— Холлифилдс, — зачем-то пояснил он, протягивая руку, чтобы помочь ей выйти из кареты.

Аннабелла глубоко вздохнула и направилась навстречу своему будущему.

Она подготовилась, насколько это было возможно. На ней было одно из ее лучших платьев цвета вероники, нежно-голубое с прекрасными желтыми полосами, украшенное крошечными розовыми бутонами. Она придумала его, когда была в самом расцвете, но сейчас, на ее взгляд, оно шло ей даже больше. Дорогая ткань этого платья будет отвлекать внимание от ее фигуры. Длинный рукав скроет худобу рук, а глухой воротник закроет и выступающие ключицы, и исчезающие синяки, шелковый кушак намекал на формы, которые она утратила, цвет "подходил к цвету ее глаз — единственному, что болезни не удалось отнять у нее. Светлый соломенный капор был надет поверх ее замысловатого чепчика из венецианского кружева. Она слегка подрумянила щеки. Больше ничего сделать было нельзя.

Аннабелла подняла голову. Она убеждала себя, что бояться нечего. Да, этот дом ей незнаком, но она знает людей, которые в нем живут. Их может удивить произошедшая в ней перемена, но нет причин бояться их. Мать Майлса слишком хорошо воспитана, чтобы показать свое удивление внешним видом невестки, к тому же она всегда была кроткой и почтительной по отношению к ней. Сестра Майлса, Камилла, выказывала явное уважение к лондонской леди, которую выбрал ее брат, а Бернард, брат Майлса, относился к ней с благоговейным трепетом. Аннабелла не рассчитывала найти здесь развлечений, но она ожидала встретить здесь восхищение и одобрение, которые помогут залечить ее израненную душу.

Итак, она оперлась на руку Майлса, и на ее лице появилась искренняя улыбка, когда она увидела все семейство, стоявшее в ожидании у входа в дом. Теперь это ее новый дом, ее прибежище, пока она не наберется достаточно сил, чтобы покинуть его.

Элис Проктор сделала шаг вперед, ее взгляд был прикован к старшему сыну. Майлс унаследовал от матери только цвет глаз, и ничего больше. Она была высокой худощавой женщиной, а с белокурыми волосами, которые казались увядшими, вид у нее был безжизненный и скучный. Ни внешностью, ни чертами характера ее дети ничуть не были похожи на нее.

Камилла, пухленькая, с каштановыми волосами и карими глазами, была веселой и общительной. Бернард в свои шестнадцать был грубоватым и неприветливым. Они с братом были похожи, но младший был покоренастее и имел более широкие черты лица.

—Добро пожаловать домой, — мягко произнесла мать Майлса и заключила его в свои объятия.

— Майлс! Майлс! Майлс! — весело распевала его сестра, танцуя вокруг него, пока брат наконец не повернулся к ней, и она смогла крепко его обнять.

— Здорово, что ты снова дома! — сказал Бернард, хлопая его по спине.

Потом, почти одновременно, они повернулись, чтобы взглянуть на его жену.

Аннабелла взяла себя в руки. Им сообщили, как тяжело она болела. Ей придется читать по их глазам, не особенно вслушиваясь в приветственные слова, потому что она знала, что родственники Майлса постараются скрыть свою реакцию на ее внешность.

— Боже мой! — воскликнула его мать, в испуге прижимая к груди свою худую руку. — Аннабелла? Неужели это Аннабелла? Что произошло?

И тогда Аннабелла поняла, что этот дом не станет для нее убежищем.

— Я думаю, что следует хорошо уяснить одну вещь, — сказал Майлс, расхаживая по гостиной своей матери. Он остановился, развернулся и пристально посмотрел на мать, сестру и брата. — Сейчас ей нельзя говорить, как плохо она выглядит. Да, — продолжал он, глядя на сестру, — ее внешность восстановится, и совсем не стоило ее об этом спрашивать. И, — он сердито посмотрел на брата, — никак нельзя было говорить, что ты ни за что бы не узнал ее. Бог мой! — воскликнул он, вновь меряя шагами гостиную. — О чем вы только думали?

