Глава 18

Эймиас хорошо знал путь. Поэтому на сей раз путешествие было короче, однако к тому времени, когда его лошадь свернула на дорогу, ведущую к дому Тремеллина, ему показалось, что с тех пор, как он уехал из Лондона, прошло невероятно много времени.

Небо было хмурым, дул пронизывающий ветер. Хозяин гостиницы, где Эймиас оставил свои вещи, предупредил его, что надвигается шторм, и посоветовал подождать до утра, пока шквал не выдохнется, прежде чем ехать дальше. Но Эймиас не мог ждать ни минуты, не говоря уже о нескольких часах, и продолжил бы путь даже в разгар урагана.

Добравшись до сторожки, он помедлил, вспоминая последнюю дождливую ночь, проведенную в Сент-Эджите. Затем двинулся дальше. В кармане у него был пистолет, а в животе, казалось, свернулся тугой узел. Но не потому, что он опасался Тремеллина. Эймиас знал, что тот презирает его, и не ожидал с его стороны ничего нового. Гораздо больше его беспокоило, что скажет ему Эмбер, если вообще станет разговаривать с ним. Она может отказаться видеть его, и ее можно понять. Возможно, она получила его письмо и встретит его с распростертыми объятиями. Или, что более вероятно, пощечиной и дверью, захлопнутой перед его носом.

Он не смирится с таким ответом, пока не поговорит с ней, но он последний человек, кто станет винить ее в чем бы то ни было.

Теперь Эймиас понимал, что вел себя непростительно. Впрочем, он понимал это и раньше, но старался не обращать внимания на укоры совести. Ему хватило одного дня вдали от Эмбер, чтобы осознать всю глубину своих чувств. Но потребовалось еще несколько недель, чтобы отказаться от своей мечты. Его новая мечта была ярче, но теперь она казалась еще менее достижимой. Ему нужна только Эмбер. Он должен довести до ее сведения, что готов на любое покаяние, лишь бы завоевать ее сердце.

Эймиас не думал, что она порвала его письмо, но вовсе не был так уверен в этом, как сказал Даффиду. Весьма вероятно, что она откажется разговаривать с ним. Он мог навсегда лишиться ее доверия. Доверия? Эймиас издал отрывистый смешок, заставивший его лошадь прядать ушами. Просто невероятно, что она вообще доверилась ему. Впрочем, если учесть ее неискушенность и его более чем достаточный опыт, можно понять, что она не устояла перед его мужественной внешностью в сочетании со светским шармом. Эймиас обеспокоено нахмурился. Разлука могла вернуть ее к реальности. С ним, во всяком случае, это произошло.

Это было не единственным, что тревожило Эймиаса. За недели, минувшие после его отъезда, Эмбер могла принять предложение Паско Пайпера. Довольно обычный поступок для отвергнутой женщины.

Всю долгую дорогу Эймиас терзался этими мыслями.

Он прожил нелегкую жизнь и выдержал больше лишений и боли, чем большинство людей. Но физическая боль не шла ни в какое сравнение с моральной пыткой. Нервы его находились на пределе, когда он подъехал к дому Тремеллина.

Привязав лошадь к дереву, он подошел к парадному входу.

Дверь открыла горничная, разинувшая рот при виде Эймиаса.

— Я бы хотел поговорить с мисс Эмбер, — сказал он. Она исчезла в доме, оставив его стоять на пороге. Эймиас постарался взять себя в руки.

Но вместо Эмбер в дверях показался Тремеллин с суровым выражением лица и плотно сжатым ртом.

— Я не забыл, что вы запретили мне возвращаться сюда, — сказал Эймиас. — Но я должен поговорить с Эмбер.

— Это невозможно, — отрезал Тремеллин.

Эймиас готов был к любому приему и, помимо пистолета, приготовил речь, которую репетировал всю дорогу.

— Всего лишь несколько минут, — сказал он. — Это все, о чем я прошу. Я знаю, что у вас нет причин доверять мне. Но если я и ввел вас в заблуждение, то только относительно своей семьи. Конечно, я многое утаил, но это нельзя назвать ложью. Послушайте, любой на моем месте поступил бы так же. В прежние времена каторжников клеймили. Больше этого не делают. Да, их наказывают, но оставляют шанс изменить свою жизнь и добиться большего. Именно это я и пытался сделать. Однако когда вы поинтересовались моими намерениями, я рассказал всю правду. Тремеллин, будьте благоразумны. Я не причиню ей зла. Можете стоять рядом слушать, но я должен поговорить с ней.

