапном помешательстве.

— Вернее, на крышу, — поправился Всеволод. — Я все забываю, что живу не в замке.

Терем снова содрогнулся, где-то на втором этаже с грохотом отвалились ставни.

— Да они мне весь заокиянский ремонт испоганят! — возмутился князь.

Кое-как напялив на себя доспехи и гулко топая, дружинники полезли по узкой лестнице на чердак.

— Князя, князя вперед пропустите! — кричал Николашка, вооруженный невесть откуда взявшимися в тереме вилами.

Князя пропустили.

Двое дружинников с лязгом и ругательствами свалились с лестницы вниз. Кто-то, судя по крикам, сломал руку.

— А вот и первые контузии! — недовольно пробурчал Всеволод. — Ну я этим голодранцам сейчас покажу!

— Долой!!! — донеслось снаружи, и в дубовые двери снова врезался таран.

На этот раз Ясно Солнышко хорошо подготовился к возможному штурму. Да, конечно, он не ожидал, что атака дровосеков случится так скоро. Но какая теперь уже разница? Главное, что он успел подготовиться.

Эллинского вина в княжеских погребах больше не было, так что пришло время для новых методов борьбы с реакционными трудовыми массами.

— Доло-о-о-о-ой…

На просторной крыше уже все было готово для отражения штурма. Дружинники, весело гогоча, выкатили из чердачного окна на самый край огромную бочку в железных обручах.

Кое-кто из витязей уже азартно поплевывал сверху в пышущих праведным гневом смутьянов.

— Не шалить! — строго приказал Всеволод, и дружинники послушно отпрянули от края крыши. — Расположить бочку строго над входом!

— Сделано, князюшка!

— Приготовиться! Как только они снова грохнут…

Бревно в очередной раз с треском врезалось в крепкие двери.

— Давай!!!

Дружинники ухнули и с гиканьем вылили содержимое бочки. Деготь нехотя ринулся вниз. Раздались душераздирающие вопли.

— Перья! — скомандовал Всеволод, взмахивая луком.

Двое дружинников проворно высыпали вниз из заранее приготовленных мешков куриные перышки.

— У-у-у-у… — донеслось снизу.

— Ну прям зима настала, — восхитился Николашка, ловко метнув в кого-то ржавые вилы.

Феерическое действо и вправду очень напоминало внезапно выпавший в начале осени снег. Перья кружились вокруг терема, словно хоровод мокрых февральских снежинок.

— Что, получили?!! — прыгал по крыше князь. Дровосеки в панике метались по двору. Непонятно откуда взявшиеся черные чудовища в перьях напугали их до беспамятства. Прошло несколько минут, прежде чем «чудовища», громко матерясь, объяснили, что они, мол, свои. Но все равно часть протрезвевших бунтарей с дикими визгами успела убежать в лес.

— Враги понесли серьезные потери, — довольно констатировал Николашка, записывая в бересту происходящее, так сказать по горячим следам. — Назову-ка я сей свиток «Битва за удел Сиверский».

— И половцев, половцев обязательно упомяни! — строго добавил Всеволод. — Мол, дровосеки сговорились с самим ханом Кончаком и, подкупленные дешевым самогоном, предали своего князя аки подлые Июды. М-да. И происки брата моего Осмомысла сюда приплети. Видел, мол, смутьянов, но вовремя не вмешался.

— Сделаем, — кивал Николашка, строча павлиньим пером великую гисторию.

Опомнившиеся дровосеки быстро перестроились.

Потери в их рядах были ощутимые, но не смертельные. Сломать дубовые двери им не удалось, и недолго думая супостаты решили поджечь княжий терем.

— Настал роковой момент! — с пафосом провозгласил Всеволод, дерзко сверкая голубыми глазами.

Он подошел к краю крыши и, сложив ладони лодочкой, громко крикнул:

— Ну как топоры, не затупились?

Снизу донеслось невразумительное, полное ненависти рычание. Внезапный всплеск классовой вражды достиг своего апогея. Упившиеся до белой горячки смутьяны потеряли дар речи.

Всеволод присмотрелся.

Вокруг терема в дивной светящейся кольчуге не спеша расхаживал Кондратий, только что прибывший по срочному вызову из самого Навьего Царства. Кондратий деловито тюкал своим чудовищным железным молотом некоторых дровосеков по головам. Кое-кто опосля такого удара больше не поднимался.

Заприметив на краю крыши князя, навий богатырь приветливо отсалютовал ему, подняв над головой свой ужасный молот.

Всеволод сдержанно кивнул в ответ.

Кого-кого, а князя Навьему Царству ни за что не заполучить. Во всяком случае, не по пьяной лавочке. В выпивке Ясно Солнышко был куда более сдержан, нежели прочие удельные князья.

С трудом запалив деревянные чурки (утро было сырым и прохладным), дровосеки приготовились к метанию.

— Ерема! — басом взревел князь. — Открывай!!!

У княжеского сарая как по волшебству возник высокий, словно жердь, гонец и всей грудью налег на тяжелый засов.

Дверцы сарая со скрежетом отворились. Ерема схватился за неровный косяк одной из створок и легко вспорхнул на покрытую соломой крышу.

— Ви-и-и-и… — неистово раздалось на княжьем дворе.

Дровосеки в недоумении обернулись.

Кое-кто уже успел швырнуть в терем пылающую чурку, но Николашка ловко поймал ее на лету и, разогрев ею сургуч, крепко запечатал новенький гисторический свиток.

— Свиньи-и-и-и… — взвыли лесные труженики, но было поздно.

— Я их специально несколько дней не кормил, — похвастался Всеволод. — И к лужам даже на шаг не подпускал.

Зрелише было просто кошмарным.

Обезумевшие хрюшки погнали дровосеков в сторону леса. Следом за ними резво бежал Кондратий, положив железный молот на могучее плечо. Видно, не всех еще дровосеков хватил.

— Эту осаду они надолго запомнят! — довольно проговорил князь, — Николашка, труби отбой.

— Отбо-о-о-о-ой!!! — аки ерихонская труба взревел Николашка, и, тихо посмеиваясь, дружинники стали спускаться с чердака обратно в терем.

Воистину велик град Новгород!

Настоящее чудо расейское. Высокие стены, дозорные башни. Просто крепость, а не город. Такой не то что перед половцами выстоит, но даже и нападение легендарных псов-рыцарей отобьет. Одним словом, настоящий оплот греко-расейской дерьмократии.

У настежь распахнутых ворот дежурили невыспавшиеся стражники.

— Стой! — поднял руку вверх один из стражей. Колупаев покорно придержал коня.

— Кто такие, с какой целью в град Новгород въезжаете?

— А вот я тебя сейчас как хрясну по кумполу! — недовольно пригрозил из телеги Муромец. — Год будешь свое имя вспоминать.

Степан с неодобрением посмотрел на спутника. Судя по всему, Илья, принявший давеча решение бороться со своей робостью, захотел малость понарываться.

Но стражники на агрессивные поползновения богатыря никак не отреагировали, видно, за годы своей однообразной службы были уже ко всякому привыкши.

— Странники мы, — несколько неопределенно ответил кузнец, — ищем в Новгороде одного старого приятеля.

Такой ответ стражей вполне удовлетворил, хотя скорее всего они просто спали наяву. Во всяком случае, взгляд у них был совершенно мутный и бессмысленный. Но полная отмороженность все же не помешала им потребовать плату за въезд.

Одним словом, наши люди.

— Сколько? — вздохнул Колупаев. Стражники назвали. Степан расплатился. Сумма была символической. Похоже, ребятам просто захотелось выпить в местной забегаловке по кружечке лыкового первача. Насколько помнил кузнец, раньше стражи Новгорода платы за проезд не брали. Ну и леший с ними. Пущай ребята выпьют, развеются.

Проехав сквозь городские ворота, Колупаев обернулся. Так и есть! Он угадал. Стражу как ветром сдуло, лишь одиноко стояли, прислоненные к каменной кладке стены, булатные копья.

— Всюду одно жулье! — проворчал Муромец, и этот его задиристый тон Степану очень не понравился…

Везде — на домах, деревьях и просто на специальных столбах — висели огромные куски бересты с весьма схематичным изображением физии великого расейского смутьяна Павла Расстебаева. Судя по надписям под портретом, за голову подстрекателя власти обещали ни много ни мало, а по три бочонка золота! За остальные части тела (включая лживый язык) чуть поменьше.

Колупаев пригляделся. Узнать Павла по портрету оказалось совершенно невозможно. Неведомый художник не то был пьян, когда преступника рисовал, не то (и это вернее всего) в глаза его никогда не видывал, срисовав смутьянскую физиономию со своей жены.

— Гляди! — усмехнулся Муромец. — Вылитое Лихо Одноглазое. Видать, кто-то чего-то напутал.

На глаза попадались и другие куски бересты, объявлявшие о том, что в Новгороде в данный момент проводятся дерьмократические выборы городского головы.

— Принять участие могут все желающие, — с недоумением по слогам прочел Илья. — А что это означает — городской голова?

— Ну тебе эта должность никак не светит, — отозвался Колупаев, осторожно ведя повозку среди галдящих в предвкушении выборов народных масс. — В общем, у кого голова будет больше, тот и победит! — Муромец с интересом ощупал свою голову.

— А что, у меня ничего, здоровая.

— Ты шлем-то сними, — посоветовал Степан, сворачивая к ближайшей корчме.

Богатырь снял шлем и вторично исследовал свою кочерыжку.

— М-да, теперь вроде как поменьше стала. А разве в шлемах соревноваться не разрешают?

Кузнец остановил коня:

— Илья, не дури.

Корчма называлась «У Анчутки» и, как все питейные заведения великого Новгорода, выглядела по-царски. Высокие потолки, стены украшены бутафорскими винными бочками с крантиками. Опрятные столы. Добры молодцы на входе, комплекцией чуть уступающие Муромцу, на случай, ежели кто станет буянить. И главное, всегда есть свободные места.

Уселись.

Заказали кувшин меда.

— Славно-славно, — приговаривал Колупаев, рассматривая вырезанную чем-то острым прямо на столешнице длинную надпись. — М… м… такого-то такого-то здесь был Алеша Попович, пил самогон, играл на балалайке, тискал девок. Заведение понравилось!

— Дешевые понты, — презрительно скривился Илья и, достав из-за пояса длинный нож, со старанием вырезал:

«Такого-то такого-то корчму посетил богатырь Илья Муромец. Пил медовуху, играл на тамтаме, бил морду иудеям!»

И подпись: кривой крест.

Подавшись вперед, Степан с трудом прочел жуткие каракули.

— Что это еще за «играл на тамтаме»? — изумленно спросил он.

— Да я и сам не знаю, — пожал плечами Муромец, — только что выдумал, так красивше звучит.

Через минуту богатырям поднесли по огромной глиняной кружке и солидный кувшин душистого меда.

Налили.

Чокнулись (в смысле кружками, а не головами!).

Крякнули с удовольствием.

Налили по второй.

— И где же нам ентого Емельяна здесь искать? — оглаживая бороду, поинтересовался Илья. — Город-то гляди какой большой!

— Самый крупный на Руси! — кивнул кузнец. — Второй по величине Киев, но туда пущают только с документом чистокровного краинца.

— А чего ж так?!! — усмехнулся богатырь, но ответить Колупаев не успел, так как к их столу самым наглым образом подсел странный пейсатый незнакомец в шляпе и в заокеанских «стеклах» с оправой на горбатом носу.

— Люди добрые, — елейно проблеял незнакомец, — не нальете ли жертве национального произвола немного дармового медку?

И с этими словами он извлек из кармана своего черного халата чудовищных размеров медную кружку.

— Иудей!!! — радостно, словно встретив родного отца, воскликнул Муромец, обрушивая на голову иноверца полупустой кувшин с остатками медовухи.

ГЛАВА 12

в которой Илья Муромец идет на принцип

Словно тюк с соломой, иудей грузно повалился на пол.

Все случилось настолько неожиданно, что Колупаев не сразу понял, а что, собственно, произошло.

От дверей корчмы к ним уже бежали разъяренные вышибалы. Степан приготовился к неизбежной драке, но его опередил слегка охмелевший от новгородского меда Муромец. Недолго думая богатырь запустил в вышибал крепким столом, уложив обоих на месте.

— Вот так! — довольно кивнул Илья, как ни в чем не бывало садясь обратно на скамью.

— Ну?!! — громко спросил, оглядывая посетителей корчмы, Колупаев, быстро сориентировавшийся в ситуации. — Кто еще хочет получить по мордасам от знаменитого Ильи Муромца?

— Илья Муромец!!! — пронеслось над столами выпивающих.

Все оторопело глядели на зардевшегося богатыря.

— Тот самый?!! — спросил, возникнув из винного погребка (спрятавшийся от греха подальше), корчмарь.

— Тот самый! — подтвердил кузнец.

— Этого просто не может быть, — глухо донеслось откуда-то снизу.

Илья со Степаном одновременно посмотрели себе под ноги.

Лежащий на полу иудей радостно улыбался.

— Дык как же… — обалдело выдохнул Муромец. — Я ж тебя…

Иудей ловко поднялся с пола и, сняв широкополую шляпу, перевернул ее, продемонстрировав свой национальный головной убор изнутри.

— Не беспокойтесь, я к таким штукам уже давно привык…

Изнутри черная шляпа оказалась самым настоящим железным шлемом, хитро замаскированным под простенький головной убор.

— Соломон Фляр. — Иудей дурашливо поклонился. — К вашим услугам. Некоторые, правда, называют меня Чудо Юдо, в общем, если что, то я не обижусь. Моего деда действительно звали Юдо

Корчмарь поспешно отлил холодной водицей вырубленных Муромцем вышибал, и те, быстро придя в себя, принесли богатырям новый стол и два больших кувшина с медом.

— Вы уж извините нас, — заискивающе улыбнулся корчмарь. — Для меня большая честь принимать в своем заведении великого мужа расейского. Позвольте мы обслужим вас бесплатно?

— Валяй, — благосклонно кивнул Илья.

— И закуску, — проворно вставил Соломон. Илья кивнул вторично.

На столе тут же возникли вареные раки…

— А ты мне нравишься, носач, — усмехнулся богатырь, хлопая иудея по сутулой тщедушной спине.

Соломон, разгрызающий в этот момент рачью клешню, слегка подавился.

Колупаев с умилением глядел на преобразившегося Муромца. Ясно было, что богатырь выделывался временно, пока не возникла НАСТОЯЩАЯ опасность. Что ж, наблюдать за этим было отчасти забавно.

— Простите великодушно, — откашлявшись, произнес Соломон. — Можно поинтересоваться, что привело вас в Новгород?

— Мы ищем одного нашего старого приятеля, — ответил Степан, прикладываясь к кружке. — Емельяна-волшебника, слыхал о таком?

— Слыхал-слыхал, — подтвердил иудей. — Как же не слыхать. Правда, лично я его никогда не видел. Если не ошибаюсь, то у этого Емельяна была одна знаменитая колдовская формула… как же там… По щучьему веленью… м… м…

— По моему прошению, — закончил за Соломона кузнец. — Много дурней это потом повторяло, но по-настоящему пользоваться заклинанием может лишь сам Емельян!

— Должен вас разочаровать, друзья, — сокрушенно поглядел в пустую кружку иудей. — Никаким Емельяном, а уж тем более волшебником в Новгороде и не пахнет.

— Это точно? — спросил Муромец, щедро наливая новому знакомцу еще меда.

— Точно, как и то, что мою покойную тещу звали Сарой, пусть земля ей будет пухом.

— Получается, что мы зря сюда через всю Русь добирались?!!

— Почему это зря? — воскликнул Соломон. — Со мной вот познакомились. Кроме того… вы, Илья, вполне можете с успехом побороться на выборах за должность новгородского головы!

— Ты так считаешь?!! — приосанился богатырь.

— Конечно!!! А я, если хотите, буду вашим помощником в этой увлекательной предвыборной борьбе. Ну что, как вам мое деловое предложение? Я помогаю вам сейчас, глядишь, и вы в будущем мне чем дельным поможете. Ну как?

Муромец наморщил чело.

— Илья, не дури! — угрожающе предупредил Колупаев, демонстративно грохнув по столу кружкой.

Богатырь вздрогнул.

— Дык… — неуверенно начал он.

Прищурив маленькие умные глазки, Соломон быстро посмотрел на Степана, затем перевел взгляд на растерянного богатыря. Хитрый прохвост сразу понял, кто из двух русичей главнее. Тем не менее от своей безрассудной затеи он отказываться так просто не собирался.

— Ну посудите сами, — как с малым дитятей заговорил Соломон, обращаясь к Муромцу. — Вы ведь знаменитость, герой. Вас все знают, все уважают. Подумать только, сам Илья Муромец новый голова Новгорода. Как звучит!!! Да вас за одно только имя выберут. Тем более что серьезный конкурент только один.

— А остальные? — хмуро поинтересовался кузнец.

— Что — остальные?

— Ну конкуренты.

— У них нет никаких шансов. Смешно сказать: хозяйка публичного дома, новгородский шут, мастер заплечных дел… Шантрапа, отребье, да кто за них приличный-то проголосует? Но в Новгороде ведь дерьмократия! Права свободных граждан ущемлять нельзя. Вот и разрешают баллотироваться кому ни попадя.

Последняя фраза Соломона прозвучала несколько двусмысленно.

— Подумать только, на пост городского головы баллотируется даже сам Павел Расстебаев! Смутьян и подстрекатель. Каково, а?

— Что?!! — басовито заржал Колупаев. — Пашка хочет стать головой Новгорода? А береста с его физией на каждом углу? Это что же, на правах предвыборной рекламы?

— Дерьмократия! — развел ручонками иудей. — Эллины выдумали! А эллины не дураки.

— А о каком это ты серьезном конкуренте тут толковал? — спросил Илья Муромец, поглаживая густую бороду.

— Думаю, вы в самом скором времени с ним познакомитесь, — осторожно ответил Соломон, словно вопрос участия Ильи в выборах был уже решен.

— Слушай, зачем тебе это? — Степан укоризненно посмотрел на богатыря. — Развлечься можно и иным способом, я в таких делах толк знаю.

— Нет, — твердо отрезал Илья. — Хочу, понимашь, головой местным стать, и точка, понимаешь!

«На принцип пошел! — с неудовольствием догадался кузнец. — Енто после какой, интересно, кружки? Эх, дурья башка, дурья башка…»

— Вот и чудесно! — Соломон довольно потер ладошки. — Сейчас же внесу вас, Илья, в список претендентов. Заключительный тур выборов состоится сегодня во второй половине дня.

Встав из-за стола, хитрец откланялся и проворно покинул корчму.

— Дур-р-р-р-рак! — с выражением проговорил Колупаев, поборов желание с чувством плюнуть на пол.

Муромец демонстративно промолчал.

Сказать, что положение у Гришки с Тихоном было хреновое, это значит ничего не сказать.

Мало того, что они очутились у стен Новгорода в исподнем без гроша в кармане, так еще и с разукрашенными после побоев физиономиями. К уже несколько побледневшим синякам, доставшимся добрым молодцам от вспыльчивого князя, добавились свежие. Врезал им Илья Муромец на славу и, ежели бы на самом деле драться по-настоящему умел, так, наверное, и зашиб бы обоих насмерть.

У Гришки распухло правое ухо и нос. Тихону повезло больше. Хотя это еще как посмотреть. Копчик у парня болел так, что тот едва мог сесть.

— Видно, сглазил нас кто, — чуть не плача сетовал на нерадивую судьбу Григорий. — Что же енто деется?..

В общем, в кустах под стенами Новгорода Пашка Расстебаев на них и наткнулся.

— Ух ты! — непонятно чему обрадовался Павел, узрев разукрашенных красавцев. — Никак юродивые! Скажу вам честно, в Новгороде сейчас плохой сезон для попрошайничества. Много не дадут, а то и побить могут!

— Сам ты юродивый, — обиделся Тихон. — Мы родные племянники князя Буй-тура Всеволода, понял!

— Да ну? — усмехнулся Расстебаев. — А я в таком случае мериканский царь Жордж.

— Мы не врем, — хмуро добавил Гришка и продемонстрировал смутьяну татуировку на правом плече: скрещенные серп и молот — фамильный герб княжеского рода Всеволода.

— Ага! — Посерьезнев, Павел быстро зашевелил извилинами.

По всему выходило, что эти оболтусы его не признали. Вот и отлично! Не зря же, в конце концов, он их сегодня повстречал.

— Как же вы дошли до такой жизни? Князь, наверное, на вас осерчал?!!

— Нет, — ответил Тихон. — Нас прошлой ночью ограбили.

— Кто?

— Этот… Сивка Урка.

— Рыжий безобразник? — Расстебаев весело рассмеялся. — Вижу, обул он вас по полной и отметелил заодно балалайкой.

— Не-а, — зевнул Тихон. — Отметелил нас Илья Муромец.

— Как?!!

— Да вот так, развернулся и… как врежет!

— А я всегда думал, что такого богатыря и вовсе не существует, — удивленно почесал макушку Павел.

— Выходит, нас навье привидение отдубасило? — огрызнулся Гришка, злобно сверкнув глазами.

Расстебаев присел рядом с добрыми молодцами.

— Как же вы Сивку-то не признали? Да его рыжую морду каждая собака на Руси знает. Ну да ладно. А чего в кустах сидите, мошек кормите, вам небось в Новгород надобно?

Братья дружно кивнули.

— Мне вот тоже… — Вырвав из земли травинку, Пашка сунул ее себе в рот и стал жевать с глубокомысленным видом.

— Так иди! Чего тебе? — удивился Григорий. — Морда цела, одежда на месте, пропустят только так.

— В том-то и дело, что не пропустят, — покачал головой Расстебаев. — Те два кретина, что у ворот стоят, меня хорошо знают. Они раньше на границе с Тьмутараканью служили… м-да…

Пашка вовремя прикусил язык. Не рассказывать же этим обормотам о той памятной облаве. После того случая и закрепилась за Расстебаевым в народе очень емкая по своему содержанию кличка «Хрен-поймаешь!».

— Значит, так. — Смутьян неистово жевал травинку. — Вам нужна одежда. Так?

— Так! — промычали в ответ дружинники.

— А мне надобно незамеченным пройти через главные городские ворота… Да, задачка.

— А что тебе в этом Новгороде делать? По делам али как?

— По делам, — хитро прищурился Павел. — Я один из кандидатов на пост городского головы! Сегодня после обеда выборы, надо поприсутствовать.

Добры молодцы с уважением поглядели на незнакомца.

«Экие дурни! — подумал Расстебаев. — Вот таким вот ослам Шмалдер голову всякой чепухой и забивает. Мол, Мерика вам поможет. Как же, поможет она. На тот свет разве что отправиться…»

Пашка звонко хлопнул в ладоши:

— Есть план!!!

Княжьи племянники вздрогнули.

— Не боись, други, будет вам сейчас одежка, а мне долгожданный пропуск. Значицца, так…

И Расстебаев вкратце по ведал дружинникам свою задумку.

— Хорош план! — согласились братья. — А ежели не сработает?

— Сработает, не боись.

Еще раз оговорили все детали, и Пашка, весело насвистывая, вышел на дорогу.

Стражники его заприметили не сразу, ну а когда заприметили…

— Ешки-матрешки!!! — разом выдохнули они и, схватившись за копья, кинулись на преступника.

— Эй, какого?.. — притворно изумился Расстебаев, давая деру.

— Сто-о-о-о-ой!!! — закричали ему вслед стражники. — Стрелять будем!

— Из задницы?!! — на бегу огрызнулся Пашка.

— У нас арбалеты.

— Ага! Как же? Напухали ежа голыми ляжками!

Как и было уговорено, Расстебаев побежал в заросли чертополоха, растущего под южной стеной города. Там-то его и дожидались Гришка с Тихоном, вооруженные тяжелыми корягами.

— Ить! — взвизгнул Пашка, прыгая в сторону.

— Ух! — выдохнули добры молодцы, опуская коряги на светлые головушки стражников.

Через несколько минут все было готово.

Княжьи племянники облачились в новые одежки, благо размер оказался подходящим, а Расстебаев ловко связал оглушенных мужиков поясами и для верности смастерил им из исподнего тряпичные кляпы.

— Тут-то наши дорожки и разойдутся, — довольно сообщил он дружинникам, после чего исчез в направлении главных городских ворот.

— Как ты думаешь, кто это был? — с интересом спросил Григорий, прилаживая на боку славный булатный клинок.

— Может, князь какой опальный? — предположил Тихон, застегивая расшитый узорами кафтан. — Уж больно умен.

— Может быть, — согласился с братом Гришка, и, подобрав копья, они поспешили туда, где давеча скрылся Расстебаев.

Пока большая часть русичей спешила в град Кипиш на предстоящее Общерасейское Вече, а прочие развлекались в Новгороде, где проходили свободные выборы городского головы, заокеанский секретный агент Шмалдер позволил себе немного расслабиться.

Самые важные дела им уже были сделаны. Кто надо подкуплен, тайные планы расейских князей выведаны, семена смуты в головах трудовых масс посеяны. Нашлось место и пресловутому прянику, и хорошему кнуту.

До начала Веча еще оставалось некоторое время, которое Шмалдер решил посвятить своему маниакальному увлечению, а именно: поискам «зеленых человечков».

Русь в этом плане была местом особым.

Куча очевидцев, высокий паранормальный фон. Правда, очевидцы все как один видели «зеленых человечков» в основном после посещения различных питейных заведений (и это была самая настоящая закономерность!). Но из ста случаев, возможно, хотя бы один да был верен. Об этом никогда не следовало забывать.

А это их пресловутое Навье Царство!

Дверь в соседний параллельный мир.

Шмалдер, когда обо всем этом узнал, не поверил. Не поверил, пока сам не убедился, а затем пришел к мысли, что все эти земли особенные. Это же какие возможности могут открыться, если все здесь происходящее взять и тщательно изучить. И, что самое обидное, местные жители глубоко плюют на эти чудеса, не понимая, какая сила во всем этом сокрыта. Сколько тайн, неведомая магия, дивные источники неисследованной энергии.

«А все эта их природная лень! — размышлял Шмалдер, идя неприметной тропою через живописный сосновый бор. — Ничего, мол, им не надобно. Ничего их, кроме себя любимых, не интересует. Собаки на сене. Ни себе, ни людям. Но скоро вся эта лафа закончится!»

Под «людьми» секретный агент, конечно, понимал американцев, которые уже давно точили свои фарфоровые зубы на невиданные богатства расейских широт. Точили-точили и вот наконец наточили…

Чудный маленький прибор, коий Шмалдер держал в руках, время от времени тихо гудел, и тогда агент резко менял свой маршрут, сворачивая с дороги, с шумом ломясь сквозь густые кусты и валежник.

Одержимость, знаете ли, великая сила!

Где-то ближе к полудню агент наконец вышел к интересному объекту и, затаившись в небольшом овраге, принялся наблюдать.

Об избушке на курьих ножках он много слышал, но воочию видел ее впервые. Изба была маленькая, квадратная. Оконца узкие, прямо бойницы, а не оконца, и еще ножки. Действительно куриные. Огромные и с когтями.

Избушка не двигалась.

Шмалдер уже было решил подобраться ближе, как вдруг изба качнулась и, подогнув правую ногу, почесалась аки обыкновенная курица, затем присела и… о чудо, снесла золотое яичко.

Шмалдер даже принялся слегка повизгивать от нежданно-негаданно свалившейся на него удачи.

Раздобыть «образец»?

Да об этом он даже не смел и мечтать.

Теперь дело оставалось за малым — каким-нибудь хитрым образом умыкнуть золотое яйцо.

Оставаясь невидимым в высокой траве, Шмалдер осторожно пополз вперед.