— Они были изумлены, мой дорогой, вот и все, — мягко ответила его мать. — И они будут умолять ее о прощении, я обещаю.

— Я бы предпочел, чтобы они этого не делали, — сказал Майлс. — Это лишь усложнит ситуацию. Хорошо, так получилось. Но прошу, чтобы такого больше не повторялось. А теперь идите, — сказал он брату и сестре. — Увидимся за обедом.

Когда они с радостью сбежали, Майлс повернулся к матери. Она первой нарушила молчание.

— Мой дорогой, — произнесла она искренне, — пожалуйста, прости меня. Это я во всем виновата. Я была просто шокирована — вот они и наговорили всяких глупостей. Полностью моя вина, но Боже мой! Я не могла не поразиться той перемене, которая произошла с ней. Бедняжка!

Ее бесцветные глаза наполнились слезами.

— Я сделаю все, чтобы она позабыла об этом злосчастном полдне. Я приложу все силы, чтобы она чувствовала себя здесь комфортно. Что она могла подумать о нас! Но ты сообщил, что она поправилась, и я думала, что увижу великолепную леди Аннабеллу, а не эту грустную бедняжку, у которой такой больной вид. Скажи, что мне сделать, чтобы загладить свою вину перед ней и перед тобой?

— Не надо заглаживать вину передо мной. И я думаю, будет лучше, если ты ничего не будешь ей говорить и не станешь больше затрагивать эту тему. Но пожалуйста, не надо плакать.

Она кивнула и, промокнув глаза изящным платочком, добавила:

— Думаю, тебе пришлось несладко. Но что мы можем для нее сделать?

— Дайте ей время.

— И еще, я думаю, она нуждается в хорошем отдыхе, — согласилась мать. — Я велела, чтобы для нее приготовили главную спальню, но теперь, когда я ее увидела, то решила предоставить ей Желтую комнату. Она такая яркая, и окна выходят на юг, поэтому там всегда будет солнечно, когда она будет ложиться отдыхать в полдень.

Он нахмурился.

— Отдельная спальня? Как бы Аннабелла ни выглядела, но мы женаты, мама.

— Ты хочешь, чтобы она спала с тобой? Конечно же, нет. Она выглядит такой хрупкой, мой дорогой, — упрекнула она его. — Я уверена, что одной ей будет лучше, она сможет спокойно спать и отдыхать. Ты не можешь ожидать от нее выполнения супружеских… — Она увидела выражение его лица. — О! Я и не собиралась вмешиваться в твою личную жизнь. Я думала только о ней, а не о твоих… Поступай, как считаешь нужным, — добавила она, закусив губу.

— Я думаю, что решение останется за ней, — твердо произнес Майлс. — Не расстраивай себя. Мы с этим справимся. А сейчас я пойду посмотрю, как она устраивается. Должно быть, она волнуется, куда я пропал. Но мне просто необходимо было немедля поговорить с тобой, с Камиллой и Бернардом. Сейчас мне нужно смыть с себя пыль и грязь. Мы ехали очень быстро, потому что мне не хотелось проводить еще одну ночь в пути. Я хотел, чтобы Аннабелла поскорее устроилась на месте. Увидимся за обедом.

Он поклонился и ушел, глубоко погруженный в свои мысли.

На пороге спальни он замешкался в нерешительности, но затем открыл дверь и вошел. Это была огромная комната, в два раза больше обычной, к ней примыкала гардеробная. Его дядюшка спал в этой комнате, и Майлс, когда унаследовал поместье, первым делом убрал огромную старую дядюшкину кровать на чердак и поставил себе новую. Он не слишком разбирался в мебели, но кровать, которую он купил взамен старой, радовала его взгляд моряка. Она тоже была огромная, но из более легкого дерева, а на стойках спинок были вырезаны изображения русалок и дельфинов, тритонов и ракушек. Его мать смеялась над этим и предсказывала, что его будущая жена и эту кровать отправит на чердак.