Тремеллин иронически улыбнулся.

— Неплохо сказано. Но это ничего не меняет.

— Она сказала, что не станет разговаривать со мной?

— Она ничего не сказала. Ее здесь нет. Эймиас побледнел.

— Нет? Она вышла замуж за Паско? Так быстро? Тремеллин нахмурился.

— За Паско? Нет. Он сделал предложение, но она отказала. А потом уехала.

— Но куда? У нее нет семьи…

— Так считалось, — сказал Тремеллин. — Но как выяснилось, мы ошибались. Эмбер поместила объявление в газету и получила ответ.

Из всех вещей, которые Эймиас вообразил себе, такая возможность даже не приходила ему в голову. Впервые за долгое время он лишился дара речи.

Секунду-другую Тремеллин изучал его растерянное лицо, затем, похоже, принял решение.

— Я подозревал, что вы обидели ее. Будь я уверен в этом, то пристрелил бы вас на месте. Но Эмбер все отрицала, так что вам ничто не угрожает. Впрочем, Грейси тоже нанесла ей удар, хоть и не нарочно. Вы знали, что Грейс приняла предложение молодого Тобиаса в тот вечер, когда вы уехали? Вижу, нет. Никто не догадывался, что к этому шло. Не знаю, что произошло между вами и Эмбер той ночью, но, думаю, ей пришлось нелегко. Она выглядела больной, когда вернулась домой на следующее утро. Да еще Грейси огорошила ее сообщением о своей помолвке. А потом… — Тремеллин осекся и после короткой паузы продолжил: — В общем, Эмбер решила, что она больше не может здесь оставаться. — Он скорчил хмурую гримасу. — Конечно, поскольку она не является моей дочерью, она не может жить в моем доме без компаньонки, но дело не только в этом, или я старый осел. Как бы то ни было, она написала своим друзьям в Лондон и уехала туда, чтобы найти работу.

— В Лондон? — Глаза Эймиаса расширились, когда он вспомнил о видении, которое предстало перед ним во дворе гостиницы. — Когда?

— Несколько недель назад. Не важно. Она уехала.

— Куда именно? Тремеллин не ответил. Эймиас стиснул зубы.

— Послушайте, Тремеллин, у меня есть друзья, как в высших, так и в низших слоях общества. Я все равно найду ее. Но вы могли бы упростить дело, сказав мне, где ее искать.

— Вы не найдете ее в Лондоне, — произнес Тремеллин со смесью злорадства и горечи. — Говорю вам, она вернулась в свою семью. Она француженка. Представляете? За столько лет никто ничего не заподозрил. Когда я нашел ее, она не могла ни слова произнести правильно, потому что говорила, вернее, лепетала по-французски. Кто мог догадаться? Мало того! Ее родные оказались аристократами, если таковые еще остались, после того как французы истребили свою знать. К тому же им удалось сохранить состояние, поскольку, как я понял, они подыгрывали и нашим, и вашим, когда Наполеон пришел к власти. Подумать только, — с благоговением произнес он, — наша Эмбер, в конечном счете, оказалась потерявшейся принцессой.

Эймиас потрясение молчал.

— Ее зовут Женевьева. Невероятно, да? — поинтересовался Тремеллин. Ошеломленный вид Эймиаса, как и его собственная тайная печаль, сделали его разговорчивым, как будто они снова стали приятелями. — У нее есть брат и сводная сестра. Семья живет во дворце, представляете? — «Правда, у нее янтарные волосы и белая кожа», — пробормотал он как бы про себя. — Я всегда считал, что французы смуглые и темноволосые.

— Вы уверены, что это действительно ее родные? Как они доказали это? — требовательно спросил Эймиас. Такая красавица, как Эмбер, вполне могла привлечь внимание торговцев живым товаром.

Тремеллин презрительно фыркнул.

