Пролог

Лондон, 1800 год

Было темно и так тихо, что мальчик не осмеливался дышать. Затаившись в своем укрытии, он напрягал слух, но не слышал ничего, кроме оглушительной пульсации крови в ушах. Наконец, не в силах больше сдерживать дыхание, он позволил воздуху вырваться из легких. Один судорожный выдох, не громче мышиного писка.

Но этого оказалось достаточно.

Грубая рука вцепилась в его волосы с такой силой, что чуть не выдрала их вместе с кожей, заставив мальчика запрокинуть голову.

— Попался, паршивец! — торжествующе рявкнул мясник. — Теперь ты мне за все заплатишь, чертово отродье, — пропыхтел он, вытаскивая свою визжащую и трепыхающуюся добычу на свет.

Как мальчик ни крутился, как ни вырывался, у него не было ни единого шанса. Огромная мясистая лапа прихватила не только его спутанную шевелюру, но и большую часть головы. Покупатели обменивались шутками и смешками, глядя на жалкую фигурку, болтавшуюся в руке хозяина лавки, словно тушка освежеванного кролика. От света и боли на глазах у мальчика выступили слезы. Но это не мешало ему видеть злобную физиономию мясника.

— Вчера оковалок ветчины сгинул! — гремел тот. — Сегодня колбаса пропала! И так каждый божий день! Думаешь, я слепой? Или тупой? Ну погоди, мерзавец, я тебе покажу, где раки зимуют! — Пыхтя, мясник шарил ладонью по посыпанному опилками столу для рубки мяса, удерживая другой рукой вырывающегося мальчишку.

— Ну, так сдай его сыщикам, и дело с концом, — предложил женский голос.

— Сдам, можешь не сомневаться, — отозвался мясник. — Только вначале надо преподать урок этому недоноску. Будет знать, как шнырять по ночам да грабить честных людей. О, я его так проучу, что вовек не забудет!

Он швырнул оборвыша на пол и потянулся к топору, которым разделывал туши. В полном отчаянии мальчик вскочил на ноги и кинулся прочь, но был пойман за руку и притянут назад. Тяжелая длань мясника прижала его ладошку к столу. Топор взлетел — и опустился.

Мальчик даже не вскрикнул. Мясник нахмурился и посмотрел вниз. Прежде чем он успел снова поднять топор, мальчик сообразил, что свободен. В мгновение ока он вылетел из лавки, оставляя за собой кровавый след.

Мясник кинулся следом, но маленький оборвыш исчез в толпе, теснившейся по утрам на прилегавших к рынку улицам.

Он бежал, не останавливаясь, и только спустя некоторое время заплакал, горько и безнадежно, прижимая к себе изувеченную руку.

— Проснись, Эймиас! Это всего лишь сон, — прошептал детский голос, и кто-то встряхнул его за плечо.

Эймиас подскочил на своем жестком ложе, испуганно озираясь по сторонам. Затем расслабился.

— Не беспокойся, парень, — негромко произнес мужской голос. — Тебе это приснилось. С нами ты в безопасности.

Эймиас снова лег, чувствуя, как успокаивается сердце. И верно, здесь он в безопасности. В камере Ньюгейтской тюрьмы, на охапке сена, которую он делит с двумя мальчишками и одним взрослым мужчиной. Завтра его выведут отсюда в цепях, чтобы отправить в дальний путь. В Новый Южный Уэльс[1], где он будет отбывать наказание. Но это завтра, а сегодня он находится в привычном месте, среди друзей.

— Да, — согласился Эймиас и улыбнулся младшему из мальчиков, чтобы успокоить его. — Приснилась одна история, приключившаяся сто лет назад, когда я был совсем сосунком, — пояснил он. — Забавно, я всегда вижу этот сон, когда на душе неспокойно. Наверное, это все из-за завтрашнего дня.

— Ты еще мальчик, Эймиас, — сказал мужчина. — Предоставь беспокоиться мне. Мы переживем это путешествие, доберемся до колоний и добьемся там процветания. А потом вернемся в Англию. Вот увидишь. Мы вернемся домой победителями. Так что не тревожься. Просто оставайся с нами. Со мной, моим сыном и, конечно же, со своим братом. В единстве сила.

Эймиас кивнул. Он верил этому мужчине. Тот казался честным, на свой лад. К тому же он был сильным, умным и заслуживал доверия. И помнил добро. Эймиас с братом помогли ему с сыном продержаться первые дни в Ньюгейте. Мальчишки неплохо знали тюрьму, а их новый знакомый, при всем его уме и силе, нуждался в ком-то, кто рассказал бы ему, как сохранить рубаху, сына, да и жизнь от посягательств других заключенных. Так что теперь они одна команда. А у команды больше шансов выжить, чем у одиночки, будь ты мужчина или ребенок.

Эймиас снова улегся на солому и, свернувшись калачиком, закрыл глаза. Только тогда он разжал сжатые в кулак пальцы и сунул их под мышку другой руки, прижав ладонь к сердцу. Теперь можно и поспать. Слова мужчины успокоили его. В конце концов, тот сказал только правду.

Разве не то же самое повторял себе Эймиас каждый вечер перед сном?

«Мы вернемся домой, во что бы то ни стало. Мы вернемся домой». Слова звучали в его мозгу как заклинание, как молитва, вселяя веру и надежду.

Его изгоняют из Англии. Хорошо хоть не повесили, это уже кое-что. И хотя путешествие предстоит тяжелое, а колонии, куда его высылают, находятся на краю света и не отличаются гостеприимством, он выживет, как уже выживал не раз. Выживет и добьется успеха. Наступит день, когда он станет хозяином своей судьбы и заставит других считаться с собой.

И тогда он отправится домой. Вначале, конечно, нужно найти этот самый дом, но он это сделает. Он поклялся себе. С этой мыслью Эймиас заснул и проспал без сновидений до самого утра, когда предстояло начаться его долгому путешествию.

Глава 1

Лондон, 1816 год

— Пора отправляться домой, — сказал Эймиас.

В комнате было душно и накурено, как всегда бывает, когда слишком много мужчин слишком долго находятся в одном помещении. Окна были задрапированы плотными шторами, так что можно было лишь догадываться о времени суток. Эймиас Сент-Айвз сунул деньги в карман, отодвинулся от карточного стола и объявил, что уходит.

— Ну да, с нашими деньжатами, — буркнул один из его партнеров, глядя на заметно уменьшившуюся кучку монет перед ним.

— Оставь парня в покое. Ему чертовски везет сегодня, — проворчал другой игрок, плотный джентльмен со слезящимися от усталости глазами. — Ладно, в следующий раз отыграемся. — Он моргнул, щурясь на колеблющийся свет оплывших свечей, и застонал: — Проклятие, я так вошел в азарт, что совсем забыл о времени. Должно быть, уже рассвело. — Он пошарил двумя пальцами в кармашке жилета, обтягивавшего его округлое брюшко. — Вот черт, меня, кажется, обокрали! — воскликнул он. — Часы пропали!

Эймиас неспешно сунул руку в собственный карман и извлек оттуда золотую луковицу.

— Вот они. — Он бросил часы сидящему мужчине. — Ты проиграл их мне. Забыл?

Присутствующие рассмеялись, а толстяк побагровел.

— Не надо, не надо, — запротестовал он, протягивая часы. — Теперь я вспомнил, ты их честно выиграл, Сент-Айвз. Они твои. Ничего, завтра вечером я их отыграю.

— Оставь их себе. — Эймиас потянулся, разминая затекшие суставы, и зевнул. — Или сохрани для меня. Боюсь, мы не скоро встретимся за карточным столом. Поеду домой.

Темноволосый молодой человек, сидевший за столом, оторвался от подсчета своего выигрыша и вскинул голову.

— Да, — кивнул Эймиас в ответ на его удивленный взгляд. — Возвращаюсь в Корнуолл, джентльмены. Так что Лондон не скоро увидит меня снова.

— Чтоб ты уехал из Лондона? Не смеши, — фыркнул толстяк. — Такой, как ты, даже в аду не угомонится. Да и зачем тебе куда-то ехать? Вряд ли ты настолько обнищал, чтобы прятаться в глуши. С твоим-то везением! Карманы у тебя всегда полны монет… Или ты решил повесить себе на шею хомут? — добавил он с заинтересованным видом. — И кто же эта счастливица?

— Может, и повешу, — беспечно отозвался Эймиас. — В числе прочего. Доброй вам ночи, джентльмены. Я хотел сказать, доброе утро.

Он попрощался за руку с толстяком, кивнул остальным и вышел из комнаты. Лакей подал ему плащ и шляпу и отворил дверь, впустив рассвет в сумрак игорного заведения. Эймиас спустился по ступенькам и зашагал по улице.

Не прошел он и нескольких шагов, как его догнал темноволосый молодой человек, сидевший за карточным столом.

— Эймиас, — сказал он, — ты не можешь этого сделать. Я имею в виду поездку в Корнуолл.

— Почему же? — поинтересовался Эймиас, щурясь на блеклый утренний свет, и глубоко вздохнул. — Даже Лондон славно пахнет по утрам, ты не находишь? Господи! Как я соскучился по чистому воздуху. Похоже, у меня даже больше причин убраться из города, чем мне казалось.

— Я и сам не прочь подышать иногда сельским воздухом. Но Корнуолл? Ты, наверное, шутишь?

— Ничуть, Даффид, — возразил Эймиас, когда они двинулись дальше. — Я всегда знал, что отправлюсь туда в один прекрасный день. Тебе это отлично известно. Так почему не сейчас? Все дела улажены, наше будущее наконец-то обеспечено. Мы вернулись в Англию, не обремененные долгами и проблемами, позаботились о том, чтобы наших друзей восстановили в правах, и добились богатства и респектабельности, насколько это возможно за деньги.

— За деньги и с помощью дружбы, — поправил его Даффид.

— Да уж, дружба с графом поистине способна сотворить чудеса. Может, мы и не причислены к сливкам общества, но приняты в лучших домах.

— Это потому, что они даже не догадываются, с кем имеют дело. Узнай они, что мы бывшие каторжники, то спустили бы нас с лестницы.

— Мы были каторжниками, — кивнул Эймиас. — Но больше таковыми не являемся. Так что мы никого не обманываем.

— Но и не говорим правду. Эймиас пожал плечами:

— А зачем? Да, нам пришлось туго в детстве. Я спер кошелек и имел глупость отдать его тебе. Нас схватили — меня за воровство, тебя за соучастие — и приговорили к ссылке. Все это правда. Но тебе было всего лишь одиннадцать, а мне на год больше.

— Вполне достаточно, чтобы нас обоих вздернули, — пробормотал Даффид, стройный молодой человек, чуть выше среднего роста, с изящным аристократическим носом, блестящими черными волосами и поразительно яркими голубыми глазами.

— Угу, — согласился Эймиас. — Но нам повезло. Мы отбыли наказание, заработали прощение и более не являемся каторжниками. Теперь мы джентльмены неизвестного происхождения.

— Достаточно известного для высшего общества, — мрачно уронил его спутник. — У нас, видите ли, нет имени. А тот, кто не имеет имени, напрашивается на неприятности. Не смотри на меня так. — Он бросил возмущенный взгляд на своего названого брата. — Между прочим, это мне сказала одна светская вертушка вчера вечером. У нее был такой вид, словно она опасалась, что я проглочу ее живьем.

— Надеюсь, ты не растерялся?

Хмурое лицо Даффида расплылось в ухмылке.

— Нет, хотя ей этого явно хотелось. Но я решил, что лучше не связываться. Девица хоть и кокетка, но сразу видно — девственница. Такой бы визг подняла, что мертвые бы сбежались, не говоря уж о родственниках. Хлопот не оберешься, а конец известен: либо еще один срок мотать в Ньюгейте, либо под венец идти. Не знаю, что хуже. Мне такая невеста не нужна, а ей такой жених тем более, если, конечно, у нее есть хоть капля мозгов в голове. — У тебя слишком мрачный взгляд на вещи, Даффид.

— Я бы сказал, слишком реалистичный. Подумай сам, Эймиас. Нас с тобой считают простолюдинами, потому что так оно и есть. Да, мы разбогатели, получили кое-какое образование, но это не отменяет низкого происхождения. Мы можем разговаривать, как джентльмены, потому что у нас есть дар к подражанию. Но не обманывай себя. Мы происходим из низов. Нам повезло, что мы выбрались со дна, не говоря уже о тюрьме, где мы находились, когда повстречались с удачей.

Даффид покачал головой:

— Это ведь один шанс из миллиона — оказаться в Ньюгейте вместе с парнем, который унаследовал графский титул. Мы не упустили свой шанс. Это была лучшая сделка в нашей жизни. Мы научили его, как выжить в ' цепях, а он нас грамоте и хорошим манерам. Но кровь есть кровь. Этому не научишься. Мы с тобой парочка безродных дворняжек, Эймиас. Дворняжек, которых арестовали, судили, выслали в колонии и которые вернулись, разбогатев, вопреки всему. И если это станет известно в свете, нам не помогут ни деньги, ни благородные манеры. Все эти знатные господа могут держаться запанибрата с джентльменом Джексоном, учиться бранным словечкам у собственных конюхов, волочиться за трактирными девками, но только ради развлечения. Они не потерпят таких, как мы, в своих домах.

Эймиас выгнул рыжеватую бровь. — Никогда не слышал от тебя таких длинных речей. Похоже, ты немало размышлял на эту тему?

Даффид кивнул и пожал плечами:

— Пожалуй. Забавно, конечно, вращаться в высшем свете, но это начинает действовать мне на нервы.

— Вот именно, — хмыкнул Эймиас. — Потому-то я и решил уехать.

— Нет, — возразил Даффид. — Будь это так, я не стал бы вмешиваться. Дело в том, что ты надеешься найти там то, чего там нет.

— Ты полагаешь, что у меня не было отца и матери? — поинтересовался Эймиас любезным тоном, но на его гладко выбритой челюсти выступили желваки.

Эймиас Сент-Айвз производил впечатление приятного молодого человека, но Даффид знал, каким смертельно опасным он может быть, если дать ему повод. Высокий, с густыми волосами, в которых мерцали золотистые пряди, он обладал атлетической фигурой, но в его размашистой походке угадывалась легкая хромота. Учитывая, что недавно закончилась война, в этом не было ничего необычного, особенно для мужчины призывного возраста. Однако хромота была не единственной причиной, наводившей на мысли о необычном жизненном опыте Эймиаса.

Его худощавое загорелое лицо могло бы считаться классически красивым, если бы не сломанный нос. Впрочем, вместо того чтобы изуродовать Эймиаса, этот недостаток придавал дополнительный шарм его выразительному лицу, с упрямым подбородком, четко очерченными губами и бирюзовыми глазами, прятавшимися в тени густых ресниц.

Одет он был, как и полагалось джентльмену, в синий сюртук, сидевший как влитой на его стройной фигуре, белый галстук, шелковый жилет, облегающие кожаные бриджи и сапоги, отполированные до зеркального блеска. Костюм дополняли лайковые перчатки, которые Эймиас никогда не снимал, и трость, которой он никогда не пользовался. И все же, несмотря на очевидную приверженность моде, в его манерах ощущалась легкая небрежность. Казалось, его все забавляет, в том числе сама жизнь. Но не в данный момент, несмотря на слабую улыбку, игравшую на его губах.

Выражение лица Эймиаса явно не отражало его чувств, и Даффид насторожился, догадываясь, что его спутник напряжен и находится на пределе.

— Понятно, что ты вылупился не из яйца, — упрямо произнес он. — Просто меня никогда особо не заботило, кто твои родные, иначе я не стал бы называть тебя братом. За эти годы я видел тебя во всяких переделках и знаю, на какие безумства ты способен. Но, говорю тебе, это чистый идиотизм отправляться на поиски родителей, не зная ничего, кроме собственного имени.

— Зато какого имени, — произнес Эймиас, подняв вверх затянутый в перчатку указательный палец. — Много ты встречал мужчин, которых зовут Эймиас? Ни одного, верно? С этим именем я попал в больницу для найденышей. Говорят, это единственное, что я знал о себе. Между прочим, оно упоминается в старинной корнуоллской песне. Вот почему я взял себе фамилию Сент-Айвз. Она тоже корнуоллская. Так что, если добавить к имени возраст, будет не так уж трудно найти моих предков. Мне приходилось выполнять более сложные расследования. В сущности, единственное, что мне нужно сделать, — это найти семейство, в котором в тот год родился мальчик, названный Эймиасом.

— Бесполезное занятие, — резко бросил Даффид. — Корнуолл слишком велик. Это все равно, что искать иголку в стоге сена. Может, та особа, что произвела тебя на свет, имела веские причины держать язык за зубами. Такая мысль не приходила тебе в голову? Что толку задавать вопросы теперь, по прошествии почти трех десятков лет? Тебя нашли в Лондоне, вдали от Корнуолла. Может, твоя родительница была из Лондона. Может, она услышала песню, и ей понравилось имя. Брось ты это дело, сбережешь время и силы.

— Для чего? Чтобы играть, шляться по девкам и пьянствовать? — насмешливо поинтересовался Эймиас. — Приятные занятия, но я сыт ими по горло. Мне нужно отвлечься от развлечений, — добавил он с улыбкой. — Война окончена, Наполеон заточен на Эльбе, так что вряд ли мне придется добывать секретные сведения для его величества. Чем прикажешь заняться? Болтаться по Лондону, заключать пари, искать новые бордели? Торчать в гостиной графа? Навязывать свое присутствие нашему брату? Ну, нет, пусть наслаждается медовым месяцем. Или, по-твоему, я должен вернуться в Новый Южный Уэльс? Может, я так и сделаю. Но не сейчас.

— Поедем со мной, — предложил Даффид настойчивым тоном. — Я понимаю, что ты чувствуешь. Давай разыщем моих родных. У меня возникло желание снова побродить по дорогам.

— Даффи, братишка, тебе, возможно, нравится путешествовать с цыганским табором. Мне этот опыт показался любопытным, но, не обижайся, не настолько, чтобы я жаждал повторения. Я предпочитаю иметь над головой крышу, а не тент от дождя и мягкую постель, которая, если и трясется, то только от телодвижений какой-нибудь прелестницы. Единственный раз, когда я попытался улыбнуться одной из ваших цыганских красоток, чуть не стоил мне свернутой челюсти, а то и головы. Нет уж, спасибо.

Даффид улыбнулся, сверкнув белыми зубами.

— Ну, предположим, ты не собирался ограничиваться улыбками. Цыганские девушки так же добродетельны, как и светские, хотя никто, кроме цыган, в это не верит.

Эймиас тоже улыбнулся.

— О, я верю. Но как бы то ни было, я еду в Корнуолл, — решительно сказал он. — Новый неизведанный мир. На свете полно мест, где я никогда не бывал.

Даффид насмешливо фыркнул.

— Да-да, — сказал Эймиас. — Подумай сам. Первое, что я помню, — это приют. Мы с тобой встретились на улицах Лондона и ни разу не выбирались за их пределы, хотя тогда эти несколько улочек казались нам целым миром. Затем нас отправили на каторгу, на другой конец света. Но, сидя в кандалах в трюме, не много увидишь, не считая крыс и покойников. Так что вряд ли это можно назвать морским путешествием. Правда, когда мы получили свободу, у меня была возможность попутешествовать по Австралии, что я и сделал, работая на Джеффри — я имею в виду графа. Но со временем все начинает казаться однообразным — даже леса, пустыни и побережье.

— Разве ты мало путешествовал, когда согласился работать на умников из армейской разведки? — возразил Даффид. — Хотя я никогда не понимал, почему этих придурков так называют.

— Признаться, я тоже, — согласился Эймиас. — Но мне приходилось думать о том, как добыть нужные сведения и не попасться, а не о местных достопримечательностях. Ну а в Лондоне, когда мы были мальчишками, я был слишком занят поисками еды, чтобы замечать что-нибудь еще. В сущности, я никогда в жизни не был настолько свободен, чтобы по-настоящему заняться исследованиями. Не считая путешествия с твоей родней той весной, — добавил он с улыбкой. — Да и тогда я видел только поля и дороги. Я хочу поехать в Корнуолл. Это мой шанс. Кто знает, что ждет нас завтра?

— Ты рассуждаешь, как кандидат в Ньюгейт, — заметил Даффид, нахмурившись. — Который никогда не знает, когда он в следующий раз поест, откуда нагрянет очередная напасть, арестуют его или нет, повесят или отпустят. Пора бы тебе начать думать, как джентльмену.

— Вот именно, — торжествующе подхватил Эймиас. — Если я собираюсь остаться в Англии и изображать из себя джентльмена, неплохо бы иметь представление о стране, в которой живешь. И, — тихо добавил он, — узнать, где твои корни.

— Тебе недостаточно знать, кто ты? — осведомился Даффид.

Эймиас остановился посреди улицы и посмотрел на своего названого брата без привычной иронии в глазах.

— Но я не знаю, кто я. В том-то все и дело. Может, ты не слишком любил своего отца, Даффи, но ты знал его. Кристиан не подозревал, что он наследник графского титула, но ему было отлично известно, кто его отец. Большинство людей знают своих родителей. Ты же сам только что говорил, что человек должен иметь имя. У тебя оно есть. Может, оно не знатное, но оно твое. Понимаешь, я никто. Это первая мысль, которая приходит в голову людям, когда они узнают, что я найденыш. Словно я виноват в том, что не имею ни имени, ни семьи. Так было всегда, где бы мы ни жили: под забором, в тюрьме или в роскошных апартаментах, как сейчас. И ты знаешь, что это правда.

Даффид скорчил гримасу и отвел глаза, уставившись на мостовую.

— Ни к кому не относятся с таким презрением, как к безродному существу, — с горечью произнес Эймиас. — Даже хуже, чем с презрением. Словно я никто. Я хочу быть кем-то, Даффи. Дай мне хотя бы попытаться.

— Не представляю, как я смогу остановить тебя, — буркнул Даффид.

— Я тоже, — согласился Эймиас со своей обычной улыбкой и вытащил из кармана золотые часы. — Но это не значит, что я отправлюсь в Корнуолл прямо сейчас. Вначале нужно уладить кое-какие дела. Как насчет того, чтобы увидеться за обедом у меня?

— Ладно. — Глаза Даффида сузились при виде часов. — Я же видел, как ты вернул их Фэншоу!

— Возможно, — безмятежно отозвался Эймиас. — Но ты не видел, как я позаимствовал их снова, когда обменивался с ним рукопожатием. Он, кстати, тоже. На, верни их ему, — добавил он, вручив часы Даффиду. — Скажи, что нашел их на полу или что-нибудь в этом роде. Он тебе еще спасибо скажет. Вряд ли у этого болвана возникнут какие-либо подозрения. Да не смотри ты на меня так! Я и не думал его грабить — с меня достаточно карточного выигрыша. Просто хотелось убедиться, что я не лишился ловкости рук. Похоже, что нет, — с удовлетворением заметил он. — Ну, пока, увидимся за обедом.

Эймиас коснулся пальцами полей шляпы в прощальном приветствии, изящно взмахнул тростью и зашагал навстречу новому дню.

— Ничего себе, территория, — заметил Даффид, склонившись вместе с Эймиасом над картой, которую они расстелили на столе, после того как слуги убрали грязные тарелки, оставшиеся после обеда. Они находились в уютной гостиной в квартире, которую Эймиас снимал в одном из лучших районов Лондона. Это было типично холостяцкое убежище, опрятное, но без цветов и безделушек, расставленных здесь и там. Картины на стенах изображали лошадей, а в хрустальной пепельнице дымилась сигара, чего не потерпела бы ни одна женщина.

— Ты можешь потратить остаток жизни, блуждая среди этих болот и скал и обследуя побережье, — сказал Даффид, тыкая пальцем в каждое из названных препятствий. — На болотах есть тюрьма, в Дартмуте. Все боялись туда попасть, помнишь? Говорили, будто там даже хуже, чем в Ньюгейте. Настоящий край света. Даже если сбежишь, далеко не уйдешь. — Он обвел кончиком пальца контуры полуострова. — Посередине сплошные болота, на севере и юге рыбацкие деревушки. Побережье скалистое, с пещерами, известными только местным жителям. Говорят, они не брезговали каннибализмом, причем на протяжении веков. Дикие места, прости Господи! — Даффид перекрестился. — Я тут поспрашивал и кое-что узнал, — продолжил он. — Люди там замкнутые, как моллюски, особенно с чужаками. В основном занимаются фермерством и рыбной ловлей. Половина подрабатывает контрабандой. Не представляю, что ты им скажешь. Да и что толку? Они ни с кем не общаются, кроме своих. — Он поднял голубые глаза на Эймиаса. — Брось ты эту затею. Не знать, кто ты и откуда, — еще не самое худшее. Знать порой гораздо хуже.

Эймиас покачал головой, не отрывая глаз от карты.

— У меня предчувствие, Даффи: что-то я там найду. Не знаю, что именно, но, клянусь, у меня мурашки по коже, как в той пьесе про ведьму, которую мы смотрели в «Друри-Лейн» позавчера. — Он рассмеялся, но Даффид даже не улыбнулся. — О, не беспокойся. Я знаю, что шансов маловато, но я из тех, кто всегда готов поставить на карту последнюю монету. Хотя чем я рискую? Несколькими неделями. Не так уж много, чтобы осуществить мечту, как, по-твоему? — Он выпрямился и потянулся, упираясь ладонями в поясницу. — Проведу лето в разъездах, задавая вопросы. Буду писать письма из каждого местечка, которое доведется посетить, так что, если эти каннибалы доберутся до меня, ты будешь знать, где искать мои бренные кости. Надеюсь, я придусь им по вкусу, — добавил он, улыбнувшись.

— Ты слишком беспечно относишься к жизни, вот и попадаешь во всякие передряги, — покачал головой Даффид. — Но если ты отправляешься только на два месяца, так тому и быть. — Он подозрительно прищурился. — Кстати, ты сказал тем олухам, с которым мы резались в карты, что не прочь жениться во время своих странствий.

Это серьезно?

Эймиас рассмеялся:

— Кто знает? Я не собираюсь искать невесту… преднамеренно. Но не стану возражать, если она найдется сама.

Даффид выгнул темную бровь.

— Почему бы и нет? — беспечно произнес Эймиас. — У меня достаточно денег, чтобы купить целое поместье, и, тем не менее, я живу в съемной квартире без горничной и лакея. Я бы вообще обошелся без прислуги, поскольку, как ты знаешь, я способен позаботиться о себе сам, но из старого Джибса получился отличный камердинер — возможно, потому, что мы с ним два сапога пара. Он был надежным другом в прежние времена, а теперь нуждается в работе. Вот и приглядывает за моей одеждой, приносит готовую еду из лавки, поддерживает чистоту в доме. Я не в состоянии заставить себя нанять кого-либо еще, но это было бы только естественно, будь у меня жена, которую нужно содержать на должном уровне.

— Да, но чтобы искать жену в Корнуолле… — покачал головой Даффид. — Не могу поверить, что ты это серьезно. Ты можешь найти невесту здесь, в Лондоне.

— А вот и нет, — возразил Эймиас, снова уставившись на карту. — Я бывший каторжник, человек без роду и племени, к тому же покалеченный. Хромаю, не говоря уже о других «отметинах на теле, напоминающих о прошлом», как выразился однажды наш приемный отец. — Он усмехнулся. — Ни одна девица благородного происхождения даже не взглянет в мою сторону дважды.

— Так я тебе и поверил, — хмыкнул Даффид. — Они только и делают, что пялятся на тебя.

— Возможно, но этим все и кончается. По крайней мере, со стороны порядочных женщин. Я не имею в виду охотниц за приключениями.

— В Лондоне найдутся тысячи других девушек, — упорствовал Даффид.

— Да, но они не могут похвастаться хорошим происхождением и воспитанием, — невозмутимо отозвался Эймиас. — А я намерен жениться именно на такой. Может, в сельской глуши мне повезет больше. Надеюсь, деревенские барышни не настолько разборчивы.

Даффид изумленно уставился на него:

— Ты хочешь жениться на особе выше себя по положению?

— А что в этом такого? — поинтересовался Эймиас. — Мне будет трудновато жениться на ком-то ниже меня. — Он рассмеялся, глядя на ошарашенное лицо Даффида. — Я не рассчитываю, что найдется знатная девушка, которая пожелает выйти за меня замуж. Но дочери почтенных торговцев зачастую ничуть не хуже воспитаны, чем девицы из благородных семейств, однако не предъявляют к женихам столь высоких требований. Я реалист. Что бы я ни узнал о себе, не думаю, что я потерявшийся принц или наследник титула. Такие чудеса случаются только в книгах. — Он поднял руку, останавливая возражения Даффида. — Да-да, Джеффри унаследовал графство, но он всегда знал, что это может случиться, хотя не слишком рассчитывал на подобное развитие событий. У меня другой случай. Даже если я узнаю свое имя, вряд ли оно добавит мне чести, а я хочу, чтобы мои дети преуспели больше, чем я. — Эймиас улыбнулся. — К тому же иметь семью совсем неплохо.

— У тебя есть я, — заявил Даффид. — И Кристиан с графом.

— Знаю и не перестаю благодарить за это судьбу. Но я имею в виду настоящую семью. И хочу, чтобы мои дети ни в чем не нуждались, даже если что-нибудь случится со мной.

— С этим не поспоришь, — вздохнул Даффид. — Ладно, думаю, к рассвету я успею собраться.

— О нет! — встревожился Эймиас. — Ты не одобряешь моих намерений, не желаешь ехать в Корнуолл и не испытываешь особой симпатии к дворянству. Это будет катастрофой для нас обоих. Нет уж, спасибо. Я признателен тебе за предложение, так как понимаю, на какую жертву ты готов пойти, но я прекрасно справлюсь сам. Вернусь в конце лета. Пожелай мне удачи, больше мне ничего не нужно.

— Это и без слов ясно, — кивнул Даффид, протягивая руку. — Но я все-таки скажу. Желаю тебе удачи.

Они обменялись рукопожатием.

— А теперь, — сказал Эймиас, — может, посмотрим, сколько золотых часов я способен выиграть сегодня вечером?

Даффид пожал плечами:

— Почему бы и нет? Они тебе понадобятся в путешествии, чтобы не пропустить момент, когда придет время возвращаться домой.

— Домой? — насмешливо переспросил Эймиас. — Ты полагаешь, что мой дом в Лондоне?

— Если не в Лондоне, то где? — поинтересовался Даффид.

— Вот это, — ответствовал Эймиас, — я и хочу узнать.

Глава 2

Эймиас влюбился в Корнуолл с первого взгляда. Верхом на лошади он ехал вдоль побережья и, куда бы ни поворачивал, повсюду открывались виды, приводившие его в восхищение. Это началось, как только он пересек Тамар и въехал в Корнуолл. И даже раньше. Эймиас был уверен, что предчувствовал этот момент еще до того, как увидел полуостров на карте. Он останавливался в придорожных гостиницах и фермерских домах, а порой спал на сеновалах. Но где бы он ни ночевал, с удобствами или без оных, на сердце у него было легко. Он был по-настоящему очарован.

Высокие зазубренные скалы, пологие зеленые холмы, скалистые обрывистые берега и песчаные пляжи, неожиданно открывающиеся взору путешественника, — все, что видел его глаз, находило отклик в душе Эймиаса. Если уж ему довелось где-то родиться, это было самое подходящее место. И не только потому, что между ним и белокурыми местными жителями имелось несомненное сходство, но и потому, что он ощущал эту землю в своих костях.

Во всяком случае, он на это надеялся.

— Глупо, конечно, думать, будто моя мать отсюда родом, — сказал Эймиас, обращаясь к викарию Сент-Эджита, как обращался к множеству его собратьев после прибытия в Корнуолл. — Но если это и глупость, то вполне безобидная, — добавил он с обаятельной улыбкой. — Просто это то место, где мне хотелось бы иметь родню.

— Это чрезвычайно лестно для нас, мистер Сент-Айвз, — отозвался викарий. — Надеюсь, так оно и есть. Но мне нужно знать ее девичью фамилию, чтобы найти запись в церковной книге. Если она родилась в другом месте, то самое большее, на что мы можем рассчитывать, — это найти хоть какое-то упоминание о ней. Хотя, признаться, я не припомню, чтобы видел имя Сент-Айвз. Вы уверены, что она сочеталась браком не здесь?

— Абсолютно, — честно ответил Эймиас и продолжил, предвосхищая дальнейшие расспросы. — Печально, но я не знал собственного отца, а моя мать умерла совсем молодой. Ни тот, ни другая не имели больших семей. Сестра моего отца, взявшая на себя заботу о сироте, никогда не упоминала девичьей фамилии моей матери. Остается только сожалеть, что моя дорогая тетушка скончалась раньше, чем я стал достаточно взрослым, чтобы интересоваться своими корнями.

Ложь давалась ему легко. Это было испытанное средство, к которому он прибегал и раньше. Эймиас повторял свою историю священникам, хозяевам гостиниц и людям, которых встречал на дорогах после своего прибытия в Корнуолл. Хотя по мере продвижения в глубь полуострова он все чаще слышал вокруг себя непонятное наречие, местные жители были достаточно вежливы, чтобы говорить по-английски с незнакомцем. Несмотря на сильный акцент, Эймиас вскоре научился понимать их речь. У него были способности к языкам, и, располагая временем, он мог быстро освоить большинство диалектов. Здешний своим певучим звучанием напоминал ирландский. Что же касалось священников и владельцев гостиниц, они обычно владели как английским языком, так и местными наречиями.

— Но разве нельзя поискать Эймиасов в регистрационной книге? — не отставал он от старого викария. — А может, вы слышали о каком-нибудь Эймиасе от прихожан? Это не слишком распространенное имя.

Старик покачал головой:

— В том-то все дело. Я обратил бы на него внимание. Записи ведутся с 1560 года. Полагаю, я мог бы просмотреть их снова. Но я почти уверен, что слышал это имя только в старинной балладе. Увы. — Он печально улыбнулся. — Похоже на балладу, вы не находите? Увы, мой Эймиас, увы.

Они в задумчивости помолчали. День стоял погожий, теплый ветерок раскачивал алые головки маков, покрывавших склоны холмов, и ерошил золотистые волосы Эймиаса. Несмотря на обилие цветущих растений, в воздухе пахло морем, которое виднелось в отдалении, мерцая на солнце серебристо-голубыми бликами. Церковный двор, где они стояли, был заполнен могильными камнями, потемневшими от времени и посеченными ветрами, постоянно дувшими с моря.

— Поистине, увы, — произнес Эймиас с удрученной улыбкой. — Прелестная деревенька. Я был бы рад, если бы мои корни происходили отсюда. Что ж, в таком случае мне ничего не остается, как двинуться дальше. Доберусь до Сент-Майклз-Маунт, а оттуда поверну назад, в Лондон, вдоль северного побережья. Хорошо бы побывать в глубине полуострова, если получится, но я чувствую, что принадлежу этим местам. Это ощущение у меня в крови… глупо, не правда ли?

— Нет-нет, — заверил его викарий. — Вполне возможно, что так оно и есть. Я искренне желаю, чтобы ваши поиски увенчались успехом. Вы нашли, где остановиться на ночь?

— Я подумывал о гостинице в вашей деревне, — сказал Эймиас. — Вы рекомендуете остановиться там?

— От всей души, — с жаром отозвался викарий, довольный, что может хоть чем-то посодействовать приятному незнакомцу. — Возможно, в другом месте найдется больше современных удобств, но в «Веселом угре» идеальная чистота, а хозяйка — великолепная кухарка. Все местные мужчины проводят там вечера. Не исключено, что они смогут помочь вам в ваших поисках. В основном это простые рыбаки, но они обитают здесь на протяжении многих поколений и имеют знакомых на всем побережье.

— Отличная мысль, — признал Эймиас, отвесив поклон. — Благодарю вас, вы мне очень помогли.

— Ну что вы, я не сделал ничего особенного, — запротестовал викарий. — Не хотите заглянуть ко мне на рюмочку шерри? Дело идет к вечеру.

— Спасибо, но, думаю, мне следует поспешить, чтобы обеспечить себе ночлег, прежде чем стемнеет.

Старик рассмеялся:

— Если вы опасаетесь, что другие путешественники опередят вас, то напрасно. Нынче здесь не самое оживленное место. Времена меняются. Море меняет берега, а люди — свои пути-дороги. Я прожил здесь не одно десятилетие и ни разу не видел, чтобы гостиница была полна, хотя слышал, что в лучшие годы здесь было непросто снять комнату. Но те времена давно прошли. Нынче корабли заходят в другие порты, а туристы нашли другие достопримечательности. Путешественники, направляющиеся в Сент-Майклз-Маунт, останавливаются теперь в Сент-Мозе или следуют прямиком на побережье, где достаточно гостиниц, чтобы передохнуть, прежде чем двинуться дальше. Боюсь, мы забытая деревушка.

— Тем лучше, — заметил Эймиас. — Вам следует радоваться тишине и покою.

— О, вы так рассуждаете, потому что прибыли из Лондона и здешняя тишина вам в новинку. Немногие из приезжих ценят подобные вещи. Но боюсь, у нас здесь слишком тихо по нынешним временам.

— Только не для меня, — возразил Эймиас и продолжил, словно эта мысль только что пришла ему в голову: — Пожалуй, мне и в самом деле стоит задержаться здесь и пообщаться с местными жителями, вот только… — Он поколебался. — Я заметил, что люди в этих краях не слишком жалуют незнакомцев. — Он поднял затянутую в перчатку руку, останавливая возражения викария. — Я понимаю, что побережье Корнуолла имеет определенную репутацию и таможенники способны на любые уловки, лишь бы вытянуть информацию из ничего не подозревающих людей. Но мне ничего не нужно, кроме сведений о моей пропавшей семье. За меня может поручиться граф Эгремонт, мой приемный отец, — добавил Эймиас после короткой паузы. — Уверяю вас, я не имею никакого отношения к правительству, не считая уплаты налогов.

Кстати, о налогах… Ни на одной бутылке в моих погребах нет штампа таможни. Как и большинство лондонцев, я никогда не интересовался, где мой поставщик берет прекрасное французское вино. Он присылает счет, я оплачиваю его. Если это контрабанда, я так же виновен, как и те, кто доставляет вино в обход таможни. — Поражаясь, что способен нести подобную чушь с самым серьезным видом, Эймиас поспешил продолжить: — А если это преступление, то тюрьма должна быть забита респектабельными господами, включая меня. Мой интерес к здешним краям связан исключительно с прошлым. Но как мне убедить в этом местный люд? Чертовски неприятно обедать в каменном молчании, когда каждый норовит повернуться к тебе спиной. Это не раз случалось, можете мне поверить.

— Да, такое вполне возможно, — вздохнул викарий. — Вы правы. Здешний народ не слишком дружелюбен. Возможно, поэтому у нас так мало приезжих. А что касается контрабанды, то эти времена давно прошли, — поспешно добавил он, оглядываясь по сторонам, словно их кто-то мог услышать, кроме птиц, щебетавших в ветвях деревьев. — Наши мужчины зарабатывают на жизнь рыболовством или фермерством. Но порой, когда рыба не ловится или скверная погода губит урожай, нужда заставляет… — Викарий замолчал, глубоко задумавшись. — А ведь путешественники приносят пользу, — произнес он, размышляя вслух. — Достаточно взглянуть на те места, куда они тянутся толпами. Торговля процветает. Все идет нарасхват, даже раковины и поделки из прибитого к берегу дерева, расписанные названиями городов! Я видел это собственными глазами…

Он бросил оценивающий взгляд на своего собеседника. В касторовой шляпе, облегающем сюртуке, белоснежном галстуке, лайковых перчатках, бриджах из буйволовой кожи и сверкающих сапогах для верховой езды, Эймиас являл собой образчик состоятельного молодого джентльмена. Он стоял, слегка расставив ноги и придерживая локтем трость с золотым набалдашником. Его одежда ничуть не пострадала от многочасовой езды верхом. Даже шкура его лошади сияла здоровым блеском.

— Пожалуй, мне следует послать записку в гостиницу, — сказал викарий, приняв решение, — и поговорить с прихожанами. Я имею некоторое влияние в здешних местах, хотя и редко использую его в делах, не касающихся морали. Впрочем, это как раз такой случай, — пробормотал он, снова обращаясь к себе. — Господь велит нам привечать странников. Ну, а если это поспособствует процветанию деревни, тем лучше. Так я им и скажу. — Он посмотрел на Эймиаса и решительно продолжил: — Не беспокойтесь, мистер Сент-Айвз. Сегодня вечером вам не придется скучать в одиночестве.

Вечером в «Веселом угре» было тесно от местных мужчин, набившихся в общий зал гостиницы. Некоторые явились с подружками. Это были суровые, грубоватые люди, с обветренными загорелыми лицами. 6т жизни на море их кожа задубела и стала почти такой же темной и изрезанной линиями, как древняя стойка бара красного дерева. Их речь была соленой, как ветерок, залетавший через двери и окна, распахнутые настежь, чтобы дать выход дыму от торфяного пламени в очаге.

Джентльмен из Лондона смотрелся на их фоне как белая ворона. Эймиас не только выделялся из толпы, его явно сторонились. Хотя в воздухе висел гул голосов, мало кто счел нужным ответить на его вопросы. Как выяснилось, никто никогда не слышал о его тезке, зато практически каждый мог напеть несколько куплетов старинной баллады. Было очевидно, что, несмотря на распоряжение викария, немногие верили, что он не подослан властями и не имеет корыстных мотивов. Эймиас не мог их винить, понимая, что выглядит как заезжий помещик среди крестьян. Будь он одним из них, то и сам бы не доверился такому, как он.

Эймиас был недоволен собой. Оденься он попроще, то чувствовал бы себя лучше. Пожалуй, стоит переодеться, когда он двинется дальше, чтобы явиться в следующую деревню в менее подозрительном виде. Он размышлял о том, сколько ему еще торчать здесь, прежде чем отправиться на покой, когда к нему обратились с более утонченной речью, чем те, что он слышал до сих пор.

— Мистер Сент-Айвз, — произнес душевный голос, — позвольте представиться. Хьюго Тремеллин, к вашим услугам.

Подняв голову, Эймиас увидел плотного темноволосого мужчину средних лет. Широкий в плечах и груди, с приятным загорелым лицом, он был одет как сельский джентльмен: в свободную куртку и бриджи, с пестрым платком, повязанным вокруг шеи.

— Викарий прислал мне записку с просьбой оказать вам любезный прием. Он также заверил меня, что вы не склонны причинять нам неприятности, — продолжил Тремеллин звучным басом. — Я пришел, чтобы познакомиться с вами. — Он протянул широкую мозолистую ладонь, и они обменялись рукопожатием. Затем новый знакомый отступил на шаг, оглядел Эймиаса с макушки до кончиков сапог и улыбнулся, обнажив крепкие белые зубы. — Он также сообщил нам о вашем деле. Лично я никогда не встречал человека по имени Эймиас. Но моя флотилия ловит рыбу в прибрежных водах отсюда до Ньюквея, а мои парни бывают во всех портах. Я с удовольствием наведу для вас справки.

Эймиас улыбнулся в ответ и подавил вздох. Придется теперь придумывать оправдания для поспешного отъезда. Он не намерен болтаться здесь, ожидая известий от местного сквайра — или кто там этот субъект. Пора отправляться дальше.

— Вообще-то я слышал это имя, — добавил Тремеллин, задумчиво нахмурившись, — но, хоть убей, не могу вспомнить, при каких обстоятельствах.

Эймиас резко выпрямился.

— Знаете что! — оживленно воскликнул его новый знакомый. — Почему бы вам не заглянуть ко мне завтра на ленч? У меня будет время подумать до утра, и мы все обсудим.

— Вы очень добры, — сказал Эймиас.

— Вот и отлично, — с удовлетворением отметил Тремеллин. — Жду вас к двум часам. Поедете по дороге, ведущей к морю. Через две мили увидите каменную сторожку, сохранившуюся с прежних времен. Как доберетесь до нее, сворачивайте вправо, на проселочную дорогу. Наш дом стоит на холме. Большое каменное строение, и ничего вокруг, только небо над головой и море внизу. Найдете?

Эймиас кивнул.

— Значит, в два, — улыбнулся Тремеллин. — А теперь мне пора, а то мои девчонки изведутся, гадая, почему я задержался. У меня очаровательная дочь. Вообще-то у меня в доме две очаровательные девушки, которые будут рады познакомиться с вами, — добавил он, подмигнув. — Видите ли, здесь не часто увидишь новое лицо.

Эймиас натянуто улыбнулся, подавив стон. Две очаровательные девицы! Он знал, что это значит, с точки зрения отца. Парочка жеманниц, способных только глупо хихикать. Ладно, ему приходилось попадать и в худшие ситуации.

— Благодарю вас, — любезно отозвался он. — Я непременно буду. — «И уйду при первой же возможности», — добавил он про себя.

Выехав из гостиницы на следующее утро, Эймиас не питал особых надежд относительно предстоящего визита, но даже этот факт не омрачил его настроения. Подставив лицо солнечным лучам, он миновал старую каменную сторожку и помедлил, любуясь простиравшимся перед ним видом. На горизонте мерцала бескрайняя морская гладь, в небе парили редкие облачка, а воздух так благоухал, что Эймиас принялся напевать себе под нос. Две незамужние девицы не слишком волновали его, невзирая на то, какими провинциальными, уродливыми или глупыми они могли оказаться.

Дом Тремеллина выглядел впечатляюще, хотя Эймиасу приходилось видеть куда более величественные сооружения. Построенный из серого камня, он высился на холме, доминируя над окрестностями. Это был дом состоятельного человека, но не аристократа, и Эймиас расслабился. Он знал, как вести себя в знатных домах, но понимал, что в этом доме ему будет комфортнее. При условии, конечно, что хозяйские дочки не станут досаждать ему своим вниманием. Ясно, что заботливый отец пригласил его ради них. Проблема в том, как, оставаясь вежливым, не пробудить в девицах напрасные надежды.

Эймиас умел обращаться с женщинами. Он мог ухаживать за герцогинями и заигрывать с девицами из низов и делал это с одинаковым успехом. Но он никогда бы не рискнул задержать взгляд на дочери добропорядочного джентльмена, справедливо опасаясь, что окажется у алтаря под дулом пистолета в руках будущего тестя.

Когда Эймиас приблизился к дому, навстречу с громким лаем кинулась свора собак. Работавший в саду старик свистнул, отзывая псов. Приподняв в знак приветствия потрепанную шляпу, он поспешил к конюшне, располагавшейся за домом. Спустя минуту оттуда выскочил паренек и подхватил лошадь гостя под уздцы. Эймиас с любопытством огляделся. Прислуга в таком уединенном месте? У Тремеллина явно водились деньжата. Интересно, откуда? Едва ли от рыболовецкой флотилии. Куда вероятнее, что хозяин разбогател на контрабанде.

Опрятная горничная, встретившая Эймиаса на пороге, приняла у него шляпу и проводила в залитую солнцем гостиную, где его ждал Тремеллин и молодая женщина. Эймиас снова приятно удивился.

Он ожидал увидеть помещение, заставленное полукустарной мебелью, украшенное поделками из ракушек и, возможно, несколькими картинами на беленых стенах. Вместо этого он оказался в элегантной комнате, не уступавшей любой лондонской гостиной. Изящные кресла и диваны сверкали позолотой. Полы покрывали заморские ковры. На обтянутых узорными обоями стенах висели великолепные портреты, изображавшие знатных дам и господ из минувших эпох. Прикинув, сколько все это может стоить, Эймиас проникся еще большим уважением к хозяину дома. Портреты едва ли принадлежали предкам Тремеллина, если только тот не являлся потомком благородных фамилий на континенте. Это были настоящие произведения искусства.

Молодая женщина, поднявшаяся с кресла при его появлении, также оказалась настоящей леди, безупречной во всех отношениях.

— Добро пожаловать, мистер Сент-Айвз, — приветствовал его Тремеллин. — Позвольте представить вам мою дочь, Грейс.

Грейс Тремеллин присела в реверансе. Эймиас поклонился, не отрывая от нее взгляда. Девушка была темноволосой, как отец, но хрупкой и совсем юной. Возможно, слишком юной для него. Эймиасу исполнилось двадцать семь лет, так, по крайней мере, он считал. В любом случае он был уверен, что не перешагнул тридцатилетний рубеж, а девушка выглядела не старше семнадцати. Впрочем, в свете нередко выдают женщин замуж совсем юными — напомнил он себе — особенно когда они расцветают так рано, как эта. Грейс была одета в розовое платье и держалась с прирожденным изяществом. Она подняла на Эймиаса карие глаза, обрамленные длинными ресницами, и улыбнулась. На ее свежих щечках заиграли ямочки, и он вдруг обнаружил, что не сожалеет о своем визите к Тремеллину.

— Грейс, это тот джентльмен, который разыскивает свою семью, — сказал хозяин. — Прошу вас, садитесь, — обратился он к Эймиасу, указывая на кресло. — Я рассказал своим девочкам о вас, сэр, и они преисполнились сочувствием. Здесь, в Корнуолле, мы знаем, что такое семья. Тремеллины живут в этих краях с сотворения мира, и я могу поименно назвать всех своих предков.

Эймиас не мог удержаться от соблазна поймать Тремеллина на слове и не только потому, что люди, хваставшиеся своими семьями, всегда действовали ему на нервы. Опустившись в кресло, он улыбнулся, скрестил ноги и взглянул на портреты.

— Ваша родня, сэр? — поинтересовался он невинным тоном.

— Боже, нет! — рассмеялся Тремеллин. — У моей родни не было ни времени, ни желания позировать художникам, да и денег, чтобы платить за портреты. Они были слишком заняты тем, чтобы удержаться на плаву. Нет, я добился всего сам, мистер Сент-Айвз, и горжусь этим. У этой нарядной публики, — он указал большим пальцем на портреты, висевшие на стене, — имелось достаточно звонкой монеты, чтобы нанять известных художников. Но у их потомков не хватило ума, чтобы сохранить их в семье. В отличие от них я не намерен терять того, что нажил тяжким трудом. И если я трачу деньги, то только с выгодой. Что же касается картин, девочкам они нравятся, а значит, и мне.

— Мне тоже, — сказал Эймиас, проникаясь еще большим уважением к хозяину дома.

Грейс Тремеллин снова продемонстрировала ямочки на щеках.

— У вас такая романтичная история, мистер Сент-Айвз, — произнесла она еле слышно, заставив Эймиаса напрячь слух. — Подумать только! Пытаться найти свою родню по имени! Хотя имя действительно необычное. А имена, как известно, повторяются в семье. Между прочим, я слышала его раньше. От Уилла Пенхолла с «Голубой леди». Он как-то упомянул, что у них в команде есть человек с таким именем. Помнишь, папа?

Эймиас затаил дыхание.

— Пожалуй, — кивнул Тремеллин после короткого раздумья. — Но я не уверен. В любом случае это легко проверить. Сколько вы намерены оставаться в наших краях? — обратился он к Эймиасу.

Эймиас лихорадочно соображал. Грейс Тремеллин улыбалась ему, а ее отец взирал на него благосклонно. Он не был уверен, что Тремеллин помнит, кто упомянул его имя и упомянул ли вообще. Но дом выглядел очаровательно, у хозяина явно водились деньги, семья, хоть и не знатная, имела родословную, незыблемую и основательную, как гранитные скалы, на которых покоился, дом. Да и девушка оказалась прелестной. Могло быть и хуже.

— Пожалуй, мне стоит задержаться, чтобы узнать, как можно больше, — вымолвил он, наконец. — В конце концов, мое время принадлежит только мне.

— Вот как? — спросил Тремеллин с заинтересованным видом. — У вас нет работы, которая требует вашего возвращения?

Эймиас принял оскорбленный вид и ответил, копируя ленивые интонации аристократов:

— Разумеется, нет, сэр. За меня работают мои капиталовложения.

— Мудро, очень мудро, — закивал Тремеллин, а улыбка его дочери стала еще более лучезарной.

Эймиас улыбнулся в ответ. Почему бы и нет? Ему пришлось видеть более красивых, более умных и определенно более сексапильных женщин. Но он созрел для брака, а эта девушка очаровательна, хорошо воспитана и, судя по всему, богата. И потом, видит Бог, ему нравится это место!

— А, вот и ты! — воскликнул Тремеллин, бросив взгляд на дверной проем за спиной Эймиаса. — Сент-Айвз, это наша Эмбер. Эмбер, это джентльмен, о котором я вам рассказывал.

Эймиас повернул голову и, несмотря на весь свой благоприобретенный лоск и врожденную хитрость, не смог произнести ни одного разумного слова. Единственное, что он мог, — это таращиться на молодую женщину, стоявшую в дверях.

Если в Корнуолле он нашел все, что надеялся обрести на своей потерянной родине, Эмбер олицетворяла собой все, что он мечтал увидеть в женщине. Просто до сего мгновения Эймиас об этом не догадывался. Он медленно поднялся на ноги, слишком потрясенный, чтобы сделать что-либо еще, кроме как смотреть на незнакомку.

Она была слишком высокой для женщины, но идеально подходила ему по росту. Вьющиеся волосы, расцвеченные солнцем во все оттенки белокурого, были убраны назад, открывая лицо. И какое лицо! Солнце слегка разрумянило ее безупречную кожу, окрасив щеки в нежно-персиковый цвет. Чистые глаза были широко распахнуты, позволяя любоваться переменчивыми оттенками летнего моря. У нее был прямой нос и полные розовые губы. Роскошная фигура, с высокой грудью и тонкой талией, заставила его ощутить прилив вожделения. Поверх голубого платья, как он с запозданием отметил, был надет белый фартук. Эймиас бросил вопросительный взгляд на хозяина.

— Эмбер[2] — это дар, принесенный нам морем, — сообщил тот, ласково глядя на девушку. — Ее нашли совсем крошкой на берегу после кораблекрушения. Признаться, мы добыли немало сокровищ таким способом, включая янтарь, о котором мне напомнили волосы малышки. Я принес ее домой, и с тех пор они с Грейс как сестры. Правда, теперь, когда Эмбер подросла, она настояла на том, чтобы взять на себя управление домом.

— И нашими жизнями, — добавила Грейс, хихикнув. Эмбер улыбнулась ей и снова перевела взгляд на Эймиаса.

— Я не знала даже своего имени, когда оказалась здесь, — сказала она. — Так что у меня нет ничего, чтобы приступить к поискам родных. Но я бы с радостью помогла вам найти вашу семью, мистер Сент-Айвз. — В ее улыбке светилось понимание. — Мне кажется, это вполне возможно. Здешние края таят много секретов.

— Спасибо, — коротко отозвался Эймиас, чувствуя себя обманутым. Найденыш, без имени и семьи, совсем как он! А ведь она именно то, что ему нужно. Тем хуже для него. Он должен жениться разумно, с выгодой для себя. Так что придется выбросить из головы все мысли об этой девушке. Он делал это раньше, сделает и сейчас. Мужчина, который следует велениям плоти, а не разума, просто дурак. Он бы не прожил так долго, если бы не научился владеть собой. В мире полно желанных женщин. От жены ему нужно нечто другое.

— Я пришла сказать, что ленч готов, — сообщила Эмбер.

Эймиас отвернулся от нее.

— Расскажите мне, пожалуйста, о том другом Эймиасе, — обратился он к дочери Тремеллина.

Глава 3

Эмбер не могла припомнить случая, когда она так злилась. Она думала об этом часами и, наконец, сдалась. Ей нужен свежий воздух. Перестав расхаживать по комнате, она набросила на плечи шаль и спустилась по короткой лестнице в кухню. С подстилки у плиты поднялась старая собака, но Эмбер шикнула на нее, приказав оставаться на месте. Собака снова улеглась, бросив на девушку укоризненный взгляд. Но у Эмбер не было настроения гулять со старым Нессом. Ей хотелось побыть в одиночестве. Подойдя к задней двери, она распахнула ее и шагнула в ночь. И замерла.

У ограды залитого лунным светом сада виднелся темный силуэт мужчины. Он стоял, запрокинув голову к усыпанному звездами небу. В соленом воздухе висел терпкий аромат табака.

— Я так и думал, что ты выйдешь погулять, — невозмутимо произнес Хьюго Тремеллин, вытащив трубку изо рта.

Плечи Эмбер поникли.

— Неужели это так заметно?

— Для меня — да. Парню еще повезло, что ты не стукнула его поварешкой. Достаточно вспомнить, что ты сделала с Джимом Морганом, когда он забросил твою книгу в колодец. Огрела парня ведром по голове.

Эмбер улыбнулась против воли.

— Я была в ужасе, решив, что убила бедного Джима. К счастью, все обошлось. У него только двоилось в глазах пару дней. Но это в прошлом. С тех пор я научилась вести себя как леди. Хотя порой это дается мне нелегко.

— Представляю, — добродушно согласился Хьюго.

— Конечно, он имеет полное право предпочитать Грейс, — сказала Эмбер с нотками отчаяния в голосе. — Как и любой нормальный человек на его месте. Просто…

— …просто у него глаза чуть не выскочили из орбит, когда он увидел тебя. А когда узнал, что ты не моя дочь, тут же превратился в лед, — закончил за нее Тремеллин. — Знаю. Видел.

Эмбер подошла ближе и остановилась рядом с ним.

— Думаете, он охотится за деньгами? — тихо спросила она, глядя на звезды. — Он производит впечатление состоятельного человека.

— Как и полагается охотнику за состоянием, — сказал Тремеллин, пожав плечами. — Но он показался мне стоящим парнем. Может, он не джентльмен по рождению, но человек со средствами. — Он глубоко затянулся и произнес, выдыхая дым: — Я вот что подумал. Вдруг мы интересуем его больше, чем Грейси. Может, он для того и шныряет по окрестностям, чтобы разузнать о наших делах.

Эмбер кивнула.

— Но если ему нужна информация, почему бы не обратиться ко мне? Особенно после того, как он услышал, что мы не родственники. Если его интересует, что здесь творится, почему бы не попытаться найти слабое звено, готовое сообщить ему нужные сведения? И тут появляюсь я — найденыш, взятый в дом из милости, без имени, без семьи. Конечно, я скорее отрежу себе руку, чем скажу хоть слово, которое может быть использовано против кого-нибудь. Но он-то этого не знает.

