Глава 19

— Что касается Гриффина, — сказал Грант, когда Бренна спросила о нем на следующий день, — то половина из того, что вы слышали о подвигах нашего предка, вероятно, правда. Но остальное — скорее всего легенда. В этих местах до сих пор прославляют этого храброго воина, и вполне заслуженно. Я все думал, не потому ли ты пошел в армию, брат, — обратился он к Рафу.

Тот фыркнул.

— Конечно. Я всегда мечтал участвовать в рыцарских поединках на коне и с копьем наперевес. Впрочем, и в наше время французы тоже порой устраивают кровавые турниры. Слава Богу, я хорошо владею оружием, иначе мне не удалось бы отделаться лишь сабельными шрамами, полученными в Испании. И пал бы я тогда, пронзенный пикой, и лежал бы теперь в гробнице при полном вооружении.

Бренна улыбнулась, оценив юмор Рафа.

В это утро она отправилась на конную прогулку с обоими братьями. Местность была окутана легким туманом, который, однако, не мешал осматривать владения Гранта. Сейчас, поднявшись на вершину утеса, они вглядывались в морские просторы, но видели только надвигающуюся более плотную завесу тумана.

— Нет, — серьезно добавил Раф, — я не стремился подражать Гриффину. Военное дело было самым подходящим занятием для меня. Я предпочел его карьере священнослужителя, а другого выбора у меня, как у младшего сына, не было.

— Ты правильно поступил, — отозвался Грант, — и, рискуя жизнью, завоевал почет и уважение. Я заметил, что ты уже вполне владеешь рукой. Это хорошо. Несмотря на наши прохладные отношения, я все-таки беспокоился за тебя.

Раф повел плечом и поморщился,

— Да, дело идет на поправку, но в такие сырые дни, как этот, я не могу утверждать, что, все в порядке. — Он посмотрел на Бренну. — Это старые раны, ты увидишь их потом. — Раф криво усмехнулся. — А может быть, и не стоит смотреть. Плечо исполосовано шрамами, но рука действует, хотя и с трудом в такую погоду.

Грант удивленно приподнял бровь. Раф начал сосредоточенно вглядываться в морскую даль. Бренна нахмурилась, не понимая их молчаливого диалога. Затем вспомнила слова Рафа и густо покраснела. «Это старые раны, ты увидишь их потом. А может быть, и не стоит смотреть».

Это означало, что она еще ни разу не видела его обнаженным! «А если он вообще не раздевается, занимаясь любовью? Так и было, когда мы ласкали друг друга в гостинице, хотя не довели дело до конца, — подумала она. — Жаль, конечно, но, возможно, джентльмены всегда занимаются этим в одежде. Откуда мне знать? Однако не стоит беспокоиться по этому поводу». Бренна поежилась. Эта тема была весьма скользкой и неприятной, как нынешняя погода.

— Туман все больше сгущается, — заметила она, стараясь направить разговор в другое русло. — Не продолжить ли нам осмотр владений, когда выглянет солнце?

— То есть неизвестно когда? — пошутил Грант. — Впрочем, вы правы, начинается дождь. Едем назад.

Они вернулись к конюшням, и Раф, извинившись, сказал, что задержится здесь. Он хотел проследить, чтобы Блейза хорошо почистили и накормили.

— Пек привык заботиться о людях, но никогда не ухаживал за животными, а я лелею Блейза, как принца. Он стоит того. Я вскоре присоединюсь к вам.

Грант и Бренна пошли к дому. Она приподняла подол платья, чтобы ire запачкать его, и, набравшись храбрости, заговорила с Грантом. Завтра она и Раф уедут и, значит, долго не увидят Гранта, а может быть, вообще никогда. Ей хотелось задать ему вопрос, на который его родители едва ли смогут ответить. С самого утра Бренна искала возможность побеседовать с Грантом наедине о том, что волновало ее.

Замедлив шаг, когда они подошли к ступенькам парадного крыльца, она обратилась к Гранту:

— Я хотела бы спросить вас о рыжеволосом мужчине, о котором рассказывал мне Раф… ну, вы знаете. О нем ходило много слухов. Как он выглядел? Я имею в виду… кроме волос?