— Ой ты, Гамаюн… — хором донеслось издалека. Секретный агент замер, избушка на курьих ножках вздрогнула, явно насторожившись.

— Птица ве-э-э-эщая… — донес прохладный осенний ветер.

«Пьяные дровосеки гуляют! — недовольно подумал Шмалдер. — Как, однако, некстати!» Но дровосеки гуляли очень даже кстати. Избушка не выдержала и, резко рванув с места, исчезла за ближайшими деревьями. Золотое же яйцо осталось лежать на месте. Это было подозрительно, но секретный агент в данный момент больше доверял не логике, а своим глазам.

Встав на ноги, Шмалдер подбежал к яйцу. Оно было не маленьким, размером где-то чуть больше яйца эфиопского эму.

Секретный агент присел над трофеем на корточки. Полюбовался. Затем легонько коснулся золотой поверхности. На ощупь яйцо было довольно прохладным.

Сияюшая скорлупа тут же со звоном треснула. Шмалдер выругался. Яйцо раскололось.

Внутри лежала записка на маленьком куске бересты. Секретный агент удивленно наклонился, дабы ее прочитать.

— Пол-лу-чи, мериканский засранец! — вслух одолел расейские буквы Шмалдер, и брови его медленно взобрались на лоб. — Что все это, черт побери, означает?

От расколовшегося яйца явственно пахло чем-то горелым. Агент смахнул записку в сторону и с ужасом уставился на дотлевающий фитиль маленькой круглой бомбы.

— Мазе фак! — только и успел выдохнуть Шмалдер, затем раздался взрыв…

— Я все устроил! — довольно сообщил русичам Соломон где-то через час, снова заявившись в корчму «У Анчутки».

Муромец, одолевший седьмую кружку меда, громко крякнул.

— А я тут, — улыбнулся Степан, — довожу кандидата до нужной кондиции!

— Главное, чтобы он мог самостоятельно передвигаться, — серьезно добавил иудей, — Все остальное не важно.

— Ы-ы-ы-ы… — попытался встрять в беседу Илья, но у него, к сожалению, ничего из этой затеи не вышло.

Тогда богатырь начал неистово жестикулировать.

— Сиди спокойно, баран! — Колупаев показал Муромцу кулак, и тот вроде как притих.

— Значит, план мой таков. — Хитро поглядев по сторонам. Соломон перешел на полушепот. — Единственный серьезный конкурент Муромца — это Сивый Мерин.

— Сивый кто?!! — несколько прибалдел кузнец.

— Мерин, — нетерпеливо повторил иудей. — Он из Греции, а иностранцев, в особенности эллинов, у нас сейчас страсть как любят. Эллада-то, подижь ты, колыбель дерьмократии! Но народные симпатии переменчивы. Сегодня греков чествуют, а завтра… уже им морды смуглые бьют. Так что… предлагаю Сивого Мерина на всякий случай убрать, причем чем скорее, тем лучше.

— То есть как это убрать?!! — Колупаев недоверчиво посмотрел на иноверца.

— А вот так! Иными словами, убить!

— Да ты ЧТО?!!

— Все законно, все в соответствии с правилами дерьмократических выборов. Честные заказные убийства практикуются со дня основания Новгорода. Я уже даже подобрал нужного специалиста…

Соломон указал на странного субъекта во всем белом, сидевшего за соседним столом. Субъект в ответ едва заметно кивнул. Вид он имел незабываемый: белые волосы, — бледная кожа, прозрачные голубые глаза, по-звериному заостренные уши. За спиной колчан с необычайно тонкими стрелами.

— Это еще кто? — уставился на «специалиста» Степан.

— Да эльф один из Средиземья, — махнул рукой Соломон. — В Новгороде проездом, решил вот подзаработать.

— Откуда он, говоришь?

— Из Средиземья! — повторил иудей. — Из земель, что лежат по другую сторону Великой Преграды.

— А что, там за Преградой действительно кто-то живет?

— Не во всех местах. Лишь кое-где… Туда можно пробраться через заброшенные Ерихонские трубы.

— Что-то много ты знаешь для обыкновенного пройдохи, — с подозрением заметил кузнец.

— А у меня национальность такая! — нагло ответил Соломон. — Все знать! Значит, так, Сивого Мерина убираем. Также нужно будет дать немного на лапу членам городского совета, боярам там и прочим. Ну, это все мелочи. Еще я уже переговорил с частью кандидатов, и они согласны отдать свои голоса Муромцу. В будущем Илья, если что, не забудет своих благодетелей, включая и меня. Мне, скажем, совсем уж не помешал бы пост главного новгородского казначея. Еще я нанял небольшую толпу нищих, они уже ждут нас на городской площади и по команде при появлении Муромца будут дружно кричать «ура!!!». Они же в разгар голосования устроят мнимую драку и как бы случайно опрокинут урны с голосами соперников.

— Мать честная! — Колупаев взялся за голову. — И енто хваленая греческая дерьмократия?!!

— Она, родимая!!! — радостно подтвердил Соломон. — Сотни лет складывавшиеся традиции, наследие великих эллинских империй!!!

— Теперь мне ясно, почему Греция переживает сейчас такой упадок, — покачал головой Степан. — Как они вообще до сегодняшних дней дотянули — загадка.

— Ик! — громко произнес Муромец и грохнулся мордой об стол. Слава лешему, обошлось без увечий.

Кузнец участливо проверил у богатыря пульс. Пульс был нормальный, до очередного прихода Кондратия Илье требовалось еще две-три кружки. Но Колупаев этого не допустит. Хотя зачем он до сих пор возится с этим болваном, было совершенно непонятно.

— Ну так как? — — спросил Соломон. — Годится мой план?

— Никаких убийств! — гневно отрезал Степан, — Ни заказных, ни случайных! Денег я тоже не дам, и вообще, с этого момента лучше держись от меня подальше.

— Поздно! — ехидно усмехнулся иноверец. — Процесс пошел.

Кузнец тяжело вздохнул и под веселый гогот присутствующих схватил Соломона за шкирку и выставил того из корчмы.

Но на этом их с Муромцем злоключения, к несчастью, не окончились.

Очнувшись, секретный агент обнаружил, что висит на дереве, вернее, на самой верхней ветке высокой сосны.

Под сосной на месте взрыва зияла ужасаюшая черная воронка, которая по-прежнему слегка дымилась. Зацепился Шмалдер за ветку чудом, точнее, воротником легкого стеганого армяка.

Агент посмотрел вниз.

Если что, падать будет больно.

Было бы обидно свернуть себе шею после столь удивительного спасения. Судя по мощности взрыва, от Шмалдера должен был остаться один дымящийся жареный колобок (или, иными словами, голова).

Стало быть, покушение!

«Неужели они знают?!! — судорожно соображал раскачивающийся на ветке секретный агент. — Нет, вздор. Этого просто не может быть… а если допустить, что может? Но кто? КТО? У этих раздолбаев даже своей секретной службы нет. Тайную Канцелярию распустили за ненадобностью сразу после распада расейских земель!»

Жуткая обида подступила к горлу агента судорожными рыданиями. Но Шмалдер быстро взял себя в руки и принялся тихо молиться верховному американскому божеству Рональду МакДональду.

Молитва помогла довольно своеобразно.

Сук, на котором висел секретный агент, подломился, и Шмалдер аки камень устремился вниз.

Тут-то ему и повезло вторично.

Крепкие сосновые ветки значительно смягчили падение, и агент благополучно брякнулся оземь, сохранив все свои кости в целости и сохранности. Не повезло лишь мягкому месту.

Зад Шмалдера теперь напоминал диковинного ежа или, скорее, заокеанского ощетинившегося дикобраза.

С тихими подвываниями секретный агент принялся осторожно выдергивать из мягкого места сухие иголки.

Именно за этим болезненным занятием его и застали внезапно нагрянувшие к месту взрыва чудища. По всей видимости, чудища вознамерились полакомиться дармовой мертвечиной, ибо они здорово удивились, узрев Шмалдера живым и практически невредимым.

— А-а-а-а!!! — заорал агент отнюдь не от боли в саднящем заду.

Из-за деревьев медленно, как в страшном сне, выступили жуткие монстры, коих муторошно было даже описывать. Все сплошь черные, блестящие, покрытые местами белыми перьями и с топорами (?!!).

С топорами?!!

— Дай на опохмел, мил человек, — хрипло проревел один из монстров, громко клацнув кривыми зубами.

Шмалдера передернуло, и, подхватив с земли немного обуглившийся заветный саквояжик, американец побежал куда глядели его вытаращенные от страха глаза.

— Дай на опохмел, сволочь заокиянская! — жутко неслось ему вслед, но агент не оборачивался.

Ледяной первобытный ужас охватил его в тот момент, и именно с этого самого дня Шмалдер слегка тронулся умом.

ГЛАВА 13

О том, чем же все-таки закончились в славном Новгороде свободные выборы

Оказавшись в Новгороде, княжьи племянники лишь диву давались да с открытыми ртами глазели по сторонам. Столько честного народа они еще ни разу в своей жизни не видывали. Кого тут только не было. Казалось, со всех земель расейских съезжались в Новгород зеваки, дабы поглядеть на знаменательные выборы местного головы. Создавалось впечатление, что на Руси, окромя как по великим городам шататься, и делать-то нечего.

Взяли бы, к примеру, да крышу прохудившуюся у себя в доме починили или мусор на дороге прибрали, ан нет, шатаются без дела по уделам, празднества всяческие выискивают. Посмотрят вот дерьмократические выборы и всем миром в град Кипиш пойдут, где со дня на день должно было начаться грандиозное Общерасейское Вече.

— Гляди, Тихон! — Григорий остановился у невысокой яблоньки, на стволе которой висел кусок потрепанной бересты.

— Лихо? — не поверил своим глазам Тихон, в замешательстве рассматривая маленькую картинку.

— Смутьян Павел Расстебаев, — прочел чуть ниже Гришка. — Так оно что, ко всему еше и мужик?!!

Племянники в ужасе переглянулись.

— Эй, родимые! — донеслось из толпы праздношатающихся. — Отчего врата городские не сторожите?

Но княжьи племянники лишь небрежно отмахнулись.

Все же им не следовало забывать, что одеты они в чужую одежку и рано или поздно кто-нибудь да освободит связанных стражников.

Весь честной народ постепенно вливался на городскую площадь, и дружинники с интересом последовали за галдящей ватагой уже слегка подвыпивших русичей.

Во всевозможных мелких лавчонках шла бойкая торговля баранками, сладостями, карамелью и прочими шибко ходкими во время народных гуляний товарами. Тьмутараканчане нелегально приторговывали настоянным на мухоморах первачом, эфиопы предлагали дивные заморские пряности, а иудеи, как всегда, весьма проворно распродавали разноцветный лед для лизания, хотя жаркий сезон давно уже прошел.

Прямо по центру городской площади был сооружен высокий деревянный помост. Внизу под помостом стояли большие урны, куда голосующие должны были бросать камешки. Но народ пришел в город в основном политически неграмотный, поэтому в некоторые урны кое-кто из толпы уже успел набросать мусор, а некоторые и плюнуть.

Власти, усмотрев в этом происки политической оппозиции, выставили рядом с урнами ратников с копьями, кои матерно отгоняли от помоста самых ретивых.

На деревянном возвышении были установлены длинные скамьи и небольшая греческого образца трибуна. На скамьях уже сидели мающиеся от безделья новгородские бояре, а у трибуны ораторствовал один из кандидатов на пост городского головы. Увидав этого кандидата, Гришка с Тихоном оторопели. Что и говорить, странный был кандидат. До пояса вроде как мужик, а дальше… страшно подумать — ЛОШАДЬ! Это ж какие злые чары этакое чудовище могли породить?

— Равенство и свобода! — зычно вещал с трибуны жуткий человекоконь. — Справедливость и всеобщее братство! Нет произволу! Нет тирании!

— Да-а-а-а!!! — подхватила пьяная в стельку толпа.

— Не позволим!

— Да-а-а-а…

— Каленым железом…

— Уа-а-а-а…

— Сокрушительный удар по врагам дерьмократии…

— Енто кто таков? — спросил Гришка у невысокого, едва державшегося на ногах мужичка, который весело размахивал драной шапчонкой.

— Енто Сивый Мерин! — значительным тоном ответил мужичок. — Из далекой Хреции к нам приплыл. Большой специялист по дерьмократии, главный кандидат на должность головы. Ах, как врет, как славно заливает, сразу видно, наш в доску!

— А чего у него торс лошадиный, хвост да копыта?

— Так он же ентот… — мужичок громко икнул, — хентавр. У них там в Элладе много таких водится. Пастухи ведь с местными кобылами… ну вы понимаете…

— Вот енто да-а-а-а… — протянул Гришка, содрогаясь от ужаса.

— Не позволим!

— Ура-а-а-а…

— О чем это он? — Тихон пытался безуспешно постичь смысл речи хентавра, но как ни старался, так ничего толком и не понял.

— А это и не важно, — усмехнулся Гришка. — Все ведь вокруг, окромя нас, вусмерть пьяные. Тут не смысл значение имеет, а интонация. А интонация у этого Сивого Мерина что надо, боевая, с запалом. У нас народ таких вот пустословов знаешь как любит. Теперь ему осталось только спуститься вниз и с каждым выпить, тогда голоса присутствующих у него в кармане.

— Боюсь, что не выдержит заморская конячка, — знающе заметил Тихон, — скопытится…

— Все верно! — согласился с братом Гришка. — Они там в этой Хреции по части выпить слабаки. Даже вино и то водой разбавляют.

— Да ну?!!

— Здоровьем Всеволода клянусь!

— Справедливость и нерадивость!

— Ура-а-а-а…

— Заветы великого Плутарха… чтим!

— Ура-а-а-а…

— Эй, уважаемый? — Григорий обернулся к знакомому мужичку, но за спиной того не обнаружил.

Мужичок уже спокойно лежал на земле и вовсю тянул лыбу аки «идиот малахольный». Над его распростертым телом стоял огромный богатырь в дивной кольчуге и в дурацком шлеме, точной копии медового бочонка с крантиком. Добродушно улыбаясь, богатырь протирал тряпочкой зловещий кузнечный молот, с умилением глядя при этом на надрывающегося оратора.

Лицо у него почему-то слегка отливало нездоровой синевой.

«Болен, что ли, чем?» — удивился Гришка, а вслух спросил:

— Можно ли тебе, добрый человек, задать один вопрос?

Навий богатырь перевел взгляд на дружинника:

— Спрашивай, мил человек, отчего же не спросить, отвечу, коль знаю.

— Емельян Великий нынче в Новгороде обретается аль нет?

Богатырь призадумался:

— Это ты о Емельке-щуколове?

— Ага!

— Нет, в Новгороде его точно быть не может, я бы… м… м… я бы почувствовал.

— Вот так-то! — сказал Тихону Гришка, и княжьи племяши снова пригорюнились.

Чертов иудей оказался хуже пресловутого банного листа, намертво приклеившегося к распаренной заднице. То, как грубо он был выдворен из корчмы, его ничуть не смутило.

Через четверть часа Соломон как ни в чем не бывало снова вошел в питейное заведение и направился прямиком к столу, где по-прежнему отдыхали с дороги богатыри.

— Не хотите заказных убийств, ну и не надо, — весело согласился он, садясь рядом с недовольным Колупаевым.

— Я тебя о чем предупреждал? — хрипло прорычал кузнец.

— Да ладно вам, народ уже ждет своего героя. Пора!

Слегка протрезвевший Муромец, часто моргая, непонимающе пялился на Соломона.

— Мужик, ты кто? — басом спросил Илья, с трудом силясь сообразить, где это он находится и как его, собственно, зовут.

Данный вопрос иудея ничуть не смутил.

— Соломон Фляр из Херусалима к вашим услугам, — поклонился Соломон, галантно снимая шляпу.

— Эй, а что это у тебя там на макушке черное? — спросил Степан, с интересом рассматривая лысину иноверца.

— Это? — Соломон дотронулся до маленькой черной подушечки. — Ермолка. Смягчает удар, когда меня бьют по голове. Ведь шляпа… м… м… не всегда под рукой.

— Хитро, — усмехнулся Колупаев, — а как же она у тебя с головы-то не спадает?

— А я ее приклеил смолой!

— Мужик, — снова заканючил Муромец. — Ты кто такой?

Степан грустно вздохнул.

— Идемте-идемте, негоже заставлять избирателей ждать, — неустанно подбадривал русичей Соломон.

Да и вправду, засиделись они с Ильей в корчме. Подхватив Муромца под белы рученьки, Колупаев поволок богатыря к выходу.

— А ты кто такой? — заорал Илья на самое ухо кузнецу, — Ты кто, понимать, такой? Я тебя спрашиваю?

— Заткнись! — зло прошипел кузнец и чувствительно врезал Муромцу по ребрам.

Богатырь сразу же внял.

Соломон действительно не соврал, что было по крайней мере удивительным. Народ и впрямь уже ждал героя.

— Ура-а-а-а… — взревела на редкость разношерстная толпа, в которой кого только и не было: и татары, и седорусы, и эфиопы и… да всех не перечислишь.

Много бездельников по Руси без особого смысла шаталось. Им только дай повод глотку подрать.

— Вы кто такие?!! — злобно выкрикнул Муромец, но толпа решила, что он ее приветствует, и потому взвыла пуще прежнего.

Корчма «У Анчутки» находилась рядом с городской площадью. Илью со Степаном подхватили на руки и понесли к деревянному возвышению. Муромец, как ни странно, упирался, направо и налево вырубая радостно орущих избирателей. Но на место упавших тут же приходили новые улыбающиеся рожи.

Колупаев же особо не сопротивлялся, передряга была интересная, хотя и чертовски опасная.

— Вот он наш герой! — во всю глотку кричал взобравшийся на трибуну Соломон (и когда он только успел?). — Наша легендарная знаменитость! Душа Руси Илья Муромец! Богатырь, коему нет равных ни в одной земле! Это он, да-да, ОН победитель Соловья-разбойника. Это ОН, погубивший ужасного двенадцатиголового Змея. Слава-слава Илье свет Муромцу. Ура, братья!

— Ура-а-а-а… — взвыли избиратели, забрасывая отбивающегося богатыря на помост.

Колупаева слегка уронили, но, несмотря на это, он смог подняться на помост самостоятельно.

Наверху уже собрались новгородские бояре (они же городской совет), бывший голова города (лысый, безумного вида старец) и странный полуконь-получеловек, очень нагло и высокомерно посматривавший на дико таращившегося по сторонам Илью.

Илья, судя по всему, был сейчас совершенно невменяем.

— Люд расейский! — прокричал с трибуны Соломон, и кузнец удивился, почему никому не придет в голову здравая мысль прогнать наглеца. — Россияне! Перед вами последние два кандидата. Они, только они прошли отборочный тур до самого конца и вышли в финал.

— Ура-а-а-а…

— Все прочие претенденты сняли кандидатуры с голосования. Попрошу вас опустить в избирательные урны белые аль черные камушки. Белые означают «ЗА», черные соответственно, «НЕТ». У кого из кандидатов будет в урне больше белых камушков, тот и победил. Правая урна Ильи Муромца, левая Сивого Мерина. Кандидаты, скажите пару слов честному люду, пока не все еще проголосовали.

Несколько озверелого вида ратников (в количестве десяти человек) подволокли к трибуне отбивающегося Муромца.

Толпа на площади стихла.

Муромец перестал отбиваться и осоловело поглядел на честной люд. От него ждали СЛОВА, на него надеялись.

Но, как назло, в голову богатыря не забредала ни одна дельная мысль и уж тем более дельное слово. Илья собрал разбегающиеся мыслишки.

— Вы кто такие?!! — отчаянно завопил он.

— Илья-а-а-а… — радостно взревела в ответ толпа. — Ура-а-а-а…

Муромца с трудом сняли с трибуны, к которой гордо прогарцевал Сивый Мерин.

— Братья русичи, — прокашлявшись, начал кентавр. — Мы не позволим, чтобы…

Договорить бедняга не успел, ибо в ту же секунду в него полетели огромные черные булыжники. Человекообразная конячка удивленно заржала и, сраженная камнем в лоб, свалилась вниз, на охранявших избирательные урны ратников.

— С перевесом в тысячу голосов, — заорал вездесущий Соломон, — победил русский былинный богатырь Илья Муромец!

— Илья-а-а-а!.. — проревела толпа, — Давай! — Все истово принялись скандировать:

— Слово, слово, слово…

И вот именно в этот самый момент Колупаев понял, что дело совсем плохо. Их новгородское приключение дошло до острого, смертельно опасного пика.

Словно в подтверждение самых худших опасений Степана, волшебные сапоги самовольно переступили с ноги на ногу.

Кое-как разобравшись в странной ситуации, Муромец снова с большим трудом взобрался на трибуну. В голове у него сейчас царила удивительная ясность. Вот он, момент настоящей неподдельной славы.

Его признали!

Ай да Муромец!

Чем он не мудрый политик?

Новгородский голова! Что ж, звучит неплохо. Чертовски здорово звучит.

— Давай, Илюша, не подведи! — шептал богатырю Соломон. — Народ ждет от тебя новых дерьмократических реформ…

— Ну, во-первых… — Муромец обвел мутным взглядом притихший люд. — С этого дня все корчмы города, понимашь, работают бесплатно!

— Ура-а-а-а!

— Во-вторых, узакониваю многоженство!

— Что?!! — не поверил своим ушам Колупаев. Второе «ура» получилось несколько послабее предыдущего.

— Также разрешаю мериканскому царю Жорджу, — грохнул Муромец кулаком по трибуне, — строить, понимашь, на Руси военные заставы.

Толпа тихо зароптала, трезвея на глазах. Соломон куда-то бесследно исчез. Встревоженные бояре, показывая на богатыря, крутили пальцами у висков.

Степан побледнел.

— И еще одно. — Муромец вовсю пожинал плоды своей славы. — С этого самого дня дозволяю всем без исключения русичам пить кумыс и есть козий сыр, а половцам беспрепятственно передвигаться по Руси и сливаться с населением.

— А-а-а-а… — взвыла толпа, и, разметав опешившее оцепление, честной люд начисто снес помост, обрушив его на землю.

Чудом успев уцепиться за Муромца, Колупаев вместе со свихнувшимся богатырем повалился в случившуюся рядом телегу с сеном.

Судя по доносившимся из обломков крикам, честной народ тузил вопивших от ужаса бояр.

На возу, где барахтались в сене богатыри, аки чертик из коробочки возник Пашка Расстебаев.

— Дави бобров! — залихватски закричал он и, по-разбойничьи свистнув, наклонился к Колупаеву: — Трогай, что смотришь, сейчас бить будут!

Кузнец не сплоховал.

Телега, словно таран, с грохотом прошила бушующую толпу насквозь. Кое-кого переехали, но в сложившихся обстоятельствах это уже особого значения не имело.

— Вижу Расстебаева! — дико заголосил какой-то не в меру усердный ратник. — Держ-и-и-и супостата!

— Быстрей! — Пашка ударил лошадь хлыстом. Часть толпы неуклюже кинулась в погоню.

— В корчму! — Расстебаев швырнул в ближайшего мужика камнем. — Скорее, Степан, костей не соберем.

— Давненько, Пашка, не виделись, — улыбнулся кузнец. — Чай ты вроде как похудел?

Корчма «У Анчутки» по случаю итогового тура дерьмократических выборов была совершенно пуста. Ни посетителей, ни вышибал, ни самого корчмаря, лишь на ступеньках сидел толстый черный кот, который тщательно вылизывал лапу.

— Вперед!!!

— Мяу-у-у-у! — возмутилось животное, порскнув под крыльцо.

Пашка обернулся:

— Вроде как оторвались. Все внутрь!

— Внутрь, остолоп! — Колупаев пинками погнал пьяного Муромца в корчму.

Буцефал с повозкой как ни в чем не бывало жевал сено в стойле неподалеку. Улица была пуста, словно Новгород находился в крепкой осаде. Со стороны площади доносился жуткий утробный вой, будто там резвился целый выводок навьих упырей.

— Закройте двери и окна, — хмуро скомандовал Расстебаев. — По всем прикидкам, у нас есть где-то около часа, пока новгородский воевода устранит смуту.

— И что же мы в течение этого часа будем делать? — спросил Степан, усаживая невменяемого Муромца на лавку.

— Думать! — Пашка постучал себя по лбу. — Думать, как из Новгорода бежать. Городские ворота закрыты, на стенах ратники. Кто-то утром напал на городских стражников.

— Кто-то? — переспросил кузнец.

— Я, — хмуро буркнул в ответ Расстебаев, закрыв дверь корчмы на огромный засов.

Пашку Расстебаева Степан знал сызмальства. В одном селе, так сказать, проживали. На речку вместе бегали с мелюзгой из соседних деревень дрались. Да много чего там было, уже и не вспомнить всего. Детство, оно ведь как сказка, будто из иной жизни.

К пятнадцати годкам Пашка возмужал и стал в селе родном воду мутить, то это ему не так, то еще что не устраивает. Просто есть такие люди беспокойные по натуре, словно шило у них в одном месте вечно сидит.

Вот и скатился Павел до смутьянов великих расейских.

Ну так а кто, ежели не он?

Ведь и на Руси должен быть свой непокорный смельчак. Глас подвыпившего народа. А так кто бы его, сына башмачника знал-то? То-то и оно!

— Давненько не виделись. — Кузнец с облегчением сел на скамью рядом с задремавшим Муромцем. — Поди годков, этак восемь.

— Семь с половиной, — поправил Степана Пашка. — Ежели быть точным. В прошлый раз, помнится, мы на Сорочинской ярмарке повстречались. А нынче… лучше бы и не встречались вовсе при таких обстоятельствах.

— Что поделаешь, — развел руками Колупаев.

— Да уж влипли мы, — добавил смутьян. — Какой я все-таки дур-р-р-р-рак!..

Расстебаев со злостью постучал себя кулаком по лбу.

— Я ведь только сейчас понял. Меня же внесли в список этих кандидатов специально, дабы поймать. А выборы приманка. Знали гады, что не устою перед соблазном и приду в Новгород на весь ентот балаган поглазеть.

— Ну и что, поглазел? — усмехнулся Степан.

— Поглазел. — Пашка снова сжал кулаки. — Ведь чувствовал, что ловушка, чувствовал и все равно пришел.

— М… м… м… — промычал сквозь сон Муромец. — Всем налить лыкового первача…

— А это кто? — Смутьян неприязненно взглянул на богатыря, будто только сейчас его и заметил, — Неужель и.. вправду тот самый Илья Муромец?

— Тот самый! — подтвердил кузнец. — Все эти годы на печи спал, пока я его несколько дней назад не разбудил.

— А как он подвиги-то ратные совершал, коль дрых все это время?!! — изумился Расстебаев, нервно расхаживая по пустой корчме.

— А ему чужие подвиги приписали, — ответил Степан, — а некоторые и вовсе выдумали. Летописец один подлый поспособствовал.

— А вот это по-нашему, — рассмеялся Расстебаев, — по-расейски. И главное, все верят. Запомни, Степан, без большой лжи нет и большой правды. На этом вся гистория наша построена. Греки вон тоже не дураки, уже сейчас сочиняют свое славное прошлое. Герои, мол, боги, а по сути паршивый народец: воры, пьяницы да жулики. Вот у кого учиться надобно!

— Не о том мы, Пашка, толкуем, — покачал головой кузнец.

— Не о том, — согласился смутьян. — Бежать из города в любом случае бессмысленно. Новгород окружен ратниками. Они давно за мной охотятся и своего шанса не упустят. Ты вот можешь попытаться прорваться, тебя не тронут. А вот мы с этим бугаем пропали.