Тремеллин нахмурился и вытащил трубку изо рта, однако промолчал, и Эмбер продолжила:

— Не думаю, что он таможенник или работает на секретные службы, — сказала она, стараясь говорить небрежным тоном. — Викарий — проницательный человек и не стал бы просить за него, если бы что-нибудь заподозрил. Думаю, все очень просто: этот тип не хочет связываться с безродной сиротой. Возможно, я ему приглянулась поначалу, но он тут же охладел, как только сообразил, что я не член семьи. В жены я не гожусь, а валяться в сене с проезжим незнакомцем не стану.

— Ты помогала на кухне, — сказал Тремеллин. — Может, он решил, что тебя используют как служанку и относятся соответственно?

— Ха! — фыркнула Эмбер. — Вы четко дали ему понять, как обстоят дела, когда стали жаловаться, что я взяла на себя бразды правления в доме. Нет, он ищет невесту и, похоже, выбрал Грейс.

— Невзирая на то, что чуть не съел тебя глазами?

— Грейс, знаете ли, не менее привлекательна, — возразила Эмбер.

— Надеюсь, ты не увлеклась им? — тихо спросил Тремеллин.

— С какой стати? Я совсем не знаю его. — Она пожала плечами. — Хотя, должна признаться, что, когда я вошла в комнату и он уставился на меня с таким видом, словно узнал, мое сердце екнуло.

На лице Тремеллина отразилось беспокойство, и Эмбер поспешно добавила:

— Не потому что влюбилась с первого взгляда! Я всего лишь подумала, что он узнал меня. Я имею в виду внешнее сходство. — Она невесело рассмеялась. — Я всегда надеялась, что у меня есть сестра или что я похожа на свою мать. Говорят, все найденыши об этом мечтают. — Она плотнее запахнула шаль. — Вот и я надеялась. Но когда он услышал, кто я, то потерял всякий интерес. Такое поведение кого угодно приведет в бешенство. Вначале уставился на меня, а потом перестал замечать, словно я служанка, обязанная прислуживать ему за столом.

— А если без шуток? Ты действительно считаешь, что мы относимся к тебе как к служанке?

— Что вы, мистер Тремеллин! — изумленно воскликнула Эмбер, повернувшись к нему лицом. — Я сама решила заняться хозяйством. Вы всегда обращались со мной как с дочерью, с того самого дня, как нашли на берегу. Хотя порой это непросто.

— Непросто? — переспросил он, хмыкнув. Эмбер кивнула:

— Ну да, я ужасный деспот. И не спорьте. Даже Грей-си признает это, хоть и с улыбкой. Но такова Грейси. Всем все прощает. Я старше ее на год или два — так, во всяком случае, считается, — но всегда кудахтала над ней как наседка, с самого первого дня. Все слуги могут подтвердить это. Я взяла ее под свое крыло, как только увидела в колыбельке. Наверное, мне необходимо было кого-то любить. — Она пожала плечами и тихо продолжила: — Все, что у меня было, когда вы нашли меня на берегу, — это промокшая рубашонка на теле и слово «мама» на губах. Единственное слово, которое я могла произнести, да и то не слишком разборчиво. Вы дали мне все: имя, еду, одежду, крышу над головой, образование. Я умею читать и писать ничуть не хуже, чем шить и готовить. У меня нет другой семьи, кроме вас и Грейси. Поэтому я всегда старалась выразить свою признательность, заботясь о ваших удобствах.

— Тебе это удалось.

Эмбер кивнула, польщенная.

— Боюсь, вы получили больше, чем рассчитывали. Я прирожденная хозяйка и ужасная собственница. Вообще-то, — она отвела глаза и уставилась в ночь, — я часто размышляла, может, это из-за моего собственнического отношения к вам обоим вы не женились во второй раз.

Тремеллин изумленно воззрился на девушку.

— Ну, — быстро добавила Эмбер, — помните, как я мучила бедную вдову Стивене в тот раз, когда она явилась к нам на обед? Больше она не приходила.

Они помолчали, размышляя о вдове. Тремеллин еще около года поддерживал с ней близкие отношения, хотя она наотрез отказывалась приближаться к его дому.

— Да уж, ведро рыбьих потрохов, опрокинутое на голову, отвадит кого угодно, — заметил Тремеллин.

Эмбер издала сдавленный смешок. Тремеллин расхохотался, и она присоединилась к нему. Его роман с вдовой закончился много лет назад. С тех пор у него было несколько романтических привязанностей в деревне, которые Эмбер и Грейс старались не замечать.

— Не считая этого случая, — сказал он, — тебе не в чем себя винить. Ты наполнила мой дом смехом, взвалила на себя хозяйственные заботы, как только научилась ходить и разговаривать, ты была настоящим другом и сестрой для Грейс. Я не хотел бы думать, что ты остаешься здесь только потому, что считаешь себя обязанной.

— Я остаюсь здесь, потому что не хочу уезжать, — просто сказала она. — Вы сделали этот дом родным для меня.

— Разве ты не хочешь создать собственную семью? — спросил Тремеллин, взглянув на нее искоса. — Как я заметил, Паско Пайпер уделяет тебе особое внимание.

Эмбер презрительно фыркнула:

— Ха! Он уже давно уделяет мне внимание, но ничего не добился. И не добьется.

— Он привлекательный парень и отличный капитан.

— Да, хотя в последнее время он вылавливает больше бутылок французского вина, чем макрели.

— Как и большинство парней. На море нелегко заработать на жизнь, и, если занятие контрабандой не связано с предательством, кто вправе их осуждать? Или ты думаешь иначе?

Ее глаза расширились.

— Конечно, нет! Я никого не осуждаю. Тремеллин кивнул:

— Как и все мы, кто вынужден жить за счет морского промысла. Мы никогда не имели дело со шпионажем и тому подобными вещами, но свободная торговля — совсем другое дело. Принни[3] обойдется без очередного дворца, который он мог бы построить на отобранные у нас гроши.

— Дело не в том, — сказала Эмбер. — Паско не понимает, что я никогда не стану такой женой, какую он хочет. Да и мне он не подходит. В любом случае я счастлива здесь. Зачем мне уезжать? Если только вы не хотите этого, — поспешно добавила она. — В таком случае я исчезну в ту же секунду.

— А кто будет вести мой дом, и присматривать за Грейси? — шутливо поинтересовался Тремеллин, устремив взгляд на стоявшую рядом девушку. Даже босиком она не уступала ему в росте. Поверх ночной рубашки Эмбер накинула халат и выглядела, как всегда, пристойно, с застегнутыми доверху пуговицами и наброшенной на плечи шалью. Но ни один мужчина не смог бы забыть изящные формы, скрывавшиеся под ее одеждой. Она заплела на ночь косу, и ее янтарные волосы мягко поблескивали в свете луны. В призрачном сиянии ночного светила кожа Эмбер казалась необыкновенно чистой, а голубые глаза, затененные густыми ресницами, — бездонными и загадочными, что им было совершенно несвойственно при дневном освещении.

— Но если ты когда-нибудь захочешь уехать, — медленно произнес Тремеллин, — не думай, что ты в долгу перед нами. Ты сполна за все расплатилась.

— Это невозможно, — возразила Эмбер, покачав головой. — Когда я думаю об уготованной мне судьбе… Безымянная кроха, блуждающая по берегу после кораблекрушения, без единого свидетельства, которое могло бы пролить свет на то, кто она или откуда. Меня ожидал работный дом, если не что-нибудь похуже.

Она помедлила в нерешительности. Это был необычный разговор, спокойный и непринужденный. Они были одни ночью и разговаривали как равные. Нельзя сказать, чтобы Тремеллин был недосягаем в другое время. Щедрый и снисходительный, он всегда относился к ней как к собственной дочери. Однако для девочек он был скорее судьей или наставником, чем товарищем. А этой ночью они беседовали, словно двое старых друзей. Эмбер ликовала.

Ее чувства к опекуну не ограничивались благодарностью, она любила и уважала Хьюго Тремеллина. Как, впрочем, и большинство местных жителей. Он был душой компании, собиравшейся по вечерам в гостинице, а мужчины, плававшие на его маленькой флотилии, считали его строгим, но справедливым хозяином. Склонный к полноте — за что Грейс постоянно поддразнивала отца, — с грубоватым обветренным лицом, Тремеллин не был красавцем, однако пользовался успехом у местных женщин. Он считался неплохой партией, но так и не женился во второй раз, предпочитая ни к чему не обязывающие отношения с доступными вдовушками или женщинами, которые были не прочь заработать лишнюю копейку, оказывая интимные услуги.

Он был снисходительным отцом для своей дочери и Эмбер, предоставляя воспитание девочек нянькам и горничным, а потом гувернанткам, научившим их читать, писать и разговаривать, как леди.

Но этим вечером, стоя в залитом лунным светом дворе, они разговаривали на равных. Возможно, потому, что Тремеллин видел, как задел его питомицу холодный прием, оказанный ей Эймиасом Сент-Айвзом. Эмбер пыталась скрыть интерес, мгновенно вспыхнувший у нее к импозантному незнакомцу, а затем боль от обиды, когда он отвернулся от нее. Однако Хьюго Тремеллин заметил и то и другое. Она была тронута его сочувствием и испытывала гордость от сознания, что он относится к ней как к взрослой.

И тут — возможно, из-за необычности столь доверительного разговора с человеком, которого она привыкла считать своим отцом, и потому, что ночь стирала многие грани — у Эмбер хватило духа сказать ему то, что она всегда хотела сказать, но не смела.

— Жаль, что я никогда не видела вашу жену, — тихо сказала она, — но в определенном смысле я рада, что вы настолько тосковали по ней, что решились взять меня, чтобы составить компанию Грейс, хоть она и была тогда совсем младенцем. Наверное, это очень плохо с моей стороны. Но мне не хочется даже думать о том, как сложилась бы моя судьба, если бы не вы.

— Ну и нечего думать об этом. И благодарить меня тоже не стоит. Итак, — решительно сказал Тремеллин, — что нам делать с молодым человеком? Следует ли мне поощрять его ухаживания за Грейс?

Эмбер было приятно, что он интересуется ее мнением; хотя сам вопрос причинил ей боль.

— Пусть все идет своим чередом. Никогда не узнаешь, что у тебя на крючке, не вытащив леску. — Тремеллин улыбнулся, услышав рыбацкую поговорку, как она и надеялась. — И потом, не стоит забывать, что Грейс не только добра, но и умна. Если он мошенник, она живо выведет его на чистую воду.

— А если не мошенник? — небрежно поинтересовался Тремеллин, пристально наблюдая за девушкой.

Она снова пожала плечами:

— Тогда будем считать, что появился еще один претендент на ее руку.

«И мне придется с тоской наблюдать за этим, — добавила она про себя, ощущая пустоту внутри. — Ну и пусть. В этом нет ничего нового».

Они постояли еще немного, глядя на круговорот звезд наверху, пока ночная сырость не напомнила им, что пора ложиться. Пожелав опекуну спокойной ночи, Эмбер вернулась к себе в комнату. На душе у нее стало легче, но в голове по-прежнему роились беспокойные мысли.

Тремеллин проводил девушку взглядом и еще долго смотрел ей вслед, когда она исчезла.

— О чем вы так долго разговаривали? — с любопытством спросила Грейс, когда Эмбер проскользнула в свою комнату и притворила за собой дверь.

Она сидела на постели Эмбер, уютно устроившись под одеялом.

Хмыкнув, Эмбер скинула халат и забралась на свою сторону постели.

— Кошмары замучили? — поинтересовалась она, зевая и натягивая на себя одеяло.

— Нет, просто слишком взволнована, чтобы спать.

Эмбер улыбнулась. Тремеллин был достаточно богат, чтобы у девочек были собственные спальни и кровати. Но Грейс, едва научившись ходить, завела привычку перебираться среди ночи в постель к Эмбер — чтобы переждать грозу, рассказать страшный сон, пожаловаться на сложный урок или наказание либо просто поболтать о предстоящих событиях или минувшем дне.

Сдвинув головы на подушках, они приглушенно переговаривались. Тремеллин, не раз, застававший их за этим занятием, улыбался и называл своими розами, белой и красной. Грейс была темноволосой, как отец, но хорошенькой, как ее покойная мать, с прямыми черными, как смоль волосами и темными глазами. Несмотря на цыганскую внешность, Грейс отличалась кротким нравом и любила проводить время за вышиванием в гостиной или в саду.

Зато Эмбер была импульсивной, склонной к перепадам настроения и необузданной, как цыганка, несмотря на аристократический цвет лица и янтарные волосы. Впрочем, волосы давно выгорели на солнце, окрасившись в золотистые тона, и только постоянные замечания Грейс спасали бледную кожу Эмбер от загара. Она прекрасно ездила на лошади, но предпочитала бродить по берегу, отыскивая принесенные морем сокровища. Грейс уверяла, что она ищет следы своей потерянной семьи, и, возможно, была права.

Обе обожали книги, где рассказывалось о приключениях, и грезили о мире, который простирался за порогом их дома. Но если Грейс была вполне счастлива, довольствуясь мечтами, Эмбер хотелось большего, возможно, потому, что Грейс знала, где ее корни.

— Правда он красивый? — сказала Грейс, когда Эмбер задула лампу.

Можно было не спрашивать, кого она имеет в виду. Новые лица редко появлялись в здешних местах.

— Скорее привлекательный. Это не одно и то же. Грейс фыркнула.

— В таком случае я предпочитаю привлекательных. Взять хотя бы Элиаса Ингрема. Красавчик, а такой зануда и маменькин сынок, что даже смотреть на него тошно.

— Да, — согласилась Эмбер. — Эймиас Сент-Айвз — не маменькин сынок. Между прочим, он ищет жену.

Грейс молчала так долго, что Эмбер повернулась на бок, решив, что подружка заснула.

— Это было ужасно, — произнесла, наконец, Грейс. — То, как он вначале уставился на тебя, а потом, когда узнал, кто ты, ни разу не взглянул. Господи, какое у него было лицо, когда он тебя увидел! Даже я ощутила слабость в животе, а ведь он смотрел не на меня. По-твоему, он так переменился, потому что принял тебя за служанку? Хоть папа и пытался уверить его в обратном.

— По-моему, он не желает иметь со мной ничего общего. Как будто он мне нужен! — заявила Эмбер, притворно зевнув в надежде, что Грейс оставит эту тему.

Но ей никогда не удавалось скрыть свое настроение от Грейс.

— Эмбер? Если он намерен за мной ухаживать… может, мне следует отказать ему? Я никогда не стану поощрять мужчину, который интересует тебя. Помнишь Тома Дженнингса? Я знала, что он тебе немножко нравится, и не стала с ним встречаться. И посмотри теперь на бедную Бланш Дженнингс! Мне повезло, что я послушалась своего сердца. Он оказался никуда не годным мужем для нее.

— Но он мог стать отличным мужем для тебя, — возразила Эмбер недовольным тоном. — Никогда больше не делай таких глупостей. Мы с тобой разные, как и наши судьбы.

«Вот почему я больше никогда не допущу, чтобы ты узнала, как я отношусь к мужчине, — думала Эмбер. — Каждый из них выберет тебя, даже если вначале обратит внимание на меня. В здешних краях не женятся на женщинах без роду, без племени. Если ты и дальше будешь считаться с моими чувствами, то останешься без поклонников. Хватит с нас истории с Томом. Правда, есть такие, кто не прочь приударить за мной, не предлагая руки и сердца, но о них я не стану тебе рассказывать. А твоему отцу тем более, потому что он не просто рассердится. Он их убьет».

— Все это чепуха, — сказала она вслух более резко, чем собиралась.

— Значит, ты не возражаешь? — спросила Грейс. — Я вовсе не хочу сказать, что мистер Сент-Айвз намерен ухаживать за мной! Насколько нам известно, он уже завтра может отправиться дальше на поиски своей семьи. Хотя, признаться, мне непонятна подобная одержимость собственным именем. Но если он останется и снова навестит нас…

— Разумеется, ты примешь его, — рассудительно сказала Эмбер. — Как иначе ты узнаешь, нравится он тебе или нет? Конечно, у тебя больше поклонников, чем волос на голове, но замужество — это навсегда. Нет ничего зазорного в том, что ты не спешишь с выбором.

— Можно подумать, что у тебя нет поклонников, — заметила Грейс. — Папа сказал, что если Паско станет слишком назойливым, надо будет охладить его ушатом воды. А Паско такой красавчик! И умница. Папа говорит, что к тридцати годам у него будет собственная флотилия. Вот почему ему нет никакого дела, Тремеллин ты или нет. Онне нуждается в деньгах. Папа, конечно, позаботится о твоем приданом, — поспешно добавила она, — но ведь Паско этого не знает. Ему нравишься ты сама. Ни одна девушка не удостаивалась таких знаков внимания с его стороны, во всяком случае, порядочная. И он не отступается, как бы холодно ты ни держалась и что бы ни говорила его мать.

«Ну да, если меня не сживет со света его мамаша, то доконает сам Паско», — с тоской подумала Эмбер, но вслух сказала:

— Я не спешу замуж и определенно не собираюсь выходить за Паско. Если, конечно, я вам не надоела.

Грейс подскочила на постели, протестуя. Эмбер улыбнулась в темноте. Похоже, ей удалось сменить тему. Достаточно скверно, что ей придется наблюдать, как Эймиас Сент-Айвз ухаживает за ее дорогой подругой, но обсуждать это заранее просто невыносимо.

— Знаю-знаю, Грейси. Я могу оставаться здесь хоть до ста лет, — проворчала она, наконец, укладываясь на подушку. — А теперь, может, ты успокоишься и дашь мне поспать?

Но еще долго, после того как мирное дыхание Грейс возвестило, что та спит, Эмбер лежала без сна. Она пыталась уверить себя, что справится с собой, наблюдая, как Эймиас Сент-Айвз бросает страстные взгляды на Грейс, как его затянутая в перчатку рука поддерживает ее под локоток, как его белокурая голова склоняется к темноволосой головке Грейс, чтобы не пропустить ни единого словечка, когда они прогуливаются по саду. Если понадобится, она будет вести себя так, будто она в восторге от происходящего.

Она и раньше делала это ради Грейс. И теперь сделает все, что в ее силах, для людей, которых любит.

Глава 4

Даже в солнечный день цвет лица Грейс Тремеллин казался чистым и свежим, как лепестки камелии. Черные волосы были убраны назад и перехвачены лентой на затылке, открывая изящные ушки с перламутровыми серьгами. Шею украшала камея, подвешенная на серебряной цепочке. Одетая в белое платье с пышными рукавами, она сидела рядом с Эймиасом на сиденье нанятой коляски и вертела в руках зонтик, как настоящая лондонская барышня. Эймиас был доволен.

Во всяком случае, пока не бросал взгляд на заднее сиденье.

— Как я понял, — сказал он, улыбаясь Грейс Тремеллин, — мы можем прокатиться вдоль берега, но не дальше того поворота. — Он указал хлыстом вдаль, поверх голов у пряжки.

Девушка потупилась.

— До него еще далеко. Эймиас склонился к ее уху.

— Увы, недостаточно, — вкрадчиво произнес он, понизив голос.

Грейс вскинула на него озадаченный взгляд. Эймиас ощутил легкое покалывание на затылке.

— В таком случае, — продолжил он, как ни в чем не бывало, — нам придется повернуть назад, хотя мистрис Эмбер, любезно согласившаяся составить нам компанию, не допустит, чтобы я преступил правила приличий или хоть на фут вышел за границы, установленные вашим отцом.

— О да, — хихикнула Грейс, отвернувшись. Сзади не донеслось ни звука.

— Право, даже королеву не оберегают так тщательно, — заметил Эймиас. — Не то чтобы я возражал, просто любопытно: ваш отец всегда так бдителен? Или все дело в том, что я приезжий?

Отвернутое личико Грейс залилось румянцем.

— Просто он недостаточно вас знает, сэр, — тихо отозвалась она.

Эймиас кивнул:

— Пожалуй. — Он взялся за вожжи и тронулся с места. — Что ж, придется это исправить, не так ли?

Грейс повернулась к нему лицом, впервые за все утро.

— Вы намерены задержаться здесь? — поинтересовалась она, проявив больше оживления, чем до сих пор.

— Признаться, я не собирался задерживаться здесь надолго, — сказал он, глядя в ее темные глаза. — Но я обнаружил здесь слишком красивые виды, чтобы уехать.

Глаза Грейс расширились, затем она смущенно потупилась и отвернулась, залившись румянцем.

Эймиас поразился подобной реакции. Он только начал ухаживать, собственно, это было даже не ухаживание, а разведка, сочетавшая в себе тонкий баланс: реплики, которые вполне могли сойти за невинные, пламенные взгляды, придававшие им другой смысл. Достаточно, чтобы возбудить интерес, но недостаточно, что бы пробудить надежды, которые он не может оправдать.

В конце концов, они едва знакомы. Ее робость может исчезнуть, как только они скроются за поворотом. Не исключено, что именно поэтому Тремеллин запретил им удаляться от дома. Эймиас вздохнул. Он должен убедиться, что она годится ему в жены, но не собирается спешить. Пока еще он ничего никому не предлагал, не говоря уже о руке и сердце.

Грейс молчала, уставившись перед собой, а молчание на заднем сиденье становилось оглушительным. Эймиас поспешил исправить положение.

— Что ж, вашего отца можно понять, — задушевно сказал он. — Он знает обо мне и моих намерениях только с моих слов.

Поскольку это была правда, Эймиас почувствовал твердую почву под ногами. Он всегда старался говорить правду. Ложь легко забыть, да и зачем лгать, когда можно творчески подойти к правде. В суде такой подход не имел бы успеха, но с женщинами обычно срабатывал. Разница в том, что женщины, как усвоил Эймиас, хотят верить.

Он надеялся, что Грейс Тремеллин поверит ему. В конце концов, она дочь джентльмена, пусть даже этот джентльмен незнатен и властвует всего лишь в крохотной деревеньке на берегу моря. Но много ли у него шансов познакомиться с настоящей леди? Да и Корнуолл начал проникать в его сердце.

Жаль только, что она такая робкая. Эймиас попытался придумать невинный вопрос, чтобы разговорить Грейс. Должен же он знать, что ее интересует. Неплохо, конечно, иметь хорошенькую жену, но он не может жениться на недалекой женщине. Брак — это надолго, и ему совсем не светит искать удовольствий на стороне. Эймиас никогда не видел долгих счастливых браков, но хотел бы верить, что они существуют. Даже любовниц он предпочитал остроумных, полагая, что непринужденная атмосфера — немаловажная часть занятий любовью.

Они ехали в молчании, пока не миновали старую каменную сторожку возле поворота на главную дорогу.

— Кто-нибудь живет здесь? — поинтересовался Эймиас.

— Нет, — ответила Грейс. — Мы любили играть здесь в детстве. Помнишь, Эмбер?

— Конечно, — отозвалась Эмбер с заднего сиденья. От звуков ее грудного голоса на затылке Эймиаса шевельнулись волосы. У нее был колдовской голос: бархатистый, чувственный и в то же время сильный и чистый. Он не видел Эмбер, но не мог игнорировать ее присутствие. Проклятие! Он должен ухаживать за ее сестрой… впрочем, будь Грейс ее сестрой, он бы ухаживал сейчас за Эмбер.

Эймиас подавил вздох.

Ничего не поделаешь, придется игнорировать это сокровище, найденное Тремеллином на морском берегу, или отказаться от мысли ухаживать за Грейс. Эймиаса так и тянуло взглянуть на Эмбер, но он сдерживался. Не стоит пробуждать напрасные надежды. Ни у нее, ни у него.

Он снова заговорил с Грейс.

— Ваш отец не сдает сторожку в аренду? Странно. Он не похож на человека, который упустит шанс заработать честную копейку.

— Он не хочет, чтобы на его земле поселились чужаки и совали нос в его дела, — отозвалась Грейс и, опустив голову, шепотом добавила: — А еще он говорит, что его будущим внукам нужен простор.

Она просто маленькая дурочка, с сожалением подумал Эймиас, глядя на солнечные блики, игравшие на ее иссиня-черных волосах. Подумать только, не может говорить о внуках для своего отца, не смущаясь! Эймиас ценил невинность, сочувствовал застенчивости, но терпеть не мог робости. Робких съедают первыми. Он нередко видел это в прошлом — да и сам был не прочь поживиться за их счет, — но не хотел наблюдать в будущем.

Да, он намерен жениться с выгодой, но это должен быть счастливый брак. Так что, похоже, эта очаровательная малышка не для него, а он — не для нее.

Когда он приехал с визитом, Грейс едва поддерживала разговор, но Эймиас надеялся, что, когда она окажется вдали от любящего взгляда отца, ее индивидуальность проявится. Но возможно, проявляться просто нечему.

Правда, он привык иметь дело с женщинами, не отличавшимися скромностью. Даже светские дамы, с которыми Эймиас вел более чем утонченные беседы, после того как разбогател и вернулся в Лондон, не обладали этим достоинством. В любом случае, кем бы они ни были, аристократками или простолюдинками, Эймиас предпочитал женщин, которым есть что сказать. Дочери Тремеллина явно было нечего сказать, даже когда она говорила.

Но погода стояла прекрасная, перед ними поблескивало на солнце море. И Эймиас решил, что постарается сделать эту прогулку приятной для девушки, даже если она не подходит ему в качестве жены.

— Да и Эмбер нужно место, где она могла бы читать, — щебетала между тем Грейс. — Когда она дома, то всегда находится работа, которую нужно срочно сделать. Она говорит, что может расслабиться, только когда уходит из дома. Сторожка хоть и старая, но прочная, несмотря на то, что там никто не живет. И потом, лучше уж расположиться в кресле, чем на траве, влажной от росы. Там есть камин, который можно зажечь, когда идет дождь или опускается туман. — Она повернула голову. — Правда, Эмбер?

— Да, — неохотно отозвалась Эмбер, явно не горевшая желанием принимать участие в разговоре.

Но Грейс не собиралась оставлять ее в покое.

— Видите ли, Эмбер ведет наши учетные книги, — сообщила она Эймиасу. — Она так тщательно следит за счетами, что никто не рискует обмануть нас даже на пенни. Она так хорошо управляется с хозяйством, что нам не нужна домоправительница, хотя папа настоял на том, чтобы нанять кухарку и горничных, чтобы у Эмбер оставалось свободное время.

— Скорее для того, чтобы не есть мою овсянку или жаркое, — фыркнула Эмбер, но, видимо, вспомнив о своей роли дуэньи, прикусила язык и больше не вымолвила ни слова.

Молчание затянулось, и Эймиас вопреки своим благим намерениям вынужден был втянуть ее в разговор.

— И какими еще блюдами вы потчевали мистера Тремеллина, мисс Эмбер? — поинтересовался он, сосредоточенно глядя вперед, словно послушная лошадка, резво катившая коляску по ровной и пустой дороге, требовала пристального внимания.

— Яблочными пирогами, — огрызнулась Эмбер. — Но по этой части у нас мастерица — Грейс. Почему бы тебе не рассказать мистеру Сент-Айвзу про выпечку, которую ты готовила для церковной ярмарки, Грейс?

— Про мои булочки или печенье? — уточнила та.

— Про то и другое, — терпеливо сказала Эмбер.

— Вообще-то некоторые считают, что выпечка у миссис Пенроуз лучше, — сообщила Грейс.

Эймиас готов был поклясться, что слышал, как Эмбер испустила раздраженный вздох, достаточно громкий, чтобы перекрыть стук колес и отдаленный шум прибоя, разбивавшегося о прибрежные скалы.

— Ничего подобного, ничуть не лучше, чем у тебя, — заявила она.

Грейс радостно защебетала, рассказывая, чем ее рецепты отличаются от знаменитых рецептов миссис Пенроуз и еще дюжины других женщин, о которых Эймиас никогда не слышал и не желал слышать.

Девушка — решил он, слушая вполуха оживленный рассказ Грейс о том, как можно испортить булочку, положив в тесто слишком много сахара, — вовсе не глупа. Просто она очень молода и, очевидно, не воспринимает его как мужчину. А, следовательно, нечего и думать о том, чтобы связать с ней жизнь. Что ж. Эймиас мысленно пожал плечами. Есть и другие деревни. Его поиски только начались.

Он окинул взглядом открывавшийся перед ним вид. Море казалось бескрайним, как его свобода. И пустым, не считая корабля, появившегося из-за горизонта и следовавшего курсом, параллельным берегу. Эймиас напрягся. Затем расслабился, напомнив себе, что ему не нужно подниматься на борт. Слава Богу, больше не придется испытывать на прочность собственную храбрость и изображать самообладание, которого он не чувствовал, ступая на палубу корабля. Больше ему не придется спать с открытыми глазами, борясь с кошмарами, навеянными глухими ударами волн о борта. Больше его не будет мутить — не от качки, а от тошнотворного ощущения, что он попался в ловушку, окруженную со всех сторон морем. Все это в прошлом.

Позволив беззаботной болтовне Грейс омывать его, словно теплое весеннее солнышко, Эймиас созерцал далекий горизонт, наслаждаясь, если не компанией, то великолепным видом.

За ним, однако, пристально наблюдали. Эмбер честно пыталась смотреть на море, но взгляд ее постоянно возвращался к мужчине, сидевшему перед ней. В конце концов, море она видит каждый день, а вот шанс увидеть кого-нибудь, похожего на Эймиаса Сент-Айвза, представляется нечасто. Впрочем, она к этому не стремилась, во всяком случае, не сегодня утром. Но Грейс упросила ее составить им компанию, когда Сент-Айвз прислал записку с приглашением на прогулку. Да и мистера Тремеллина удивила настойчивость, с которой Эмбер пыталась отказаться. Вот почему она оказалась здесь.

Грейс нуждалась в компаньонке, так что у Эмбер, в сущности, не было выбора, что бы она ни чувствовала. Хорошо хоть, что ей не пришлось сидеть к нему лицом. Эмбер пристроилась позади парочки, собираясь играть роль наблюдателя. Этакой безмолвной тени.

И вот теперь она созерцала затылок Эймиаса Сент-Айвза и досадовала, что не может отвести от него глаз.

Его голову венчала высокая касторовая шляпа. Мало кто в деревне надевал такие шляпы даже на похороны. Эта мысль заставила Эмбер улыбнуться. Да, не самый подходящий головной убор для рыбной ловли! Она не смогла сдержать смешка, представив себе корнуоллских рыбаков, выходящих каждое утро в море в цилиндрах.

— Ты что-то сказала? — спросила Грейс, обернувшись.

— Нет, я просто кашлянула, — солгала Эмбер. Сент-Айвз тоже повернул голову с таким видом, словно не прочь развлечься. Что ж, его можно понять. Неужели Грейс не могла выбрать другую тему для разговора? Она его уморит своими рецептами. Впрочем, Эмбер догадывалась, что разговорчивость Грейс вызвана трепетом, который внушал ей их новый знакомый. А когда Грейс нервничала, она начинала трещать как сорока.

Эймиас снова уставился вперед, а Грейс вернулась к перечислению рецептов глазури и помадок, так что Эмбер могла продолжить изучение их спутника. Этим утром он надел синий сюртук отличного покроя и серые бриджи. Его густые волосы, хоть и подстриженные по моде, были чуточку длинноваты и падали на высокий воротничок и белый галстук.

Он сказал, что предпочитает путешествовать без камердинера, но вряд ли этим объяснялась некоторая небрежность в его облике. Очевидно, он принадлежал к числу мужчин, которые ценят удобство больше, чем моду. В любом случае он был одет лучше, чем кто-либо из мужчин, которых ей приходилось видеть вне страниц мужских журналов, которые мистер Тремеллин иногда привозил домой.

Да и пахло от него замечательно. Ветерок то и дело доносил до Эмбер благоухание сандала. Большинство знакомых ей мужчин пахли как обычные работяги: потом, дымом, морской солью, влажным деревом и, конечно, рыбой. От мистера Тремеллина пахло трубочным табаком и мылом.

Говорил Сент-Айвз, как, по ее представлениям, полагалось говорить истинному джентльмену: с ленивыми нотками в голосе, словно его ничто не волнует. Собственно, вся его повадка была неспешной, даже томной, не считая цепкого взгляда голубых глаз. У него был восхитительный рот — выразительный, с полной нижней губой, который выглядел бы женственным, если бы не твердые черты лица и сломанный нос.

Эмбер была рада, что сидит у него за спиной. Достаточно того, что она видит контур его загорелой щеки, сильные руки в лайковых перчатках, сжимающие вожжи, начищенный до блеска сапог, стоящий на дощатом полу коляски, и мускулистое бюро, обтянутое бриджами.

Странно, что у мужчины, который хромает, такие сильные ноги…

Эмбер резко выпрямилась, словно ее кольнули в бок шпилькой.

— Эмбер? — окликнула ее Грейс, обернувшись снова. — С тобой все в порядке?

— Да, конечно. Оса пристала, — соврала Эмбер и принялась отмахиваться, повторяя про себя, как заклинание: «Он не для меня, он не для меня».

Эймиас Сент-Айвз предназначен для Грейс, но если та и дальше будет вести себя подобным образом, он решит, что Грейс — дурочка и зануда. Пора вмешаться в это дело. Придется сыграть роль свахи, по крайней мере постараться выяснить, подходят ли они друг другу. Эмбер набрала в грудь воздуха. Конечно, это последнее, чего ей хочется, но не может же она пренебречь своим долгом.

— Расскажите нам, мистер Сент-Айвз, — начала она, — что вы думаете о нашей деревне?

«Вот как это делается, — мысленно сказала она Грейс. — Пусть говорит о себе и своих ощущениях».

Сент-Айвз принялся расхваливать окрестные виды, их прелестную деревушку и местных жителей.

— Вы постоянно живете в Лондоне? — поинтересовалась Эмбер, как только он остановился, чтобы перевести дыхание.

— О нет, я только недавно вернулся из-за границы, — сообщил он.

— И где же вы были? — нерешительно спросила Грейс, украдкой взглянув на Эмбер, которая кивнула ей в ответ.

— В деловой поездке, — ответил он и принялся рассказывать, что происходит во Франции теперь, когда Наполеон отправлен в ссылку.

Подобные истории они уже слышали от знакомых мужчин. Многие из них совершали рейсы во Францию и охотно рассказывали, как страна восстанавливается после войны, не упоминая о товарах, которые они доставляли оттуда в Англию.

— А до этого я посетил Испанию, — продолжил Эймиас, чувствуя, что ему не удалось завладеть вниманием слушательниц. — А также Италию, Португалию и даже… — он криво улыбнулся, — побывал в Австралии.

— Не может быть! Расскажите нам об этом, — воскликнула Грейс.

Эмбер удивленно моргнула и спросила:

— Зачем?

— По делам, разумеется, — ответил ей Эймиас. — По делам его величества, — добавил он все с той же странной улыбкой на губах.

Не жалея красок, он описал дикую пустынную местность, зимы, больше походившие на английское лето, и необычных зверей, которых ему довелось увидеть. Эмбер проявила заинтересованность, и Эймиас рассказал о сумчатых животных и зеленых птичках, способных подражать человеческой речи.

Остановив коляску перед запретным поворотом, рядом с каменистым участком берега, Эймиас спустился на землю и предложил руку Грейс.

— Дальше ехать нельзя, но, думаю, ничего страшного не случится, если мы пройдемся вдоль пляжа? — спросил он, глядя на Эмбер. Грейс тоже посмотрела на подругу.

Эмбер кивнула. Грейс приняла его руку и спустилась вниз. Затем Эймиас предложил руку Эмбер. Она выбралась из коляски, не глядя на него.

Они двинулись по плоскому каменистому отрогу, полого спускавшемуся к воде. Эмбер чувствовала себя исключительно глупо, уныло шагая следом за ними. Рядом с миниатюрной, изящной Грейс Эймиас казался особенно высоким и мужественным. Они составили бы красивую пару, если бы у Грейс хватило ума вести себя иначе. Вместо того чтобы опираться на сильную руку своего спутника, трепетать ресницами, когда его золотистая голова склонялась к ней, и рассыпаться в благодарностях — Эймиас поддержал ее, ловко предотвратив падение, когда она споткнулась о камень, Грейс шарахалась от него и всячески избегала прикосновений. Судя по тому, как обстояли дела, они совершенно не подходил и друг другу.

Погруженная в эти безрадостные мысли, Эмбер поскользнулась на мокром камне, обнажившемся во время отлива. Она попыталась удержаться на ногах, но подвернула ногу и упала, приземлившись на четвереньки. Лодыжка болезненно пульсировала, колени и содранные ладони саднило, а юбка задралась вверх, нанеся жестокий удар ее гордости.

Сильные руки подняли ее и легко поставили на ноги. — Вы не поранились? — спросил Эймиас.

— Нет! — буркнула Эмбер сквозь сердитые слезы. — Вот угораздило! — бормотала она, охваченная смущением и раздосадованная собственной неловкостью. — Извините.

Отряхнув юбки, она попыталась ступить на больную ногу и покачнулась.

— О, черт! — Она стиснула зубы и мысленно выругалась, пытаясь справиться с болью.

Эймиас подхватил ее на руки и зашагал к коляске, Грейс семенила рядом. Сгорая от стыда, Эмбер сдерживала слезы и старалась не думать о том, как чудесно она себя чувствует, находясь в этих сильных руках.

Эймиас посадил ее на заднее сиденье, взял ее ногу в руки и снял с нее туфельку.

— Можете пошевелить ступней? — спросил он. Эмбер стиснула зубы и сделала несколько движений.

Нога болела, но уже не так, как в первый момент. Она облегченно вздохнула:

— Ничего не сломано.

Юбка задралась, обнажив ободранное колено, из которого начала сочиться кровь. Ладони пребывали в таком же плачевном состоянии.

— Бедная Эмбер, ты вся исцарапана! — воскликнула Грейс.

— Ничего, заживет. Моя гордость пострадала больше, — отозвалась Эмбер с удрученной улыбкой. — Спасибо, — добавила она, не глядя на Сент-Айвза.

— Не стоит благодарности, — произнес он прохладным тоном. — Пожалуй, нам следует вернуться домой, и поскорей.

Не спрашивая, он взял Грейс за талию и посадил на сиденье, затем легко запрыгнул сам, развернул коляску и направил лошадь назад по дороге.

Все хранили молчание.

Эмбер страдала от боли и смущения.

Грейс беспокоилась за свою названую сестру.

А Эймиас пытался не думать об Эмбер. Он поддерживал скучную беседу с Грейс, когда услышал возглас и обернулся, чтобы посмотреть, что случилось. Он сразу же понял, что Эмбер не особенно пострадала. Однако, увидев ее в весьма пикантной позе, испытал чувства, далекие от благородных.

Эмбер отправилась на прогулку в простом цветастом платье и шляпке. Но когда она упала, шляпка слетела с головы, а юбка задралась. Боже, до чего соблазнительная женщина! — почти сердито подумал Эймиас, глядя на ее округлые, но изящные формы, прикрытые сорочкой. Он поспешно отвел взгляд, оберегая ее скромность и собственный рассудок. А какие волосы! Густые и блестящие, они рассыплись по плечам Эмбер, переливаясь всеми оттенками янтаря. Почти такого же цвета, как у него…

Он вдруг вспомнил слова Даффида, сказанные им однажды о девице из бара, за которой ухаживал Эймиас: «Похоже, ты неравнодушен к собственной персоне? — поддразнил он. — Как тот греческий парень, Нарцисс. Лично я люблю контрасты, и не хотел бы заниматься любовью со своим двойником».

Эймиас высмеял познания приятеля в греческой мифологии, чтобы уклониться от ответа. Но ухаживать за девушкой перестал.

И теперь он вдруг понял, что Эмбер действительно похожа на него. Как и он, она была яркой блондинкой с белой кожей и голубыми глазами. И тоже была найденышем, с той лишь разницей, что нашли ее здесь, в Корнуолле. Эймиас получил весьма своеобразное образование. Его первым учителем был старый бродяга в тюрьме, который рассказывал им с Даффидом удивительные истории в обмен на хлеб. Позже, когда Эймиас научился читать, он расширил свои познания. И теперь ему вспомнился еще один греческий миф. О сироте, который разгадал загадки сфинкса, убил правителя и женился на его вдове — только для того, чтобы узнать, что она его собственная…

Эймиас выпрямился. Какая чепуха! Эмбер слишком молода, чтобы быть его матерью. И потом, почти каждый второй в здешней местности голубоглазый блондин. Это одна из особенностей этого края, которая греет его душу, заставляя чувствовать себя членом большой семьи.

И все-таки странно. Два никому не нужных найденыша. Что с того, что один найден на лондонских улицах, а другой на пустынном берегу моря? Она вполне может быть…

Вероятность того, что Эмбер может оказаться его сестрой, была ничтожной. И тем не менее Эймиасу стало тошно от этой мысли.

Так некстати вспыхнувшая похоть погасла, как костер, залитый водой. От стыда и отвращения к себе Эймиас покрылся мурашками. Тем лучше! Он не хочет, чтобы его влекло к безродной сироте. Ему нужна жена из приличной семьи, чтобы он мог начать респектабельную и достойную уважения жизнь.

Ну а соблазн? Он в состоянии справиться с собственными слабостями. Правда, нужно постараться не обидеть Эмбер. Она-то уж ни в чем не виновата. Пожалуй, подумал он с мрачным юмором, это его проклятие и спасение, что они могут оказаться родственниками.

Эймиас медленно выдохнул, только сейчас заметив, что все это время сдерживал дыхание.

— Скоро будем дома. Как вы себя чувствуете? — спросил он Эмбер.

— Нормально, — холодно отозвалась она, затем, видимо, сообразив, что выглядит неблагодарной, добавила: — Если бы я упала так несколько лет назад, то не обратила бы внимания. Я вечно бегала с ободранными коленками. И лечила их, поливая морской водой. Помнишь, Грейс? Это всегда приводило тебя в ужас. Еще бы! Колени так щипало, что я вопила от боли. Но от холода становилось легче, а от морской соли заживало быстрее. Надо будет попробовать и на этот раз. — Эмбер издала слабый смешок. — Когда взрослеешь, становишься ужасной трусихой, правда?

Она испортила свой бесшабашный монолог, шмыгнув носом.

Эймиас оглянулся. Грейс подобрала ее шляпку, но Эмбер держала ее в руках. Юбка была поднята, обнажая кровоточащие колени. Ветер развевал распущенные волосы вокруг ее разрумянившегося лица. Это прелестное лицо морщилось от боли и усилий справиться с ней, пока Эмбер не перехватила его взгляд. Она тут же прикрыла колени шляпой и выпрямилась, вскинув голову. Но одна сверкающая слезинка все-таки успела скатиться по щеке.

И Эймиас понял, что пропал.

Глава 5

Паско придвинулся ближе, не отрывая взгляда от ее лица.

— У тебя такие глаза, — произнес он так, словно слова давались ему с трудом. — Меня бы не было здесь, если бы не твои глаза. — Эмбер слегка отпрянула, и он поспешно добавил: — Я не заигрываю с тобой. Для этого я слишком уважаю Тремеллина.

Эмбер вздохнула.

— А меня?

Он растерялся, что было необычно для него. — Паско, — терпеливо произнесла Эмбер, — я знаю, что ты уважаешь мистера Тремеллина. Но беда в том, что ты не уважаешь меня.

— Что? — воскликнул он. В комнате, казалось, стало тише, и он, понизив голос, свирепо осведомился: — Может, ты головой стукнулась, а не коленками? С какой стати я стал бы делать тебе предложение, если бы не уважал?

— Так ты делаешь предложение? А я думала, что вначале ты поговоришь с мистером Тремеллином.

— Он знает, что мне нужно, — огрызнулся Паско. — И я не такой дурак, чтобы спрашивать мужчину, не заручившись согласием женщины. И потом, он тебе не отец.

— Тут ты прав, — печально сказала Эмбер. — Но зачем тебе я?

— Посмотри в зеркало, девушка, — ответил он.

— Ну и очень глупо. Тебе нужна жена, Паско. Это не одно и то же. — Она тоже понизила голос, помня о заинтересованной аудитории.

Они сидели в гостиной Тремеллинов. Ноги Эмбер покоились на скамеечке, прикрытые ради приличия пледом. Она принимала гостей, явившихся на следующий день после эпизода на берегу. Падение было пустяковым, и Эмбер отделалась царапинами и синяками. Но Хьюго Тремеллин был уважаемым человеком, и вести быстро разнеслись по округе. Соседи, услышав о несчастье, сочли своим долгом нанести визиты. Эмбер получила массу подношений в виде цветов, домашних пирогов и бутылок вина. В числе прочих явился Паско Пайпер. Эмбер огорчилась, когда он вошел в комнату.

— Я слышал, будто мисс Эмбер упала, — сообщил он, снимая шляпу. — Море сегодня слишком бурное для рыбной ловли, вот я и решил, что проведу время с большей пользой, навестив больную.

Никто не стал спорить, утверждая, что погода вполне годится для рыбалки, поскольку это не имело значения. Все знали, что Паско не волнует улов, и что он не собирался выходить в море, поскольку только накануне вернулся домой после путешествия через пролив.

И теперь Грейс развлекала одного из подручных Паско, долговязого белокурого парня, который явился вместе с ним, и двух своих подружек. Они сидели в другом конце комнаты, и, хотя девушки украдкой бросали на Паско взгляды, он был занят только Эмбер.

Его появление вначале удивило Эмбер, а затем встревожило. Он был одет, как обычно, в темные брюки и темный свитер поверх рубашки. Однако одежда была чистой и хорошо сидела, а не болталась свободно, как рабочие штаны и рубаха. Он надел туфли, а не сапоги, и пахло от него не рыбой, а мылом и лавровишневой водой. Эмбер вынуждена была признать, что он хорош собой. Впрочем, проблема заключалась не в его внешности.

У Паско Пайпера были прямые темные волосы и светло-карие глаза. На загорелом лице выделялись нос с горбинкой и высокие скулы. Чуть выше среднего роста, широкоплечий, он обладал гибкой мускулистой фигурой, характерной для всех мужчин, трудившихся на море. Паско считался честным парнем и был не чужд амбиций. Он имел собственную шхуну и подумывал о том, чтобы обзавестись другой. Говорил он немного, но грамотно и без местного акцента, от которого избавился, как только понял, что это может помешать его торговле за пределами родного побережья. При виде Паско местные девушки трепетали, но только не Эмбер.

Паско и раньше намекал, что испытывает к ней интерес. Собственно, он это делал при каждой встрече, хотя Эмбер упорно отказывалась принимать его ухаживания. Вот и сегодня он воспользовался тем, что она принимает гостей, и явился к ним в дом с предложением руки и сердца. Так что придется дать ему понять, что у него нет никаких шансов, и сделать это твердо и окончательно, не задев его горд ости.

Эмбер винила только себя — с Паско все в порядке, просто он ей не подходит. Он не был жестоким или жадным, просто упрямым и чересчур властным. Возможно, потому, что был избалован матерью и женским вниманием. Да и мужчины охотно подчинялись Паско. Эмбер подозревала, что никого из них он не считает себе ровней, не говоря уже о женщинах. Она не была уверена, что хочет, чтобы к ней относились как к равной, но уж точно не желала, чтобы человек, с которым ей предстоит провести остаток жизни, считал ее низшим существом.

Но если раньше это были, лишь смутные ощущения, после встречи с Эймиасом Сент-Айвзом Эмбер поняла, что считать мужчину привлекательным — это совсем не то, что ощущать его всем своим существом.

Впрочем, сейчас не время думать об этом. Достаточно того, что она знает, что не хочет выходить замуж за Паско. Хорошо бы убедить его в том, что она ему тоже не подходит.

— Тебе нужна жена, которая будет готовить тебе еду, растить твоих детей и… доставлять тебе удовольствие, — сказала она, пытаясь деликатно намекнуть на супружескую постель. Но видимо, это получилось недостаточно деликатно. Паско перестал смотреть на нее с таким видом, словно ему не терпится ее перебить, и ухмыльнулся. — Ты меня совсем не знаешь. А если бы знал, то не захотел бы связываться со мной.

— И чего это я должен знать? — поинтересовался Паско. Теперь он уже ухмылялся во весь рот, демонстрируя очень белые зубы. — Ты выросла у меня на глазах, и мне нравится то, что я вижу.

— Вот именно, — подхватила Эмбер. — Ты судишь по внешности. Но есть более важные вещи. У меня переменчивый характер, я люблю в одиночестве бродить по берегу, даже ночью. Мне больше нравится обсуждать интересующие меня вопросы, чем штопать носки или вышивать. Больше всего на свете я люблю читать. А когда я увлекаюсь книгой, то забываю обо всем на свете. Моему мужу пришлось бы мириться с пережаренной или недосоленной пищей, потому что я забыла погасить огонь в плите или посолить суп.

Паско рассмеялся:

— Со мной тебе не придется скучать. Я найду тебе занятия поинтереснее книжек. — Он горделиво улыбнулся и добавил: — А если ты думаешь, что я не смогу устроить свою жену со всеми удобствами, то ты ошибаешься. Мне ничего не стоит нанять кухарку. Только в этом нет необходимости, поскольку моя матушка — лучшая кухарка в здешних местах, и она оторвет мне голову, если узнает, что я истратил на кухарку хоть одно пенни. Так что моей жене не придется даже перешагивать порог кухни.

Эмбер с трудом сдержала раздосадованную гримасу. Мысль о том, чтобы жить под одной крышей с его деятельной мамашей, отвратила бы ее от брака с Паско, даже будь она безумно влюблена в него. К счастью, он ей не слишком нравился. В детстве Паско не замечал Эмбер и обратил на нее внимание, только когда она превратилась в девушку, после чего принялся пожирать ее глазами, как и многих других женщин в деревне. Они были в восторге в отличие от Эмбер. Наверное, это было ошибкой. Чем больше она игнорировала Паско, тем сильнее он стремился заполучить ее.

Что ж, придется это исправить, только с умом. Они живут в крохотной деревне. Лучше уж терпеть долгие пламенные взгляды, чем ненависть оскорбленного мужчины.

— Не думаю, что я подхожу тебе, Паско, — продолжила Эмбер. — Тебе нужна жена, которая разделяла бы твои интересы.

Он одарил ее снисходительным взглядом, словно ребенка, болтающего очаровательные глупости.

— Если бы я нуждался в напарнике для рыбалки или охоты, то женился бы на мужчине. Мне нужна жена и мать моих детей.

— Да, но в этом смысле я тебе тоже не подхожу, — произнесла Эмбер с плохо скрытым раздражением. — Я люблю детей, но только симпатичных. — Честность заставила ее добавить: — Думаю, я обожала бы собственных детей, но я не считаю, что все дети очаровательны. Одним словом, я не умиляюсь при виде любого младенца и не рвусь понянчить его. Суть в том, Паско, что тебе нужна другая женщина — хозяйственная, кроткая, женственная. А я? Я люблю поговорить о политике, поспорить. Твоя мать — отличная кухарка и содержит дом в идеальном порядке, можно сказать, вылизывает полы. Тебе нужна женщина, похожая на нее, которая могла бы поладить с ней, а не такая спорщица, как я. Тебе нужен кто-то мягкий, нежный и домовитый. Если уж на то пошло, Паско, — она склонила голову набок, изобразив задумчивость, — Грейс тебе гораздо больше подходит. Из нее получится отличная жена. — Эмбер улыбнулась. — Но поскольку каждый парень в округе прекрасно это знает, у тебя немного шансов. Тебе придется встать в очередь.

«Отличный ход! — подумала она, откинувшись на спинку кресла. — Это должно возбудить в нем дух соперничества».

Ее доводы подействовали, но совсем не так, как она ожидала.

— Ничто хорошее не достается даром, — философски заметил Паско и положил ладони на колени, собираясь встать. — Я готов ждать. Но я не отступлюсь. Придется доказать тебе, что ты ошибаешься. Вот и все.

— Но почему я? — чуть ли не простонала Эмбер. Паско удивленно воззрился на нее:

— Ты что, дурочка? Ты самая хорошенькая девушка в деревне. Нет, не хорошенькая. Ты… великолепная женщина, так все говорят. Конечно, у тебя есть кое-какие причуды, но стоящий мужчина, дети, собственный дом и семья быстро выбьют из твоей головы всю дурь, и ты угомонишься.

Эмбер была слишком возмущена, чтобы спустить ему такое. Будь она в состоянии, то вскочила бы на ноги. А так, она только вздернула подбородок.

— У меня есть дом, Паско, — сердито сказала она. — Мистер Тремеллин — стоящий мужчина, а Грейс мне как сестра. Может, это не моя семья, но это лучшая семья, которую я знаю!

— Да не кипятись ты! — усмехнулся он. — Вот оса! Я никогда с этим не спорил. И мне плевать, что у тебя нет семьи в отличие от многих парней из числа твоих ухажеров. Но у них нет ни денег, чтобы жениться по собственному желанию, ни доброго имени, чтобы защитить жену от нападок. — Теперь уже он вздернул подбородок. — Мои предки жили здесь с незапамятных времен, и наших детей будут уважать, несмотря на твое происхождение. Хотел бы я взглянуть на того, кто посмеет сказать хоть слово против.

— Твоя мать посмеет, — сказала Эмбер с отчаянием. Паско озадаченно нахмурился.

— Возможно, но она сделает, как я велю, — ответил он после короткого размышления.

И хотя он был хорош собой и оказывал ей честь, Эмбер пронзил озноб и она, наконец, поняла, почему всегда знала, что откажет ему.

— Не забивай себе голову всякой чепухой. — Паско усмехнулся, шутливо коснулся пальцем кончика ее носа и поднялся, направившись к Грейс, чтобы попрощаться.

Дверь снова отворилась, чтобы впустить очередного гостя.

Эймиас Сент-Айвз вручил свою высокую шляпу горничной и проследовал в гостиную. Одного вида его элегантного костюма было достаточно, чтобы все разговоры смолкли. Сюртук сидел как влитой, галстук был завязан по последней моде, а затянутая в перчатку рука сжимала трость с серебряным набалдашником. При всем том он не казался чужеродным явлением в элегантной гостиной Тремеллинов, однако его появление заставило всех остальных почувствовать себя неотесанными деревенщинами.

— О, мистер Сент-Айвз! — воскликнула Грейс, залившись очаровательным румянцем и вскочив на ноги. — Как мило с вашей стороны заглянуть к нам. Эмбер уже поправляется. Все считают, что это благодаря скорости, с которой вы доставили ее домой.

— Рад слышать это, — отозвался Эймиас. — Я счастлив, что ваши травмы оказались несерьезными, — сказал он Эмбер, едва удостоив ее взглядом, и снова повернулся к Грейс: — Но я хотел бы также узнать, как поживаете вы, мисс Тремеллин.

Румянец Грейс стал гуще.

— Очень хорошо, как видите, — пролепетала она. — Вообще-то из-за происшествия с бедной Эмбер у нас сегодня полно гостей. Позвольте представить вам Паско Пайпера, капитана «Агаты», отличного корабля, уверяю вас. А это Тобиас Брей, один из членов его команды, а также мисс Ингрем и мисс Хупер, наши друзья и соседи. — Она повернулась к собравшимся в гостиной: — А это мистер Сент-Айвз, он гостит в нашей деревне.

Эймиас и Паско смерили друг друга взглядами и кивнули. Эмбер, наблюдавшей за ними, они казались представителями двух разных видов. Оба были примерно одного возраста, около тридцати, но элегантный Сент-Айвз и простоватый капитан Пайпер смотрелись неуместно в одной и той же комнате. Похоже, они думали так же.

— Ах да, — уронил Паско, сунув большие пальцы за пояс и устремив на Эймиаса дерзкий взгляд, — Сент-Айвз. Парень, который ищет свою родню. Здесь вы никого не найдете с таким именем.

Эймиас улыбнулся:

— Я и не рассчитывал никого найти. Я приехал с визитом.

— А я уже ухожу, — заявил Паско, бросив самодовольный взгляд на Эмбер. — Жаль, что я не успел поболтать с вами, мисс Тремеллин, — сказал он, обращаясь к Грейс, — но ваша сестра… я хотел сказать, ваша подружка, мисс Эмбер заняла все мое время.

Лицо Эймиаса застыло.

— Паско, — возразила Эмбер своим чистым звучным голосом, — не вини меня в своих плохих манерах. Еще не поздно исправить твой промах. Грейс пока еще здесь, а до отлива далеко.

Смуглое лицо Паско еще больше потемнело, однако он сверкнул улыбкой.

— И, правда. Куда спешить? Надеюсь, вы простите меня, мисс Тремеллин?

— Конечно! — воскликнула Грейс.

Эмбер подавила улыбку, когда Грейс оживленно защебетала, расспрашивая Паско о двух вещах, перед которыми он не мог устоять: о здоровье его матушки и состоянии его шхуны. Эймиас остался стоять посреди комнаты. Было ясно, что он хотел бы побеседовать с Грейс, но был слишком хорошо воспитан, чтобы встревать в разговор между ней и Паско. Других гостей он не знал, а они слишком робели, чтобы заговорить с ним. Оставалась только Эмбер.

Улыбка Эмбер увяла, и ей стало тошно при виде Эймиаса, который нерешительно поглядывал в ее сторону, явно не испытывая особого желания подходить к ней. Странно. Даже если она не интересует его как предмет для ухаживания, зачем избегать ее? Она не сделала ему ничего плохого.

Впрочем, колебался он недолго.

— Мисс Эмбер, — лениво протянул он, приблизившись к ее креслу, — как поживаете?

«На безрыбье и рак — рыба», — подумала Эмбер, но воздержалась от ядовитых замечаний. Ее поразило, что Эймиас даже не смотрит на нее, занятый созерцанием своего идеально чистого рукава и пытаясь стряхнуть с него невидимую пылинку. Ну, нет, всему есть предел.