— За кого вы меня принимаете? Я все проверил. В свое время это был громкий скандал. Ее мать сбежала с любовником и прихватила с собой свою младшенькую, потому что Женевьева, я имею в виду Эмбер, была ее живой копией, и она слишком любила ее, чтобы оставить. Они отплыли в Англию, двинувшись окружным путем, чтобы избежать погони, организованной ее мужем. Ее любовник был англичанином, но не моряком, а судно — не более чем яхтой, предназначенной для морских прогулок. Там не было даже команды, и, когда налетел шторм, судно опрокинулось в нескольких милях отсюда. Преследователи нашли останки дамы и ее любовника, но никаких следов ребенка. Должно быть, в последнюю минуту девочку пересадили в лодку, и прилив выбросил ее на берег.

— Но почему они не искали ребенка? Почему не обшарили побережье?

— Была война, если помните, — заметил Тремеллин не без иронии. — Их бы просто потопили или бросили в тюрьму, если бы они решились сунуть свои французские носы на английский берег. Кроме того, они нашли беглецов плавающими в воде, словно дохлая макрель. Младенец не продержался бы столько. Если бы его не растерзали рыбы, то уничтожил бы прилив. Я могу понять, почему они прекратили поиски. Это чудо, что течение отнесло шлюпку так далеко и благополучно доставило на наш берег, а не перевернуло где-нибудь в море. Должно быть, она выбралась на берег и сумела уползти, прежде чем следующий прилив унес лодку обратно в море. Мы не нашли ничего, кроме обломков дерева, видимо, оставшихся от прежних кораблекрушений. Это суровый берег. Я не виню их за то, что они прекратили поиски. — Заметив выражение лица Эймиаса, Тремеллин добавил: — Меня тоже не в чем винить. Я пытался навести о ней справки, и Эмбер это знает. Я даже поместил объявление в газете, но во время войны у французов не было доступа к нашим газетам. — Он вздохнул. — Такие вот дела. Она наконец-то нашла свой дом, и не простой, а знатный и богатый. — Он взглянул на Эймиаса, и на какое-то мгновение его выражение и голос смягчились. — Мы ей больше не нужны, никто из нас.

Эймиас был слишком потрясен, чтобы говорить.

— Спасибо, — только и сказал он и, повернувшись, шагнул прочь. Затем резко обернулся: — Назовите хотя бы ее полное имя.

— Женевьева Дюпре, дочь графа Анри Дюпре. Этот ублюдок написал мне письмо и предложил деньги за те годы, что она провела здесь. Я, разумеется, отказался. Он мог бы поблагодарить меня по-человечески или хотя бы поинтересоваться, что мне нужно. Вместо этого он предпочел откупиться, ну и дьявол с ним. Хотя, полагаю, он не особенно любит англичан. У них дом в Париже и поместье на берегу моря. Кстати, это не так уж далеко от Сент-Майклз-Маунт. Собираетесь съездить туда? — поинтересовался он с язвительной улыбкой.

— Нет, — отозвался Эймиас, пытаясь переварить услышанное. — Конечно, нет.

Эймиас не удивился, увидев, кто его ждет, когда вернулся в гостиницу. Он заметил темноволосого мужчину, расположившегося за столом в общем зале, как только вошел.

Даффид улыбнулся, но одного взгляда на Эймиаса хватило, чтобы улыбка сползла с его лица.

— Она отказала тебе? — спросил он.

— Нет, — ответил Эймиас, плюхнувшись на стул рядом с ним и вытянув длинные ноги.

— Понятно. Ты опомнился и понял, что холостая жизнь лучше. Что ж, давай выпьем за это, — сказал Даффид, подняв свой стакан.

— Как ты меня нашел? — тупо спросил Эймиас.

— Выследил. Это было несложно. Мы, цыгане, хитрые дьяволы.

— Нечего винить цыган в своих дурных наклонностях, — сказал Эймиас со слабой улыбкой. — Ты только наполовину цыган, а наполовину воришка.

— За это тоже можно выпить. — Даффид поставил стакан и устремил пристальный взгляд на своего друга и названого брата. — Что случилось? — спросил он, внезапно посерьезнев.

Эймиас пожал плечами:

— Ничего такого, чего бы я не заслужил. Впрочем, я никогда не возражал против заслуженной порки. Только представь! Я примчался сюда с намерением предложить бедной бездомной девушке руку и сердце. Благородно, не правда ли? Она должна быть в восторге! Какая женщина в здравом уме упустит такой шанс? О чем еще может мечтать красивая, умная добросердечная девушка, как не о браке с бывшим каторжником, калекой, лжецом и вором. Не говоря уже о том, что он потратил несколько недель, размышляя, достойна ли она его.