Майлс увидел, что его жена стоит у кровати. Дверь в гардеробную была распахнута. Он мельком заметил, что там горничная распаковывает ее вещи, но Аннабелла даже не сняла свой капор. Она даже не присела и все еще была одета в дорожный костюм, сейчас его жена стояла, изучая кроватные стойки. Услышав, что он вошел, Аннабелла обернулась.

— Очень необычная кровать, — сказала она.

У него стало легче на сердце. Она не плакала. Это было уже кое-что. Какой бы мертвенно-бледной она ни была после приема, оказанного ей его родственниками, сейчас она выглядела спокойной.

— Именно необычная, — согласился он, подойдя поближе, чтобы взглянуть на стойки, которые она изучала. — Но это была кровать холостяка.

— Я это вижу, — рассмеялась она. — Ну вот эта русалка почти пристойно прикрыта своими длинными волосами, но если посмотреть сзади — а когда вы ляжете, перед вашими глазами будет именно вид сзади, и вы, конечно же, ложились, — вы увидите, что ее зад обнажен, как дельфин, с которым она плывет. А Нептун! Боже мой! — Она хихикнула. — Какой мощный у него трезубец!

Довольный ее реакцией, он всмотрелся в изображение морского бога, богато наделенного мужским достоинством, и сказал:

— Ну, раз уж вы заговорили об этом, должен сказать, что выглядит это устрашающе. Для меня, — добавил он мягко. — Я имею в виду сравнение.

— Я заговорила? — пробормотала она. — Ладно, не прибедняйтесь.

— Я не прибедняюсь, я только беспокоился, что вы могли… Нет! — прошептал он в притворном ужасе. — Неужели вы подглядывали прошлой ночью?

Она отвернулась от него. И он не смог определить, что она пытается скрыть: румянец или улыбку? Но по крайней мере к ней вернулась способность шутить. Когда они познакомились, ее красота околдовала его, но он также был очарован и ее остроумием. Она давно так не шутила. Аннабелла исцеляется, даже если внешне это не так заметно. Тут Майлс вспомнил о том, что именно он хотел сказать.

— Я купил эту кровать на восточном базаре, — сказал он ей. — Она напоминает мне о моих плаваниях. Но теперь я степенный женатый мужчина, и вы можете выбрать другую, если хотите. А что до того… — Он помолчал и произнес слишком небрежным тоном: — Моей матери пришло в голову то, о чем я совсем не подумал. Возможно, вы захотите некоторое время иметь свою отдельную спальню и кровать, по крайней мере пока не почувствуете себя лучше. Я не буду возражать, если вам этого захочется. Этот вопрос мы никогда не обсуждали. Я знаю, что многие светские пары имеют отдельные спальни, и если вы предпочитаете такой вариант, в вашем распоряжении будет отдельная спальня, как вам будет угодно долго.

Произнося свой монолог, он проводил рукой по извивающимся морским водорослям стойки.

— Внизу у нас есть Желтая комната, которую, по мнению моей матери, вы предпочтете, поскольку она солнечная. А Красная комната историческая. Я думаю, там однажды ночевала какая-то принцесса; есть еще Голубая комната, это ведь ваш любимый цвет. На самом деле у нас есть комнаты всех цветов радуги. Или мы можем оклеить заново любую комнату, которую вы выберете. Не хотите ли взглянуть на них, прежде чем сделаете выбор? Или вы хотели бы сначала отдохнуть?

Она по-прежнему смотрела в сторону.

— Вы хотите отдельную комнату? — спросила она.

— Я хочу то, чего хотите вы.

— Так нечестно. — Она подняла голову. Ее глаза, голубые, как зимородок, гневно сверкнули. — Это не решение и не ответ. И это жестоко — заставлять меня принимать решение. Особенно теперь, — пробормотала она еле слышно. — Скажите мне, Майлс, какого решения вы от меня ждете?

Он растерялся, не зная, что ей ответить.

— Только честно, — добавила она.