— Как поживаю? — переспросила она любезным тоном. — Прекрасно, чего не скажешь о моих коленях. Они не гнутся, поэтому я прикована к этому креслу, а мистеру Тремеллину приходится носить меня на руках. Впрочем, если бы я даже захотела встать, мне бы никто не позволил. Вот так и поживаю, мистер Сент-Айвз, спасибо за беспокойство. А теперь можете с чистой совестью вернуться к Грейс и остальным. Премного вам благодарна.

Эймиас удивленно вскинул голову.

— Прошу прощения, — сказал он. — Позвольте мне перефразировать свой вопрос. Если не возражаете, я присяду, и мы немного поговорим.

Эмбер кивнула, внезапно пожалев, что позволила ему увидеть, что ее чувства задеты. У нее было ужасное предчувствие, что он вполне способен причинить ей еще большую боль.

Эймиас опустился в кресло, которое только что освободил Паско.

— Я бы никогда не предложил прогуляться по берегу, если бы мог себе представить, что вы упадете, — сказал он. — Это полностью моя вина, и, поверьте, я ужасно сожалею.

— Вы же не знали, что я такая неуклюжая, — возразила она.

— Отнюдь. Если бы Грейс, то есть мисс Тремеллин, не держалась за мою руку, она бы тоже поскользнулась. Дамские туфельки не предназначены для пеших прогулок.

— Мы бы надели что-нибудь более подходящее, если бы знали, что нам предстоит долгая прогулка, — огрызнулась Эмбер, прежде чем успела прикусить язык.

Эймиас поднял вверх затянутые в перчатки руки, шутливо сдаваясь.

— И опять вы правы. Мне не следовало поддаваться импульсу. Но я такой же бесчувственный чурбан, как и все мужчины. Мы ходим в сапогах, а в них не очень-то поскользнешься, даже с моей увечной ногой.

Эмбер украдкой взглянула вниз, не уверенная, что он станет обсуждать свое увечье.

— Старая рана, — сказал Эймиас, перехватив ее взгляд.

— Вы были на войне? — спросила она.

Он криво улыбнулся.

— Скажем так, трудился во благо его величества. Но это скучная история. Я не из тех, кто любит говорить о себе, и тем не менее единственное, чем я занят, с тех пор как прибыл в Корнуолл, — это бесконечные разговоры о моей семье и моих поисках. Вас, наверное, уже тошнит от них.

— Вовсе нет, — сказала Эмбер, полагая, что он наконец-то предложит поговорить о ней.

— Как вы думаете, — произнес Эймиас, придвинувшись ближе, — Грейс винит меня в том, что случилось с вами?

Эмбер безмолвно уставилась на него. Она даже не пыталась скрыть удивление и обиду, вспыхнувшие в ее глазах.

Эймиас нахмурился, глядя на нее со смесью любопытства и недоверия.

— Ваши глаза… — медленно произнес он. — Я никогда не видел таких глаз. — Он скривил губы, словно ему попало в рот что-то горькое, и добавил: — Разве что в зеркале.

— О нет, — возразила Эмбер, чувствуя себя так, словно ее ударили под дых. — У меня нет таких длинных темных ресниц.

Они сидели, уставившись друг на друга, не зная, что сказать, и не в состоянии отвести взглядов.

— Сент-Айвз, — окликнул его резкий голос. — Я только что говорил мисс Грейс, что, кажется, я все же слышал ваше имя.

Эймиас вскочил на ноги и повернулся к Паско.

— Правда? — спросил он, едва сдерживая волнение.

— Угу, — кивнул Паско. — Какой-то Сент-Айвз рыбачил здесь неподалеку. Надо только вспомнить где.

— Я ищу не Сент-Айвза, — сказал Эймиас. — Думаю, их полно. Меня интересует кто-нибудь по имени Эймиас. Это редкое имя, и, надеюсь, оно приведет меня к моей родне.

«Они говорят об именах, но с таким же успехом могли бы договариваться о месте и времени дуэли», — подумала Эмбер, глядя, как они стоят друг против друга, словно примериваясь к противнику.

— Так-так, что здесь у нас? — В комнату вошел Хьюго Тремеллин, довольно потирая руки. — Приятная компания? Мне нужно было просмотреть кое-какие бумаги, иначе я встретил бы вас сам. Привет, Паско, добрый день, Сент-Айвз. Как поживаешь, Тобиас? Рад вас видеть мисс Хупер, мисс Ингрем.

Эймиас и Паско повернулись к хозяину дома. Они поговорили о погоде, затем о мирных переговорах и здоровье старого короля. Чувствуя себя лишними, подружки Грейс поднялись и торопливо распрощались. Тобиас отбыл вместе с ними.

Их уход положил конец разговору.

— Пожалуй, мне тоже пора, — сказал Эймиас. — Я не собирался задерживаться надолго. Собственно, я всего лишь хотел осведомиться о самочувствии мисс Эмбер и, разумеется, выразить свое почтение мисс Тремеллин.

— Очень любезно с вашей стороны, — сказал Тремеллин. — Но вам незачем уходить так быстро.

— Папа! — смущенно воскликнула Грейс. — Мистер Сент-Айвз всего лишь нанес визит вежливости и пробыл здесь целый час. А утренний визит не должен продолжаться более получаса.

Эмбер прикусила губу. Все это, правда, Эймиас действительно провел у них час, но Грейс не следовало упоминать об этом, особенно перед гостями.

— Время пролетело незаметно, — галантно произнес Эймиас, — но мне действительно пора.

— В таком случае давайте назначим встречу, когда нам не придется смотреть на часы, — предложил Тремеллин. — Конечно, если вы не намерены двинуться дальше.

— Пока нет, — сказал Эймиас. — Гостиница чистая, еда хорошая, деревня живописная. — Он взглянул на Грейс и добавил: — Собственно, я подумываю о том, чтобы обосноваться здесь и заниматься поисками, совершая поездки в разные места.

— Отличная мысль! — воскликнул Тремеллин. — Так как насчет того, чтобы отобедать с нами в пятницу вечером? И ты, Паско, приходи, если не выйдешь в море, — добавил он с некоторым опозданием, заметив выражение лица капитана.

— Буду рад, — сказал Эймиас, поклонившись.

— Я тоже, — быстро сказал Паско.

— В таком случае всего хорошего, — сказал Эймиас. — Я заеду завтра, чтобы узнать, как обстоят дела, если не возражаете?

— Конечно-конечно, — отозвался Тремеллин.

— Я чувствую себя ответственным за несчастный случай с мисс Эмбер, — сказал Эймиас. — И хочу быть уверенным, что это не повлечет неприятных последствий, — добавил он, хотя его теплая улыбка была адресована Грейс.

Она улыбнулась в ответ, ее отец просиял, и Паско несколько расслабился. Однако, глядя вслед Сент-Айвзу, он заметил, что у двери тот оглянулся. Его взгляд был направлен на Эмбер, и он не улыбался. Напротив, его лицо, казалось, застыло.

Эмбер ответила ему не менее пристальным взглядом.

Эймиас, казалось, удивился, когда горничная подала ему трость и шляпу. Он моргнул, нахмурился и отвесил общий поклон всем, кто оставался в гостиной. Затем надел шляпу и вышел.

Паско проводил Эймиаса сузившимся взглядом.

— Ну, мне тоже пора, — сказал он. — Увидимся завтра вечером. — Он кивнул Эмбер, приставил палец ко лбу, отсалютовав Грейс, и подошел к ее отцу. — Мистер Тремеллин? — обратился он к нему. — Можно вас на пару слов?

— Конечно, Паско, — отозвался тот. — Ты мог бы и не спрашивать.

— Тогда, может, вы немного проводите меня?

— В чем дело? — спросил Тремеллин, когда они вышли из дома.

Паско выдержал паузу, наблюдая за Эймиасом, который успел забраться в седло и пустил лошадь рысью.

— Вы хорошо знаете этого типа? — поинтересовался он, дернув плечом в сторону удаляющегося гостя.

— Не слишком, но он обходительный парень и, похоже, богатый. А в чем дело? Ах да! Если ты думаешь, что он таможенник, то можешь успокоиться. Я кое-где поспрашивал и убедился, что он не имеет к легавым никакого отношения.

— Бывают вещи и похуже, можете мне поверить, — проворчал Паско. — Как вы считаете, за которой из ваших девушек он ухаживает?

Тремеллин замер, затем покачал головой.

— Да, ты не из тех, кто станет ходить вокруг да около. — Он вздохнул. — В том-то вся загвоздка. Не знаю. Думал, что знаю, но теперь я ни в чем не уверен.

Паско кивнул.

— Итак, налицо молодчик, который взялся неведомо откуда, рассказывает байки, сорит деньгами, строит глазки обеим девушкам и не без успеха, как я заметил. И вы позволяете ему шастать по вашему дому? Вы меня поражаете, Тремеллин. Если вы и вправду знаете, где можно навести справки об этом типе, займитесь этим. Думаю, вы поступите мудро, если постараетесь разузнать о нем побольше.

Тремеллин шлепнул его по спине и расхохотался.

— Спасибо тебе за заботу, парень. Ноне беспокойся о нас. Я пока еще в состоянии поднять парус и благополучно доплыть до гавани. Я держу глаза открытыми.

Но эти глаза сузились, когда он перевел взгляд на Эймиаса, скакавшего по направлению к главной дороге.

Глава 6

Мясник снова приснился ему этой ночью. Проснувшись, Эймиас резко сел на постели. Мысли его путались, тело покрылось пленкой пота, сердце бешено колотилось.

— Проклятие! — воскликнул он, уронив голову на руки.

Хорошо хоть никто не слышит его криков. А в том, что он кричал, Эймиас не сомневался. Многие мужчины кричат во сне. Ему ли этого не знать. Его названый брат вопил так громко, когда ему снились кошмары, что будил весь дом. Хотя, возможно, теперь, когда он женился на женщине своей мечты, его больше не посещают кошмары.

Досадно, что ему по-прежнему снится этот проклятый сон, но в этом нет ничего постыдного. В тюрьме и на каторге он видел много храбрых мужчин, которые вели воображаемые битвы во сне. Просыпаясь, они испытывали облегчение, что это был только сон, и злость, что он снова приснился им.

По крайней мере, его сон предсказуем. Мясник всегда делает одно и то же, он всегда убегает, и потрясение всегда сильнее боли, но хуже всего ужас. Потому что его кошмар реальный, все произошло на самом деле. Если бы он мог убедить себя, что этого не было, может, он избавился бы от этого сна.

Но сон имел еще и другой, скрытый, смысл. Он всегда являлся, когда Эймиас был встревожен и не уверен, что делать дальше. Сон служил своего рода предупреждением, что нужно тщательно продумать дальнейшие действия, чтобы не совершить ошибку.

Эймиас поднялся и босиком прошлепал к комоду, где стоял кувшин с водой. Плеснув воды в фаянсовый тазик, он сложил руки ковшиком и ополоснул лицо. Затем вымыл грудь и тело, порадовавшись в очередной раз роскоши уединения. Заключенный не посмел бы спать голым. Не вытираясь, он подошел к окну, приоткрыл ставни и уставился в темноту, позволив прохладному воздуху высушить тело.

Решено. Он будет ухаживать за Грейс Тремеллин. Почему бы и нет? Она не глупа, как он думал вначале, просто молода и неуверенна в себе. Со временем это пройдет. С его помощью. А ее молчаливость, как он сегодня убедился, вызвана смущением. Очевидно, он произвел на нее слишком сильное впечатление, чтобы она чувствовала себя с ним свободно. Что само по себе хороший признак, но это тоже пройдет, даже без его помощи. При этой мысли Эймиас усмехнулся.

Зато у нее мягкий характер, она очень хорошенькая и происходит из старинной уважаемой семьи. Не аристократической, что было бы чересчур, но и не совсем купеческой, ибо, если заниматься торговлей на протяжении столетий, это придает семье определенный вес. Ему очень нравится отец Грейс и место, где она живет. Он построит для нее дом на берегу моря, даже лучше нынешнего, и создаст семью, которая сможет гордиться своими предками, невзирая на его собственное неопределенное происхождение.

Надо будет присмотреть подходящее местечко на одном из пустынных утесов, которых полно в округе. Он построит там дом, откуда сможет любоваться морем до конца своих дней и знать, что ему больше не придется покидать родное гнездо. Что может быть лучше, чем сознавать, что ты наконец-то свободен и можешь делать все, что пожелаешь?

Эймиас зевнул, ощутив первые признаки сонливости, навеянные приятными мыслями. Отличный план, можно сказать, безупречный. Хоть ему и приснился сон, который он привык воспринимать как предостережение, вряд ли он совершит промах в данном случае.

Тут Эймиас вспомнил об одном осложнении, которое уже возникло, и сонливость как рукой сняло. Мозг его пришел в возбуждение и предательское тело тоже.

Как быть с Эмбер? С красавицей Эмбер, умной и необыкновенно соблазнительной, которая приходится его будущей жене чуть ли не сестрой. Вот уж поистине проблема, способная лишить мужчину сна.

Впрочем, этот нахальный морской капитан, Паско Пайпер, похоже, ухаживает за ней, и, если повезет, к тому времени, когда он поведет Грейс к алтарю, Эмбер покинет ее дом и перестанет играть важную роль в ее жизни.

Интересно, как часто мужчина видится со своей золовкой? Эймиас имел самое смутное представление о взаимоотношениях близких родственников, но не думал, что ему будет так уж трудно избегать Эмбер.

Так почему же он не чувствует радости?

Ощутив прилив желания, Эймиас опустил глаза и получил еще одно подтверждение мысли, которую гнал от себя. Потому что он хочет ее. Что-что, а это ясно.

Он тряхнул головой, отгоняя наваждение. Нет-нет, хватит. У него было полно женщин, в том числе красивых и умных. Но теперь ему нужна жена, и как бы ни была хороша Эмбер, у нее слишком много недостатков, чтобы он мог рассматривать ее в качестве возможной супруги.

Она никто, безродная сирота, появившаяся неизвестно откуда. Как и он сам. Конечно, Эмбер красива, спору нет. Эймиас представил себе ее лицо и обольстительные изгибы тела. Он помнил ощущения, которые испытал, когда держал ее на руках. Она благоухала розами, ветер трепал ее распущенные волосы, бросая ему в лицо длинные локоны. Эймиас был очарован сочетанием золотых, янтарных и совсем светлых, высветленных солнцем прядей. И ее сверкающими голубыми глазами.

Вся она была словно соткана из пылающих цветов солнечного заката. Но дело было не только во внешности Эмбер. С первого момента Эймиаса потянуло к ней. Она была остроумной и смышленой. Он часто видел, как она пытается сдержать смех над его шуткой, которую никто, кроме нее, не понял и не заметил. У них одинаковое чувство юмора. Она так похожа на него…

Вот именно. Его предательское мужское естество, которое оживало, стоило ему подумать об Эмбер, тут же съежилось, хотя сознание не желало мириться с очевидным. Они с Эмбер так похожи, что вполне могут быть родственниками. И какой бы дикой ни казалась эта мысль, беда в том, что он никогда не узнает правду.

В уголке его сознания поселилась мысль, что Даффид был прав, сомневаясь в успехе его миссии. Конечно, у него редкое корнуоллское имя, но за прошедшие недели Эймиас пришел к выводу, что, даже если он проведет здесь еще несколько месяцев, маловероятно, что он найдет свои корни. Имя — слишком ничтожная зацепка.

Видимо, ему не суждено узнать, кто он и откуда. Как и Эмбер никогда не узнает, кто она. В любом случае он должен жениться на девушке из респектабельной семьи. Этого Эмбер не в состоянии ему дать. Так зачем же терзать себя мыслями о ней? Ему и раньше приходилось встречать женщин, которых он хотел, но не мог получить по тем или иным причинам. Такова жизнь. Нельзя же, в самом деле, иметь каждую женщину, которая привлекла твое внимание. Спору нет, Эмбер хороша, но она ему не подходит.

Слава Богу, он привык справляться со своими желаниями. Сиюминутная прихоть не стоит того, чтобы отказываться ради нее от мечты всей своей жизни.

Эймиас мрачно нахмурился, сознавая, что пытается уговорить себя, что он способен устоять перед соблазном. Конечно, в его рассуждениях есть слабые места, но он просто не в силах искать их сейчас. Уже середина ночи, и он устал. Кроме того, удачный брак и обретение места, которое он может считать родным, слишком заманчивая мечта, и он слишком близок к ее осуществлению, чтобы отказаться от нее так быстро.

Эймиас вернулся в постель, взбил подушку, улегся на спину и закрыл глаза, запретив себе думать. За свою богатую событиями жизнь он научился подавлять собственные страхи и тревоги, иначе не прожил бы так долго. Не прошло и нескольких минут, как он заснул. Но мясник снова явился ему во сне.

— Спасибо, — сказала ему Грейс на следующее утро, когда он приехал с визитом. — Но мы не можем поехать кататься. Я не могу оставить бедную Эмбер.

— Еще как можешь, — возразила Эмбер. — Я уже почти поправилась. Просто мне не хочется трястись в коляске, а ковылять по берегу тем более.

— Мне тоже, — сказал Эймиас, обращаясь к Грейс. — Как бы мне ни нравилось пачкать свои сапоги в песке и подхватывать юных особ, падающих к моим ногам, думаю, я способен найти другие способы развлечь вас.

Грейс хихикнула. На ней было модное муслиновое платье, бело-зеленой расцветки, красиво оттенявшее ее нежную кожу и черные как смоль волосы.

— Но я не могу поехать с вами, если Эмбер не составит нам компанию.

— Глупости, — сказала Эмбер. — Возьми с собой Нэн. Она будет только рада отвлечься от полировки серебра.

Она сидела в массивном кресле у окна, одетая в розовое, как успел заметить Эймиас, окинув ее быстрым взглядом.

— Пожалуй, — произнесла Грейс, задумавшись. — Но вначале она должна закончить с серебром. Нэн — наша горничная, — объяснила она Эймиасу. — Обычно ей не приходится работать так много, но мы хотим, чтобы все было готово к вечеринке в пятницу.

— Вечеринке? Я полагал, что будем только я и этот капитан Паско, с которым я познакомился вчера.

— Так и было задумано, — сказала Грейс, сморщив нос. — Но папа решил устроить что-нибудь более обстоятельное.

«Она ужасно мила, когда морщит свой маленький носик», — подумал Эймиас, стараясь не смотреть на Эмбер. Если бы Эмбер была просто мила, он, пожалуй, рискнул бы бросить на нее взгляд.

— Боже, как неучтиво с моей стороны! — воскликнула Грейс. — Я не предложила вам присесть.

— Я надеялся, что мы поедем гулять, — сказал он. Она потупилась.

— Если бы мы заранее договорились… Боюсь, ничего не получится.

— Вы можете погулять в саду, — нетерпеливо сказала Эмбер. — Мне незачем сопровождать вас. Я могу наблюдать из окна, и, если мистер Сент-Айвз позволит себе что-нибудь лишнее, я запущу в него своей чашкой и подниму такой крик, что мистер Тремеллин примчится с топором.

— С топором? — переспросил Эймиас, повернувшись к ней. — Между прочим, я отлично владею этим инструментом. Пусть он лучше прихватит пистолет. Даже такой ловкач, как я, едва ли увернется от пули.

Эмбер улыбнулась. Он усмехнулся в ответ. Секунду они смотрели друга на друга, прежде чем Эймиас заставил себя отвести взгляд и повернулся к Грейс, которая озабоченно хмурилась.

— Я пошутил, — сказал он. — Я кроткий как ягненок. Может, нам и вправду прогуляться в саду под бдительным оком вашей сестры… точнее подруги?

— Ну ладно, — снизошла Грейс. — Только надену шляпку.

И выскочила из комнаты, оставив его наедине с Эмбер.

— А вы не опасаетесь за свою честь? — поинтересовался он. — Ведь мы здесь одни.

Она рассмеялась:

— Слишком много суеты по поводу обычной прогулки, не правда ли? Но вы холостой джентльмен, а Грейс воспитана как леди. Возможно, тому, кто приехал из Лондона, мы кажемся провинциалами, но чем меньше деревня, тем больше сплетен.

— Едва ли, — отозвался Эймиас. — В сущности, Лондон — это всего лишь скопление маленьких Деревушек. Просто каждая деревня ограничивается несколькими улицами, где вы родились и живете. И сплетен там ничуть не меньше. — Он не стал добавлять, что не принадлежит ни к одной из них, хотя и вырос на лондонских улицах. Теперь он вращался в высшем свете, куда попал благодаря своему приемному отцу. И хотя порой Эймиас чувствовал себя своим в кругу знати, он отлично знал, что он самозванец.

— Но вы не ответили на мой вопрос, — сказал он. Эмбер склонила голову набок.

— Опасаюсь ли я вас? Нет, конечно. С какой стати? Вы джентльмен, и потом, вы ухаживаете за моей… подругой.

— Вас это задело? — поинтересовался он. — Что я не сказал «сестра»?

Ее улыбка слегка поблекла.

— Извините, — искренне сказал он. — Я не знал, как еще назвать вас.

— О, — небрежно произнесла она. — В сущности, вы правы. Мы не сестры, хотя я склонна забывать об этом, как и большинство наших знакомых. Я выросла с этим ощущением.

— Но Грейс зовет отца «папа», а вы называете его мистером Тремеллином.

— Да, потому что он не мой отец, хотя и вырастил меня.

Она была чертовски хороша сегодня. Платье при ближайшем рассмотрении оказалось цвета розовых лепестков. Плечи Эмбер прикрывала шаль, но платье имело глубокий вырез, обнажавший шею и верхнюю часть груди, вплоть до затененной ложбинки. В отраженном свете ее кожа казалась перламутрово-розовой. Подсвеченные солнцем волосы были подняты вверх, ниспадая длинными локонами по обе стороны лица. Эймиас едва удержался, чтобы не отвести их в сторону, так чтобы он мог запечатлеть поцелуй на розовых губах, поражавших своей безупречной формой.

Он вырос в мире, где проблемы, связанные с сексом, решались просто и без затей. Беспризорным мальчишкой в трущобах он видел совокупляющиеся пары чаще, чем танцующие. В Австралии, среди ссыльных, где он возмужал и достиг зрелости, сексуальные потребности удовлетворялись, как только представлялась возможность. Женщин было мало, и они высоко ценились. Вернувшись в Англию, он столкнулся с еще одним способом получать удовольствие от отношений между мужчинами и женщинами, весьма распространенным в высшем обществе. С флиртом. Но светские дамы, с которыми ему приходилось иметь дело, никогда не позволяли своим романам затягиваться, о чем Эймиас искренне сожалел. Ему нравились эти ни к чему не обязывающие связи.

Однако юные девицы из приличных семейств оставались для него недосягаемыми. Он не знал, как ухаживать за ними. Ему повезло, вдруг осознал Эймиас. Грейс — очаровательная благовоспитанная девушка, но она не создала ему таких проблем.

— Вы с Грейс можете пройтись по дорожке перед окнами, а затем повернуть к огороду и цветникам, — предложила Эмбер. — Отсюда не видно той стороны дома, но, уверяю вас, я буду смотреть на часы, пока не увижу вас снова.

— А моя хромота? — сказал Эймиас. — Вы должны дать мне дополнительное время.

— Мм-м… — произнесла Эмбер, как будто и вправду размышляла над его словами, но ее губы подрагивали от сдерживаемой улыбки. — И сколько же времени я должна вам дать?

— Ну, — Эймиас изобразил задумчивость, — это зависит от того, сколько, с вашей точки зрения, воспитанная барышня может оставаться наедине со своим поклонником.

Всякий намек на улыбку исчез с ее лица.

— Поклонник? Не рановато ли для таких заявлений, мистер Сент-Айвз? — поинтересовалась она серьезным тоном.

— Разве? — спросил он. — Вы не верите, что чувства могут вспыхнуть с первого взгляда?

Секунду Эмбер молча смотрела на него.

— Верю, — прошептала она, наконец. — Но, — она вскинула голову, сверкнув глазами, — я не верю, что джентльмен станет злоупотреблять этим.

Эймиас кивнул:

— Вы правы. Так что, как видите, вам нечего опасаться.

Эмбер ничего не сказала, но он догадывался, о чем она думает. А джентльмен ли он? Увы, нет, но ей незачем это знать.

— Как вы быстро! — воскликнул он при виде Грейс, которая появилась в комнате, раскрасневшаяся и улыбающаяся.

— А я не одна, — весело сообщила она. — Смотрите, пришли мои подружки, Мэри Ингрем и Элизабет Хупер, и с ними Тобиас. — Девушки присели, а молодой человек поклонился. Грейс улыбнулась Эймиасу, демонстрируя ямочки на щеках. — Нас слишком много, чтобы идти гулять, но мы могли бы выпить чаю, правда?

Эймиас кивнул:

— Конечно. Но может, в другой раз? — спросил он Грейс.

Ему показалось, что молодые люди затаили дыхание в ожидании ее ответа.

— О да, — радостно отозвалась Грейс. — Я буду рада.

— Чему? — поинтересовался молодой человек, когда она повернулась к вновь прибывшим.

Эймиас вдруг почувствовал себя намного старше, чем был на самом деле, и вообще лишним. Но если он сейчас повернется и уйдет, это будет равносильно признанию поражения.

— Как ваши успехи, мистер Сент-Айвз? — спросила Эмбер. — Узнали что-нибудь о своем тезке?

Эймиас с благодарностью повернулся к ней:

— К сожалению, ничего. Я уже начинаю терять надежду.

— Вы решили сдаться? — спросила она.

— Нет. Продолжу поиски, хотя шансы минимальны. Но я действительно хочу найти свою родню. Думаю, вы меня понимаете.

Эмбер кивнула:

— Еще бы. Но в моем случае это гиблое дело. Мне нечего предъявить, кроме разбитой лодки и собственной персоны, в качестве доказательства, что у меня когда-либо была семья. У вас, по крайней мере, есть воспоминания о матери и тетке и записки вашего отца.

Искусный лжец старается не злоупотреблять ложью, чтобы не сбиться, а Эймиас был очень искусным лжецом. Ему хватило секунды, чтобы придумать ответ.

— Да, но вся проблема в том, что я пытаюсь найти семью моей матери.

Эмбер печально улыбнулась:

— Простите меня, но я завидую вам. У меня нет ничего. Даже воспоминаний.

— Но вы были избавлены от страданий.

— Избавлена? — Она опустила ресницы, уставившись на свои колени, и заговорила так тихо, что ему пришлось придвинуться ближе. — А вы знаете, каково это заглядывать в лицо каждого незнакомца в надежде найти сходство? Почему-то большинство детей думают, что они похищенные принцы или принцессы, так, во всяком случае, говорила моя гувернантка. Лишь немногие согласны оказаться потерявшимися детьми рыбаков. Или нежеланным ребенком служанки, брошенным матерью из страха потерять работу. Чего я только не придумывала, каких только историй не прочитала. О Моисее, оставленном в камышах, о царе Эдипе, найденном на вершине горы…

Глаза Эймиаса изумленно расширились. Эмбер, видимо, почувствовала его реакцию и подняла взгляд.

— Вы полагаете, что добропорядочной девушке неприлично упоминать о таких вещах? Он женился на своей матери, не подозревая об этом. По-моему, это скорее трагическая история, чем непристойная. И потом, это классика.

Эймиас улыбнулся:

— Меня этим не шокируешь. Думаю, большинство классических произведений грешат непристойностями. Боги и богини вели себя примерно так же, как ведут себя принц и его приятели из высшего общества.

Губы Эмбер дрогнули в улыбке. Они улыбались, глядя друг на друга. Она первой отвела взгляд.

— И все же это печальная» история, — продолжила Эмбер, теребя концы шали. — Но я согласилась бы на все, лишь бы обнаружить хотя бы намек на свое происхождение.

Эймиас придвинулся ближе к ее креслу и сжал пальцы в кулаки, борясь с желанием коснуться ее.

— А вы пытались? Когда подросли?

— Нет, — сказала она. — Какой смысл? Даже остатки лодки, на которой, как все думают, я попала на берег, давно сгнили. Мистер Тремеллин несколько раз помещал заметки в газеты. Об этом судачила вся деревня. Это рыбацкое поселение, так что новость разнеслась по всему побережью. Нет, мистер Сент-Айвз, я появилась ниоткуда. Словно вынырнула из моря. Я смирилась с этим.

— Как Венера, — тихо произнес Эймиас, глядя на нее сверху вниз. У него захватывало дух от ее золотисто-розовой красоты.

Эмбер вскинула на него глаза.

— Она родилась из морской пены, — сказал он. — Я видел картину, изображающую рождение Венеры, в одном из музеев Италии. Она стоит в набегающих на берег волнах, на раковине, ничем не прикрытая, кроме распущенных волос. У вас такие же волосы. — Эймиас понизил голос и добавил, не в силах устоять: — Что же касается фигуры, то я слишком джентльмен, чтобы мечтать… — Он хотел добавить «увидеть больше, чем уже видел», когда в гостиной появился очередной визитер.

Это был Паско Пайпер.

Мужчины кивнули друг другу. Грейс устремилась навстречу новому гостю. Хотя Паско сразу же нашел глазами Эмбер, ему пришлось переключить внимание на Грейс.

«Весьма кстати», — подумал Эймиас со смешанным чувством облегчения и досады. Появление Паско спасло его. Он отшатнулся от Эмбер, как человек, который стоял на краю бездны, заглянул в нее и чуть не сорвался вниз. Она притянула его к себе своей яркой красотой. А затем открыла частичку своей души, где зияла пустота сродни его собственной. Задержись он возле Эмбер еще немного, то стал бы ухаживать за ней. А если бы он женился на ней, то всю жизнь терзался бы сомнениями.

Но если ему удастся найти свою родню и если выяснится, что Эмбер не имеет к ней никакого отношения…

Нет, подумал Эймиас, выпрямившись. Даже в этом случае. Он знает, что ему нужно. А тяга к Эмбер — не более чем чувственное влечение. При его страстной натуре и долгом воздержании трудно не увлечься такой соблазнительной штучкой, как Эмбер. К счастью, у него есть некоторый опыт в таких вещах. Наваждение проходит по мере удовлетворения похоти, поскольку именно в ней все дело. И с чем он останется? С обманутыми надеждами и женой, которая не способна дать ему то, в чем он нуждается.

— Прошу прощения, — сказал он. — Греческая мифология не слишком подходящая тема для разговора с юными девушками. Надеюсь, я не задел ваши чувства. Просто цвет ваших волос напомнил мне о той картине. А сейчас позвольте откланяться. Мне действительно пора. — Эймиас вытащил часы и взглянул на них. — Я еще зайду.

— Да, конечно, — сказала Эмбер. — Вы придете в пятницу на обед?

— Непременно, — отозвался он, глядя на Грейс. — Но я рассчитываю на обещанную прогулку в саду.

— Конечно, — тихо произнесла Эмбер, проследив за его взглядом.

Эймиас попрощался и подошел к Грейс.

— Я должен идти, — сказал он.

— О Боже! — воскликнула девушка, искренне огорченная. — Боюсь, я не уделила вам должного внимания, заболтавшись со старыми друзьями. Вы простите меня?

— За что? — сказал он. — Я еще зайду.

Глава 7

День выдался пасмурный, по небу неслись низкие облака. Выглянув из окна сторожки, Эмбер поняла, что вскоре разразится дождь, принесенный шквалистым ветром с моря. В очаге пылал яркий огонь, но, не желая полагаться на случай, она решила запастись топливом и поспешила наружу.

Вернувшись с охапкой хвороста, она потянула за дверную ручку, но резкий порыв ветра вырвал ее из рук. Дверь широко распахнулась, стукнувшись о каменную стену сторожки. Эмбер попыталась закрыть дверь, но силы были не равны. К тому же хлынул дождь, и она моментально вымокла.

Внезапно в поле ее зрения появилась затянутая в перчатку мужская рука и, взявшись за ручку, с пугающей легкостью закрыла дверь. Сердце Эмбер бешено забилось.

Даже не глядя на стоящего рядом мужчину, она знала, кто это.

Проклятие! И угораздило же ее выйти за хворостом как раз в этот момент. Эмбер заблаговременно ушла из дома, чтобы избежать встречи с Сент-Айвзом, но он прибыл намного раньше назначенного срока.

— Спасибо, — сказала она, не поднимая глаз.

— Пожалуйста, — отозвался Эймиас, нагнувшись, чтобы собрать хворост, который она уронила, сражаясь с дверью и ветром. — Куда это?

— К очагу.

Эймиас положил хворост и огляделся. Комната со стенами из тесаного камня выглядела на удивление уютной. Выложенный плиткой пол устилали пестрые коврики, ставни были открыты, и в застекленные окна струился свет. На стенах висели картины, у очага стояли два удобных кресла и столик. У одной из стен расположилась плита, у другой — кровать с ярким покрывалом. Посередине постели лежал старый пес с тронутой сединой мордой. Он поднял голову, чтобы взглянуть на вновь прибывшего, и вильнул хвостом в знак приветствия.

В очаге ярко пылал огонь, разгоняя сырость. Эймиас не сомневался, что в хорошую погоду отсюда открывается прекрасный вид на море. Он одобрительно кивнул, стряхнув воду с капюшона своего непромокаемого плаща на пол.

— Вы сегодня рано, — заметила Эмбер, поспешно добавив: — Я хочу сказать, что обычно вы появляетесь в одиннадцать, а сейчас без четверти.

— Да, — отозвался он, бросив взгляд на часы, стоявшие на каминной полке. — Видимо, пасмурная погода ввела меня в заблуждение.

На его длинных ресницах висели капли дождя, подчеркивая синеву глаз.

— Я сбежала из дома, — смущенно призналась Эмбер, отвечая на его невысказанный вопрос. — Думала немного почитать, пока не закончится вся эта суета с подготовкой к вечеринке. Я, конечно, веду хозяйство, — добавила она с кривой улыбкой, — но это не значит, что я все делаю сама.

— Мистер Тремеллин ясно дал мне это понять. Снаружи завывал ветер, постукивая ставнями и заставляя дребезжать стекла.

— Итак, мистер Сент-Айвз, — произнесла Эмбер чересчур оживленным тоном, — у вас есть какие-нибудь новости? — Глупый вопрос. Вряд ли он узнал что-нибудь новенькое со вчерашнего дня. Но должна же она что-то сказать. Эймиас возвышался над ней, словно башня, и его близость заставляла ее нервничать. Хотя он изрядно вымок, Эмбер почти физически ощущала исходящее от него тепло.

Она чуть не предложила ему снять мокрый плащ и сеть у огня, но вовремя одумалась. Уместнее попросить его уйти — они не должны оставаться наедине в сторожке, да и в любом другом месте. Но это будет выглядеть чопорно и невежливо. И потом, он никогда не позволял себе ничего лишнего по отношению к ней. Не его вина, что она видит в его глазах то, чего там нет. Если бы она привлекала Сент-Айвза так, как ей порой казалось, он вел бы себя иначе.

Всю минувшую неделю он был занят тем, что оказывал Грейс всевозможные знаки внимания, наносил ей визиты, приглашал на прогулку и даже пил с ней чай. Но он не казался влюбленным. То, как он смотрел на Грейс, не имело ничего общего с тем, как он смотрел на Эмбер.

Собственно, ей казалось, что он постоянно наблюдает за ней. Вот почему она решила уйти из дома сегодня.

Если его влечет к ней, то почему он ухаживает за Грейс? Если бы у Сент-Айвза был титул, его разборчивость в отношении невесты была бы понятна. Впрочем, даже титулованные джентльмены нередко женятся на женщинах, не принадлежащих к их кругу. Неужели тот факт, что она найденыш, так много значит для него?

Зачем, если его влечет к ней, избегать ее общества?

Хотя, скорее всего все это не более чем плод ее воображения. Может, ей кажется, что Сент-Айвз наблюдает за ней по той простой причине, что она сама все время наблюдает за ним. А его взгляды кажутся ей исполненными особого смысла только потому, что она считает их таковыми.

Вздрогнув, Эмбер стянула на груди шаль, забыв, что та промокла, как и ее тонкое платье. Влажная ткань скользнула по коже, заставив ее поежиться.

— Уютное местечко, — заметил Эймиас.

— О, спасибо, я постаралась сделать его таким. Я вселилась сюда еще в детстве. Изображала из себя хозяйку и устраивала чаепития. Роль гостей играли Грейси и наш пес, Несс. Как видите, он по-прежнему любит бывать здесь, — сказала она, кивнув в сторону собаки, дремавшей на постели. — Это было мое убежище. Я разыскала на чердаке всякое старье и притащила сюда, чтобы придать коттеджу жилой вид, натаскала еды из кладовой, и мы с Грейси делали вид, что она посещает меня с визитами. — Она рассмеялась, вспоминая. — Какое нахальство! Это был ее дом, я жила здесь только из милости ее отца. Но она верила каждому моему слову, и вскоре все смирились с нашими причудами. Гувернантка всегда знала, где меня искать. Наконец мистер Тремеллин велел вычистить дом и починить крышу. Он решил, что это более безопасное место для игр, чем шалаш на дереве. Как видите, это до сих пор мое убежище. — В ее голосе зазвучали мечтательные нотки. — Сейчас льет дождь, и вид из окна не очень хороший. Но в ясную погоду отсюда открывается широкая панорама. Это еще одна причина, чтобы любить этот дом. Можно любоваться морем, устроившись в уютном гнездышке. Иногда я прихожу сюда почитать, но часто ловлю себя на том, что сижу с открытой книгой на коленях, очарованная видом. Я обожаю море. А вы, мистер Сент-Айвз?

— Я люблю смотреть на море, — медленно произнес Эймиас. — Но признаться, мне больше нравится наблюдать за ним, чем плавать по нему.

— Вы подвержены морской болезни? — заинтересованно спросила Эмбер. — Многие рыбаки страдают от нее, но они скорее умрут, чем признают это. — Она усмехнулась. — Однако такой секрет непросто утаить, и им ничего не остается, кроме как терпеть добродушные насмешки приятелей. Говорят, через пару дней, когда море высосет из новичков все соки, кроме их бренной оболочки, большинство приспосабливаются. Ну а те, кому это не удалось, вынуждены искать себе занятие на берегу.

— Нет, я не страдаю от морской болезни, — сказал Эймиас и добавил: — Просто у меня связаны с морем не слишком счастливые воспоминания.

— Наверное, ужасно попасть в шторм. Но я не возражаю против небольшого волнения, и мой желудок тоже. — Ее губы искривились в ироничной улыбке. — Возможно, потому, что я, как вам известно, появилась из моря.

— Я уже просил у вас прощения за свои глупые рассуждения на эту тему, — серьезно отозвался Эймиас.

Разумеется, вы появились не из моря, мисс Эмбер, и никто так не считает.

— Я совсем не это имела в виду! Во всяком случае, это никак не связано с вашими словами. Тем более что я слышу подобные высказывания всю свою жизнь.

— Но они заставляют вас чувствовать себя одинокой, — возразил Эймиас. — Я сожалею, что поднял эту тему.

— Жизнь на побережье подразумевает одиночество, — задумчиво сказала Эмбер. — Это одна из причин, заставившая мистера Тремеллина взять меня в свою семью. Он сделал это ради Грейс. Его жена умерла, и ребенку было бы одиноко расти у моря. Поэтому здесь так важно иметь друзей.

— Особенно для вас, — сказал он. — Из-за тайны вашего рождения.

— Похоже, вы и вправду думаете, будто я родилась в море, — рассмеялась Эмбер и продолжила, предвосхищая его протесты: — Не надо оправдываться, мистер Сент-Айвз. Люди, живущие на берегу, только и говорят о загадках, которые преподносит им море. Мы обсуждаем приливы как самые последние новости, а погода значит для нас гораздо больше, чем выбор шляпки или зонтика. Море — наша жизнь. И поскольку мы живем рядом с ним и пользуемся его дарами, мы привыкли находить на берегу самые разные вещи, как ценные, так и всякий хлам. В здешних местах рассказывают немало легенд о младенцах, принесенных морем. Рождение Венеры из морской пучины — далеко не первая история, которую мне довелось услышать. Правда, обычно в них фигурируют русалки, но, уверяю вас, у меня не вырастает хвост, когда я вхожу в воду! И определенно я не дочь морского царя. Я слишком плохо плаваю, чтобы претендовать на это звание, — добавила она с улыбкой, подняв на него глаза.

Волосы Эймиаса потемнели от влаги и приобрели темно-медовый оттенок. Казалось, он придвинулся ближе, так близко, что она ясно видела его гладко выбритый подбородок. Он не улыбался, глядя на нее из-под полуопущенных век. Его выразительные губы были сложены в жесткую линию, словно он крепко стиснул зубы…

Порыв ветра со свистом ворвался в каминную трубу, пламя заколебалось, вернув Эмбер к реальности.

— Вы совсем промокли, — быстро сказала она. — Если вы не снимете этот плащ, то непременно простудитесь.

Эймиас ничего не ответил, продолжая смотреть на нее, но его затянутые в перчатки руки потянулись к воротнику.

— Нет-нет. Прошу вас, не раздевайтесь. Я бы предложила вам остаться, но не могу, — произнесла она с отчаянием в голосе. — Я знаю, что вы ни в малейшей степени не заинтересованы… Я хочу сказать, что не сомневаюсь, что вы истинный джентльмен, но, учитывая обстоятельства… Мы здесь одни. Это не совсем прилично.

Эймиас удивленно моргнул.

— Да, конечно, — сказал он и огляделся по сторонам с таким видом, словно забыл, где находится. — Вы правы. — Он глубоко вздохнул: — Боже, о чем я только думал! Моя бедная лошадь, наверное, уже превратилась в водоплавающее. Пожалуй, мне лучше доставить бедное животное в конюшню, а себя самого — под крышу.

Он шагнул к двери, но помедлил, повернувшись к ней:

— А как вы собираетесь вернуться назад? Похоже, буря только усиливается. Мы могли бы доехать вдвоем или, если у этой старой клячи хватит ума вернуться в гостиницу, добежать до дома вместе. Можно воспользоваться моим плащом как накидкой, он достаточно велик, чтобы прикрыть двоих.

Эмбер покачала головой.

— Нет, — тихо сказала она. — Я еще побуду здесь.

— Да? Но я думал… разве вы не ожидаете капитана Паско? У меня сложилось впечатление, что он наносит вам визиты каждое утро.

— Он начал это делать только после вашего появления! — отозвалась Эмбер с неожиданной резкостью и улыбнулась, чтобы смягчить свои слова. — В любом случае, думаю, сегодня он вышел в море. В дождь рыба лучше клюет.

Эймиас иронически выгнул бровь, и Эмбер отвела взгляд, уставившись на огонь. Бизнес, которым занимался Паско, был далек от рыбной ловли, и они оба это знали.

— Так что вся гостиная будет в вашем распоряжении, — сказала она. — Не считая, конечно, подружек Грейс.

Эймиас кивнул:

— Понятно. Жаль, что вас там не будет. — Он взялся за дверную ручку и снова оглянулся: — А вы не хотите пригласить сюда нас с Грейс? Как в старые добрые времена, о которых вы говорили?

Он улыбнулся, с надеждой глядя на нее. Эмбер готова была поклясться, что почти ощутила физическое притяжение этой улыбки.

«Проклятие!» — мысленно выругалась она, употребив слова, которые никогда бы не произнесла вслух, так как была воспитана как леди. И потому что она любит Грейс.

А еще потому, что этот человек не должен знать, как сильно он ей нравится.

— Не сегодня, — сказала она, заставив себя улыбнуться. — Возможно, в другой раз. — Когда она может справиться с этим.

— Буду ждать с нетерпением, — сказал Эймиас, отвесив поклон, распахнул дверь и вышел.

Она не двигалась с места, пока не убедилась, что он уехал. Затем подошла к очагу, села и уставилась на огонь.

В гостиной Тремеллинов был полно народу, когда Эймиаса проводили внутрь.

— Добрый день, если, конечно, его можно так назвать! — воскликнул хозяин, вставая, чтобы поприветствовать очередного гостя.

Эймиас увидел Паско Пайпера, который тоже поднялся со стула, хотя, по словам Эмбер, он должен был выйти в море. Эймиас не мог спросить, почему он здесь; не выдав ее. Собственно, он не мог даже спросить об Эмбер. Не исключено, что кто-нибудь заметил, что он подъехал со стороны сторожки. Должен ли он сказать Паско, где Эмбер? Эймиас решил, что не стоит.

Ситуация была неловкой, но он попадал в них и раньше. Пусть все идет своим чередом. Прежде чем пускаться в откровения, нужно узнать, что известно другим.

Бросив взгляд на Грейс, он понял, что она даже не заметила его появления. Она стояла в окружении молодых людей и смеялась над чем-то, что говорил Тобиас, долговязый молодой моряк. Эймиасу не хотелось вмешиваться. Рано или поздно она его увидит.

Он постоял с хозяином дома и Паско у камина, надеясь, что жар пламени высушит пропитавшуюся влагой одежду и прогонит холод из костей.

— Скверная погодка, — заметил Тремеллин, вынув изо рта трубку. — Даже Паско остался в порту.

— А что, рыба не ловится в дождь? — с невинным видом поинтересовался Эймиас.

Паско бросил на него странный взгляд.

— Когда как, — небрежно уронил он. — Но я не полагаюсь на погоду и раскидываю свои сети пошире.

Это было своего рода признание, что он охотится за вином, а не за макрелью. Эймиас кивнул, приятно удивленный. Похоже, ему стали доверять. Возможно, потому, что Паско наконец понял, что у него нет видов на Эмбер. Он пригляделся к Пайперу. Тот был хорош собой и, видимо, неплохо зарабатывал. Интересно, почему она отвергает его авансы?

При мысли об Эмбер он ощутил стеснение в груди. Там в сторожке, освещенная пламенем очага, она казалась такой живой и яркой — в розовом платье и пестрой шали, с волосами цвета закатного солнца. Намокший от дождя лиф обрисовывал совершенные линии ее высокой груди. Она замерзла, и напрягшиеся соски четко обозначились под тонкой тканью. Эймиасу пришлось отвернуться, чтобы собраться с мыслями.

Когда он снова взглянул на Эмбер, она явно согрелась. Но ее соски тут же напряглись, когда она увидела, что он смотрит на нее. Эймиас с трудом отвел взгляд от ее груди и посмотрел ей в глаза. Как ни странно, оторваться от ее глаз оказалось еще труднее.

Неужели она выйдет замуж за Паско? «Пора перестать обманывать себя», — печально подумал Эймиас. Она останется в его жизни, если он женится на Грейс. Он оглядел элегантную гостиную с чувством, близким к отчаянию. Ему нравятся дом, деревня, Тремеллин, да и Грейс очаровательна. Но на свете немало других деревень, домов и очаровательных барышень, не обремененных такими соблазнительными родственницами… Хотя если бы Эмбер и вправду состояла в родстве с Тремеллинами, у него бы не было проблем.

Эймиас вздохнул. Пожалуй, ему лучше двинуться дальше. Вряд ли он сумеет справиться с ситуацией, если останется здесь. А жаль. Он не из тех, кто привык сдаваться.

— Ну как, вы придете к нам завтра вечером? — поинтересовался Тремеллин, прервав его мрачные мысли. — Эмбер сейчас нет, но она убьет меня, если я не спрошу у вас, что вы предпочитаете на обед. Она собирается подать баранину, говядину и дичь, но еще не поздно заказать что-нибудь еще.

— Я не слишком привередлив, — отозвался Эймиас. — И надеюсь, достаточно хорошо воспитан, чтобы есть то, чего я не ем.

Тремеллин рассмеялся.

— Кстати, если уж зашла речь об Эмбер, — сказал Паско, — где она?

Тремеллин взглянул на Эймиаса, но тот хранил молчание. Глаза Тремеллина сузились.

— О, тут и там, — отозвался он, наконец. — Носится как белка в колесе. Ты же знаешь, Паско, женщины обожают устраивать вечеринки. Кстати, мы пригласили еще несколько человек на завтра. Будет викарий с женой, обещал приехать барон со своей дражайшей половиной, если им удастся выбраться, в чем я нисколько не сомневаюсь. Благородные господа никогда не отказываются от дармового угощения. Придет даже молодой Тобиас из твоей команды. Должен же кто-то составить компанию подружкам Грейси. Так что это будет настоящий прием. — Тремеллин улыбнулся, набивая табаком трубку. — Почему бы и нет? — Он пожал плечами. — Давненько я не принимал гостей, так сказать, на высшем уровне. Вас ждет сюрприз, Сент-Айвз. Эмбер готовит настоящий праздник.

Эймиас поклонился:

— Для меня это большая честь.

— Для вас? — Тремеллин громко расхохотался. — Лондонского джентльмена, который водит дружбу с графом? Представляю, на каких приемах вам пришлось побывать. Наверное, сам принц не гнушается почтить их своим присутствием.

Эймиас улыбнулся:

— Но это не значит, что они лучше. Тремеллин просиял.

— Мистер Сент-Айвз! — воскликнула Грейс, подлетев к ним. — Боже! Я не видела, как вы вошли. Как поживаете, сэр?

«Как человек, который чувствует себя старым, глупым и растерянным», — подумал Эймиас, отметив, как прелестно она выглядит в голубом платье.

— Прекрасно, мисс Тремеллин, а вы? — спросил он.

Они перешли к обсуждению погоды и предстоящей вечеринки.

Паско и хозяин дома продолжили прерванную беседу.

Тремеллин с улыбкой наблюдал за своей дочерью и Сент-Айвзом. Они являли собой красивую пару: высокий элегантный блондин и изящная темноволосая девушка.

Паско тоже наблюдал за ними.

— В сущности, что вам известно про этого парня? Что у него есть лоск и, похоже, деньги? Что его мать родом отсюда? По-моему, маловато. А кто его отец? Откуда он взялся? Где вырос?

Тремеллин молчал. Те же вопросы задавал ему внутренний голос, который он пытался игнорировать.

— И чем, собственно, он занимается в Лондоне? — продолжил Паско. — Он говорит и одевается, как важная персона, но что он собой представляет? Мне кажется, вы покупаете кота в мешке, Тремеллин.

— Ничего я не покупаю, — отозвался Тремеллин, нахмурившись. — И Грейси, кстати, тоже. Просто она приветлива с ним, как и с любым парнем, который оказывает ей знаки внимания. Она улыбается Сент-Айвзу так же, как улыбается Тобиасу. А Тобиас — не какой-нибудь лондонский щеголь, а простой деревенский рыбак, который работает на тебя.

— А вы уверены, что он ухаживает за Грейси? — упорствовал Паско. — Это он сейчас такой внимательный и любезный, потому что его ничто не отвлекает. Вы видели его глаза, когда Эмбер входит в комнату?

Тремеллин не ответил. Он видел глаза Эмбер, и этого было достаточно, чтобы испытывать беспокойство.

Паско правильно понял его молчание.

— На вашем месте, Тремеллин, я бы попытался разузнать побольше об этом парне.

— По-твоему, я должен нанять сыщика с Боу-стрит, чтобы установить за ним слежку? — свирепо поинтересовался Тремеллин. — Пока что я не вижу в этом необходимости.

— Но она может возникнуть, — настаивал Паско.

— А может и не возникнуть.

— На вашем месте я бы сам задал ему несколько вопросов.

— Но ты не на моем месте, Паско, — отрезал Тремеллин. — Спасибо за совет. Но как я тебе уже говорил, я в состоянии управлять своим судном.

Паско кивнул:

— Вижу, я исчерпал ваше терпение. Ладно, мне пора. Увидимся завтра вечером. Надеюсь, Эмбер будет здесь.

— Куда она денется, — отозвался Тремеллин.

Паско ушел, напомнив остальным гостям, что пора и честь знать. Все потянулись к выходу. Эймиас распрощался с хозяином и Грейс. Стоя на крыльце, он наблюдал за отъезжающими. Дождь кончился, и сквозь клочковатые облака проглянуло солнце.

Эймиас сложил свой плащ и закрепил его позади седла. Это заняло у него так много времени, что он отбыл последним. Когда он подъехал к повороту, все остальные уже скрылись из виду — как он и планировал. Однако, добравшись до сторожки, Эймиас не стал спешиваться.

Потому что понял: Эмбер знала, что Паско будет среди гостей. Хотя сторожка выходила окнами на море, из нее была видна дорога и все, кто проезжал по ней. Собственно, по этой причине ее и построили здесь, а не где-нибудь в другом месте. Из-за непогоды вид на море ухудшился, но дорога просматривалась отлично. И теперь ему оставалось только гадать, кого из них двоих она избегает: его или Паско. Если его, то почему он чувствует себя так скверно, хоть и понимает, что это только к лучшему?

Грейс Тремеллин — милая девушка. И он пока не слышал, что Эмбер собирается выйти замуж за Паско. Вполне возможно, что она встретит мужчину из других краев и уедет из этой очаровательной деревеньки. Им не придется часто видеться.

Нет, рано еще сдаваться. На карту поставлено его будущее. Эймиас сжал коленями бока лошади, заставив ее тронуться с места. Посмотрим, что принесет ему завтрашний вечер.

Глава 8

В деревне не было цветочной лавки. Но миссис Брей, которая жила неподалеку от гостиницы, охотно согласилась продать Эймиасу пару букетов из своего сада. Недолго думая он выбрал красные розы для Грейс и, побродив по саду, нашел три желтые розы для Эмбер, воспользовавшись услугами сына хозяйки, чтобы доставить их по назначению.

Из уважения к Тремеллину Эймиас оделся с той же тщательностью, с какой одевался, собираясь на лондонские приемы. Сделать меньше значило бы оскорбить хозяина. Оставалось только надеяться, что он будет не слишком выделяться на общем фоне. Эта мысль заставила его поморщиться и взглянуть на собственные руки, затянутые в лайковые перчатки. Придется придумать какое-то объяснение на тот случай, если кто-нибудь спросит. Хотя могут и не спросить. Люди здесь вежливы, а деревня далеко от Лондона. Возможно, они решат, что обедать в перчатках — последний писк лондонской моды.

Эймиас пожал плечами. Он никогда не расслаблялся и был готов ко всему, что могло произойти на обеде у Тремеллинов. В конце концов, это всего лишь вечеринка в добропорядочном доме на берегу моря, в крохотном поселении, расположенном вдали от мира. Именно поэтому ему здесь так нравится.

Вечер выдался тихий и ясный. Летний день медленно угасал. Свернув на дорогу, которая вела к берегу, Эймиас глубоко вдохнул чистый соленый воздух. Издали доносился ровный гул прибоя. Дверь сторожки была закрыта, над трубой не курился дымок. Эймиас улыбнулся. Сегодня вечером Эмбер не удастся сбежать, да и вряд ли она этого захочет. Судя по количеству карет и колясок, выстроившихся перед домом, предстоящая вечеринка явилась самым выдающимся событием года для местных жителей.

Вручив мальчику поводья лошади, Эймиас направился к дому. Изнутри доносились голоса и смех. Окна были ярко освещены, совсем как окна лондонского особняка в вечер грандиозного приема. Эймиас вручил шляпу горничной и проследовал в гостиную. Помедлив на пороге, он улыбнулся. Нет, это далеко не Лондон.

По лондонским меркам, это была скромная вечеринка, но гостиная Тремеллинов казалась переполненной. Все гости были местными жителями, и хотя, вне всякого сомнения, они явились в своих лучших нарядах, даже лондонские слуги одевались шикарнее в выходные дни. Викарий и мужчина — предположительно барон, о котором говорил Тремеллин, — щеголяли в видавших виды парадных костюмах. Барон явно чувствовал себя неловко, как работяга, который редко надевает приличную одежду. Чего нельзя было сказать о Паско Пайпере. По случаю торжества капитан облачился в довольно презентабельный фрак и бриджи. Он был весь в черном, не считая белой рубашки и галстука, умело повязанного вокруг горла.

Женские платья либо отставали от моды, либо были не тех цветов, что носили лондонские дамы в этом сезоне. Подружки Грейс, одетые в белое, выглядели скучно и благопристойно, как и полагалось юным девушкам на первом балу. Но только не Грейс. Белое платье оттеняло ее черные как смоль волосы, а голубые цветы, украшавшие прическу, придавали ей свежий очаровательный вид.

Бросив взгляд в сторону группы, собравшейся посередине комнаты, Эймиас, наконец, увидел Эмбер. И не смог отвести глаз. Хотя у нее не было возможности воспользоваться услугами лондонских модисток, она явно просматривала модные журналы. Но не ее наряд произвел на него такое ошеломляющее впечатление. Желтое платье было достаточно простым, с узким лифом, подчеркивающим ее соблазнительные формы, и пышной юбкой. Ее фантастические волосы были убраны в высокую прическу, украшенную, он мог поклясться в этом, его желтыми розами. Глаза Эмбер сияли, на губах играла теплая уверенная улыбка. Вокруг нее теснились мужчины, закрывая обзор, но Эймиас мог слышать ее звонкий заразительный смех.

И как ему пришло в голову жалеть ее? Она хозяйка в доме Тремеллинов, пользующаяся успехом в местном обществе и определенно занимающая в нем достойное место. И, судя по ее смеху, получающая от этого огромное удовольствие.

— Хорошо, что вы пришли, Сент-Айвз, — сказал Тремеллин, радостно улыбаясь. — Настоящий праздник, вы не находите? Девять приглашенных на обед, с нами тремя — ровно дюжина. Пришлось пригласить юного Тобиаса, чтобы дамы не остались без кавалеров. Черт бы побрал эти светские правила! Ну да ладно, девочки обожают принимать гостей, так что я не возражаю. Давненько мы не устраивали таких приемов. Кстати, можете воспользоваться представившейся возможностью. Барон и его супруга ведут более светский образ жизни, чем мы здесь, и, возможно, слышали что-нибудь о вашем тезке. Пойдемте, я вас представлю.

Остававшийся до обеда час Эймиас провел, знакомясь с собравшимися. Его представили старому викарию и его престарелой супруге. Барон оказался разговорчивым джентльменом средних лет, а баронесса еще более говорливой дамой. Грейс болтала со своими подружками. Тоби, юный помощник Паско Пайпера, молчал как рыба, выловленная из глубин и неожиданно оказавшаяся на палубе рыбацкой шхуны.

Эймиас кланялся, улыбался и слушал. Как выяснилось, никто не слышал о человеке, носящем его имя, но все горели желанием обсудить с ним этот вопрос. Он испытал облегчение, когда гостей пригласили к столу.