— Она отказала тебе, — произнес Даффид утвердительным тоном.

— Нет. Она не могла этого сделать при всем желании. Она уехала. Отправилась в Лондон, чтобы найти работу. Что еще делать девушке, оказавшейся в трудном положении? Возможно, моя мать проделала то же самое, после того как избавилась от обузы в моем лице. Но вместо этого Эмбер нашла свою семью. Настоящую, и догадайся какую? Оказалось, что она богата и знатна! Прямо как в сказке со счастливым концом. — Он горько улыбнулся. — Включая избавление из когтей чудовища. Которым мог стать я. Ты прав, — сказал он, сделав знак трактирщику. — Надо выпить за это.

— Не хочешь рассказать подробнее? — спросил Даффид. Он познакомился с Эймиасом в тот день, когда тот лишился пальцев, С тех пор он не раз видел, как его друг страдает от боли, переживая потерю многих других вещей: достоинства, надежды, людей, которых любил, и даже собственной жизни, нередко стоявшей на карте. Но он никогда не видел его в таком состоянии. Эймиас всегда готов был сражаться, причем делал это с изяществом, решительностью и юмором, а не с этой жутковатой гримасой насмешливого самоуничижения. Он казался безумным и каким-то потерянным.

— Все очень просто, — ответил Эймиас и быстро пересказал ему все, что узнал от Тремеллина, добавив: — Его подопечной неслыханно повезло, а у него такой вид, словно он пережил катастрофу. Неужели это только потому, что в ее лице он потерял дочь? Боже, какой грязный у меня ум! — Он покачал головой, испытывая отвращение к самому себе.

— Не такое уж невероятное предположение, — задумчиво отозвался Даффид. — В конце концов, она не была его дочерью. Но теперь это не имеет значения. Значит, она француженка и богатая наследница. Тебе повезло.

— Ты что, рехнулся? — осведомился Эймиас. — Я никогда больше ее не увижу.

— Ты же сказал, что она питала к тебе какие-то чувства.

— Возможно, — буркнул Эймиас, запустив в волосы затянутую в перчатку руку. Затем вытянул руку перед собой и уставился на нее с хмурой гримасой. — Проклятие, эта перчатка спасла ее. — Он ухмыльнулся — Кто бы мог подумать, что эта чертова рука может сделать что-то хорошее? И, тем не менее, она спасла Эмбер и в определенном смысле обеспечила ее будущее. Потому что, не остановись я тогда, мне пришлось бы предложить ей выйти за меня замуж, пусть даже из чувства долга… — Он покачал головой и поморщился. — Впрочем, ничего бы из этого не вышло, — пробормотал он себе под нос. — Я бы всегда помнил, что был вынужден это сделать, да и она тоже. Так что эта перчатка спасла нас обоих…

Эймиас замолчал, вспомнив, что он не один. Хоть он и привык доверять Даффиду все свои секреты, это не распространялось на тайну ночи, проведенной с Эмбер.

— В общем, — сказал он, резко сменив тему, — даже если я задел ее чувства, я оказал ей услугу. Не будь я таким дураком, она бы никогда не послала объявление в газету и не стала бы искать свою семью, потому что мы с ней создали бы собственную. — В его глазах сверкнула боль, когда он снова взглянул на Даффида. — О, Даффи, я был непростительно туп, позволяя себе предаваться иллюзиям после возвращения в Англию. Вращался в кругу знати, изображая из себя джентльмена, обманывая самого себя так же, как и всех остальных. Да будь я таким безмозглым в прежние времена, мне бы и часа не протянуть! Я забрался в корнуоллскую глушь, чтобы найти родню, не располагая никакими сведениями, кроме собственного имени, когда любой дурак мог сказать, что это невозможно.

— Такой, как я, — сказал Даффид в надежде рассмешить его.

Но Эймиас даже не улыбнулся.

— А чего стоят мои поиски высокородной жены, чтобы приобщиться к сливкам общества? Мне следовало быть умнее, — сказал он напряженным тоном. — Эмбер очень повезло, что я смылся отсюда, не сделав ей предложение. Она вполне могла принять его, потому что на горизонте не было никого лучше. Я распускал хвост, как павлин, чтобы произвести впечатление на ее названую сестру. И, похоже, преуспел.