— Хр-р-р-р, псу-у-у-у… — храпел Муромец, причмокивая во сне жирными губами.

— И чего это он там на трибуне плел? Мухоморов, что ли, сушеных аки норманн какой нажрался?

— А я почем знаю? — огрызнулся Степан. — По мне, так он совсем невменяемый. Шутка сказать, тридцать три года на печи проваляться. Тут у кого хочешь крыша поедет. Мне даже боязно представить, что ему все эти годы могло сниться.

— Да, дела, — приуныл Пашка, присаживаясь на стол. — Видно, изменила мне удача. Даже не верится как-то.

— Постой! — Колупаев резко вскочил со скамьи. — У меня ведь… а ну отпирай двери.

— Зачем?!! — Смутьян удивленно посмотрел на чересчур уж радостного кузнеца.

— Отпирай, говорю! Сейчас узнаешь.

Пожав плечами, Пашка осторожно прокрался к двери и, сняв засов, чуть приоткрыл ее и заглянул в щелочку.

Мимо корчмы с дикими воплями пронеслось несколько раскрасневшихся мужиков в расхристанных армяках. Как выяснилось через мгновение, мужики удирали от небольшого отряда новгородских ратников. Похоже, спокойствие и порядок в городе были почти восстановлены.

Крики удирающих и бравое лязганье ратников затихли в соседнем переулке.

Улица снова опустела.

— Выходи, все навроде спокойно! — Пашка махнул кузнецу рукой.

Не теряя драгоценного времени, Колупаев короткими перебежками добрался до конюшни. Погладил несколько приунывшего в стойле Буцефала и, забравшись в телегу, извлек оттуда странный холщовый сверток. Спрыгнул. Огляделся и галопом припустил обратно к корчме.

— Что там у тебя? — поинтересовался Расстебаев, запирая за Степаном дверь. — Оружие какое?

— Нет, — ответил немного запыхавшийся кузнец. — Кое-чего получше.

Подойдя к одному из столов, Степан резко смахнул с него кружки и, положив свою странную ношу, бережно развернул холст.

— Ух ты! — произнес проснувшийся Муромец, восхищенно глядя на дивной работы изящный золотой ларец.

— Никак из чистого золота! — присвистнул Пашка. — Слушай, Степан, а ты не боишься с таким-то сокровищем по Руси разъезжать?

— Не-а, не боюсь, — усмехнулся Колупаев. — Кто же знает, что он у меня есть?

— Ну и чем нам твоя драгоценность поможет?

— Она волшебная, принадлежала некогда самому Кощею Бессмертному!

— Да ну?!! — не поверил Пашка.

— Да-да, именно Кощею Бессмертному, — повторил Степан. — Он от меня этой штуковиной много лет назад откупился и в Навье Царство сбежал.

— И как сие чудо действует?

— Да я и сам толком не знаю. Еще ни разу не доводилось мне этот ларец испробовать. Все руки не доходили. Кощей сказал, чтобы я токмо в самых опасных ситуациях за помощью к ларцу обращался и не тревожил его зазря по пустякам.

— Ну так давай! — тут же приободрился Расстебаев. — Чего ты медлишь, ждешь, пока ратники новгородские в корчму ворвутся? Что нужно сделать? Наверное, открыть его?

— Нет, — покачал головой Степан. — Надобно заклинание особое произнести.

— Ну так произноси.

— Погодь, надо вспомнить.

Пашка нетерпеливо всплеснул руками, но брюзжать по обыкновению не стал. Муромец протяжно зевнул и, встав со скамьи, осторожно обошел стол с ларцом.

— Вспомнил! — Колупаев радостно улыбнулся. — ДВОЕ ИЗ ЛАРЦА!

Ларец засветился, крышка его ярко засияла, дивные узоры стали меняться. Муромец ойкнул и неуклюже полез под соседний стол. Степан с Пашкой как зачарованные раззявили рты.

Золотое сияние усилилось. Ларец задрожал, крышка резко откинулась назад, выпуская искрящееся белое облако. Облако поднялось к потолку корчмы, качнулось и, опустившись вниз, рассеялось, явив взору двух удивительных незнакомцев.

Незнакомцы были ошарашены не менее Степана с Пашкою. Они недоверчиво смотрели по сторонам, чесали затылки и неуверенно ощупывали друг друга. Выглядели они довольно необычно. Здоровые, плечистые, с бритыми под ежик головами, с квадратными подбородками и огромными бычьими шеями, незаметно переходившими в грудь. Прямо борцы-тяжеловесы какие-то. Одеты бритоголовые были и вовсе немыслимо. Черные штанцы неизвестного фасона, лакированная обувка, малиновые кафтаны. На шеях толстые, в два пальца золотые цепи, на руках перстни, тоже золотые. Столько безделушек на себя разве что половецкие ханы цепляют.

— Ну, блин! — выдохнул один из бритоголовых. — Не, Вован, ты видел, только что ведь в бутике были, «роллекс» новый выбирали.

— Ништяк, Санек, вот это нас глючит! — отозвался второй, и бритоголовые с интересом посмотрели на сидящего под столом Илью Муромца.

— Мужик, ты чего? — спросил тот, которого звали Вованом. — Клея нанюхался?

— Вы кто? — наконец выдавил из себя Колупаев, нервно теребя на шее оберег. — Вы кто такие?.!!

— Вован Пронин, — представился тот, что был поплечистей, — малый и средний бизнес, совместная русско-японская фирма «Накуси-выкуси».

— Санек Хряков, — представился второй, — директор банка «Везувий». Это вы нас по пейджеру вызывали?

Степан с Пашкой быстро кивнули.

— Ы-ы-ы-ы… — промычал из-под стола Илья Муромец, напоминая, что он тоже здесь.

— Ну так, братва, какие у вас проблемы? — хором спросили двое из ларца, сделав на руках странную пальцовочку, не иначе как тайный магический знак.

— Дык… — прохрипел Муромец, и все с неодобрением посмотрели на косноязычного богатыря

ГЛАВА 14

Негаданная помощь да внезапная болячка

— Ну че молчите? — недовольно спросил Вован. — У нас тайму в обрез. «Роллекс» вот нужно купить, а Саньку в Питер на презентацию. Загадывайте желание, не тяните резину.

— Во-во, блин! — поддержал друга Санек. — Чем короче базар, тем лучше.

— Нам бы из Новгорода удрать, — попросил Расстебаев, оглядываясь на дверь.

— Куда желаете?

— Да куда угодно, в тот же удел Сиверский, только бы подальше отсюдова.

— Так, сейчас. — Санек похлопал себя по карманам. — Вован, по-моему, ноутбук у тебя?

— Точно, — улыбнулся Вован и, щелкнув пальцами, извлек прямо из воздуха большую плоскую коробочку.

Положив коробочку на стол, двое из ларца открыли ее аки книгу и уставились в светящееся голубым ожившее нутро.

— Блин, не пойму, что это за реальность? — недовольно бурчал Санек, что-то перебирая внутри раскрытой коробочки. — Понавыдумали муры всякой, фантасты хреновы… а ну-ка, Вовчик, может, ты найдешь нужную директорию? — Вован нахмурился.

— Введи в поисковик слово «Русь». Похоже, мы в «параллельный» попали.

— Ввел!

— Ну, че там?

— Да вот «Рось квадратная, изначальная».

— Не то.

— «Катали мы ваше солнце»!

— Тоже не то.

— «Древнерусская игра».

— Да, блин, ниже…

— Ага, кажется, нашел! «Повесть былинных лет». Вот карта.

— Ну так куда вы сказали вам надо? — Вован повернулся к испуганно топчущимся позади русичам.

— В удел Сиверский, — напомнил Колупаев.

— Ага, есть такой. Правит… э… э… князь Всеволод. Он?

— Он, как есть он!

— И телегу мою с конем переправьте, — попросил Степан.

— Телегу? А где она, блин, находится? — деловито поинтересовался Санек.

— Да вот у корчмы в стойле рядом.

— И телегу! — Санек умело барабанил по внутренностям чудо-коробочки, — Ну че, Вовчик, вроде как порядок?

Вован вгляделся в синее мерцание:

— Угу, как по маслу. Выбросим их сюда, где ручеек. Главное, чтобы деревьев поблизости не было, да и валуны крупные нежелательны.

И двое из ларца удовлетворенно потерли руки.

— Ну как, мужики, очко не играет? Готовьтесь, сейчас мы вас перемещать будем.

— Дык, а енто не опасно? — дрожащим голосом спросил Муромец, нехотя выбираясь из своего временного укрытия.

— А это, блин, кто?!! — усмехнулся Санек, — Небось богатырь былинный Илья Муромец? Что, брат, анаболиков пережрал? Гляди, Вован, каков бройлер!

Илья смутился и попытался спрятаться за спиной Степана. Но вот беда, кузнец макушкой едва ли доставал богатырю до плеча.

— Ладно, Санек, жми «энтер»! — скомандовал Вован.

Санек наклонился к дивной коробочке и небрежно ткнул в нее пальцем. Затем… Затем все исчезло.

К тому моменту, когда в Новгороде началась заварушка, княжьи племянники уже почти выбрались из заполонившей площадь пьяной толпы. Узрев на трибуне совершенно сумасшедшего Илью Муромца, братья смекнули — городу хана.

Так что ужасающий грохот обрушившегося помоста Гришка с Тихоном услышали, опрометью мчась к городским воротам.

— Дави бобров! — яростно неслось им в спину.

— Эт-т-то нам? — Запыхавшийся Тихон обернулся.

— Навряд ли, — ответил Гришка. — Давай-ка перейдем на шаг, ратники идут.

Перешли на шаг.

Ратников было слышно за версту, так как шли те к площади с боевой задорной песней.

— Нюрка, Нюрка, с вырезом тужурка! — басом ревели воины, проходя мимо вжавшихся в городскую стену добрых молодцев.

— Видал, какие у них щиты! — кивнул на удаляющихся вояк Тихон.

— Так они специально такие большие, — пояснил Гришка, — чтобы тело было сподручней с поля боя выносить.

— Чье тело?

— Бойца.

— Ядрить! — раздалось в конце улицы, и оттуда очень прытко выскочил оборванный старикан, преследуемый двумя взмокшими воинами.

— Гляди, Тихон, — удивился Гришка, — а не тот ли это одноногий слепой, который выклянчил у нас давеча медную монету?

Одноногий слепой не только совершенно чудесным образом прозрел, но и к тому же очень быстро отрастил вторую ногу.

— Стой, сволочь! — взревели ратники, и забавная троица скрылась из виду.

— Торжество дерьмократии! — веско заявил Григорий, когда они с Тихоном проходили мимо наскоро возводимых виселиц.

— Эти выборы надолго новгородчанам запомнятся, — кивнул Тихон. — Интересно, порешат они Муромца аль наоборот.

— Порешат-порешат, — уверенно отозвался Гришка. — Еще как порешат! Это ж надо было такое сморозить… по поводу половцев. Не иначе как под кайфом опосля травы-муравы богатырь находился.

У городских ворот стоял большой отряд новгородских витязей во главе с хмурым усатым воеводой.

— Где вы шатаетесь? — гневно спросил воевода, придавливая княжеских племянников недобрым взглядом. — Почему пост свой оставили, устав нарушили?!!

— Ну так… — хором выдохнули братья.

— Балбесы, — покачал головой воевода. — А мы, пока вы баклуши били, двух шпиенов заокиянских под стенами города словили. Вот, полюбуйтесь.

Слегка оторопевшие Гришка с Тихоном увидели у ворот связанных настоящих стражников. Лишь мельком взглянув на братьев, стражники страшно разволновались.

— М… м… м… — багровея, замычали они, — гр… гр… м… м…

— Выньте у них кляпы! — нетерпеливо приказал воевода.

— Нет, не вынимайте!!! — протестующе замахал руками Тихон.

Воевода удивленно пошевелил усами, и в этот момент городские ворота подверглись ожесточенному нападению.

Огромная толпа новгородских гостей, вооруженная чем попало, пошла напролом, видно, успев под шумок смыться с объятой пламенем смуты площади.

— Сомкнуть шиты! — грозно скомандовал воевода. — Копья при-и-и-и-готовь!

— Дави бобров! — взревела толпа, и в ряды витязей полетели пустые кувшины из-под меда.

Пользуясь всеобщей неразберихой, Гришка с Тихоном рванули за ворота. И, надо сказать, вовремя, ибо кто-то из особо ретивых воинов догадался опустить железную решетку, отрезающую смутьянам путь к бегству.

Спустя полчаса братья уже были вне досягаемости и в относительной безопасности.

— Передохнем. — Согнувшись пополам, Гришка натужно закашлялся.

— Ушли! — Тихон жизнерадостно рассмеялся. На дороге послышался дробный конский топот.

Княжьи племянники переглянулись.

— Погоня?

— На лошадях? Велика честь дозорных за нами посылать.

— Стой, окаянная!!! — донеслось из-за поворота.

— Ерема! — одновременно выдохнули братья.

— Поберегись!!!

Дружинники едва успели отскочить, и грязно ругающийся Ерема стремительно промчался в сторону Новгорода.

— Остаемся на месте! — Гришка за шиворот удержал попытавшегося прыгнуть в кусты Тихона.

Ждать долго Ерему не пришлось.

— Поберегись! — снова залихватски раздалось на дороге. — Пру-у-у-у…

Непокорная конячка стала на дыбы. Ерема ругнулся и, аки пущенный из пращи камень, со свистом улетел в придорожные кусты. Дружинники едва успели пригнуться.

— Никак зашибся! — осторожно прошептал Тихон.

Придорожные кусты зашелестели, и из них с треском выбрался запыленный княжий гонец с хлыстом.

— У-у, окаянная!!! — погрозил он безмятежно щиплющей травку лошади.

— Здорово, Ерема! — обрадованно приветствовал вестника Гришка.

— И вам, оболтусам, привет, — улыбнулся гонец.

— Что коня своего не поменяешь?

— Да я бы и с радостью. — Ерема вытер ладонью взмокшее чело. — Но ентот самый быстроходный во всей Руси. Второго такого днем с огнем не сыскать. Вот, правда, норов у него не сахар. Но я уже привыкши.

— Что на сей раз? — несколько вяло поинтересовался Тихон. — Устное послание аль письмо?

— Письмо! — Гонец извлек из-за пазухи свернутый кусочек бересты и протянул его дружинникам.

Братья осторожно развернули княжеское послание.

Послание оказалось довольно лаконичным. Даже можно сказать чересчур лаконичным. Самое интересное, что Всеволод на этот раз обошелся без всяких слов. Никаких букв в бересте не обнаружилось. Там был лишь довольно схематичный рисунок, который ничего хорошего княжьим племянникам не предвещал.

Черным угольком в послании был изображен сжатый кулак.

Гришка с Тихоном побледнели.

— Что, плохие вести? — участливо поинтересовался Ерема, как бы невзначай придвигаясь к пасущейся рядом кобыле.

— Хуже не бывает, — немного севшим голосом ответил Тихон, обменявшись с братом мрачным, тревожным взглядом.

— Полезная эта штука, ларец Кощеев! — с нескрываемой завистью проговорил Расстебаев, умывая перепачканную грязью физию в небольшом прохладном ручейке.

Двое из ларца со своим «перемещением» слегка не рассчитали. Возникшие на поляне сообразно невиданной магии русичи угодили аккурат в огромную грязную лужу, шлепнувшись в нее к тому же с довольно приличной высоты.

Тихо ругаясь, Колупаев вывел из грязи гневно всхрапывающего Буцефала. Телега пару раз увязала, но кузнец справился, под мышкой он нес бережно завернутый в холстину золотой ларец.

Илья Муромец же недвижимо лежал на спине прямо посреди лужи.

— Кажись, помер, — кивнул на богатыря Пашка, брызгая себе холодной водою на шею.

— Да нет, что ты, — рассмеялся Степан. — Илья спит. Я уже давно приметил: чуть какая заварушка случается, он хлоп — и в обморок. Енто у него такая защитная реакция организьма выработалась, навроде как у жука-навозника, который чуть что мертвым прикидывается.

— Однако силен твой Муромец! — громко заржал Расстебаев. — Расскажи я кому, ни за что не поверит. Даже я, дурак, столько лет считал, что есть у нас на Руси такой славный богатырь. Знаешь, а ведь с этой мыслью как-то даже спокойней жилось. Мол, есть кому за Русь-матушку постоять. Эх…

И Павел с чувством сплюнул в сторону.

Кузнец же счел благоразумным промолчать. Он-то, ежели что, за Русь постоит. Пашка ведь и не знал, что настоящий герой как раз Степан и что это его подвиги были приписаны Илье Муромцу. Но кузнец не любил бахвалиться, тем паче перед своим давним приятелем. Настоящие герои, они ведь часто безызвестными остаются. В тени выдуманных былинных персонажей. И ничего тута не поделаешь, такова планида…

Достав из телеги небольшой багор, Степан ловко подцепил Муромца за кольчугу и осторожно, дабы не запачкаться, выволок храпящего богатыря из лужи.

— Эй, красна девица, просыпайся!!! — заорал на ухо Илье Расстебаев, но ожидаемого эффекта не последовало.

— Не так надобно. — Кузнец с ухмылкой посмотрел на Павла и, набрав в грудь побольше воздуха, утробно заголосил: — Половцы-ы-ы-ы…

— А-а-а-а!!! — Муромец вскочил с земли и как угорелый бросился наутек.

— Держи его! — по-разбойничьи засвистел Расстебаев. — Уйдет…

Степан недолго думая вытащил из телеги здоровую сеть с грузилами и с силой запустил ее в убегающего богатыря.

Илья споткнулся и, упав в траву, неистово забарахтался, опутанный по рукам и ногам прочной сетью.

— А ты ничего, — похвалил кузнеца Пашка. — Когда надо, быстро соображаешь и реакция у тебя отменная.

— Держу себя в форме, — смущенно пожал плечами Колупаев.

— На помощь!!! — орал благим матом Муромец. — Не режьте меня, люди добрые, я сдаюсь…

— Хорош герой, ничего не скажешь! — продолжал веселиться Павел. — Вижу, что помереть от скуки с таким попутчиком тебе не грозит.

Насилу выпутали богатыря из сети. Степан слегка надавал Илье по шее, и тот сконфуженно поковылял к ручейку отмываться от грязи.

— Ладно, ну и что дальше? — спросил Пашка, забавно щурясь в лучах выглянувшего из-за облаков осеннего солнышка.

— Дальше? — Кузнец потеребил бороду. — Емельяна-волшебника вместе с Ильей будем искать. В Новгороде-то мы его не обнаружили. Может, хочешь с нами?

— Нет. — Смутьян покачал головой. — Извиняй, приятель, но у меня дела.

— Личные?

— Да нет, совсем уж не личные. Общегосударственные!

— Да ну? Снова будешь воду мутить, народ честной на бунт супротив власти поднимать?

— Да разве меня хоть раз кто послушал? — обиделся Пашка. — Самое большее, чего мне удавалось добиться, так это пьяной драки на какой-нибудь ярмарке. А не было б меня, так все одно эта драка случилась бы, не из-за одного, так из-за чего другого. Ты же знаешь, русичей хлебом не корми, дай только повод иудеям морду набить. А те, прохвосты, такому повороту дел только рады. Идут потом с оторванными пейсами к местному князю и стонут, что так, мол, и так, побили их. Национальная дискриминация, значит, ущемление людских прав, мериканскому царю Жорджу грозят пожаловаться. Князь решает это дело замять и выплачивает им компенсацию.

— Гм… славно! — усмехнулся Степан.

— Нередко бывает, скажу я тебе, иудеи, к примеру, ежели у них торговля плохо идет, сами становятся зачинщиками ярмарочных драк. Князь-то удельный им дай бог сколько за молчание да морды побитые отвалит. Правда, злоупотреблять этим нельзя.

— Вот чего не знал, того не знал, — мотал себе на ус кузнец.

— Сколько раз я собственными глазами видывал, — продолжал горячиться Павел, — какой-нибудь пейсатый проныра проскользнет в толпу да как закричит: «Бей носачей!» Тут же свара и начинается. Простаки мы, русичи. Даже обидно иногда, за своих же дураков обидно! Колупаев грустно вздохнул:

— Значит, с нами, как я понял, ты не поедешь?

— Не поеду, — подтвердил Пашка. — Мне к граду Кипишу надобно пробираться. Сердцем чую, замышляется что-то супротив Руси нехорошее. Неспокойно у меня на душе.

— Ай, тону-у-у-у! — донеслось от ручья. Павел со Степаном обернулись. Свалившийся в ручей Муромец нелепо сучил ножищами.

— Хороший был ручеек, — посетовал Расстебаев.

Когда Пашка наконец ушел к одному ему ведомой цели (возможно, что и в град Кипиш), Колупаев за шиворот выташил из ручья валяющего дурака богатыря и принялся его гневно отчитывать.

— Сколько еще раз из-за твоей дури мы будем влипать во все эти несуразные передряги? — кричал кузнец, гневно сверкая глазами. — Что ты ведешь себя как юродивый? Специально шута горохового из себя строишь или ты на самом деле кретином таким уродился?!

— Дык… — попытался возразить Муромец.

— Что «дык»? — продолжал орать Степан. — Это уже даже и не смешно. Ты ведь подвиги ратные совершать совсем недавно собирался, с трусостью своей бороться хотел!

— А я передумал! — — зло огрызнулся богатырь. — Мне и так хорошо, безо всяких подвигов. Видал, как меня в Новгороде принимали? Еще немного, и я действительно стал бы там головой.

— Во-во, — кивнул Колупаев. — Все верно, ты бы стал в Новгороде головой, вот только отрубленной.

— Это на что это ты намекаешь?

— А на то! Ужель не помнишь, чего ты там на трибуне порол?!!

— Не помню. — Муромец испуганно моргнул. — Честно, ни лешего не помню.

— Ох, черт меня дернул тебя тогда в деревне будить! — совсем пригорюнился Степан.

— Да полно тебе крамолу на меня наговаривать, — отмахнулся богатырь. — Мне, может быть… ой…

Муромец внезапно схватился за щеку.

— Что такое? — серьезно забеспокоился Колупаев. — Шмель укусил?

— Зуб, — промычал Илья.

— Что?

— Я, кажется, зуб сломал, болит вот теперь.

— Ага! — ухмыльнулся Колупаев. — А вот нечего было дрянь всякую в замке Кукольного Мастера лопать.

— Так он же угощал на халяву!

— Халява! Волшебное слово. Забирайся в телегу, снова к Мудрой Голове поедем. Разобраться бы с ней надобно. Благо здесь недалеко, удел-то Сиверский.

— М… болит…

— Терпи, богатырь, воеводой станешь!

— Не могу, — огрызнулся Муромец и, судя по всему, снова пошел на принцип.

Взял и сел прямо в траву.

Конечно, можно было Илью здесь на полянке и бросить, так как он больше мешал, чем помогал искать летописца. Но так поступать подло, Степанова натура этого не принимала.

— Ну и что ты предлагаешь делать?

— Ведун нужен, — невнятно отозвался богатырь. — Желательно княжеский!

— Ишь ты, — возмутился Колупаев, но Муромец заупрямился всерьез. — Ладно, будь по-твоему.

С этими словами кузнец снова развернул Кощеев ларец и громко произнес магическую формулу вызова.

На этот раз никакого светопреставления не наблюдалось. Крышка ларца со щелчком откинулась назад, и возле телеги возникли Вован с Саньком.

— О, снова, блин, эти, — недовольно произнес Вован. — Ну че там у вас, в натуре, еще случилось?

Одеты двое из ларца были так же, как и в прошлый раз. В руках они держали по чудной прозрачной чаше с непонятным темным содержимым. Из чаш торчали маленькие полые соломинки.

— Ну, блин, давай рули базар, — потребовал Санек. — У нас сейчас презентация. Ты знаешь, бородатый, сколько бабла мы на эту встречу угрохали?

— Извиняйте, что? — не понял кузнец.

— А… не важно. — Двое из ларца дружно зевнули. — Давай, бомжара, загадывай желание или че там у тебя?

И Вован с Саньком продемонстрировали уже как-то привычно смотревшуюся пальцовочку.

— Нам ведун княжеский нужен, — заявил Степан. — У Ильи вон зуб разболелся.

— Уы-ы-ы-ы… — промычал Муромец, держась за щеку.

— Стоматолог, что ли? — удивились двое из ларца.

— Ась?

— Ладно, не бери в голову. Сейчас доставим… — И Вован с Саньком исчезли. Мгновение — и вместо них на лугу возникли два совершенно осоловелых мужика: сухонький дедушка, больше всего похожий на сельского старосту, и здоровый детина в белоснежной рубахе с вышитым на груди красным крестом.

— Кто больной? — противно проблеял старец.

— А ты кем будешь? — в свою очередь полюбопытствовал кузнец.

— Я личный зубной врачеватель князя Осмомысла Ижорского. Вы меня, кажись, вызывали?

И старичок в замешательстве посмотрел по сторонам, не совсем понимая, как это он здесь взял да средь бела дня и оказался. Но, видно, двое из ларца были большими мастерами по задуриванию чужих голов. Огромный детина в белом безмятежно глядел перед собой, словно все происходящее нисколечки его не трогало.

— А енто кто? — Колупаев бесцеремонно ткнул пальцем в здоровяка.

— Мой осястент, — пояснил ведун, — Иван Наркозов.

Услышав свое имя, Иван Наркозов снял с пояса не замеченную ранее кузнецом небольшую дубинку и красноречиво потряс ею над головой.

— Это кто, соловьи-разбойники? — подал голос сидящий в кустах Муромец. — Они нас грабить будут?

— Нет, лечить! — крикнул Илье ведун. — Я спрашиваю, кто больной?

— Он больной! — Степан кивнул в сторону перекошенного Муромца.

— Мил человек, а ну иди-ка сюда. — Нехотя, но богатырь встал и подошел.

— А ну открой рот.

— А…

— Какой болит?

— Ы… еры… мр-р…

— Ага, понял, тот, что слева. Ну что ж… будем рвать. Иван…

Здоровяк радостно улыбнулся.

— Как рвать? — несколько опешил Муромец. — Дык зачем рвать?

— Дык чтобы не болел, — со знанием дела пояснил ведун.

— А по-другому как-нибудь нельзя?

— Нельзя!

И старикашка достал из-под одежды огромные кузнечные щипцы.

Тут даже Колупаев струхнул. На Руси-то ежели зуб вырвать, так сразу к кузнецу идут. Но Степан такими зверствами никогда не занимался — брезговал. А тут душегубы какие-то, а не врачеватели.

— Э… — закричал богатырь, отшатываясь от ведуна. — А что, по-другому, значит, никак?

— Есть еще два варианта. — Старикашка зловеще щелкал железными щипцами. — За тонкую шелковую нить привязать зуб к телеге и… Сам понимаешь. Либо в ближайшее время попробуй ввязаться в какую-нибудь драку. Ну, скажем, тьмутараканчанина ефиопом обзови, он тебе, в общем, и заедет.

Этот последний вариант понравился Илье больше всего, но ведун был настроен решительно.

— Сейчас все эти штуки не годятся, — весело вертя щипцы, добавил он, — так как нам с Иваном за работу уже заплатили. Так что… Давай, добрый молодец, открывай рот!

— Ы-у, — затряс головой Муромец.

— Иван, анестезию!

Бугай в белой рубахе взмахнул дубиной и…

Огромный кулак Муромца опередил его на какие-то доли секунды.

Второй кулак богатыря опустился на седую плешь ведуна.

Не веря своим глазам, Колупаев смотрел на нелепо распростершиеся на земле тела.

— Ты… ты… ты что енто наделал?!!