Столовая Тремеллинов была достаточно просторной, чтобы вместить всю компанию. Эймиас с удовлетворением отметил, что его посадили рядом с главой дома, Грейс расположилась слева от него, а Эмбер — напротив. Это было место почетного гостя. Впрочем, его радость несколько поубавилась, когда он понял, что ухаживать за Грейс будет нелегко. В отличие от Лондона здесь не было композиций из цветов и канделябров, отделяющих одну сторону стола от другой. Разговор был общим, и он ясно видел Эмбер. Сам ее вид дразнил и притягивал его. Когда она двигалась, глубокое декольте обнажало затененную ложбинку между обворожительными округлостями ее груди. Стоило ей засмеяться, как его взгляд неудержимо устремлялся к ней.

Она была так соблазнительна, что Эймиас обрадовался, когда рядом с ней уселся Паско. Что ж, теперь он может полностью сосредоточиться на Грейс. Он устал от собственной нерешительности и должен воспользоваться сегодняшней вечеринкой, чтобы определиться, стоит ли ему продолжить ухаживание за Грейс. Впрочем, правильнее было бы сказать — приступить к ухаживанию. До сих пор он ограничивался ни к чему не обязывающими знаками внимания, но, если он хочет, чтобы Грейс стала его женой, придется начать ухаживать по-настоящему. А если не хочет? Тогда он отправится в Сент-Майклз-Маунт, чтобы полюбоваться видами, а затем вернется в Лондон с чувством исполненного долга. Он выполнил свой обет разыскать следы ребенка, которым он был когда-то.

Эта мысль пришла ему в голову сегодня ночью, после очередного сна про мясника. Столь частое появление его детского кошмара свидетельствовало о том, что он находится не в ладу с самим собой. Если он хочет избавиться от него, он должен оставить позади все свои страхи, как явные, так и неявные. Пора забыть о детских фантазиях и начать жить собственной жизнью.

— У нас сегодня два супа, — сообщила Грейс.

Эймиас ошарашено моргнул.

— О, — вымолвил он, наконец, забавляясь, что его вырвали из печальных раздумий такой прозаической темой, как суп. — И какой вы порекомендуете?

— Оба очень вкусные, — серьезно отозвалась она. — Но один является местным деликатесом, а второй, говорят, пользуется большим успехом в Лондоне.

Эймиас не мог себе представить, чтобы суп пользовался успехом, где бы то ни было. Но карие глаза Грейс смотрели на него так простодушно и серьезно, что он сделал вид, будто и вправду обдумывает этот вопрос. «Как она прелестна», — подумал он. С близкого расстояния ее кожа казалась чистой и гладкой, как у ребенка, и Эймиасу пришлось подавить неловкое чувство. Он не хочет брать в жены ребенка.

Грейс младше его на десять лет, если не больше. Многие мужчины женятся на женщинах моложе себя. Вряд ли кто-нибудь обратит внимание на такую разницу в возрасте… Не считая, конечно, Даффида. И Кристиана с графом. Но с ними он как-нибудь справится, когда дойдет до дела. В любом случае они с уважением отнесутся к его выбору.

Суть в том, нравится ли ему девушка настолько, чтобы провести с ней всю жизнь. Если да, то его задача — позаботиться о том, чтобы она относилась к нему так же. И сейчас самое время заняться этим вплотную.

Эймиас присмотрелся к своей соседке внимательнее. Прелестна, мила и очень молода. Всегда приятно иметь красивую жену. То, что она мила, позволяет надеяться, что она не станет с годами сварливой. Ну а молодость быстро проходит. Да и беспокойство по поводу супа — совсем неплохое качество для жены.

— Так какой вы порекомендуете? — снова спросил он. — О, консоме было бы прекрасно. Но лично я предпочитаю похлебку из моллюсков.

— В таком случае я тоже, — галантно сказал он. Грейс улыбнулась.

Эймиас услышал звонкий смех Эмбер и взглянул через стол. Раньше она вроде бы не жаловала Паско, но сейчас от души смеялась какой-то его шутке, откинув назад голову. Глядя на ее гладкую белую шею и грудь, приподнявшуюся от этого движения, Эймиас с изумлением почувствовал, что его чресла напряглись. И желудок тоже, когда он заметил, что Паско также наблюдает за ней.

Он повернулся к Грейс.

— Что это за цветы в ваших волосах? — поинтересовался он.

Девушка покраснела.

— Я хотела украсить прическу вашими прелестными розами, как это сделала Эмбер. Я имею в виду, — осторожно сказала она, — цветы, которые вы прислали нам. Но потом решила воспользоваться вероникой из нашего сада. Она голубая, а ваши розы, хоть и очень красивы, не подходят к этому платью. Я поставила их в вазу.

О Боже, неужели ему так и придется рассуждать о супах и вазах под звуки чарующего смеха, борясь с искушением перепрыгнуть через стол и присоединиться к его обладательнице?

— Голубой вам к лицу.

— Тост, — провозгласил Тремеллин, поднимаясь со своего места во главе стола. — За собравшихся.

Все выпили, и бокалы наполнились снова. Поднялся Паско.

— Kernow bys vyken! — сказал он, поднимая свой бокал.

Компания разразилась возгласами одобрения, а Тремеллин, склонившись к Эймиасу, перевел: «Да здравствует Корнуолл!»

— Охотно выпью за это, — улыбнулся Эймиас и осушил бокал.

— Итак, Сент-Айвз, — сказал Тремеллин, когда они снова сели. — Все еще обследуете окрестности?

Учитывая, что вино начали подавать задолго до обеда, многие гости уже приняли более чем достаточно. Прежде чем Эймиас успел ответить, барон подался вперед и произнес слегка заплетающимся голосом:

— Обследуете? В здешних местах нужно проявлять осторожность, мистер Сент-Айвз. Держитесь подальше от прибрежных скал, особенно от пещер под ними. Тут есть люди, которым не понравится, что кто-то лазит по тайным пещерам, где они… хранят свои бочонки с маслом. Он расхохотался, довольный собственным остроумием, но кое-кто из гостей нахмурился, и даже викарий одарил его неодобрительным взглядом.

— Я стараюсь не лезть в дела, которые меня не касаются, — невозмутимо отозвался Эймиас. — Не забывайте, что я из Лондона. Мы живем в такой тесноте, что давно научились держать наши носы подальше от чужих бочонков с маслом. Это единственный способ не лишиться этих самых носов.

Его слова были встречены смехом и взглядами, выражавшими облегчение.

— Кстати, чем вы занимаетесь в Лондоне, мистер Сент-Айвз? — поинтересовался Паско, вперив в него жесткий взгляд. — Помимо того, что стараетесь сберечь свой нос.

Эмбер выглядела недовольной, а Грейс огорченной. Упоминание носа гостя было невежливым, особенно учитывая состояние этого носа.

— Как видите, мне это не слишком удалось, — улыбнулся Эймиас.

Напряжение ослабло. Но взгляд Паско не смягчился.

— Зато я научился не лезть в чужие дела, — добавил Эймиас. — Что же касается моих занятий в Лондоне, то их немало. Обычно перед завтраком я совершаю верховые прогулки по парку. Затем наношу утренние визиты. После этого боксирую с джентльменом Джексоном либо фехтую с мистером Анджело. Далее следует ленч, после чего я встречаюсь с друзьями в клубе или у них дома. Затем возвращаюсь домой, чтобы переодеться перед обедом в дружеской компании. Ну а вечера я провожу в театре или опере либо в игорном заведении. В общем, не успеешь оглянуться — и уже пора ложиться спать.

Кто-то тяжко вздохнул, очевидно, завидуя. Возможно, юный Тобиас. Или барон.

— Неплохо, — уронил Паско таким тоном, словно подразумевал обратное. — Мы здесь живем проще, работаем тяжелее, но мне нравится такая жизнь. Я плаваю на своей шхуне и ловлю рыбу. Надеюсь, когда-нибудь у меня будут две шхуны.

— Слушайте, слушайте! — воскликнул барон. — Этот парень далеко пойдет.

— Да, моя жизнь приятна, — сказал Эймиас. — Но мужчине недостаточно одних развлечений. Сейчас я путешествую, однако у меня тоже есть цель в жизни. Я хотел бы осесть где-нибудь у моря. Завести свое хозяйство, создать семью. — Он улыбнулся Тремеллину и взглянул на Грейс.

Она порозовела, как одна из присланных им роз, и потупилась, уставившись на свои колени.

Эймиас снисходительно улыбнулся и, чтобы не смущать девушку, перевел взгляд на Эмбер.

Она сидела с застывшим лицом, но, заметив, что он смотрит на нее, уставилась на свой бокал вина с таким видом, словно в его золотистых глубинах заключались все тайны мира.

— Отличная цель, — одобрительно сказал Тремеллин. — Жизнь у моря никогда не покажется скучной. Воздух чистый, виды прекрасные. Шторма, конечно, причиняют некоторое беспокойство, но, как говорится, если не соваться в штормовое море и не строить дом у прибоя, жить можно. Лично я никогда бы не согласился жить в другом месте.

По столу прокатился согласный гул.

— Полностью с вами согласна, — заявила жена викария. — А ведь я, как вы знаете, родом из Кента. Но я прожила здесь сорок два года и ни на секунду не пожалела об этом.

На этот раз присутствующие разразились аплодисментами.

— А я здесь родился и, надеюсь, умру, — сказал Паско. — А вы откуда родом, мистер Сент-Айвз?

— Из Лондона, как я уже говорил, — ответил Эймиас.

— А ваша семья? — упорствовал Паско, не сводя с него взгляда.

Эймиас склонил голову набок и слегка улыбнулся.

— Я вырос в Лондоне и не знаю другого дома. Но в отличие от вас я готов собрать вещи и перебраться в другое место. Как я уже рассказывал, я ищу родню своей матери и полагаю, что она происходит из этих мест. Это было бы настоящей удачей для меня, не так ли?

Он поднял свой бокал и посмотрел на Грейс. Она сочувственно улыбнулась.

— А разве у вашей семьи нет загородного поместья? — поинтересовался Паско с насмешливым недоверием.

От ответа Эймиаса спасло появление горничной с супницей в руках.

Гости занялись едой, и вопрос Паско был забыт. Эймиас выругался про себя. Как он мог забыть, что джентльмен должен иметь поместье? Он поглощал третью ложку супа, пытаясь придумать, где должно находиться его мифическое поместье и как объяснить, почему он не хочет жить там, как вдруг заметил, что в комнате стало тихо.

Он поднял глаза и обнаружил, что все смотрят на него. Перчатки, понял он. Черт бы побрал эти перчатки! Джентльмены снимают перчатки за едой, и никто не поверит, если он станет утверждать обратное, откуда бы он ни явился: из Лондона или с луны.

— Прошу прощения, — сказал он, отложив ложку и подняв руки. — Мне следовало объяснить с самого начала. Я знаю, что обедать в перчатках не принято, даже в Лондоне при всех его причудах и фантазиях. Но я настолько привык к ним, что просто забыл. Как неучтиво с моей стороны. Видите ли, нос — не единственное, что я научился держать подальше от чужих дел. Меня также научили держать при себе руки. Я дорого заплатил за эту науку.

Поскольку это была чистая правда, Эймиас продолжил более уверенно, с удовлетворением наблюдая за выражением жалости и неловкости, появившимся на лицах гостей.

— Моя рука выглядит не слишком привлекательно. Поэтому я ношу перчатки. Но если вы предпочитаете…

— Боже, конечно, нет, Сент-Айвз! — вскричал Тремеллин. — Это мы должны извиниться. Мы видим подобные вещи каждый день! Это рыбацкая деревушка. Здесь люди постоянно получают увечья. Моя собственная нога вся в рубцах, словно ее секли до крови. Но это от снастей, в которых я запутался, когда учился лазить по канатам… А моя рука… — Он попытался закатить рукав, но тот не продвинулся ни на дюйм. — Ладно, в другой раз, — сказал он, смирившись. — Эту отметину оставила рыба, которая укусила меня, когда я попытался вытащить ее из воды. Я выронил ее как горячий утюг, и она скрылась в море, прихватив кусок моей плоти. Да если за каждый выбитый глаз, оторванную ступню или шрамы, оставленные крючками или линем, давать по одному пенни, то получилось бы…

— …целое состояние, — закончила за него Эмбер. — Ради Бога, мистер Тремеллин, — беспечно сказала она. — Как это ни заманчиво, думаю, это не самое подходящее место для демонстрации шрамов. Потому что, если мы этим займемся, то никогда не закончим с супом и не перейдем к рыбе, с которой вам повезло больше.

Все расхохотались. Тремеллин откинулся назад на стуле, ласково улыбнувшись Эмбер.

— Ты права. Не хватает только, чтобы хозяин дома стал раздеваться за обеденным столом! Так что, мистер Сент-Айвз, у вас нет никаких оснований извиняться. Прошу прощения, — сказал он, окинув всех взглядом. — Я несколько увлекся.

— Насчет куска плоти, вырванного рыбой? — пошутил барон, вызвав общий смех.

— Точно! — отозвался Тремеллин с улыбкой. За супом последовала рыба.

— Ага! — сказал викарий, когда перед ним поставили тарелку. — Кажется, нам подали возмездие Тремеллина?

Гости так смеялись, что давились едой, пока не подали дичь, тоже встреченную шутками. В отличие от Лондона все участвовали в общем разговоре, а не только с теми, кто сидел рядом. Эймиас с любопытством наблюдал за собравшимися. Это не осталось незамеченным.

— Наверное, вы считаете нас простоватыми по сравнению с лондонцами, Сент-Айвз, — сказал Паско под общий гул голосов.

Эймиас поднял на него глаза.

— Мне показалось, что вам весело, — пояснил Паско.

— Так оно и есть, — сказал Эймиас. — Но не потому, что кто-то кажется мне простоватым. Такое ощущение, что находишься в кругу большой дружной семьи.

Впрочем, я могу ошибаться, поскольку никогда не жил в семье.

— Только с отцом? — поинтересовался Паско, пристально глядя на него.

Эймиас осознал свою оплошность слишком поздно. Его спас викарий.

— О, не думаю, что большая семья гарантирует веселье, — сказал он. — Когда я был молодой, все семьи были большими. В моей собственной было одиннадцать душ, и позвольте вас уверить, мы ссорились ничуть не меньше, чем веселились.

— Истинная правда, — подхватила баронесса. — Нас в семье было семеро, и мы, дети, обычно питались в детской. Так вот, мы только и знали, что препираться и бросаться едой, к великому огорчению нашей бедной няни.

Гости пустились в рассуждения о собственных семьях, даже Тобиас, смущаясь, рассказал о пятерых ребятишках, теснившихся в коттедже его отца. Эймиас молчал, сознавая, что рано или поздно ему придется рассказать о себе больше, иначе Паско не успокоится. Странно, ведь Пайпер положил глаз на Эмбер. Неужели парень не понимает, что он ухаживает за Грейс?

Когда со стола убрали последние блюда, Тремеллин поднялся.

— Полагаю, в Лондоне мужчины задерживаются за столом со стаканчиком портвейна, а дамы удаляются, чтобы посплетничать, — сказал он, обращаясь к Эймиасу. — Но мы здесь побаиваемся, что они начнут перемывать нам косточки, если оставить их одних.

— И есть за что! — воскликнула баронесса, а девушки захихикали.

— Кроме того, нам больше нравится слушать их пение, чем выпивка, — продолжил Тремеллин.

— А это, скажу я вам, — добавил барон, — редкое удовольствие.

— Ну что, пошли? — обратился к гостям Тремеллин. — Бутылки можно прихватить с собой.

Компания переместилась в гостиную. Грейс села за фортепиано, Эмбер встала рядом с ней. Девушки являли собой очаровательную картинку. Грейс выглядела как милая юная девушка из хорошей семьи, а Эмбер, ослепительная в своей золотисто-рыжей красоте, как женщина, которую мужчина видит в своих грезах, глядя на огонь, пылающий в камине.

Эймиас наблюдал за ними, стоя у камина. Впервые за все время их знакомства он мог сколько угодно смотреть на Эмбер, не опасаясь, что кто-нибудь заподозрит его в излишнем интересе к ней, поскольку рядом сидела Грейс. Собственно, Тремеллин, заметив пристальный взгляд Эймиаса, устремленный на девушек, обернулся и подмигнул ему с одобрительной улыбкой.

Девушки пошептались между собой.

— М истер Сент-Айвз, — застенчиво сказала Грейс, — поскольку вы прибыли издалека, первая песня для вас. Все, кто знает мелодию, подпевайте.

Она начала играть, и девушки запели чистыми, звучными голосами.

— Мы в роще зеленой бродили с тобой, увы, мой Эймиас, увы…

Эймиас заметил, что Грейс украдкой поглядывает на него. И Эмбер тоже. Это было вполне естественно, поскольку песня предназначалась ему и они хотели видеть его реакцию. Впервые в жизни он забыл о своих неудовлетворенных желаниях, планах и амбициях, он чувствовал себя не только польщенным, но и частью чего-то, о чем он, сам того не понимая, всегда тосковал и к чему стремился всей душой.

Гости подхватили припев. У Тоби обнаружился на удивление хороший тенор. Звучный бас Тремеллина, сочное контральто баронессы и высокие голоса подружек Грейс сливались в общем хоре.

Один лишь Паско сидел молча, хмуро косясь на Эймиаса. А Эймиас вопреки всем своим намерениям и желаниям не мог петь, потому что был слишком тронут, чтобы издать хоть звук.

Позже вечером, добравшись до своей комнаты, Эмбер обнаружила там Грейс. Расположившись посередине ее постели, та расчесывала свои длинные черные волосы.

— Посуда вымыта, комнаты прибраны, все легли, — сообщила Эмбер, зевнув. — Пора спать.

— Только после того, как поболтаем! — возразила Грейс. — Что ты о нем думаешь?

Можно было не спрашивать, кого она имеет в виду.

— Я тебе уже говорила, — отозвалась Эмбер, вытаскивая из волос ленту.

— Нет, не говорила.

— О, ради Бога, — сказала Эмбер, отвернувшись. — О чем еще мы разговариваем с тех пор, как он появился в городе?

— Ты согласна, что он хорош собой, элегантен и остроумен, но ты ни разу не сказала, что ты думаешь о нем — в связи со мной.

Эмбер принялась стягивать платье через голову.

— Я думаю, — сказала она приглушенным голосом, — что это никого не касается, кроме тебя. Об этом мы, кстати, тоже говорили. Нет ничего глупее, чем давать характеристики чужим поклонникам. Если я скажу что-нибудь против, а ты выйдешь за него замуж, то будешь помнить об этом до конца своих дней и злиться на меня. Это не значит, конечно, что я против! — поспешно добавила она.

Облачившись в ночную рубашку, Эмбер подошла к туалетному столику, где стоял кувшин с водой, налила воды в фаянсовый тазик, зачерпнула ее сложенными ладонями и плеснула себе в лицо.

— А если я скажу, что он мне нравится, — сказала она, глядя на подругу сквозь растопыренные пальцы, — будет еще хуже, если ты выйдешь за него замуж и обнаружишь, что он того не стоит. В любом случае я буду виновата.

— Это правда? — тихо спросила Грейс.

— Что? — спросила Эмбер, вытирая лицо.

— Он тебе нравится? Как мужчина?

На секунду в комнате повисла тишина. Затем Эмбер рассмеялась.

— Какое это имеет значение? Он увлечен тобой. Не забывай, мы с тобой белая и красная розы. Две противоположности. Немногим мужчинам нравится и то и другое одновременно. Не считая сквайра Блендингза и мистера Макгилликадди.

Это были два местных джентльмена, известных своим распутством. В доме Тремеллинов их не слишком жаловали, и Эмбер ожидала, что Грейс рассмеется. Но та даже не улыбнулась.

— Если он тебе нравится, — медленно произнесла Грейс, — я не стану даже думать о нем. Потому что это даже хуже, чем, если бы он тебе не нравился.

— Наверное, — согласилась Эмбер. Она отложила полотенце и склонила голову, так что волосы упали ей на лицо. Разделив их на три части, она принялась заплетать на ночь косу.

— Грейс, если он тебе нравится, — продолжила она, не поднимая головы, — я не вижу причин, почему ты должна отказываться от него. Он обаятелен, умен и наверняка богат. Правда, мы не знаем, какой у него характер: легкий или тяжелый? Есть ли у него друзья? И что они за люди? Это ведь не щенка выбрать. От него будет зависеть вся твоя жизнь. Прежде чем принимать решение, ты должна узнать о нем больше.

— Неужели ты думаешь, что я этого не понимаю! — удивленно воскликнула Грейс. — Я уже не ребенок. Можешь не сомневаться, что я постараюсь разузнать все, что только можно, если он меня действительно заинтересует. Но пока еще я ничего не решила. — Она рассмеялась, но ее смех прозвучал несколько неестественно. — Я просто хотела убедиться, что ты не возражаешь против того, чтобы я принимала его ухаживания.

— Не возражаю, — сказала Эмбер. Она подняла голову, радуясь, что ей удалось скрыть от Грейс выражение своего лица и мысли. Но на сердце у нее было тяжело. По всей видимости, ей еще не раз придется это делать.

Глава 9

Проснувшись поутру, Эймиас умылся, оделся и вышел из гостиницы, чтобы прогуляться по деревне перед завтраком. Куда бы он ни шел, везде с ним здоровались. Старый матрос коснулся полей своей шляпы, молодая женщина одарила улыбкой, встречная старушка расплылась в добродушных морщинках — и все желали ему доброго утра.

Вдоль узких наклонных улочек, вымощенных булыжником, теснились аккуратные домики. Казалось, они тоже клонились к морю, видневшемуся в конце доброй половины деревенских улиц. Во всех палисадниках пестрели цветы, высаженные по обе стороны от выскобленных до блеска крылечек.

Игравшие на улицах дети были небогато, но опрятно одеты, и даже самые худенькие не казались заморышами. Здесь не было крыс, крупных, как коты, и тощих котов на последнем издыхании. Или собак с торчащими ребрами, злобно скалящих зубы над объедками, найденными на помойке. Впрочем, здесь не было ни помоек, ни уличных торговцев, предлагающих товары, пригодные только для помойки. Ничего, кроме доброжелательных приветствий и криков чаек вдалеке.

В мире, где вырос Эймиас, прямой взгляд мог оказаться смертельно опасным. В том мире обитали стайки изголодавшихся детей, рыскавших по грязным улицам в поисках еды и спасавшихся бегством от опасностей и тюрьмы, столь омерзительной, что они мечтали вернуться на эти улицы или оказаться в колониях в качестве ссыльных.

Насколько Эймиас мог судить, здесь не было преступности. Впрочем, так не бывает. В конце концов, это не рай небесный, а всего лишь маленькая деревушка на берегу моря. Просто здешняя преступность отличается от той, с которой он сталкивался. Наверняка здесь тоже воруют, но не ради куска хлеба, жульничают, но не за карточным столом, делают ставки, но не на чью-то жизнь. Вряд ли здесь заключаются пари на то, сколько времени понадобится собаке, чтобы загрызть десяток крыс, или десятку собак, чтобы затравить одного медведя, или одному бойцовому петуху, чтобы убить другого. Человек слаб и подвержен страстям. Но едва ли местные жители удовлетворяют свою похоть в темных переулках или применяют силу, встретив беззащитную жертву.

И уж совсем не верится, что здесь случаются убийства. Во всяком случае, не часто. И не ради выживания как такового или за деньги, заплаченные наемному убийце.

Дойдя до конца улицы, упиравшейся в волнолом, Эймиас постоял немного, глядя на сверкающее на солнце море. Было тихо, не считая пронзительных криков чаек и плеска волн, набегавших на прибрежные камни. Он ощущал покой и безмятежность — состояние, которое ему не часто приходилось испытывать.

Все суда вышли в море. На берегу не было ни души, однако Эймиас чувствовал себя в полной безопасности и знал, что чувствовал бы себя так же, даже стоя здесь в полночь.

К тому времени, когда он вернулся в гостиницу, Эймиас был полностью очарован. Позавтракав, он оделся с особой тщательностью. Пора приступать к ухаживанию. Он сделает все, что в его силах, чтобы остаться здесь навсегда.

— Расскажите нам об Австралии, — попросила Грейс с искренним любопытством.

Эймиас одарил ее теплой улыбкой. День выдался пасмурный, и во влажном воздухе висел густой аромат жимолости. Они сидели в саду, за домом Тремеллинов, говоря обо всем и, в сущности, ни о чем. Пора это изменить, решил Эймиас.

— Вначале вы расскажите о себе, — парировал он.

— О, — сказала она, сморщив носик. — Обо мне нечего рассказывать. У меня даже нет загадочного происхождения, как у Эмбер. Я всегда жила здесь, и со мной никогда ничего не случалось. Я даже не мечтаю о путешествиях в отличие от Эмбер.

«Эмбер, Эмбер, Эмбер», — устало подумал Эймиас, бросив взгляд на Эмбер, которая сидела неподалеку и лущила горох, прислушиваясь к их разговору. Впрочем, говорила она ничуть не меньше, чем Грейс, поскольку та постоянно обращалась к ней.

Эймиасу это до чертиков надоело. Было бы намного проще, если бы он мог поговорить с Грейс наедине. Может, тогда ему удалось бы услышать ее собственное мнение. Грейс не только все время обращалась к Эмбер, она цитировала ее, поглядывала на нее в ожидании одобрения и то и дело ссылалась на нее во время разговора. Как она обойдется без своей названой сестры? Или не обойдется? Эймиас внезапно развеселился, представив невероятную, но чрезвычайно соблазнительную картину своей свадебной ночи, если ему удастся покорить дочку Тремеллина.

Подавив улыбку, он учтиво поинтересовался:

— Куда вы хотели бы поехать, Эмбер?

Она подняла на него глаза. Эймиас, увидев мелькнувшую в них обиду, внезапно осознал, что всегда обращался к Грейс как к мисс Тремеллин. Понятно, что он не может называть так Эмбер, но он мог бы сказать «мисс Эмбер». Обращаясь к ней по имени, он низводит ее до положения служанки. Пожалуй, он делает это сознательно, чтобы лишний раз напомнить себе, почему он не может ухаживать за Эмбер.

Сегодня она выглядела прелестно, несмотря на фартук, надетый поверх простого цветастого платья. Впрочем, она будет выглядеть прелестно во всем, и самое скверное, что ее сияющая красота затмевает невинное очарование Грейс. Как солнце луну, с горечью подумал Эймиас. Беда в том, что он предпочитает солнце, и что безродная красавица Эмбер притягивает его не только своей внешностью.

Эмбер одарила его долгим холодным взглядом, прежде чем ответить.

— Куда? — медленно произнесла она. — Куда угодно, лишь бы оказаться подальше.

— Подальше? — Эймиас сузил глаза, злясь на нее за вызывающий тон и на себя за то, что заставил ее чувствовать себя униженной. — От чего именно? От этого сада?

Грейс изумленно переводила взгляд с одного на другую, как ребенок, наблюдающий за ссорой взрослых.

— Да, — огрызнулась Эмбер. — Если вы думаете, что изображать дуэнью — приятное занятие, то позвольте вас заверить, что это не так. Постой, Грейс, не перебивай. Я знаю, что мне полагается присматривать за вами, но в этом больше нет необходимости. Эти визиты продолжаются уже целую неделю, и не думаю, что сегодня он намерен сделать что-нибудь особенно зловещее.

Эймиас выгнул бровь. Нарочитое «он» в его адрес звучало почти так же оскорбительно, как и его обращение к ней без слова «мисс». Он был под впечатлением.

— Так что идите. — Эмбер помахала рукой с таким видом, словно отгоняла парочку щенков. — Гуляйте, разговаривайте без моей опеки. Не думаю, что у вас на уме что-нибудь плохое, мистер Сент-Айвз. Во всяком случае, ничего такого, что Грейс не могла бы предотвратить, позвав на помощь. Глупо сидеть здесь как куль с мукой только для того, чтобы вы могли поговорить. К тому же мне совсем не хочется слушать ваши… интимные разговоры. Хотя не такие уж они интимные, пока я здесь.

Она поднялась, придерживая одной рукой миску с горохом.

— Думаю, ничего не случится, если вы погуляете вдвоем.

Грейс выглядела шокированной.

— Но папа…

— Мистер Тремеллин и сам когда-то был молодым, — твердо сказала Эмбер. — Уверена, он поймет.

— Я всегда все понимаю, — сказал Хьюго Тремеллин, выходя в сад. — Что я должен понять сегодня?

Он улыбался. В отличие от Паско Пайпера, шагавшего следом.

Эмбер тоже не улыбалась. Она снова села, но лицо ее вспыхнуло, а голос, хоть и спокойный, звучал отрывисто:

— Я только что сказала Грейс, что она может прогуляться с мистером Сент-Айвзом без моего сопровождения. У меня полно дел, а я все утро просидела здесь только ради соблюдения приличий. Господи, мистер Тремеллин, мы живем в девятнадцатом веке. Забудьте о лондонских манерах! Даже в Аравии не наблюдают за девушками так строго.

Тремеллин рассмеялся. Он легонько ущипнул Эмбер за кончик вздернутого носа, как делал это, когда она была ребенком.

— Что, допекли? — хмыкнул он. — Я и не думал делать из тебя надсмотрщика. Что бы Сент-Айвз ни чувствовал по отношению к нашей Грейси, он никогда не зайдет так далеко, чтобы забыть о приличиях. Он цивилизованный парень и понимает, что она молода и неопытна. Не правда ли, Сент-Айвз?

— Надеюсь, — натянуто отозвался Эймиас, чувствуя себя дураком. Одно дело — ухаживать за девушкой, к которой не испытываешь ничего, кроме смутной симпатии, и совсем другое — когда из тебя изображают ополоумевшего от любви поклонника.

— Вы уже сидели здесь, когда я пришел час назад, — сказал Паско. — Может, что-нибудь решилось, чего я не знаю?

— Неужели? — встревожилась Грейс. Эймиас вытащил часы.

— Надо же, — сказал он. — Я и не заметил, что прошло столько времени.

— А я заметила, — бросила Эмбер, вставая. — Прошу прощения, джентльмены. Мне надо заняться делами.

— Я помогу тебе. — Грейс вскочила с места и кинулась следом за подругой, решительно шагавшей к дому.

— Мне тоже пора, — сказал Паско, взглянув на хозяина. — На вашем месте, Тремеллин, я бы подумал над моими словами, крепко бы подумал.

— Ладно, — ворчливо отозвался тот. — Подумаю.

В считанные секунды в саду остались только он и Эймиас.

— Надеюсь, я не задел ничьих чувств, — сказал Эймиас. — Это определенно не входило в мои намерения.

Тремеллин небрежно махнул рукой:

— Нет, конечно. Паско накручивает себя на пустом месте. Он неравнодушен к Эмбер и видит в вас соперника. Только и всего.

— А она? Отвечает ему взаимностью? — спросил Эймиас, прежде чем успел спохватиться.

Тремеллин бросил на него острый взгляд.

— Не знаю. Женщин вообще трудно понять. — Он покачал головой и, похлопав себя по карманам, вытащил трубку и потертый кожаный кисет. — В том-то вся беда. — Он вздохнул. — Нелегко быть отцом взрослой дочери. А тут еще Паско с его подозрениями. — Он хмыкнул, но тут же снова посерьезнел. — Но в одном он прав. Думаю, нам пора поговорить. О, не стоит нервничать. Дело не в том, что вы преступили какие-то границы или позволили себе лишнее. И я не собираюсь интересоваться вашими намерениями.

Он насыпал табак в трубку, утрамбовал его пальцем и устремил на Эймиаса проницательный взгляд.

— Просто Паско напомнил мне, что вы уже провели здесь несколько недель. Он утверждает, что вам должно быть скучно в наших краях. Полагаю, так оно и есть. Он также говорит, что мы ничего о вас не знаем, и с этим трудно не согласиться. Как насчет того, чтобы пообедать с нами сегодня вечером? После обеда мы могли бы уединиться в моем кабинете, выпить шерри и поговорить. Если, конечно, вы намерены оставаться в деревне. В противном случае я не стану вас беспокоить.

Эймиас кивнул. Что ж, Тремеллин имеет право знать, что за человека он принимает в своем доме и каковы его планы. Нужно только решить, что он может рассказать и чего не следует рассказывать. Но это означает, что ему придется сделать выбор.

— Вы правы, — сказал он. — Нам пора поговорить.

После обеда полил дождь, принесенный грозой с моря, и зарядил на всю ночь.

Эмбер и Грейс расположились в гостиной перед пылающим камином. Но его приветливый огонь не разогнал тоску, поселившуюся в душе Эмбер.

— Обед прошел очень мило, — заметила Грейс довольным тоном.

— Да. Мы выглядели как одна счастливая семья, — сказала Эмбер. — Каковой, полагаю, мы скоро станем.

Грейс подняла голову от пяльцев.

— Не говори так! Я еще ничего не решила. Собственно, я даже не уверена, что мистер Сент-Айвз ухаживает за мной. Я всего лишь хотела сказать, что получила удовольствие от обеда. Мне понравились его рассказы о говорящих птицах. А тебе разве нет?

Эмбер кивнула.

— В прошлый раз они мне тоже понравились. Он рассказывает одно и то же.

— Но я попросила его об этом, — возразила Грейс. Эмбер бросила на нее проницательный взгляд.

— Ты примешь его предложение, Грейси? Грейс растерянно моргнула.

— С чего ты взяла, что он его сделает?

— О, ради Бога, — ворчливо сказала Эмбер. — Он каждый день являлся с визитом, с тех пор как появился здесь, а последнюю неделю практически не вылезал из нашего дома. А теперь заперся с твоим отцом в кабинете. О чем, по-твоему, они говорят? Обсуждают цены на сардины или улов макрели?

Грейс побледнела.

— Мне не приходило в голову… Они же совсем недавно познакомились.

— О, Грейси, пора бы тебе повзрослеть. Сент-Айвз без ума от тебя. Наверняка он просит твоей руки.

— Паско постоянно приходит к папе, чтобы поговорить наедине, — парировала Грейс. — Однако он не просит твоей руки.

— Потому что они говорят о делах, — сказала Эмбер, радуясь, что никто не знает, что Паско уже сделал ей предложение.

— Вот видишь, — торжествующе сказала Грейс. — Паско ничего не предпринимает, хоть и не сводит с тебя глаз.

— Да, потому что знает, что не может рассчитывать на большее. Я не собираюсь выходить за него замуж и не хочу подавать ему неоправданные надежды. Я не кокетничаю с Паско, совсем наоборот. А вот ты все время улыбаешься и строишь глазки Сент-Айвзу.

Грейс ужаснулась.

— Но ты тоже.

— О нет, я этого не делала.

Грейс опустила взгляд и замолчала.

— Разве ты не этого добивалась? — спросила Эмбер, с любопытством глядя на нее. — Ты что, не хочешь выходить за него замуж?

Грейс молчала, не поднимая глаз. Эмбер нахмурилась:

— Грейси? Это не похоже на тебя. В чем дело? Почему ты не говоришь мне правду?

Грейс отложила вышивание.

— Потому, — сказала она с неожиданным достоинством, — что, хотя мы очень близки, и я люблю тебя, Эмбер, мы не всегда будем вместе. Я уже выросла. Скоро у меня начнется своя жизнь, а у тебя своя. Поэтому я должна научиться принимать решения самостоятельно, особенно в таких важных вопросах, как брак. И если для этого нужно хранить секреты, значит, так тому и быть. — Грейс поднялась. — А теперь я пойду спать. Я не сознавала, что он попросит моей руки сегодня, но, если это так, я не готова дать ответ. Я лягу в своей комнате. Увидимся утром, Эмбер.

Эмбер была так поражена, что несколько минут после ухода Грейс сидела не двигаясь, пока бой часов на каминной полке не напомнил ей о времени. Она вскинула глаза и побледнела. Не хватает еще, чтобы мужчины застали ее здесь одну, когда выйдут из кабинета, дружески улыбаясь. Она не сомневалась относительно того, чего хочет Сент-Айвз и каков будет ответ Тремеллина. Нужно только согласие Грейс, и хотя она вела себя странно, Эмбер отнесла это на счет предсвадебных волнений. Какая девушка отвергнет такого мужчину, как Сент-Айвз?

Бессмысленно отрицать очевидное. Все эти дни она жила ожиданием встречи. Дело не только в его внешности, хотя она в восторге от нее. И не в его таинственности, притягивавшей Эмбер как магнит. Его шутки, чувство юмора, звучный голос и медленная улыбка — вот что делало его таким неотразимым. И эти многоопытные глаза, смотревшие на нее из-под полуопущенных век — глаза, которые он отводил всякий раз, когда она ловила на себе его взгляд.

Эмбер не была наивной. Она и раньше сталкивалась с мужским желанием и готова была поклясться, что Сент-Айвз желает ее. Но она была уверена — как в том, что завтра взойдет солнце, — что, он намерен жениться на Грейс. Это вовсе не означает, что он порочен или способен предать Грейс. Просто она, Эмбер, вызывает у него желание. Он пытался скрыть это, но Эмбер не сомневалась, что Сент-Айвз знает, что она догадывается о его чувствах. Как иначе объяснить тот факт, что его отношение к ней иногда граничит с грубостью? Он старается держаться от нее на расстоянии. Должно быть, это так же неприятно для него, как и для нее.

Но факт есть факт, и что бы это ни было, Эмбер также знала, что отныне ее жизнь превратится в ад. Сколько лет ей придется терпеть эту пытку? И что ей остается делать, кроме как терпеть?

Она увидит, как он поведет Грейс к алтарю и их первый супружеский поцелуй. Они будут обмениваться многозначительными взглядами и улыбками, как это делают любовники, вспоминая, чем они занимались прошлой ночью и строя планы на следующую. Каждый день он будет сидеть напротив Грейс за обеденным столом и растить сыновей и дочерей, которых она подарит ему.

Он всегда будет рядом. Даже если он потеряет к ней интерес, она всегда будет помнить, что он желал ее, а она не смогла предложить ему то, чего он хотел.

Она слишком любит Грейс, чтобы смириться с завистью, которая гложет ее. И слишком уважает себя, чтобы допустить это. Как бессмысленно, нелепо и унизительно сохнуть по мужу Грейс! Это превратится в одержимость, которая отравит ей каждый день жизни.

Эмбер уронила голову на руки. В сущности, это уже началось. Она редко задумывалась о том, что они с Грейс находятся в неравном положении. Что толку размышлять об этом? Но этот брак отравит их дружбу и разрушит сестринские отношения, которыми она привыкла дорожить.

Ей придется покинуть этот дом и деревню. Конечно, ей некуда идти, но у нее нет выбора. Придется что-нибудь придумать. А пока она должна уйти из дома. Она просто не в состоянии видеть его лицо.

Эмбер встала и направилась в холл. Сдернув с вешалки плащ, она накинула его на плечи и свистнула. Старый Несс, дремавший в своей корзине у огня, поднял голову и помахал обрубком хвоста. Бросив на нее виноватый взгляд, пес улегся снова и свернулся в клубок, уткнувшись носом в хвост. Ему не требовалась прогулка, и он не любил гулять под дождем.

Да и кто любит? Но она не может оставаться здесь сейчас. Эмбер открыла дверь, пригнула голову, пряча лицо от косого дождя, и выбежала в ночь.

Глава 10

В кабинете Тремеллина приятно потрескивал огонь, пылавший в камине. За окнами хлестал дождь, но тяжелые шторы были плотно задернуты, приглушая его монотонный шум. Тремеллин поднял бутылку, которую держал в руках, так чтобы Эймиас мог видеть наклейку. Это было старое французское вино. Эймиас кивнул, с улыбкой наблюдая за хозяином дома, наполнившим его бокал изысканным портвейном цвета застывшей крови. Привстав, он с благодарностью принял его и снова уселся в глубокое мягкое кресло. Тремеллин наполнил свой бокал и с удовлетворенным вздохом опустился в такое же кресло, стоявшее по другую сторону камина.

Эймиас окинул взглядом уютную комнату, наслаждаясь ощущением покоя. Вот как должен жить состоятельный джентльмен. Не в роскошных апартаментах, заполненных дорогостоящими безделушками, в окружении слуг, снующих взад-вперед, выполняя малейшие прихоти хозяина. А в прочном старом доме, полном тепла и уюта. Неплохо бы заиметь такой со временем.

— Итак, Сент-Айвз, — улыбнулся Тремеллин, глядя на своего гостя, — полагаю, этот разговор неизбежен. Я знал, что он состоится в один прекрасный день, но, признаться, мне самому не верится, что этот день наступил. Как быстро летит время! Еще вчера они были детьми, а сегодня взрослые девушки. Я даже не знаю, с чего начать.

— Тут я вряд ли смогу вам помочь, — сказал Эймиас. — Никогда не делал этого прежде.

Мужчины хмыкнули.

— В таком случае, если позволите, я начну, — сказал Тремеллин. — С момента нашей встречи вы посещали нас каждый день, прогуливались с моими девочками, присылали им цветы, развлекали их своими рассказами и шутками. Я уже не мыслю без вас своей гостиной. Но, учитывая, что вы холостой джентльмен, а они незамужние девушки, вы должны понимать, что существуют определенные правила, которые действуют здесь так же, как и в Лондоне. Должен ли я считать, что вы имеете интерес к одной из них?

Эймиас улыбнулся:

— Ну уж точно не к обеим, сэр!

Тремеллин бросил на него испытующий взгляд.

— Конечно. Но хотелось бы знать, к которой? Эймиас резко выпрямился.

— Я старался соблюдать приличия, но неужели я был настолько неловок?

— Вы прогуливались с моей Грейси, — сказал Тремеллин, пристально наблюдая за ним. — И разговаривали с ней. Но вы разговаривали и с Эмбер. И, — он поднял руку, останавливая протесты Эймиаса, — видит Бог, довольно часто поглядывали на нее.

— Ну и что? — парировал Эймиас. — Вы же не станете отрицать, что Эмбер весьма привлекательна. Но я не ухаживал за ней, Тремеллин. Я никогда не приглашал ее на прогулку и не оказывал ей особого внимания.

— Позвольте узнать почему? — поинтересовался Тремеллин. — Потому что она найденыш? Вы что, настолько заносчивы? Или опасаетесь, что ее не примет ваша семья? Может, у Эмбер и нет родных, но, хочу вас заверить, — ворчливо сказал он, — я дам ей приданое. Возможно, не такое, как своей дочери, но вполне приличное.

Эймиас растерянно моргнул.

— Боже, нет. Я не нуждаюсь в деньгах, и моя семья примет любую жену, которую я приведу. — Он провел рукой по лицу. — Вот уж не думал, что мне придется объяснять вам, почему меня не интересует Эмбер. Она красива, как я уже сказал, но я предпочитаю Грейс. — Он замолчал, надеясь, что ему не придется объяснять почему. Он мог назвать только одну-единственную причину, которой стыдился, хотя и подозревал, что она встретит понимание у такого старомодного человека, как Тремеллин. — Я никогда этого не скрывал. Неужели у вас сложилась другое мнение?

— Нет. Но то, что я думаю, не всегда совпадает с тем, что я вижу. И с тем, что говорит мне наш друг Паско Пайпер. Он уверен, что вы не сводите глаз с Эмбер, что бы ни говорили ваши губы.

— Вот как? Впрочем, чему удивляться? Он так увлечен Эмбер, что видит соперника в каждом встречном. Хотя, насколько я могу судить, она не отвечает ему взаимностью. — Эймиас рассмеялся. — Все перепуталось, как во французском водевиле. — Он посерьезнел. — Я ухаживаю за вашей дочерью, Тремеллин. Не знаю, как здесь принято поступать в таких случаях. Но в Лондоне полагается просить разрешение у отца, прежде чем оказывать знаки внимания его дочери. Считайте, что я его попросил.

— Я приму это к сведению, — сказал Тремеллин. — Но должен вам сказать, что в здешних краях полагается, чтобы отец что-то знал о человеке, который претендует на руку его дочери. О, я понимаю, что вы достаточно умны и неплохо образованы. И, разумеется, я хотел бы взглянуть на состояние ваших финансов, прежде чем заключать брак, но это обычная процедура. То, что интересует меня в данный момент, не связано с материальными вещами. Вы сказали, что дружны с графом и приехали сюда, чтобы найти родню своей матери. Но это все. — Он подался вперед. — Проклятие, Сент-Айвз, я действительно ничего о вас не знаю. Вы приехали из Лондона. Но откуда именно? Вы ничего не знаете о семье вашей матери, но как насчет семьи вашего отца? Где она живет? Где вы учились? Кто ваши друзья? Вы говорите, что много путешествовали. Где именно и почему? И если уж на то пошло, чем еще вы занимались в жизни? Кто вы, Эймиас Сент-Айвз?

Эймиас хранил бесстрастное выражение лица, но его мозг лихорадочно работал. Тремеллин вправе задавать любые вопросы. Но самый большой вопрос, может ли Эймиас ответить на них. Если он правдиво ответит хоть на один вопрос, придется рассказать все. Если он продолжит лгать, то втянется в цепочку обмана, которая неизбежно порвется. Ему ли не знать, что самые хитрые выдумки недолго живут. Правда, гораздо долговечнее. В любом случае — он понял это бессонными ночами — ему придется просить братьев поддержать его ложь. А этого он не намерен делать. И не хочет прожить всю жизнь, обманывая жену и детей.

Тремеллин симпатизирует ему. Грейс, кажется, тоже. Он может многое предложить ей — собственно, все, кроме уважаемого имени. У него есть деньги, друзья, связи. Да, он не самый желанный гость в высшем свете и не может жениться на женщине благородного происхождения, но его принимают в лучших домах Лондона. И как бы ему ни нравился Хьюго Тремеллин, правда состоит в том, что он всего лишь сельский житель, никогда не покидавший своей крохотной деревеньки и сделавший деньги на рыбе.

Возможно, Тремеллин, как человек, добившийся всего сам, оценит, что Эймиас поднялся практически из ничего. Это было бы совсем неплохо.

. Итак, решено. Пора сказать правду хотя бы потому, что ложь больше не может служить его целям.

— Что ж, Тремеллин, — сказал он, подавшись вперед, — дела обстоят так…

В очаге сторожки ярко горело пламя. Шипя и потрескивая, оно разгоняло промозглую сырость, исходившую от каменных полов и стен. Но ничего не могло рассеять мрак, сгустившийся в сердце Эмбер. Она сидела за столом в своем убежище, но, хотя в комнате было тепло и уютно, не ощущала довольства жизнью. И сомневалась, что когда-нибудь ощутит его снова. Эймиас лишил ее покоя.

А может, это она сама лишила себя покоя. Эмбер не знала. Никогда в жизни она не испытывала такой неодолимой тяги к другому человеку. Она даже не знала, как назвать это чувство. Но в одном она была уверена: маловероятно, что она когда-нибудь снова встретит такого мужчину.

Эймиас Сент-Айвз был умен, образован и необыкновенно привлекателен. Конечно, он был хорош собой, но именно внутренняя сила, скрывавшаяся за его сдержанным обликом, делала его таким неотразимым. Он явно повидал мир, хотя и не спешил распространяться на эту тему, предпочитая слушать и говорить ровно столько, сколько требовалось, чтобы поддержать беседу. Просвещенный, элегантный, остроумный… Откуда берутся такие мужчины? Откуда он взялся?

Из Лондона, вдруг подумала она, подняв голову. Может, там много таких мужчин? Может быть, он произвел на нее такое впечатление только потому, что она прежде не встречала никого, похожего на Сент-Айвза. Все ее знакомые живут в этой крохотной деревушке, где ее когда-то нашли. Она ни разу не уезжала отсюда.

Лондон — большой город. Возможно, там полно мужчин с такими же манерами, умом, обаянием…

Эмбер снова опустила подбородок на сложенные на столе руки и уставилась невидящим взором в стену. Если там есть мужчины, хоть отдаленно напоминающие Сент-Айвза, вряд ли они захотят взять в жены найденыша без роду и племени. Вот так. Проще некуда.

Она должна что-то придумать. Некогда предаваться унынию. Нужно действовать. Между прочим, Тремеллин говорил, что нашел ее только потому, что она шла по берегу и плакала так громко, что могла бы разбудить даже мертвого. Если бы она сидела на песке, сжавшись в комочек, и молча страдала, не исключено, что ее сегодня здесь бы не было. Если бы она смирилась тогда, ее мог бы забрать с собой прилив, а не такой добрый и щедрый человек, как Тремеллин. И сейчас она тоже не сдастся.

Эмбер подняла голову и выпрямилась. Шмыгнув в последний раз носом, она вытащила из кармана платок, высморкалась, вытерла глаза и задумалась, пытаясь найти выход из положения.

Если бы у нее были родственники, к которым можно поехать… Эмбер скорчила гримасу. Сколько можно мечтать об этом! У нее нет времени для глупых фантазий. Вот если бы у нее были друзья… Они есть, и все живут здесь. Нет! Эмили! Как она могла забыть? Вот и выход, прямо у нее под носом.

Ее старая подруга Эмили жила теперь в Лондоне. Она рано осиротела, и ее воспитывала тетка. Девочки были единственными сиротами в деревне и сдружились на этой почве. Высокая, с длинным лицом, Эмили была не очень красива, зато умна. Она отправилась в Лондон, чтобы наняться в гувернантки, и с тех пор они переписывались.

Эмбер улыбнулась. Она напишет письмо Эмили и узнает, каковы ее шансы найти работу в Лондоне. Наверняка она где-нибудь устроится. Она образованна и может позаботиться о детях.

Кстати, о Лондоне… Кажется, у Шарлотты Найт есть кузина, которая вышла замуж за владельца галантерейной лавки в Лондоне? Ну да, по фамилии Магуэй. Порядочные, работящие люди и, что самое главное, примерно ее возраста, так что должны отнестись с пониманием к ее проблемам. Магуэй не вращаются в высших кругах, но они могли бы подыскать ей место. Она может продавать товары, стоя за прилавком. Отлично, вот уже две возможности, и ей даже не пришлось ломать голову.

Этот факт внушил ей надежду. Но не сделал счастливее.

Вздохнув, Эмбер окинула взглядом сторожку. Она любила это место, эту деревню, море и людей, которые жили здесь, а особенно Грейс и мистера Тремеллина. Ее жизнь здесь была хорошей. Конечно, она всегда мечтала о путешествиях, однако не думала, что для этого придется убегать из дома. Но лучше уехать самой, чем покорно ждать, когда разразится катастрофа.

Эмбер поднялась из-за стола, чтобы взять ручку и бумагу. Она часто приходила сюда, чтобы написать письма. Позже, когда она закончит с письмами лондонским знакомым, можно будет вернуться домой — при условии, что домочадцы уже легли спать. Но если в окнах горит свет, она останется ночевать в сторожке. Она уже поступала так раньше, так что никто не станет волноваться. В тех случаях, когда она не собиралась возвращаться домой на ночь, Эмбер выставляла в окне сторожки зажженную лампу, чтобы все знали, что ей просто хочется побыть одной. Подумав о Грейс, Сент-Айвзе и ликовании по случаю помолвки, которое ей придется вытерпеть, Эмбер помедлила, затем зажгла фонарь и поставила его на подоконник. Теперь в ее распоряжении целая ночь, чтобы взять себя в руки.

Она извела два листа бумаги, трудясь над посланием к Эмили, прежде чем ее удовлетворил результат, и принялась за письмо к кузине Шарлотты Найт, когда раздался стук в дверь.

Эмбер замерла, бросив взгляд на часы. Странно, ее никогда не беспокоили здесь в столь поздний час. Внезапно она испугалась. Не вторжения чужаков, а того, что это Грейс, слишком переполненная счастьем, чтобы держать его при себе. Не каждый день девушке делают предложение. Если Грейс выбралась из дома ночью в дождь, чтобы сообщить ей радостное известие, ничего не поделаешь. Придется сделать вид, что она разделяет ее чувства.

Эмбер медленно встала и отложила перо. Заметив, что рука дрожит, она крепко сцепила перед собой пальцы. Что ж, ради Грейс она готова изобразить восторг и, возможно, даже подставить Сент-Айвзу щеку для братского поцелуя. А если ей не удастся сдержать слезы, пусть думают, что она расчувствовалась, тронутая радостью Грейс.

Стук повторился. Эмбер подошла к двери и приоткрыла ее, надеясь, что улыбка на ее лице не похожа на гримасу боли, которую она испытывает.

На пороге стоял Сент-Айвз.

— Мисс Эмбер? — произнес он деревянным тоном. — Я пришел попрощаться с вами.

— Попрощаться? — переспросила она, глядя на него сквозь пелену дождя.

Эймиас был без шляпы, с потемневшими от влаги волосами, его плащ промок, по лицу струилась вода.

— Я уезжаю, — сказал он. Что-то в его тоне заставило Эмбер внимательнее приглядеться к нему.

Его глаза были широко открыты, отражая пламя очага. Казалось, он чем-то потрясен.

— Вы не ранены? — спросила она, гадая, не упал ли он с лошади.

— Ранен? — переспросил Эймиас все с тем же отсутствующим видом. — Нет. Но я должен уехать. Тремеллин вышвырнул меня вон, — добавил он.

— Вас? — Секунду она ошарашено смотрела на него, затем посторонилась. — Входите. Вы совсем промокли.

Он не двинулся с места, и ей пришлось схватить его за рукав и буквально втащить в домик. Оказавшись внутри, Эймиас огляделся. Яркий свет и тепло, казалось, привели его в чувство, и он взглянул на нее с более осмысленным выражением.

— Вряд ли ему понравится, что я здесь, — сказал он. — Но я подумал, что будет нехорошо, если я просто исчезну, не объяснив вам почему. Я не был уверен, что Тремеллин станет рассказывать… — Он помедлил, затем решительно продолжил: — Нет. Я был уверен, что он расскажет. И решил, что должен изложить собственную версию.

— Вы хотели поговорить с Грейс? — спросила Эмбер, пытаясь собраться с мыслями. — Или вы уже это сделали?

— Нет. Но это не важно.

— Не важно? Вы же собирались просить ее руки сегодня вечером, не так ли?

Он кивнул.

— Тогда почему это не важно? — спросила она. Эймиас устремил на нее долгий взгляд.

— Вы знаете почему, — сказал он. — Клянусь, вы это отлично знаете.

— Почему он вышвырнул вас из дома? — спросила она, внезапно насторожившись.

— Потому что я рассказал ему правду о себе.

— Понятно, — сказала Эмбер, хотя ничего не понимала. Но он явно испытывал боль. — И что он сделал? Ударил вас?

Его выразительный рот иронически скривился.

— Ударил? Боже, нет. Во всяком случае, он не пускал в ход кулаков.

— Вы можете толком объяснить, что случилось?! — воскликнула она, теряя терпение.

— Я рассказал ему правду, — повторил Эймиас. Он прошелся пальцами по волосам и, казалось, удивился при виде мокрой перчатки.

— Мистер Сент-Айвз, — раздельно произнесла Эмбер, — что случилось?

Эймиас поднял на нее глаза, оторвавшись от изучения своей перчатки, и его взгляд внезапно прояснился.

— Он узнал, кто я на самом деле, и не желает иметь со мной дела, — сказал он. — Так что завтра утром я уезжаю и никогда не вернусь. Я хотел попрощаться с вами. Думаю, мне хотелось поговорить именно с вами, потому что вы единственный человек, способный понять, насколько я заблуждался. Я.был непростительно глуп. Видите ли, я почему-то решил; что здесь это не имеет значения.

— Снимите плащ, — сказала она и добавила, когда он начал раздеваться: — Постойте. Где ваша лошадь?

— Моя лошадь? Ах да. Расставшись с Тремеллином, я поехал к морю и, должно быть, провел там некоторое время. Когда я несколько пришел в себя, то направился сюда, чтобы попрощаться с вами. Я привязал лошадь снаружи.

— Бедное животное! — воскликнула Эмбер, потянувшись к своей накидке, висевшей на крючке. — С той стороны имеется пристройка. Ее не видно из окна. Я отведу лошадь туда.

— Не надо, — сказал Эймиас. — Я сам. — Он открыл дверь и исчез в пелене дождя.

Эмбер осталась стоять на месте, гадая, не привиделось ли ей все это. Но на полу растекалась лужа, оставленная ее нежданным гостем. Она бросила в нее тряпку, когда дверь снова распахнулась.

— Готово. — Эймиас скинул плащ и держал его в руках, не решаясь пройти внутрь. — Он слишком мокрый, — сказал он. — И я тоже.

— Я не намерена разговаривать с вами, стоя под дождем, — решительно сказала Эмбер. — Закройте дверь и повесьте плащ на крючок у входа. Пусть вода стекает на пол, он здесь каменный. Входите, сядьте у огня. Вы совсем промокли. Подождите, я дам вам полотенце. Нужно хорошенько вытереться, чтобы быстрее обсохнуть.

Эймиас взял у нее полотенце, вытер лицо и голову, а затем, как послушный ребенок, проследовал к очагу и опустился в кресло-качалку.

Он явно оделся с особым тщанием, собираясь с визитом к Тремеллину. Эмбер ощутила укол сочувствия, глядя на его бледное от потрясения лицо и элегантную одежду, пострадавшую от дождя. Влажный галстук обвис и сбился, сапоги были заляпаны грязью. Как всегда, он был в перчатках, но рыжевато-коричневая кожа намокла и казалась почти черной.

— Можете снять перчатки, — предложила она. Эймиас поднял руку и уронил ее, свесив с подлокотника.

— Не стоит, — коротко отозвался он.

— Должно быть, вы долго пробыли под дождем, — сказала Эмбер. — В шкафу есть бренди. Оно согреет вас.

— Нет, спасибо, — сказал он. — Вы не обязаны развлекать меня. Мне вообще не следует здесь находиться, а вам разговаривать со мной. Я вернулся только для того, чтобы объясниться. Теперь, когда все кончено, я обнаружил, что чувствую себя особенно виноватым перед вами.

— Передо мной? Почему?