Грант удивленно посмотрел на нее.

— Вы смелая девушка! Вас интересует молодой Руфус? Рыжеволосый? Мамино увлечение?

Бренна не знала имени, но кивнула.

— Что ж, он не был похож на Рафа, если вас интересует именно это, — ответил Грант. — Мне было тогда всего шесть лет, но я многое могу рассказать. Этот человек был странным типом, и не понятно, почему им так восхищались женщины. Меня смешил его внешний вид, но ему очень везло. Думаю, он имел успех у дам только потому, что они не догадывались, какой он негодяй. Интересуетесь, как он выглядел? — Грант поставил ногу на ступеньку Худой и длинноногий, он походил на долговязого юнца. Но больше всего запомнился мне, как и многим, цвет его волос — ярко-оранжевый, как заходящее солнце.

Лицо Руфуса тоже было примечательным, потому что на нем отчетливо проступали веснушки. Какие у него были глаза? К сожалению, не помню. Говорят, карие. Не такие, как у Рафа.

— Но Рафу от этого не легче, не так ли?

— Никому от этого не легче, — неожиданно резко произнес Грант и тут же пожалел о своей несдержанности. Бренну поразило странное выражение его лица. Грант обычно не проявлял эмоций, всегда сохраняя спокойствие и хладнокровие. Впрочем, он быстро принял свойственный ему вид. — Я не питаю ненависти к Рафу, — заявил он. — И даже неприязни. Но мне трудно понять его сейчас. Да и прежде это не удавалось. Я учился в школе, когда он родился, и потому видел его очень редко, приезжая домой на каникулы. С годами пропасть между нами становилась все шире. Семья тоже была не намного ближе… — Он усмехнулся. — . — Признаться, я завидую ему. Не только из-за вас, дорогая, — добавил Грант, игриво взглянув на Бренну. — Я и прежде завидовал тому, что во время войны Раф приобрел исключительную репутацию, а также тому, как ловко ему удавалось избегать визитов сюда все эти годы. Кроме того, мать постоянно говорила о нем как о своем любимчике, расточая похвалы в его адрес. Отчасти мне было жаль Рафа, потому что она не делала этого, когда он находился здесь.

— А отец? — спросила Бренна, заметив, что Грант в благодушном настроении.

— Отец? — Он пожал плечами, совсем как Раф. — Кто знает? Он говорит еще меньше, чем брат, и то с постоянной иронией. Господи! Как же он любит иронизировать! — Грант поморщился и посмотрел вдаль. — Все его слова обычно адресованы матери. К своим сыновьям отец обращается, только желая немного отдохнуть от постоянных перепалок с ней. — Глаза его снова устремились на Бренну. — Вас удивляет, почему я здесь. Я жил и в Лондоне, и на континенте, а затем вернулся домой. Несомненно, я снова уеду куда-нибудь. Я и брат постоянно перемещаемся, как перекати-поле. Впрочем, возможно, Раф уже нашел свое постоянное пристанище. Кстати, я не имел в виду ничего дурного, если мои слова прозвучали двусмысленно. Поймите меня правильно, я не питаю ненависти к нему, — повторил Грант.

— Но вы сознаете, что Рафу тяжело находиться здесь?

— Конечно.

— Замечу: особенно ему.

— Да, но ведь вы можете изменить ситуацию. Если не прошлое, то по крайней мере будущее.

Помолчав, Бренна кивнула. Она прониклась к Гранту большим уважением, чем при первом знакомстве.

— Я постараюсь.

Она подумала, что многое изменила бы здесь, если бы могла.

Оставив Гранта в холле, Бренна пошла в свою комнату переодеться. Туман пропитал влагой ее костюм для верховой езды и шейный платок, а на ветру она продрогла. Сыро было не только снаружи, но и в доме, поэтому неудивительно, что старые раны Рафа ныли.