— С двух ударов уложил! — похвастался Илья, с недоверием разглядывая свои кулаки, словно и не ожидал от них такого сюрприза.

Степан наклонился, нервно нащупывая у зубных врачевателей пульс.

— Что, покойнички? — с неуместной злорадной улыбочкой поинтересовался Муромец.

— К счастью, нет…

Кузнец оттащил ведуна к дороге, затем проделал то же самое и с его габаритным помощником. Может, кто мимо проедет, подберет.

— Ну ты и орясина! — Степан сплюнул, отряхивая штанцы. — Я ж ведь как лучше хотел.

— А может, он и сам выпадет. — Богатырь осторожно потрогал больной зуб пальцем. — Сейчас и не беспокоит вроде. Поехали, Степан!

Колупаев вздохнул и, забравшись на козлы, направил коня к дороге, осторожно обогнув оглушенных врачевателей.

Илья неуклюже вскарабкался на повозку.

— Значит, снова к Мудрой Голове, да, Степан?

— Угу, — не очень дружелюбно буркнул кузнец.

— Может, ей глаз выколоть? — с готовностью предложил богатырь. — Дабы правду говорила и не посылала нас с тобой куда ни попадя.

— Я тебе выколю. — Колупаев резко обернулся и продемонстрировал Муромцу кулак. — Я тебе так выколю, что даже здоровые зубы повыпадают. Сиди да помалкивай в тряпочку. Еще раз из-за тебя влипнем, будешь сам по Руси путешествовать.

От подобной перспективы Муромца слегка передернуло, и он тоскливо поглядел в синее небо, вспоминая отчий дом и славную, хорошо протопленную печь, на которой спал себе тридцать три года и забот никаких не ведал.

ГЛАВА 15

в которой слегка меняются планы

Как всегда оставив Буцефала жевать сено невдалеке, Степан с Ильей залегли за небольшим, практически полностью облетевшим кустиком.

Осень, ничего не попишешь. Скоро и зима подоспеет. А вот интересно, как Мудрая Голова зимой-то — под снегом аки мыша полевая в спячку впадает или усищами сугробы разгребает? М-да, вопрос вопросов.

— Ну что, дык навроде дремлет, — прошептал Муромец, вытягивая шею.

— Нет, не дремлет, — отрезал Колупаев.

— А я тебе говорю, дремлет. Мне даже отсюдова видно, что у ней зенки закрыты.

Кузнец молча указал на свои сапоги.

— Что?!! — не понял Илья.

— Не идут. — Степан досадливо развел руками. — Не желают. Вниз с холма пожалуйста, а наверх никак.

— Ты уверен?

— А вот сам попробуй!

— И вправду, — обрадовался Муромец, — мне еще ни разу не доводилось обувку волшебную примерять.

Колупаев легко снял краденые сапоги и передал их Илье.

Илья нахмурился:

— А размеры то у нас разные.

— Ты одевай-одевай, не стесняйся, — подбодрил богатыря Колупаев.

Муромец не стал спорить. Снял свою обувку и бережно натянул волшебную.

— Чудно. — Илья уткнул каблуки в землю. — Совсем не жмут! Навья обновка. Жаль только, в полный рост встать нельзя.

— А ты присядь, — посоветовал кузнец.

Богатырь присел и на полусогнутых попытался обогнуть куст.

— Ох! — изумленно выдохнул Муромец и резко опрокинулся назад.

— А я что тебе говорил! — усмехнулся Степан.

— Они, словно… словно живые.

— Снимай давай, опудало, ждать будем. — И русичи снова поменялись сапогами.

— Холодает. — Илья поежился. — Видно, ранняя зима в этом году случится.

— Не болтай! — Колупаев осторожно высунулся, отогнув пару веток.

«Хитрый, мерзавец, — недовольно подумал он, глядя на обезглавленного великана. — Мастерски притворяется, даже сладко посапывает, якобы во сне. А сам-то небось побольше слюны в рот набрал и ждет».

Степана внезапно осенило.

— Есть идея!

— Чаво? — на всякий случай испугался Муромец.

— Идея, говорю, есть. Снимай шлем!

— Зачем?

— Снимай, кому говорят!

Богатырь подчинился. Колупаев с сомнением взвесил шлем в руке. Ничего, подойдет.

— Я об этом способе от грека одного слышал. Великий Херакл якобы при помощи вот такого шлема аргонавтов от неминуемой гибели спас, когда те проплывали между заколдованными смыкающимися скалами!

Затем кузнец прикинул расстояние, размахнулся и швырнул ратную принадлежность в сторону.

— Дык… — только и успел выдохнуть изумленный Илья.

Мудрая Голова среагировала незамедлительно. Мощный плевок оглушительно выстрелил в сторону улетевшего шлема.

Снова сняв сапоги, Колупаев босиком побежал к верхушке холма.

— Илья, за мной!!!

Через полминуты они уже находились в «мертвой зоне», взмокшие, но довольные.

— Снова вы?!! — Мудрая Голова в отчаянии закатила глаза. — А я, дурак, надеялся, что из Новгорода вас живыми уже не выпустят.

— Ага! — торжествующе воскликнул кузнец, надевая успокоившиеся сапоги. — Значицца, ты, котелок с ухой, все заранее знал и про выборы и про то, что Муромец не удержится и вмешается?

— Знал! — не без хвастовства подтвердила Мудрая Голова. — Я много чего наперед знаю. Такая моя работа, на холме песчаном торчать и все видеть. Правда… изменить что-либо я не в силах. А это, знаете ли, хуже всего.

— А как тебе будет торчать на холме с одним глазом? — угрожающе поинтересовался Илья. — По мне, так с одним глазом во много раз интересней окрестности обозревать.

Мудрая Голова угрозу проигнорировала. Что ей какие-то коротышки с их никчемными смешными проблемами. Ходят тут, вопросами разными тебя достают. Никакого житья от них нет. Сидишь на холме, никого не трогаешь, никому зла не желаешь, на птичек в небе поглядываешь, благодать. Благодать, если бы не эти…

— Ну что вы снова ко мне приперлись? — решил слегка повозмущаться обезглавленный витязь. — Что вам на месте не сидится? Ходите да ходите. Ужель ничем иным заняться не можете? Вот ты, например, рама поперек себя шире…

Судя по всему, Мудрая Голова имела в виду Илью Муромца.

— Пошел бы и пару подвигов ратных совершил. На печи тридцать три года пролежать — это, конечно, славно, но для любви всенародной маловато будет…

— Дык… — гневно возразил Муромец.

— Ты мне тут не дыкай, — еще больше разозлилась Мудрая Голова, — иди ратные подвиги совершай! Вон давеча Сиверский уезд банда чудищ непонятных атаковала. Все черные, как эфиопы, и в перьях. Орудуют по большей части топорами.

— Маньяки, что ли? — заинтересованно спросил Колупаев.

— Может, и маньяки, я почем знаю?

— Последнего расейского маньяка я пять лет назад собственноручно извел! — не удержавшись, похвастался Степан. — Снес ему голову мечом булатным при всем честном народе под Астраханью. Верлиокою душегуб звался, на детишек охотился да на красных девиц.

Муромец с уважением посмотрел на кузнеца. Странно, но хитрый летописец ему такого подвига почему-то не приписал.

— К тебе, Степан, у меня претензий никаких, — задумчиво изрекла Мудрая Голова. — Таких, как ты, да побольше, и Русь наверняка бы в жизни не распалась. Устояла бы и силы свои лишь более сплотила. Мне этот мордатый не нравится.

— Это кто тут мордатый? — раненым медведем взревел Муромец, — Ты, ушанка драная!

— Илья, пойди поищи свой шлем, — нетерпеливо приказал Колупаев.

Муромец еще немного повозмушался, а затем, развернувшись, заковылял по верхушке холма, высматривая немаловажную часть своих ратных доспехов.

— Я не знал, что вы Емельяна в Новгороде не застанете, — проговорил обезглавленный великан, — а потом… думал, попадете в Новгород, одумаетесь и бросите свою странную затею. Во всяком случае, Муромец наверняка бы там и остался болтаться на дерьмократической виселице. Не ведал я, однако, что у тебя, Степан, волшебный ларец Кощея имеется. Тут ты меня, конечно, удивил так удивил. Мне-то всегда главное ведомо, а детали… вечно ускользают от внимания.

— Я вот чего не пойму. — Колупаев не спеша прошелся взад-вперед. — Ты говоришь, что надоели мы тебе со своими расспросами. Так дай нам верный ответ, и мы оставим тебя в покое. Назови место, где летописец ентот обретается, либо скажи, как Емельяна найти, который, по твоим же словам, знает, где живет этот шибко грамотный мерзавец.

— Ступайте в Хмельград, — просто ответила Мудрая Голова.

— В Хмельград?

— Во-во. Именно. Он на границе с Ижорой располагается. Но будьте там осторожны, городом правит свихнувшийся царь. Енто вам не Новгород с его дерьмократией.

— Нашел!!! — донеслось с южной стороны холма, и кузнец с раздражением поглядел на подпрыгивающего на месте богатыря.

— Значит, Хмельград, — тяжело вздохнул Колупаев, решив, что на этот раз обезглавленный прохвост окончательно вознамерился их с Муромцем погубить.

Что ж, придется сильно разочаровать эту протухшую бадью с мочеными яблоками.

— Все готово, князюшка. — Николашка подобострастно суетился вокруг Всеволода, маленькой щеточкой охаживая его расшитый золотом парадный камзол. — Вы всех в Кипише затмите своей мудростью и величием.

— Не лебези, — одернул секретаря князюшка. — В тяжелое время удел родной покидаю. Полчища навьих выродков в лесах бесчинствуют, на простой люд нападают.

— Вы про этих ефиопов в перьях? — догадался Николашка. — Так ведь енто наверняка…

— Я не нуждаюсь в твоих пустых предположениях, — перебил помощника Всеволод. — Мне надобны факты! Вот ежели кто отловит хотя бы одного, тогда и разберемся.

Николашка обиженно передернул плечами: на нет и суда нет. Не в духах сегодня князь, но оно и понятно, на Великое Вече едет. А там с недругами встретится, — с завистниками разными. Но не поехать нельзя, долг зовет. Больше всего раздражало Всеволода место проведения Вече. Раньше ведь все в Новгороде да в Новгороде. А тут Кипиш. Что за город, где находится? Вроде как на большом озере. И попасть, говорят, туда не просто. Чего не придумают эти устроители, час от часу не легче.

— Экипаж подан!!! — зычно донеслось со двора.

Всеволод выглянул в распахнутое окно. Да, экипаж впечатлял. Все чин чином: с крышей, с резными дверцами, на четырех изящных колесах, покрытых свежей охрой, и четверка гнедых, лучших в княжьей конюшне. Просто загляденье. Бравая дружина, которая должна была сопровождать князя, тоже выглядела неплохо. В парадных кольчугах, с алебардами. Вот только на кой хрен они везли с собой чугунную пушку? Но на этом, как ни странно, настоял сам Николашка, заявив: мол, мало ли что? Князюшка вопреки своему обыкновению не стал с ним спорить.

— Сейчас спущусь! — крикнул, в окно Всеволод и, подойдя к большому, в человеческий рост заокеанскому зерцалу, придирчиво в него погляделся:

— Ничего, по нашему уделу сойдет, да, Николашка?

Николашка, как всегда, не возражал.

О том, как объявилась на Руси. Мудрая Голова, всякое болтают. Я, понятно, расскажу вам правду, стало быть, другим дурням не верьте.

Издалека притопал ентот витязь. Сам он-то из народа норманнов, конунгов, йотунов и прочих чужих расейскому человеку иноземцев. Размеры витязя впечатляли. На Руси таких великанов сроду не рождалось. Чем-то особым, видно, эти норманны там у себя на севере питаются. Одни говорят пингвинами, другие толкуют, что толченый моржовый клык конунги потребляют, оттого и вымахивают до самого неба.

Да мало ль отчего?

Пришел ентот норманн на Русь, дабы государство русичам создать. Жили-то мы тогда, как и сейчас, разрозненно. Древляне, поляне, уличи… Куча племен злобных, коварных, каждый в своего бога верит. Друг другу козни строили и объединяться, понятно, не хотели. Кочевники это дело сразу просекли и набеги устраивать частые стали. Девок уводить, посевы портить. Совсем житья от них не стало.

Некоторые брешут, что славяне тогда сами витязя заморского пригласили. Мол, приди к нам, норманн мудрый, и нас всех объедини. Чушь! И безо всяких норманнов объединились бы.

Только вопрос, когда?

Просто не очень вовремя этот витязь приперся и стал уличей по лесам гонять. Гонял-гонял и загнал их в земли полян. Поляне тоже струхнули, перемешались с уличами, от страха мед крепкий вместе пить начали. Норманн же, видя такое дело, снова меч свой ужасный обнажил и погнал уличей с полянами к древлянам. Так вот и объединил земли расейские. Под конец объединения от великана невиданного такая толпа драла, что земля сотрясалась, а кочевников, так тех и вовсе растоптали, аки мурашей каких.

Странно, но норманн ентот и вправду Руси добра хотел. Я, говорит, люблю пуще всего ратные подвиги совершать да другим помогать, в особенности коль у этих других в головах сплошная овсяная каша.

Но я все же уверен, что и без норманна-великана объединились бы. Пущай много позже, пущай войною, но рано или поздно Русь бы возникла аки феникс какой огнекрылый.

Тута и всплывает резонный вопрос: отчего норманн голову-то свою в один прекрасный день сложил? И тут нас, братья, ждет самый настоящий тупик. Неведомо сие даже мне. Но можем и предположить. Кое-какие посылки из славного прошлого все ж имеются. Маленькие да удаленькие.

Вроде как некий навий богатырь Змей Змеевич витязя заморского порешил. Что-то они там меж собою не поделили, девку аль трофей какой. Ну, знаете, как в жизни бывает? Сошлись славные великаны в чистом поле и друг дружке кровушку пускать начали. Вот и порешили один другого. Голова норманна на холм песчаный отлетела, а навий богатырь под землю по частям провалился.

Не ясно токмо, отчего Голова не померла вместе с великаном. Жила себе поживала, просителей настырных гоняла да в небо время от времени пялилась. И превратилась со временем в настоящую расейскую реликвию!

Мало кто помнил, что именно обезглавленный великан и объединил Русь-матушку, а опосля смерти частичной продолжал неусыпно следить за судьбой расейской.

Но не выдержал однажды, заснул случайно и проспал так несколько лет кряду, проморгав смуту великую и распад позорный некогда могучего славного государства.

Есть, правда, еще кое-что… Смею предположить, что внезапный сон великана, возможно, напал на него не сам собою. А что, ежели специально его усыпили? Ворожбой какой аль порошком. Спросите, кому это выгодно? Да наверняка мериканский царьЖордж вмешался. Без него ведь, ирода, никуда. Затаил злобу вражина на земли расейские. Решил, видно, змеюка подколодная, культ своего Рональда МакДональда на Русь-матушку распространить. Отравить умы дряпью заокиянской.

Может, и так все было. Доподлинно ничего не известно. Смутное время — худшая из напастей. Все важные документы в огне горят, правдолюбы на виселицах болтаются, дурачье и посредственность у власти вабятся. Торжество дерьмократии.

А какое слово-то чудное, дерьмократия! Еллинское. Так и попахивает от него за версту конским навозом. Бойся, бойся, Русь, заморских измысливаний. К смуте великой попытки все поменять ведут. И враги наши не дремлют. Мы-то по робости своей да по недомыслию на все плюем. Моя хата с краю, что мне какой-то Горыныч? Ну сожрал соседа, так, мол, ему и. надо, соседу ентому. У него ведь кур на целых пять больше, чем у меня… Эх, русичи-русичи. Дивный народ. Я вот часто думаю…

(В этом месте рукопись резко обрывается, как видно по краю, кем-то отгрызена.)

Зачастили в тот день к Мудрой Голове гости. Прямо крестный ход какой-то, ей-богу.

Нервно покусывая губы, Гришка с Тихоном по иронии судьбы залегли за тем же кустиком, за которым пару часов назад прятались Колупаев с Муромцем.

Обезглавленный витязь снова притворялся спящим и на этот раз очень сильно рассчитывал в кого-нибудь да плюнуть.

Каким-то седьмым чувством дружинники это понимали и потому выйти из своего укрытия все никак не решались.

— Князюшка небось уже в Кипиш направился, — прошептал Тихон, мечтательно глядя на облака. — А там опосля Веча пир будет, яства князья кушать станут невиданные, напитки крепкие хмельные дегустировать.

— Слушай, не томи, — возмутился Гришка, — и так на душе словно кто нагадил. Мы-то с тобой, чай, в последний раз по-нормальному ели… ежели мне не изменяет память, уже больше недели назад.

— Да… — протянул Тихон. — Первача бы сейчас лыкового да огурчиков соленых для храбрости. Приняли бы и кочерыжку мудрую хитростью одолели. А так ни одной мысли полезной в голову не забредает.

— Да тебя и раньше сии мысли никогда не посещали, — усмехнулся Гришка. — Я у нас всегда за двоих думал. О, слышишь?

Тихон насторожился:

— Ну, Голова Мудрая храпит, и что с того? Наверняка притворяется.

— Да нет, внизу холма в зарослях. Неужель не слышишь?!!

Братья замолчали.

— Пробирается кто-то. — Тихон озадаченно поскреб небритый подбородок. — Не у нас одних дела к Мудрой Голове имеются.

Заросли частично облетевших желтых кустов разошлись, и оттуда, опасливо озираясь, вылезло Одноглазое Лихо.

Прищурилось.

Принюхалось.

Княжеские племянники замерли не двигаясь.

Лихо, конечно, одноглазое и здорово близорукое, но с обонянием у него все было в полном порядке.

— Ребятушки-и-и-и… — радостно закричала образина. — Козлятушки-и-и-и…

— Не подходи! — Гришка изловчился и запустил в «красотку» камнем. — Зашибу!

— Ишь ты какой! — Лихо уперло руки в бока. — Знаешь, а ты мне нравишься, будешь моим главным мужем.

— Кем?!! — в ужасе завопил Гришка, совсем позабыв про всякую осторожность.

Беря пример с брата, Тихон тоже приготовился швырнуть камень.

— Суженые вы мои ненаглядные! — дико взвыло Лихо. — Никуда вы, голубчики, от меня теперь не денетесь. Раз назвались женихами, так полезайте теперь со мной на печку.

— Она это СЕРЬЕЗНО?!! — не веря ушам своим, переспросил Тихон.

— Еще как! — — Гришку била нервная дрожь.

— А ты себя в зерцале-то видела? — решил вступиться за брата Тихон.

— Видела-видела, — огрызнулось Лихо. — Вы тоже, между прочим, не писаные красавцы. Каковы женихи, такова и невеста. По Сеньке шапка.

— Пошла вон! — в отчаянии прокричал Григорий, не очень-то и надеясь на результат.

Одноглазое Лихо ухмыльнулось:

— Ребятки, я поднимаюсь…

И она (или оно?), сильно прихрамывая, полезла на холм.

— Значит, так… — Глаза у Гришки лихорадочно блестели. — Подпускаем ее поближе и бежим… прямо к Мудрой Голове.

— Но ведь?..

— Хоть раз в жизни послушай меня!

— Хорошо, — согласился Тихон.

— Мальчишки, сыграем свадьбу на болотах! Лешего с Главным Водяным пригласим…

— Давай!!!

И дружинники побежали вверх по холму. Обезглавленный витязь только этого и ждал. Но с плевком он немного повременил, несколько озадаченный увиденной картиной. По холму вовсю драпали два добрых молодца с перекошенными физиономиями, преследуемые ужасной мегерой, вопящей что-то весьма невразумительное.

Великан долго не колебался. Проявив вполне уместную в данной ситуации мужскую солидарность, он прицелился и с силой плюнул в сексуально озабоченную образину.

И, что удивительно, попал!

Да так попал, что образина с криком улетела к подножию холма, оставляя за собой столб песчаной пыли.

— Бегите, я ее задержу как смогу! — пробасил добрым молодцам обезглавленный витязь, набирая в рот побольше слюны.

— А как же летописец?!! — хором возопили братья, ни на минуту не забывая о строгом повелении Всеволода.

— Ступайте в Хмельград! — крикнула Мудрая Голова.

Княжьи племянники переглянулись и, перепрыгивая через кусты, рванули вниз к наезженной дороге.

А Мудрая Голова ухмыльнулась, ибо по склону холма, изрыгая жуткие проклятия, снова карабкалось Одноглазое Лихо.

Колупаев бережно расстелил на коленях льняной платочек с искусно вышитой картой Руси.

— Мы тута, — показал он удивленно таращившемуся на карту Муромцу. — Хмельград вроде здесь.

— Дык недалеко, — кивнул Илья.

— Да на Руси все кажется недалеко, — проворчал Степан, — а как пустишься в дорогу — сам черт в этих дебрях ногу сломает.

Вечерело. Самое время устроиться где-нибудь на ночлег. Спать на каком-нибудь постоялом дворе не хотелось, лишь клопов зазря кормить. Ночи хоть и холодные, но зато небо звездное-звездное. Любо в такую ночь в лесу переночевать. Зима скоро, а зимой так запросто в леске не заночуешь.

— Разжигай, Илья, костер, — скомандовал кузнец, съезжая с дороги. — Переночуем и завтра днем… ну, самое позднее к вечеру будем в Хмель-граде.

— Дивное название, — проговорил Муромец, спрыгивая с остановившейся телеги. — Вроде как раньше я о таком городе и не слыхивал.

— Опасное место, — покачал головой Колупаев. — Да и из названия все ясно. Кто туда приходит, назад уже не возвращается.

— Да ты что?!!

— Вот так-то! Послала нас Мудрая Голова на верную гибель. За себя-то я спокоен, а вот ты… — Степан с сомнением поглядел на богатыря. — Ладно, и за тобой присмотрю. Так вот, правит в том городе некий царь по имени Панек.

— Городом правит царь?!!

— Ну, раньше он правил небольшой землей, но так бездарно правил, что со временем остался от той земли один-единственный город. Некоторые говаривают, что он сумасшедший и что правят заместо него хмельградские бояре. Что там Емельяну Великому делать, ума не приложу!

Муромец тоже здорово сомневался в успехе их очередной опасной поездки, но вслух ничего не сказал.

Разожгли костер. Поужинали. Кузнец накормил Буцефала и, постелив на земле медвежью шкуру, приготовился как следует вздремнуть.

— А ты, приятель, — сказал он Муромцу, — на дозоре пока посиди у костра. Места здесь лихие, разбойничьи. Кто знает, может, за наши головы новгородчане уже вознаграждение какое назначили. Шороху мы там наделали большого. Теперь нужно быть вдвойне осторожными.

— Угу, — отозвался богатырь и, опершись о булатное копье, грустно уставился в горящий костер.

«И на кой я во все это ввязался? — думалось ему. — Нелегкое это дело оказалось — справедливость восстанавливать. Куда проще на печи подольше полежать, да тем и прославиться».

Понятно, что очень скоро придремнул Илья малость, а затем и вовсе заснул. Заснул, что называется, на свою голову…

Ближе к полуночи к костру подкрались две темные фигуры: одна побольше, а другая поменьше. Осторожно порыскали вокруг и на светлое место выбрались. В ярком свете пламени темные фигуры обрели вполне определенные черты.

— Вроде как спят, — едва слышно прошептал Иван Наркозов, осторожно снимая с пояса крепкую дубинку. — Гляди, этот дурень даже рот во сне раззявил.

Муромец действительно спал с открытым ртом, что было чревато всякими нехорошими последствиями. Ну, к примеру, мухи могли туда залететь аль зуб кто мог невзначай вырвать…

— Сейчас я его…

— Ванька, не дури! — — Ведун погрозил помощнику кулаком. — Видишь, как сопит. Сон лучшее обезболивающее!

— Ну, тебе, конечно, виднее.

Старикашка призадумался и на всякий случай пощелкал прямо у носа Муромца сухонькими пальцами. Богатырь не проснулся. Да что там не проснулся, он даже бровью не повел.

— Иван, давай струмент…

Иван порылся за пазухой и подал ведуну кузнечные щипцы.

— Да не этот, дурак, — аки змей прошипел старикан. — Ты что, хочешь, чтобы он меня спросонья придушил?!!

Иван спрятал щипцы и протянул врачевателю моток тонких льняных ниток. Ведун со знанием дела заглянул Муромцу в раззявленный рот.

— А ну-ка посвети мне!

Помощник взял из костра горящую головешку и поднес ее к лицу богатыря.

— Да брови ему не опали, болван.

— Извиняюсь.

— Ага, вот он наш зубик.

Сделав на конце нитки маленькую петельку, ведун ловко накинул ее на больной зуб Муромца и не менее ловко затянул. Ведь не кого-нибудь, а самого Осмомысла Ижорского иногда лечил. Великий зубной мастер!

— Ну а теперь чего? — Иван Наркозов с тревогой оглянулся на дрыхнущего кузнеца.

— Не мешай…

Старик осторожно размотал крепкую нитку и привязал другой ее конец к телеге. Привязал и, довольно потерев ручонки, захихикал.

— Ну что? — Иван явно нервничал, неуклюже переминаясь с ноги на ногу.

— Не суетись! — ответил врачеватель. — Как только я свистну, побежишь в лес.

Наркозов понятливо кивнул. Старик снова захихикал и, подкравшись к дремлющему Буцефалу, по-разбойничьи засвистел.

— Е… — вскочил с земли Колупаев.

— И-и-и-и… — дико заржал Буцефал, резко дернув с места.

Задний деревянный борт телеги жалобно заскрипел и с оглушительным треском отвалился от покатившейся повозки.

— Сто-о-о-о-й, куда?!! — закричал кузнец, бросаясь следом за телегой.

Муромец же, безмятежно повернувшись на бок, засопел пуше прежнего.

Затаившиеся неподалеку врачеватели ошеломленно переглянулись.

— Стой, мать твою!!! — отчаянно орал, ломясь сквозь ночной лес за повозкой, Колупаев.

В лесу заухали потревоженные совы, отрывисто застрекотал разбуженный шумом какой-то сумасшедший дятел.

— В следующий раз воспользуемся щипцами, — хмуро изрек Иван Наркозов, с укором глядя на злобно сверкающего глазами ведуна.

Судя по всему, сегодняшний конфуз случился в его практике впервые.

А от догорающего костра несся умиротворенный богатырский храп Муромца.

Лука осторожно крался по карнизу княжеского терема.

Высота до земли была небольшая, в полтора человеческих роста. Но прыгать вниз Луке никак не хотелось, ибо там сплошь и рядом росла высокая крапива да сухой цеплючий репей.

Изнутри терема слышались душераздирающие крики, женский плач и звонкие взвизгивания славной княжьей нагайки.

Босая нога юноши соскользнула вниз, но Лука чудом удержался, вцепившись пальцами в замысловатые резные узоры под стрехой терема. В женской исподней рубахе на голое тело парень выглядел более чем подозрительно, но что под рукой в последний момент было, то и набросил. Голому ему уж точно отсюда не выбраться.

Свист нагайки и женский плач внезапно стихли.

— Дружину ко мне! — зычно проревел в наступившей тишине княжеский бас.

Раздался оглушительный топот десятка ног, несчастный терем задрожал. Затем кто-то из витязей догадался открыть псарню, и псы, заливаясь азартным лаем, бросились врассыпную.

— Ату его, ату!!! — послышалось со двора.

— Дайте им понюхать одежду! — приказал разъяренный князь.

— Все, пропал, — прошептал Лука и, закрыв руками лицо, сиганул в крапиву.

Однако прыгнул он довольно удачно.

Угодив по большей части не в крапиву, а в заросли сухого репейника.