— Потому что мое преступление, помимо того, что я скрыл правду, состоит в том же, что и ваше, мисс Эмбер. Хотя тот факт, — пробормотал он, — что я бывший каторжник, тоже сыграл свою роль.

Эмбер застыла на месте, бросив украдкой взгляд на дверь.

— Полагаю, что так, — произнесла она, стараясь говорить ровным тоном. — Почему бы вам не рассказать мне эту самую правду?

Он рассмеялся.

Она сделала шажок к двери.

— С удовольствием, — сказал он. — И можете не беспокоиться. Я не сошел с ума и не опасен, во всяком случае, сейчас. Правда заключается в том, что я найденыш. И бывший каторжник. Не знаю, что в глазах Тремеллина является худшим преступлением. Он попросил меня рассказать о моем происхождении, и я решил рассказать ему все. Но когда я это сделал, он велел мне убираться. И никогда больше не переступать порог его дома.

Эмбер опустилась в другое кресло и молча уставилась на него.

Он кивнул.

— Это вкратце. Хотите услышать подробности? Или вы предпочитаете, чтобы я ушел? Я не знаю, как полагается поступать в подобных случаях. Если тебя вышвырнули из дома, значит ли это, что нужно убраться из поместья? Я уйду без всякой обиды, если пожелаете. — Он покачал головой, словно пытался прояснить сознание. — Честно говоря, я даже не знаю, зачем я здесь. Наверное, я сошел с ума, явившись сюда. Но слова, которые употребил Тремеллин в мой адрес, подействовали на меня как удар дубинкой по голове. — Эймиас улыбнулся. — Поверьте, я знаю, что это такое. У меня до сих пор шумит в голове.

Одним гибким движением он поднялся с кресла, и Эмбер невольно отпрянула назад. Но Сент-Айвз всего лишь огляделся по сторонам, словно только что очнулся в незнакомом месте.

— О чем я только думал? Мне лучше уйти, мисс Эмбер. Прошу извинить за беспокойство.

— Вы уйдете, — твердо сказала она, собрав все свое мужество. — Но не раньше чем расскажете, что все это значит. Неужели вы думаете, что можно вот так явиться, наговорить бог знает что, а потом повернуться и уйти, оставив меня всю жизнь задаваться вопросом: что же вы хотели сказать? Если вы пообещаете уйти, как только я вас об этом попрошу, я предпочла бы, чтобы вы остались и рассказали, что случилось сегодня вечером.

Эймиас снова сел.

— Хорошо, — сказал он. — Что случилось? Да ничего нового, просто я в очередной раз убедился, что я неисправимый дурак. Правда, на сей раз я умудрился одурачить самого себя.

— Прошу вас, расскажите, — сказала Эмбер.

Она вдруг осознала, что боится. Не того, что он может сделать, а шокирующих откровений, которые должны последовать. И боялась не столько за себя, сколько за него.

Глава 11

Каторжник? Эймиас до сих пор слышал голос Тремеллина, сорвавшийся на этом слове, когда тот, побагровев, поднялся с кресла.

— Он не поверил мне, — сказал Эймиас, сидя у очага в сторожке и вспоминая разговор с Тремеллином.

Эмбер тоже не поверила и молча ждала продолжения, полагая, что он сейчас рассмеется. Но его лицо оставалось сосредоточенным и бледным.

— Он решил, что это шутка, — сказал Эймиас. — Дурная шутка. Неудивительно, что он рассердился. Еще бы! Является поклонник, чтобы просить руки его дочери, и начинает с дурацких шуток. Он сказал, что не ожидал от меня подобной бесчувственности. И что это не делает мне чести. Я заверил его, что не шучу, — продолжил Эймиас бесцветным голосом. — Я был осужден и сослан в Австралию за свои преступления.

Глаза Эмбер расширились.

— Это правда, — сказал он, пожав плечами. — Мне было то ли одиннадцать, то ли двенадцать лет — я никогда не знал точно своего возраста, — когда это случилось. И я попал в тюрьму за преступление, которое совершил по ошибке. Видите ли, вместо обычного шиллинга я вытащил из кармана какого-то растяпы целый фунт. А это тянуло на повешение, так что мне еще повезло, что меня посадили в Ньюгейт, а потом приговорили к ссылке. Но, когда я рассказал все это Тремеллину, он не смягчился. — Эймиас горько улыбнулся. — У него буквально отвисла челюсть. Когда он пришел в себя, то пожелал знать, кем были мои родители и как они допустили все это. Он хотел знать, почему они не заплатили судье и не забрали меня домой, как поступают в приличных семьях в подобных случаях.

— И почему они этого не сделали? — вырвалось у Эмбер.

Эймиас устало улыбнулся.

— Потому что у меня не было родителей. Ни отца, ни матери, ни тетки, о которой я рассказывал, вообще никого. Я все выдумал. Мои первые воспоминания связаны с лондонским приютом для найденышей. Я сбежал оттуда, прежде чем меня отправили в работный дом. Такова участь всех мальчишек, которых не удается пристроить в подмастерья. Я был слишком высоким, слишком тощим и слишком непокорным, чтобы заниматься моим обучением. Так я оказался на улице и с тех пор заботился о себе сам. И смело могу сказать, что сделал себя собственными руками. Я богат, — произнес Эймиас с неожиданной силой. — У меня влиятельные друзья. Я служил короне, добывая секретные сведения во время войны. И это тоже правда. Будь у меня семья, возможно, моя жизнь сложилась бы иначе. Но мне пришлось пробиваться самому, и я горжусь тем, чего добился. — Он посмотрел на Эмбер, словно только сейчас по-настоящему увидел ее. — Я не чудовище, порочное по натуре. Я не совершал никаких преступлений со времени своего детства, но даже тогда я воровал, чтобы не умереть от голода. В любом случае все это в прошлом. Я так и сказал Тремеллину.

Эмбер потрясенно молчала, пытаясь переварить услышанное. Ее расширившийся взгляд не отрывался от Эймиаса, который сидел у очага, медленно обсыхая, со стаканом бренди в руке. Он казался спокойным. Слишком спокойным.

Эймиас помедлил, приводя в порядок мысли. Он не жалел о своей откровенности. Это помогло ему увидеть случившееся как бы со стороны. Но есть вещи, которые он не может рассказать Эмбер.

Он не станет повторять оскорбительные слова, произнесенные Тремеллином в его адрес. И не только потому, что они не предназначены для женских ушей. Многие из них с таким же успехом можно отнести к самой Эмбер. К изумлению Эймиаса, Тремеллин пришел в негодование не только потому, что человек, которого он принимал в своем доме и которому позволил ухаживать за своей дочерью, оказался бывшим каторжником. Не в меньшей степени его взбесил тот факт, что тот оказался безродным сиротой.

— Ублюдок! — выкрикнул Тремеллин с искаженным от ярости лицом.

— Возможно, — сказал Эймиас, поднимаясь. — Во всяком случае, я не могу доказать обратного. Послушайте, Тремеллин, я был не прав, умолчав о своем пребывании в тюрьме. Неужели вы думаете, что я этого не понимаю? Но вы никогда бы не заговорили со мной, если бы знали правду, не так ли? Я мог продолжать лгать, и вы бы ничего не узнали. Но я предпочел поступить честно. Я не хочу, чтобы между нами стояла ложь. Подумайте сами: неужели это такое страшное преступление — украсть кошелек? Я был голодным мальчишкой. Но таковы законы этой страны, хотя мы оба знаем, что отпрыск богатой семьи может совершить худшее деяние и остаться безнаказанным. Я заплатил за свой проступок многократно. И получил прощение от его величества.

Здесь на побережье полно мужчин, которые каждый день воруют вдесятеро больше, — сказал он теперь, обращаясь к Эмбер. То же самое он говорил, пытаясь объясниться с Тремеллином. — Они воруют, когда доставляют алкоголь, духи и прочее из Франции, не платя ни гроша в качестве налогов. Они занимались этим даже во время войны. А это большое преступление. И, тем не менее, им не только удается избежать тюрьмы, все охотно называют их друзьями — если не отцами и братьями. Я же поплатился за жалкий фунт, который украл случайно, и был сослан за это в ад.

— И что он сказал вам? — спросила Эмбер, затаив дыхание.

Эймиас горько улыбнулся.

— Я не решился бы это повторить.

— Боже! Ну и дела. — Эмбер встала, взяла кочергу и разворошила поленья в очаге. — Может, вам следует подождать, — сказала она. — Согласитесь, это слишком шокирующая история, чтобы переварить ее вот так сразу. Вам следовало рассказать нам все раньше.

Эймиас выгнул бровь.

— Вы действительно думаете, что, случись это на прошлой неделе, реакция была бы другой?

Эмбер покачала головой и отвела глаза.

— Вряд ли. — Она вздохнула. — О Боже. — Она потыкала кочергой в огонь, затем медленно заговорила, глядя на язычки пламени: — Мистер Тремеллин — справедливый человек. Просто он потрясен. Понимаете, он был уверен, что вы вращаетесь в высших кругах. — Она бросила на него короткий взгляд. — Мы все так думали. Никому и в голову не могло прийти, что у вас преступное прошлое. Но Грейси — хорошая и добрая девушка. Дайте ей время свыкнуться со всем этим. В его глазах блеснула ирония.

— Вы полагаете, что она настолько влюблена в меня, что мои признания разобьют ей сердце?

Эмбер вернула кочергу на место и покачала головой, избегая его взгляда.

— Нет, но это не значит, что она отказалась бы принять ваше предложение.

К ее удивлению, Эймиас рассмеялся.

— Вот именно, — сказал он, сделав основательный глоток бренди. — Господи, — выдохнул он, — наверное, я сошел с ума. Но я был так очарован здешними красотами и образом жизни, что совсем потерял голову… Послушайте, мисс Эмбер, мы с вами оба знаем, что я ухаживал за девушкой, которая была влюблена в меня ничуть не больше, чем я в нее. Так что ее чувства не пострадали. Конечно, я скрыл правду о себе, и это не делает мне чести. Я признаю свою вину и готов нести ответственность. Не стоит меня жалеть. Я заслужил все, что сказал Тремеллин. Кроме…

Он не стал заканчивать фразу. Нет смысла рассказывать Эмбер, что он не возражал против вспышки гнева Тремеллина, когда тот услышал о его каторжном прошлом. Эймиас ожидал чего-то в этом роде, но полагал, что по здравом размышлении Тремеллин поймет, что он не более чем жертва обстоятельств. Однако, к его изумлению, тот впал в еще большую ярость, узнав, что он безродный найденыш. «Мразь», «ничтожество», «отродье из лондонских канав» — вот только некоторые из оскорбительных эпитетов, которыми наградил Эймиаса разгневанный хозяин дома.

— Вы думаете, что у нас, сельских жителей, нет гордости? — поинтересовался он, наконец, высоко подняв голову. — Достоинства? Чести? Может, у меня нет титула, но я горжусь своим именем. Оно такое же древнее и уважаемое, как у любого пэра королевства. Мои предки основали эту деревню. Они рыбачили на море и возделывали землю, водили корабли и сражались в войнах. Мы плоть и кровь Англии. — Голос Тремеллина зазвучал спокойнее, но холоднее, а лицо приняло жесткое выражение. — Мы не какая-нибудь безродная шушера, как та публика, с которой вы привыкли якшаться. Мужчины в нашем роду всегда отвечали за свои поступки. Если Тремеллин награждал женщину ребенком — я не исключаю такой возможности, в конце концов, мы все люди, — уверяю вас, он давал ей свое имя. В нашей семье нет места отщепенцам, появившимся неведомо откуда.

— Неведомо откуда? — переспросил Эймиас. — Вы и Эмбер относите к этой категории?

Тремеллин бросил на него свирепый взгляд. — Конечно, нет! И я не позволю такому, как вы, даже приблизиться к ней. Она заслуживает лучшего. Не ее вина, что она оказалась на корабле, потерпевшем крушение. К тому же она возьмет имя своего мужа, и ее детям не придется стыдиться своего происхождения. Не знаю, зачем я трачу на вас время, Сент-Айвз, — если, конечно, это ваше настоящее имя. Полагаю, даже это под вопросом. Впрочем, мне все равно. Разговор окончен. Ни одна из моих дочерей никогда не выйдет замуж за незаконнорожденного. Само ваше присутствие здесь оскорбительно для них. — Тремеллин выдвинул ящик стола и извлек оттуда пистолет. — А теперь извольте оставить мой дом, пока я окончательно не вышел из себя. Хоть вы и моложе меня, не думаю, что вы одержите верх в рукопашной схватке. Впрочем, это не имеет значения. Я не намерен марать о вас руки. У меня есть пистолет, и я, не задумываясь, пущу его в ход, чтобы очистить свой дом от всякой скверны. Убирайтесь.

— В общем, — произнес Эймиас, тщательно подбирая слова, — он попросил меня уйти и больше не приходить. — Он протяжно выдохнул. — Каким же я был болваном! Итак, — он уперся ладонями в колени, вставая, — что вы думаете обо всем этом? Я имею в виду мое тюремное прошлое и сомнительное происхождение. Хотите, чтобы я ушел? Я готов. Просто мне хотелось попрощаться с вами и принести извинения лично, чтобы вы знали, что произошло на самом деле. Тремеллин так разозлился, что один Бог знает, что он вам расскажет.

— Он хороший человек, — сказала Эмбер. — Думаю, он расскажет все, как было. Но что вы имели в виду, когда сказали, что не были влюблены в девушку, за которой ухаживали? Разве вы не любите Грейс?

Эймиас улыбнулся, и сердце Эмбер дрогнуло. Его волосы высохли и приобрели свой обычный темно-золотистый оттенок, в голубых глазах светилась привычная ирония, рот расслабился и больше не напоминал жесткую линию. Но он по-прежнему был бледен и казался бесконечно усталым, что делало его еще более привлекательным в ее глазах.

— Ах, Эмбер, Эмбер, — произнес он с мягким укором. — Я обманул вас тем, что был не до конца честен. Но я попросил прощения и, учитывая, что мы скорее всего больше не увидимся, надеялся на ответную любезность. Прошу вас, будьте со мной так же честны хотя бы сейчас. Вы чертовски хорошо знаете, что, если бы я следовал велениям сердца, то никогда бы не стал добиваться Грейс.

Эмбер прикусила губу.

— Извините, — сказал Эймиас, склонив голову в коротком поклоне, — я хотел сказать… Впрочем, вы все отлично понимаете.

— О, — сказала она, — все нормально.

— Нет, — возразил он с горькой улыбкой, — не нормально. Не делайте мне поблажек только потому, что теперь вы знаете, из каких низов я вышел. Я давно научился разговаривать с женщинами, получившими приличное воспитание. Что же касается Грейс, я хотел жениться на ней, потому что она казалась доброй, кроткой и милой девушкой. Но главное, она происходила из дома Тремеллинов, со всеми его достоинствами. Вы не представляете себе, какую ценность это придавало ей в моих глазах. Я хотел иметь семью и друзей, славное имя и уважение, каким пользуется здесь Тремеллин. Он прав в одном: мы, безымянные создания, похожи на пиявок и вечно ищем, к чему бы прилепиться, чтобы черпать уверенность, необходимую нам для жизни.

Эмбер обхватила себя руками, словно ей вдруг стало холодно.

— По-вашему, я сделала именно это? Глаза Эймиаса удивленно расширились.

— Нет, конечно! Простите меня. Я не имел в виду вас. Вы часть семьи Тремеллина, причем важная часть.

Эмбер стояла неподвижно, но на ее прелестном лице, освещенном неровным пламенем очага, пронесся целый вихрь эмоций. Наконец она кивнула.

— Учитывая, что мы и вправду больше никогда не увидимся… — Она говорила так тихо, что Эймиасу пришлось склонить голову, чтобы расслышать ее голос за шумом дождя, стучавшего в окна, и потрескиванием огня в очаге. — Можно задать вам вопрос?

— Конечно, — быстро отозвался он. — Можете смело спрашивать. Мы ведь расстаемся навеки. Через пару минут я исчезну и никогда больше не потревожу вас. Так что можете говорить и спрашивать все, что угодно. Не беспокойтесь, я знаю, как это бывает. Мне уже приходилось вести подобные разговоры — в Ньюгейте, когда я был мальчишкой, и на пути в Австралию. Видите ли, заключенные никогда не знают, что их ждет завтра. За исключением, разумеется, тех, кому сообщили о дате повешения. Остальные просто живут с мыслью, что конец может наступить в любой момент. Так что спрашивайте. Я отвечу на любой вопрос.

— Если вы не были влюблены в Грейс, — произнесла она на одном дыхании, — почему вы не ухаживали за мной? В конце концов, я старше. И… вы все время смотрели на меня.

Она опустила глаза, не решаясь взглянуть на него, в ожидании ответа.

— А кто бы удержался? — медленно произнес он с печальными нотками в голосе. — Вы очень красивы.

— Мне не нужны комплименты. Я надеялась получить ответ. Вы сказали, что ответите на любой вопрос.

— Я ответил, — отозвался он, затем неохотно продолжил: — Ладно. Вы хотите знать, почему я не ухаживал за вами? Отчасти потому, что мы с вами очень похожи. Нам, найденышам, следует соблюдать осторожность в вопросах любви, чтобы не попасть в положение, описанное в известном вам греческом мифе. Видите ли, я предпочитаю смотреть на мир открытыми глазами.

Эмбер вскинула на него удивленный взгляд:

— Что? Ах да. Царь Эдип. Но я слишком молода, чтобы быть вашей матерью… О, понятно. Вы полагаете, что и вправду происходите отсюда? И поскольку наше происхождение покрыто тайной, мы можем быть родственниками? — Она задумалась, размышляя над подобной возможностью.

— . У нас обоих белокурые волосы и голубые глаза, — сказал Эймиас.

Глаза Эмбер весело сверкнули, губы изогнулись в улыбке.

— О Боже, — произнесла она сдавленным голосом. — Вы думаете, что ваши родители… — Она плотно сжала губы, но не выдержала и рассмеялась. — О нет, похоже, вы имеете в виду наших родителей. Вы полагаете, что они были настолько безответственны? Бросили вас в Лондоне, а потом, спустя пять-шесть лет, наведались в Корнуолл, чтобы оставить меня на берегу? О Боже! Когда такое случается один раз, это трагедия. Но дважды? Это уже какая-то мания. Можно только гадать, сколько еще отпрысков они разбросали по всему свету. Это просто безобразие, если не сказать больше. — Она прижала ладонь ко рту, но снова хихикнула. — Неужели вы это серьезно? Эймиас, никак не ожидавший подобной реакции, ошарашено молчал. Затем тоже улыбнулся.

— В ваших устах это звучит как полный бред. Но, признаться, когда эта идея пришла мне в голову, то показалась вполне правдоподобной… Хотя, возможно, мне просто хотелось верить, что это может оказаться правдой.

— Почему? — спросила Эмбер. Эймиас нахмурился, колеблясь.

— Думаю, вы знаете почему, — сказал он. — Если только наше сходство не распространяется на образ мыслей. В том смысле, что вы тоже предпочитаете закрывать глаза на то, чего не хотите видеть.

Эмбер озадаченно нахмурилась. Затем в ее глазах отразилось понимание, и все следы веселья исчезли с ее лица.

— О, — сказала она. — Вам нужна была дочь мистера Тремеллина, а не его подопечная. Понятно. В этом есть смысл.

— Нет, — возразил Эймиас. — Это имеет смысл только для человека, который захотел стать кем-то, кем он никогда не станет. Черт бы побрал мою глупость! — проворчал он. — Мой брат, точнее, человек, которого я считаю своим братом, был прав. У меня есть деньги и довольно приличное образование. При желании я могу разговаривать и вести себя как джентльмен. Но мне не следовало забывать, кто я и откуда вышел, и притворяться, будто это не имеет значения. Надо быть круглым дураком, чтобы пытаться скрыть это, в особенности от самого себя. Боже, неудивительно, что Тремеллин был в шоке. Представляю, как это выглядело! Безродный выходец из лондонских трущоб является в его дом, простодушно полагая, что его радостно примут в семью. — Он взял ее руку. — Эмбер, я не настолько глуп и тщеславен, чтобы надеяться, будто нужен вам. Но вы не представляете, как я сожалею, если мое поведение заставило вас хоть на мгновение подумать, что я пренебрегаю вами. Теперь я ясно понимаю, что, прими Тремеллин мое предложение, я оказался бы в куда худшем положении. В конечном счете, он оказал мне услугу. Мне не нужна Грейс. Я хотел стать таким, как Тремеллин. Надо же было придумать такой идиотский способ, чтобы добиться этого!

Ее рука казалась ледяной даже сквозь перчатку, и он накрыл ее другой рукой.

— Я был влюблен в респектабельность, в принадлежность к семье. Вы одна из самых пленительных женщин, каких мне доводилось видеть. Я внушал себе самые нелепые идеи, какие только можно вообразить, чтобы держаться подальше от вас. Я даже убедил себя, что вы можете оказаться моей сестрой. Но для этого вы слишком умны, — добавил он с покаянной улыбкой. — И все потому, что возмечтал стать зятем Тремеллина. Я хотел купить дом у моря, поселиться в нем и навсегда забыть о пронырливом маленьком воришке, которым я был когда-то, о тюрьме и ссылке. Вот каким пустым человеком я оказался на поверку. Можете передать Грейс, что ей повезло. Впрочем, теперь, когда рассудок вернулся ко мне, я серьезно сомневаюсь, что она согласилась бы выйти за меня. Она не сводила глаз с этого молодого моряка. Вы не знали? Думаю, ваша Грейс использовала меня также, как я пытался использовать ее. — Он улыбнулся своей прежней беспечной улыбкой, но с оттенком иронии. — Представляю, что за пантомиму мы разыгрывали! Я пялился на вас, когда думал, что никто этого не видит. Грейс украдкой поглядывала на своего моряка. Паско Пайпер как коршун следил за вами и набрасывался на меня, как только наши пути пересекались. Странно, что никто не заметил нашего поведения. Даже такой старый хитрец, как Тремеллин. Он тоже видит только то, что хочет. Я сожалею, что лишился его дружбы, и еще более сожалею, что огорчил вас. Мне осталось только попрощаться, поблагодарить вас за вашу дружбу и еще раз извиниться за то, что я оказался таким тупицей и трусом. Мне надо было сказать Тремеллину правду с самого начала. Тогда бы мы никогда не встретились, и у меня не было бы причин извиняться перед вами сейчас.

В голосе Эймиаса звучало легкое презрение к себе. Его голубые глаза прояснились. В них больше не было затравленного выражения, осталось только сожаление.

Он все сказал, но не уходил и продолжал молча смотреть на нее, завороженный сочувствием, светившимся в ее взгляде. Затем медленно склонил голову, давая ей время отступить назад.

Эмбер не шелохнулась.

Его лицо было так близко, что она опустила ресницы в ожидании поцелуя.

Однако ничего не случилось. Распахнув глаза, она встретила его удивленный взгляд. Эймиас выпрямился и отступил на шаг.

— Я только усугубляю ситуацию, — сердито пробормотал он, — оставаясь наедине с вами. Боже, я знаю, что не должен этого делать, и тем не менее я здесь. — Его пальцы сжались в кулаки. — Наверное, я действительно так ужасен, как считает Тремеллин. Извините.

Он повернулся и шагнул к выходу.

Эмбер не могла позволить ему уйти вот так, ненавидя и обвиняя себя. Он таков, каков есть. Но это не преступление, во всяком случае, не такое, за которое он не заплатил.

— Постойте! — воскликнула она. — Вы так и не сказали, что делала я.

Эймиас обернулся, озадаченно хмурясь.

— Вы сказали, что вы следили за мной, Грейс за Тобиасом, а Паско за вами. А на кого смотрела я? — Ее губы изогнулись в слабой улыбке. — Если вы наблюдали за мной, то должны были заметить, на кого смотрела я.

— Да, — сказал он. — И это заставляет меня чувствовать себя еще хуже, поскольку напоминает, каким дураком я был.

— Вы были правы, не обращая на меня внимания, — возразила Эмбер. — Нет ничего плохого в том, что человек пытается подняться выше. Так поступают все. Женившись на Грейс, вы могли бы обосноваться здесь, насколько это возможно для человека, родившегося в другом месте. Но жениться на мне? У меня нет ничего, кроме того, что даст мне мистер Тремеллин, и это всем известно. С какой стати вам рассматривать меня в качестве жены? И в каком еще качестве вы могли бы рассматривать меня? — Она покачала головой. — Вы знаете ответ так же хорошо, как и я: ни в каком. Мужчина может оказывать знаки внимания порядочной женщине, только если он имеет серьезные намерения. В здешних местах мы знаем друг друга с детства. Но даже здесь мужчина не может проводить время наедине с одинокой женщиной, не собираясь связать с ней свою жизнь. Между мужчиной и женщиной невозможна дружба. Вы не могли жениться на мне, и, кем бы вы ни были в прошлом, вы в достаточной степени джентльмен, чтобы не строить относительно меня других планов.

Эймиас стремительно шагнул к ней и снова схватил за руки.

— Нет, я не джентльмен, — произнес он, яростно сверкнув глазами. — Я никогда им не был и никогда не буду, понятно? Вы не в состоянии вообразить, как я хотел вас, потому что вы леди, пусть даже не порождению. Просто я знаю, что мне сойдет с рук, а что нет. — Его губы иронически скривились. — Мы, старые каторжники, умеем оценивать риск. Так что я даже в меньшей степени джентльмен, чем вам кажется, и вам повезло, что вы избавились от меня.

Высказавшись, Эймиас почувствовал себя одновременно лучше и хуже. Теперь можно было уйти, но почему-то он не мог отпустить ее руки.

Эмбер не двигалась, глядя на него снизу вверх, затем сомкнула пальцы вокруг его ладоней.

Глава 12

В окна хлестали струи дождя, с шипением залетая в дымоход. Снаружи разыгралась настоящая буря, и Эмбер по опыту знала, что она продлится всю ночь.

— Что вы намерены делать? — спросила она. — Куда направитесь отсюда? Будете и дальше искать семью своей матери? О, полагаю, это был всего лишь предлог. Тогда, наверное, вы продолжите поиски невесты? Конечно, это не мое дело, но мне хотелось бы знать финал этой истории. Ведь, как вы сказали, мы больше не увидимся, и мне придется всю жизнь гадать, что с вами случилось.

— Я задолжал вам правду, — сказал Эймиас.

— Вы ничего мне не должны, — возразила она. — Но, признаться, мне хотелось бы рассказать Грейс, что с вами стало. Думаю, когда мистер Тремеллин успокоится, он тоже захочет знать.

Его близость нервировала Эмбер, но она и помыслить не могла о том, чтобы отправить его на дождь… и позволить ему навсегда исчезнуть из ее жизни.

— Вот что я вам скажу, — произнесла она, воодушевленная идеей, которая вдруг пришла ей в голову. — Я поставлю чайник. Мы можем выпить чаю и поговорить. Тогда, по крайней мере, после вашего отъезда останется ваша версия этой истории.

И возможно, останется лазейка, которая позволит ему вернуться назад в один прекрасный день…

Эмбер поспешила к очагу, сняла с полки старый чугунный чайник, повесила его на крюк в очаге, разворошила огонь и повернулась к Эймиасу.

Он по-прежнему стоял у двери.

— Прошу вас, садитесь, — сказала она. — Но если вы хотите уйти как можно скорее… — она помедлила, сцепив перед собой руки, — я не стану вас винить.

В комнате повисло молчание, затем Эймиас улыбнулся и покачал головой.

— Кажется, вы вообще не склонны никого винить. Вы слишком добры. У вас больше оснований сердиться на меня, чем у Тремеллина.

— Возможно. — Эмбер склонила голову набок, размышляя над его словами. — Но вы ничего мне не сделали, не считая того, что не хотели иметь со мной дела. У меня отнюдь не ангельский характер, спросите у кого угодно. И тем не менее я не сержусь на вас. Я люблю Грейси, но, как вы сами сказали, ее чувства не были по-настоящему задеты. Я не замечала, что она неравнодушна к Тобиасу, но, возможно, вы правы. Что же касается меня… Как я могу сердиться? Вы всего лишь пытались найти себе достойную пару.

— Достойнее вас? — тихо спросил Эймиас.

Эмбер опустила глаза. Он был так близко, что она не решалась смотреть на него. Казалось, он заполнял собой всю комнату, и ей было нестерпимо думать, какой пустой она покажется, когда он уйдет. Хотя Сент-Айвз вымок до нитки и обсыхал, сидя у камина, выглядел он замечательно.

Его темно-золотистые волосы были взлохмачены и падали на лоб, но это только добавляло ему привлекательности. Одежда, севшая от сушки у огня, плотно облегала его высокую фигуру — в полном соответствии с последней модой, требовавшей, чтобы одеяние джентльмена придавало ему сходство с античной скульптурой. Эмбер впервые по-настоящему заметила, какие у него широкие плечи, тонкая талия, плоский живот и длинные мускулистые ноги.

Он выглядел ослепительно красивым. Но при всех его достоинствах она отчетливо сознавала, что этот мужчина способен лгать складно и красиво и, возможно, не имеет ни принципов, ни совести.

Эмбер предпочитала во всем ясность. Поэтому она подняла голову и заставила себя посмотреть ему в глаза.

— Вы можете найти девушку намного достойнее меня, мистер Сент-Айвз, и мы оба это знаем. Да, вы были на каторге и никогда не имели собственной семьи, но это не умаляет того факта, что вам есть, что предложить женщине. Вы и сами это знаете. Иначе вы не были бы так потрясены реакцией мистера Тремеллина. Что же касается меня… не думаю, что вы знаете меня намного лучше, чем я вас.

— Но я знаю вас, — возразил Эймиас. — Как же иначе? Я провел в вашем обществе столько же времени, сколько с Грейс. Вы преданы своей семье, это очевидно. У вас есть чувство юмора и моральные принципы. Когда вы присутствовали при наших разговорах с Грейс, я часто видел, как ваши губы изгибались в улыбке, когда я говорил что-нибудь забавное. Признаться, по прошествии некоторого времени я делал это исключительно для вас. Грейс часто даже не догадывалась, что я пытаюсь шутить. У вас развитый ум, — продолжил он. — Вы много читаете. И хотя вы никогда не путешествовали, кроме как на страницах книг, вы имеете некоторое представление об окружающем мире. Я слышал, как вы говорили об этом. Но вы ничего не знаете о голоде и унижении, о злобе и жестокости. Вы даже не знаете, что такое стыд, потому что никогда не делали ничего постыдного. В отличие от меня. Вы не похожи ни на одну из женщин, которых я знал.

— Неужели вы вообще не способны говорить правду? — сердито осведомилась Эмбер. — Потому что это очередная ложь. Вы знаете Грейс.

— Я же сказал вам, что с ложью покончено, — улыбнулся Эймиас. — Грейс — очень милая девушка. А вы женщина.

— О, — только и сказала она.

— Женщины, которых я знал, — продолжил он, — не были респектабельными, по крайней мере, в глазах окружающих. Некоторые неудачно вышли замуж и вынуждены были терпеть своих мужей. Другим пришлось пожертвовать добродетелью ради куска хлеба. — Он нахмурился. — Наверное, мне не следует обсуждать с вами подобные вещи. Но я хочу сказать, что не все из них были порочными. Большинство имели принципы, просто не могли их себе позволить. — Он задумчиво улыбнулся. — Впрочем, я имел в виду не только этих бедняжек. Я знал немало богатых и знатных женщин, не обремененных моральными устоями. Полагаю, они считали, что общепринятые правила не для них. Богатые могут позволить себе все, что захотят, а знатные думают, что им все позволено. Эмбер… я хотел сказать, мисс… — Он помедлил. — Проклятие, я даже не знаю вашей фамилии!

— У меня нет фамилии, — просто сказала она. — Я зарегистрирована в церковной книге как «девочка, найденная на берегу». Звучит замысловато, но мистер Тремеллин сказал, что это не важно, поскольку женщины берут фамилию мужа. Да и зачем мне фамилия? У меня ничего нет. Я подписываю письма «Эмбер», а послания, адресованные «Эмбер из дома Тремеллинов», всегда доходят до меня. Все знают, кто я, — сказала она, чувствуя, что слезы жгут глаза.

— Не надо, — тихо произнес Эймиас. — Я не хотел заставлять вас плакать.

— Я не плачу, — возразила она, смахивая слезы, заструившиеся по щекам. — Просто все это так глупо.

Эймиас раскрыл объятия, и Эмбер шагнула в них, уткнувшись головой в его грудь. Она сделала это инстинктивно, не желая, чтобы он видел ее слезы. Но когда она ощутила под своей щекой его твердую грудь, услышала ровное биение его сердца, почувствовала прикосновение руки, гладившей ее волосы, ей пришло в голову, что ее никогда прежде не обнимал мужчина. Даже в детстве, не считая, конечно, мистера Тремеллина. Те немногие юноши, которым удалось сорвать у нее поцелуй, слишком торопились, и их поспешные объятия не имели ничего общего с тем, что она чувствовала сейчас. Ее окружал запах мужчины, пряный и чистый, смешанный с запахом дыма, рома и дождя. Она ощущала тепло, покой и возбуждение — все сразу. Это было восхитительно.

Ей не хотелось двигаться.

Но она понимала, что должна.

— Боже, — произнесла она, прерывисто вздохнув, — какая я дурочка.

Эймиас молчал, продолжая прижимать ее к себе. Он сожалел, что не может снять перчатки и ощутить под пальцами шелковистую тяжесть ее густых локонов. Впрочем, он очень хорошо ощущал каждый изгиб ее тела, находившегося так близко от него, что ее высокая грудь прижималась к его груди. Пожалуй, в данный момент это было единственное плоское место во всем ее теле, подумал Эймиас и улыбнулся, радуясь, что все еще способен шутить в таком пикантном положении.

Боже! Какие у нее восхитительные формы. Жаль, что он не может пройтись по ним рукой. Но он должен играть роль утешителя. Хотя если его предательское тело продолжит в том же духе, ему самому понадобится утешительница…

Нужно выбросить эти мысли из головы, если он хочет совладать со своим телом. Здесь ему ничего не светит, какой бы теплой, очаровательной и податливой она ни казалась. Он не может дать ей ничего, кроме самого себя, и только на одну ночь.

«Перестань думать только о себе, эгоистичная свинья», — одернул себя Эймиас и сказал:

— Нет, вы не дурочка. Вам пришлось нелегко, но не по вашей вине. Жаль, что я усугубил ваши страдания.

Эмбер вздохнула, наслаждаясь его звучным голосом. Приятно, когда тебе сочувствуют. Она всегда старалась выглядеть сильной и компетентной. И вот появляется мужчина, который подставляет ей плечо, чтобы она могла выплакаться, и говорит, что она ни в чем не виновата и вправе роптать на судьбу. Как чудесно!

— Вы ничего не усугубили, — еле слышно отозвалась она я то, что я есть, и тут ничего не изменишь. Могло быть и хуже. Многие люди винят детей любви в грехах их родителей. Я не знаю, отношусь ли я к их числу, но, по крайней мере, я избавлена от этого.

Эймиас хмыкнул.

— Вы правы. В моем случае это тоже верно. Я воображал себя сыном и наследником иностранного принца, похищенным врагами и увезенным в Лондон. Будто бы, спасаясь от погони, они бросили меня на улице и попытались скрыться, но не слишком успешно. Их убили, и не осталось никого, кто мог бы рассказать о моем местонахождении.

Эмбер подняла голову и удивленно уставилась на него.

— Вы тоже так думали? Мне нравилось воображать, будто я принцесса или хотя бы дочь иностранного вельможи. Поскольку меня нашли на берегу, я придумала, что они бежали из Бастилии или от Наполеона и их корабль, когда они переправлялись через Ла-Манш, налетел на скалы. Мне нравилось думать, что они пожертвовали собой, чтобы спасти меня.

Он улыбнулся. В его ярко-голубых глазах светилось столько тепла, мягкой иронии и понимания, что Эмбер не могла отвести от него взгляда.

Ее губы, влажные и розовые, раздвинулись в ответной улыбке, и Эймиас понял, что пропал.

Он склонил голову, она подняла лицо.

Первое прикосновение его губ подействовало на нее как разряд электричества. А когда он притянул ее теснее и прижался к ее губам, Эмбер захлестнула такая буря эмоций, что все мысли вылетели из головы.

Положив руки ему на плечи, она наслаждалась теплом его объятий и сладостью его рта. Тонкая, как того требовала мода, одежда не могла скрыть его возбуждения, и Эмбер слегка отстранилась, потрясенная откликом его тела.

Эймиас был сыт по горло собственной порядочностью и устал от неудовлетворенного желания. Обхватив одной рукой ее затылок, а другой ее талию, он притянул Эмбер назад и снова приник к ее губам.

Она охотно подчинилась. Было так чудесно ни о чем не думать, не принимать никаких решений, отдавшись на волю чувств.

Эймиас вообще ни о чем не думал. Ее рот оказался таким же восхитительным на вкус, как и на вид. Тело было гибким и податливым, и ему захотелось узнать его ближе. Нагнувшись, он подхватил ее на руки и шагнул к постели. Эмбер что-то произнесла, но кровь так пульсировала у него в ушах, что он не разобрал слов. Она не сказала «нет», и Эймиас счел это достаточным поощрением. В несколько шагов он преодолел расстояние до большой кровати в углу и повалился на нее, не выпуская Эмбер из объятий.

Он оторвался от нее только для того, чтобы поднять подол ее юбки. Затем стянул вниз лиф ее платья, обнажив грудь, и склонился ниже, чтобы попробовать ее на вкус. Теперь он мог слышать, что она говорит: — Боже, о Боже… о!

Эймиас приподнял ладонью одну обворожительную округлость и поднес ее к. губам. От его дыхания сосок напрягся, превратившись в темно-красный бутон. Вид собственной, затянутой в перчатку руки, вызвал у него укол сожаления и смутное чувство вины, и он приник губами к ее груди, чтобы отдаться чистому наслаждению и забыть обо всем.

Эмбер вздохнула, откинув назад голову, и закрыла глаза. Эймиас покрыл поцелуями ее шею и снова вернулся к груди. Он весь горел, охваченный почти нестерпимым возбуждением, но знал, что наслаждение будет острее, если проявить выдержку, и продолжал дразнить ее, пробовать на вкус, показывая, какими восхитительными могут быть его прикосновения. В отличие от женщин, с которыми ему приходилось иметь дело, Эмбер была неопытна, однако быстро училась, чутко угадывая его желания.

Прерывисто дыша, она нетерпеливо выгибалась под ним, и Эймиас понял, что может идти дальше. Он осыпал ее поцелуями, лишь ненадолго отрываясь, чтобы бросить восхищенный взгляд на легкую выпуклость ее живота, изящные изгибы бедер и золотистую поросль между ними. В конечном итоге ему пришлось помедлить, чтобы стянуть хотя бы одну перчатку и коснуться нежных лепестков, не причинив ей боль. Ему нужно было ощутить влажную шелковистость ее плоти, чтобы удостовериться, что она готова принять его. Он не мог идти дальше, не убедившись в этом. Иначе он не сможет вознести ее на вершину наслаждения.

Эймиас приподнялся, чтобы стянуть левую перчатку.. Но кожа села от дождя, слишком тесно облегая руку, и ему пришлось помучиться, чтобы избавиться от перчатки.

Эмбер почувствовала, что он отстранился, и открыла глаза.

Ахнув, она резко села на постели. Ее руки взлетели вверх, прикрывая грудь; ноги, которые он успел развести, сжались, когда она подтянула колени, свернувшись в клубок.

Эймиас знал женщин. Даже сейчас, если он заключит ее в объятия и, нашептывая нежные слова, уложит на постель, он еще может добиться своего. Но момент отрезвления наступил. Он ощущал ее стыд так же остро, как собственное возбуждение.

Эймиас закрыл глаза и сделал глубокий вздох. Кровь стучала в его ушах, напрягшееся естество болезненно пульсировало, но он был рад боли, воспринимая ее как заслуженное наказание. Еще несколько минут, и он был бы не в силах остановиться, что бы ни говорила ему совесть. Еще две-три минуты, и он овладел бы Эмбер — со всеми проблемами, которые неизбежно возникнут.

Случись это, ему пришлось бы жениться на ней. Его можно упрекнуть во многом, но он никогда не был подлецом и старался не причинять зла женщинам, если этого можно было избежать. Он не может жениться на Эмбер. И не может соблазнить ее и бросить.

А значит, ему придется оставить ее сейчас, хотя они могли бы заняться любовью и получить наслаждение. Но что значат несколько мгновений наслаждения, если потом придется сожалеть всю жизнь?

Ему было трудно говорить, даже думать, но он постарался взять себя в руки.

С коротким стоном Эймиас сел на кровати и повернулся к Эмбер спиной, чтобы скрыть свое возбуждение и позволить ей одеться. Волосы его растрепались, не без помощи Эмбер, и он прошелся по ним ладонью.

— Извините, — произнес он, наконец, обращаясь к пустоте. — Я не собирался заходить так далеко. — Он издал неуверенный смешок. — Я начинаю подозревать, что есть объективные причины, почему мужчинам и женщинам, даже порядочным, не следует оставаться наедине. Мне следовало быть умнее. Надеюсь, вы простите меня. Хорошо еще, что мы вовремя остановились.

Эмбер не ответила, и Эймиас ощутил холодный приступ страха. Не потому, что опасался, что снова забудется, а потому, что не хотел верить мысли, внезапно посетившей его. Неужели она хотела соблазнить его? Неужели он такой дурак, что чуть не поддался соблазну и даже не понял, что его заманили в ловушку?

— Эмбер? — сказал он, рискнув бросить на нее взгляд. Она успела привести в порядок одежду, но все еще выглядела взъерошенной и взволнованной. Рассыпавшиеся по плечам локоны, припухшие от поцелуев губы, румянец на щеках вновь пробудили в нем желание.

— Да, — отозвалась она напряженным тоном, — это была неудачная идея. Не представляю, как я смогу смотреть вам в глаза.

Эймиас с ужасом осознал, что она вот-вот расплачется, и это отбило у него всякое желание.

Заметив выражение его лица, Эмбер лихорадочно замахала рукой.

— Не прикасайтесь ко мне. Мне надо немного поплакать. Я всегда так делаю, и это ничего не значит. Вообще-то я очень сильная, просто это одна из моих слабостей. Я скоро перестану, если вы не будете мне мешать. Только ради Бога, мистер Сент-Айвз, больше не прикасайтесь ко мне!

Эймиас не думал, что способен чувствовать себя хуже, чем сейчас. Он ошибся. Эта прелестная молодая женщина почти отдалась ему и по-прежнему называет его «мистер Сент-Айвз».

— Вы слишком доверчивы, — ворчливо заметил он. — Вам следовало вышвырнуть меня, как только вы узнали, кто я такой, как это сделал Тремеллин.

Эмбер молчала, уставившись на покрывало. Это было совсем не в ее духе. Эймиас предпочел бы, чтобы она заплакала, хотя и не выносил женских слез.

— Эмбер? — окликнул он ее. — С вами все в порядке? Она покачала головой, так что волосы упали ей на лицо.

— Нет, — сказала она.

Глава 13

Он не снял с себя ни одного предмета одежды. Это была первая мысль, которая пришла Эмбер в голову, когда ее сознание прояснилось, вырвавшись из чувственного тумана. Она находилась в объятиях Эймиаса почти обнаженная. И не просто в его объятиях, а под ним, тогда как он был полностью одет, элегантный, как человек, явившийся с визитом. Он даже не снял перчатки. И не принуждал ее ни к чему. Боже, что она натворила! Эмбер онемела от стыда.

Но он был таким золотистым, теплым и нежным, словно дикий мед с вином, от него исходил чистый пряный запах, а его поцелуи были такими возбуждающими, что у нее кружилась голова.

Даже сейчас, зная о своем шокирующем отклике на его ласки и опасности, таившейся в этом, Эмбер не могла смотреть на Эймиаса, не испытывая нового прилива желания. Она не знала, что думать и еще меньше, что говорить.

Он задал вопрос, и ей пришлось ответить, хотя каждое слово давалось с трудом.

— Вы не разделись, — прошептала Эмбер.

Сквозь тонкую ткань рубашки она ощущала тепло его кожи, чувствовала, как перекатываются под ее ладонями литые мускулы его спины, ощущала напряжение его сильного тела, и давление его возбужденной плоти. Но все это время он был полностью одет, как и полагается джентльмену.

— Вы сняли только перчатку, — печально добавила она, глядя на его руку, покоившуюся на постели между ними. В ней не было ничего особенного, разве что она казалась чересчур бледной, вероятно, потому, что он всегда носил перчатки. Это была крупная мужская рука с широкой ладонью, длинными пальцами и ухоженными ногтями. Сент-Айвз говорил, что повредил ее в детстве. Неужели он никогда не говорит правду?

Эймиас взглянул на свою руку. — О, — сказал он, прочитав ее мысли, — с этой рукой все в порядке.

Он улыбнулся почти так же печально, как она.

— Но согласитесь, я бы выглядел нелепо, расхаживая в одной перчатке. Вот, смотрите. — Эймиас поднял другую руку и принялся стягивать с нее перчатку. — Не слишком приятное зрелище, — сказал он, — но вряд ли вы поверите, пока не увидите собственными глазами.

Он снял перчатку и поднял правую руку. Эмбер отпрянула.

— Понятно, — уронил он и начал снова натягивать перчатку.

— Не надо! — вырвалось у нее. — Вам незачем прятать это от меня. Я испытала шок, потому что это жестокое зрелище, но оно не пугает меня.

— Скорее отталкивает, — заметил он, удрученно глядя на свою руку.

У него было только два нормальных пальца: большой и указательный. Остальные три были аккуратно отрублены, но под углом: средний палец на третьей фаланге, безымянный на второй, а от мизинца остался только коротенький обрубок.

Эймиас пошевелил пальцами, задумчиво глядя на них.

— Все они работают, но вид ужасный, не правда ли? — поинтересовался он. — Я попался в лапы злобному мяснику, когда мне было восемь лет. Он пытался отрубить мне руку в наказание за кражу колбасы, но мне удалось ускользнуть от него буквально в последний момент. Видите ли, если вы расслабитесь, то человек, который удерживает вас, тоже расслабится, пусть на мгновение. Этого вполне достаточно. Помогает также, если вы испуганы. По-настоящему. От пота руки делаются скользкими. Так что единственное, что от вас требуется, — это дождаться подходящего момента, вывернуться из чужой хватки и броситься бежать. Что я и проделал. Поздновато для пальцев, зато я сохранил руку. Думаю, несколько пальцев — небольшая плата за это.

— Он хотел отрубить вам руку за кусок колбасы? — ужаснулась она.

— Ну, в тот день это была колбаса. Накануне ветчина, за день до этого мясо. Я каждый день наведывался в его лавку, так что это было неизбежно. Хотите — верьте, хотите — нет, но я еще легко отделался. Думаю, он охотно оторвал бы мне голову. Вы должны понимать его чувства, — сказал он, криво улыбнувшись.

Эймиас говорил беспечным, слегка ироничным тоном, словно они беседовали в светском салоне в окружении толпы людей. Эмбер понимала, что он делает это, чтобы успокоить ее. Но они были одни ночью на этой постели, где чуть было не занялись любовью, и она не могла избавиться от чувства смущения и стыда.

— Я жил на улице, полностью предоставленный самому себе, — продолжил он. — Незадолго до этого я сбежал из приюта для найденышей. В сущности, там было неплохо, нас кормили и обучали грамоте, слову Божьему и кое-каким манерам. Это был единственный дом, который я знал, и нас не били, когда мы того не заслуживали. Но я не хотел оказаться в работном доме, что ожидало таких, как я, в недалеком будущем. Я слышал, что сбежать из работного дома гораздо труднее, поэтому не стал дожидаться, когда меня отправят туда. Мне не хотелось, чтобы кто-нибудь решал мою судьбу. — Он пожал плечами. — Наверное, они обучили меня слишком многому. Но никто не научил меня, как выжить на улице без чьей-либо помощи. Несколько дней я голодал. В Лондоне полно бездомных мальчишек, которые яростно конкурируют за еду. Я находил обрезки в переулке за лавкой мясника, и они притягивали меня так же, как крыс. Собственно, именно крыса, проскользнувшая в лавку, подала мне идею. Я нашел щель в стене за мусорной кучей. Она оказалась достаточно широкой, чтобы в нее мог пролезть ребенок. Я решил воспользоваться этой лазейкой, если не добуду ничего съестного в течение дня. Потом я обнаружил, что могу свернуться и спать в этом крохотном пространстве, в относительной безопасности от крыс и других мальчишек, да и еще таскать по ночам еду. Целую неделю я жил в этой щели в переулке за мясной лавкой и считал себя очень умным. Но я оказался недостаточно умен, чтобы не попасться, потому, что не знал простой истины: вор не должен возвращаться туда, где уже совершил кражу. Так что мясник, в конечном счете, выследил меня. После того как я убежал от него, мне посчастливилось встретить мальчишку, такого же уличного оборванца, который проявил интерес к моему плачевному состоянию. Я обмотал руку тряпкой, но не мог скрыть кровь, струившуюся из раны. Признаться, я боялся размотать повязку, потому что не хотел знать, чего лишился, — добавил Эймиас. На его лице не отразилось никаких чувств, кроме ироничного сожаления, но Эмбер пришла в такой ужас от его исповеди, что забыла о пережитом стыде. — Он помог мне, — продолжил Эймиас, — и познакомил с шайкой юных беспризорников, с которыми он делил кров и добычу. Мы держались вместе, Даффи и я. Кончилось тем, что мы оба попали в Ньюгейт и были сосланы в Австралию. Мы до сих пор дружим и считаем себя братьями. Он научил меня доброте, а его шайка — выживанию. От них я узнал все воровские приемы и трюки, которые по силам ребенку.

Он улыбнулся при виде ее озадаченного выражения.

— Я имею в виду всякие хитрые способы отвлекать людей и обчищать их карманы или проскальзывать в окна домов, когда домочадцы спят или находятся в отъезде. Мои юные наставники научили меня, как срезать кошельки и по каким улочкам спасаться бегством. Это, кстати, очень важно. На широких прямых улицах практически нет шансов убежать от взрослого мужчины, зато на узких и извилистых все преимущества на стороне юрких мальчишек. — Он пожал плечами. — Я научился множеству полезных, но, увы, незаконных вещей. Они позволяли мне набивать желудок, но не кошелек, потому что мне приходилось делиться добычей с остальными членами шайки. К тому же воровал я понемногу из страха быть пойманным с поличным. Видите ли, слишком большой улов грозил виселицей. Учитывая мое занятие, я несколько раз попадал в тюрьму, но, поскольку я всегда знал меру, наказание было умеренным. Случалось, меня били, бывали и другие опасные моменты, но из каждой ситуации я выходил чуточку мудрее. Я даже научился выдавать себя за отпрыска джентльмена благодаря способностям к подражанию.

Произнося последнюю фразу, Эймиас так изменил голос и интонацию, что Эмбер улыбнулась.

Но его голос и выражение лица снова изменились, когда он с бесстрастным видом добавил:

— А затем я случайно вытащил у какого-то типа целый фунт и был схвачен с добычей в руках.

Эймиас помолчал, задумчиво созерцая свою покалеченную руку.

— Двумя пальцами можно очень ловко обчистить карман, — сказал он, демонстрируя большой и указательный пальцы, сжатые вместе. — А если маленький калека попадется, он может утверждать, что просто не в состоянии этого сделать. Затем он начинает взывать к жалости, что порой приносит ему пару монет. Однако это не спасет его, если он пойман с поличным и нет никого, кто встал бы на его защиту. Как бы там ни было, — деловито продолжил Эймиас, — я более не нуждаюсь в подаянии и сочувствии. Так что немного набивки в нужных местах и… — Он снова натянул перчатку и поднял руку, казавшуюся абсолютно целой. — Вуаля, как говорят французы. У меня опять нормальная рука. — Он усмехнулся. — Во всяком случае, я могу есть, скакать верхом, танцевать с дамами, и никто никогда не догадается, что я скрываю, если только я не пожелаю заняться любовью… Его улыбка увяла.

— Эмбер, — тихо произнес он, — простите меня. Вы предложили мне свое сочувствие. Я попытался получить больше.

Эмбер растерянно моргнула. Его ужасная история заставила ее забыть о собственном непростительном поведении. Но теперь она все вспомнила.

— Я вела себя ужасно, — сказала она. — В сущности, я благодарна вам за то, что вы остановились. Не сделай вы этого, я бы погибла. — Ее лицо побледнело, но она вздернула подбородок и храбро продолжила: — Мне очень стыдно, и я хочу, чтобы вы знали, что я никогда раньше не делала ничего подобного. Я понимаю, что так может сказать каждый, кто совершил плохой поступок, но в моем случае это правда. Можете спросить любого… Впрочем, вряд ли это возможно, но это правда.

Эймиас накрыл ее руки своими. В его голосе звучала печаль, такая же глубокая, как и сочувствие, светившееся в его глазах.

— Не вините себя. Видите ли, я достаточно опытен в постели, чтобы понять, что у вас нет никакого опыта. Я вовсе не хочу сказать, что вы не были восхитительны, — поспешно сказал он. — Нет, вы были более чем восхитительны, вы… — Он осекся, увидев, что она снова отвернулась. — Я опять забылся. Это не комплимент для порядочной женщины, не так ли? Вам придется снова простить меня. Как я уже сказал, я привык иметь дело с особами совсем другого сорта.

— Но вы могли подумать, что я одна из них, — сказала она напряженным тоном, — я имею в виду непорядочных женщин, которых вы знали. В конце концов, вы застали меня здесь одну. И я предложила вам войти, несмотря на ночь. Я целовала вас и позволила уложить себя в постель… — Она подняла на него затуманившиеся глаза. Было видно, что она борется со слезами. — Я вела себя как распутница. А вдруг это дурная наследственность? — сказала она несчастным голосом. — Кто знает, кем была моя мать? А что, если я оказалась берегу в тот день, когда меня нашел мистер Тремеллин, не из-за кораблекрушения, а потому, что меня бросила собственная мать? Может, я ей просто надоела, она оставила меня на берегу и двинулась дальше. — Она проглотила комок в горле и продолжила: — Это объяснило бы мое поведение сегодня, потому что порядочная женщина никогда бы не позволила ничего подобного.

Эймиас ощутил очередной укол совести. — Эмбер, — искренне сказал он, — может, я и не знаток порядочных женщин, но я достаточно знаю жизнь, чтобы заверить вас, что это неправда. Я не хочу хвастаться и, поверьте, не отношусь к числу коварных соблазнителей, но, если мужчина знает, чего он хочет, у женщины практически нет шансов устоять, особенно у неискушенной. Не вините себя. Лишь тонкая грань отделяет порядочного мужчину от непорядочного, то же самое можно сказать о женщинах. Желание никак не связано с отсутствием морали. Мы, выходцы из трущоб, отлично это знаем, что бы там ни говорили истинные леди и джентльмены. А относительно того, что вас бросили на берегу… — продолжил он. — Я так не думаю. Послушайте. Я эксперт по нежеланным детям. Я встречал больше найденышей, чем вы можете себе представить. Обычно их оставляли на ступеньках больниц и церквей или подбрасывали к порогу богатых домов. Менее удачливых находили в кучах мусора в грязных переулках. Я никогда не слышал ни о ком, брошенном на берегу. Если, конечно, — сказал он с улыбкой, — вы не дочь русалки. Вы хорошо плаваете?

Эмбер кивнула, затем, сообразив, что это шутка, тоже улыбнулась. Эта бледная улыбка причинила Эймиасу боль.

— Скорее всего, — сказал он, — ваша мать была на корабле, который разбился во время бури, как предполагает Тремеллин.

Эмбер задумалась над его словами, а Эймиас размышлял о том, как бы поприличнее обставить свой уход. Совсем недавно он сгорал от желания, но теперь жаждал уйти. Он чувствовал себя отвратительно, и не только из-за неудовлетворенного желания. Эмбер была красива, добра, умна и порядочна. А он чуть не соблазнил ее, зная, что его планы не простираются дальше постели. Он ощущал себя низким, грязным и порочным, каким, видимо, и был на самом деле.

Он искренне пытался измениться. На этот раз Эймиас хотел сделать все правильно. Он готов был жениться на Грейс Тремеллин, жить с ней честно и достойно, хоть и без пылкой любви, и обосноваться в здешних местах как человек, занимающий определенное положение, уважаемый и любимый. Вместо этого он пустился в откровения и был вышвырнут пинком под зад, как нашкодивший мальчишка. И что он сделал, чтобы исправить положение? Обидел эту очаровательную девушку и, похоже, каким-то непостижимым образом обидел самого себя. Он сомневался, что способен чувствовать себя хуже, чем сейчас, и не хотел задерживаться здесь из опасения обнаружить, что это еще не предел.

«Бедная безымянная Эмбер», — подумал он, глядя на девушку. Всегда такая яркая и живая, что он согревался рядом с ней, она выглядела теперь потерянной и уязвимой и еще более желанной в своей печали. Ему хотелось заключить ее в объятия, утешить и утешиться самому. Но это был прямой путь к катастрофе.

Он должен найти способ избавить ее от угрызений совести, направив ее негодование на него, истинного виновника случившегося. Даже если для этого придется рассказать ей правду.

— Вы никогда не имели дела с мужчинами, подобными мне, — сказал он, — да и вообще с мужчинами. Во всяком случае, в постели. Неужели вы думаете, что я этого не понимал? Я воспользовался этим.

Она изумленно уставилась на него.

— Эмбер, — сказал он, — я преступник. Осужденный и приговоренный. Господи, я бывший каторжник! Человек, который с детства учился обманывать ближних и совершенствовал свое мастерство в самых жутких тюрьмах его величества. Конечно, мне больше не приходится заниматься этим, но от старых привычек нелегко избавиться. Перестаньте винить себя. Все, что произошло, полностью лежит на моей совести.

— Но вы остановились… — Эмбер помедлила, проглотив ком в горле. Эймиас выглядел таким озабоченным, таким сочувствующим. Она отвела взгляд, опасаясь утонуть в синих глубинах его глаз. — Вы оказались достаточно благородны, чтобы остановиться, как только я вас попросила.