— О, так она потаскушка? — поинтересовался Даффид невинным тоном.

Взгляд Эймиаса стал колючим и холодным.

— Конечно, нет! С чего ты взял?

— Ну, ты сам сказал, что она выскочила бы за любого, кто обеспечил бы ей легкую жизнь, — совсем как те девицы, с которыми мы привыкли иметь дело.

— Ничего подобного я не говорил! Я всего лишь хотел сказать, что у нее был небольшой выбор. Кстати, сразу после моего отъезда она получила предложение, и совсем неплохое. Я его знаю, крутой парень, но не дурак. У него собственная шхуна, он довольно молод, недурен собой и хорошо зарабатывает, успешно сочетая ловлю рыбы с контрабандой французских вин. Так что он вполне мог обеспечить Эмбер благополучную жизнь, но она отказала ему.

— Вот как? Тогда почему ты решил, что она приняла бы твое предложение?

— Потому что… А, понятно, — Иронически произнес Эймиас, глядя на Даффида с сердитым восхищением. — Ты хочешь, чтобы я сказал, что она питала ко мне теплые чувства. Возможно, так оно и было, когда Тремеллин вышвырнул меня из дома. Она добра и прониклась ко мне сочувствием. Но вряд ли на это можно надеяться, после того как я оставил ее только потому, что меня не устраивало ее происхождение. И уж определенно не теперь, когда она нашла богатую и знатную родню.

— Вот, значит, что она за штучка? Не склонная прощать, зато способная дать парню от ворот поворот из-за неожиданно свалившегося богатства?

Эймиас подался вперед.

— Даффи, я прекрасно понимаю, в чем ты пытаешься меня убедить. Напрасно, я не настолько глуп. За каким дьяволом я нужен ей теперь?

Даффид твердо встретил его взгляд.

— А почему нет, если она и вправду такая женщина, какой ты ее считаешь? Кем бы ты ни был, Эймиас, дружище, ты всегда видел людей насквозь. Иначе ты не прожил бы столько лет. — Он погрозил Эймиасу пальцем. — Будь я на твоем месте — не дай Бог, конечно, поскольку у меня нет вкуса к оседлой жизни, — я бы, по крайней мере, попытался узнать, что она думает сейчас, и услышать это из ее собственных уст. Я бы так легко не сдался. И вот что я тебе скажу, парень, — для пущей убедительности Даффид перешел на жаргон прежних дней, — если бы ты был самим собой, ты бы тоже не сдался.

Трактирщик поставил перед Эймиасом кружку с элем, но тот, казалось, не заметил. Даффид осушил свой стакан, ожидая ответа.

— Нет, — сказал, наконец, Эймиас. — Не стану отрицать, я сейчас в полном нокауте, но, даже будь я самим собой, я не стал бы беспокоить ее снова.

— Потому что не хочешь признавать свои ошибки?

— Тебе следовало бы знать меня лучше. Просто она здорово продвинулась в жизни, и я не хочу тянуть ее вниз. И потом, подумай сам, нет ни одной чертовой причины, почему она поверит мне сейчас.

Даффид молчал, и Эймиас натянуто кивнул.

— Вот так, дружище, и ничего тут не поделаешь. — Он взял кружку и наконец-то пригубил эль.

— И все же, — медленно произнес Даффид, — она во Франции. Возможно, катается как сыр в масле, но все же во Франции. — Он уставился на свои ногти. — Говорят, там неспокойно. Если верить слухам, не ровен час, вернется император.

— Эти слухи не прекратятся, даже если он будет лежать в могиле.

— Но если война вспыхнет снова, ты уверен, что она будет в безопасности?

— Она теперь знатная и богатая, Даффи. А богатые всегда в безопасности.

— Ага, скажи это французским аристократам. Наверное, они так же рассуждали, пока не пала Бастилия. А потом их головы покатились, как крокетные шары. Головы богатых людей, между прочим.

Эймиас сделал нетерпеливый жест.

— Если ее родным удалось уцелеть до сих пор, видимо, они откупились от обеих сторон и могут продолжать в том же духе и дальше.

— Теперь до Франции можно запросто добраться, — настаивал Даффид. — Все равно, что взять лодку и покататься по озеру.

— А когда было сложно? — поинтересовался Эймиас. — Местные жители плавали туда и обратно всю войну, невзирая на таможню, королевский флот и тому подобное.