Бренна скинула с себя одежду, докрасна растерлась полотенцем, надела теплое платье, накинула шаль и тотчас села за письменный стол в углу.

Вскоре в комнату вошел Раф и остановился, увидев Бренну с пером в руке.

Она подняла глаза.

— Это письмо маме. Сообщаю ей, как себя чувствую и как идут дела.

— Полагаешь, это разумно? Что она подумает, получив письмо, написанное на третий день после свадьбы?

— Что я хорошая дочка. Ведь я обещала ей писать. Находясь в Индии, я писала маме почти каждый день. От этого мы становились ближе. А сейчас я хочу задать ей один деликатный вопрос, на который никто, кроме нее, не ответит.

Раф похолодел.

— Значит, это самое… я имею в виду, что у нас ничего не было в постели… все-таки беспокоит тебя? А я надеялся найти понимание,

Бренна вспыхнула.

— Ох уж эти мужчины! У вас на уме только одно, но речь совсем не об этом. Дело в том, что разговор с Грантом о твоем предке навел меня на одну мысль.

— О каком предке? Бренна опустила перо.

— О самом ближайшем. О рыжеволосом мужчине, который, как ты предполагаешь, мог быть твоим отцом. Я никогда не стала бы раскрывать вашу семейную тайну, — быстро добавила она, — но, по твоим словам, об этом в деревне знают все. Не возражаешь, если я посвящу в это и мою маму?

— Не возражаю.

— Вот и хорошо, — обрадовалась Бренна, — Кто лучше ее знает о предках? Если некий воин имел хоть какое-нибудь отношение к маминой родословной даже пять веков назад, она наверняка имеет сведения о нем, уверяю тебя. И это относится не только к ее предкам. Мама увлекается генеалогией. Я попрошу ее сообщить все, что она знает о Гриффине, а также о молодом Руфусе.

Глаза Рафа сверкнули, но Бренна сделала вид, что не заметила этого. Отец учил ее, что неопределенность хуже самой горькой правды, и она решила выяснить все до конца.

— То, что сообщил Грант о цвете волос Руфуса, не дает мне покоя. У него были волосы морковного цвета, а у тебя — красновато-каштановые. Могу я написать матери обо всем этом и попросить ее навести справки?

Раф немного успокоился.

— Красновато-каштановые? Морковные? По-твоему, эти мелочи дадут ответ на интересующий меня вопрос? К чему тебе утруждать мать? Если бы были прямые доказательства моего незаконного рождения, от меня давно бы уже отреклись. Или избавились каким-нибудь другим способом. Не беспокойся обо мне. Я живу с этим много лет и привык к неопределенности. Но если это волнует тебя, поступай как угодно.

— Я бы хотела узнать мамино мнение. Так ты позволишь мне написать ей?

— Конечно. А теперь, если не возражаешь, я переоденусь. От меня пахнет, как от Блейза, и я чувствую себя словно рыба, выброшенная на берег. Я уже забыл, когда здесь светило солнце.

Бренна снова склонилась над письмом. В этом доме было мрачно не только из-за отсутствия солнца. Здесь поселились туманы, призраки и мучительные воспоминания. «Остался всего один день», — подумала она и продолжила письмо, надеясь, что с его помощью удастся пролить свет на темные события прошлого.

День, когда они покидали Эрроу-Корт, был светлым для Бренны, хотя с моря надвинулись грозовые облака и дождь барабанил в окошко кареты, затуманивая стекло и не позволяя в последний раз увидеть старинный замок.

Родители Рафа предупредили их о надвигающемся осеннем шторме.

— В таком случае мы поспешим, — сказал Раф, отказавшись от предложения провести в доме еще одну ночь. — Мы заказали комнаты в хорошей гостинице, но их займут, если мы задержимся.

Сейчас они уже ехали в карете, и Бренна воспряла духом.

— Надеюсь, дорогу не размоет. — Раф посмотрел на небо. — Извини, что заставил тебя так спешно покинуть дом, но думаю, ты тоже хотела поскорее уехать.

— Не просто хотела, а рвалась всей душой.