Эймиас мог только кивнуть.

Жаль, что он не может остановить то, что происходит сейчас. Ему хотелось сказать ей, чтобы она не тревожилась. Хотелось протянуть руку и коснуться ее гладкой щеки, придвинуться ближе, запечатлеть легкий поцелуй на этих прелестных губах и предложить ей руку и сердце. Все, что угодно, лишь бы заставить ее снова улыбнуться, не претендуя на большее. Но он знал, что обманывает себя.

Грейс Тремеллин потеряна для него. Может, оно и к лучшему. Но он также лишился уважения ее отца. Тремеллин никогда больше не будет относиться к нему как к равному, да и никто в деревне, даже если он женится на его подопечной и построит самый лучший дом в округе для своей семьи. Он всегда будет считаться чужаком и негодяем. Чего-чего, а этого в его жизни было более чем достаточно. Придется найти другую деревню, другую женщину и другую жизнь, которая станет его собственной. Он должен уехать отсюда, прямо сейчас.

— Считайте, что вам повезло, — сказал Эймиас. — Если бы мы завершили то, что начали, мне пришлось бы сделать вам предложение. Я не совсем лишен совести. А вам, с вашими принципами, пришлось бы принять его, невзирая на мое сомнительное происхождение. Но я не гожусь для вас. У меня есть друзья и деньги, но нет достойного места в этом мире. Вы знаете, что это значит, поскольку и сами настрадались от этого. Это значит вечно чувствовать себя ущербным по сравнению с любым человеком, кому посчастливилось иметь родителей, которые дали ему имя. Я выдумал Сент-Айвза. Вам нужно настоящее имя.

Как и ему. Он должен жениться на женщине из уважаемой семьи, чтобы навсегда забыть, что он никто.

Одним гибким движением Эймиас поднялся на ноги.

Эмбер соскользнула с кровати и тоже встала.

Она привела себя в порядок, только волосы оставались распущенными, обрамляя ее побледневшее лицо. Эймиас сжал пальцы в кулаки, борясь с желанием заключить ее в свои объятия. Перчатки напомнили ему об ухищрениях, к которым ему приходилось прибегать, и впервые в жизни он был рад этому напоминанию. Если он коснется ее сейчас, то не сможет остановиться.

— Мне нужно идти, — сказал он. — Когда-нибудь, оглянувшись назад, вы будете рады, что у меня хватило чести хотя бы на это. Никто, кроме нас с вами, никогда не узнает, что здесь произошло, по крайней мере, от меня. Ни Тремеллин, ни Грейс, если, конечно, вы не расскажете им сами. Я никогда не заговорю об этом, но я никогда не забуду добрую и великодушную женщину, которая предложила мне утешение, не понимая, что есть вещи, которые не следует предлагать недостойному человеку. Спасибо, Эмбер. И, пожалуйста, простите меня, если сможете.

Он нагнулся и коснулся губами ее щеки. Этот невесомый поцелуй чуть не поколебал его решимость. Эймиас выпрямился и, не дав ей шанса что-либо сказать, шагнул к двери. Распахнул дверь и вышел, прежде чем мог передумать.

Снаружи по-прежнему лил дождь. Запахнув плащ, Эймиас бросился к пристройке позади сторожки, где он оставил свою лошадь. К тому времени, когда он доберется до гостиницы, на нем не останется сухой нитки. Но он должен бежать отсюда, и чем, скорее, тем лучше.

Эймиас забрался в седло и поскакал навстречу буре, ни разу не оглянувшись назад, хотя все его мысли были заняты женщиной, которую он оставил позади.

После его ухода Эмбер села у окна и просидела, глядя в темноту, до самого рассвета. Но даже тогда она не спешила возвращаться домой. Она больше не была уверена, что имеет право находиться там. За долгие часы ночного бдения она вынуждена была признать, что никогда не чувствовала себя так легко и естественно, как в объятиях лжеца и бывшего каторжника. Что бы она ни говорила, охваченная стыдом, смущением и неизбывной печалью, она так и не сказала ему правды, о которой он, возможно, догадывался. Она отдалась бы ему, если бы он только попросил.

Глава 14

Солнце уже взошло, когда Эмбер направилась домой. Она шла туда, потому что ей было больше некуда идти. Шагая к дому Тремеллинов, она пыталась решить, как себя вести, когда ей расскажут об обмане Сент-Айвза, но так ничего и не придумала. Ладно, она разберется с этим по ходу дела. У нее была слишком беспокойная ночь, чтобы думать над этим сейчас. Эмбер подняла голову к солнцу и сделала глубокий вдох. Буря очистила воздух, и он благоухал свежестью. Море успокоилось и переливалось в лучах утреннего солнца. Погода идеально подходила к ее настроению: она тоже пережила эмоциональную бурю и должна жить дальше.

При всем желании Эмбер не могла винить Эймиаса Сент-Айвза в своем теперешнем состоянии. Как никто другой, она понимала его тягу к респектабельности и покою после переменчивой, полной бурных событий жизни. И потом, он причинил ей не больше вреда, чем она позволила.

И все же она чувствовала себя опустошенной и оцепеневшей. Должно быть, ее сердце разбито, предположила Эмбер. Она не сознавала, насколько увлечена Сент-Айвзом, пока он не коснулся ее. А теперь он исчез, забрав с собой все ее надежды. Он не только отверг ее, но и подтвердил ее худшие опасения относительно ее будущего. У нее нет ничего, кроме того, чем одарила ее природа, и ей не на что надеяться. Эмбер вздохнула и ускорила шаг. Ничего, она справится.

Она будет охать и ахать, разговаривая с Грейс, и цокать языком, слушая рассказ мистера Тремеллина о его стычке с Сент-Айвзом. И жить дальше, потому что ей больше ничего не остается, хотя она никогда еще не чувствовала себя такой ничтожной и неуверенной в себе.

Добравшись до дома, Эмбер постаралась взять себя в руки. Она вошла через заднюю дверь и повесила плащ на крюк у двери. Затем проследовала в кухню и замерла на пороге, изумленная увиденным.

Помимо кухарки, там находились Грейс с отцом. Они сидели за кухонным столом и завтракали. В это время Грейс обычно спала, а мистер Тремеллин поднимался с рассветом и уходил из дома, чтобы проводить свои суда в море, так что они редко завтракали вместе. Самым удивительным было то, что, увидев Эмбер, они оба одарили ее широкими улыбками.

— Доброе утро! — радостно воскликнула Грейс. — Прекрасная погода, правда?

— Ты умница, что осталась ночевать в сторожке, — заметил Тремеллин. — Буря разыгралась не на шутку. Как спалось?

— Так себе, — отозвалась Эмбер. — Было слишком шумно из-за ветра и дождя. Но у вас такой веселый вид. Что-нибудь случилось?

Грейс обменялась сияющим взглядом с отцом.

— Скажи ей.

— Мне кажется, — улыбнулся он, — тебе следует сделать это самой.

— Хорошо, — согласилась Грейс, подскочив на сиденье. Она чуть ли не прыгала от ликования. — Эмбер! Только представь! Я выхожу замуж.

Эмбер повезло, что она стояла у раковины. Изумленно уставившись на Грейс, она попятилась назад, и только раковина спасла ее от падения.

— Замуж? — ахнула она.

Неужели он все-таки вернулся сюда прошлым вечером? Из-за дождя она не могла видеть, куда направился Сент-Айвз, покинув сторожку. Неужели он придумал какое-то оправдание и нашел доводы, позволившие вернуть расположение Тремеллина? Как ему это удалось? Хотя если вспомнить, как легко он склонил ее на свою сторону, то остается только удивляться, почему он не сделал этого сразу.

Но чтобы отправиться из ее объятий прямиком к Грейс? Ее пронзила дрожь. Это пошло, мерзко и непростительно. Хотя вряд ли он нуждается в ее прощении. Одно ясно: она не может здесь больше оставаться. Она не сможет жить, помня, что было между ними, и, сознавая, что это может повториться.

— О Боже! — воскликнула Грейс. — Тебе плохо, Эмбер? Я не думала, что ты так отнесешься к этому известию.

— Я… я просто удивлена, — пробормотала Эмбер. — Признаться, я не была уверена, что мистер Тремеллин даст согласие. Я хочу сказать, так быстро.

— А почему бы ему не согласиться? — спросила Грейс, бросив обеспокоенный взгляд на отца. — И почему ты считаешь, что это слишком быстро?

Эмбер тоже перевела взгляд на Тремеллина. Неужели он не рассказал Грейс о признаниях Сент-Айвза?

— Грейси, — хмыкнул тот, — ты забыла, что Эмбер отсутствовала всю ночь и половину утра. Она не знает, что случилось'. Она думает, что мы говорим об этом проходимце Сент-Айвзе. Да, Эмбер, ты правильно угадала. Я отказал этому негодяю, когда он попросил разрешения ухаживать за моей дочерью. Парень оказался лжецом и к тому же бывшим преступником. Он был на каторге! Можешь себе такое представить? И у него хватило наглости… ухаживать за моей Грейси! Я вышвырнул его из дома, можешь быть уверена. Велел убираться и забыть сюда дорогу. Ему еще повезло, что я не пристрелил его на месте. Но не прошло и часа после его ухода, скатертью ему дорога, как прискакал юный Тобиас. В такой дождь, представляешь? Ворвался в мой кабинет, расплескивая воду, как вытащенная из воды рыба, и заявил, что намерен довести до моего сведения, что у Грейси есть кое-кто, готовый отдать за нее жизнь. Так и сказал, да еще стиснул кулаки при этом. Он, видите ли, все решил, собрался с духом, отрепетировал речь и не может ждать более ни минуты. Да еще Сент-Айвз подлил масла в огонь своими ухаживаниями. Бедняга испугался, что я позволю этому типу увести у него из-под носа любовь всей его жизни, — усмехнулся Тремеллин и добавил: — Нахальный щенок.

— Да ладно тебе, папа, — хихикнула Грейс. — Просто он ужасно расстроился. Если этот коварный Сент-Айвз и сделал что-то хорошее, так это придал Тоби смелости, и он наконец-то решился попросить моей руки. Он знал, что Сент-Айвз придет сегодня вечером, и догадался, с какой целью. Видишь ли, мы с ним… — Она помедлила, залившись очаровательным румянцем. — Конечно, мы встречались, но просто так, от случая к случаю, потому что ни один из нас не был уверен в чувствах другого. Вот почему я ничего не сказала тебе, Эмбер. А когда появился Сент-Айвз и начал ухаживать за мной, Тоби понял, что пора делать признание. Я ужасно счастлива! Я так его люблю!

— Что ж, — сказал Тремеллин, откинувшись назад на стуле и засунув большие пальцы рук в кармашки для часов. — Не стану притворяться, что пришел в восторг поначалу. Грейс могла заполучить любого мужчину, какого бы только пожелала, а Тоби — всего лишь мальчишка, у которого нет ничего, кроме планов в голове, а в карманах и того меньше. Но он хороший парень, это всем известно, и хороший работник, если верить Паско Пайперу. Он сказал мне, что хочет со временем завести собственную шхуну. Даже две! И, что самое важное, он без ума от моей девочки. — Он ласково улыбнулся, взглянув на Грейс. — И как выяснилось, она отвечает ему взаимностью. Но тогда я этого не знал и всего лишь позволил ему ухаживать за ней, ибо только полный болван скажет «нет» в подобной ситуации. Ничто так не раззадоривает молодежь, как отказ. Я не мог допустить, чтобы все кончилось поспешной свадьбой, о которой сплетничали бы все, кому не лень, последующие двадцать лет. Я хочу, чтобы моя девочка вначале вышла замуж и только потом подарила мне внуков. Здесь, в Сент-Эджите, мы, Тремеллины, должны служить примером для всех остальных.

Грейс улыбнулась.

— Так что весной мы поженимся, сразу после Пасхи. Папа хочет, чтобы мы ждали почти целый год, но не думаю, что я выдержу хоть на один день дольше. — Она покраснела и добавила: — Тоби сказал, что и он тоже.

— Что-то Тоби стал очень разговорчивым, — заметила Эмбер. Порывисто шагнув к Грейс, она стиснула ее в коротком объятии и поцеловала. — Это замечательно. Скажи мне, что нужно сделать, чтобы подготовиться к свадьбе, и я с радостью этим займусь.

— Я знаю, — тепло отозвалась Грейс.

— Но… а как же Сент-Айвз? — спросила Эмбер. — Разве тебя не расстроило то, что случилось? — Она повернулась к Тремеллину и твердо встретила его взгляд. — Я все знаю. Он зашел в сторожку, чтобы попрощаться со мной перед отъездом. — Какой смысл лгать? В любом случае она никудышная лгунья. Говорить правду гораздо легче, тем более что можно ограничиться полуправдой.

— Что? — грозно осведомился Тремеллин, вскочив на ноги. — Он приходил к тебе? Грязный ублюдок! Как он посмел? Я приказал ему убираться!

— Папа! — воскликнула Грейс. — Что за выражения, сэр!

— Прошу прощения, — буркнул Тремеллин, — но я охотно свернул бы ему шею.

— Нет причин сердиться, — сказала Эмбер. — Он заглянул, только чтобы попрощаться, и ускакал. — В сущности, так оно и было. Она затаила дыхание в ожидании ответа.

— Ладно, заскочу в гостиницу на обратном пути, чтобы убедиться, что он убрался восвояси! — произнес Тремеллин ворчливым тоном.

Эмбер расслабилась. Солнце давно взошло. Если Сент-Айвз действительно уехал, как собирался, он уже далеко отсюда.

— Мы все обманулись, — сказал Тремеллин. — Но я-то хорош! Клюнул на его сладкие речи и нарядную одежду, даже не заподозрив, что за ними скрывается прожженный мошенник. Более того, каторжник! — проворчал он. — Но знаешь что, Грейси? Думаю, тебе следует благодарить его. Я вовсе не уверен, что принял бы предложение Тобиаса с такой поспешностью, не будь я сыт по горло всякими типами, которые прячут под лощеной внешностью подлые душонки. Я вовсе не хочу сказать, что Тобиас плохо воспитан или выглядит оборванцем, но он всего лишь деревенский парень. А ты могла бы заполучить любого.

— Я тоже всего лишь деревенская девушка, — беспечно отозвалась Грейс. — И я не хочу никого другого.

— Не забывай, у тебя есть год или около того, чтобы проверить свои чувства, — сказал Тремеллин. — Помолвка — это еще не свадьба, ее можно и отменить, если дело не склеится. Так что у тебя еще есть время подумать, прежде чем приносить брачные обеты. Кстати, о времени… Мне пора на работу. Мои суда уже вышли в море, по крайней мере, я на это надеюсь. Но у меня накопились счета, которыми нужно заняться. Увидимся за обедом.

Он помедлил, чтобы запечатлеть поцелуй на лбу у Грейс, затем повернулся к Эмбер с озабоченным видом:

— А тебе нужно поспать, моя девочка. У тебя круги под глазами, как у барсука, да и вид такой, словно ты всю ночь провела на ногах. В своей постели лучше спится.

— Можно Тоби придет сегодня вечером? — спросила Грейс, когда он направился к двери. — Пожалуйста!

Тремеллин улыбнулся:

— Пусть приходит. Пора мне привыкать к нему, верно? — О, как я счастлива! — воскликнула Грейс, когда ее отец ушел. — Эмбер, я так люблю Тоби. Он очень толковый, но такой робкий, что никто об этом не догадывается. И красивый, правда?

— Значит, ты не огорчилась, когда узнала правду о Сент-Айвзе? — спросила Эмбер, не в состоянии поверить, что он так мало значит для Грейс.

Грейс рассмеялась.

— Не особенно. Честно говоря, я его побаивалась. Он ужасно привлекательный и умный. Кем бы он ни был на самом деле, ко мне он всегда относился по-джентльменски, но я никогда не знала, о чем с ним разговаривать.

— Из красивого оперения суп не сваришь, — туманно изрекла кухарка, трудившаяся в другом углу кухни. — Да еще каторжник, прости Господи! Даже меня одурачил, — добавила она, затем вспомнила о своих обязанностях и принялась убирать со стола.

Грейс взяла Эмбер под руку, и они вышли из кухни.

— Мне все равно, кто он. Какое мне дело до этого? — сказала Грейс. — Да и что он такого сделал, если уж на то пошло? Всего лишь хотел жениться на мне. И уехал без единого слова, когда папа отказал ему. Интересно, за что он попал в тюрьму?

— За кражу, — тихо произнесла Эмбер. — Он сказал, что был вором. — Был и остался, печально подумала она. Он забрал с собой ее сердце и уважение к себе.

— Мы будем жить поблизости, — радостно сообщила Грейс, когда они двинулись вверх по лестнице. — Мы с Тоби, — пояснила она в ответ на изумленный взгляд Эмбер. — Но не с его матерью, хотя она очень милая женщина. Мы снимем старый коттедж Уильямсов, потому что Тоби не по карману более дорогое жилье. Правда, папа уже завел разговор о строительстве нового дома, но, боюсь, Тоби слишком горд, чтобы позволить ему это, хотя я бы не возражала. Но если у нас будет ребенок, даже Тоби не станет возражать против такого жеста. Как ты думаешь?

— Наверное, ты права, — бездумно отозвалась Эмбер, с трудом переставляя усталые ноги.

Почему-то ей не приходило в голову, что Грейс уйдет из дома, когда выйдет замуж. Как глупо с ее стороны! В конце концов, это только естественно. Но это в корне изменит ее жизнь. Она не дочь хозяина и даже не родственница, следовательно, ей тоже придется уехать. И не важно, что мистер Тремеллин знает ее с младенчества и относится к ней как к дочери. Взрослая незамужняя девушка, особенно безродная, не может оставаться в его доме без компаньонки. Ведь он вдовец, а значит, холостяк и еще не впал в старческий маразм.

Так что ничего не поделаешь. Существуют определенные правила, которые действуют даже здесь, в рыбацкой деревушке. Вряд ли мистер Тремеллин займется поисками еще одной бездомной женщины, которая согласилась бы жить с ними только для того, чтобы найденыш, которого он подобрал когда-то на берегу, мог остаться в его доме. Да и она не хочет, чтобы он тратил из-за нее деньги и усилия. Это несправедливо. К тому же если она останется при таких условиях, то будет чувствовать себя обязанной выйти замуж, чтобы освободить его от забот о ее благополучии. А это, как она теперь слишком хорошо понимала, в Сент-Эджите невозможно.

Итак, печально подумала Эмбер, милая Грейси, сама того не подозревая, опять получила все. У нее будет муж и дом. А у Эмбер — ничего, даже надежды, что ей когда-нибудь представится шанс заиметь то или другое.

Опьяненная своим счастьем, Грейс оживленно болтала, не сознавая, что ее замужество навсегда изменит мир ее названой сестры.

— У меня сюрприз, — объявил Тремеллин с порога, вернувшись вечером домой. — Неожиданный гость. Хм, ему повезло. — Он принюхался. — Индейка! И жаркое? Настоящий праздник, дружище, — сказал он, повернувшись к своему спутнику. — Снимай куртку и садись.

Звучный голос Тремеллина разносился по всему дому. Эмбер вручила блюдо, которое держала в руках, кухарке, сняла фартук и прошлась рукой по волосам, чтобы убедиться, что они в порядке. Не может быть, чтобы это был он! Ведь он уехал. Или все-таки решил остаться? Сент-Айвз красноречив, и, поскольку Грейси теперь благополучно обручена, не исключено, что ему удалось вернуть расположение Тремеллина. Она поспешила в гостиную и застыла на пороге при виде гостя.

— Добрый вечер, Паско, — сказала она, пытаясь скрыть разочарование.

Он окинул ее любопытным взглядом.

— И тебе добрый вечер. Если мой приход доставил вам беспокойство, могу зайти в другое время.

— Никакого беспокойства, — отозвалась Эмбер бодрым тоном. — Сейчас поставлю еще один прибор. Я решила, что сегодня можно пообедать в торжественной обстановке, а не за кухонным столом.

— Почему бы и нет? — добродушно отозвался Тремеллин. — Нам есть что отметить, не так ли? Где моя дочь?

— Они с Тоби прогуливаются в саду, — сообщила Эмбер.

— Думаю, это вполне безопасно, — усмехнулся Тремеллин. — Паско говорит, что парень так взволнован тем фактом, что ему позволено ухаживать за Грейс, что представляет опасность для самого себя и команды.

— Да уж, — хмыкнул Паско. — Чуть не поймал на крючок своего напарника и накрыл сетью капитана нынче утром. Думаю, парню понадобится несколько дней, чтобы остудить голову, иначе это сделает за него команда — окунув в море.

Мужчины рассмеялись, и Эмбер воспользовалась моментом, чтобы вернуться в кухню.

— Эта девушка — настоящее чудо, — заметил Паско, глядя ей вслед. — Даже готовит для вас, не так ли?

— Нет, мы ей не позволяем. Так, иногда помогает кухарке, — сказал Тремеллин, наливая Паско бренди.

— И присматривает за горничными, покупками, содержит в чистоте дом. Как вы будете обходиться без нее?

Тремеллин помедлил с бутылкой в руке.

— Почему я должен обходиться без нее?

— А вы представляете, какие пойдут разговоры, если она останется здесь после того, как Грейс выйдет замуж? Вы же не хотите, — сказал Паско, хитро прищурившись, — постоянно оправдываться в том, чего у вас и в мыслях не было.

Тремеллин озадаченно нахмурился.

— Вы можете считать ее своей дочерью, Тремеллин, но все знают, что это не так. Хоть вы и не юноша, но еще не в том возрасте, чтобы стоять одной ногой в могиле. Собственно, если верить вдове Брей, вы еще хоть куда. — Паско ухмыльнулся.

— О! — Тремеллин отвернулся и наполнил бокал. Когда он повернулся и протянул его Паско, он снова улыбался. — Как-то не думал об этом. Что ж, этой проблемой мы займемся, когда она возникнет. Кто знает, что может случиться? До весны далеко. Юный Тоби может влюбиться в русалку, а моя Грейси найти себе другого возлюбленного. Они молоды и ветрены.

— Пожалуй, — задумчиво отозвался Паско. — Да и Эмбер может к тому времени найти себе дом.

Тремеллин бросил на него острый взгляд.

Паско пожал плечами:

— Почему бы и нет? Я опасался, что она может увлечься Сент-Айвзом, судя по тому, как она поглядывала на него порой. Но мне следовало бы знать, что она слишком благоразумна, чтобы довериться такому скользкому типу, как он. Она молода, красива и отличная хозяйка, как вам хорошо известно. Почему бы ей не найти себе мужа?

— Ну, пока еще она его не нашла, — заметил Тремеллин. — Хотя, видит Бог, у нее есть для этого все возможности. Я никогда не скрывал, что она не останется без приданого.

— Приданое и имя — разные вещи, Тремеллин. Особенно в здешних местах. Не каждый может позволить себе выбрать жену самостоятельно. Как я, например.

— Угу. Но вот что забавно, — протянул Тремеллин, глядя в свой бокал, — я всегда думал, что твоя матушка в добром здравии.

Улыбка Паско несколько увяла.

— Да. Но я не из тех мужчин, которые женятся по указке матери.

— Ты ставишь меня в известность, Паско? — осведомился Тремеллин. — Хочешь начать ухаживать? Пожалуйста, но советую тебе вначале узнать, что думает по этому поводу Эмбер, прежде чем обсуждать со мной ее приданое.

— Узнаю, — уронил Паско. — И мне плевать на приданое, Тремеллин.

— Понятно, — сказал Тремеллин.

— Обед подан, — сообщила Эмбер из коридора, с любопытством глядя на мужчин. — Все в порядке?

— Лучше некуда, — отозвался Тремеллин.

Обед явно не удался. И не потому, что еда оставляла желать лучшего. Каждый счел своим долгом сделать Эмбер комплимент. Но Грейс и Тобиас были слишком заняты друг другом, переглядываясь и томно вздыхая, чтобы оценить то, что лежало на их тарелках. Паско казался погруженным в свои мысли. Даже у Тремеллина, похоже, не было аппетита. Да и сама Эмбер была так переполнена смятением и печалью, что кусок не лез в горло.

Поначалу разговор вращался вокруг Грейс и Тобиаса. Но поскольку Грейс могла только хихикать, а Тобиас был так потрясен тем фактом, что обедает за одним столом со своим нанимателем и будущим тестем, что преимущественно молчал. Паско никогда не отличался разговорчивостью, и сегодняшний вечер не явился исключением. Тремеллин казался особенно задумчивым. Разговор переключился на Эймиаса Сент-Айвза и продолжился за супом, дичью, рыбой, жарким и десертом.

Эмбер не услышала ничего нового. Собственно, она знала о нем больше, чем кто-либо из присутствующих. Тремеллин удивлялся, как это он не заметил врожденную порочность Сент-Айвза, Паско намекал, что сразу же раскусил самозванца, и оба клялись хорошенько отделать его, если он посмеет показаться им на глаза.

К тому времени, когда они поднялись из-за стола, настроение Эмбер было таким же унылым, как и утром, с той лишь разницей, что теперь ей приходилось изображать радость ради Грейс. Она чувствовала себя измотанной до предела и не могла дождаться момента, когда можно будет лечь в постель, хоть и знала, что предстоящая ночь не принесет ей ничего, кроме долгих часов горечи и печали.

Грейс и Тоби перешли в гостиную. Тремеллин собирался присоединиться к ним, но его трубка засорилась, и он зашел в свой кабинет, чтобы взять другую. Паско и Эмбер остались в холле.

— Ты не могла бы прогуляться со мной? — нетерпеливо предложил он.

— Сейчас? — удивилась Эмбер. — Так поздно? Паско кивнул.

— Не так уж поздно, просто темно. Как иначе я могу поговорить с тобой без свидетелей? — спросил он напрямик. — Мне нужно тебе кое-что сказать. Тремеллин не возражает. Я получил у него разрешение.

Эмбер ощутила озноб. Она боялась этого момента. Но нельзя же отказать человеку, прежде чем он сделает тебе предложение. Это было бы грубо и трусливо. Паско ждал, не сводя с нее пристального взгляда, с напряженным выражением на грубовато-красивом лице. Эмбер вздохнула. Ничего не поделаешь, придется выслушать его. В сущности, с Паско Пайпером все в порядке, не считая того факта, что он не понимает ее. Он хочет ее по причинам, далеким от реальности, не догадывается о ее надеждах и мечтах, да и не слишком интересуется ими. И конечно, он не Эймиас Сент-Айвз.

Но он никогда сознательно не оскорблял ее и заслуживает того, чтобы его выслушали.

— Я наброшу шаль, мы можем выйти в сад и пройтись вокруг дома, — сказала она.

Глава 15

Паско был одет просто и опрятно: в чистую рубашку с повязанным вокруг шеи платком, темные брюки и темную куртку. Наряд не был модным, так одевались местные жители после работы, навещая друзей. И, тем не менее, его одежда выглядела безупречно. Эмбер безмолвно поздравила его мать. Паско зарабатывал на жизнь, трудясь на море, и по большей части рыбачил. Женщинам в буквальном смысле приходилось выколачивать одежду о скалы, чтобы поддерживать ее в чистоте.

Эмбер украдкой взглянула на своего спутника. Лунный свет льстил ему, смягчая резкие черты лица, делая его загадочным и менее безжалостным. Не то чтобы Паско был жесток, но лицо отражало его характер. Он был человеком твердых убеждений, и поколебать их было непросто. Эмбер не понимала, почему он так добивается ее, и надеялась, что, если он изложит свои мотивы, она сможет убедить его, что он заблуждается. Они не подходят друг другу. Она знала это точно, хотя и не могла объяснить почему.

Они остановились неподалеку от дома. Паско повернулся и посмотрел на нее.

— Ты знаешь, что я хочу спросить, — сказал он. — Грейс выходит замуж, ты не можешь оставаться с Тремеллином. Почему бы тебе не выйти за меня?

Эмбер положила руку на сердце и улыбнулась, искренне забавляясь.

— Премного благодарна, — сказала она, поклонившись. — Для меня это слишком большая честь, Паско.

Он сердито нахмурился.

— Ты чертовски хорошо знаешь, какая ты соблазнительная штучка. А я знаю, что ты слишком разумна, чтобы увлечься заезжим щеголем. Может, я не мастер произносить цветистые речи, но я не дурак. Послушай. У меня есть деньги, а будет еще больше. Я не дурен собой, во всяком случае, ни одна женщина пока не жаловалась. Я могу построить тебе отличный дом. И тебе не придется много работать. Моей матери нравится заниматься хозяйством, так что у тебя останется время для себя, для книг и тому подобного, — добавил он с нетерпеливым жестом.

Последний аргумент был ловким ходом. Эмбер оставалось только сожалеть, что он упомянул о ее любви к чтению, потому что это еще больше осложняло ее положение. Впрочем, как заметил сам Паско, он далеко не дурак.

— И, — добавил он, — я могу дать тебе уважаемое имя. Никто не посмеет сказать, что ты никто и ниоткуда, можешь мне поверить.

На этот раз Эмбер не удалось скрыть своих эмоций.

— В чем дело? — спросил он.

— Твое имя — замечательный дар, Паско. Дар, о котором ты никогда не забудешь, и будешь считать, что заслужил мою вечную благодарность.

— И что из этого? — поинтересовался он. — Какой мужчина не считал бы?

Эмбер удивленно уставилась на него, затем медленно кивнула.

— Да, конечно, — тихо произнесла она.

— Послушай, — сказал Паско, — я не собираюсь никому набиваться в мужья. Так что скажи прямо, если я тебе не нужен, и покончим с этим. Я предлагаю тебе законный брак, хороший дом и детей. Я строгий хозяин, но не тиран. Будь честна со мной, и я отплачу тебе тем же. Так что скажешь?

Эмбер медлила, и не только потому, что тщательно подбирала слова для отказа. Он прав, по крайней мере, в том, что касается его лично. Паско Пайпер — неплохой человек, но слишком гордый. Она опасалась задеть его чувства.

— Ах да! — вдруг сказал он, раздвинув губы в улыбке, обнажившей его белые зубы. — Полагаю, кое в чем я все-таки сглупил. Я не любитель затейливых речей, но только дурак станет предлагать женщине выйти за него замуж, не дав ей попробовать товар на вкус. Иди сюда, Эмбер, и позволь мне показать тебе, какой может быть жизнь со мной.

Он потянулся к ней, но неторопливо, давая ей время увернуться, если она пожелает.

Эмбер не шелохнулась. Она все еще чувствовала себя потерянной, одинокой и испуганной. Возможно, по этой причине, а возможно, из любопытства, она оказалась в его объятиях.

Губы Паско оказались на удивление мягкими. Он прошелся по ее сомкнутым губам кончиком языка, но это вопрошающее движение не вызвало у Эмбер отклика, только неловкость и ощущение чего-то неправильного. Его тело было теплым и мускулистым, руки сильными, и, хотя он лишь слегка придерживал ее, она чувствовала, что его страсть нарастает. От него пахло морем и простым мылом. Ощущения не были неприятными, но, когда он притянул ее теснее, Эмбер не ощутила ничего, кроме смущения и досады.

Она отстранилась и отступила на шаг. Паско уронил руки.

— Смутилась? — поинтересовался он. — Или разочарована?

— Ни то ни другое. Паско, я хотела бы сказать «да». Но я не подхожу тебе.

— Видимо, это должно означать, что я не подхожу тебе? — уточнил он с бесстрастным видом.

— Дело не в том. — Эмбер покачала головой. — Паско, — сказала она, осененная неожиданной идеей, — мы знаем друг друга с детства. Скажи, почему мы не стали друзьями?

На его лице отразилось удивление.

— По-твоему, мы враги?

— Нет, конечно. Но и не близкие друзья. И никогда ими не были. Почему?

— Не знаю… наверное, потому, что это глупая идея. — Он усмехнулся. — Я рыбак. Конечно, я не прочь доставить на берег более выгодный груз, когда представляется такая возможность. Это легче, чем ловить рыбу, но я привык работать руками, на море. Как мы можем подружиться? В конце концов, ты женщина.

— Вот именно. — Эмбер облегченно вздохнула, обнаружив, наконец, препятствие для брака, по крайней мере, в ее представлении. — Видишь ли, я хочу выйти замуж за человека, с которым мы могли бы стать друзьями, а тебе такая мысль даже не приходила в голову.

Паско изумленно уставился на нее.

Эмбер покачала головой.

— О, я странное создание, Паско, и ты это знаешь. Может, это несбыточная мечта, но я бы хотела, чтобы нас с мужем связывали не только супружеские отношения, но и дружба. — Вспомнив о его гордости, она быстро добавила: — А что касается твоих поцелуев, то с этим, как ты сам знаешь, все в порядке, если не сказать больше. Но не думаю, что ты видишь в своей будущей жене любовницу. Мужчины не слишком высокого мнения о таких особах. В твоих ожиданиях нет ничего дурного, просто они расходятся с моими. Тебе нужна женщина, которая будет хорошей женой и матерью и доставит тебе определенные… удобства в постели. — Эмбер опустила взгляд, чувствуя, что ее лицо горит, однако продолжила: — Но быть возлюбленной — это совсем другое.

А как насчет Эймиаса? Мог бы он быть другом и возлюбленным? Возлюбленным точно. А другом? Но они уже друзья, даже если никогда больше не увидятся. Между ними сразу же возникло взаимопонимание. Они испытывали потребность в обществе друг друга и получали удовольствие от общения. Наверное, Паско прав, и глупо мечтать о таких вещах, но в одном она уверена: она потеряла в лице Эймиаса Сент-Айвза человека, который мог стать ее другом и возлюбленным.

— Откуда только ты набралась этих странных идей? Из книг, наверное? — насмешливо поинтересовался Паско. — Не думаю, что здесь найдется хоть один мужчина, способный внушить тебе подобные мысли. Не считая Сент-Айвза, но он был все время под присмотром, так что не мог сбить тебя с толку. Но ты права. Как бы мне ни нравилось то, что происходит в постели, я не желаю, как и любой порядочный мужчина, чтобы моя жена была распутницей. Что же касается дружбы? У меня нет друзей среди женщин, и я не знаю ни одного парня, кто бы их имел. Я не люблю пустой болтовни, меня не интересуют наряды, вязание, сплетни и дети, кроме моих собственных, и прочие женские дела. Так что я не могу обещать тебе дружбы, а врать не хочу. — Паско горделиво выпрямился. — Нет, я не верю, что мы можем быть друзьями. Если это то, чего ты хочешь, мне лучше откланяться. Я желаю тебе только добра, — добавил он. — Участь старой девы незавидна, особенно в деревне. К тому же, на мой взгляд, чертовски обидно, когда пропадает такая женщина. Но я никогда не лгал и не собираюсь начинать сейчас. Если передумаешь, ты знаешь, где меня найти. Спокойной ночи. И желаю тебе счастья.

Повернувшись, он решительно зашагал к конюшне, где оставил лошадь, затем помедлил.

— Попрощайся за меня с Тремеллином, хорошо? — крикнул он и двинулся дальше, насвистывая мелодию старинной матросской песенки.

Глядя на него, трудно было сказать, чего стоит ему это насвистывание и небрежная походка. Но Эмбер знала, что мужчина, подобный Паско, должен вести себя именно так, и уважала его за это. И еще больше ненавидела себя за то, что причинила ему боль. Ей не следовало целоваться с Паско. Мало того, что это выглядело как поощрение, она сделала это с единственной целью — сравнить его с Эймиасом, что было нечестно, потому что она с самого начала знала, с кем хотела бы заняться любовью.

Или нет? Может, она надеялась, что поцелуй заставит ее примириться с Паско, несмотря ни на что? Неужели на какое-то мгновение она готова была сдаться, чтобы облегчить себе жизнь? Эта мысль так встревожила Эмбер, что жизнь показалась ей совсем невыносимой.

Она подождала, пока раздался стук копыт лошади Паско, уносившей его в ночь, и вернулась в дом.

Грейс и Тобиас сидели рядышком в гостиной и разговаривали, понизив голоса. Тремеллин сидел в кресле у камина, явно чувствуя себя неловко в роли дуэньи. При виде Эмбер он облегченно улыбнулся. Но его улыбка тут же увяла.

— А где Паско? — спросил он, заглядывая за ее спину.

— Уехал, — отозвалась она непринужденным тоном. — Он просил пожелать вам спокойной ночи.

— Понятно, — сказал Тремеллин и повернулся к обрученной парочке, выжидающе смотревшей на него. — Мне нужно кое-что обсудить с Эмбер, — объявил он, поднявшись с кресла. — Но я скоро вернусь, — добавил он, сдвинув брови.

Грейс хихикнула. Тобиас заволновался.

— Пойдем в мой кабинет, — сказал Тремеллин, взглянув на Эмбер.

Она последовала за ним по коридору в его кабинет и опустилась в кресло, где всегда сидела, когда они занимались счетами в конце каждого месяца. Тремеллин закрыл дверь и подошел к письменному столу. Но вместо того чтобы занять свое обычное место, разворошил затухающий огонь и постоял, глядя на него с хмурым выражением.

— Он просил твоей руки? — поинтересовался он.

— Да, — удрученно отозвалась Эмбер.

— И ты отказала ему? — спросил он, повернувшись к ней лицом.

Она кивнула.

— Он рассердился?

— Наверное. — Она пожала плечами. — Но даже если это так, он неплохо это скрыл. Просто повернулся и ушел.

— Ты не возражаешь, если я спрошу, почему ты отвергла его? — спросил Тремеллин. — Паско Пайпер считается завидным женихом. Красивый, работящий, происходит из уважаемой семьи, довольно состоятельный, а в недалеком будущем добьется еще большего. Честно говоря, я надеялся, что он обратит внимание на Грейс. Пожалуй, он немного резковат, но со временем смягчится.

— Может быть, — сказала Эмбер. — Но в любом случае он не для меня. Он считает, что у меня глупые идеи. Наверное, он прав.

Она неуверенно улыбнулась, глядя на Тремеллина. Он заменил ей отца, и она его очень любила. Он никогда не демонстрировал свои чувства и держался несколько суховато, но Эмбер всегда ощущала его заботу и знала, что может рассчитывать на его щедрость и защиту. И хотя он никогда не был ее доверенным лицом, она чувствовала, что может рассчитывать на его понимание.

— Я хочу любить человека, за которого выйду замуж, — честно сказала она, глядя на него умоляющими глазами. — Не обожать, пылко и безрассудно, как, возможно, Грейси любит Тоби. Но, тем не менее, всем сердцем. Поэтому я не могу, вернее, не хочу выходить замуж только для удобства. Видите ли, я поняла, что не могу оставаться здесь, после того как Грейс выйдет замуж и уедет.

— Это правда, — сказал Тремеллин. — Значит, ты все-таки намерена выйти замуж, но только по любви?

Эмбер кивнула.

— Хорошая мысль, — задумчиво произнес он. — А ты хоть представляешь, какими качествами должен обладать твой избранник?

Она снова кивнула.

— Понятно. Может, у тебя есть кто-нибудь на примете? — мягко спросил Тремеллин.

— Да, — призналась Эмбер, — но я не могу выйти за него замуж. — Она опустила взгляд, сдерживая подступившие к глазам слезы.

— Вот, значит, как, — произнес он и замолк. Эмбер постаралась взять себя в руки, размышляя о том, не рассказать ли ему все.

— Эмбер? — окликнул он ее таким странным тоном, что ей пришлось взглянуть на него. Его глаза сияли, лицо покраснело от сдерживаемых эмоций. — Никогда не думал, что скажу тебе это, — начал он и остановился, словно ему было трудно продолжить. — Вернее, никогда не ожидал, что осмелюсь сказать тебе это. Но, кажется, все-таки осмелюсь, потому что ты, похоже, хочешь этого. — Он широко усмехнулся, сделал глубокий вдох и выдохнул.

Эмбер оцепенела, пытаясь сообразить, что такого она сказала, чтобы привести Тремеллина в восторженное состояние. Видимо, он сделал из ее слов неправильный вывод. Застыв на месте, она надеялась вопреки очевидному, что он не собирается говорить то, чего она с ужасом ожидала.

— Дорогая, — сказал Тремеллин. — Когда я нашел тебя много лет назад, я взял тебя в дом из жалости. Но, признаюсь, я никогда бы не сделал этого, если бы не потерял только что свою дорогую жену. Жаль, что ты не знала ее. Она была хорошей женщиной, прекрасной женой и стала бы замечательной матерью. Я позволил тебе остаться, потому что хотел, чтобы у моей новорожденной дочери была подружка. Возможно, взяв в дом девочку, я пытался возместить потерю дорогой мне женщины, но я и представить себе не мог, что со временем ты станешь мне так же дорога. Судьба порой творит с нами удивительные шутки.

— Мистер Тремеллин, — быстро сказала Эмбер, не уверенная, куда он клонит, и опасаясь продолжения. — Боюсь, вы не поняли.

— Я все понял, — возразил Тремеллин. — Я знаю, как мучительна безответная любовь, как невыносимо испытывать желание, сознавая, что никогда не сможешь его удовлетворить. Кто лучше меня это знает? И я также знаю, что достаточно стар, чтобы быть твоим отцом, дорогая, — удрученно заметил он. — Я вижу это каждый день в зеркале и не перестаю этому удивляться, потому что мое сердце по-прежнему молодо и еще послужит мне какой-то срок, во всяком случае, я на это надеюсь. Вернее, если ты подаришь мне эту надежду. — Он выдержал паузу. — Я хочу сказать, Эмбер, что так и не дал тебе фамилии, возможно, потому, что предвидел этот день. Впрочем, не важно. Я предлагаю тебе ее сейчас. Мою фамилию. Если ты выйдешь за меня замуж, все останется как прежде, но мы станем еще ближе друг другу. Выходи за меня замуж.

Эмбер открыла рот, чтобы ответить, но молчала, не представляя, что сказать. Он улыбнулся еще шире.

— О, я знаю, что найдутся такие, кто будет насмехаться надо мной. Но никто не посмеет смеяться над Тремеллином вслух. Здесь, по крайней мере. Грейси, конечно, удивится, но будет в восторге. Я никогда бы не сделал тебе предложение, если бы она не решила выйти замуж, но все оказалось к лучшему. Если в один прекрасный день у нее появится братик или сестренка, она отнесется к этому проще, чем могла бы. Скоро у нее появится собственный выводок. В любом случае она оказала нам услугу. Сомневаюсь, что я решился бы на подобные признания, если бы ее намерение покинуть наш дом не сделало это необходимым. Я предоставил тебе все возможности найти кого-нибудь по сердцу, Эмбер. Но мы оба понимаем, что, когда Грейс выйдет замуж, ты не сможешь оставаться здесь как моя подопечная. Однако ты можешь остаться как моя жена. Вот что я предлагаю, Эмбер. Ты можешь стать настоящим членом нашей семьи.

Эмбер встала. Тремеллин шагнул к ней, но она подняла руку, останавливая его. Он помедлил при виде ее побледневшего лица и нахмурился.

Она молилась о том, чтобы найти слова, которые все объяснят, не обидев его.

— Вы оказали мне честь, мистер Тремеллин, — сказала она. — И я вас очень люблю.

Он снова шагнул к ней. Эмбер отступила на шаг, выставив перед собой руки, и быстро продолжила:

— Я люблю вас. Но как отца, которым вы всегда были для меня. И думаю, что если вы заглянете в свое сердце, то поймете, что тоже всегда относились ко мне как к дочери. Все остальное было бы неправильно как для вас, так и для меня.

Эмбер замолчала, подбирая слова, которые могли бы смягчить удар, чтобы они оба могли вспоминать этот вечер без стыда. Она подняла на него спокойный грустный взгляд и произнесла то, что было правдой, хотя и не всей:

— Как это похоже на вас, мистер Тремеллин, — жертвовать собой ради других. Я ценю ваше благородство и еще больше люблю вас за это. Мне действительно придется уехать, когда Грейси выйдет замуж, но все дети рано или поздно покидают родное гнездо. И когда я уйду, найдется немало достойных женщин, которые захотят занять мое место, как это было все эти годы. Я благодарю вас от всего сердца за великодушие, проявленное по отношению ко мне. Вы всегда оберегали меня. Но пришло время, когда я должна найти свое место в этом мире.

Тремеллин молчал, застыв в неподвижности.

Эмбер стояла очень тихо, надеясь, что она сказала достаточно, но не слишком много.

Наконец он снова улыбнулся. Но это была печальная, понимающая улыбка.

— Как пожелаешь, Эмбер, — сказал он. — Я всегда, прежде всего, думал о твоих интересах.

Вздох неимоверного облегчения вырвался из ее груди.

— Думаю, мне пора вернуться в гостиную, — сказала она, подняв голову. — Нельзя оставлять Грейси и Тобиаса наедине слишком долго. Он кивнул:

— Конечно.

Эмбер подошла к двери и уже взялась за дверную ручку, когда Тремеллин заговорил снова.

— Эмбер? — окликнул он ее. — Поскольку мы оба постараемся забыть этот вечер, по крайней мере не говорить о нем впредь, скажи мне одну вещь. Какого мужчину ты имела в виду?

Эмбер потупила взгляд. Он заслуживает честного ответа.

— Эймиаса Сент-Айвза. Я знаю, — поспешно добавила она в ответ на его изумленный взгляд, — у него ужасное прошлое, но, несмотря на это, он неплохой человек. В любом случае мы больше никогда не встретимся.

— Проклятие, девочка! — сердито воскликнул Тремеллин. — Я всегда заменял тебе отца и не намерен отказываться от этой роли теперь. Скажи мне, есть ли у меня основания последовать за ним и потребовать, чтобы он сделал из тебя честную женщину?

— О нет, — ужаснулась Эмбер. — Клянусь вам, он не покушался на мою честь. — Она твердо встретила его взгляд. — Но именно знакомство с ним заставило меня принять это решение. Так что, как видите, он не так плох, как вам казалось. А может, это я хуже, чем вы полагали.

— Понятно, — тихо сказал он и после короткого размышления добавил: — Спокойной ночи, Эмбер.

— Спокойной ночи, мистер Тремеллин, — отозвалась Эмбер.

Она направилась в гостиную и сидела так тихо и неподвижно, что Тобиас вскоре занервничал и удалился. Подобная молчаливость была совсем не в ее духе, но Грейс была так поглощена собственным счастьем, что Эмбер удалось пожелать ей спокойной ночи и удалиться вслед за ним.

Вернувшись в свою комнату, она села за письменный стол, взяла перо и бумагу и принялась за письма. Только когда в лампе выгорело все масло и пламя стало слишком слабым и неровным, Эмбер отложила перо и просмотрела исписанную стопку листков.

Она написала еще одно письмо своей подруге Эмили в Лондон, где спрашивала, не нашла ли та ей работу. Второе письмо было адресовано Шарлотте Найт, кузине миссис Магуэй, и содержало тот же вопрос. Кроме того, она написала три письма в агентства по трудоустройству в Лондоне. Утром она выпишет их адреса из газеты, на которую подписывался мистер Тремеллин, а затем сходит в деревню, чтобы отправить почту.

Глядя на мигающий огонек лампы, она задумалась об Эймиасе. Впрочем, он никогда не покидал ее мыслей. Но сейчас ей вдруг вспомнился один из способов, к которому он прибегал, разыскивая свою семью. Она снова взялась за перо, затем отложила его. Вполне возможно, что это всего лишь очередная ложь.

Но, как и все, о чем рассказывал Эймиас, сама идея выглядела слишком заманчивой, чтобы отказаться от нее.

Эмбер взяла еще один листок бумаги и написала объявление, собираясь послать его в газету. Почему бы не предпринять еще одну, последнюю попытку найти свою семью, прежде чем она растворится в большом мире?

«Мы будем чрезвычайно признательны за любые сведения, касающиеся двухлетнего ребенка женского пола, найденного на берегу моря около деревни Сент-Эджит в Корнуолле после крушения корабля весной 1798-го, после которого никто не выжил. Девочка была в голубом платье, с белокурыми волосами…»

Впервые за долгое время Эмбер улыбнулась. Похоже, найденыши обладают одним качеством, которого нет у других людей. Они не теряют надежды, даже распростившись с мечтами.

Ибо независимо оттого, что даст ей это объявление, ее планы не изменятся. Она все равно отправится в Лондон, чтобы обрести свое будущее и, возможно, саму себя. У нее просто нет другого Выхода. Она сожгла за собой все мосты.

Глава 16

Эймиас откинул назад голову, глядя на полуобнаженную женщину, сидевшую у него на коленях. С тех пор как она обосновалась там, он впервые удосужился толком взглянуть на нее. Девушка улыбнулась. Она была юной и даже более хорошенькой, чем ему показалось издали. У нее были белокурые волосы везде, где он мог видеть. А видеть он мог практически все. Одежда едва прикрывала ее соблазнительную фигурку.

Заметив его внимательный взгляд, девушка сделала глубокий вдох, чтобы он мог оценить аппетитные выпуклости ее крепкой груди.

— Чего пожелаете, сэр? — поинтересовалась она с жеманным видом, словно юная девственница, случайно обнажившая лодыжки, а не все, что только было можно.

— Поблагодарить тебя, — отозвался Эймиас и, подхватив ее, одним гибким движением поднялся с кресла.

Темноволосый молодой человек, сидевший рядом с ним, ухмыльнулся.

Девица хихикнула, но Эймиас поставил ее на ноги так же быстро, как поднял, и улыбнулся, глядя на ее озадаченное лицо.

— Спасибо, но у меня другие планы на ночь, — сказал он, коснувшись пальцем кончика ее носа. — Уверен, это тебе понравится больше, чем моя компания, — добавил он, сунув ей несколько банкнот.

— Даффи, — он взглянул на темноволосого молодого человека, — я ухожу. Зайдешь ко мне завтра утром?

— Нет, — ответил Даффид, вставая. — Но я могу пройтись с тобой сейчас. Или ты предпочитаешь гулять в одиночестве?

— Тогда пошли, — сказал Эймиас и зашагал к выходу через богато обставленную гостиную.

— Мои дорогие сэры! — вскричала тучная, нарядно одетая женщина, устремившись к ним, когда Эймиас помедлил, чтобы взять у лакея плащ и шляпу. — Неужели я обманула ваши ожидания?

— Отнюдь, — отозвался Эймиас. — У тебя лучший бордель в Лондоне, Дейзи, просто я сегодня не в настроении.

Ее улыбка увяла.

— Что за выражения! — сердито воскликнула мадам, ткнув его пальцем в ребра. — Здесь тебе не бордель, а приличный дом, попрошу не забывать об этом. И я больше не Дейзи, а миссис Дейлиримпл, заруби себе на носу.

— А впрочем, — хмыкнула она, неожиданно смягчившись, — не обращай внимания, Эймиас. Не знаю, что это находит на меня. — Она хихикнула, как молоденькая девушка, которой была когда-то. — Мне больше не приходится зарабатывать себе на ужин. В этом, наверное, все дело. Я стала слишком респектабельной. Но если я забуду тех, кто помогал мне в былые времена, где я окажусь? Ты сделал мне слишком много добра, чтобы я предъявляла тебе претензии. — Она похлопала его по рукаву унизанной кольцами рукой. — Значит, тебе никто не приглянулся из моих девочек? Признаться, меня это не удивляет. В прежние дни тебе не приходилось платить за услуги красоток. Но разве ты не знаешь? Для тебя, парень, все бесплатно. Любая из моих девушек твоя, только скажи. Я помню добро.

— Я тоже, — сказал Эймиас. — Мы теперь на другом конце света, дорогая миссис Дейлиримпл. — Он одарил ее широкой ухмылкой. — Но я надеюсь, что мы по-прежнему друзья. Поэтому не стану вас обманывать. В данный момент я кое-чем озабочен и боюсь, что испытанное лекарство — вино, женщины и хорошая компания — в моем случае не поможет. Пойду развею хандру. Берегите себя и спасибо за предложение.

— Ты тоже уходишь? — спросила мадам, глядя на Даффида, взявшего у горничной свою шляпу.

— Да, составлю ему компанию, — ответил тот.

— Вы всегда были вместе, Даффи, — кивнула она. — Ты, этот красавчик Кристиан и Эймиас. Мы называли вас безбожной троицей. Помнишь? Жаль, что у меня никогда не было брата.

— Ты же говорила, что у тебя их шестеро! — воскликнул Даффид, изумленно уставившись на нее.

— Да, но они были вечно пьяными олухами, — пренебрежительно уронила она. — Я имею в виду настоящих братьев. Как ты и Эймиас.

— Ах, это, — сказал Даффид. — Лучшие братья — это те, которых мы выбираем. Спокойной ночи, Дейзи.

— Миссис Дейлиримпл, — буркнула мадам, одарив тяжелым взглядом лакея, прятавшего улыбку, затем усмехнулась. — Счастливо, ребята. Приятно было повидаться, хоть вы и напомнили мне о старых временах.

Эймиас и Даффид вышли наружу и постояли у шикарного заведения своей старой знакомой, вглядываясь в туманную лондонскую ночь.

— Куда пойдем? — поинтересовался Даффид.

— Хотел бы я знать, — негромко отозвался Эймиас. Он не знал, куда податься, чтобы сбежать от самого себя, хотя думал об этом денно и нощно с того момента, как вернулся в Лондон.

Даффид задумался.

— В «Уайтсе» всегда играют на приличные ставки. Я там кое-кого знаю. Но если хочешь сыграть по-крупному, можно найти местечко попроще, здесь неподалеку. Мак Дагерти содержит игорное заведение, говорят, там все по-честному.

— Нет, — сказал Эймиас. — Мы играли прошлой ночью, и, если помнишь, я выиграл.

— И тебя это огорчает? В таком случае тебе следует показаться доктору.

Эймиас покачал головой.

— Деньги меня всегда радуют. Но, как гласит старая поговорка: «Кому везет в карты, не везет в любви». Похоже, это правда.

— Так ты влюбился в нее? — удивленно спросил Даффид. — В ту девицу из Корнуолла? Вы же едва знакомы, ты сам говорил.

— Не говори чепухи! — Эймиас сверкнул глазами. — Как можно влюбиться в женщину после нескольких дней знакомства? Особенно в добропорядочную? Ты не сможешь остаться с ней наедине даже на полчаса, не пообещав вначале жениться. Это тебе не какая-нибудь потаскушка, с которой можно сидеть и разговаривать часами. Что может быть глупее! Разве можно выбрать себе спутницу жизни исходя из того, как она рассуждает о погоде и разливает чай? — Раздосадованный, Эймиас крепко стиснул набалдашник трости, сжав в кулаки затянутые в перчатки руки. — Не представляю, как можно жить здесь, в Англии, по крайней мере, среди респектабельной публики. Что касается другой жизни, то я сыт ею по горло.

— Ты подумываешь о том, чтобы вернуться домой? В порт Джексон? — полюбопытствовал Даффид.

— Я же сказал, что сыт по горло другой жизнью, — произнес Эймиас с горечью. — В любом случае, где он, этот дом? В Австралии мы только и думали о том, чтобы вернуться в Англию. И вот мы здесь, и что же? Я вернулся, чтобы начать новую достойную жизнь. Но стоит только моим респектабельным знакомым узнать, кто я, как передо мной захлопнутся все двери. Мне незачем посещать бордель старушки Дейзи, чтобы поваляться в постели. Я могу найти себе женщину в любом месте. Но я недостаточно хорош, чтобы жениться на порядочной девушке.

— Она отвергла тебя? — осторожно спросил Даффид. Вот уже несколько недель он пытался выведать у Эймиаса, что произошло в Корнуолле. Единственное, что ему удалось узнать, — так это то, что Эймиас не нашел свою семью, но встретил женщину, о которой он не желал разговаривать. Однако сейчас, стоя ночью посреди улицы, он заговорил.

Даффид внимательно слушал, задавая наводящие вопросы, но старался не пережимать палку. Когда Эймиас пребывал в таком меланхоличном настроении, как сегодня, могло случиться все, что угодно. Не склонный к буйным выходкам, но скрытный по натуре, он мог просто уйти и исчезнуть на несколько дней. Такое уже случалось прежде и не приносило ему пользы. Он явно страдал, и Даффид хотел помочь.

Он сопровождал Эймиаса в игорные дома и бордели, в боксерские клубы и на лошадиные скачки, в таверны и на ярмарки. Они нигде не задерживались надолго, а Эймиас выглядел так, словно ему не терпится испортить все себе и людям. Они предпринимали длительные прогулки, пешком и на лошади, объезжая лондонские парки. Боксировали и фехтовали, посещали театры и оперу, а также всевозможные балы, вечеринки и маскарады, о которых Даффиду удавалось узнать. Но настроение Эймиаса, казалось, становилось только хуже, он не находил удовольствия ни в одном из привычных занятий.

Даффид подозревал, что меланхолия его друга связана с женщиной, что само по себе было странно. У Эймиаса никогда не было проблем с женщинами, не считая, быть может, необходимости избавляться от надоевших любовниц, поскольку он был слишком мягкосердечен, когда дело касалось прекрасного пола. Правда, таинственная незнакомка, судя по словам Эймиаса, относилась к несколько иной категории. Видимо, в этом все дело, решил Даффид. Он не был уверен, поскольку не имел опыта общения с порядочными женщинами.

— Нет, она меня не отвергла. Это сделал ее отец, — отозвался Эймиас. — Их отец, — уточнил он, заставив Даффида задуматься, сколько же тот выпил. — Вышвырнул меня из дома и грозился пристрелить как собаку, если я посмею вернуться. Она проявила ко мне участие, а я чуть не погубил ее, видимо, в благодарность за ее великодушие.

Он замолчал и уставился в темноту, крепко стиснув зубы.

— По-моему, — отважился предположить Даффид, — это значит, что ты ей понравился. Может, она тебе не понравилась?

— Я, — произнес Эймиас, скрипнув зубами, — не знаю.

— Почему?

— Потому что я недостаточно ее знаю, — отрезал Эймиас, чтобы закрыть тему.

— Не хочешь рассказать, что случилось? — неуверенно произнес Даффид. Он знал свои пределы. Его жизненный опыт, хотя и солидный, не распространялся на людей, которых Эймиас называл респектабельными.