На самом деле он хотел видеть ее счастливой. Но если бы он это сказал, она только рассердилась бы еще больше, и он не мог винить ее в этом, потому что это не было бы решением. Но он действительно был в полной растерянности. И вновь он пожалел о том, что так плохо ее знает. Решение, которое необходимо было принять, было гораздо важнее, чем он думал раньше. Это было решение, которое будет иметь серьезные последствия, при условии что им предстоит прожить вместе долго, если не до конца своей жизни. Он лихорадочно искал выход, и тут он вспомнил, что же показалось ему таким странным в ее словах. Она назвала его по имени легко и непринужденно, раньше она этого не делала.

Его ответ был готов.

— В таком случае никакой сложности. Я бы хотел, чтобы вы были со мной.

Она отбросила в сторону капор и положила голову ему на грудь.

Он почувствовал облегчение и торжество. Его рука обвила ее талию.

— Ну вот и хорошо, что все решилось, — выдохнула она, расслабляясь у него на груди. — И еще, Майлс… — добавила она изменившимся голосом.

Он посмотрел на нее, и ему захотелось, чтобы Аннабелла почувствовала себя в его доме настолько свободно, чтобы снять не только капор, но и чепец.

— Да?

Она прошептала:

— Все, о чем я хотела попросить, — это… пожалуйста, не высылайте на чердак кровать. Я еще не изучила и половину водяных.

— В самом деле? Какую именно половину? — спросил он.

Их смех прозвучал так громко, что испугал горничную.

— На рыбалку? — оживленно переспросил Бернард. Он положил нож и вилку. — Я могу взять ее на рыбалку, Майлс.

— Вздор, — сказала его сестра, размахивая ножом и вилкой. — У тебя леска запутывается в ветках. Если она хочет ловить яблоки, тогда ее нужно отправить с Бернардом, Майлс. А вот я знаю, где хороший лов, и я не имею в виду тех ленивых карпов, которых Бернард ловит у мельничной запруды.

Аннабелла старалась делать вид, что всецело поглощена разрезанием куска говядины на своей тарелке. Брат и сестра Майлса сражались за право повести ее на рыбалку, даже не поинтересовавшись ее желанием. Судя по тому, как они приветствовали ее этим утром, точнее, как они теперь себя вели, Аннабелла предположила, что Майлс до смерти напугал их.

Но даже теперь, когда брат и сестра, пререкаясь, решали, кто поведет ее куда-нибудь, чтобы развлечь — рыбалкой, катанием верхом, пешей прогулкой или осмотром окрестностей, — они избегали встречаться с Аннабеллой взглядом. Ей было тяжело сидеть за столом и вести себя так, словно она ничего не подозревает, и в то же время проявлять свою заинтересованность. Даже еда не доставляла ей никакого удовольствия. То, как они избегали смотреть на нее, напоминало бедняжке о ее внешнем виде больше, чем могли бы сказать слова.

Матушка Майлса была занята едой, прерываясь время от времени, чтобы утихомирить свой выводок, она бросала полные сочувствия взгляды на Аннабеллу. «В некотором отношении это еще хуже, чем ощущать, что на тебя избегают смотреть», — подумала Аннабелла. Эта женщина окружила ее такой чрезмерной заботой, что можно было подумать, что ее новоиспеченная невестка все еще находится на грани смерти.

Сегодня вечером она могла бы поужинать у себя в комнате. Майлс действительно осведомился, не предпочтет ли она сделать именно так после утомительного пути. Но Аннабелла собралась с духом и спустилась вниз, потому что это был вызов, а перед вызовом она никогда не отступала.

— Моя жена пойдет на рыбалку со мной, дети, — спокойно сказал Майлс, и дискуссия немедленно сменилась шумным возмущением по поводу того, что их назвали детьми. — Если, конечно, — сказал он, поднимая руку, призывая их успокоиться и глядя на Аннабеллу, — миледи не предпочтет кого-то другого.