— Спасибо за поддержку и понимание. Тебе было нелегко. Черт побери! Что за медовый месяц я устроил! Куда же нам поехать теперь? Где бы ты хотела провести время?

— Там же, где и ты.

Слегка озадаченный, Раф взял руку Бренны и поднес к губам.

— Спасибо.

Глава 20

Они прибыли в гостиницу до наступления темноты. Обстановка здесь разительно отличалась от той, что окружала их в «Лебеде».

Комната была просторной, кровать — огромной и высокой, с чистыми покрывалами и взбитыми подушками. Стены казались толстыми, а оконные стекла — прочными. Бренна слышала, как снаружи бушевал ветер, но внутри было уютно и тепло. Свет от пламени камина окрашивал все в мягкие красноватые тона. Здесь не было ни грязи, ни паразитов, ни надменных родственников Рафа, и Бренна облегченно вздохнула. ;

— Устала? — спросил Раф, подойдя к ней сзади. — Ну, теперь отдыхай. Мы побудем здесь, пока не улучшится погода. Больше нам некуда спешить, Брен.

Она кивнула. Действительно, спешить некуда. Они вступали в новую жизнь, которая открывалась перед ними, как длинная широкая дорога. По ней они будут двигаться долгие годы. Бренна скрестила руки на груди. Она не представляла себе, что ждет ее впереди. Радость Бренны померкла. Она вдруг отчетливо осознала, что находится здесь с малознакомым мужчиной и именно с ним ей предстоит жить все эти годы и принадлежать ему. Бренна хотела иметь такого мужа, и вот ее желание осуществилось. Однако их знакомство сопровождалось скандалом, а последовавший за этим брак выглядел весьма поспешным и странным теперь, когда она в спокойной обстановке оглянулась назад и задумалась.

— Не надо, — сказал Раф, обняв Бренну сзади и прижав к себе. — Не беспокойся. Я вижу, как ты волнуешься, — добавил он, отвечая на ее вопросительный взгляд, когда она повернулась к нему. — У тебя очень выразительные глаза, Брен. Даже если ты ничего не говоришь, все понятно без слов. За время свадебного путешествия мы с тобой постоянно сталкивались с какими-нибудь проблемами, однако теперь пора избавляться от них.

Она кивнула и пошевелилась в его объятиях. Раф тотчас разжал руки.

— Не пора ли нам вступить в новые отношения? — сказал он.

Раф стоял неподвижно, как бронзовая статуя, в свете пламени камина и наблюдал за ней. Его лицо выражало крайнее нетерпение, хотя он пытался скрыть это, и Бренне стало жаль его. «Бедный Раф, — подумала она. — Как долго ему приходится терпеть».

Но не только жалость к Рафу волновала ее. Было еще кое-что. Прежде всего долго сдерживаемая потребность близости и любопытство, а также желание дать ему понять, что она хочет утешить его и сама нуждается в утешении.

— Раф! Нам надо начинать, так или иначе. Как по-твоему?

Раф пристально посмотрел на нее.

— Не возражаю, — ответил он, но не двинулся с места. Бренна робко улыбнулась.

— И я согласна. — Она опустила глаза. — Я имею в виду… это самое.

Бренна готова была умереть от стыда, поскольку Раф не сделал ни шагу навстречу ей. «Это не отвратительная комната, как в „Лебеде“, и здесь нет его родителей, — размышляла обескуражено Бренна. — Может быть, образ Аннабел продолжает преследовать его? Или…»

Раф в мгновение ока очутился рядом с женой и крепко обнял ее,

Его глаза блестели, и он улыбался.

— Черт побери, Брен! Ты потрясающая женщина! А я не знал, как начать разговор об этом. Не мог найти подходящих слов и не осмеливался подойти к тебе. Еще бы! Я только и делал, что доставлял тебе неприятности, с тех пор как мы познакомились…

Он замолчал и заглянул ей в глаза. Широко раскрытые, они были темными и серьезными, но он увидел в них не отказ, а только немой вопрос. Губы Бренны слегка приоткрылись, и Раф крепко поцеловал ее.