Собственно, его знание представителей высших сословий сводилось к тому, как обмануть или одурачить кого-нибудь из них, что он проделывал весьма успешно.

Усиленно размышляя, Даффид вспомнил фразу, услышанную им от лишенного сана священника, которого они встретили в Ньюгейте: «Иногда, чтобы решить проблему, достаточно поговорить о ней». То, что это правда, он не раз убеждался на собственном опыте.

— Как насчет того, — сказал он, надеясь, что Эймиас не сочтет его бестактным, — чтобы поговорить со мной и Кристианом? Как в добрые старые времена?

— Он теперь женатый человек. Ни к чему, чтобы его жена слышала всякие мерзости, — проворчал Эймиас. — Даже если он пообещает не рассказывать ей, — поспешно добавил он, — я не хочу, чтобы он скрывал что-нибудь от нее. Такие вещи отравляют брак.

Даффид кивнул, не представляя, что сказать. О браках он знал еще меньше, чем о порядочных женщинах. Но он знал, кто в этом разбирается.

— Тогда как насчет того, чтобы поговорить с Джеф… с графом? В прежние времена мы всегда могли обратиться к нему за советом.

— Мы были мальчишками. Теперь я мужчина. И должен сам решать свои проблемы, — грубовато отозвался Эймиас и зашагал дальше, не удосужившись посмотреть, следует ли Даффид за ним.

Тот, разумеется, последовал. — Значит, дело в порядочной женщине, которая неравнодушна к тебе, но ты не знаешь, нужна ли она тебе? Эймиас не ответил, но кивнул.

— В таком случае, — сказал Даффид, — самое лучшее, что ты можешь сделать, — это увидеться с ней снова и узнать.

— Не могу. Я же сказал, что ее отец вышвырнул меня. Если я вернусь, мне придется забрать ее с собой. В общем, я должен либо оставить ее навсегда, либо взять в жены навечно.

— Тяжелый случай, — согласился Даффид. — Особенно когда время поджимает.

Они помолчали, шагая по улице.

— Может, тебе забыть ее? — сказал Даффид.

— Если бы я мог, — вздохнул Эймиас. — Я постоянно думаю о ней. Эта белокурая потаскушка, что пристроилась у меня на коленях сегодня вечером, совсем недурна. Но знаешь, что я подумал, когда смотрел на нее?

— Что? — спросил Даффид с интересом.

— Я подумал, что Эмбер намного красивее.

Он впервые упомянул имя девушки, и Даффид постарался его запомнить.

— Я также подумал, что она скорее будет голодать, чем согласится продать себя, — сердито произнес Эймиас. — И еще я подумал, что она вполне может это сделать, если будет голодать ее сестра. Она продаст себя, не задумываясь, ради тех, кого любит. Но я уверен, что она никогда не станет смеяться, занимаясь этим, или демонстрировать свои прелести мужчине, которого не любит. А затем я подумал, как, наверное, тяжело некоторым женщинам вести подобный образ жизни. Проклятие, Даффи! Мне предложили первосортную штучку, а все мои мысли были заняты другой женщиной, — горько заметил он. — Стоило мне представить ее в таком же положении, и меня буквально парализовало от талии и ниже. Нет, от шеи! Такого со мной никогда не бывало.

— Кошмар, — сказал Даффид, содрогнувшись.

Они продолжили путь, не глядя, куда идут. Но даже когда они углубились в кварталы, известные своей бурной ночной жизнью, ни одна из легионов проституток не решилась приблизиться к ним. Двое мужчин, шагавших по улице, были одеты как джентльмены. Но выражения их лиц не обещали ни денег, ни удовольствия и не сулили ничего хорошего ночным воришкам, крутившимся поблизости. Несмотря на элегантную одежду, мужчины выглядели крепкими, и чувствовалось, что они не прочь подраться.

Они вступили в более респектабельный квартал, и сторож, прохаживающийся по улице, окинул их подозрительным взглядом.

— Послушай, — снова заговорил Даффид. — Если ты не можешь выбросить ее из головы и не можешь поговорить с ней, почему бы тебе не написать ей письмо?

Эймиас резко остановился и повернулся к нему.

— По крайней мере, ты дашь ей знать, что у тебя на уме, — продолжил Даффид. — Верно? И тебе не придется встречаться с ее отцом или забирать ее с собой. Это даже лучше чем разговор. Слово, как известно, не воробей, а чтобы изложить свои мысли на бумаге, нужно все тщательно взвесить. К тому же, поскольку ее не будет рядом, гормоны не будут мешать тебе думать. И не забудь подписаться другим именем, чтобы старик не догадался, что письмо от тебя.

Эймиас хлопнул его по плечу: — Даффид! Ты гений. Даффид пожал плечами:

— Стараюсь. Ну а теперь мы можем прекратить эту прогулку?

Эймиас откинулся на стуле и потянулся к чистому листу бумаги. Три листка он уже выбросил, не написав и пары слов. Он заранее продумал все, что хотел сказать, но, взявшись за перо, обнаружил, что чернила высохли, пока он сидел в ожидании вдохновения.

Нужно сочинить такое вступление, чтобы оно заинтриговало ее, прежде чем она посмотрит на подпись внизу страницы и разорвет письмо в клочки, не начав читать. Более того, он должен найти способ объяснить ей свое поведение.

Эймиас отложил перо и запустил пальцы обеих рук в волосы. Как он может это сделать, когда он сам себя не понимает?

Он сказал Даффиду, что недостаточно её знает. Бессовестная ложь! С первого взгляда между ними возникла невидимая связь. И она только окрепла за ночь, которую они провели вместе. Каждый день он с нетерпением ожидал встречи с Эмбер. Эта связь существовала, когда они целовались, делая наслаждение небывало острым, и осталась в его сердце, причиняя боль, после того как он уехал.

Она знала его так же хорошо, как и он ее. Эймиас мог поклясться в этом. Он пытался противиться своим чувствам, но безуспешно. И дело не только в красоте и соблазнительности Эмбер. Она понимала его шутки, как никто другой, схватывая на лету каждое его замечание. Разговаривая с ней, он не чувствовал себя так, словно плывет против течения, как это бывало с хорошенькой, но недалекой Грейс и многими другими женщинами из его прошлого. Конечно, он желал Эмбер. Но он получал удовольствие от самого факта общения с ней, чего никогда не испытывал ни с одной из своих любовниц или случайных подружек.

Он не знает Эмбер? Да это просто смешно! Он знает, что она любит читать, гулять, плавать и смеяться. Просто удивительно, чтобы женщина читала так много. Это делало все, что она говорила, настолько интересным, что он порой забывал, что разговаривает с женщиной.

Впрочем, достаточно было бросить на нее один взгляд, чтобы вспомнить об этом. Собственно, он и сейчас видел Эмбер, хотя со времени их расставания прошло около месяца. Он постоянно видел ее лицо, порой настолько явственно, что сердце екало в груди. И каждый раз, когда Эймиас осознавал, что обознался, на сердце становилось чуточку холоднее. Если так пойдет и дальше, оно совсем замерзнет.

Всего лишь накануне вечером, сидя в своей ложе в театре, он заметил в партере женщину с яркими волосами, выглядывавшими из-под изящной шляпки. Выскочив из ложи, Эймиас пронесся по коридору и ринулся вниз по лестнице, чтобы догнать обладательницу янтарных локонов. Ему это удалось. Женщина была обворожительна и одарила его улыбкой, но тут же нахмурилась при виде его разочарованного выражения. Эймиас пожал плечами и, отвесив ей поклон, вернулся в свою ложу.

На что он надеялся? Что Эмбер приедет в Лондон, чтобы найти его? Исключено. Что она приедет в город, чтобы развлечься? Вряд ли. Даже если она отчаянно нуждается в смене обстановки, ее место рядом с Тремеллином и его дочерью и она никогда не попросит ничего для себя лично. Но вдруг она чувствует себя такой же несчастной, как он? Эта мысль заставила Эймиаса задуматься и снова отложить перо.

Он чуть не рассмеялся вслух и покачал головой, чтобы прояснить ее.

Должно быть, он сошел с ума! Если он обидел Эмбер, она проглотит свою боль и будет жить дальше, как всегда это делала. Она останется с Тремеллинами, невзирая на свою тайную печаль, и будет хранить ее в душе, не делясь ни с кем, потому что она отважная, преданная и верная. И потому, что она обладает слишком великодушным сердцем. Да, она чувствует себя ущербной, так как никогда не знала своих родителей, но она любит человека, который взял ее в свой дом, и считает его дочь своей сестрой, потому что жаждет иметь семью. О, он знает о ней множество вещей.

Он солгал Даффи, впервые с момента их встречи.

Пытаясь объяснить ему, почему он не сделал предложения Эмбер, он не упомянул одну важную причину. Даффид разделял его тревоги и радости с того мучительного дня, когда они встретились в грязном переулке. Но Даффид никогда по-настоящему не понимал, что такое быть безродным. Еще бы! Даффид обладал многочисленной цыганской родней, от которой он сбежал, потому что слишком ненавидел собственного отца. Но он хотя бы знал, кто он и откуда взялся.

Эймиас вдруг понял, что заставило его скрыть от Даффида происхождение Эмбер. Вовсе не избыток благородства. Просто он боялся, что тот поймет, каким болваном и напыщенным ослом оказался его названый брат.

Он возжелал возвыситься посредством брака. И искал женщину, чье имя обеспечит ему достойное место в обществе, которого не придется добиваться годами, как он добился всего остального в своей жизни. А когда он, наконец, нашел женщину, затронувшую его сердце, ум и тело, ему пришлось отказаться от нее, потому что она такая же безродная, как и он сам.

И кто он после этого? Трус.

— Пропади все пропадом! — выругался Эймиас и поднялся из-за стола.

Спустя пару минут на пороге его кабинета появился камердинер.

— Сэр? — спросил он сонным голосом.

— Я тебя разбудил? Не обращай внимания, — сказал Эймиас. — Я разговаривал сам с собой. Иди спать. Спасибо, — добавил он с некоторым опозданием.

Затем уселся за стол, обмакнул перо в чернильницу и принялся писать, как будто в приступе вдохновения. Собственно, так оно и было. Он писал, что чувствовал, не задумываясь над словами, а чувств было так много, что они рвались наружу.

«Дорогая Эмбер!

Я был глупцом и трусом, настолько одержимым желанием подняться выше, что не видел дальше собственного носа. Бог свидетель, как мне тошно от всего этого и от самого себя. Не представляю, как такой олух, как я, осмеливается просить о прощении, взывать к вашей жалости и надеяться, что вы забудете мои прегрешения, совершенные до и после нашей встречи. Но это именно то, что я сейчас делаю.

Эмбер, я люблю вас. Люблю всем сердцем, всем своим существом. Не могу выразить словами, как я сожалею, что обидел вас, пусть даже на одно мгновение, своей непроходимой тупостью. Я так нуждаюсь в вас, что не допускаю и мысли, что мне придется прожить жизнь без вас.

Впрочем, хватит обо мне. Итак, что я могу предложить вам, кроме собственной персоны? Я богат, у меня есть друзья, весьма достойные люди, физически я здоров и обычно пребываю в здравом уме. Я никогда не поднимал руку на существо женского пола или на кого-либо слабее себя. Что касается моего преступного прошлого, я вступил на этот путь только потому, что не видел иного способа выжить. Но с этим давно покончено. Единственная моя мечта — это посвятить вам свою жизнь и сделать вас счастливой. Не уверен, что у меня это получится, но я приложу все усилия.

Я постараюсь стать для вас хорошим мужем, однако у меня нет семьи, не считая тех людей, с кем меня сплотили годы лишений, и имени, за исключением того, которое я сам себе придумал. Можете ли вы принять человека без роду без племени, который предлагает вам все, чем владеет? Согласны ли вы выйти за меня замуж? Я приеду в Сент-Эджит после того, как отправлю это письмо, чтобы дать вам время принять решение. Надеюсь, вы ответите согласием. Прошу вас, скажите «да». Если вы это сделаете, будьте готовы уехать со мной, поскольку ваш приемный отец поклялся пристрелить меня, если я покажусь в ваших краях. Но вам не следует беспокоиться. Я в состоянии защитить себя, не причинив ему вреда. У меня есть друзья, порядочные люди, у которых вы можете пожить до нашей свадьбы.

Пожалуйста, скажите «да», когда мы снова увидимся. Ваш покорный слуга, Эймиас Сент-Айвз».

Когда он закончил, в лампе едва теплился огонек, а к тому времени, когда Эймиас перечитал письмо, чернила высохли. Он натянул на плечи сюртук, взял письмо и направился к двери. Всего лишь месяц назад он впервые увидел Эмбер, а теперь не мог дождаться, когда снова встретится с ней.

С первыми лучами утреннего солнца Эймиас вышел из дома и зашагал к конюшне. Оседлав лошадь, он забрался в седло и выехал со двора. В этот ранний час на улице было пустынно. Знать еще почивала, и даже саше яростные приверженцы верховых прогулок, еще не выбрались наружу, чтобы совершить утренний моцион. Он не встретил никого, кроме молочниц и редких прохожих. Большинство слуг и уличных торговцев еще только поднимались со своих постелей. Но Эймиас знал, что в это время на почтовую станцию прибывает первая карета с запада. Если он поторопится, то сможет передать письмо кучеру, прежде чем тот отправится в обратный путь.

Подъехав к оживленной станции, расположенной в западной части города, он увидел запыленную карету, из которой выгружались пассажиры, сундуки и сумки. На другие кареты шла посадка. Даже в этот ранний час двор гостиницы был запружен как самими путешественниками, так и теми, кто пришел проводить их и встретить.

Задав несколько вопросов, Эймиас узнал имя кучера кареты, отправлявшейся в Корнуолл. Разыскав парня, он вручил ему письмо и приличную сумму, чтобы тот доставил его по назначению.

Только теперь, когда его послание благополучно исчезло в кожаной сумке кучера, Эймиас смог расслабиться. Напряжение оставило его. Он поднял лицо к восходящему солнцу. Итак, дело сделано.

Он повернулся, собираясь уйти, когда его глаз приметил знакомое сочетание темного золота и янтаря. Застыв на месте, Эймиас уставился на женщину с таким же цветом волос, как у Эмбер. Она села в наемный экипаж, и дверца кареты закрылась за ней. На какое-то мгновение ему показалось, что это Эмбер, и он чуть было не кинулся следом, чтобы убедиться, что это действительно она. Но вовремя опомнился. Неужели он теперь в каждой женщине будет видеть Эмбер?

Эймиас вздохнул, чувствуя, как стихает бешеный стук сердца.

Теперь, когда он написал ей письмо, нужно набраться терпения. Он подождет. Правда, это легче сказать, чем сделать. Если повезет, они снова увидятся. А для этого ему нужны удача, терпение и, возможно, молитва.

Он представил себе лицо Даффида, когда тот узнает, что он собирается посетить церковь, и его охватил приступ веселья. Толпа раздалась, глазея на высокого белокурого мужчину. Он был элегантно одет и выглядел вполне респектабельно, не считая утренней щетины на лице. Единственная странность заключалась в том, что он громко хохотал, будучи совершенно один.

«Только недолго, — подумал Эймиас, посерьезнев. — Господи, пусть это будет недолго».

Глава 17

Эмбер сидела в наемном экипаже, крепко сжимая в руках сумочку. Она вцепилась в нее мертвой хваткой, как только покинула Корнуолл, и не выпускала всю дорогу, опасаясь разбойников. Когда этим утром карета наконец-то остановилась на лондонской почтовой станции, она сжала ее еще крепче, опасаясь воришек. Стоя во дворе гостиницы в ожидании экипажа, она стискивала ее каждый раз, когда мимо проходила женщина старше ее возрастом. Она слышала немало историй о сводницах, заманивающих в лондонские притоны простодушных Провинциалок. Ее руки ныли от напряжения. Но не так сильно, как ее сердце.

Итак, она это сделала. Впервые в жизни уехала из дома. Впрочем, печально подумала Эмбер, скорее, во второй. Но она не помнила ничего, кроме дома Тремеллинов, и ей было мучительно больно покидать его.

— Ты уверена? — в который раз спросила ее Грейс вечером накануне отъезда.

— Да, — отозвалась Эмбер. — Не беспокойся. Ты не будешь чувствовать себя одинокой. У тебя есть Тобиас, а он очень хороший человек.

— Я понимаю, — вздохнула Грейс. — Но папа будет скучать по тебе.

— Знаю, — сказала Эмбер, вздохнув, в свою очередь. — Но взгляни на это с другой стороны. Миссис Эймс, миссис Тиддл и мисс Уильяме будут в восторге. До сих пор здесь хозяйничала я. А теперь, учитывая, что ты скоро уедешь, все они питают надежды, что он почувствует себя достаточно одиноким, чтобы снова жениться. Единственное, чего можно опасаться, — как бы они не погребли его под горой пирогов, пудингов и прочих подношений. — Увидев, что Грейс улыбается, она продолжила: — О, они задушат его своим вниманием и доведут до отчаяния постоянными визитами. Боюсь, как бы это не повредило его здоровью. — Она подождала, пока Грейс перестанет хихикать, и заговорила более серьезным тоном: — Знаешь, после того как мы столько лет препятствовали его повторной женитьбе, лучшее, что мы можем сделать для него сейчас, — это оставить его в покое.

Грейс не выглядела убежденной.

— Грейс, — настаивала Эмбер, — у тебя нет причин для ревности, даже если он снова женится. Мистер Тремеллин обожает тебя, а когда у тебя появится ребенок, он сойдет с ума от радости.

— А как же ты? — жалобно произнесла Грейс. — Поедешь в Лондон? Одна? Без сопровождения? Он изведется от беспокойства, ведь ты ему как родная дочь.

Эмбер кивнула, не доверяя своему голосу. Ни в коем случае нельзя допустить, чтобы Грейс узнала о предложении мистера Тремеллина.

— Не беспокойся, — вымолвила она, наконец, — мы с ним поговорили. Он понимает, что дети рано или поздно уходят из дома.

— Правда? — усомнилась Грейс. — Складывается впечатление, что он избегает тебя с того дня, как ты сообщила о своем отъезде.

— Да? Я даже не заметила, — сказала Эмбер, надеясь, что ей простится эта ложь. — Просто он не из тех людей, кто выставляет напоказ свои чувства. И потом, разве он не пригласил меня час назад в свой кабинет, чтобы поговорить?

Тремеллин действительно говорил с ней, и если он не хотел показывать своих эмоций, то, по крайней мере, не скрывал своей заботы.

— Тебе вовсе не обязательно уезжать, — сказал он. — Я понимаю, что ты чувствуешь себя… неловко после нашего разговора, но, черт побери, Эмбер, нет никакой необходимости уезжать из-за того, что я сказал. Мы можем жить, как раньше. Я найму для тебя компаньонку.

— Какие хлопоты и расходы! — воскликнула Эмбер беспечным тоном. — И совершенно излишние. Мой отъезд не связан с вашими словами. Они заставили меня в очередной раз понять, как много вы сделали для меня. — Это было нелегкое прощание, и она старалась облегчить его для них обоих, смешивая правду с мечтами, избегая упоминать о вещах, от которых им обоим становилось неловко.

— Но я должна найти свое место в мире, — продолжила она. — Не беспокойтесь, мне ничто не угрожает. Вы читали письмо миссис Магуэй. Она была очень добра, как и моя подруга Эмили, которая уже давно работает в Лондоне. Они помогут мне найти приличное место и не позволят совершить ложный шаг. Кроме того, я получила ответ на свое объявление в газете, — добавила она, стараясь сдержать волнение. — Это еще одна возможность, хотя и более отдаленная. Вы не забыли о своем обещании сообщить мне, что скажет по этому поводу ваш лондонский стряпчий?

— Нет, конечно, — серьезно ответил он. — Но я хотел бы… Ладно, вижу, ты уже все решила. Запомни одно, Эмбер: ты можешь вернуться домой в любой момент.

— Я знаю. — Она схватила его руку и на мгновение сжала, прежде чем отпустить. — Я очень хорошо это знаю. И никогда не забуду. Спасибо. — Эмбер едва сдерживала слезы. Лучше бы он никогда не произносил тех слов! Они не только сделали необходимым ее отъезд, но и лишили ее возможности обнять его сейчас.

И все же она задолжала ему больше, чем в состоянии заплатить, и несправедливо, чтобы он чувствовал себя виноватым за то, что мечтал о ее счастье и своем собственном.

Эмбер вытерла глаза и заставила себя улыбнуться.

— Осмелюсь предположить, что на расстоянии десяти миль не найдется ни одной незамужней особы или вдовы, которая не радуется моему отъезду. Сомневаюсь, что вы долго будете один, мистер Тремеллин.

— Именно поэтому тебе и нельзя уезжать!

Они рассмеялись. На какое-то мгновение все стало как раньше. Затем Эмбер опустила взгляд.

— Пойду закончу паковать вещи.

— Не сомневайся в моей люб… привязанности, — ворчливо сказал он. — И желаю тебе успеха.

Утром зашел Паско Пайпер, чтобы попрощаться. Визит был коротким, и Эмбер не заметила в его глазах сожаления, только выражение, сказавшее ей, что он считает ее поступок на редкость глупым.

И вот теперь, распрощавшись с прошлым, Эмбер ехала по Лондону в дом миссис Магуэй, незнакомой кузины Шарлотты Найт. На ней был скромный дорожный костюм. Вся одежда, аккуратно упакованная в ее саквояже, также была простой. Женщине, которая намерена пробиваться в одиночку в этом мире, ни к чему побрякушки. Волосы Эмбер уложила на макушке, спрятав под шляпку, чтобы их яркий цвет не бросался в глаза, но решила, что каждый вечер будет распускать их, чтобы помнить, как они могли бы выглядеть, если бы она снова обрела свободу. Вот только когда это будет?

Ей было страшно. С той самой минуты, как Эмбер уехала из дома, сердце ее учащенно билось, так что она опасалась, что оно не выдержит этого лихорадочного ритма и остановится. Но каждый раз, когда эта мысль приходила ей в голову, происходило что-нибудь, заставлявшее его биться еще быстрее.

Однако это не поколебало ее решимости. Она найдет работу. И найдет свой путь в жизни. Правда, это будет одинокая жизнь, потому что ей пришлось оставить дом, который она любила, и потому, что она не смогла полюбить мужчину, который дал ей этот дом, по крайней мере, не так, как он того желал. А также потому, что единственный человек, который ей нужен, не испытывает к ней ни малейшего интереса, ибо она никто и ничто. Она должна изменить этот факт, во что бы то ни стало. Но в данный момент, глядя из окошка экипажа на улицу, где толпилось больше людей, чем она видела за всю свою жизнь, Эмбер не представляла, как это сделать.

При мысли о хорошо оплачиваемой работе она немного успокоилась. Затем, несмотря на клятву никогда больше не давать воли фантазиям, принялась размышлять о письме, которое пришло накануне ее отъезда, и о проблеске надежды, содержавшемся в нем. Конечно, скорее всего это только мечта, которая скоро растает. Но пока этого не произошло, у нее есть кое-что еще, что придало ей отваги, столь необходимой, чтобы уехать из дома и продолжить поиски собственной судьбы.

Эмбер не нужно было заглядывать в письмо, чтобы вспомнить, что в нем написано. Она могла прочитать его с закрытыми глазами.

«В ответ на ваш запрос, опубликованный седьмого сентября в лондонской „Тайме“, сообщаем: мы имеем основания полагать, что ребенок женского пола, найденный на берегу около Сент-Эджита, имеет отношение к нашим клиентам. Если упомянутая молодая особа обратится в адвокатскую контору „Тредуэлл, Хаверстро и Фитч“ на Сент-Майклз-роуд, Лондон, мы могли бы представить ей некоторые факты…»

Если поверенный мистера Тремеллина подтвердит, что это респектабельная адвокатская контора, она пойдет туда и постарается все выяснить.

— Но если даже с ними все в порядке, — предостерег ее мистер Тремеллин, — маловероятно, что они сообщат тебе что-нибудь ценное. Прошло столько лет… — Он умолк, не закончив фразу.

Эмбер и сама понимала, что тот, кто разыскивает ребенка спустя восемнадцать лет после его исчезновения, видимо, не слишком усердствовал в поисках с самого начала. Но мистеру Тремеллину не понять, что даже самые ничтожные сведения представляют для нее огромную ценность. Если бы она могла узнать свое имя! Этого вполне достаточно. Она больше не будет считаться безродной сиротой. Тогда, возможно, даже такой человек, как Сент-Айвз, отнесется к ней с большим уважением.

Эмбер печально улыбнулась. Сколько раз она запрещала себе думать об Эймиасе… Бесполезно! Он изменил ее жизнь, сделав невозможным ее брак с другим мужчиной. Мысли о нем преследовали ее день и ночь. Она не могла не думать о нем даже сейчас, несмотря на смятение, которое испытала, впервые ступив на лондонскую мостовую. Только что, когда, испуганная и ошеломленная, она стояла во дворе гостиницы, ей показалось, что она видит Эймиаса.

Высокий, хорошо одетый мужчина, с выразительным лицом и густыми белокурыми волосами, был удивительно похож на Эймиаса Сент-Айвза. Правда, присмотревшись, Эмбер заметила, что джентльмен имеет несколько неопрятный вид. Он был без шляпы, взлохмаченный и небритый, а одежда, хоть и элегантная, казалась помятой. Сент-Айвз всегда выглядел безупречно. Тем не менее мужчина был так похож на Эймиаса, что у нее перехватило дыхание. Не успела она толком разглядеть его, как ее окружило ликующее семейство, бросившееся навстречу кому-то из вновь прибывших, и мужчина скрылся в бурлящей толпе. Это привело Эмбер в чувство. Едва ли это Эймиас. Что ему здесь делать?

А может, он узнал, что она собирается в Лондон? Это безумное предположение исчезло так же быстро, как и возникло. Вряд ли кто-нибудь в Сент-Эджите стал бы рассказывать Сент-Айвзу о ее планах. И потом, если бы он знал, что она прибывает в почтовой карете, то стоял бы среди встречающих. Впрочем, все это просто глупо! С какой стати такой богатый и светский джентльмен, как Эймиас Сент-Айвз, будет околачиваться на почтовой станции на рассвете?

Эмбер подняла сумки, стоявшие у ее ног, и решительно зашагала к наемному экипажу, поджидавшему пассажиров.

Видимо, ей придется привыкнуть к постоянным мыслям о нем, как бы мучительно это ни было, и надеяться, что наступит день, когда Эймиас оставит ее сердце и ум так же, как она оставила позади свою прошлую жизнь. Эмбер вздохнула, глядя из окна экипажа на лондонские улицы и гадая, что принесет ей будущее.

— Вы уверены, что не хотите, чтобы я пошла вместе с вами? — спросила миссис Магуэй, обращаясь к Эмбер.

Они сидели в приемной адвокатской конторы «Тредуэлл, Хаверстро и Фитч», ожидая, пока Эмбер пригласят внутрь, чтобы поговорить об интригующем письме, которое она получила в ответ на свое объявление.

— Спасибо, — сказала Эмбер, — но, думаю, будет лучше, если я поговорю с ними сама. Я рада, что вы составили мне компанию. Одной мне было бы гораздо труднее.

Айрис Магуэй кивнула, птички, украшавшие ее модную шляпку, встрепенулись, словно живые, и принялись клевать несуществующие семена на ее затейливо уложенных волосах. Крохотная и прелестная, она оказалась гостеприимной хозяйкой. Прибыв в дом Магуэев, расположенный в очаровательном районе, застроенном аккуратными домиками, Эмбер была встречена как дорогой друг, вернувшийся после долгой разлуки. Ее угостили обильным обедом и предоставили уютную спальню, хотя она не рассчитывала на большее, чем скудная еда и крыша над головой.

Учитывая, что мистер Магуэй пропадал в своей лавке с рассвета до заката, хозяйка дома отчаянно скучала и восприняла приезд Эмбер как дар небес. Трое маленьких детей Айрис находились на попечении няни, так что она могла заниматься целый День, чем пожелает.

Проблема заключалась в том, что она никак не могла найти себе дела, которое заняло бы ее надолго. Она рисовала пейзажи, активно участвовала в благотворительных акциях, помогала мужу в лавке, когда он позволял ей это, вела хозяйство вместе с кухаркой и горничной. Но ни одно из этих занятий не могло удовлетворить ее неиссякаемую жажду деятельности и постоянную потребность в разговорах.

Опасения Эмбер относительно того, как отнесется хозяин дома к появлению молодой незамужней женщины под его крышей, оказались напрасными. Все интересы мистера Магуэя были сосредоточены на его лавке, и он слишком уставал по вечерам, чтобы говорить о чем-либо, кроме торговли. С Эмбер он был любезен, но не более того.

Не слишком начитанная и образованная, Айрис Магуэй была веселой, дружелюбной и обожала компанию. Она слышала историю Эмбер от своей кузины и считала ее ужасно романтичной. А, познакомившись с Эмбер, решила, что эта история должна закончиться, как в волшебной сказке. С первого дня она таскала Эмбер по городу, показывая ей местные виды и достопримечательности.

В целом все это оказалось приятной неожиданностью для Эмбер, не считая того случая, когда Айрис повела ее в более привилегированные районы Лондона. Эмбер слишком волновалась, чтобы любоваться тем, что она видела, опасаясь встретить Эймиаса, а не просто похожего на него мужчину. Но этого не случилось.

Единственная проблема заключалась в ней самой. Даже Айрис Магуэй не могла говорить весь день напролет, и, оставаясь одна, Эмбер скучала по Грейс и мистеру Тремеллину.

Хуже всего было ночью, когда она лежала одна в своей постели, тоскуя по дому. Сознание, что Эймиас, возможно, находится где-то рядом, только усиливало ее тоску. Она не переставала гадать, где он, что делает, и как бы поступил, если бы знал, что она так близко. И с горечью признавала, что, вряд ли он стал бы что-то делать, ведь между ними ничего не изменилось, кроме расстояния.

Шли недели, но Эмбер никак не могла найти работу. Либо должность не подходила ей, либо она не годилась для такой работы. Айрис, вместо того чтобы способствовать ее трудоустройству, уговаривала Эмбер остаться в доме в качестве подруги и компаньонки. В сущности, все ее обязанности сводились к тому, чтобы развлекать хозяйку. Но Эмбер была слишком одинока и слишком скучала по дому, чтобы чувствовать себя счастливой. День, когда она отправилась навестить Эмили, служившую гувернанткой в семье дипломата, заставил ее окончательно спуститься с небес на землю.

Они пили чай в гостиной в тихой части Лондона. У Эмили были свободные полдня, которые полагались ей раз в неделю. Эмбер поразилась, какой тихой и неприметной стала Эмили. Она казалась старше, держалась чопорно, говорила лаконично и рассмеялась всего лишь раз, объясняя Эмбер причину этих перемен.

— Я почти ни с кем не разговариваю, кроме детей, — сказала она. — Едва ли их можно назвать собеседниками. Собственно, моя задача состоит в том, чтобы способствовать их образованию, хотя они часто приводят меня в отчаяние. Но такова моя жизнь. А как ты?

Эмбер рассказала о своей жизни в доме Магуэев.

— Она устанет от тебя, — сказала Эмили, выслушав Эмбер. — Для таких, как она, это обычное дело. И в каком положении ты окажешься? Тебе нужно найти работу, Эмбер. Это не слишком приятно, порой, даже трудно, но это твой единственный шанс обрести независимость. А, судя по тому, что ты рассказала, это единственное, на что ты можешь рассчитывать в жизни.

Это был разумный совет, но он не придал Эмбер уверенности.

Не испытывала она ее и сейчас, стоя в приемной стряпчего. В отличие от нее Айрис Магуэй пребывала в радостном волнении. Эмбер показала ей загадочное письмо, и Айрис с нетерпением ожидала развязки. Адвокатская контора «Тредуэлл, Хаверстро и Фитч» была не только респектабельной, но и, как сообщил в своем письме мистер Тремеллин, весьма солидной.

Он также интересовался, не хочет ли она вернуться домой.

Договорившись о встрече с мистером Тредуэллом, Эмбер облачилась в свое лучшее, но довольно скромное платье из зеленого муслина, отвергнув настойчивые уговоры Айрис надеть что-нибудь более нарядное, хотя и приняла ее предложение составить ей компанию.

Поверх платья Эмбер надела простую темную накидку, надеясь, что производит впечатление серьезной и благоразумной девушки. Правда, она одолжила у Айрис крохотную шляпку, изящное сооружение из фетра и кружев, и сделала элегантную прическу, подняв волосы наверх и позволив им падать на спину каскадом золотисто-рыжих локонов. Это была единственная уступка тщеславию. Сегодня, возможно, в последний раз она предстанет в облике молодой дамы, а не просто молодой женщины и попытается выяснить, кто она и откуда, — возможно, тоже в последний раз.

Приемная адвокатской конторы была выдержана в темных тонах. Все здесь было старинным и добротным, начиная с отполированных до блеска деревянных панелей и кончая массивными стульями. Молодой человек, сидевший за письменным столом, предложил им подождать. Эмбер села, рассеянно прислушиваясь к болтовне Айрис.

— Нет, — в очередной раз сказала она, когда Айрис остановилась, чтобы перевести дыхание, — я не верю, что все это затеяно, чтобы выманить у меня деньги, потому что у меня их просто нет. И вряд ли авторы письма пытаются втянуть меня во что-нибудь постыдное, поскольку они не знают, как я выгляжу. Я могла оказаться уродиной. Скорее всего, это просто ошибка. Хотя, конечно, я надеюсь, что это не так.

Примерно через час на столе клерка звякнул крохотный колокольчик. Молодой человек встал.

— Прошу вас, мисс, следуйте за мной, — сказал он, обращаясь к Эмбер.

Она глубоко вздохнула и встала.

— Я скоро вернусь, — пообещала она Айрис и, высоко подняв голову, последовала за клерком в полутемный коридор.

Он открыл одну из дверей и поклонился, жестом предложив Эмбер войти. Она моргнула, ослепленная ярким светом, однако проследовала внутрь, оказавшись лицом к лицу с мужчиной, который поднялся из-за массивного письменного стола красного дерева. Шторы на окнах были раздвинуты, пропуская внутрь солнечные лучи. Эмбер остановилась посреди комнаты, склонив голову в коротком поклоне. Она пока еще не служанка, чтобы приседать перед незнакомым человеком.

— Мисс Эмбер… ах да. Из вашего письма я, разумеется, уяснил, что у вас нет фамилии, — сказал мужчина. — Полагаю, вы и есть та молодая леди, которая поместила объявление в «Тайме»? — Он был очень стар; его одежда, хоть и хорошего качества, вышла из моды, однако говорил он как джентльмен.

— Да, — ответила Эмбер.

— Меня зовут Джером Тредуэлл. — Он замолчал и перевел взгляд на третье лицо, присутствовавшее в кабинете. Только сейчас Эмбер заметила элегантного джентльмена средних лет, сидевшего справа от стряпчего.

Он так резко втянул воздух, что его ноздри напряглись. Сузив холодные голубые глаза, он несколько секунд пристально вглядывался в нее, затем кивнул.

— Это она, клянусь Богом, — произнес он с легким иностранным акцентом. — Вернулась из небытия.

— Не спешите, мой друг, — отозвался стряпчий с коротким смешком. — Есть несколько вопросов, на которые хотелось бы получить ответы.

— Так задавайте их, — бросил его собеседник. — Я должен вернуться как можно скорее. И привезти ее с собой.

Эмбер снова моргнула, но на сей раз не от яркого света. Затем гордо выпрямилась.

— У меня у самой полно вопросов, — заявила она. — И ни одного ответа. Вот почему я пришла сюда. И я никуда ни с кем не поеду, пока не узнаю все, что меня интересует. Впрочем, даже тогда я, возможно, не поеду.

— О да, — произнес джентльмен, иронически скривив рот. — Еще бы! Это она, можете не сомневаться.

— Есть почта? — спросил Эймиас у камердинера, выйдя в холл.

Тот поднял на него озадаченный взгляд:

— Нет, я отдал вам все, что было, не более часа назад. Эймиас скорчил хмурую гримасу.

— Ну да. Приглашения и объявления. Это не совсем то, чего я жду.

— Ну, теперь-то мы можем идти? — поинтересовался Даффид, выглянув из кабинета.

— Куда? — буркнул Эймиас.

— На скачки, на луну! Ты что, не слышал ни слова из того, что я сказал?

Эймиас повернулся и, проследовав назад в кабинет, рухнул в кресло.

— Две недели, — мрачно произнес он. — Две недели — и никакого ответа. Вчера я чуть не вытряхнул душу у кучера почтовой кареты. Представляешь, до чего я докатился? Снова отправился на станцию и разыскал этого типа. Он клялся могилами своих предков, что доставил письмо по назначению.

— Может, они скрыли его от нее, — заметил Даффид. Он стоял, прислонившись к стене и глядя на своего названого брата. Хотя Эймиас особенно не распространялся о поездке в Корнуолл, тех немногих сведений, которые он сообщил, было достаточно, чтобы сделать интригующие выводы. Он не нашел и следа своей родни, однако отсутствующий вид и явное беспокойство, которые он демонстрировал с момента своего возвращения, заставляли предположить, что он нашел там что-то другое. Видимо, это касалось женщины, которую Эймиас не мог забыть, и не желал обсуждать.

— С какой стати? — поинтересовался Эймиас. — Она хозяйка в доме. Никто не станет проверять ее почту. — Его губы дрогнули в улыбке. — Я бы не осмелился. Нет, она наверняка получила письмо.

— В таком случае она не желает иметь с тобой ничего общего, — резонно заметил Даффид. — Смирись с этим.

— Чепуха! — огрызнулся Эймиас, вскочив на ноги. — На нее это не похоже. Она не из тех, кто прячет голову в песок. Вот что мне так нравится в ней. В числе прочего, — добавил он, прежде чем снова выйти из кабинета.

— Так мы едем? — спросил Даффид, следуя за ним.

— Нет, — сказал Эймиас, направляясь к лестнице. — Я еду. В Сент-Эджит. Чтобы убедиться, что она получила письмо. Чтобы поговорить с ней и услышать, что она думает по этому поводу, от нее самой. И тогда, возможно, я смирюсь. Но не раньше.

— Никогда не думал, что ты способен отправиться в такую даль ради юбки.

— Не ради юбки. Ради моей будущей жены.

— Ты имеешь в виду дочку Тремеллина, о которой ты рассказывал? — спросил Даффид.

— Нет, его подопечную, — отозвался Эймиас, шагая вверх по лестнице.

— Ту, которую нашли на берегу? — изумился Даффид, глядя ему вслед. — Мне показалось, будто ты сказал, что у нее нет имени.

— Нет, но будет. Мое. Во всяком случае, я на это надеюсь.

— Чтоб я пропал! — воскликнул Даффид. — Должно быть, это и в самом деле незаурядная женщина.

Эймиас не ответил. Он уже скрылся на лестничной площадке.

Глава 18

Эймиас хорошо знал путь. Поэтому на сей раз путешествие было короче, однако к тому времени, когда его лошадь свернула на дорогу, ведущую к дому Тремеллина, ему показалось, что с тех пор, как он уехал из Лондона, прошло невероятно много времени.

Небо было хмурым, дул пронизывающий ветер. Хозяин гостиницы, где Эймиас оставил свои вещи, предупредил его, что надвигается шторм, и посоветовал подождать до утра, пока шквал не выдохнется, прежде чем ехать дальше. Но Эймиас не мог ждать ни минуты, не говоря уже о нескольких часах, и продолжил бы путь даже в разгар урагана.

Добравшись до сторожки, он помедлил, вспоминая последнюю дождливую ночь, проведенную в Сент-Эджите. Затем двинулся дальше. В кармане у него был пистолет, а в животе, казалось, свернулся тугой узел. Но не потому, что он опасался Тремеллина. Эймиас знал, что тот презирает его, и не ожидал с его стороны ничего нового. Гораздо больше его беспокоило, что скажет ему Эмбер, если вообще станет разговаривать с ним. Она может отказаться видеть его, и ее можно понять. Возможно, она получила его письмо и встретит его с распростертыми объятиями. Или, что более вероятно, пощечиной и дверью, захлопнутой перед его носом.

Он не смирится с таким ответом, пока не поговорит с ней, но он последний человек, кто станет винить ее в чем бы то ни было.

Теперь Эймиас понимал, что вел себя непростительно. Впрочем, он понимал это и раньше, но старался не обращать внимания на укоры совести. Ему хватило одного дня вдали от Эмбер, чтобы осознать всю глубину своих чувств. Но потребовалось еще несколько недель, чтобы отказаться от своей мечты. Его новая мечта была ярче, но теперь она казалась еще менее достижимой. Ему нужна только Эмбер. Он должен довести до ее сведения, что готов на любое покаяние, лишь бы завоевать ее сердце.

Эймиас не думал, что она порвала его письмо, но вовсе не был так уверен в этом, как сказал Даффиду. Весьма вероятно, что она откажется разговаривать с ним. Он мог навсегда лишиться ее доверия. Доверия? Эймиас издал отрывистый смешок, заставивший его лошадь прядать ушами. Просто невероятно, что она вообще доверилась ему. Впрочем, если учесть ее неискушенность и его более чем достаточный опыт, можно понять, что она не устояла перед его мужественной внешностью в сочетании со светским шармом. Эймиас обеспокоено нахмурился. Разлука могла вернуть ее к реальности. С ним, во всяком случае, это произошло.

Это было не единственным, что тревожило Эймиаса. За недели, минувшие после его отъезда, Эмбер могла принять предложение Паско Пайпера. Довольно обычный поступок для отвергнутой женщины.

Всю долгую дорогу Эймиас терзался этими мыслями.

Он прожил нелегкую жизнь и выдержал больше лишений и боли, чем большинство людей. Но физическая боль не шла ни в какое сравнение с моральной пыткой. Нервы его находились на пределе, когда он подъехал к дому Тремеллина.

Привязав лошадь к дереву, он подошел к парадному входу.

Дверь открыла горничная, разинувшая рот при виде Эймиаса.

— Я бы хотел поговорить с мисс Эмбер, — сказал он. Она исчезла в доме, оставив его стоять на пороге. Эймиас постарался взять себя в руки.

Но вместо Эмбер в дверях показался Тремеллин с суровым выражением лица и плотно сжатым ртом.

— Я не забыл, что вы запретили мне возвращаться сюда, — сказал Эймиас. — Но я должен поговорить с Эмбер.

— Это невозможно, — отрезал Тремеллин.

Эймиас готов был к любому приему и, помимо пистолета, приготовил речь, которую репетировал всю дорогу.

— Всего лишь несколько минут, — сказал он. — Это все, о чем я прошу. Я знаю, что у вас нет причин доверять мне. Но если я и ввел вас в заблуждение, то только относительно своей семьи. Конечно, я многое утаил, но это нельзя назвать ложью. Послушайте, любой на моем месте поступил бы так же. В прежние времена каторжников клеймили. Больше этого не делают. Да, их наказывают, но оставляют шанс изменить свою жизнь и добиться большего. Именно это я и пытался сделать. Однако когда вы поинтересовались моими намерениями, я рассказал всю правду. Тремеллин, будьте благоразумны. Я не причиню ей зла. Можете стоять рядом слушать, но я должен поговорить с ней.

Тремеллин иронически улыбнулся.

— Неплохо сказано. Но это ничего не меняет.

— Она сказала, что не станет разговаривать со мной?

— Она ничего не сказала. Ее здесь нет. Эймиас побледнел.

— Нет? Она вышла замуж за Паско? Так быстро? Тремеллин нахмурился.

— За Паско? Нет. Он сделал предложение, но она отказала. А потом уехала.

— Но куда? У нее нет семьи…

— Так считалось, — сказал Тремеллин. — Но как выяснилось, мы ошибались. Эмбер поместила объявление в газету и получила ответ.

Из всех вещей, которые Эймиас вообразил себе, такая возможность даже не приходила ему в голову. Впервые за долгое время он лишился дара речи.

Секунду-другую Тремеллин изучал его растерянное лицо, затем, похоже, принял решение.

— Я подозревал, что вы обидели ее. Будь я уверен в этом, то пристрелил бы вас на месте. Но Эмбер все отрицала, так что вам ничто не угрожает. Впрочем, Грейси тоже нанесла ей удар, хоть и не нарочно. Вы знали, что Грейс приняла предложение молодого Тобиаса в тот вечер, когда вы уехали? Вижу, нет. Никто не догадывался, что к этому шло. Не знаю, что произошло между вами и Эмбер той ночью, но, думаю, ей пришлось нелегко. Она выглядела больной, когда вернулась домой на следующее утро. Да еще Грейси огорошила ее сообщением о своей помолвке. А потом… — Тремеллин осекся и после короткой паузы продолжил: — В общем, Эмбер решила, что она больше не может здесь оставаться. — Он скорчил хмурую гримасу. — Конечно, поскольку она не является моей дочерью, она не может жить в моем доме без компаньонки, но дело не только в этом, или я старый осел. Как бы то ни было, она написала своим друзьям в Лондон и уехала туда, чтобы найти работу.

— В Лондон? — Глаза Эймиаса расширились, когда он вспомнил о видении, которое предстало перед ним во дворе гостиницы. — Когда?

— Несколько недель назад. Не важно. Она уехала.

— Куда именно? Тремеллин не ответил. Эймиас стиснул зубы.

— Послушайте, Тремеллин, у меня есть друзья, как в высших, так и в низших слоях общества. Я все равно найду ее. Но вы могли бы упростить дело, сказав мне, где ее искать.

— Вы не найдете ее в Лондоне, — произнес Тремеллин со смесью злорадства и горечи. — Говорю вам, она вернулась в свою семью. Она француженка. Представляете? За столько лет никто ничего не заподозрил. Когда я нашел ее, она не могла ни слова произнести правильно, потому что говорила, вернее, лепетала по-французски. Кто мог догадаться? Мало того! Ее родные оказались аристократами, если таковые еще остались, после того как французы истребили свою знать. К тому же им удалось сохранить состояние, поскольку, как я понял, они подыгрывали и нашим, и вашим, когда Наполеон пришел к власти. Подумать только, — с благоговением произнес он, — наша Эмбер, в конечном счете, оказалась потерявшейся принцессой.

Эймиас потрясение молчал.

— Ее зовут Женевьева. Невероятно, да? — поинтересовался Тремеллин. Ошеломленный вид Эймиаса, как и его собственная тайная печаль, сделали его разговорчивым, как будто они снова стали приятелями. — У нее есть брат и сводная сестра. Семья живет во дворце, представляете? — «Правда, у нее янтарные волосы и белая кожа», — пробормотал он как бы про себя. — Я всегда считал, что французы смуглые и темноволосые.

— Вы уверены, что это действительно ее родные? Как они доказали это? — требовательно спросил Эймиас. Такая красавица, как Эмбер, вполне могла привлечь внимание торговцев живым товаром.

Тремеллин презрительно фыркнул.

— За кого вы меня принимаете? Я все проверил. В свое время это был громкий скандал. Ее мать сбежала с любовником и прихватила с собой свою младшенькую, потому что Женевьева, я имею в виду Эмбер, была ее живой копией, и она слишком любила ее, чтобы оставить. Они отплыли в Англию, двинувшись окружным путем, чтобы избежать погони, организованной ее мужем. Ее любовник был англичанином, но не моряком, а судно — не более чем яхтой, предназначенной для морских прогулок. Там не было даже команды, и, когда налетел шторм, судно опрокинулось в нескольких милях отсюда. Преследователи нашли останки дамы и ее любовника, но никаких следов ребенка. Должно быть, в последнюю минуту девочку пересадили в лодку, и прилив выбросил ее на берег.

— Но почему они не искали ребенка? Почему не обшарили побережье?

— Была война, если помните, — заметил Тремеллин не без иронии. — Их бы просто потопили или бросили в тюрьму, если бы они решились сунуть свои французские носы на английский берег. Кроме того, они нашли беглецов плавающими в воде, словно дохлая макрель. Младенец не продержался бы столько. Если бы его не растерзали рыбы, то уничтожил бы прилив. Я могу понять, почему они прекратили поиски. Это чудо, что течение отнесло шлюпку так далеко и благополучно доставило на наш берег, а не перевернуло где-нибудь в море. Должно быть, она выбралась на берег и сумела уползти, прежде чем следующий прилив унес лодку обратно в море. Мы не нашли ничего, кроме обломков дерева, видимо, оставшихся от прежних кораблекрушений. Это суровый берег. Я не виню их за то, что они прекратили поиски. — Заметив выражение лица Эймиаса, Тремеллин добавил: — Меня тоже не в чем винить. Я пытался навести о ней справки, и Эмбер это знает. Я даже поместил объявление в газете, но во время войны у французов не было доступа к нашим газетам. — Он вздохнул. — Такие вот дела. Она наконец-то нашла свой дом, и не простой, а знатный и богатый. — Он взглянул на Эймиаса, и на какое-то мгновение его выражение и голос смягчились. — Мы ей больше не нужны, никто из нас.

Эймиас был слишком потрясен, чтобы говорить.

— Спасибо, — только и сказал он и, повернувшись, шагнул прочь. Затем резко обернулся: — Назовите хотя бы ее полное имя.

— Женевьева Дюпре, дочь графа Анри Дюпре. Этот ублюдок написал мне письмо и предложил деньги за те годы, что она провела здесь. Я, разумеется, отказался. Он мог бы поблагодарить меня по-человечески или хотя бы поинтересоваться, что мне нужно. Вместо этого он предпочел откупиться, ну и дьявол с ним. Хотя, полагаю, он не особенно любит англичан. У них дом в Париже и поместье на берегу моря. Кстати, это не так уж далеко от Сент-Майклз-Маунт. Собираетесь съездить туда? — поинтересовался он с язвительной улыбкой.

— Нет, — отозвался Эймиас, пытаясь переварить услышанное. — Конечно, нет.

Эймиас не удивился, увидев, кто его ждет, когда вернулся в гостиницу. Он заметил темноволосого мужчину, расположившегося за столом в общем зале, как только вошел.

Даффид улыбнулся, но одного взгляда на Эймиаса хватило, чтобы улыбка сползла с его лица.

— Она отказала тебе? — спросил он.

— Нет, — ответил Эймиас, плюхнувшись на стул рядом с ним и вытянув длинные ноги.

— Понятно. Ты опомнился и понял, что холостая жизнь лучше. Что ж, давай выпьем за это, — сказал Даффид, подняв свой стакан.

— Как ты меня нашел? — тупо спросил Эймиас.

— Выследил. Это было несложно. Мы, цыгане, хитрые дьяволы.

— Нечего винить цыган в своих дурных наклонностях, — сказал Эймиас со слабой улыбкой. — Ты только наполовину цыган, а наполовину воришка.

— За это тоже можно выпить. — Даффид поставил стакан и устремил пристальный взгляд на своего друга и названого брата. — Что случилось? — спросил он, внезапно посерьезнев.

Эймиас пожал плечами:

— Ничего такого, чего бы я не заслужил. Впрочем, я никогда не возражал против заслуженной порки. Только представь! Я примчался сюда с намерением предложить бедной бездомной девушке руку и сердце. Благородно, не правда ли? Она должна быть в восторге! Какая женщина в здравом уме упустит такой шанс? О чем еще может мечтать красивая, умная добросердечная девушка, как не о браке с бывшим каторжником, калекой, лжецом и вором. Не говоря уже о том, что он потратил несколько недель, размышляя, достойна ли она его.

— Она отказала тебе, — произнес Даффид утвердительным тоном.

— Нет. Она не могла этого сделать при всем желании. Она уехала. Отправилась в Лондон, чтобы найти работу. Что еще делать девушке, оказавшейся в трудном положении? Возможно, моя мать проделала то же самое, после того как избавилась от обузы в моем лице. Но вместо этого Эмбер нашла свою семью. Настоящую, и догадайся какую? Оказалось, что она богата и знатна! Прямо как в сказке со счастливым концом. — Он горько улыбнулся. — Включая избавление из когтей чудовища. Которым мог стать я. Ты прав, — сказал он, сделав знак трактирщику. — Надо выпить за это.

— Не хочешь рассказать подробнее? — спросил Даффид. Он познакомился с Эймиасом в тот день, когда тот лишился пальцев, С тех пор он не раз видел, как его друг страдает от боли, переживая потерю многих других вещей: достоинства, надежды, людей, которых любил, и даже собственной жизни, нередко стоявшей на карте. Но он никогда не видел его в таком состоянии. Эймиас всегда готов был сражаться, причем делал это с изяществом, решительностью и юмором, а не с этой жутковатой гримасой насмешливого самоуничижения. Он казался безумным и каким-то потерянным.

— Все очень просто, — ответил Эймиас и быстро пересказал ему все, что узнал от Тремеллина, добавив: — Его подопечной неслыханно повезло, а у него такой вид, словно он пережил катастрофу. Неужели это только потому, что в ее лице он потерял дочь? Боже, какой грязный у меня ум! — Он покачал головой, испытывая отвращение к самому себе.

— Не такое уж невероятное предположение, — задумчиво отозвался Даффид. — В конце концов, она не была его дочерью. Но теперь это не имеет значения. Значит, она француженка и богатая наследница. Тебе повезло.

— Ты что, рехнулся? — осведомился Эймиас. — Я никогда больше ее не увижу.

— Ты же сказал, что она питала к тебе какие-то чувства.

— Возможно, — буркнул Эймиас, запустив в волосы затянутую в перчатку руку. Затем вытянул руку перед собой и уставился на нее с хмурой гримасой. — Проклятие, эта перчатка спасла ее. — Он ухмыльнулся — Кто бы мог подумать, что эта чертова рука может сделать что-то хорошее? И, тем не менее, она спасла Эмбер и в определенном смысле обеспечила ее будущее. Потому что, не остановись я тогда, мне пришлось бы предложить ей выйти за меня замуж, пусть даже из чувства долга… — Он покачал головой и поморщился. — Впрочем, ничего бы из этого не вышло, — пробормотал он себе под нос. — Я бы всегда помнил, что был вынужден это сделать, да и она тоже. Так что эта перчатка спасла нас обоих…

Эймиас замолчал, вспомнив, что он не один. Хоть он и привык доверять Даффиду все свои секреты, это не распространялось на тайну ночи, проведенной с Эмбер.

— В общем, — сказал он, резко сменив тему, — даже если я задел ее чувства, я оказал ей услугу. Не будь я таким дураком, она бы никогда не послала объявление в газету и не стала бы искать свою семью, потому что мы с ней создали бы собственную. — В его глазах сверкнула боль, когда он снова взглянул на Даффида. — О, Даффи, я был непростительно туп, позволяя себе предаваться иллюзиям после возвращения в Англию. Вращался в кругу знати, изображая из себя джентльмена, обманывая самого себя так же, как и всех остальных. Да будь я таким безмозглым в прежние времена, мне бы и часа не протянуть! Я забрался в корнуоллскую глушь, чтобы найти родню, не располагая никакими сведениями, кроме собственного имени, когда любой дурак мог сказать, что это невозможно.

— Такой, как я, — сказал Даффид в надежде рассмешить его.

Но Эймиас даже не улыбнулся.

— А чего стоят мои поиски высокородной жены, чтобы приобщиться к сливкам общества? Мне следовало быть умнее, — сказал он напряженным тоном. — Эмбер очень повезло, что я смылся отсюда, не сделав ей предложение. Она вполне могла принять его, потому что на горизонте не было никого лучше. Я распускал хвост, как павлин, чтобы произвести впечатление на ее названую сестру. И, похоже, преуспел.

— О, так она потаскушка? — поинтересовался Даффид невинным тоном.

Взгляд Эймиаса стал колючим и холодным.

— Конечно, нет! С чего ты взял?

— Ну, ты сам сказал, что она выскочила бы за любого, кто обеспечил бы ей легкую жизнь, — совсем как те девицы, с которыми мы привыкли иметь дело.

— Ничего подобного я не говорил! Я всего лишь хотел сказать, что у нее был небольшой выбор. Кстати, сразу после моего отъезда она получила предложение, и совсем неплохое. Я его знаю, крутой парень, но не дурак. У него собственная шхуна, он довольно молод, недурен собой и хорошо зарабатывает, успешно сочетая ловлю рыбы с контрабандой французских вин. Так что он вполне мог обеспечить Эмбер благополучную жизнь, но она отказала ему.

— Вот как? Тогда почему ты решил, что она приняла бы твое предложение?

— Потому что… А, понятно, — Иронически произнес Эймиас, глядя на Даффида с сердитым восхищением. — Ты хочешь, чтобы я сказал, что она питала ко мне теплые чувства. Возможно, так оно и было, когда Тремеллин вышвырнул меня из дома. Она добра и прониклась ко мне сочувствием. Но вряд ли на это можно надеяться, после того как я оставил ее только потому, что меня не устраивало ее происхождение. И уж определенно не теперь, когда она нашла богатую и знатную родню.

— Вот, значит, что она за штучка? Не склонная прощать, зато способная дать парню от ворот поворот из-за неожиданно свалившегося богатства?

Эймиас подался вперед.

— Даффи, я прекрасно понимаю, в чем ты пытаешься меня убедить. Напрасно, я не настолько глуп. За каким дьяволом я нужен ей теперь?

Даффид твердо встретил его взгляд.

— А почему нет, если она и вправду такая женщина, какой ты ее считаешь? Кем бы ты ни был, Эймиас, дружище, ты всегда видел людей насквозь. Иначе ты не прожил бы столько лет. — Он погрозил Эймиасу пальцем. — Будь я на твоем месте — не дай Бог, конечно, поскольку у меня нет вкуса к оседлой жизни, — я бы, по крайней мере, попытался узнать, что она думает сейчас, и услышать это из ее собственных уст. Я бы так легко не сдался. И вот что я тебе скажу, парень, — для пущей убедительности Даффид перешел на жаргон прежних дней, — если бы ты был самим собой, ты бы тоже не сдался.

Трактирщик поставил перед Эймиасом кружку с элем, но тот, казалось, не заметил. Даффид осушил свой стакан, ожидая ответа.