Перекатился по земле и затих, прислушиваясь.

Собаки лаяли где-то в отдалении, видно, воспользовавшись ситуацией, решили лишний раз порезвиться в близлежашем лесу, куда уже неслись с зажженными факелами княжеские слуги.

Умные собачки. Поймай они Луку прямо сейчас, их тут же снова загнали бы на ночлег в псарню.

Погоня стремительно перемешалась в лес.

Юноша с облегчением вздохнул. Во всяком случае, теперь у него появились какие-никакие шансы спастись. И с чего это он вдруг на Акулину польстился? Правда, это она его сама опоила и в княжескую постель уложила. Однако экая змея, кто бы мог подумать?

Сам князь, понятное дело, не мог.

— И чего это бабы на меня так падки? — закручинился, сидя по уши в репьях, Лука. — И, главное, хоть бы одна приличная попалась, сплошь вульгарные хрюхи. Видно, на роду у меня так написано.

Собачий гвалт затихал вдалеке.

— Пора! — решительно подбодрил себя юноша, однако ликовать пока было преждевременно.

Приключившаяся с ним оказия была из самых худших, хуже в общем-то некуда. Во всяком случае, виселица на этот раз ему обеспечена. Предадут теперь Луку анафеме, как какого-нибудь Пашку Расстебаева, а все из-за минутной слабости.

И перед тем как броситься бежать, парень не удержался и прочел вслух только что сочиненное двустишие:

Воистину звучало сие как пророчество.

ГЛАВА 16

О происшествиях разных да о поэзии

— Как, однако, отлично я выспался! — Муромец сладко зевнул и с удовольствием потянулся.

— Ты-то выспался… — проворчал Колупаев, — а я вот всю ночь по лесу бегал, Буцефала ловил. Нет чтобы помочь, дрых аки сурок.

— Дык а что случилось? — Илья пожевал губами, обнаружив у себя во рту какую-то непонятную нитку.

— Да Лесовик, скорее всего, местный шалил, — ответил Степан. — Свистом лошадь пужал. Такое, говорят, в этих лесах случается.

— Угу, — буркнул богатырь, вытаскивая изо рта длинную нитку, которой, похоже, не было конца.

— Эй, ты что это делаешь?!! — Кузнец с удивлением уставился на Муромца.

— Да сам не знаю, — прохрипел богатырь. — Гляди, прямо целый моток получается…

Илья наматывал нитку на указательный палец, а моток все увеличивался и увеличивался. Но, к счастью, вскоре нитка кончилась.

— Фух, — с облегчением выдохнул Муромец. — Чудеса в решете.

Покачав головой, Степан вывел Буцефала на дорогу.

— И куда теперь? — полюбопытствовал богатырь.

— До Разлив-переправы.

— А там что?

— Там паром!

— Через реку?

— Ага, а в чем, собственно, дело? Ты боишься воды?

Илья промолчал.

— Ты плавать-то хоть умеешь? — не отставал Колупаев.

— На втором месте опосля топора, — нехотя ответил Муромец.

— Не боись, Илья, у меня там лодочники знакомые. Все пройдет как по маслу…

Через час выехали к Разлив-переправе, вернее, к широченной речке, на берегу которой был сооружен небольшой причал да рядом стоял бревенчатый домик под соломенной крышей.

— Что за речка такая? — подивился Муромец, вглядываясь в далекий противоположный берег.

— Ижора, — пояснил кузнец, направляя телегу прямо к маленькому домику.

На воде у причала покачивалась некая плоская посудина, которую наивный Илья поначалу принял за дощатый настил для рыбной ловли.

— И на этом мы поплывем?!!

— Поплывем, поплывем, — подтвердил Степан. — Еще как поплывем. Эй, люди добрые, есть здесь кто?

Из домика тут же выскочили два озорных парня в совершенно одинаковых штанцах и косоворотках.

— У меня в глазах двоится или вы братья? — встряхнув головой, произнес Муромец. — Меда навроде я вчера как бы не пил.

— Мы близнецы, — хором ответствовали парни, и спрыгнувший с телеги Колупаев по очереди с ними обнялся.'

— Это Гребибля, — сказал кузнец, указывая на одного из близнецов, — а ентот Гребубля.

Илья очумело моргнул, ибо не видел во внешности братьев решительно никаких различий. Кто из них Гребибля, а кто Гребубля, они, пожалуй, и сами толком не знали.

— Сколько возьмете за переправу? — весело осведомился Степан.

— Для тебя, друг, все бесплатно, — улыбнулся Гребибля, а может быть, Гребубля.

Кузнец не стал спорить и повел слегка упирающегося Буцефала к шаткому парому.

— Мама, — тихонько заскулил сидящий в телеге Илья Муромец и на всякий случай крепко схватился за деревянные борта.

— Нормально, — кивнул Гребибля.

— Сейчас поплывем, — добавил Гребубля.

— Ядрить! — воскликнул богатырь, когда повозка неуверенно заехала на раскачивающийся паром.

Хотя какой это, к лешему, паром, уж скорее плот. Да и то много чести будет.

Паромщики взялись за багры. Колупаев снял веревку, привязанную к пеньку на берегу, и жуткая посудина медленно отчалила от берега.

— Нормально! — хором повторили братья.

— Качает, — скулил Муромец.

— Течение сильное, — пояснил кузнец. — Осенью почему-то в особенности.

Однако вопреки мрачным ожиданиям они не перевернулись, благополучно добравшись до противоположного берега. К концу этого водного путешествия Илью уже слегка трясло, хотя вообще-то богатырь держался молодцом.

Попрощавшись с близнецами, путешественники поехали по довольно накатанной дороге. По обе ее стороны стеной возвышался сосновый бор. Золотые стволы, земля, укрытая, словно ковром, сухой хвоей — все настраивало на умиротворенный лад.

Но вот впереди послышались звонкий собачий лай и дробный конский топот. Кузнец насторожился. Шум усилился. Из-за поворота стремительно выскочил небольшой конный отряд, во главе которого на белоснежном жеребце мчался князь Осмомысл Ижорский собственной персоной. Гладко выбрит, длинные черные волосы ниспадают на широкие плечи, ни с кем другим Осмомысла не спутаешь.

Охотничьи псы, утробно подвывая, бежали чуть позади удалой кавалькады. Хмурый князь, не менее хмурая дружина. Что же там у них могло случиться?

Узрев телегу, Осмомысл сбавил скорость и, подняв вверх руку, остановил свою вооруженную до зубов свиту.

— Ну, здравствуй, Степан, — мрачно приветствовал кузнеца князь, осаживая рвущегося вперед славного жеребца.

«Ого! — подумал Муромец. — Какие знатные у этого правдолюба знакомства!»

— При других обстоятельствах угостил бы тебя медом славным да баньку с дороги приказал истопить.

— А что стряслось, князь?!! — Колупаев почтительно снял шапку.

— Ищу одного суче… гм… мерзавца, — прищурился князь. — Может, видал на дороге такого? Молод, в меру смазлив, в женской исподней рубахе.

— Нет, такого я точно в глаза не видывал, — искренне изумился Степан. — Прости, князь, коль ничем не могу тебе помочь.

— Да уж, — невесело усмехнулся Осмомысл. — Мне вот на Вече уже выезжать надобно, а тут… еще и это.

И, не вдаваясь в лишние разъяснения, князь резко рванул с места. Верная дружина, лязгая начищенным до блеска оружием, поспешно понеслась следом. Громко залаяли собаки, и кавалькада быстро растворилась в придорожной пыли.

— Видал? — кивнул в их сторону Колупаев, натягивая поводья.

— Видал! — подтвердил Муромец. — А откуда ты князя этого знаешь?

— Да помогал ему один раз, — нехотя пояснил кузнец, — упырей в болотах Ижорских извести. Давняя то история и кровавая…

Илья поежился:

— Далее лучше не рассказывай.

Какое-то время ехали в обоюдном молчании.

Колупаев задумался, вспоминая давнюю охоту, и совершенно не обратил внимания на раздавшийся вдруг хруст ломающихся веток.

— А-а-а-а!!! — истошно завопил Илья, да так, словно его половец зарезал.

Мертвенно побледнев (вопль воистину был ужасен!), Степан обернулся.

В телеге шла борьба.

Дико воющий Муромец от кого-то неистово отбивался. Единственный, кто был совершенно спокоен, так это Буцефал, давно уже притерпевшийся к постоянным воплям богатыря.

Поплевав на ладони, кузнец грубо растащил дерущихся.

— Ты?!! — удивленно выдохнул он, узнав в юноше, облаченном в женскую исподнюю рубаху, Луку Пырьева.

— Это насильник!!! — фальцетом орал Муромец. — Извра… извращенец. Он на меня с дерева прыгнул.

— Спокойно!

Колупаев отпустил юношу.

— Братья русичи, богом Велесом заклинаю, помогите, — запричитал пиит. — Не дайте в обиду, ибо жизнь моя висит на волоске.

— Что, снова девку какую соблазнил? — усмехнулся Степан, успокаивающе гладя близкого к нервному срыву Илью по пустой головушке.

— Так и есть! — кивнул Лука. — Нечистый меня попутал.

— Уж не с женой ли Осмомысла ты давеча тешился? — с подозрением поинтересовался кузнец, хотя ответ и так был очевиден.

— С ней самой! — чуть не плакал юноша.

— С благоверной родного дяди?!!

— Нечистый! Это все он, не я, — с отчаянием бил себя кулаком в грудь повеса.

— Гм… — Колупаев призадумался. — Ладно, можешь ехать с нами. Вот токмо… одет ты не по сезону.

— Спасибо, братья!

— Э… нет, я с этим типом в одной телеге не поеду, — прорезавшимся басом запротестовал Муромец. — Клянусь, он хотел мною овладеть.

— Чего?!! — Степан обалдело посмотрел на пиита. — Это правда?

— Да ты что, кузнец?!! — возмутился юноша. — За кого ты меня принимаешь?

— Дык…

— Илья, заткнись!

Богатырь злобно сверкнул глазами, но промолчал.

— Вот послушайте. — Лука вытащил из-за пазухи маленький листок бересты. — Я написал это сегодня утром в спальне любимой перед тем, как… ну вы поняли. Перед тем как туда ворвался дядя.

— Ну, давай-давай, — оживился Колупаев, всегда любивший вольную поэзию.

И пиит с выражением прочел:

— Ну как?

— Отменно! — Кузнец даже захлопал в ладоши от переполнявших его светлых чувств. — Ты, Лука, настоящий талант. Брильянт, так сказать, в нашей серой расейской действительности. Прочти еще чего-нибудь.

— Неужели вам действительно нравится?

— Давай, читай-читай!

Юноша явно был польщен столь эмоциональной реакцией на свой маленький опус и потому снова принялся нараспев декламировать:

— Знатно! — снова восхитился Колупаев, чуть не свалившись при этом с телеги.

— М-да, ничего, — подал голос Муромец, по-прежнему с опаской поглядывая на странного юношу.

Лука смущенно покраснел, что в последний раз случилось с ним, пожалуй, во младенчестве.

— Двигаемся в верном направлении. — Николашка с глубокомысленным выражением на лукавой физиономии крутил в руках морской компас.

— Дай сюда, — отпустив секретарю подзатыльник, Всеволод отобрал у него ценный навигационный прибор. — Да, навроде все верно. Где это озеро находится, я, положим, знаю. Но что на его берегу стоит некий город, слышу впервые. И когда это его там построить успели?

Роскошный экипаж неистово подбрасывало на ухабах, но князюшка терпел, крепко стиснув зубы. Зато с каким шиком к Кипишу подкатит, врагам на зависть! То-то! Ради такого дела и неудобства в дороге перетерпеть можно. Задницу, чай, не отобьет.

— Ох ты, Акулина, Акулина, — хором пели сопровождающие карету дружинники, — грудь до пяток, просто чертовщина!

Князюшка злобно клацнул зубами и, высунувшись в зашторенное бархатом оконце экипажа, сипло прокричал:

— А ну заткнитесь, вражье племя!

— Так точно заткнуться, — браво отрапортовали дружинники.

— Вот так-то. — Князь засунулся обратно, но карета вдруг резко затормозила. — Ну что там еще?

«Еще» оказалось лежащими поперек дороги огромными соснами. Николашка поспешно выскочил из экипажа.

— Спиленные! — прокричал он, наметанным глазом изучая завал.

— Засада? — Всеволод вытащил из-под сиденья верный лук.

— Навряд ли это ловушка, — покачал головой секретарь, вернувшись к карете.

— И что теперь делать? — Князюшка нервно барабанил пальцами по дорогой обшивке экипажа.

Николашка повернулся к бравой дружине, уже готовой дать деру при первом же разбойничьем свисте.

— А ну-ка, увальни, расчехляйте пушку!

— Есть расчехлить пушку.

— А ты, Николай, голова, — похвалил прозорливость секретаря Всеволод.

Орудие быстро расчехлили, зарядили, навели на цель.

— Готовьсь! — решительно скомандовал Николашка. — Пли!

Оглушительное «Бабах» прозвучало громче, чем обычно. Видно, со страху дружинники малость переусердствовали с зарядом.

Искусственную преграду словно ветром сдуло.

Вытащив из ушей пальцы, Всеволод довольно осклабился.

— Знать бы, чьих это рук дело. М-да… Видно, кто-то очень не хочет, чтобы я до Кипиша добрался.

— Эт-то точно, — грустно кивнул Николашка. — Говорят, банда Семи Семенов снова в этих лесах бесчинствует. Может, они?

— Енто навряд ли, — не согласился князюшка. — Эти бы засаду устроили.

— Тогда кто?

— Узнаю, порешу, — пообещал Всеволод, и экипаж, скрипя колесами, двинулся дальше.

Притаившийся в придорожных кустах агент Шмалдер злобно выругался.

К великому сожалению, добраться до Разлив-переправы Гришке с Тихоном было не суждено.

Хотя, может, оно и к лучшему. Хмельград место опасное, его добрые люди стараются обходить стороной.

— Телега! — объявил Гришка, слух у коего был не в пример лучше, чем у братца.

— Может, Илья Муромец? — тут же предположил Тихон.

Снова встречаться с ненормальным богатырем княжьи племянники совсем не желали и потому быстро шмыгнули в придорожную канаву.

Непонятная телега приближалась. Затем послышалось дребезжание расстроенной балалайки. Братья как по команде переглянулись.

— Ай-я-яй, ай-я-яй, — заливался сидящий на козлах телеги с ворованным скарбом Сивка Урка. — Убили ефиопа, ни за что ни про что, мерзавцы, задушили…

Добры молодцы затаились, но Сивка настолько был увлечен своим разбойничьим пением, что вряд ли их заметил бы, даже если бы Гришка с Тихоном голосовали на дороге.

— А он не идет играть на бубне, — все надрывался вор в законе. — Совсем мертвый лежит и уже плохо пахнет…

— Ну что, проучим рыжего? — полушепотом предложил Гришка.

— Не понял.

— Ну нельзя ведь упускать такой великолепный шанс ему отомстить.

— А как же Хмельград?

— Да леший с ним, с Хмельградом. Всеволоду сейчас не до нас. Все мысли у князюшки токмо о скором Вече. Потом что-нибудь да придумаем. Уедет же!

— Ай-я-яй, ай-я-яй, убили ефиопа, — неслось над дорогой. — Ни за что, ни про что гады удавили…

— Ну, Тихон, решайся!

— А он не ест авокадо, на тамтаме не игра-а-а-ает…

— Ладно, давай

— Лишь лежит под кустом и тихонько воня-а-а-ает…

Стараясь шуметь как можно меньше, добры молодцы побежали следом за удаляющейся повозкой. План их был прост. Стащить вора с телеги и отдубасить хорошенько, чтобы знал, как честной народ обирать.

— А он лежит совсем тихий-тихий, но по-прежнему черный, хотя и ме-о-о-о-ртвый…

Дружинники запрыгнули на повозку и, грубо стащив певца с козел, швырнули его в придорожную пыль.

Гришка стремительно подобрал балалайку и в щепки разнес ее о голову Сивки.

— А-а-а-а… — заорал ворюга и тут же получил сапогом под ребра от Тихона.

— Что, не узнаешь нас, разбойничья морда? — злобно зарычал Гришка, пиная Сивку ногами.

— Ай, узнаю! — закричал вор в законе. — Пощадите, хлопцы, у меня золото в сундуках, все отдам…

— Так ты еще и пытаешься нас подкупить? Нас, княжеских, дружинников?!!

— Ой-ей-ей…

Здорово отметелив рыжего мерзавца, добры молодцы его связали и, подвесив за руки к дереву, удовлетворенно осмотрели итог проделанной работы.

С кляпом во рту из жесткой мешковины Сивка Урка был по-своему симпатичен. Зрячий глаз заплыл лиловым фингалом, часть передних зубов бесследно исчезла, клок бороды вырван, одежка — сплошные лохмотья. Дружинники и сами ужаснулись, видя дело рук своих.

— Будет тебе наукой! — нравоучительно добавил Гришка, и добры молодцы вернулись на дорогу.

Забрались в конфискованную у Сивки телегу, обыскали короба… И чего тут только не было: золотые женские побрякушки, половецкое оружие, украшенное драгоценными каменьями, заморские ткани и даже (?!!) позолоченная булава краинского гетмана. Этот трофей Урки вызвал у княжеских племянников некоторое недоумение, поскольку о пропаже данной необычайно ценной вещи заявлено не было. Стало быть, краинцы еще не в курсе. Вот так дела!

Перебрав ворованный скарб, добры молодцы отыскали свои ратные доспехи, облачились в них и весело покатили к Разлив-переправе.

Но спокойно доехать до речки им не удалось.

В лесу раздался пронзительный свист, в ответ заухала сова, и на растерянно раззявивших рты княжьих племянников упала сверху огромная крепкая сетка.

Отчаянно ругаясь, добры молодцы кубарем свалились на дно экспроприированной телеги. Побарахтались там, еще больше запутавшись, а затем в ужасе уставились на вынырнувших из леса, словно привидения, семерых ладных незнакомцев во всем черном.

— Семь Семенов! — жалобно просипел Гришка. — Романтики вольных расейских дорог.

— Все, — отозвался Тихон, — теперь уж нам точно звездец…

Бесшумно окружив остановившуюся телегу, Семены молча разглядывали спутанных по рукам и ногам дружинников сквозь узкие прорези своих черных тряпичных масок.

— А вот еще такое послушайте! — все не унимался вошедший в поэтический раж пиит. — Гм… как вам это…

— Такты че, и с Бабой Ягой тоже? — неприлично заржал Муромец.

— Илья, — Колупаев укоризненно покачал головой, — как тебе не стыдно!

— Ничего-ничего, я к подобным шуточкам давно привык, — совсем не обиделся Лука. — Обо мне такого на Руси понавыдумывали, что иногда и самого оторопь берет. Бездельников у нас много. Ведь все беды от этого. Всем все лень, всем на все наплевать. Мой нужник с краю, ничего не знаю. Вот от ентого самого безделья и выдумывают сами не зная что.

— Дык и что же они выдумывают…

— Да разное… Что я, например, на самом деле не русич, а арап, или эфиоп, как кому нравится. Что, мол, на дуэли с одним иноземцем дрался из-за дуры одной и был ранен в живот, а потом наутро помер. Да разве обо мне только брешут? Один вот мечтатель домечтался до того, что его печь стала по Руси возить и все за него само собой делалось. Другой вот дрых тридцать три года, а пока он дрых, ратные подвиги сами собой совершаться стали. Проснулся… а тут и почет, и слава, все, так сказать, горяченькое, прямо в руки…

— Ты на кого это, жеребец сельский, намекаешь?!! — леденящим тоном поинтересовался Муромец, доставая из ножен булатный меч. — Сейчас я тебя твоего орудия труда лишу!

— Какого орудия труда? — испугался пиит.

— Языка! — ответил Илья и двинул юношу рукоятью меча в лоб.

— Эй! — заорал Степан. — А ну прекратить немедленно!

Наверное, и зарезал бы Луку богатырь, коль не диво дивное на небольшой поляне, мимо которой они проезжали, случившееся. Даже Буцефал и тот на месте замер, очумело хлопая губами и тараща круглые аки пятаки глаза.

— Это че? — прошептал Колупаев.

— Дык… — булькнул Муромец.

— Е… — выдохнул Лука.

Прямо посередине небольшой полянки лежало огромное, переливающееся дивным внутренним светом блестящее яйцо. Навряд ли его могла снести даже избушка на курьих ножках, ибо было само яйцо как две избушки, поставленные друг на дружку. Рядом с яйцом суетились непонятные зеленые существа, здорово смахивавшие на чудо-помощничков из волшебного ларца Кощея. Вот только эта их зеленоватость…

— Одно из двух, — произнес Илья, — либо мы совсем недавно пили, либо… они.

Действительно, ежели пили русичи, то все объясняется довольно просто: у них галлюцинации. Ну а ежели пили эти на поляне, то ясно, почему они такие зеленые.

— А может, и мы, и они? — неуверенно предположил пиит.

Деловито снующие по поляне существа на открывших рты русичей никакого внимания не обращали. Заставив яйцо каким-то немыслимым волшебством приподняться над травой, они вырастили из него изяшную лесенку и по очереди исчезли внутри.

— Ну, чтобы из яйца кто-нибудь да вылазил, я не раз видел, — продолжал бормотать себе под нос Муромец. — Но чтобы кто-то в яйцо лез. Это что же… они вылупливаются наоборот?!!

Последний «зеленый» поспешно исчез в яйце, затем оно вздрогнуло и, рванув с места, стремительно унеслось в небо, словно его с силой буцнул расшалившийся великан. И все это в полной тишине!

— Значицца, так, — через пять минут нарушил тягостное молчание Колупаев. — Либо у нас окончательно съехала крыша, либо мы чего-то не знаем, что на Руси тайно от всех творится.

— Второй вариант мне нравится больше первого, — сказал пиит. — Давайте я лучше прочту вам какое-нибудь свое стихотворение, и мы все дружно забудем о случившемся и выкинем его из головы.

— Давай, — вздохнул Степан.

— Дык… — кивнул Муромец.

Ну а что еще оставалось делать?

Не к ведуну же сельскому обращаться: умом, мол, тронулись. Эка невидаль?!! Да с этой болячкой на Руси чуть ли не каждый второй мается.

И пиит радостно прочел:

— Воистину! — выдохнул кузнец, и в угрюмом молчании они поехали дальше.

К счастью, порешить юношу Илья больше не помышлял.

Конечно, мало приятного, когда приходится время от времени сильно сомневаться в реальности происходящего, а то и в своих умственных способностях. Но ничего не поделаешь, биться над непостижимой загадкой — себе же вредить…

— Башни Хмельграда! — через час объявил Колупаев, указывая на виднеющиеся за деревьями угловатые строения.

Башен было всего лишь две, и цвета они оказались (во всяком случае издалека) довольно мерзкого, зеленого с темным отливом.

— И что, там живут обычные люди? — сильно засомневался в целесообразности их путешествия Лука.

— Не вполне обычные, — ответил кузнец. — Законченные алкоголики и дебоширы. Правит городом некий царь Панек, пьяница и сумасброд. Когда-то давным-давно один могущественный колдун из Средиземья забрел сюда случайно и решил немного с дороги чего покрепче выпить. Но в первой же корчме подгулявшие русичи, обозвав колдуна иудейской мордой, вышвырнули его вон, да еще и ногу сломали.

— Врешь?!! — не поверил Илья.

— Колдун сильно на город этот осерчал, — продолжал Степан, — и наложил на его жителей хмельное проклятие. Сколько те ни пьют, не пьянеют, но не пить никак не могут. Вот такая жуткая история.

— Да ну вас, — махнул рукой пиит и попытался спрыгнуть с телеги.

— Куда?!! — взревел Муромец, хватая юношу за подол женской рубахи. — Ишь ты, умник какой выискался! Думаешь, ратники Осмомысла тебя уже не ищут?

Аргумент оказался веским, так что давать стрекача Лука на время передумал.

На редкость пыльная дорога привела русичей к распахнутым воротам Хмельграда. У ворот там, где должна была бы стоять городская стража, валялся на земле какой-то грязный нищий с дырявой кружкой в руке и вяло отмахивался этой кружкой от летающих над ним мух.

— Не пьянеют, говоришь? — Илья с усмешкой посмотрел на Колупаева.

— Так то местные жители не пьянеют, — пояснил кузнец.

— Дык а енто?

— А енто кто-то из приезжих. Как мы. Что, думаешь, мало желающих в Хмельград попасть? Да от них отбоя нет. Спиртное-то здесь в корчмах подают за бесценок прямо из волшебных бездонных бочек. Просто сейчас не сезон. Многие халявщики в Новгород да в Кипиш подались поприсутствовать, так сказать, при великих событиях.

При упоминании града Новгорода Муромца слегка перекосило. Видно, была еще жива память о давешнем позоре великом.

— Ме-э-э-э… — проблеял с земли нищий, неистово размахивая кружкой.

— Видно, горемычный так и не добрался до Новгорода, — посетовал Колупаев, сочувственно глядя на оборванца. — Лишь городские ворота одолел, а дальше вот скопытился.

Въехали под арку.

— А где же стража?!! — возмутился Илья. — Где дружина ратная, местный воевода, в конце концов?

— Померли от цирроза печени! — пояснил кузнец и вдруг, приведя в остолбенение своих спутников, рывком остановил телегу, соскочил на землю и помчался вон из города.

— Дык че… — тряхнул головой богатырь. — Я что-то не то спросил?

— А я почем знаю? — огрызнулся пиит.

Степан воротился где-то минут через десять. Воротился босиком, неся свои сапоги перекинутыми через плечо.

— Что? — испуганно прокричал ему из телеги Муромец. — Что случилось?!!

— Не идут, стервецы!

— Кто? Сапоги?!!

— Они самые. Великую опасность, видно, чуют, до самой Разлив-переправы едва меня не унесли.

— Дык, может, вернемся? — с надеждой предложил богатырь.

Но кузнец был неумолим, и с плохими предчувствиями на душе они въехали в город.

ГЛАВА 17

Хмельград

Все в этой жизни рано или поздно возвращается на круги своя.

Во всяком случае, свое очередное пленение Гришка с Тихоном восприняли с необычайным мужеством. Привязанные к широченному дубу, княжьи племянники мрачно наблюдали за тем, как Семь Семенов с небывалым азартом грабят телегу Сивки Урки. Все это происходило не на большой дороге, а в тайном лагере разбойников, куда пленных дружинников приволокли с завязанными глазами.

Свои жуткие черные маски разбойники не снимали, и потому у Гришки с Тихоном затеплилась в душе слабенькая надежда, что их все-таки не убьют, а отпустят на свободу. Разбойники разбойниками, но они ведь не законченные душегубы в конце-то концов. Да и кто вообще рискнет такой грех на душу брать, как убийство княжеских дружинников? Да Всеволод Ясно Солнышко даже из-под земли, из Навьего Царства этих Семенов достанет и на кол, аки половцев поганых, живьем посадит. Сии рассуждения, конечно, успокоили братьев, но лишь на время…

Один из разбойников отошел от раскуроченной телеги и не спеша приблизился к пленникам.

— Так это вы Сивку в лесу оприходовали иль просто брошенную телегу на дороге нашли? — спросил Семен. Довольно провокационный вопрос, между прочим.

Окал разбойник прямо как коренной волжанин. Так и вычислить его по особенности речи не составит большого труда.

Который это из семи братьев, оставалось только гадать. Меньшой аль старшой или, быть может, сам атаман? Хотя, по слухам, вожака у Семенов не было. Таким образом, кого бы из них ни поймали, банда все равно бы исправно функционировала.

— Ну что молчите, немые, что ли?