Он улыбнулся, снимая куртку и не отрывая глаз от Бренны. Затем коснулся ее рук, пока она возилась с застежками своего платья.

— Нет, — прошептал Раф. — Это мое дело. Снимая с жены платье, он целовал ее тело, по мере того как оно обнажалось. Бренна пыталась расстегнуть его рубашку, но оказалось, что на ней меньше одежды, чем на нем, и вскоре она предстала перед Рафом совершенно обнаженной в пламени камина. Между тем он все еще оставался в рубашке, штанах и сапогах.

«Значит, Раф не разденется до конца?» — подумала Бренна с сожалением и невольно прикрыла наготу. Раф улыбнулся этому запоздалому проявлению скромности.

— Я чувствую себя как невольница, — смущенно прошептала Бренна, пораженная неравенством их положения.

Действительно, стоя перед Рафом в мягком, золотистом свете камина абсолютно нагой, она походила на одалиску, как их описывали в эротических рассказах некоторые путешественники. Ее высокие груди с темными сосками напряглись то ли от прохлады в комнате, то ли от возбуждения. Бренна приложила ладони к темному треугольнику между ног, чем еще больше привлекла к нему внимание Рафа. Он пожирал жадным взглядом изгибы ее талии, бедер и нежного округлого живота. Все ее тело дышало чувственностью и гармонией.

Ему хотелось сказать ей об этом. Хотелось убедить, что она вовсе не невольница, Напротив, это он стал невольником неукротимого желания.

— Ты вовсе не невольница. Это я пленен тобой, — прошептал он.

Раф заключил Бренну в объятия. Их губы слились, и его язык проник в глубину ее рта. Он еще крепче прижал Бренну к себе, а она обвила руками его шею.

Сгорая от нетерпения, Раф поднял ее и уложил на постель. Затем стянул сапоги и повернулся к ней, не раздевшись до конца. Бренна ждала.

Она пылала и трепетала от его прикосновений, а Раф, скользя руками по ее телу, наслаждался тем, как Бренна отвечает на его ласки. Он изнемогал от желания, в паху мучительно ныло, но даже это доставляло ему удовольствие. Целуя алые пьянящие губы и соски с привкусом мускатного ореха, Раф снял с себя рубашку и штаны.

Лаская Бренну, он ощущал аромат цветов, солоноватость моря и тепло нежной женской кожи, вскоре покрывшейся испариной. Наконец его пальцы добрались до темного холмика и ощутили влагу расселины, готовой принять его. Раф едва верил в свое счастье.

Бренна оказалась именно такой, как он предполагал: страстной и пылкой. Настолько пылкой, что заставила Рафа спешить. Он чувствовал себя как голодный путник, приглашенный на пир, и жаждал как можно скорее утолить желание… и дать наслаждение Бренне. Доведенный до исступления ласками Бренны, он был уже не в силах продолжать любовные игры. Раф затаил дыхание от того, что ждало его. Приподнявшись, он прильнул к губам Бренны и навалился на нее всем телом.

Внезапно Раф ощутил препятствие, мешающее продвижению вглубь. Обхватив руками зад Бренны, он сделал рывок и полностью вошел в нее. Охваченный экстазом, Раф не мог остановиться, хотя сознавал, что причиняет ей боль. Обычно сдержанный, сейчас он потерял контроль над собой. Теперь ничто не мешало ему, и он погружался в горячую глубину снова и снова. Когда же наконец Раф испытал облегчение, его охватили восторг и тревога.

Положив голову на плечо Бренны, он содрогался от наслаждения и страха.

— Брен, — прошептал Раф, видя, как она потрясена. — Я не знал! Боже, ты никогда не говорила мне об этом.

Прости меня! — Она закрыла глаза, и он заметил, как из-под ее ресниц скатились слезы. — Брен, я не знал. Я думал…

— Моя внешность дала тебе повод заподозрить меня в безнравственности, — удрученно прошептала она.

Раф глубоко вздохнул.