— Нет, я действительно с удовольствием отправлюсь на рыбалку с вами, — ответила Аннабелла. — Знаете, я наблюдала, как он ловил форель, — обратилась она к окружающим, — но у меня не было возможности попробовать самой. Сейчас я чувствую себя настолько лучше, что, думаю, смогу это сделать. — Она помолчала в нерешительности, но все же отважилась и смело пошла в наступление, потому что так много оставалось неясного и она устала от незаданных вопросов и предположений. — С каждым днем я чувствую себя все лучше, — сказала она с улыбкой. — Знаю, что сейчас я сама на себя не похожа, но уверяю вас, что я поправляюсь, и надеюсь, что очень скоро вы начнете меня узнавать. Нет! — воскликнула она быстро, когда они хотели что-то сказать. — Пожалуйста, не надо снова извиняться. Это очень любезно с вашей стороны, но, поймите, я знаю, что сейчас похожа на какое-то огородное пугало. Однако уверяю вас, все изменится.

Майлс смотрел на нее с изумлением, но в его теплой улыбке она читала молчаливое поздравление в свой адрес. Брат и сестра Майлса на этот раз сидели молча, смущенные, но обуреваемые нестерпимым желанием рассмеяться.

— Но, моя дорогая, — сказала его мать, — вы не должны утомляться, чтобы не произошло рецидива.

— Я совсем не утомляюсь, — ответила Аннабелла, — и рецидив мне не грозит. — Она поспешила широко улыбнуться, когда осознала, что произнесла последние слова сквозь зубы. — Верьте мне, когда я говорю, что день ото дня я чувствую себя лучше и надеюсь чувствовать еще лучше. Пожалуйста, не думайте, что я нуждаюсь в особой заботе.

Прежде чем мать Майлса успела ответить, заговорила ее дочь.

— В самом деле? — живо воскликнула она. — Думаете, вы сможете пойти на званый вечер через несколько недель? Салли Хановер, дочь сквайра, устраивает вечер по случаю своего восемнадцатилетия и отовсюду наприглашала гостей! Она ведь не поедет в Лондон, чтобы быть представленной обществу, потому что уже обручена с Эндрю, сыном соседского помещика. Я не смогла появиться в свете в прошлом году. Но это будет немногим хуже. Как вам кажется, вы могли бы пойти? Майлс говорил, что вы сможете опекать и направлять меня в Лондоне, чтобы я не допустила никаких промахов. Ведь именно поэтому он вас выбрал. Я имею в виду… — Камилла шире распахнула глаза и ужасно покраснела, осознав, что она сказала. И тут же торопливо продолжила: — Уверена, этот бал не будет таким великолепным, к каким вы привыкли. Но если вы захотите пойти, вы могли бы подсказать, как мне себя вести, чтобы подготовиться к лондонскому выходу.

Ее мать подняла голову, и ее бесцветные глаза вдруг оживились.

— А знаете, — произнесла она медленно и задумчиво, — это, возможно, и в самом деле неплохая мысль, Аннабелла. Сквайр не принадлежит к тому высшему обществу, к которому вы привыкли, но он общается с некоторыми весьма достойными людьми. Из местного круга, конечно. И если у вас есть какие-то опасения, что они заметят последствия вашего недавнего недомогания, то об этом вам не стоит беспокоиться.

— Конечно же, я поеду, — заявила Аннабелла, прежде чем дама вновь начала распространяться относительно ее здоровья. — Даже если меня придется нести на носилках. — Она усмехнулась. — Нет, не волнуйтесь, не придется. Я там буду. Возможно, мне даже удастся выглядеть чуть лучше, чем больной кошке.

Они засмеялись, потому что засмеялась она. Но Аннабелла была довольна. Это поставит перед ней определенную цель, к которой она будет стремиться, теперь она не просто будет пытаться выжить. Общение в светском обществе пробуждало в ней все самые лучшие черты, равно как и инстинкт соперничества. Естественно, она не будет соперничать с Камиллой. И не потому, что она ни с кем не может сейчас соперничать, но скорее всего у бедной девочки и без того будет достаточно проблем в свете.