— Ага! — хором подтвердили добры молодцы. Гришка поднапрягся и тут же вспомнил все семь воровских кличек Семенов: Вор, Ювелир, Стрелок, Половец, Глазастый, Изобретатель и, кажется, Знахарь. Настоящий бандитский клан, гильдия и профсоюз в одном лице.

— Немые, значит. — Бандит под маской усмехнулся. — Немые аль идиоты?

— И то и другое, — ответил Тихон.

— Чудно. — Разбойник призадумался. — Хоть Сивка и не из нашей семьи, мы его все же уважаем. Понятное дело, при случае мы бы его, конечно, ограбили. Но он все-таки вор, свой, стало быть. — А вы, лоботрясы, судя по лоснящимся мордам, княжеские дружинники.

— Никак нет, — быстро замотали головами добры молодцы.

— Не врите, я вас насквозь вижу.

«Стало быть, это Глазастый, — догадался Гришка, — худший из братьев!»

— Сивке, судя по всему, вы сделали что-то очень плохое. Возможно, что и порешили рыжего, иначе бы живой он вам свой скарб ни в жисть не отдал. Жаль, жаль одноглазого. Как на балалайке играл, а как пел, ай-яй-яй, какого таланта Русь лишилась.

— Хреново он пел, — огрызнулся Тихон, — и играл плохо, нечего нам тут зубы заговаривать.

— Ага! — обрадовался разбойник. — Стало быть, вы не совсем идиоты. Идиоты так просто Сивку Урку не порешили бы.

— Да не убивали мы его, — заорал Гришка, — бока намяли да отпустили! Очень надо о дрянь всякую мараться.

— Нехорошо врать в вашем положении, — покачал головой Глазастый. — Безнадежное оно у вас, хуже некуда.

— Отчего это безнадежное? — тут же насторожился Тихон.

— Оттого что решили мы вас придать за убийство Сивки Великому Воровскому Трибуналу, судить, ну а затем… м… м… повесить. Кстати, как раз вот на этом самом столетнем дубе.

— А-а-а-а… — дико заголосили княжеские племянники, да так заголосили, что даже Глазастый в испуге отшатнулся.

— Повесишь, сволочь, тебе же хуже будет! — яростно взревел Гришка. — Да ты знаешь, ублюдок, кто мы? Мы племянники самого князя Буй-тура Всеволода. Съел, да?

— М-да, это все меняет, — тут же кивнул разбойник. — В этом случае мы вас повесить, конечно, не сможем. Мы вас просто зарежем.

И семеро Семенов издевательски заржали.

Тут княжьим племянникам полный пердимонокль и настал бы, коль события не устремились бы в совсем уж неожиданное русло.

Понятно, что, сидя в своем тайном лагере, Семены совсем не ожидали внезапного нападения и потому здорово растерялись, когда, внезапно выскочив из густых, совершенно непроходимых зарослей, в лагерь ворвалось…

— Лихо! — закричал Гришка, впервые искренне обрадовавшись внезапному появлению цеплючей аки репей «красотки».

— Одноглазое!!! — подхватил Тихон, пытаясь ослабить путы, связывающие руки.

— Мальчики-и-и-и… — весело прокричала образина. — Я иду-у-у-у…

Семены в панике бросились врассыпную.

Но куда там, Лихо очень ловко их подсекало, срывало с них одежду и вязало крепкой веревкой, а затем складывало как дрова посредине лагеря.

Ни один из разбойников не смог сбежать. Все семеро лежали в рядочек голыми задами кверху и не смели даже пикнуть.

— И что дальше? — прошептал Гришка, у которого первая радость от появления Лиха слегка поубавилась, сменившись обреченным унынием.

— Мне удалось ослабить веревку! — одними губами проговорил Тихон, тоже с опаской косясь на ужасную «красотку».

Как говорится, из двух зол… Хотя кто знает, может, разбойничий нож был как раз тем самым меньшим злом?

Лихо плотоядно облизнулось, с удовлетворением осматривая свою добычу.

— Мужчины! — весело прощебетало оно и, пританцовывая (с хромой ногой это выглядело просто кошмарно), приблизилось к одному из Семенов, здоровому усатому бугаю с огромной задницей.

Образина изящно наклонилась и, подцепив разбойника за пятку, поволокла его в ближайшие кусты.

— Братья, — жалобно взвыл бандит, — помогите…

— Держись, Ювелир, — отозвались остальные, — нам всем эта пытка предстоит.

— Помоги-и-и-ите…

И отчаянный крик захлебнулся, как только Лихо затянуло разбойника в густые кусты.

— Есть! — Тихон присел и легко выскользнул из толстых веревок.

— Скорее помоги и мне, — взмолился Гришка, припадочно дергаясь.

— Сейчас, — давай вниз съезжай!

Гришка охнул и, выпутавшись из веревок, тюком повалился в траву.

Зловещие кусты дрожали, словно на них внезапно налетел порыв яростного урагана.

— Ох-ох-ох… — странным голосом бормотало Лихо.

— Ы-ы-ы-ы… — жутко мычал разбойник.

— Что это они там делают?!! — недоуменно вытаращился на кусты Тихон. — Оно что, его душит?

— Хуже, — содрогаясь, коротко бросил Гришка.

— Хуже? Но ЧТО может быть хуже?!! — Григорий вздохнул и, наклонившись к братниному уху, что-то яростно зашептал.

— Да ты что, НЕ МОЖЕТ ЭТОГО БЫТЬ!!!

— Еще как может! С нами-то оно это и собиралось проделать!

— Я бы точно тогда помер, — покачал головой Тихон, и они с братом снова в ужасе уставились на трясущиеся кусты, из которых тянулось монотонно жуткое «Ы-ы-ы-ы…».

— Бегите, дурни!!! — хрипло прокричали лежавшие в ряд Семены. — Что рты открыли? БЕГИТЕ!!!

Добрых молодцев не пришлось долго уговаривать.

— Ну что, вроде на месте… — Высунувшись из кареты, Всеволод с сомнением разглядывал берег огромного гладкого, словно зеркало, озера.

М-да, дивное озеро. Темно-синее и глубокое, видно, аж страх берет. К берегу шла широкая дорога, разбитая конскими копытами, изъезженная тяжелыми телегами. У воды дорога обрывалась, словно кто ее ножом срезал.

Князюшка нехотя вылез из кареты.

— Ну и кто мне теперь все это объяснит?

Из окошка экипажа опасливо высунул длинный нос Николашка.

— Ты это о чем, князюшка?

— Я вот об ЭТОМ!!!

Перст Всеволода довольно красноречиво указывал на огромную кучу конского навоза, лежавшую аккурат там, где дорога исчезала. Куча слегка дымилась.

— Где? Где только что прошедшая здесь лошадь?!! — Николашка пожал узенькими плечиками:

— Может, волки съели?

— Волки? — Глаза Всеволода налились опасной краснотой. — А свежую кучу она наваляла, значит, от страха?

Бравая дружина смущенно переминалась с ноги на ногу позади кареты.

По всем прикидкам град Кипиш должен был стоять строго на берегу этого самого озера. Вся курьезность ситуации заключалась в том, что ни Всеволод, ни его секретарь, ни сама дружина ни разу в этом граде Кипише не были. Где находится, знали, людей оттуда встречали, и вот на тебе… нетути.

— Непорядок. — Князюшка почесал подбородок и не спеша прошелся вдоль дороги. — Озеро есть? Есть! Дорога есть? Есть! Конская куча наличествует? Наличествует! Где же, лешего за ногу, сам ГОРОД?!!

— Эгей ухнем по сосне топориком! — донеслось издалека. — Эгей ухнем, снесем под корень, будет пень…

— Что? — Всеволод резко обернулся.

По дороге браво маршировал и дровосеки. У каждого на плече по топору, на головах щегольские каскеты, новые рубахи, сапоги блестят, загляденье. Сразу видно, на большую пьянку мужики идут, не иначе.

Дровосеки были чужие, не сиверские, иначе князюшка тут же приказал бы дружине расчехлить пушку и вдарить по супостатам осколочным.

— Гэй-гэй-гэй, руби ельник не робей! — неслось над озером.

— А вот я сейчас посмотрю, куда они повернут, — ехидно рассмеялся Всеволод и, забравшись обратно в карету, дал пинка залезшему с ногами на мягкие сиденья Николашке, а затем принялся наблюдать за дровосеками из маленького оконца.

Но лесные труженики и не думали никуда сворачивать — ни в лес, ни в само озеро. Все так же браво маршируя, они спокойно дошли до конца дороги и все как один постепенно исчезли на глазах у совершенно очумевшего князя, дружины и четверки запряженных в карету коней.

— Нет, Николашка, ты это видел?!! — по-прежнему не веря своим глазам, выдохнул Всеволод.

— Видел, князюшка, все как есть видел. Чудеса, да и только.

— Ворожба чья-то могучая! — зароптали дружинники. — Лихое место, бежим, други, пока не поздно!

— Дезертиров собственноручно буду топить в озере, — несколько небрежно бросил в сторону князюшка. — Прямо в ратной кольчуге.

Дружинники задрожали, желание бежать у них резко отшибло.

— Стало быть, магия! — Всеволод нехорошо прищурился.

Ох, и не понравился Николашке ентот прищур, сильно не понравился, ибо секретарь отлично знал, что обычно за этим прищуром следовало.

— Расчехлить пушку! — рявкнул князь, да так рявкнул, что дружина, побросав копья, в панике заметалась по берегу озера.

— Отставить бардак! — продолжал орать Всеволод, — Расчехлить орудие! Направить дуло на конец дороги.

Тут наконец до дружины дошло, что князь не собирается использовать пушку против них. Просто Всеволод только что сошел с ума, только и всего.

Орудие расчехлили, зарядили, развернули.

— Все готово, князюшка! — браво отрапортовали дружинники.

В руках одного из воинов уже дымился запал.

— Пли!!!

Пушка выстрелила.

Ядро ушло точно в то самое место, где обрывалась дорога.

Грянул взрыв, и буквально из ниоткуда на дорогу полетела каменная крошка и чей-то блестящий щегольский сапог.

— Мама!!! — завизжали ратники, шарахаясь от этого самого сапога.

— Стоять! — Всеволод уже приготовил свой верный лук. — Стоять, сучьи дети! Неужель вы никогда жареный сапог не видывали?

— Не видывали, князюшка! — сбившись в плотную кучу, хором ответствовали дружинники.

— Похоже, в одного из дровосеков попали, — осторожно прокомментировал Николашка.

Дым и пыль быстро осели, а на краю дороги из воздуха возник взъерошенный князь Осмомысл и хрипло заголосил:

— Вы что это, ироды поганые, делаете?!! Совсем с ума от пьянки сбрендили?

— Это не мы, — испуганно зароптали воины. — Это все он!!!

И дружинники все как один указали на Всеволода.

— Ах так! — покраснел Всеволод. — Лишаю вас, июдино племя, годичного жалованья и половины обеденной пайки!

— Всеволод?!! — Осмомысл оторопело уставился на брата. — Как же это я сразу-то не догадался, что это ты? Кому еще из князей придет в голову безумная мысль палить из пушки по вратам града Кипиша.

— По вратам, говоришь? — снова взъярился Всеволод. — Каким вратам, леший тебя за ногу? Где врата?!!

Крепко сжав зубы, Осмомысл схватил брата за рукав роскошного камзола и поволок его к краю озера.

— Гляди сюда, дурья башка! — Всеволод поглядел.

В озере, словно в волшебном зерцале, отражался великолепный город с белоснежными башнями и хрустальными прозрачными шпилями, на которых вовсю крутились диковинные флюгера, вырезанные в виде всяких былинных зверушек.

— Невидимый град! — прошептал Всеволод. — Так это не легенда?!!

— Конечно нет, болван, — подтвердил Осмомысл. — Идем со мной, все уже собрались, только тебя, дурака, дожидаемся.

И кавалькада дружинников вместе с княжеской каретой медленно въехала в невидимые врата невидимого града.

Странно, но народа на улицах Хмельграда валялось немного. В основном это были совершенно недвижимые субъекты, пребывавшие в состоянии крайнего алкогольного опьянения.

— Все по корчмам сидят, — пояснил Колупаев. — Их в Хмельграде больше сотни.

Сам город вид имел неопрятный, заплеванный и ободранный. Понятное дело, жителям было не до внешнего вида их жилищ. Единственное приличное, опрятное место обнаружилось возле высокой черной башни, у входа в которую стояли на посту два зверообразных ратника.

— Интересно, что тут? — спросил Лука. — Княжеский постоялый двор?

Заговаривать с ратниками, судя по их лицам, не стоило. И потому русичи изловили одного нетрезво державшегося на ногах прохожего и принялись его с переменным успехом расспрашивать.

— Мил человек, а мил человек, мы приезжие, что это за башня? — поинтересовался Степан, придерживая прохожего за плечо.

— Эта? Ик…

— Да, эта.

— В башне… ик… живет… ик… царь.

— Царь?!!

— Ну да… ик… царь Пенек… тьфу ты, Панек.

— Мужик, а Емельян Великий в Хмельграде случайно не гостит? — пробасил Илья Муромец, с неудовольствием рассматривая черную башню.

— Я Емельян! — ответил прохожий и попытался упасть на Колупаева.

— Да нет, — поморщился Муромец, — нам Великий нужен.

— А чем я не великий? — возмутился прохожий. — Ты че, мордатый, меня не уважаешь? Я, между прочим…

— А почему охрана у башни стоит? — очень вовремя перебил прохожего Лука.

— А чтобы… ик… царь не сбежал!

— Почему это, чтобы не сбежал?

— А вот… ик… потому. Бояре его уже больше десяти лет в башне держат, в плену… ик… значит.

— Э… непорядок, — взревел Муромец, сильно нахмурившись. — И никто, наверное, не знает, какие несправедливые безобразия на Руси творятся.

— Почему… ик… не знают? — удивился прохожий. — Все знают!

— Свободен. — Степан развернул мужика кругом и ловко подтолкнул в сторону корчмы, куда он (мужик) аки диковинное механическое творение Кукольного Мастера неспешно (но целеустремленно!) поковылял.

Еще больше помрачневший Илья извлек из ножен булатный меч.

— Непор-р-р-р-рядок, — грозно рявкнул он, направляясь к башне.

— Чего это с ним? — испугался пиит, пялясь на озверевшего богатыря.

— Илья, стой! — закричал Колупаев. — Сейчас не время, да и не место для ратных подвигов.

Но Муромец его, понятно, не послушал.

— Чего это он? — снова спросил Лука. Кузнец тяжко вздохнул:

— Снова на принцип пошел. Это с ним часто в последнее время случается. Следствие психической травмы, ентой, как ее… ну, в общем, временное помешательство опосля долгого сна.

— Бодун, если короче, — усмехнулся юноша.

— Ну, навроде того, — подтвердил Степан, не желая вдаваться в подробности, в коих он ничегошеньки не смыслил.

Колупаев прекрасно понимал, что пытаться остановить ни с того ни с сего заупрямившегося богатыря гиблое дело.

Ратники у входа в башню на агрессивные наезды Муромца никак не реагировали, что выдавало в них великих мастеров своего дела. Такие до последнего невозмутимо смотрят сквозь противника, а затем раз… и одним точным ударом выводят его из строя.

— Ядрить! — утробно взревел Илья, сильно раздосадованный безразличием стражи.

Огромный кулак в кольчужной перчатке по очереди отпечатался на щеках бравых вояк.

Сохраняя на лицах все то же выражение угрожающего превосходства, стражники, словно деревянные истуканы, повалились на мостовую.

Подбежал несколько растерявшийся Колупаев и, заглянув лежащим ратникам в глаза, сразу все понял.

— Да их уже давно кондратий хватил! — нервно сообщил он Муромцу. — Вон вмятины какие в шлемах. Допились до полного онемения членов, оттого, видно, их здесь и поставили, дабы отпугивать нежеланных гостей. Таких, как мы.

— Таких, как мы?!! — зарычал Илья, высаживая ногой дубовую дверь. — Ну я им сейчас покажу!!!

И полоумный богатырь скрылся в черной башне. Степан с Лукой переглянулись.

Колупаев сунулся в дверной проем. Там начиналась винтовая лестница, круто уходившая вверх, куда только что умчался бешеный Илья Муромец.

— Что ж, подождем малость! — пожал плечами кузнец, не желая вмешиваться в очередное ратное безумство.

Ждать долго не пришлось.

Внутри башни раздался дикий крик, и на улицу из темного дверного проема выскочил совершенно ненормального вида седой старикашка в грязной исподней рубахе и в золотой короне на плешивой голове.

— А-а-а-а… — жутко заголосил он, вращая ошалелыми глазами. — Свобода-а-а-а!!!

Степан присмотрелся.

Царь явно страдал сильным косоглазием. Оба его безумных глаза глядели в совершенно разные стороны.

— Держите его!!! — глухо донеслось из недр башни. — Если царь побежит куда глядят его глаза, это все!!!

Царь ухмыльнулся и именно это и сделал, а затем… То, что произошло затем, повергло Колупаева с Лукой в глубокий ступор.

Царь рванул с места и… раздвоился.

Вместо одного Панька к городским воротам бежало сразу два царя!

— Нет! — хором взвыли в башне, и на улицу выскочили бледные толстые бояре в высоких шапках.

— Они убегают!

— Оба!

— Все, быть теперь смуте, кровопролитию великому!

— Почему это? — спросил Степан у отчаянно рвущих на себе бороды бояр.

— Потому что у Хмельграда теперь два царя!!! — завизжали бояре. — О, горе нам, горе…

Одно из забитых досками накрест окон башни с треском разлетелось, и оттуда ласточкой вылетел ревущий, словно раненый бык, Муромец. Судя по всему, в окно богатыря выкинули взбешенные бояре.

Упав на землю с приличной высоты, Илья, однако, не зашибся, а лишь поправил шлем и тут же, вскочив на ноги, припустил наутек. Ясно было, что боевой запал у него уже бесследно исчез.

— Это вы во всем виноваты! — потрясали кулаками бояре, надвигаясь на Колупаева с Лукой. — Бей мерзавцев, братья!

Кузнец стремительно вскочил на телегу (без помощи волшебных сапог!) и, хлестанув Буцефала, погнал повозку вон из города. Сидящий позади Лука принялся швырять в бегущих следом бояр ржавыми подковами, в изобилии валявшимися на дне телеги.

— Нужно все исправить! — кричал Степан, орудуя хлыстом. — Иначе нас повесят!

— Повесим-повесим!!! — ревели бояре. — Еще как повесим…

Но через пару минут преследователи отстали, не в силах продолжать погоню. С такими животами, как у них, особо не побегаешь.

— Илья, слезай! — Колупаев неистово затряс высокую осину, на верхушке которой сидел скукожившись Муромец. — Слезай, кому говорю, не то хуже будет…

— А где Паньки? — осторожно спросил богатырь, пока что и не думая спускаться вниз.

— Вокруг города бегают, — ответил Колупаев.

— А что бояре?

— В Хмельграде остались. Ополчение по корчмам супротив нас собирают.

— Енто, интересно, из кого?

— А я почем знаю, — пожал плечами кузнец. — Слезай, кому сказал!

— Слезай-слезай, — поддержал Степана Лука. — У нас план есть, мы уже знаем, как все исправить.

— Точно знаете?

— Точно.

Илья неохотно спустился с осины на землю.

— У… остолоп! — Кузнец отвесил Муромцу хорошую оплеуху.

— Ты же обещал меня не бить! — обиженно заныл богатырь, хватаясь за покрасневшую щеку.

— Я соврал, — зло усмехнулся Колупаев. Он с чувством сплюнул и, достав из телеги золотой ларец, тихо произнес волшебную формулу…

— Гляди, Вован, мы снова здесь!!!

— Ну, блин, Санек, попадалово!..

Двое из ларца укоризненно глядели на русичей.

— Ну че вам, недоделкам, опять от нас нужно? — Кузнец объяснил.

— Один момент, — сказал Санек, и двое из ларца безо всякого предупреждения исчезли.

Раздался рев невиданного животного, и прямо из сгустившегося на мгновение воздуха на дорогу выскочил огромный, дышаший жаром, блестящий механизм.

Русичи в страхе отпрянули, ибо подобного не видели даже в самых страшных снах.

Больше всего ЭТО походило на самоходную повозку изобретательных мериканцев. Четыре необычайно толстых колеса, прозрачные выпуклые оконца, плоская крыша. Нет, это было нечто совершенно неописуемое.

Двое из ларца сидели внутри потрясающего механизма и дружно оттуда лыбились.

— «Гранд Чероки», последняя модель! — сообщил русичам улыбающийся Санек. — Совсем недавно в кредит взял.

— Крутая тачка! — кивнул Вован. — С понятием. — «Крутая тачка» приглушенно зафырчала и зажгла на плоской морде два длинных зловещих глаза.

— Ежки… — заорал Муромец и снова как по волшебству оказался на верхушке несчастного дерева.

— Ну так че? — спросил Санек. — Где дедки?

— Где-то рядом, — ответил Колупаев. — Вокруг Хмельграда круги наяривают.

— Ну так поехали!

И один из волшебных помощников распахнул в «крутой тачке» изящную дверцу.

Степан с Лукой в очередной раз одурело переглянулись.

— А я вас здесь обожду, обо мне не беспокойтесь, — прокричал сверху Муромец.

Русичи опасливо приблизились к чудесному механизму, от которого пахло настолько дивно, что бедолага Буцефал тут же принялся неистово трясти головой и не менее неистово чихать.

— Устроим настоящее древнерусское сафари! — заржал Вован, со щелчком закрывая за усевшимися на мягкие перины русичами блестящую дверцу.

— Верно секешь, братан, — отозвался расположившийся у большого кожаного бублика Санек. — Поохотимся сегодня на славу!

Джип мощно взревел и, обдав близкого к обмороку Буцефала мощной струей зловонного выхлопа, помчался обратно к высоким стенам Хмельграда.

ГЛАВА 18

в которой происходит Великое Вече

Агент Шмалдер огляделся.

Никаким городом на берегу озера и не пахло.

Дорога-то была, а вот города, увы, не имелось.

— Значит, решили поиграть в прятки? — вслух произнес секретный агент и непонятно кому погрозил кулаком. — Ладно, сейчас-сейчас…

Бормоча себе под нос что-то невразумительное, Шмалдер открыл свой заветный черный саквояж и достал оттуда темные круглые очки. Торжествующе усмехнулся и нацепил очки себе на нос. Пейзаж вокруг мгновенно преобразился, засияв красивым малахитовым светом. Буквально в нескольких шагах от секретного агента уходили ввысь могучие стены невидимого града. У изящных арочных ворот скучали два бравых стражника с длинными алебардами.

Шмалдер быстро кивнул каким-то своим хитрым мыслям и, сняв очки, шагнул туда, где по идее должны были располагаться врата волшебного города.

Шагнул и… тут же очутился перед скрещенными алебардами.

— Кто таков? — совсем недружелюбно и даже агрессивно вопросили стражники.

— Заокиянский купец, — спокойно ответил секретный агент, — из далекого Херусалима.

— Пароль! — мрачно потребовали русичи. Шмалдер покраснел.

Ну уж чего-чего, а этого он точно никак не ожидал. Какой-такой еще пароль? Они там что, совсем одурели? Или?.. Страшная догадка поразила суперагента будто молния. Ведь это значит, что… ОНИ ГОТОВЫ ДОГОВОРИТЬСЯ!!! Неужели уже поздно?

— Пароль!!! — с нетерпением повторили стражники, глядя на незнакомца с большим подозрением, ибо на странствующего иудея агент явно не походил.

Шмалдер елейно улыбнулся и наугад ляпнул:

— Лихо Одноглазое!

В любом случае ему уже нечего было терять.

— Проходи! — Стражники со звоном развели алебарды.

Второй раз испытывать судьбу суперагент не стал и неторопливо, дабы не выдать своего волнения, вошел в город. Он был на волосок от провала. Все решила счастливая случайность.

«Ладно, — подумал Шмалдер, внимательно поглядывая по сторонам, — так или иначе, сейчас мы все выясним. И если моя догадка верна… берегитесь, засранцы!»

Славное в этом году собралось Великое Вече, ох и славное.

Знаменитые князья, мужи расейские съехались в град Кипиш со всех концов необъятной Руси.

Во-первых, в Кипиш прибыл князь седорусов батька Лукаш, огромный богатырь, косая сажень в плечах, не уступит самому Илье Муромцу.

Во-вторых, приехал князь Краинского удела Богдан Шмальчук, вернее, не князь, а гетман, как величали Богдана на краинский манер свои же краинцы.

Прискакал в Кипиш и хан Кончак, дабы в великом пире поучаствовать да с русскими князьями поругаться и, чем шайтан не шутит, может, сыграть с кем в заморские шахи.

Присутствовал на Великом Вече и сам Вещий Олег. Хоть и нездоров был князь (одна нога была перевязана), а нашел в себе силы добраться до Кипиша и тем остался несказанно доволен.

Был тут и Владимир Длинные Руки, жуткий задира и бабник. Но зато стоило ему только взять в руки гусли и запеть, как все о недостатках князя тут же забывали.

Понятное дело, бравые братья Всеволод с Осмомыслом на празднество славное тоже приехали.

Куда ж без них. Великое Вече без этих двух князей и помыслить себе было невозможно, потому как именно Осмомысл с Всеволодом и были главными зачинщиками ежегодных княжеских собраний. Все происходило в раскинутом посередине городской площади огромном праздничном шатре, и братья восседали на самом почетном месте как неустанные радетели за единение Руси-матушки.

В общем, много еще знатных людей на празднестве присутствовало, всех и не перечислить.

Первым делом князья посовещались и решили совместить переговоры с началом славного пира. Зачем, мол, веселье откладывать, коль уж собрались все вместе. Да и проголодались с дороги, подкрепиться надобно…

— Так это ты, Всеволод, по дровосекам моим из пушки стрелял? — с громким хохотом спросил Вещий Олег, наполняя себе огромный кубок душистым квасом.

Всеволод отмолчался, ибо и так все всем было ясно.

— Выпьем за Всеволода! — подхватили остальные князья. — За Ясно Солнышко!

И присутствующие все как один подняли над головами золотые кубки. Ясно Солнышко нехотя встал со своего места.

— Спасибо, други. Ценю я ваше доверие и добросердечность. Сегодня великий день! Великий в первую очередь для всея Руси!

— Ура! — гаркнули князья.

— Эй, Олежек, а что у тебя с ногой? — поинтересовался князь седорусов батька Лукаш, недоуменно заглядывая под стол.

— Дивная история, — ответил Вещий Олег. — Змея укусила!

— Змея?!! — Удельные князья недоверчиво переглянулись.

— Ага, ядовитая! — подтвердил Олег. — Ей-богу, я чуть не помер. Ведун удельный мне большой палец на ноге отнял.

— Да как же тебя угораздило-то?!!

— Да вот не заметил, что сапоги прохудились. Дыра, значит, в подошве появилась. Ну, и змея меня хвать…

— Да не верьте вы ему, уж то было, — заржал Владимир Длинные Руки. — Точно уж, чтоб мне лопнуть.

— Да по бабам, по бабам Олежка ходил, — подхватил кто-то из князей, — и на капкан медвежий нарвался. Говорят, мужики в его уделе их специально под окнами домов своих в кустах ставят!

— Да ну вас, — отмахнулся Олег, с ухмылкой глядя на веселящихся русичей.

Со своего места поднялся князь Богдан Шмальчук, утер губы, смачно крякнул и потребовал, чтобы ему дали слово, речь он хочет сказать.

— Валяй! — согласились князья.