— Я всего лишь хотел сказать, что ты не любишь ходить под парусом, — сказал Даффид.

Эймиас резко выпрямился, словно его ужалили.

— Когда нужно, я это делаю. Тебе отлично известно, что я объехал полсвета, да и во Францию наведывался не раз. — Он расслабился и тонко улыбнулся.

Послушай, Даффи, я знаю, что ты хочешь видеть меня счастливым, но это тупиковый путь. Я потерял ее и должен смириться с этим. Если я явлюсь к ней сейчас, она рассмеется мне в лицо и будет права. Я упустил свой шанс, что только естественно для такого косорукого парня, как я, не так ли? Да, я погряз в жалости к себе, но надеюсь, что смогу утопить свое горе в этом эле и забыть обо всем.

— Думаешь, тебе это удастся?

— Не знаю, — сказал Эймиас и поднял руку, чтобы привлечь внимание трактирщика, — но я постараюсь.

Глава 19

Граф поднял глаза от своей тарелки.

— Твое платье, — неодобрительно заметил он, глядя на Эмбер, которая вошла в малую столовую и заняла свое место за столом.

— Да? — отозвалась она, нервно теребя юбку своего лучшего платья.

— Возможно, оно сойдет для Англии, но не здесь. Надо будет поручить модисткам заняться тобой. Моя вновь обретенная дочь должна одеваться соответственно ее положению.

— Месье… Моn реrе, — неуверенно произнесла Эмбер, спотыкаясь на словах, которые он велел использовать, обращаясь к нему. Она плохо знала французский, но подозревала, что ей было бы трудно произносить эти слова на любом языке. Хорошо еще, что ей не приходится называть его «папа». Граф Дюпре совсем не походил на человека, которого она могла бы представить себе в качестве отца.

— Спасибо, — сказала она. — Но, думаю, лучше подождать, пока мы не убедимся окончательно, кто я, прежде чем заказывать для меня новую одежду. В конце концов, у нас пока еще нет доказательств, что я та, за кого вы меня принимаете.

— Неужели? Я и не подозревал, что берега Корнуолла в тот год кишели малышками с янтарными волосами, — улыбнулся он, искренне забавляясь впервые с момента их встречи.

Не то чтобы граф Дюпре совсем не улыбался, но его улыбка редко выражала такие эмоции, как радость или веселье. Обычно она была такой же утонченной и бесстрастной, как и все остальное в этом человеке. Эмбер всегда думала, что французам свойственны бурные эмоции. Впрочем, все, что она знала о Франции, не соответствовало тому, что она наблюдала здесь, в этом элегантном доме.

Считалось, что французы голодают из-за последствий войны, которая привела их страну к разрухе. Но в этом доме не чувствовалось ни в чем недостатка. Эмбер полагала, что все французские аристократы обезглавлены или томятся в тюрьмах, не считая тех, кому удалось бежать. Она даже плакала, читая о печальных судьбах некоторых из них. Но, как поведал ей граф на пути из Англии, его семья совсем не бедствовала в течение долгих лет, пока тянулась война.

— Нас посещали персоны королевской крови до прихода Наполеона к власти, — поведал он с нескрываемым самодовольством. — Да и после. И разумеется, мы часто принимали у себя императора. Plus ca change, plus c'est meme chose. Чем больше перемен, — перевел он для нее, — тем больше постоянства. Для Дюпре, по крайней мере.

Эмбер и сама ощутила себя императрицей, когда они прибыли сюда прошлым вечером. Она ахнула, пораженная размерами спальни, в которую ее проводили. На такой площади могла бы разместиться целая семья, хотя ни одна семья из тех, кого она знала, не могла бы позволить себе кружева, шелк и атлас, которыми была убрана ее кровать. Остальная мебель была не менее впечатляющей.

Зеркал было так много, что она постоянно видела собственное отражение, когда ей устроили короткую экскурсию по дому. Дом был огромным, как дворец, и так же элегантно обставлен. В нем имелось, по меньшей мере, три салона, парадная гостиная и бальный зал. Собственно, в нем было больше комнат, чем она могла себе представить, и больше слуг, чем она когда-либо видела. Они скользили по комнатам, облаченные в униформы, более нарядные, чем одежда, имевшаяся у большинства жителей Сент-Эджита.