У Камиллы было приятное лицо, и она была очень общительна. Но она слишком высокая, и у нее слишком широкий костяк и крепкое сложение, чтобы стать настоящей красавицей. Лицо девушки было чуть грубоватым, как и ее фигура, цвет лица был слишком свежим, а румянец слишком ярким. Да, у нее был и живые большие карие глаза, красивые вьющиеся каштановые волосы и заразительная улыбка, но Аннабелла знала, что таким девушкам джентльмены стихи не посвящают.

Аннабелла была решительно настроена присутствовать на балу. Она могла помочь Камилле и начать готовить ее к дебюту в Лондоне, могла помочь самой себе, вновь появившись в свете. Если она встретит там кого-то из своих знакомых и ее изменившаяся внешность так их шокирует, что они не смогут удержаться от замечаний, она это стерпит. Аннабелла, конечно же, могла по-прежнему скрываться от света, но она отбросила эту мысль. Ей и раньше приходилось становиться объектом насмешек, не раз терпеть шокирующие слухи. Именно поэтому она и вышла замуж. Если она станет прятаться, это не положит конец пересудам. Если она смогла избежать смерти, то и с этим она тоже справится.

— Я страстно хочу отправиться на бал, — заявила Ан-набелла в темноте спальни. Когда пришел Майлс, она еще не спала. Они врозь лежали на огромной кровати, и ее голос отчетливо слышался в ночной тишине. — Но и сельские танцы меня вполне устроят, — добавила она. — На самом деле в моем нынешнем положении я была бы в восторге и от танцев с кухарками. Слишком долго я болела. Мне нужно показать всем, что я еще жива.

— Вы живы и такой останетесь, — произнес он, зевая. — А теперь, ш-ш. Спите. Чем больше вы будете спать, тем быстрее будете поправляться.

— Вы разговариваете со мной как с ребенком, — пожаловалась она. — Я не ребенок.

— Я прекрасно это знаю, — сказал он и, потянувшись, подвинул ее к себе. Она не противилась. Он заключил ее в свои объятия и легким поцелуем коснулся бровей. Когда она ответила ему удивленным взглядом, он прикоснулся губами к ее губам. Он почувствовал, как ее бархатистые губы откликнулись на его поцелуй и как ожило ее тело и поднялись соски, касающиеся его груди. Но он чувствовал также, как упираются в него ее ребра.

Он отнял свои губы от ее губ.

— А сейчас спать, — сказал он. — Для этого наступит свой черед.

Она отвернулась от него резко, почти рывком, и зарылась лицом в подушку. Он тихонько рассмеялся и вновь притянул ее к себе, подгоняя ее тело под изгибы своего, обхватив ее небольшую грудь своей крупной ладонью. Сначала она лежала напряженная, потом постепенно расслабилась и наконец изогнулась, прильнув к нему. Майлс положил подбородок ей на плечо.

— Ш-ш-ш, — вновь тихо повторил он. — Теперь спать.

Они лежали, как сложенные ложки; она точно подходила ему, ее ягодицы плотно прилегали к его животу. По крайней мере ее хорошо сформированные ягодицы ни в коей мере не были костлявыми, подумал он, усмехаясь. Ее тело становилось все теплее, и он почувствовал, как в его ноздри проникает запах ее духов, пахнущих фрезией. Но он не волновался, что случайное возбуждение вдруг побеспокоит его или ее. Майлс слишком остро ощущал ее хрупкость, которая заставляла его чувствовать себя крепким, очень большим, почти грубым по сравнению с ней. Если он чего и боялся, так это причинить ей боль, физическую или душевную. Он должен быть очень бережным, прикасаясь к ней, и в такой же степени осторожным, чтобы ни в коем случае не выдать своих неприятных ощущений при этом.

Нет, он крепко держал ее в объятиях, поскольку сейчас Аннабелла остро нуждалась в утешении. Для нее это было очень важно. На миг Майлс поразился охватившему его умиротворению и, завороженный этим чувством, вместе с ней мягко погрузился в сон.