— Братья, — Шмальчук обвел шатер лукавым взглядом, — знаете ли вы, чем отличается шведская тройка от русской? Вижу, что не знаете. Так вот… гм… В шведской два мужика и баба, а в русской один мужик и три лошади!

— Богданище, не пошли! — донеслось с дальнего конца стола.

Шмальчук сделал эффектную паузу:

— Так выпьем же за прекрасных женщин!

— Ура!

И все выпили за прекрасный пол, закусывая выпитое черной икоркой да жареными перепелами.

— Завидую тебе, Шмальчук, — покачал головой Всеволод. — Троих дочек уже замуж выдал, орел ты наш краинский!

— Да, это так! — хвастливо подтвердил Шмальчук. — Но вот жену пока не пристроил…

Очередной залп хохота мог вполне снести подпорки, на которых стоял праздничный шатер. Но подпорки, слава лешему, выдержали.

С самого начала воцарилась на Вече удивительно дружеская атмосфера. Никто (это пока!) не ссорился, не ругался. Диво, да и только. Все как будто забыли старые свары да стычки. Даже присутствие на пиру хана Кончака никого не раздражало, и уже одно это было настоящим чудом.

Конечно, определенные меры безопасности устроителями встречи (городским правлением Кипиша) были предприняты. Так, всем князьям без исключения пришлось при входе в пиршественный шатер сдать все колюще-режущее оружие во избежание опасных пьяных эксцессов, кои на прошлых Вече случались неоднократно. Буй-тур Всеволод попытался было завести в шатер свою пушку, мотивируя это тем, что пушка, мол, никакого отношения к колюще-режущему оружию не имеет. Но его так решительно осадили, что он тут же пошел на попятный.

— Вот помню сражение… — хорошо поставленным басом рассказывал Владимир Длинные Руки. — Гляжу… налево нас рать, гляжу, направо нас рать, ну а на тылы, так на те вообще наплевать можно было.

Хохочущие князья легли покатом.

Сидевший рядом с Всеволодом Николашка слегка подался к князю и горячо прошептал ему на ухо:

— Пора, князюшка!

— Да нет, — поморщился Всеволод. — Пущай еще немного выпьют. Хмель единит людей покрепче кровной клятвы.

— Мужики, а мужики, — взревел Осмомысл, — а отчего мы все тут собрались?

— Дабы выпить! — весело отозвались князья.

— А еще?

— Ну… Кончаку морду начистить.

— Эй! — возмутился Кончак. — Надеюсь, вы шутите?!!

— Шутим, косоглазый, шутим, — успокоил хана Вещий Олег, давясь от смеха.

— Э… батенька… — что-то доказывал князю Владимиру Богдан Шмальчук, глубокомысленно поглаживая щегольскую гишпанскую бородку.

— А знаешь, почему меня величают Длинные Руки? — не слушал гетмана Владимир.

— Да знаю, знаю… — кивал Шмальчук, приканчивая второй кувшин медовухи.

— А вот почему, почему?!!

— Да к девкам под спидницы лазишь часто, потому так в народе и прозвали.

— Вот!!! — Владимир затряс гетмана за узенькие плечики. — Вот человек, первым, да, первым из всех узревший всю мою порочную сущность!

— Братья! — громко воззвал Всеволод, вставая. — Князья!

Тон у Ясна Солнышка был решительный, серьезный, и присутствующие тут же замолчали. К счастью, сильно упиться никто из них пока еще не успел.

— Из года в год мы встречаемся с вами и пытаемся решить одну важную для всех нас проблему. Ежели вы помните, на прошлогоднем Великом Вече в Новгороде мы все единогласно решили…

— Осмомысл воздержался! — крикнул с места князь Ижорский.

— Ну да, — кивнул Всеволод, недовольно посмотрев на брата. — Осмомысл, как всегда, воздержался. Так вот. Мы все тогда решили — в этом году поставить наконец вопрос объединения расейских земель ребром.

— Да вы что?!! — испуганно воскликнул хан Кончак, который на прошлогоднем Вече, понятное дело, не присутствовал.

— Молчи, вражина! — пригрозил неверному Вещий Олег, и хан благоразумно заткнулся.

— Мы долго — спорили, ругались, — продолжал Всеволод, — пускали друг другу кровушку, грызлись из-за всяких никчемных мелочей. Братья, пора положить этому раздраю конец. Объединение Руси дело долгое, не за один месяц и даже не за один год. Но первые шаги уже сделаны. Нами, братья, да, именно нами! И пущай захлебнутся желчью наши враги…

Все князья как один ехидно поглядели на близкого к инфаркту хана Кончака.

— Пусть плетут интриги заокиянские тупые недоделки, но мы это сделаем! Мы! Именно мы! Не норманны и не эллины, а РУССКИЕ КНЯЗЬЯ объединят Русь!!!

— Ура! — хором подхватили присутствующие (пьяный хан Кончак в этот момент горько рыдал).

— Хорошо сказал! — улыбнулся батька Лукаш. — Я и то лучше не смог бы сказать.

— Надо решить, кто непосредственно объединением займется, — добавил Владимир Длинные Руки.

— Правильно, — загомонили остальные. — Давайте выберем заводилу.

— А чего его выбирать? — грохнул кубком по столу Вещий Олег. — Вот он, наш заводила — по центру сидит, перепелов лопает.

— Кто, я?!! — притворно удивился Всеволод, давясь нежным мясом.

— Ты, понятное дело, а кто же еще, как не ты?!! Вытягивать из мериканцев золото на наше объединение твоя идея? Твоя! Те ведь, дурни, думали, что разъединяют нас подкупами. Вече каждый год собирать ты придумал? Ты! Объединения все эти годы кто добивался?

— Я протестую! — гневно закричал Осмомысл, расплескивая по столу мед.

— Заткнись, патлатый, — цыкнул на него батька Лукаш. — Из-за тебя, красавца, одна лишь головная боль.

— А что я, что я… — не унимался Осмомысл. — Я, может быть, тоже заводилой стать хочу!..

Но воинственно размахивавшего кубком князя Ижорского никто не слушал.

— Все-во-лод!!! — дружно, хором скандировали присутствующие. — Все-во-лод!!!

Ясно Солнышко наклонился к Николашке:

— А ты молодчина, Острогов, — тихо проговорил князюшка. — Головастый. Здорово ты, однако, придумал — князьям в кубки немного опия подмешать.

— Рад стараться, — смутился секретарь, деликатно обгладывая жареное крылышко.

— Где сало, почему нема сала?!! — хрипло орал Богдан Шмальчук.

Всеволод строго постучал пустыми ножнами от кинжала по своему кубку, призывая князей к тишине.

— Братья, скорее решайте, опосля чего продолжим пир с чистой совестью и не будем больше забивать свои светлые головы общегосударственными делами!

— Мы согласны, Всеволод! — кивнул батька Лукаш. — Непосильную ношу на тебя взваливаем, Русь объединить. Но я от себя лично обещаю не чинить тебе никаких препятствий. Мой удел отныне твой удел.

— Присоединяюсь! — добавил Вещий Олег.

— И я! — воскликнул Владимир, явно не врубаясь в происходящее.

— Где сало, где же наше сало?!! — продолжал безобразничать Шмальчук.

— Богдан!!! — хором прикрикнули на гетмана князья.

— Да, что?

— Ты с нами?

— Понятное дело, что с вами, не с Кончаком же, в конце концов.

— Осмомысл воздержался! — сипло заявил князь Ижорский.

— Да пошел ты, — рявкнули остальные князья.

— Значит, решили! — Всеволод торжественно поднял золотой кубок. — За скорейшее объединение, братья… Эй, а что там на дальних скамьях творится?!!

Ясно Солнышко близоруко всмотрелся в конец стола.

— Хана Кончака тьмутараканские князья бьют! — присмотревшись, пояснил Вещий Олег.

Самая дальняя часть стола уже была опрокинута, скатерть порвана. В краинском борще, словно утопший бобр, уныло плавала меховая шапка половецкого хана.

— Ну… за единство! — поспешно вставил батька Лукаш, опрокидывая в рот огромный кубок эллинского вина.

Тяжело дыша и вытирая со лба липкий пот, агент Шмалдер на ватных ногах выбрался из праздничного шатра, откуда доносился рев нескольких дюжин луженых глоток. Удельные князья веселились по полной. Вокруг пиршественного стола уже плясали цыгане, визжали, дурачась, скоморохи.

— Пропало, все пропало! — как полоумный твердил себе под нос Шмалдер, спотыкаясь о чьи-то распростертые на земле тела.

Тела оказались пьяные до полной обездвижимости. Многие были в блестящих лакированных сапогах и с огромными зловещими топорами.

На краю городской площади трое дружинников отливали водой избитого хана Кончака.

— Кто ж это его так, бедолагу, оприходовал? — сокрушенно качали головами воины, окатывая бесчувственного хана из больших деревянных лоханей.

— Да навроде князья тьмутараканские. Они мешочки с песком на Вече тайно пронесли и хана ими отделали…

— Небось очнется и пойдет теперь войной на Тьмутаракань, как пить дать пойдет…

— Не-а, побоится. Русь-то объединяется! Так в ответ даст, половцы костей не соберут…

— Это точно…

Обрывки фраз дружинников доносились до секретного агента, словно со дна бездонного колодца.

Шмалдер свернул в переулок, и зычные голоса оборвались.

Всюду шло разудалое гульбище. Гуляли горожане, гулял приезжий люд, греки, татары… Два дойчландца весело братались с огромными бородатыми дровосеками. Плясали иудеи, ибо в этот день в Кипише всем наливали совершенно бесплатно. Пейсатые хитрецы вместо того, чтобы пить, сливали водку в специально припасенные под одеждой фляги и тут же шли за добавкой. Пройдет пара дней, и их уже можно будет увидеть на ежемесячной Сорочинской ярмарке торгующими «Особой Херусалимской».

Прямо на глазах у секретного агента два вусмерть пьяных дровосека, весело гогоча от переполнявшего их счастья, повесились на карнизе какого-то купеческого дома.

Шмалдер в ужасе отшатнулся от дрыгающих в воздухе ногами веселых безумцев.

— Нет! — прокричал он. — Этот народ нам никогда не одолеть!!!

Но все же секретный агент обязан был выполнить свой долг, и он его выполнил.

Поспешно покинув сотрясавшийся от веселья Кипиш, Шмалдер выбрался на открытое место и, достав из своего заветного саквояжа маленькое плоское устройство, выдвинул из него блестящий длинный усик.

— Хеллоу, агент номер шестьсот шестьдесят шесть ноль на связи, прием?

— Мы вас слышим! — пискляво донеслось из устройства.

— Дайте мне прямую линию с царем Жорджем!

— Но это сейчас невозможно, — возмущенно прочирикало в устройстве. — Царь на прогулке, выгуливает своего любимого терьера Тони.

— Мне наплевать, кого он там выгуливает! — разъярился секретный агент и чуть не хватил своим прибором оземь. — Его вызывает агент Фокс Шмалдер, черт побери, это срочно!

В устройстве повисла загадочная тишина, нарушаемая лишь легким далеким потрескиванием. Затем что-то оглушительно щелкнуло и красивый мужской голос бодро произнес:

— О, это вы, мой друг, что случилось?

— Царь Жордж, — Шмалдер судорожно сглотнул, — извините, что отвлекаю вас от чрезвычайно важных государственных дел, но…

— Ничего-ничего…

— М-да… — Агент вытер платком снова выступивший на лбу пот. — Я сейчас нахожусь в центре Руси…

— Что-то случилось?!! — сразу насторожился царь. — Что-то серьезное?

— Да!

— Говорите!

— Случилось то, чего мы больше всего опасались!

— ЧТО?!!

— Это произошло сегодня. Решение было принято удельными князьями полтора часа назад.

В переговорном устройстве снова повисла тягостная тишина. Шмалдер даже испугался, не нарушилась ли связь.

— Немедленно возвращайтесь домой! — наконец решительно приказал царь.

— Но…

— Никаких «но». Это дело лежит теперь вне вашей компетенции. Вы сделали свою работу, причем сделали великолепно. Возвращайтесь, сейчас вы больше нужны здесь, на родине. Думаю, вскоре вас приставят к почетной награде. Я лично дам вам орден «За мужеложство»! то есть тьфу ты… «За мужество». Возвращайтесь! Это приказ!

И, тихо пискнув, устройство отключилось. Шмалдер некоторое время тупо смотрел на умолкшую черную коробочку, затем вздрогнул, будто пробудившись от ночного кошмара, и, спрятав плоский прибор, зигзагами (на случай, ежели будут стрелять!) побежал прочь от Кипиша.

Нашествие псов-рыцарей вовсе не легенда. И не выдумка хитрых князей, дабы побудить крестьян охотнее брать на постой патрули ратные. Гусляры брехливые да прочие смутьяны только об этом и твердят, что, мол, не было никакого нашествия. Но нет веры им, как и нет правды в их пьяных песнопениях.

Нашествие произошло одной холодной зимой, когда многие реки замерзли и покрылись толстою коркой льда. Псы-рыцари нагрянули внезапно со стороны Чертовых Куличков. Из какой они пришли страны и куда потом исчезли, никто на Руси не знает. Не нашего мира порождения, уж это я точно могу утверждать. Внешне вроде как и люди, но с головами собачьими и не говорят, а токмо лают хрипло, непонятно.

Основной удар вражьей силы почему-то пришелся по граду Киеву, в котором уже сиднем сидел молодой строптивый князь Богдан Шмальчук. Говорят, что были привлечены псы-рыцари к Киеву сильным запахом жареного сала. Но слухи сии непроверенные.

Храбро сражались удалые казаки Шмальчука. Краинцу ведь для боевого запала много не надо, чарку горилки да ломоть сала.

Куча псов-рыцарей полегла от их острых шабель… Хитер был Шмальчук, недаром, в гетманах краинских ходил! Приказал он казакам перед боем нажраться, окромя сала, борща с чесноком. Прибавьте сюда горилку… смесь получилась кошмарная и взрывоопасная к тому же! Поначалу, правда, гетман хотел воспользоваться военной хитростью древних греков. Но на сооружение краинской деревянной свиньи (на манер троянского коня), к сожалению, не было времени. А то бы пали псы-рыцари от хитроумного оружия, как некогда пала великая Троя.

Короче, жуткая отрыжка из казаков так и перла. Поднесет факел ко рту, рыгнет… ну прямо Змей Горыныч. Вы токмо представьте себе эту картину: псы-рыцари в латах стены града Киева осаждают, а на этих самых стенах казаки стоят и огнем на врага дышат. Говорят, многие рыцари не выдержали и умом тронулись от ентои огненно-мозговой атаки. А один казак по имени Сирко Убейпорося повернулся к атакующим задом, снял шаровары и продемонстрировал врагу покрытые оскорбительными татуировками ягодицы. Затем набрал в рот побольше горилки, поднес факел и… Рвануло дай боже! Сирко, понятное дело, погиб геройски, но сотни псов-рыцарей как не бывало. Кто сгорел, кто в дыму едком задохнулся.

С тех пор пошла по миру молва о краинском огне, коий оказался намного эффективней греческого.

Но неравными были силы. Стали сдавать свои позиции казаки. И Шмальчук решил пойти на очередную хитрость. Выбежал князь с остатками своего казацкого коша из города и с дикими воплями кинулся наутек. Псы-рыцари, ясен пень, не удержались и все до одного ушли с головою в азартное преследование.

Так отвел Шмалъчук угрозу от Киева.

Говаривают, правда, что казаки, когда бежали, ни о каком отвлекающем маневре и не помышляли… Но я там не был и потому судить не берусь

Прытко бежали краинцы в своих ярко-красных шароварах, которые дразнили псов-рыцарей аки красная тряпица бешеного быка. Добежали казаки до волшебного града Кипиша и в нем все вместе с князем Шмальчуком укрылись. Псы-рыцари рыскали-рыскали в округе, да и провалились в озеро великое, рядом с градом располагающееся.

Вот такая чудная история.

Понятно, не верится, но было, други, было, чего уж супротив правды грешить.

Не все псы-рыцари утопли: кто спасся, тот вернулся в Чертовы Кулички, где и исчез на веки вечные. А Шмальчук с казаками в Кипише остался победу праздновать да горилкой краинской всех угощать.

А мораль сей басни такова.

Краинец ты аль седорус или же русич — все одно. Пред опасностью великою все равны и все от одного народа древнего пошли, а потому мы, как ни крути, братья! Потому, наверное, и открылись врата расейского Кипиша, как только у града запыхавшиеся краинские казаки показались, и потому, наверное, повернули назад псы-рыцари, смекнув, что не одолеть им этот народ бесшабашный, с шутками да прибаутками справляющийся с любой лихой напастью…

Паньков отловили без особого труда. Те, как ревущую самоходную повозку увидали, так враз и онемели. Двое из ларца даже расстроились немного, ибо всерьез рассчитывали как следует повеселиться.

Волшебные помощнички выбрались из своего экипажа и, связав безумных царей, уложили их в особое багажное отделение.

— Скучно, блин, тут у вас, — грустно заявил Вован.

— Ни разборок, ни стрелок, ни базаров, — добавил Санек.

— Как это базаров нет? — возмутился Колупаев. — Уж чего-чего, а базаров у нас немерено. Да та же Сорочинская ярмарка, правда, Лука?!!

— Вот-вот! — подтвердил пиит.

— Да мы не о тех базарах вам грузим, — заржали двое из ларца.

После чего «охотники» сели в экипаж и покатили за сидевшим на дереве Муромцем.

Илья был уже не на дереве, а под ним. Нелепо распластавшись на земле, богатырь лежал в полной отключке. Рядом с Муромцем валялась поломавшаяся ветка.

Двое из ларца выгрузили из багажника стонущих Паньков и положили их рядом с Ильей.

— Ну все, покедова! — крикнули они несколько растерявшимся русичам, кои никак не могли привести в чувства брякнувшегося оземь богатыря.

Чудесный экипаж мигнул напоследок огромными глазищами и… исчез.

Муромец промычал что-то непонятное, заворочался и с трудом поднялся с земли.

— Фух, слава лешему, — с облегчением вздохнул Степан, опасаясь новой геройской летархии.

Что-что, а на этот подвиг богатырь был готов ежечасно.

— Ну что, поймали Паньков?!! — первым делом спросил Илья и, увидев связанных царей, лучезарно улыбнулся.

— Ты их выпустил, — раздраженно заявил кузнец, — ты их в Хмельград боярам и возвращай. А мы тебя с Лукой у города подождем.

— Отлично! — Муромец охнул и, взвалив по Паньку на каждое плечо, неуверенно двинулся к Хмельграду.

Колупаев с пиитом проводили богатыря тревожными взглядами, а затем принялись искать сбежавшего вместе с телегой Буцефала.

Буцефала обнаружили в яблоневом саду, где пугливая конячка жевала палые яблоки.

Степан для порядка отругал коня и, пригрозив ему живодерней знаменитого Мизгиря, покатил вместе с Лукой к главным вратам Хмельграда…

Прошло два часа, а Ильи все не было.

Кузнец забеспокоился, однако решил еще немного подождать, благо Лука вовсю травил свои забавные стишки.

— Читай-читай! — подбадривал Колупаев талантливого юношу. — А то не выдержу, пойду в корчму и напьюсь.

Пиит понимающе усмехнулся.

— Вот енто из старых…

— Ты что, и впрямь воевал?!! — удивился Колупаев. — Такой молодой, а уже в ратный поход ходил. Это же сколько тебе от роду-то было. Два года?!!

— Да нет, конечно, — рассмеялся Лука. — Эту потешную историю мне один витязь в корчме поведал. Как-то раз заночевал он на одном сеновале. Прыгнул с разбегу, а там девица обнаженная спит. Визгу было. Девица крупная попалась, решила, что это разбойник на ее девичью честь посягает. Избила несчастного до потери сознания, три ребра сломала и шлем ратный кулаком в гармошку смяла. Он только ее чудовищный зад и запомнил. В кошмарах теперь, говорит, ему этот зад является, причем безо всякой еротики. Жуть, да и только…

— Да уж, — задумчиво кивнул Степан, все думая, куда же это Муромец запропастился. С его-то дурной башкой… как бы не вляпался во что-нибудь опять.

— Или вот, послушай… — не унимался молодой пиит…

Проснулся с женщиной в постели

И оклемался еле-еле…

И понимал ведь, между прочим,

Что женщины красивей ночью…

— Что, и такое бывало? — ухмыльнулся кузнец.

— Бывало, — подтвердил Пырьев, — бывало и не такое. Я ведь о бабах могу до самого утра говорить. Я о них, родимых, все знаю!

— Да, хороши некоторые женщины до безобразия! — кивнул Колупаев, вспоминая свою сбежавшую жену.

— А также во время безобразия, — знающе добавил Лука, — и опосля безобразия!

Муромец все не появлялся.

Дело приобретало опасный оборот.

— О! — вдруг встрепенулся пиит. — Кажись, Илья бежит!!!

Кузнец спрыгнул с телеги.

— Други-и-и-и! — донесся издалека отчаянный вопль Муромца. — Спасите меня-а-а-а…

Картина была просто невероятной.

За богатырем гнались.

Но когда Колупаев разглядел этих преследователей, то просто не поверил своим глазам.

Илью нагонял размахивающий молотом Кондратий, чуть дальше бежал личный зубной ведун князя Осмомысла с кузнечными щипцами, за ним Иван Наркозов со своей верной дубинкой, и замыкали толпу преследующих ревущие лосями бояре, вооруженные сучковатыми дрынами.

— Други-и-и-и… по-мо-ги-те…

Картина была просто невероятная. Ну, еще по отдельности преследователи смотрелись бы как-то… естественно, что ли. Но все сразу?!! Подобных стечений пагубных обстоятельств в природе не существует! Но для Муромца эта самая природа, похоже, решила сделать небольшое исключение из правила.

— Бежим! — первым вышел из ступора пиит

— Нет, остаемся на месте!..

— Да ты что, кузнец?!! Я своему здоровью не враг, я лучше…

— Нам ничего не угрожает! — веско проговорил кузнец и указал на свои волшебные сапоги, которые пребывали в совершеннейшем спокойствии.

— Други-и-и-и… — Погоня приближалась. Муромец несся прямо к телеге.

Ведун с помощником здорово отстали. Кондратий залихватски ухнул и, ни с того ни с сего остановившись, бросился с молотом на хмельградских бояр и погнал их обратно к городу.

— Чего это он?!! — удивился Лука, нервно теребя мочку уха.

— Достали! — просто пояснил Колупаев. — Я и сам, когда этих пузатых вижу, еле сдерживаюсь. Руки так и чешутся их за бороды оттягать.

Муромец благополучно добежал до телеги и, свалившись на четвереньки, спрятался под ней, тихонько чертыхаясь.

— Что уже там случилось? — с мировой скорбью в голосе спросил Степан, извлекая из телеги огромный булатный двуручник.

— Сдал я Паньков боярам из рук в руки, — прохрипел снизу богатырь, — а затем предложил им всем выпить…

— О боже! — простонал кузнец. — Только не это…

— Да, вот так! — дерзко выкрикнул из-под телеги Илья. — Я тоже, может быть, человек, и ничто земное мне не чуждо. В общем, выпили мы, я и заехал одному пузатому в глаз.

— Как? Зачем?!!

— А че он?

— Что че?!!

— Да сам не знаю, накатило что-то, прямо умопомрачение какое-то. А тут еще эти ескулапы бесовские, да и Кондратий в корчму ту очень некстати заглянул, должок вспомнил.

— Весьма неудачное стечение крайне неудачных обстоятельств, — вставил Лука, с тревогой глядя на приближающихся врачевателей.

— Ты, Илья, просто ходячее недоразумение, — свирепо гаркнул Колупаев, кладя тяжелый двуручник себе на плечо.

Ведун с помощником остановились.

— Давайте все решим миром, — предложил старикашка, не рискуя пока подходить ближе. — Мы ведь цивилязованные люди.

— Давайте, — согласился Степан, взмахивая мечом.

— За все ведь уже уплочено! — в отчаянии прокричал ведун. — Мы вырвем зуб и уйдем.

— Угу! — промычал Иван Наркозов, высматривая спрятавшегося под телегой Муромца.

— Пошли на фиг! — проревел из своего ненадежного укрытия богатырь и продемонстрировал врачевателям красноречивый расейский кукиш.

— Пациент, вам же хуже будет…

Кузнец уже приготовился прогнать наглецов, когда невдалеке снова показался Кондратий.

— Илья, скотина, ты сколько в корчме той выпил? — с большим подозрением спросил Колупаев.

— Достаточно, — ответил Муромец.

— Достаточно для чего?

— Для Кондратия.

— Пустая макитра, я же тебя предупреждал!!!

— Дык…

Кондратий был уже совсем рядом. Врачеватели поспешно спрятались за ближайшим деревом.

Степан сделал выпад, Кондратий увернулся, парируя двуручник молотом. На траву полетели зеленые искры.

— Степан, не вмешивайся…

— Не могу, ентот идиот мой друг… — Блямс!!!

Сноп искр.

— Но я все равно его хвачу, не сегодня так завтра!

— А вот хрен тебе! — Дзынь!!!

— Степан, не дури, мы же давно… с тобой знакомы, зачем тебе этот… увалень… одна ведь обуза.

Трах!!!

В забавном шлеме Кондратия появилась небольшая вмятина.

— Я же тебе сказал — он мой друг!

— Ой, не смеши мои валенки, — заржал навий богатырь. — Если он тебе зачем-то да нужен… так только затем… чтобы честной люд, глядя на эту орясину, быстро смекнул… кто настоящий герой, а кто нет.

— Это правда? — жалобно проблеял из своего укрытия Муромец.

— Конечно нет! Илья, не верь синемордому, он хочет нас поссорить!..

— Дык… — Блямс!!!

Огромный молот отлетел в сторону. Кондратий охнул и, получив волшебным сапогом под зад, провалился в землю.

— Ух ты! — разом выдохнули Илья с Лукой.

— Вот так! — Колупаев вытер лицо рукавом влажной от пота рубахи. — Что, небось думаете, в первый раз я его посрамил?

— Угу!

— Наивные вы чебуреки. Ладно, Муромец, ходи сюда.

Богатырь покорно вылез из укрытия и осторожно, бочком придвинулся к кузнецу.

Степан покачал головой и, развернувшись, слегка двинул Илью в челюсть.

Муромец, не устояв, ошалело сел в траву.

— За что-о-о-о?!!

— Давай зуб!

Богатырь пожевал губами и выплюнул больной зуб на ладонь.

— Здорово! И совсем не больно!

— Вы все видели? — гневно прокричал кузнец врачевателям.

Но тех уже и след простыл. Поверженный в пух и прах Кондратий зрелище не для слабонервных. Такого на Руси сроду не случалось.

Земля у телеги зашевелилась.

Колупаев снова схватился за меч. Но это был не жаждущий реванша навий богатырь.

К счастью.

Для навьего богатыря.

В поросшей травой земле откинулась ловко замаскированная крышка, и из темного зева холодного колодца появился мертвый цыган с висящей за спиной мандолиной, повязанной на грифе красным бантом.

— Меня Кондратий послал, — без обиняков заявил он. — Сказал, что за тобой, кузнец, небольшой должок.

Степан кивнул и, сняв волшебные сапоги, протянул их мертвецу.

Жаль было, конечно, с такой обувкой расставаться, но ничего тут не поделаешь, коль слово честное кому дал, так значит держи до самого конца.

— Да, кстати, — добавил цыган, с улыбкой натягивая на босые бледные ноги вновь обретенные сапоги. — Емельяна Великого на Руси не ищите. Он нынче в Средиземье гуляет, в гостях у друга закадычного Гендальфа Серого!