— Но ты никогда не говорила…

Бренна промолчала, и он понял, что ей было незачем сообщать об этом, А вот ему следовало быть более высокого мнения о ней! Он приподнялся и посмотрел на нее, но тут же поморщился. Как солдат, он часто видел кровь и привык к ней. Но не к такой крови. Ведь это была кровь Бренны! Раф почувствовал себя негодяем.

— Тебе было очень больно?

— Нет… не очень. — Острая боль притупилась, но теперь она была не только физической.

Бренна закрыла глаза и отвернулась, чтобы Раф не заметил ее разочарования. Она была ошеломлена, расстроена и злилась на себя. Зачем ей понадобилось проявлять такое безрассудство и нетерпение?

Раф догадался обо всем, когда Бренна промолвила:

— Я не предполагала, что это так болезненно.

Раф прикрылся, быстро подошел к умывальнику, смочил салфетку и вернулся к постели. Он овладел своей женой, как дорогой проституткой: с восторженным вожделением, не думая встретить ни сопротивления, ни признаков невинности. Именно так Раф действовал раньше, ибо никогда не имел дела с девственницами. Если бы он знал, что Бренна невинна, то ласкал бы ее часами, чтобы подготовить к завершающей стадии, и не позволил бы страсти овладеть им преждевременно. Сейчас ему казалось, что он дурно обошелся с драгоценным даром, а потому недостоин его. Он протянул Бренне салфетку.

— Воспользуйся этим. Помочь тебе?

Бренна села в постели и обхватила руками колени. — Извини. Я, наверное, сделала что-то не так?

— Ты? — изумился Раф, — Бог с тобой!

Он присел на край кровати и обнял Бренну,

— Я не умею красиво говорить и, видимо, действовать тоже, — признался он с горечью. — Понимаешь, Брен, ты вела себя так страстно, что я ни на секунду не предположил… Я никогда не знал невинных девушек и даже не подозревал, что кто-то из них способен заинтересоваться мной. Я умею быть нежным и буду таким с тобой. Пожалуйста, не сердись и не разочаровывайся во мне.

Она взглянула на него сквозь волосы, упавшие на лицо.

— Я не сержусь на тебя.

— И зря.

Бренна усмехнулась:

— Здесь есть и моя вина, поскольку я вела себя слишком безрассудно. Каждый подумал бы, что у меня есть опыт в любовных делах, поскольку я была помолвлена и… никогда не намекала на то, что невинна. Но я не знала, что будет так больно!

Раф нахмурился.

— Это только в первый раз. Хочешь убедиться? Она устало посмотрела на него.

— Не сейчас, разумеется. — Раф поднялся. — Пойду умоюсь. Вот увидишь, Брен, боли никогда больше не будет. Впоследствии тебя ждет только наслаждение, обещаю. И я не буду настаивать, пока ты сама не захочешь этого.

Когда Раф вернулся, Бренна, уже помывшаяся, лежала под покрывалом в ночной рубашке.

Раф скинул халат, скользнул в постель и обнял жену. Она положила голову ему на грудь и с волнением ощутила его обнаженное тело. «По крайней мере он разделся, ложась в постель», — с удовлетворением подумала она. Но этого недостаточно. Бренна рассчитывала на большее. Она радовалась, сознавая, что доставила ему удовольствие. Но каково ей самой? Прелюдия волновала и многое обещала, однако затем последовала боль и ошеломляющий натиск, почти неистовый. И при этом Бренна не испытала никакой радости. Неудивительно, что мужчины так интересуются женщинами, как неудивительно и то, что женщины заставляют их сначала жениться на себе и только потом вступают с ними в интимные отношения. Она подавила жалость к себе, когда руки Рафа сомкнулись вокруг нее.

От него пахло каминным дымком и мылом для бритья. Волосы на его мускулистой груди щекотали ей ухо. Боль, причиненная им, прекратилась, хотя между ног все еще слабо пульсировало, и это ощущение усилилось от близости Рафа. Бренна пошевелилась и услышала, как ускорилось биение его сердца. Приложив руку к груди Рафа, она почувствовала мгновенный отклик его тела.