И, сообщив сие, счастливый цыган неспешно вернулся обратно под землю, со скрипом задвинув поросшую высокой травой «навью печать».

ГЛАВА 19

О том, что все еще только начинается

Похмелье на следующее утро было особенно жестоким.

Валявшиеся под пиршественным столом удельные князья, громко стеная, просили опохмелиться. Но некому было налить, ибо многочисленные слуги находились в таком же плачевном состоянии, как и их господа.

Единственным, кто не особо страдал от головной боли, был Всеволод Ясно Солнышко, пивший на пиру исключительно квас да немного краинской перцовой горилки.

Встав со скамьи, на которой, собственно, и прикорнул, Всеволод подошел к валявшемуся на полу в обнимку с гетманом Шмальчуком Николашке (перед тем как заснуть, они, судя по позам, пили на брудершафт!) и уже хотел было разбудить секретаря хорошим пинком, как вдруг резко передумал, заметив под ногами открытый берестяной короб.

Князь наклонился и, вытащив из короба свежую бересту, с удивлением прочел изящный заголовок «Повесть былинных лет». Чуть ниже шла приписка: «Автор Николай Острогов».

Судя по всему, повесть была не дописана.

Всеволод быстро пробежал глазами текст, потом, уже медленнее, прочел наугад небольшой отрывок…

«Вот и пришло время, братья, правду-матку узнать об одном князе расейском, небезызвестном Всеволоде из удела Сиверского.

Ну то, что он скуп да жаден до неприличия, так это многим известно. Да и вообще, покажите мне хоть одного щедрого князя, и я ему в своей повести отдельную главу посвящу с прологом и епилогом. По-гречески, значит, как в ентих трахедиях ихних.

Токмо у нас на Руси любые трахедии, как по волшебству, превращаются в комедии. Взять, к примеру, ту же свадьбу Всеволода.

А дело так было. Пошли они однажды с братом Осмомыслом, князем Ижорским, по девкам…»

Князюшка машинально схватился за кинжал, но на поясе у него болтались лишь пустые ножны. Ведь накануне князьям пришлось сдать оружие!

Вот он проклятый летописец, в двух шагах на полу лежит, пузыри пускает и ни о чем, мерзавец, не ведает, ни стыда, как говорится, нет, ни совести.

— Экую я змею у себя на груди пригрел! — сокрушенно покачал головой Всеволод и тут же вспомнил о своих непутевых племянниках.

Как они там, все ли с ними в порядке? Ведь за призраком их посылал, а лживый злопыхатель тем временем рядом крутился, льстил да врал князю, а сам втайне от всех строчил свою оскорбительную гисторию… Волк в овечьей шкуре!

— Братья!!! — вдруг разорвал тишину истошный вопль, и в праздничный шатер ворвался худой высокий мужичишка. — Братья, беда!

— Чего?!! — удивился Всеволод и еще больше удивился, узнав в утреннем нарушителе спокойствия знаменитого расейского смутьяна Пашку Расстебаева.

— Расстебаев, ты?!!

— Да, я, а кому ж еще, окромя меня, в Кипише трезвым-то быть? Просыпайтесь, скорее просыпайтесь!

— А в чем, собственно, дело? — недоуменно вопросил с пола пришедший в себя батька Лукаш. — Что за суета в шестом часу утра?!!

Князья нехотя выбирались из-под столов, блуждающими взглядами ища остатки вчерашнего пиршества: может, где капля-другая первача осталась?

— Скорее, нужно поспешить!!! — продолжал истошно орать Расстебаев.

— Поспешить? — переспросил Вещий Олег. — Зачем нам спешить? Мы вздернуть тебя на виселице всегда успеем.

— Беда, други, не до виселицы вам всем скоро будет.

— Говори! — Всеволод грохнул по столу кулаком. — Мужики, успокойтесь. Я требую тишины!

Князья недовольно заворчали.

— Несколько дней назад на Русь прибыл некий заокиянский гость по имени Фокс Шмалдер, — нервно затараторил Павел, стараясь изложить по возможности все сразу.

— Ну, приезжал такой, — кивнул Всеволод, — я его в своем уделе принимал, да и прочие князья тоже.

Прочие князья согласно закивали.

— Так вот, ентот Шмалдер мериканский шпиен!!!

— Ну и что с того?!! — изумился Ясно Солнышко. — Думаешь, мы об этом не знали?!!

Впервые в жизни Расстебаев выглядел совершенно растерявшимся. Глядя на его очумелую морду, присутствующие громко рассмеялись.

— Неужель ты думал, что мы такие лопухи? — сквозь смех пробасил батька Лукаш.

— Денежки мы у него брали, — добавил Владимир Длинные Руки, — и клятвенно обещали границы уделов своих от соседей рьяно оберегать.

— А вместо этого, — усмехнулся Богдан Шмальчук, — на мериканское золото каждый год Великое Вече устраивали с плясками, бесплатной выпивкой и славным пиром.

— Так, значит… — Расстебаев лихорадочно переваривал услышанное. — Ладно. А о том, что на Русь готовится вторжение, вы тоже знаете?

В праздничном шатре воцарилась гробовая тишина.

— Я тоже нечист на руку, — добавил Пашка, — и я брал у этого Шмалдера золото, обещая нести в земли русские смуту. Но на самом деле отдавал все тульским мастерам на литье пушек. Я не какой-нибудь Июда и пришел предупредить вас. Скоро начнется война, и лучше вам немедля собрать ваши армии в одну, дабы достойно ответить агрессору.

Удельные князья молча переглянулись.

— Всеволод, ты возглавишь объединенную армию! — хрипло проговорил батька Лукаш. — И да поможет тебе Велес!

Всеволод коротко кивнул, отметив про себя, что Николашки с коробом уже и след простыл. Быстро сориентировался, сволочь.

— Когда начнется вторжение, известно? — спросил князь Шмальчук, нервно барабаня пальцами по столешнице.

— Возможно, сегодня в полдень! — ответил Расстебаев.

— Что же ты, шельма, ранее-то молчал?

— Не знал я ранее. За Шмалдером следил, и, когда тот с царем Жорджем по особому устройству говорить стал, я сразу все и понял.

— Не успеем. — Вещий Олег сокрушенно махнул рукой.

— Но попробовать все же стоит, — стоял на своем батька Лукаш. — Ну что, Всеволод, справишься?

— Справлюсь, а как же иначе! — лукаво усмехнулся Ясно Солнышко. — Чай не впервой.

И, запахнув на груди атласный плащ, князь Сиверский стремительным шагом покинул пиршественный шатер.

Гришка и Тихон с завидным упрямством пробирались к Разлив-переправе, не оставив надежду добраться до вожделенного Хмельграда. Помнили ведь лоботрясы: ежели что, князюшка живо ремней из их румяных задниц нарежет на стремена да прочую конскую сбрую.

— Сколько лишений мы за эти дни натерпелись, — ныл и причитал Тихон, — сколько страхов и ужаса пережили. Никогда я, наверное, не забуду сей наш ратный поход.

— Так уж и ратный? — рассмеялся неунывающий Григорий. — Ты, братишка, я вижу, совсем раскис. А знаешь ли ты, что в Хмельграде выпивку во всех корчмах подают за сущие гроши.

— Ужель правда?!!

— Да чтоб мне сдохнуть! Однако выносить хмельградский первач из города нельзя, сразу же в уксус превращается.

— Ну, раз так…

— Да нечего тебе унывать. Вот придем в Хмельград да как напьемся… до свинского состояния.

— Зачем это до свинского состояния?!! — осторожно спросил Тихон.

— Песни крамольные будем петь… Я говорю это к тому, что упьемся мы до потери человеческого облика. Как древние греки на этом острове их… как его… Лесбосе. Все мореплаватели как туда приплывали, так там жить до конца своих дней и оставались, медленно обрастая длинной шерстью… Шут с ним, с князем да с его заданием. Скажем, что в Хмельграде никого не нашли, глядишь, и не будет Всеволод особо на нас серчать, смилуется да поощрит. Как увидит наши исхудавшие замученные физиономии, так сразу все и простит.

— Ага, как же, — с сомнением проворчал Тихон. — Серчать, может, и не будет, а то, что выпорет, так енто уж наверняка.

— Родных племяшей?!!

— Ага. Мы-то ему одна лишь обуза. Проку от нас никакого, даже вот одного-единственного летописца не сыскали.

— А пущай он сам, раз такой умный, без нас его сыщет! — разозлился Григорий. — Во всяком случае, мы сделали все, что могли, и даже больше…

Так добры молодцы и препирались, пока топали по пыльной дороге к Разлив-переправе.

У переправы все было как обычно.

Бревенчатый домик лодочников, паром к берегу веревкой привязан, флюгер на вкопанном в землю пограничном столбике весело скрипит.

— Гребибля! — заголосили княжеские племянники. — Гребубля, вы где?!!

Тишина.

— Утопли, что ли? — не очень удачно пошутил Гришка, и добры молодцы пошли прямо к хлипкому домику на пристани.

— Гребибля!

— Гребубля!

— Отзывайтесь, черти, к вам гости. Хотим поскорее на тот берег попасть. Ау-у-у-у…

— Что-то не нравится мне все это, — прошептал Тихон, с подозрением прислушиваясь.

— Да полно тебе, — беззаботно махнул рукой Гришка. — Ты что, уже и лодочников боишься? Да они даже мухи не обидят!

В хлипком домике послышалась какая-то непонятная возня.

— В прятки решили с нами поиграть? — заржал Григорий. — Видно, напились в честь общерасейского Вече до позеленения. Эй, пьянчуги, выходите!

Сказав это, дружинник весело рванул дверь домика на себя.

— Не-э-э-эт!!!.. — завопил Тихон, с опозданием заметив на берегу зловещие следы…

Но было поздно.

Из домика лодочников выпрыгнуло Одноглазое Лихо и с задорным «Эгей!» накинуло на добрых молодцев крепкую веревку.

— Попались, голубчики!!!

Крепко связав свою драгоценную добычу и радостно повизгивая, Лихо уложило дружинников на паром и, поцеловав каждого в лобик, противно рассмеялось:

— А теперь, мальчики, домой…

Паром медленно отчалил от пристани, но поплыл, однако, не к противоположному берегу. На середине реки «красотка», ловко орудуя веслом, остановила плавательное средство и направила его вниз по течению.

— Попали! — жалобно простонал Тихон.

— Уж скорее пропали, — скептически отозвался Гришка.

— Ребятки, не волнуйтесь, у нас все будет хорошо, — жизнерадостно заверило добрых молодцев Лихо.

Княжьи племянники грустно посматривали на проплывавший мимо поросший камышом берег, до которого им так и не суждено было добраться.

— Что ж, могло быть и хуже, — тихо вздохнул Тихон.

— Могло, — не менее уныло согласился с ним Гришка.

Агент Шмалдер проворно улепетывал в сторону спасительной границы. Без парового самохода секретному агенту приходилось туго. Как-никак, но все же на машине он мог двигаться намного быстрее.

Теперь Шмалдеру было понятно, отчего та взорвалась. Явная диверсия. Дело рук коварных русичей. Но кто бы мог подумать? Полный провал столько лет тайно разрабатывавшейся тактики! Кнут и пряник! В Белом Дворце царя Жорджа на секретных бумагах все выглядело ладно да складно. А на практике…

Провал.

Полное, безоговорочное фиаско.

— Лишь бы успеть, лишь бы успеть, — твердил Шмалдер, подбадривая себя мыслью о том, что если его сейчас поймают, то наверняка повесят как шпиона или, того хуже, посадят на кол.

А он хорошо знает, что это такое — посадить преступника на кол. Сам неоднократно видел, зрелище не для слабонервных. Уже за одно это против Руси можно было войной пойти. Ущемляете, мол, права человека. Где такое видано, половцев на кол сажать! Да, они грязные, да, вонючие, но все же люди!

— О чем-то не о том я сейчас думаю, — пробубнил секретный агент, вылезая из очередных так некстати возникших на пути зарослей.

Вылез и застыл как вкопанный.

На небольшой аккуратной полянке с ручейком стояло… о чудо! Стояло ОНО! То, за чем он охотился всю свою авантюрную жизнь.

Блестящее.

Круглое.

Без единого шва.

Неопознанное Летающее Яйцо. Это ж надо, какая удача, что он нашел его именно сейчас!

Маленький люк в боку Яйца был гостеприимно приоткрыт. К светящемуся входу вела изящная лесенка.

Шмалдер не смог устоять.

Поглядев по сторонам и убедившись в том, что поблизости никого нет, он на цыпочках прокрался к своей мечте. Осторожно поднялся по блестящей лесенке и с трепетом заглянул внутрь. Заглянул и… получив мощный удар под зад, кубарем влетел в узкий яркий коридор…

Зеленолицый верзила с рожками-антеннами на голове с удовлетворением потирал четырехпалые руки:

— Все сделано, Эус, как ты и планировал… — Второй зеленокожий, еще габаритнее первого, довольно кивнул:

— Молодчина, Клюп, думаю, это будет ему хорошим уроком!

И «зеленые человечки», издевательски заржав, забрались в летающую тарелку следом за агентом Шмалдером.

Лесенка бесшумно убралась.

Маленький люк медленно стал на место.

Через минуту лесная полянка опустела.

Лишь в низком осеннем небе сверкнула удаляющаяся по дуге ввысь серебряная точка.

— Э… нет, други, — покачал головой Лука. — Все эти приключения не для меня. Как говорится…

— Да мы тебя, собственно, и не уговариваем дальше с нами ехать, — пожал плечами Колупаев. — Правда, Илья?

— Дык… — подтвердил Илья Муромец.

Пиит спрыгнул с телеги и, обернувшись, спросил:

— Так, значит, вы все-таки снова в Чертовы Кулички отправляетесь?

— Ну а как же иначе? — удивился Степан. — По слухам, в Средиземье енто только и попадешь что через заброшенную Ерихонскую трубу, которая насквозь пронзает Великую Преграду.

— Что ж, удачи, — искренне пожелал русичам пиит.

— И тебе того же, — улыбнулся кузнец. — Дабы всегда удавалось незамеченным из спален молодок удирать. Вот возьми, тут у меня кое-какая одежка есть. А то негоже в исподней женской рубахе по Руси гулять.

Лука быстро переоблачился в льняную рубаху и синие залатанные в нескольких местах штанцы.

— Спасибо вам за все, может, еще когда свидимся…

И пиит ушел.

— Скучно без него будет, — посетовал Муромец, прикладывая к слегка припухшей щеке холодную латную рукавицу.

— Не думаю, — усмехнулся Колупаев, — с тобой, дурнем, не соскучишься. Я как представлю, сколько глупостей ты сможешь натворить в ентом Средиземье, мне уже заранее плохо становится…

— Дык…

— Вот тебе и «дык», связался я с тобой на свою головушку. Ну да ладно, сам виноват.

Телега вывернула из леса и покатила по чистому полю, кое-где поросшему чахлыми кустами.

— Срежем путь через земли половцев, — коротко пояснил Муромцу Степан.

— Кузнечик! — изумленно выкрикнул Илья, тыча пальцем куда-то в сторону.

— Что?!!

— Гляди, Степан, диво какое! — Степан поглядел.

На горизонте что-то и впрямь двигалось какими-то непонятными скачками. Словно и вправду кузнечик, вот только совершенно невероятных размеров.

— Навье отродье, — предположил Муромец. — Может, спрячемся под телегой?

— Поздно, — ответил Колупаев, извлекая из-под медвежьей шкуры крепкий лук.

Даже он, борец со всяческой невиданной нечистью, ТАКОЕ видел впервые.

Дивное существо стремительно неслось по степи гигантскими скачками.

— Ну прямо богомол какой, — ахнул Муромец, на всякий случай спрятавшись под широкой медвежьей шкурой.

— Скорее уж саранча, — отозвался Колупаев, накладывая на лук особую железную стрелу.

С первого взгляда на чудовище кузнецу стало ясно, что шкура у того необычная, такой прочный панцирь не всякая стрела пробьет. Стало быть…

— Подпущу-ка я его поближе.

— Степан, не надо, — взмолился Илья. — Оно ведь нас не трогает. Наверняка мимо проскачет и не заметит.

— Может, и так, — согласился Колупаев, зорко следя за кульбитами гигантской саранчи. — Но мне нужно проверить мои новые стрелы, а другого такого случая, боюсь, уже не представится…

— Лучше проверь эти стрелы на мне! — с готовностью предложил Муромец. — Токмо не стреляй в это…

Но Степан лишь досадливо отмахнулся от вечно скулящего богатыря. Натянул лук и… выстрелил.

Как он и ожидал, железная стрела сохраняла убойную силу лишь на небольшом расстоянии. Саранча пока что скакала слишком далеко, но все же выстрел чудовище заметило. Оно резко развернулось и плюнуло в сторону телеги огнем. В правом борту повозки возникли круглые дымящиеся дырки.

— Что это?!! — завопил Муромец, просовывая в одну из дырок указательный палец. — Степан, ЧТО ЭТО?!!

— Если б я знал, — нервно огрызнулся кузнец и выстрелил еще раз.

На этот раз ему повезло. Железная стрела вонзилась точно в незащищенную панцирем шею чудища. Саранча дернулась и, крутанувшись на месте, с грохотом опрокинулась навзничь.

Приготовив новую стрелу, Колупаев осторожно побежал к тому месту, где на земле валялось поверженное им чудовище.

— Степан, стой!!! — заголосил Илья. — Стой, леший тебя за ногу…

Кузнец решил не рисковать и, прежде чем подойти ближе, еще раз выстрелил в саранчу. Стрела вошла монстру в грудь. Послышалось шипение, над громоздкой тушей зароились разноцветные искры. Саранча дернула длинными лапами и окончательно затихла.

Степан осторожно обошел чудище. Длинные мощные суставчатые лапы были оснащены жуткими острыми пилами, круглые пилы торчали и на месте жвал монстра.

— Но… ведь это МЕХАНИЗМ!!! — догадался кузнец, вспоминая, что нечто подобное он уже видел в замке Кукольного Мастера.

— Степан, вернись! — орал издалека припадочный Муромец.

Колупаев оглянулся и показал безобразничающему богатырю кулак.

Ну конечно же, прыгающая бестия была изготовлена из железа. Как же он сразу не заметил? Это же надо было такое выдумать. Да и собрать сей механизм, видно, не так-то и просто. Явно не расейская штука.

— Куда уж нам, раздолбаям, — с завистью к неведомым мастерам покачал головой Колупаев. Он поразмыслил и ткнул саранчу концом лука в грудь, нажав на черную круглую выпуклость.

Механизм вздрогнул, железные створки защитного панциря с гудением разошлись в стороны, и потрясенный кузнец увидел внутренности великолепной невиданной машинерии.

Внутри обнаружилось маленькое ложе, на котором, нелепо раскинувшись, возлежал затянутый кожаными ремнями мертвый человек. Выпущенная Степаном стрела пробила ему горло.

— Так вот что оно такое! — гневно выкрикнул Колупаев.

Человек сидел внутри саранчи и как-то ею оттуда управлял. Что и говорить, чудо из чудес.

— Я иду! — голосил издалека Илья.

— Нет, оставайся на месте, — прокричал ему в ответ Степан. — Тут тебе совершенно не на что смотреть…

И, еще раз окинув тревожным взглядом останки механического монстра, кузнец вернулся к телеге.

— Дык ну что там? — с великим беспокойством спросил Муромец.

— Плохо, Илья, очень плохо, — ответствовал Колупаев, швыряя лук обратно в телегу. — Не знаю даже, успеем ли мы добраться до Ерихонских труб.

— Дык а что произошло?!!

— Потом, Илья, потом… надобно поспешить.

— А как же енто? — Муромец растерянно указал на дымящиеся останки.

— Енто? — переспросил Степан. — Енто уже отбегалось…

Из окна терема князь Всеволод задумчиво всматривался в пейзаж родного удела.

Все выглядело как обычно.

В лужах мирно нежились довольные жизнью свинки, кудахтали куры, издалека слышался скрип колодезного ворота да хмельное пение вечно пьяных дровосеков. И не скажешь, что война надвигается.

В княжеские покои браво зашел Богдан Шмальчук и, погладив гишпанскую бородку, деликатно кашлянул.

Всеволод обернулся.

— Уже собралось триста человек! — довольно сообщил гетман. — С моими казаками будет уже около пяти сотен.

— Мало, Богданыч, мало… и на подмогу рассчитывать не приходится.

— Чепуха, княже. Не впервой. Отобьем Русь-матушку. Вспомни, сколько уже раз отбивали. Всыплем уродцам и сейчас, не числом так хитростью.

— Хорошо бы… — кисло усмехнулся Ясно Солнышко.

— На княжий терем рав-в-в-в-няйсь! — донеслось со двора. — Все дружно… Ура-а-а-а…

Всеволод с Шмальчуком выглянули в оконце. Внизу, насколько хватало глаз, окрестности кишмя кишели вооруженными дровосеками.

— На поклон к тебе, князюшка, пришли, — прокричал уже знакомый Ясну Солнышку наглый конопатый мужик. — Слыхали, ты ополчение боевое собираешь. Вот мы, значицца, и собрались!

— Спасибо, други! — Всеволод утер скупую мужскую слезу. — Спасибо…

— Победим, — довольно кивнул Шмальчук, — теперь уж точно победим…

— Дык приехали…

Муромец с Колупаевым одновременно потерли кулаками глаза.

Уж не снится ли им все это?

От одного конца горизонта к другому тянулась черная полоса медленно наступающей невиданной армии. В первых рядах неспешно двигалась обманчиво неуклюжая железная саранча, семенили длинные блестящие сороконожки, чинно вышагивали на тонких высоких ногах ужасные богомолы…

— Дык енто что?!! — совершенно отчаянным голосом вопросил Илья Муромец. — Дык разве енто возможно?

— Это вторжение, — шепотом ответил Степан, останавливая поскрипывающую телегу.

— Дык и что ж, енто значит конец? — чуть не разрыдался богатырь, хлюпая мокрым носом.

— Нет, друг, это еще далеко не конец! — нехорошо усмехнулся Колупаев, вытаскивая из-под сиденья волшебный Кощеев ларец.

Двое из ларца как всегда возникли сразу, как только кузнец произнес вслух магическую формулу.

— Ого! — Вован присвистнул. — Это че — «Звездные войны: Эпизод сто пять — Клоуны атакуют»?

— Ядрен батон, — присвистнул Санек, — Че это у вас тут, блин, в натуре творится?!!

— Поможете? — с надеждой спросил Степан. Двое из ларца задумчиво почесали бритые затылки.

— Можем забрать вас в нашу реальность, — с готовностью предложили они.

— А что у вас?

— Тишь да гладь да божья благодать, — заржал Вован. — Вот только вы, блин, для нас стебная выдумка, не более.

— Нет, — покачал головой кузнец, — енто нам не годится…

— Ну тогда… — хором протянули двое из ларца, и в руках каждого из них возникло по длинной продолговатой трубе со всевозможными рычажками и прозрачным оконцем, украшенным паучьей сеточкой.

Волшебные помощнички лихо взвалили магические штуковины себе на плечи и, щелкнув окошечками, пристально вгляделись сквозь них в горизонт.

— Гранатометы класса «Смерч», — непрестанно жуя, коротко пояснил Вован. — Первые ряды этих ходячих жестянок сметет подчистую, ну а дальше…

— Ну а дальше, — подхватил Санек, — по обстоятельствам, блин…

И двое из ларца снова утробно загоготали. Не до смеха было лишь Илье со Степаном…

Мимо на взмыленных лошадях Пронеслось несколько половцев.

— Куда же вы? — прокричал им вслед Колупаев. — Бежите, собачье племя?!!

— А нам, кочевникам, все равно, однако, — донес разыгравшийся ветер. — Степь — она широкая…

— Что, блин, пальнуть по ним разок? — с готовностью предложил Санек, разворачивая дуло чудо-оружия в сторону удирающих басурманов.

— Не надо, — махнул рукой кузнец, — пущай бегут…

— Знаешь, я должен тебе кое в чем признаться, — вдруг пробило на откровение напуганного до полусмерти Муромца. — Понимаешь, Степан, я ведь специально тогда в отрочестве черничную настойку выхлебал, дабы от войны супротив Мамая закосить. Но переусердствовал малость…

И богатырь виновато утер раскрасневшийся мясистый нос.

— Я так и думал! — усмехнулся Колупаев, оперевшись на верный булатный двуручник.

Горизонт потемнел.

С запада медленно надвигалась непроглядная тьма. На востоке небо тоже хмурилось, будто гневаясь неведомо на что. Солнце едва пробивалось сквозь серую пелену сгустившихся облаков.

— М-да, — философски изрекла Мудрая Голова, с некоторой грустью обозревая горизонт. — Что-то штормит сегодня…

Пора было решаться.

— Ну все, с меня хватит! — яростно взревел великан, стиснув крепкие зубы, — Не зовете… что ж… сам пойду. Ежели нужно, снова объединять… подсоблю… Ух, все-таки поддается…

Песчаный холм вздрогнул, затрясся мелкой дрожью и… раскололся.

Поднявшись во весь рост, великан небрежно отряхнул забитые песком ратные доспехи, затем наклонился и с силой выдернул из глубокой ямы свой несколько потускневший от времени меч.

— Что-то затянулась моя песчаная банька, — сладко потянувшись, изрек Рюрик. — Оно, конечно, полезно, но… пора.

И, сотрясая округу, великан размашисто двинулся в сторону половецких степей.

Механические рыцари Кукольного Мастера с лязганьем неслись по узкой долине, не зная ни усталости, ни страха перед скорой смертью. Воистину идеальное войско.

Сам Кукольный Мастер на белой лошади оглядывал степь с вершины высокой серой скалы.

Бескрайняя равнина была перед ним как на ладони.

Он не был человеком и поэтому отлично разглядел застывшие посередине степи четыре темные фигурки.

Илья Муромец о чем-то яростно спорил с Колупаевым, а двое из ларца, вяло переругиваясь, угрожающе размахивали своим смертоносным, но совершенно бесполезным сейчас оружием.

Осталось совсем немного, прежде чем черная волна, надвигающаяся из-за горизонта, захлестнет их.

Старик рассчитывал бросить свою армию на врага, как только подтянутся основные силы русичей, но русичи все не появлялись.

Так или иначе, но он попробует, если что, задержать напор врага до их прихода.

Что ему солдаты?

К утру он изготовит их еще полторы тысячи, а там… там видно будет.

Старик недовольно запахнул черную накидку. Холодный ветер трепал ее полы, и они развевались у него за спиною точно крылья.

Внезапно земля вздрогнула, и на востоке показалась гигантская фигура в ратных доспехах. Они ослепительно сияли в косых лучах заходящего солнца.

Удивительный великан стремительно шел к остановившейся посередине степи маленькой телеге.

— Приветствую тебя, Рюрик! Ты все-таки снова решил помочь им?!! — Кукольный Мастер приветственно взмахнул одетой в черную перчатку рукой. — Эх ты, мятежный духом варяг. Разве они теперь нуждаются в твоей помощи? Ты, как всегда, самую малость опаздываешь…

Гигантский меч витязя с легкостью разрезал темные облака.

Из черной массы, заполонившей горизонт, потянулось длинное извилистое щупальце. Муромец с Колупаевым стали торопливо разворачивать телегу, чтобы воротиться назад к близкой границе.

Но щупальце с каждой минутой все удлинялось.

— Не успеет, — тихо проговорил Кукольный Мастер, с грустной улыбкой глядя на спешащего великана, — как пить дать не успеет…

Январь-март 2004 г.

1

Здесь и далее все стихи Луки Пырьева принадлежат перу Сергея Карташова. — Примеч. автора.

2

Стихотворение Аркадия Томульца. — Примеч. авт.