— Нет, — сказал, наконец, Эймиас. — Не стану отрицать, я сейчас в полном нокауте, но, даже будь я самим собой, я не стал бы беспокоить ее снова.

— Потому что не хочешь признавать свои ошибки?

— Тебе следовало бы знать меня лучше. Просто она здорово продвинулась в жизни, и я не хочу тянуть ее вниз. И потом, подумай сам, нет ни одной чертовой причины, почему она поверит мне сейчас.

Даффид молчал, и Эймиас натянуто кивнул.

— Вот так, дружище, и ничего тут не поделаешь. — Он взял кружку и наконец-то пригубил эль.

— И все же, — медленно произнес Даффид, — она во Франции. Возможно, катается как сыр в масле, но все же во Франции. — Он уставился на свои ногти. — Говорят, там неспокойно. Если верить слухам, не ровен час, вернется император.

— Эти слухи не прекратятся, даже если он будет лежать в могиле.

— Но если война вспыхнет снова, ты уверен, что она будет в безопасности?

— Она теперь знатная и богатая, Даффи. А богатые всегда в безопасности.

— Ага, скажи это французским аристократам. Наверное, они так же рассуждали, пока не пала Бастилия. А потом их головы покатились, как крокетные шары. Головы богатых людей, между прочим.

Эймиас сделал нетерпеливый жест.

— Если ее родным удалось уцелеть до сих пор, видимо, они откупились от обеих сторон и могут продолжать в том же духе и дальше.

— Теперь до Франции можно запросто добраться, — настаивал Даффид. — Все равно, что взять лодку и покататься по озеру.

— А когда было сложно? — поинтересовался Эймиас. — Местные жители плавали туда и обратно всю войну, невзирая на таможню, королевский флот и тому подобное.

— Я всего лишь хотел сказать, что ты не любишь ходить под парусом, — сказал Даффид.

Эймиас резко выпрямился, словно его ужалили.

— Когда нужно, я это делаю. Тебе отлично известно, что я объехал полсвета, да и во Францию наведывался не раз. — Он расслабился и тонко улыбнулся.

Послушай, Даффи, я знаю, что ты хочешь видеть меня счастливым, но это тупиковый путь. Я потерял ее и должен смириться с этим. Если я явлюсь к ней сейчас, она рассмеется мне в лицо и будет права. Я упустил свой шанс, что только естественно для такого косорукого парня, как я, не так ли? Да, я погряз в жалости к себе, но надеюсь, что смогу утопить свое горе в этом эле и забыть обо всем.

— Думаешь, тебе это удастся?

— Не знаю, — сказал Эймиас и поднял руку, чтобы привлечь внимание трактирщика, — но я постараюсь.

Глава 19

Граф поднял глаза от своей тарелки.

— Твое платье, — неодобрительно заметил он, глядя на Эмбер, которая вошла в малую столовую и заняла свое место за столом.

— Да? — отозвалась она, нервно теребя юбку своего лучшего платья.

— Возможно, оно сойдет для Англии, но не здесь. Надо будет поручить модисткам заняться тобой. Моя вновь обретенная дочь должна одеваться соответственно ее положению.

— Месье… Моn реrе, — неуверенно произнесла Эмбер, спотыкаясь на словах, которые он велел использовать, обращаясь к нему. Она плохо знала французский, но подозревала, что ей было бы трудно произносить эти слова на любом языке. Хорошо еще, что ей не приходится называть его «папа». Граф Дюпре совсем не походил на человека, которого она могла бы представить себе в качестве отца.

— Спасибо, — сказала она. — Но, думаю, лучше подождать, пока мы не убедимся окончательно, кто я, прежде чем заказывать для меня новую одежду. В конце концов, у нас пока еще нет доказательств, что я та, за кого вы меня принимаете.

— Неужели? Я и не подозревал, что берега Корнуолла в тот год кишели малышками с янтарными волосами, — улыбнулся он, искренне забавляясь впервые с момента их встречи.

Не то чтобы граф Дюпре совсем не улыбался, но его улыбка редко выражала такие эмоции, как радость или веселье. Обычно она была такой же утонченной и бесстрастной, как и все остальное в этом человеке. Эмбер всегда думала, что французам свойственны бурные эмоции. Впрочем, все, что она знала о Франции, не соответствовало тому, что она наблюдала здесь, в этом элегантном доме.

Считалось, что французы голодают из-за последствий войны, которая привела их страну к разрухе. Но в этом доме не чувствовалось ни в чем недостатка. Эмбер полагала, что все французские аристократы обезглавлены или томятся в тюрьмах, не считая тех, кому удалось бежать. Она даже плакала, читая о печальных судьбах некоторых из них. Но, как поведал ей граф на пути из Англии, его семья совсем не бедствовала в течение долгих лет, пока тянулась война.

— Нас посещали персоны королевской крови до прихода Наполеона к власти, — поведал он с нескрываемым самодовольством. — Да и после. И разумеется, мы часто принимали у себя императора. Plus ca change, plus c'est meme chose. Чем больше перемен, — перевел он для нее, — тем больше постоянства. Для Дюпре, по крайней мере.

Эмбер и сама ощутила себя императрицей, когда они прибыли сюда прошлым вечером. Она ахнула, пораженная размерами спальни, в которую ее проводили. На такой площади могла бы разместиться целая семья, хотя ни одна семья из тех, кого она знала, не могла бы позволить себе кружева, шелк и атлас, которыми была убрана ее кровать. Остальная мебель была не менее впечатляющей.

Зеркал было так много, что она постоянно видела собственное отражение, когда ей устроили короткую экскурсию по дому. Дом был огромным, как дворец, и так же элегантно обставлен. В нем имелось, по меньшей мере, три салона, парадная гостиная и бальный зал. Собственно, в нем было больше комнат, чем она могла себе представить, и больше слуг, чем она когда-либо видела. Они скользили по комнатам, облаченные в униформы, более нарядные, чем одежда, имевшаяся у большинства жителей Сент-Эджита.

— Детей не часто находят на берегу, — согласилась Эмбер, — но это случается. Не понимаю, как без свидетелей и документов вы можете утверждать, что я действительно ваша пропавшая дочь.

Граф выгнул тонкую бровь, отложил салфетку и поднялся из-за стола.

— Пойдем со мной, — сказал он.

Эмбер последовала за ним, когда он вышел из комнаты. Не добавив ни слова, граф повел ее по длинному коридору, сверкавшему натертыми полами, и помедлил, ожидая, пока лакей с поклоном распахнет двери в просторный салон.

— Вот, — уронил граф скучающим тоном, указав на картину, висевшую над огромным камином, облицованным розовым мрамором. — Хоть она и предпочла оставить этот дом, ее место по-прежнему здесь. В конце концов, она была моей женой. Конечно, я мог убрать портрет, но это было бы глупо и вызвало бы еще больше разговоров. А теперь посмотри на нее и скажи, что это ошибка.

Эмбер смотрела на себя. Точнее, на женщину, которая выглядела в точности как она, если бы нарядить ее в бальное платье старомодного покроя, украсить драгоценностями, уложить ее волосы в замысловатую прическу и лишить ее взгляд даже намека на радость. Женщина была бы красивой, не будь она холодной и безжизненной, как краска, которой был написан портрет. Эмбер затруднялась сказать, была ли она такой на самом деле или это художник лишил ее образ радости и жизни.

— Не слишком удачный портрет, не так ли? — сухо поинтересовался граф. — К сожалению, это ее единственное изображение. Она сбежала с парнем, который написал его. Как оказалось, моряк из него получился еще более бездарный, чем живописец. Ну, как, ты все еще сомневаешься?

Эмбер покачала головой.

— Нет, — тихо сказала она.

— Думаю, остальные тоже не будут. При условии, конечно, что ты не будешь ходить в лохмотьях. Надо сегодня же пригласить портниху, — добавил он. — Скоро приедут твоя сестра, чтобы познакомиться с тобой, и твой сводный брат. Ты должна выглядеть надлежащим образом. А теперь можно закончить завтрак.

Эмбер медлила.

— Месье? — нерешительно спросила она. — Этот художник… как он выглядел? Я хочу сказать… — Она замолчала, не зная, как выразить свою мысль.

Граф выгнул бровь.

— Я знал, что англичане прямолинейны. Вижу, нам придется обучать тебя не только языку, но и такту. Успокойся, он не был твоим отцом. Ты моя дочь, и ничья больше. Твоя мать была кокетка, как и все женщины, но мне она не изменяла. По крайней мере, до рождения сына, как принято в нашем кругу. В общем, — добавил он, скривив губы, — она была мне верна, пока не встретила этого живописца, что произошло уже после твоего рождения. Она родила мне трех дочерей, однако лишь одна из них пережила младенческий возраст. Понятно, что она не стремилась повторить этот опыт. Портрет был авансом, я обещал ей другой, лучше, когда она родит мне сына. Вместо этого она решила родить сына своему любовнику. Если, конечно, ребенок, которого она ждала, был мужского пола. Этого мы уже никогда не узнаем. Но, судя по записке, которую она оставила, именно ребенок послужил причиной ее бегства. Как мило с ее стороны признаться в этом, не правда ли? По крайней мере, моя вторая жена подарила мне наследника, прежде чем оставила меня, и проделала это весьма достойно, скончавшись во время родов. Ну а теперь мы можем закончить завтрак?

Эмбер последовала за ним в столовую, к прерванной трапезе, но аппетит пропал. В последующие дни он так и не вернулся. Она была слишком взволнована, чтобы есть. Ей пришлось стоять часами, примеряя платья, накидки, туфли и белье. Граф выписал парикмахера из Парижа, чтобы сделать ей прическу. Она подверглась осмотру со стороны еще каких-то людей, о профессиях которых могла только догадываться. Никто из них не говорил по-английски, во всяком случае, не пытался объясниться с ней. Никогда в жизни Эмбер не была такой тихой и молчаливой.

Ей сделали очаровательную прическу, гладкую спереди, с каскадом локонов сзади. Ее новые платья были прелестны: простые, но элегантные. Эмбер полагала, что выглядит модно, но она никогда не была тщеславной. Все это требовало времени, но граф сказал, что она не встретится с остальными членами семьи, пока не будет готова. Так что ей ничего не оставалось, как терпеть, томясь от скуки.

Не зная французского, она была лишена возможности с кем-либо общаться. Граф нанял ей учителя, но и тогда ситуация практически не изменилась. Целыми днями Эмбер не видела никого, кроме слуг, сновавших по огромному графскому дому, но большинство из них держались высокомерно. Этому способствовал тот факт, что она не понимала, о чем они говорят. Эмбер не раз видела, как они обмениваются выразительными взглядами, переговариваясь между собой в ее присутствии, чего никогда бы не позволили себе при графе. Впрочем, гораздо больше, чем дерзость прислуги, ее мучило одиночество.

Она скучала по Грейс и мистеру Тремеллину и беспокоилась о своей собаке. Несс была слишком стара для путешествия, и Эмбер тосковала по ней ничуть не меньше, чем о родной деревне и ее обитателях. Ей не хватало даже ее обычных обязанностей, поскольку теперь она ничего не делала, только примеряла одежду и ждала, когда граф позовет ее. Особенно долгими казались вечера. Порой граф обедал с ней, но был не слишком разговорчив. После обеда он исчезал. Эмбер подозревала, что у него есть любовница, поскольку он уезжал после обеда, а возвращался не раньше полудня следующего дня. Она проводила вечера за чтением, писала письма домой или расхаживала по комнате. Иногда, не зная, чем себя занять, она рано ложилась в постель, но это было еще хуже.

Самыми ужасными были ночи, когда ветер с пролива приносил дождь. Ее постель была просторной и удобной, но Эмбер не могла заснуть, не в состоянии избавиться от мыслей о другой кровати и другой дождливой ночи.

Теперь Эймиас Сент-Айвз казался персонажем сна, пригрезившегося ей однажды ночью у камина. Ей хотелось увидеть этот сон снова. Она помнила его голос, смех и печаль. Его выразительное лицо, его захватывающие дух поцелуи, его восхитительное тело и его бедную искалеченную руку.

Он отказался от нее, потому что у нее не было ни семьи, ни имени. Теперь у нее есть и то и другое и вдобавок ко всему богатство. Какая ирония! Она может бросить ему это в лицо, если они когда-нибудь встретятся. Ей неслыханно повезло. Не каждой женщине предоставляется такая великолепная возможность отомстить. Однако мысль о мести не приносила Эмбер радости. Зарывшись лицом в подушку, она ждала, когда придет сон, и пыталась понять, как можно быть такой удачливой и вместе с тем такой несчастной.

Эмбер сидела в парадной гостиной, пытаясь скрыть волнение. Когда гостей, наконец, проводили в комнату, она поднялась с кресла, чувствуя неожиданную слабость в ногах.

— Вот она, — сказал граф, обращаясь к своим спутникам. — Дети, позвольте представить вам вашу давно пропавшую сестру, Женевьеву.

Эмбер склонила голову. Она сомневалась, что найдет силы, чтобы выпрямиться после реверанса, да и выражение лиц вновь прибывших заставило ее напрячься.

— Твоя сестра, Клотильда, — сказал граф, представив ей нарядно одетую темноволосую женщину, очень похожую на него. — А это ее муж, Морис, герцог Амбуа. Его титул столь же древний и знатный, как наш. Но его состояние и поместье, увы, были разграблены во время революции.

Худощавый бледный джентльмен, о котором он говорил, поднес к глазу монокль и уставился на Эмбер.

— А это твой сводный брат, Жорж. — В голосе графа прозвучали горделивые нотки, как тогда, когда он показывал Эмбер свое поместье.

Жорж оказался смуглым юношей, который выглядел в точности как граф, включая такие же холодные голубые глаза. Эмбер отметила, что он унаследовал от отца способность полностью скрывать свои эмоции. А возможно, его ничуть не взволновал тот факт, что он неожиданно обрел сестру.

Клотильда, пристально изучавшая Эмбер, сказала что-то по-французски.

— Будь добра, говори, по-английски, — одернул ее отец. — Этого требует элементарная вежливость.

— Я сказала, — раздраженно произнесла Клотильда на безупречном английском, — что они похожи. Но говорят, у всех людей имеются двойники. Так что это еще не доказательство.

Эмбер ошеломленно молчала. Клотильда старше, чем она, и должна помнить их мать. Независимо от того, верит она или нет, что Эмбер ее сестра, разве не должна она испытывать какие-то чувства, помимо раздражения, при виде женщины, похожей на мать, которую она потеряла?

— Учитывая, что я никогда не видел их мать, — заметил Жорж, — мне трудно судить. Портрет, конечно, посредственный, но сходство есть. И что ты собираешься делать? — обратился он к отцу.

— То же самое, что сделал бы, если бы она никогда не покидала нас, — отозвался граф ровным тоном. — Я вызвал вас сюда, чтобы убедиться, что вы не возражаете.

Жорж пожал плечами:

— Мне все равно.

— А тебе? — обратился граф к Клотильде.

— Что изменится, если я против? — с горечью осведомилась та. — Можно не сомневаться, что она никогда не мечтала о таком подарке, не говоря уже о том, что она его не заслуживает.

— Ну-ну, успокойся, — примирительно сказал граф. — Ведь это не Женевьева сбежала от нас.

Эмбер нахмурилась. Она еще не привыкла к своему новому имени и сомневалась, что когда-нибудь привыкнет.

Клотильда пожала плечами.

— А что вы думаете по этому поводу, месье герцог? — обратился граф к мужу Клотильды. — У вас есть возражения?

— Меня это не касается, — отозвался тот легким тоном и взмахнул рукой, словно отмахиваясь от предмета обсуждения. — Так что не важно, что я думаю.

— Это важно, поскольку ваше имя и титул гарантируют, что ваш голос будет услышан, — терпеливо пояснил граф. Могу я рассчитывать, что вы не воспользуетесь ни тем, ни другим против нее?

— Как пожелаете, — уронил герцог.

— Разумеется, он сделает так, как ты хочешь, папа, — вмешалась Клотильда, бросив на мужа испепеляющий взгляд. — У него есть имя и титул. Но у тебя есть деньги, и, поверь, он никогда об этом не забывает.

— Отлично, — сказал граф, словно оскорбительные намеки, произнесенные в адрес его зятя, были обычным делом. — Значит, решено. А теперь, как насчет того, чтобы приступить к обеду?

Все направились в столовую. Еда была отличной, как всегда. Но к удивлению и огорчению Эмбер, разговор протекал в том же духе. И не включал ее. Если это было воссоединение семьи, то самое странное из всех, что ей приходилось видеть. Брат и сестра говорили по-английски, но только для того, чтобы подначивать друг друга на протяжении всей трапезы, герцог сосредоточил все свое внимание на еде и выпивке, а граф, казалось, от души забавлялся, наблюдая за происходящим.

Если это ее семья, думала Эмбер, сидя за столом, то она не хочет быть ее членом. Она решила разослать объявления в газеты и другие периодические издания Англии. Береговая линия в Корнуолле длинная и скалистая. Наверняка были и другие дети, пропавшие в море.

Хватило недели, чтобы Эмбер окончательно решилась. Да, она живет в роскоши, но без радости. Ест деликатесы, но не ощущает их вкуса. Окружена людьми, но ей не с кем поговорить и нечем занять руки. Семья, с которой она воссоединилась, отбыла сразу же после встречи с ней, не выразив желания увидеться снова. Она обрела отца, но он, похоже, едва терпит ее присутствие. И вряд ли что-нибудь изменится, даже если она выучит язык и проживет здесь всю жизнь.

Эмбер попросила передать графу, что хочет поговорить с ним.

— В общем, — заключила она, стоя перед ним в кабинете в полдень, — хоть я и благодарна вам за вашу щедрость, я пришла к выводу, что такая жизнь не для меня, сэр. Разумеется, я буду писать вам обо всем, что со мной происходит. С вашей стороны было очень любезно разыскать меня, и я ценю это. Но мы оба знаем, между нами нет, и никогда не будет настоящего родства, не считая кровного, если таковое существует. Я чувствую, что должна вернуться в Англию, потому что там моя жизнь.

Граф позволил ей высказаться, ни разу не перебив и не моргнув и глазом. Только молча смотрел на нее, склонив голову набок. Эмбер занервничала, вцепившись в юбку внезапно увлажнившимися пальцами.

— Разумеется, я не рассчитываю, что вы будете высылать мне деньги, сэр, — сказала она, не дождавшись от него никакой реакции. — Я в состоянии обеспечить себя сама. И, — поспешно добавила она, — я никому не расскажу о родстве с вами, так как понимаю, что это может не понравиться вам.

Он улыбнулся. На сей раз искренне и даже с сочувствием.

Эмбер приободрилась.

— Все это чепуха, — сказал он. — Я понимаю, тебе скучно. Ты даже больше похожа на свою мать, чем может показаться. Очевидно, тебе не хватает мужского внимания. Но не стоит отчаиваться, я не забыл о тебе. Совсем наоборот, я был занят твоими делами. На следующей неделе мы отправляемся в Париж, где ты встретишься со своим женихом.

Эмбер вскинула голову: — Что?

— Ты была обручена с колыбели, дорогая, — сообщил он. — С сыном моего старого друга. Луи Арман — очаровательный молодой человек, всего лишь на несколько лет старше тебя, и хотя он не интеллектуал, достаточно умен, чтобы поддержать разговор. Он не Адонис, но и не урод. Возможно, он чуточку полноват, но, как говорит его отец, ему не хватает жены, чтобы согнать с него жирок. Зато его состояние весьма внушительно. — Граф улыбнулся собственному остроумию. — Вы поженитесь к Рождеству, — сказал он. — Мы устроим грандиозный бал, чтобы отпраздновать это событие.

Эмбер в изумлении попятилась.

— Это невозможно! — воскликнула она. — Я не знаю этого человека и не намерена выходить замуж за иностранца. Что за нелепая мысль!

— Ты слишком торопишься, — сказал он, поднявшись со своего кресла. — Вопрос был решен, когда ты только родилась. Брак между отпрысками знатных семейств — это не слияние двух любящих сердец и прочая сентиментальная чепуха. Это взаимовыгодный союз, затрагивающий, вопросы собственности. Я был в восторге, когда ты нашлась, потому что это позволило нам выполнить соглашение. Твоя сестра, Клотильда, вышла замуж таким же образом. В нашем кругу так принято.

— Меня это не касается! — выкрикнула Эмбер.

— Касается, — возразил граф. — Видишь ли, ты несовершеннолетняя и не имеешь права голоса в этом вопросе. Когда-нибудь ты еще поблагодаришь меня. Через неделю мы отбываем в Париж. Это все, или ты хотела сказать что-нибудь еще?

Вечером Эмбер отказалась спуститься к обеду. Она не спала всю ночь и на следующее утро встала осунувшаяся и голодная. Но она была слишком поглощена поисками выхода из создавшегося положения, чтобы думать о сне или пище. С самого начала эта история была слишком невероятной, чтобы быть правдой, и слишком странной, чтобы получать от нее удовольствие, но теперь она стала невыносимой. Эмбер не знала, что делать дальше, но была уверена в одном: она не выйдет замуж за незнакомого Луи и не позволит продать себя как чью-то собственность.

Пора принимать решение. Она покинет Францию независимо от согласия ее отца. В Англии она будет в безопасности. В конце концов, у графа нет доказательств, что она его дочь. Возможно, он в состоянии убедить в этом своих соотечественников, но, как только она окажется за пределами Франции, он утратит над ней всякую власть. Вопрос в том, как сделать это быстро и наверняка. Эмбер не спала всю ночь, строя планы побега. Если ее мать смогла сбежать отсюда с крохотным ребенком, то и она сможет. Правда, у ее матери был сообщник. Что ж, придется обойтись своими силами. Ясно, что она не может здесь оставаться. Конечно, незнание французского усложняет дело, но у нее достаточно денег и отваги, чтобы добраться до Англии. А если добавить к этому негодование, которое она испытывает, то можно отправляться хоть в Австралию.

— Мадемуазель? — обратилась к ней горничная, войдя в спальню и бросив взгляд на нетронутый поднос с завтраком. Она приподняла брови и указала на чашку с остывшим шоколадом и холодные рогалики.

— Нет, мерси, — уныло отозвалась Эмбер. — Заберите его. — Она подняла поднос и вручила его девушке.

Горничная сочувственно покачала головой. Затем улыбнулась и, примостив на бедре поднос, вытащила из кармана фартука толстый конверт.

— Pour vous, mademoiselle. Il est arrive le matin[4], — сказала она, протянув его Эмбер.

Эмбер вздохнула. Приятно, что хоть одна горничная улыбается ей, а еще приятнее получить весточку из дома. — Мерси, — сказала она, взяв у девушки письмо.

Вскрыв конверт, она с удивлением обнаружила внутри еще одно письмо, нераспечатанное.

Первое письмо было от Грейс и, как обычно, содержало сведения о ней самой, Тоби, мистере Тремеллине и о том, как им не хватает Эмбер. Грейс писала, что они с Тоби надеются: она приедет к ним на свадьбу весной.

Эмбер отложила письмо и вознесла короткую молитву, чтобы Грейс не пришлось навещать ее здесь. Затем взяла второе письмо. Хоть и нераспечатанное, оно было заляпано и помято, словно проделало длинный путь, и на конверте значилось «мистер Сент-Майклз». Эмбер нахмурилась. Странно, она никого не знает с таким именем. Затем ее лицо прояснилось. Наверное, это ответ на объявление, которая она поместила в газете, на этот раз от англичанина, где сообщается о ее настоящей семье! Она нетерпеливо развернула письмо и пробежалась по нему глазами. Затем прочитала его снова. А потом в третий раз, хотя почти ничего не видела от слез, застилавших глаза.

«Дорогая Эмбер.

Я был дураком, слепцом и трусом…»

После завтрака граф снова принял Эмбер по ее просьбе. Он был поражен метаморфозой, произошедшей с девушкой. Эмбер просто светилась. Золотистое платье подчеркивало яркий оттенок ее великолепных волос, голубые глаза сияли. Она так живо напомнила ему покойную жену, что он вздрогнул.

— Вижу, сон пошел тебе на пользу, — сказал он, улыбнувшись, — и ты одумалась.

— О нет, — отозвалась она. — Совсем наоборот. Я получила письмо из дома. Сэр, мне сделали предложение! Мужчина, которого я люблю. Он из Лондона, а не Сент-Эджита. Я не могу дождаться, когда встречусь с ним. — Но вначале она напишет ему и сообщит, что нужно говорить ее новоявленным родственникам, подумала Эмбер и добавила: — Он имеет капиталовложения в Англии и Австралии и чрезвычайно богат.

— Как удачно для него, — сухо заметил граф. — Но об этом не может быть и речи. Ты обручена с Луи и выйдешь за него замуж.

Эмбер покачала головой, продолжая улыбаться.

— Я уверена, Эймиас богаче. Вы не прогадаете, если он станет вашим зятем.

— Не прогадаю? Но дело не только в деньгах. Это вопрос семейной чести. Мы должны выполнять свои обязательства. Выкинь этого англичанина из головы. И, пожалуйста, избавь меня от разговоров на эту тему.

— Вы не можете отказать ему просто так! — сердито воскликнула она.

— Уверяю тебя, могу, — сказал он и переключил внимание на бумаги, лежавшие на столе.

Эмбер лихорадочно размышляла. Будь ее воля, она покинула бы этот дом, не оглядываясь. Но поскольку этого нельзя сделать, нужно сказать что-то такое, что заставило бы его передумать. Она хорошо представляла себе, что могло бы отвратить мистера Тремеллина от любой девушки, которую он считал своей подопечной, и заставить его умыть руки. Жаль, конечно, что граф сочтет ее распущенной, но Эмбер не видела другого способа добиться нужного эффекта.

— Я… мы… мы были любовниками! — произнесла она вызывающим тоном.

— Неужели? — Он выгнул бровь. — Поздравляю. Ты полагаешь, что это что-то меняет? Среди буржуазии — возможно. Но не для представителей нашего класса. Луи не станет возражать, если его невеста не девственница, лишь бы она не была беременна. После того как ты родишь Луи наследника, вы, возможно, придете к какому-нибудь соглашению, чтобы ты могла видеться со своим любовником. Если пожелаешь. Это твое личное дело. А мое дело — выдать тебя замуж.

У Эмбер перехватило дыхание. Она была унижена, оскорблена и слишком рассержена, чтобы ответить ему должным образом. Ничего, не видя перед собой, она шагнула к двери, когда граф заговорил снова:

— А если ты намерена пойти по стопам своей покойной матери, не советую. Я не повторяю одних и тех же ошибок дважды. Ты останешься здесь, пока я не вручу тебя мужу. А теперь можешь идти. Кстати, — добавил он, — отныне ты не будешь ни получать, ни отправлять писем. В конце концов, это мой дом. А ты моя дочь и, как таковая, являешься моей собственностью. До тех пор, разумеется, — добавил он прохладным тоном, — пока не станешь собственностью Луи.

Глава 20

Мари, горничная Эмбер, пожала плечами, вздохнула и печально покачала головой.

Эмбер сжала губы и нахмурилась.

Мари снова вздохнула и взялась за свое шитье.

Эта пантомима без слов сказала Эмбер, что ей по-прежнему не разрешено покидать комнату и что Мари сочувствует ей. Эмбер знала всего лишь несколько французских слов, усвоенных, очевидно, еще в младенчестве, а Мари не говорила по-английски. Но они отлично понимали друг друга.

С тех как Эмбер сообщила графу о своем намерении уехать, прошло четыре дня, и ей уже начало казаться, что ее жизнь уходит вместе с тиканьем позолоченных часиков на каминной полке. Мари приносила ей еду, поскольку она отказалась обедать с графом. Впрочем, он не настаивал. В результате хорошенькая юная горничная оказалась единственным человеком, с которым она общалась. Чему Эмбер была только рада, так как Мари явно сочувствовала ей.

Они прогуливались по саду, восхищались хорошей погодой, любовались цветами и неплохо понимали друг друга, строя одинаково угрюмые гримасы, когда шел дождь. Играли в карты, чтобы скоротать вечера, и, поскольку обе были молоды, часто смеялись и поддразнивали друг друга, с одинаковым удовольствием проигрывая и выигрывая. Эмбер позволяла Мари примерять свои платья и пыталась подарить ей некоторые из них, но девушка явно побаивалась что-либо брать, видимо, из опасения, что ее обвинят в воровстве.

Они научились угадывать настроение друг друга, и порой, когда Эмбер становилось грустно, Мари брала щетку и расчесывала ее яркие волосы, вздыхая с преувеличенной завистью. Тогда Эмбер начинала не менее завистливо вздыхать, поглядывая на каштановые локоны Мари, пока обе не заливались смехом. Когда Эмбер выглядела особенно печальной, Мари спускалась вниз и возвращалась с изысканными сладостями. У Эмбер не было аппетита, но она ела, чтобы сделать приятное Мари. Иначе личико горничной принимало такое несчастное выражение, что приходилось либо есть, либо чувствовать себя чудовищем.

Эмбер довольно быстро поняла, что у ее маленькой тюремщицы романтичная натура. Тем не менее, Мари неуклонно следовала всем указаниям хозяина и никогда бы не согласилась нарушить его волю. Возможно, она считала, что отец вправе подвергать свою дочь наказанию. А может, с грустью предположила Эмбер, она просто боится потерять работу в этом великолепном доме. Увы, она этого никогда не узнает. Не так уж много можно сообщить друг другу с помощью пантомимы.

И вот теперь Эмбер стояла у окна, наблюдая за восходом солнца. Ей разрешали гулять в парке после завтрака и перед обедом, но под наблюдением лакеев или садовников. Они казались праздношатающимися, но стоило ей сделать хотя бы шаг в сторону от усыпанных толчеными ракушками дорожек, как они мгновенно настораживались.

Прошлой ночью, услышав посапывание Мари, которая спала в гардеробной, Эмбер предприняла попытку побега. Набросив плащ, она взяла туфли в руки и с отчаянно бьющимся сердцем направилась к двери. Она собиралась потихоньку выбраться из дома и спуститься на берег. На то, чтобы открыть без звука тяжелую дубовую дверь, ушло добрых пять минут. Окрыленная успехом, Эмбер выскользнула из комнаты и на цыпочках двинулась по коридору.

При виде ее лакей, сидевший на лестничной площадке, встрепенулся, довольный, что нашлось что-то, чтобы развеять его скуку. Кивнув ему, Эмбер вернулась в свою комнату и закрыла дверь. До сих пор она не сознавала, что за ней следят днем и ночью. Похоже, она здесь на положении заключенной.

Интересно, мог бы Эймиас с его тюремным опытом ускользнуть из золотой клетки, в которой она оказалась? При этой мысли его образ возник перед ней так же ясно, как и солнечное утро, которым она любовалась.

Прижавшись лбом к оконному стеклу, Эмбер рассеянно смотрела вдаль. Внезапно она резко выпрямилась, распахнула створки и высунулась наружу, вглядываясь в одинокого всадника, скакавшего по направлению к дому.

— Non, mаdemoiselle! — вскрикнула Мари, кинувшись к ней, чтобы закрыть окно.

— Что за глупости! — раздосадовано воскликнула Эмбер. — Я не собиралась выпрыгивать наружу, просто пыталась рассмотреть… — Она прищурилась, снова уставившись в теперь уже закрытое окно, затем широко распахнула глаза. Не может быть! Наверное, она сходит с ума…

Прижав руку к груди, Эмбер затаила дыхание, наблюдая за всадником. Мысли вихрем проносились у нее в голове. Неужели судьба так жестока, чтобы сделать неизвестного Луи, за которого она должна выйти замуж, похожим на Эймиаса? Или она и вправду лишилась рассудка?

Ее комната находилась на втором этаже, и, когда всадник приблизился к дому, Эмбер смогла наконец разглядеть его. Словно завороженная, она смотрела на знакомую фигуру, разрываясь между сомнением и безудержным восторгом. Неужели он и в самом деле явился, чтобы спасти ее, как виделось ей в мечтах? Он повернул голову, представив ее взору профиль со сломанным носом и подсвеченные солнцем кончики золотистых волос, видневшиеся из-под высокой касторовой шляпы.

Эмбер наблюдала за ним, пока он не подъехал к парадному входу и скрылся из виду. Затем кинулась к двери и попыталась повернуть ручку, та не поддалась, и она принялась, как безумная, колотить в дверь кулаками.

— О nоn! — воскликнула Мари, уронив свое шитье и просившись к ней. — Arretez! Ne faites pas cela! C'est impossible, la port est verrouille[5].

— Но я должна его видеть! — вскричала Эмбер. — Он… мой… возлюбленный! Il est mon amour!

— Ah, — сказала Мари со слезами на глазах, схватив ее за руки. — Quelle tristesse! Je suise si desole, mais j'ai mes orders. Ah, la pauvre fille[6].

Он приехал! Эмбер с трудом сдерживала слезы. Она не знала, зачем он приехал, но это было не важно, по крайней мере, сейчас. Нужно как-то дать ему знать, что она здесь. Теперь она понимала Эймиаса, как никогда раньше. Она полагала, что потерять свободу — худшее, что может случиться с человеком. Но теперь она знала, что бывают вещи и похуже. Это быть пленником, сознавая, что твоя свобода и все, чем ты дорожишь, находится в шаге от тебя и, тем не менее, недостижимо.

— Мистер Сент-Айвз, — сказал граф, когда Эймиаса проводили в его кабинет, — чем могу быть полезен?

Эймиас поклонился. Он устал и чувствовал себя больным. Он терпеть не мог морские путешествия, и все еще страдал от последствий, потому что прискакал прямиком с побережья, на котором высадился прошлой ночью. Не то чтобы он страдал от морской болезни в обычном смысле этого слова. Пребывание на море причиняло ему не просто физические неудобства. Каждый раз, ступая на борт корабля, он вспоминал свое первое путешествие, в которое отправился не по собственной воле. Заточенный в трюме огромного судна, он слышал плеск волн и крики чаек, вдыхал воздух, пропитанный вонью десятков мужчин, многие из которых были больны, другие умирали или уже умерли. Он помнил это так живо, что, даже стоя на палубе корабля, начинал задыхаться, как в тот первый вояж, когда он, четырнадцатилетний мальчишка, валялся в трюме и ждал смерти. Порой ему требовалась вся его выдержка, помощь Даффида и мальчика с мужчиной, с которыми они подружились, чтобы сохранить рассудок.

Его до сих пор подташнивало. Но еще больше Эймиаса терзал стыд и сознание собственной ничтожности. Опять он свалял дурака! Как он посмел явиться в этот величественный дом и надеяться, что ради него Эмбер откажется от знатности и богатства. Как можно было ожидать, что она оставит свою семью и всю эту роскошь, чтобы уйти с бывшим преступником? С человеком, который обманул ее доверие. С безродным сиротой, который не может предложить ей даже честного имени.

В какое-то мгновение, когда он несся во весь опор к дому, Эймиасу показалось, что он уловил сияние ярких волос Эмбер в одном из верхних окон, но он не был уверен, что это не игра воображения. Тем не менее, его сердце воспарило. Однако теперь, видя великолепие и размеры поместья, Эймиас погрузился в уныние и размышлял о том, не двинуться ли ему назад, к побережью. Но он проделал слишком длинный путь. И потом — сказал он себе — он еще не настолько отошел от предыдущего плавания, чтобы снова ступить на борт корабля.

Но правда состояла в том, что ему необходимо было увидеть Эмбер. Даже если она только рассмеется ему в лицо, он заслужил все, что бы она ни сказала. Эймиас сомневался, что его поездка увенчается успехом, о чем, собственно, и сказал Даффиду, когда покидал Англию. Но если у него есть хоть малейший шанс, он должен воспользоваться им, невзирая на стыд и унижение. Он и раньше знавал вкус поражения. С этим он как-нибудь справится. Куда хуже неизвестность. Разве можно обрести душевный покой, когда тебя терзают сомнения?

— Месье граф, — произнес он, глядя в холодные голубце глаза хозяина дома, — я приехал из Англии, чтобы справиться о здоровье и благоденствии вашей дочери Женевьевы, которую я знал под именем Эмбер. Видите ли, мы с ней друзья.

— Вам следовало написать, — сказал граф. — Это избавило бы вас от лишних хлопот, связанных с путешествием.

— Что-нибудь случилось? — Сердце Эймиаса тревожно забилось. Неужели она заболела? Он отказывался верить этому. Или этот тип, в конце концов, решил, что она ему вовсе не дочь, и выставил ее из дома? — Где она?

— Она здесь. — Граф поднял руку, останавливая поток вопросов. — Дело в том, что моя дочь говорила со мной о вас. Она сказала, что не желает видеть вас ни при каких обстоятельствах. Как я понимаю, — добавил он, наблюдая за выражением лица Эймиаса, — это не такая уж неожиданность для вас.

— Пожалуй. Но я хотел… — Эймиас замолк и нахмурился. Ему не предложили сесть, но граф не выглядел рассерженным или недовольным. Он держался вполне учтиво, если бы не насмешливый взгляд, устремленный на гостя. Но если Эмбер рассказала своему отцу, что произошло между ними, этот утонченный джентльмен полыхал бы от ярости. Значит, Эмбер рассказала ему не все. И вообще, насколько он знал Эмбер, даже если бы она испытывала к нему ненависть, она не стала бы прятаться за чью-либо спину и высказала бы ему все, что думает, лично. Здесь что-то не так.

Эймиас постарался сохранить невозмутимое выражение лица, что далось ему с трудом. Он сделал вид, что усиленно размышляет, затем изобразил беспечность и, пожав плечами, заговорил небрежным тоном:

— Признаться, мы немного повздорили, месье. Вы знаете, как это бывает. Надеюсь, я смогу переубедить ее, если вы позволите нам побеседовать.

— Не думаю. Я дал ей слово, что не допущу этого. Кстати, она предупредила меня, что вы будете настаивать. Боюсь, я должен попросить вас удалиться, месье Сент-Айвз, и никогда не возвращаться. Да и какой в этом смысл? Она выходит замуж.

На сей раз Эймиасу не удалось скрыть свои эмоции. Он опешил.

— Замуж? Могу я спросить за кого? — Не дождавшись ответа, он продолжил: — Мы не виделись всего лишь несколько недель, и, зная Эмбер, я сомневаюсь, что ее сердце так переменчиво. Единственный мужчина, которому она отдавала предпочтение, это мистер Паско Пайпер, капитан из Сент-Эджита. На лице графа отразилось колебание.

— Понятно. Как я понял, мистер Сент-Айвз, вы давно не были в Сент-Эджите?

— Да. Я приехал из Лондона.

Его ответ, казалось, успокоил графа. Он пожал плечами.

— Это ничего не меняет, — сказал он, вновь обретя бесстрастный вид. — А теперь, сэр, не будете ли вы так любезны удалиться? Я вынужден настаивать на этом. Вопрос с замужеством моей дочери решен. Ей повезло, и я не могу допустить, чтобы что-нибудь огорчило ее в такой ответственный момент. Как вы понимаете, я забочусь только о ее счастье.

Эймиас поклонился, скорчив обиженную гримасу. Затем горделиво выпрямился, старательно изображая джентльмена, оскорбленного в лучших чувствах.

— В таком случае, — произнес он надменно, — не вижу смысла задерживаться здесь. Видимо, я заблуждался относительно вашей дочери. Передайте ей мои наилучшие пожелания и долгой счастливой жизни.

Он повернулся и шагнул к двери, затем помедлил.

— Могу я хотя бы оставить ей записку?

— Если пожелаете, — отозвался граф. — В холле есть стол, можете расположиться там, я распоряжусь, чтобы вам принесли перо и бумагу. Но после этого я попросил бы вас уйти не откладывая. Всего хорошего, мистер Сент-Айвз.

Эймиас кивнул и вышел в холл. Подождав, пока лакей принесет ему лист бумаги и крохотную чернильницу, он склонился над столом и после некоторого размышления написал короткую записку. Затем перечитал ее, недовольно хмурясь, и вручил лакею.

— Передайте это графской дочери, мисс Эмбер. Вот дьявол, я хотел сказать, мисс Женевьеве, — раздельно произнес он, словно говорил с недоумком, подражая манере, с которой его светские знакомые разговаривали с иностранцами. После чего покинул негостеприимный дом отца Эмбер, ни на минуту не веря, что его записка попадет ей в руки.

На улице светило яркое солнце. Щурясь от его лучей, Эймиас постоял на широком крыльце в ожидании, пока приведут его лошадь. Затем вскочил в седло, тронул лошадь, однако, не проехав и нескольких шагов, недовольно нахмурился, натянул поводья и спрыгнул на землю.

— Эй, парень, — окликнул он юного конюха, — взгляни-ка на переднюю ногу моего коня. Бедняга проделал долгий путь и, похоже, повредил копыто.

— Comment? — спросил мальчик.

— Посмотри, не забился ли туда камень! — приказал Эймиас властным тоном, как сделал бы на его месте истинный джентльмен. — Неужели здесь никто не понимает человеческого языка? Приведи кого-нибудь, парень! Кого-нибудь, кто говорит по-английски. Anglais, понимаешь? Кого-нибудь, кто… parlez anglais, кажется, так это звучит по-французски!

Мальчик помедлил в нерешительности, затем помчался к конюшне, находившейся в стороне от главного здания. Эймиас взялся за поводья и, скорчив обеспокоенную гримасу, повел животное по широкой подъездной аллее, также по направлению к конюшне. Он то и дело останавливался, поднимал ногу лошади, хмурился и оглядывался по сторонам, словно нуждался в помощи.

Спустя пару минут из конюшни вышел старик в потрепанной шляпе.

— Месье? — сказал он. — Какие-нибудь проблемы?

— Да, — отозвался Эймиас. — Похоже, мой конь захромал. Он и без того едва тащился. В конюшнях на побережье так и норовят надуть англичан, которым понадобилась лошадь. Впрочем, чему удивляться? В этой стране половина лошадей послужила основным блюдом в меню. А те, что остались, видимо, не годятся даже на обед. Будь моя воля, я никогда бы не взял такую клячу, но выбирать не приходится. Ну, так что, посмотрите ногу этого бедняги?

— Ногу? — переспросил старик, слегка озадаченный потоком обрушившихся на него слов.

— Да, черт побери, — раздраженно бросил Эймиас. — Правую переднюю.

Старик нагнулся и прошелся ладонью по ноге лошади. Эймиас отступил на шаг и со скучающим видом огляделся. Но его взгляд заинтересованно блеснул, скользнув по окнам второго этажа.

— Я ничего не вижу, месье, — сказал старик.

— Смотрите лучше, — велел Эймиас. — Отведите ее в конюшню. Прокатитесь на ней, может, тогда увидите.

Старик коснулся полей шляпы и повел лошадь прочь. Эймиас лениво последовал за ним.

Стоя перед конюшней, он нетерпеливо постукивал рукояткой хлыста по своему бедру, пока юный конюх совершал круг по подъездной аллее, но его взгляд был устремлен не на лошадь, а на дом.

— Месье, — окликнул его старик из полумрака конюшни. Эймиас заглянул внутрь и увидел молоденькую горничную, которая стояла рядом со стариком, взволнованно глядя на Эймиаса.

Эймиас вошел в конюшню. Девушка присела.

— Мари говорит, что ей велели передать вам записку. Но об этом никто не должен знать.

— Я никому не скажу, — пообещал Эймиас. Девушка медлила, колеблясь.

— Клянусь честью, — сказал Эймиас, прижав руку груди.

Мари взглянула на старика, тот кивнул, и она вручила Эймиасу смятый клочок бумаги. Эймиас прочитал записку, его глаза опасно блеснули, а лицо приняло жесткое выражение.

— Так я и думал, — буркнул он себе под нос.

— Maintenant je comprends, — шепнула Мари старику, бросив взгляд на Эймиаса. — Pour un camarade si joli, j'essayerais de me jeter hors d'une fenetre aussi bien[7].

— Она говорит, что ее хозяйка будет рада, — поспешно сказал старик, когда Эймиас взглянул на него.

Эймиас улыбнулся девушке.

— Я рад, что ты не позволила своей хозяйке выброситься из окна. И благодарю за комплимент. Никто еще не называл меня красавчиком. Mersi du compliment, je le prisera, — перевел он, отвесив ей поклон. — Personne ne m'a avant jamais appele joli.

Девушка вспыхнула и присела.

Эймиас посерьезнел и повернулся к старику:

— Как я понимаю, вы не собираетесь выдавать эту девушку.

— Как я могу? Мари молода и глупа, но она моя единственная внучка. Печально, что ей приходится прислуживать в чужом доме. Но, по крайней мере, она жива. Это уже что-то. Когда-то у меня был титул и состояние. Я получил неплохое образование в отличие от этого бедного ребенка. Впрочем, это не принесло мне добра. Революция, — печально сказал он, — перевернула наши жизни, месье. Мы съели не только лошадей, но и собственное будущее. Нет, я никогда не предам ее.

Эймиас на мгновение задумался, затем кивнул.

— В таком случае, — сказал он, — у меня есть для вас предложение. — Это означало, что придется довериться незнакомым людям. Но Эймиас привык полагаться на собственное чутье, а оно его никогда не подводило. У такого типа, как граф, наверняка полно недоброжелателей, в том числе среди слуг.

— Пусть ваша внучка передаст своей хозяйке, чтобы та была готова в полночь. — Он посмотрел на Мари и указал головой в сторону дома. — C'est que la deuxieme fenetre, vers la gauche, ne c'est pas?

Девушка кивнула, глядя на него округлившимися глазами.

— Значит, второе окно слева, — повторил Эймиас себе под нос. — Отлично. Месье, — обратился он к старику, — вызовите свою внучку сегодня вечером под каким-нибудь важным предлогом. Тогда она не будет замешана в том, что может случиться, так же как и вы. — Он сунул руку в карман сюртука, достал бумажник и вытащил из него толстую пачку банкнот. — Едва ли это достаточная компенсация за услугу, которые вы окажете мне и молодой даме, заточенной в этом доме. Но поверьте, вы окажете не меньшую услугу своему хозяину. Потому что ему придется гораздо хуже, если я не смогу освободить ее с вашей помощью. А теперь позвольте поблагодарить вас и попрощаться. Adieu.

— Вы неплохо говорите по-французски, — заметил старик, торопливо засовывая деньги в карман.

— Я говорю на любом языке, если это необходимо, чтобы выжить, — отозвался Эймиас. — Вот почему я до сих пор жив.

— В таком случае вам не следует соваться в дом, — сказал старик. — Граф велел охранять все окна и двери, чтобы англичанка, которую он называет своей дочерью, не сбежала. Он, конечно, не делился с нами своими соображениями, но все слуги знают, что, хоть он и не питает к ней особой любви, у него на ее счет большие планы.

— У меня тоже, — заверил его Эймиас. — Не волнуйтесь, я знаю, что делаю. Просто держите язык за зубами, и все будет в порядке. И можете не сомневаться, — добавил он, сверкнув белозубой улыбкой, — я вас не выдам, что бы ни случилось.

Увидев, что мальчик, объезжавший его лошадь, повернул к конюшне, Эймиас поспешил наружу.

— Наконец-то! — воскликнул он. — Ну и в чем там дело?

— Ни в чем, — негромко произнес старик, выходя из конюшни вслед за ним. — Думаю, вы об этом знали, месье.

— Каждый может ошибиться, — усмехнулся Эймиас. — Ладно, мне пора. Надеюсь, я смогу вернуться, — тихо добавил он, — и спокойно уехать.

Старик пожал плечами.

— Мне платят за уход за лошадьми, месье, — сказал он. — И больше ни за что.

— Отлично, — сказал Эймиас.

Придирчиво осмотрев свою лошадь, он бросил пареньку несколько монет, забрался в седло и позволил лошади сделать несколько осторожных шагов. Затем удовлетворенно кивнул, помахал рукой и поскакал прочь.

Глава 21

Лакей, сидевший в парадном холле величественного дома графа Дюпре, мужественно боролся со сном. Но время было позднее, а скука невыносимой, и он то и дело клевал носом. Правда, каждый раз, когда его голова клонилась на грудь, он резко вскидывал ее и ошалело озирался. Затем, успокоившись, вновь устремлял слезящиеся глаза на широкую лестницу. Лампы, горевшие по обе стороны ступенек, не освещали ничего, чего бы он не видел мгновение назад, и спустя несколько минут его голова снова падала на грудь. Поэтому темная фигура, подкравшаяся сзади, не испытала особых угрызений совести, обрушив на эту голову чулок, наполненный песком.

Когда тело лакея, погрузившегося в более глубокое забытье, чем сон, обмякло, Эймиас великодушно пристроил его на стуле, чтобы он не валялся на холодном полу, пока не придет в себя. Тем не менее, он принял меры, чтобы лакей не мог сдвинуться с места или подать голос, когда очнется. Едва ли это было возможно с кляпом во рту и привязанными к стулу руками и ногами.

Впрочем, парень был жив, что, по мнению Эймиаса, было большой удачей, хотя он не сомневался, что хозяин дома постарается исправить это упущение, если Эймиасу удастся то, что он задумал.

Двигаясь, словно тень, он поднялся по лестнице, не опасаясь лакея, расположившегося наверху. О нем Эймиас позаботился заранее. Он подвел итоги ночной операции: судомойка подкуплена, садовник, выполнявший обязанности ночного сторожа, оглушен и связан, три лакея выведены из строя тем или иным способом. Все, к счастью, живы, хотя в саду чуть не случилось непоправимое. Голова Эймиаса до сих пор гудела после стычки с садовником. Зато никто из конюхов не доставил ему беспокойства, видимо, старик позаботился об этом.

Но Эймиас не спешил праздновать успех. Осталось самое главное — забрать Эмбер и бежать отсюда. Значительная часть пути к побережью проходила через владения графа. А потом нужно будет погрузиться на корабль, чтобы переправиться через пролив. Но если Эймиас чему и научился за годы преступлений и наказания, так это тому, как избегать мыслей о препятствиях и сосредотачиваться на том, что нужно сделать.

Судя по расположению окон, комната Эмбер была третьей по левой стороне коридора. Крадучись, Эймиас приблизился к ее двери, взялся за дверную ручку и повернул ее. Та не поддалась. Дверь, как и следовало ожидать, оказалась запертой. Безмолвно проклиная ублюдка, которому пришло в голову запирать двери в доме, полном слуг и охранников, Эймиас сунул руку в карман и извлек оттуда небольшой заостренный инструмент. Вставив его в замочную скважину, он пошевелил кистью, пока не услышал тихий, но отчетливый щелчок, затем вытащил отмычку и убрал ее в карман.

Выпрямившись, он тихо приоткрыл дверь и шагнул внутрь.

Эмбер вскочила с кресла, на котором сидела, и уставилась на него, разинув рот. Лицо ее было белым от страха, но от этого не менее прекрасным. Волосы были распущены и падали на плечи, как в тот день, когда они виделись в последний раз. На бледных щеках виднелись следы недавних слез. Она молча взирала на него, затем схватилась за горло. Ее розовые губы приоткрылись.

Эймиас рванулся вперед и зажал ее рот затянутой в перчатку рукой.

— Ты ведь хотела закричать, — шепнул он. — Верно? Она кивнула, не сводя с него изумленного взгляда.

— Нельзя.

Эмбер снова кивнула.

— Могу я теперь убрать руку? — прошептал он, почти касаясь губами ее уха, и глубоко вздохнул, наслаждаясь исходившим от нее благоуханием.

Она снова кивнула.

Эймиас убрал руку, и Эмбер упала в его объятия, уткнувшись лицом в его шею.

— Я думала, ты не приедешь, — еле слышно произнесла она. — И что мы больше никогда не увидимся. —

Она испустила долгий прерывистый вздох. Затем отстранилась, сверкнув глазами. — Как ты мог так рисковать собой? — поинтересовалась она яростным шепотом. — Уходи сейчас же. Тебе нельзя оставаться здесь.

— Я и не собираюсь, — отозвался он.

— О, — растерянно произнесла она.

Это было больше, чем Эймиас мог выдержать. Он заключил ее в объятия и поцеловал. Эмбер откликнулась с таким отчаянием и пылом, что он забыл, где находится и что здесь делает.

Но ненадолго.

— Сейчас не до этого, — сказал он, держа ее на расстоянии вытянутых рук, подальше от соблазна. — Надо спешить. Ты готова?

— Нет, — печально отозвалась она. — Я хочу сказать, что готова, но не могу. Если меня поймают, для меня ничего не изменится. Но если они схватят тебя, граф позаботится о том, чтобы упечь тебя в тюрьму. Я этого не вынесу. Французская тюрьма хуже всего, с чем тебе приходилось сталкиваться.

Эймиас натянуто улыбнулся.

— Для меня любая тюрьма ужасна, именно поэтому я не намерен попадаться.

Эмбер скорбно покачала головой.

— Послушай, — сказал он, крепко сжав ее плечи. — Я никогда бы не взял тебя с собой, если бы опасался, что меня поймают. Как я смогу быть полезен тебе, сидя в заключении?

Эймиас выпустил ее из рук и огляделся. Схватив со стула плащ Эмбер, он набросил его ей на плечи, натянул на голову капюшон и завязал тесемки у ворота, не переставая говорить:

— Впрочем, ты права в одном: французские тюрьмы — настоящий ад. Если у них не хватает еды для честных людей, то можно представить себе, как они кормят заключенных. Так что мы постараемся не связываться с французским правосудием. Но для этого нужно убраться подальше отсюда. Неужели я проделал весь этот путь только для того, чтобы ты отправила меня назад?

Посерьезнев, он заправил под капюшон прядь ее ярких волос и взял ее за руки.

— Пойдешь со мной? — спросил он. — Я имею в виду сейчас. Об остальном поговорим позже, после того как я попрошу у тебя прощения. А сейчас нужно уносить ноги. Я расчистил дорогу, но, боюсь, ненадолго. Ты идешь?

Эмбер отвернулась, и Эймиас отпустил ее руки, ощутив тяжесть на сердце.

Но она всего лишь нагнулась, подняла саквояж, который упаковала заранее, и повернулась к нему.

— Пойдем, — сказала она.

Они вышли из комнаты и поспешили к лестнице, задержавшись возле лакея, который лежал на полу связанный, с кляпом во рту.

— Он жив, — шепнул Эймиас ей на ухо. — А теперь слушай внимательно. Возьми меня за руку и не отпускай. Нам придется передвигаться очень быстро, и, если ты поскользнешься, я не дам тебе упасть. Ни о чем не думай, просто следуй за мной. Когда выберемся из дома, побежим вдоль подъездной аллеи. На нее нельзя ступать, потому что скрип ракушек под ногами может привлечь внимание, а при такой луне нас легко заметить. Нужно добраться до рощи у дороги. Там привязаны лошади. Готова?

Эмбер кивнула, нервно сглотнув.

Они обошли связанного лакея и побежали. Эмбер казалось, что сердце выскочит у нее из груди и останется лежать, пульсируя, на гладком мраморном полу. Она ощущала такую слабость в ногах, что боялась, что они подогнутся под ней. Но летела вниз по ступенькам, увлекаемая крепкой рукой Эймиаса. Они пересекли холл, выскочили из дома и понеслись дальше в тихую лунную ночь.

— Устала? — спросил Эймиас. — Нет, — искренне ответила Эмбер. Она чувствовала себя измученной, но ей было слишком страшно, чтобы думать об усталости. Они скакали уже несколько часов, так по крайней мере ей казалось. Ночь стала еще темнее из-за облаков, которые неслись по небу, подгоняемые холодным ветром. Обычное седло оказалось удобнее дамского, но Эмбер не привыкла к долгим верховым прогулкам, и ей приходилось напрягать спину, чтобы держаться прямо. Однако все неудобства меркли перед страхом быть пойманными. Каждый звук заставлял ее сердце биться чаще. Она коротала время в размышлениях, сожалея, что покинула дом графа, и еще больше о том, что вообще приехала во Францию. Это навело ее на мысль о причине, стоявшей за этим поступком, и она в очередной раз задалась вопросом, что заставило Эймиаса передумать. Жаль, что она не может поговорить с ним. Но Эймиас хранил молчание на всем протяжении этой безумной гонки.

— Скоро, — сказал он, словно прочитав ее мысли. — Мы воспользовались окружным путем, чтобы сбить с толку преследователей. Они легко проследят нас до Монта, потому что уверены, что мы двинемся на запад, прямиком к побережью. Но мы сделали небольшой крюк, проехав часть пути по наезженному тракту, чтобы запутать следы. Здесь неподалеку есть деревушка, населенная рыбаками и контрабандистами. Что-то вроде Сент-Эджита. Я знаю там одно местечко, которое облюбовали мошенники всех мастей. Хозяин не выдаст своего гостя ни за какие деньги, иначе он лишится средств к существованию, если не жизни. — Эймиас улыбнулся, сверкнув белыми зубами в лунном свете. — Не беспокойся, он принимает только сливки преступного мира.

— А теперь мы можем поговорить? — спросила Эмбер.

— Позже. А пока старайся держаться рядом со мной.

Они поскакали дальше. Когда в воздухе запахло морем, Эмбер воспрянула духом. Впервые за все время она и вправду поверила, что им удастся отплыть в Англию, где они будут в безопасности. От этой мысли ей стало теплее, несмотря на холодный дождь, зарядивший с неба. Вцепившись обеими руками в луку седла, она боролась с усталостью, но чувствовала, что ее силы на исходе. Вскоре она уже с трудом держала глаза открытыми.

— Приехали, — раздался голос Эймиаса, заставив ее резко вскинуть голову. Сильные руки сомкнулись на ее талии, подняли и поставили на землю. Эмбер покачнулась. — Измучилась? — спросил он, подхватив ее на руки.

— Я в состоянии идти сама, — слабо запротестовала девушка. — Просто мне нужно привыкнуть снова стоять на ногах.

— Знаю, — улыбнулся Эймиас. — Но я не мог не воспользоваться поводом, чтобы заключить тебя в объятия. Пойдем, а то хозяин начинает нервничать. Ему нужно спрятать нас и лошадей, пока никто не заметил нашего появления.

Гостиница была старой, но основательно построенной. Справа располагался вход в общий зал, откуда лился свет, и доносились мужские голоса. Следуя за хозяином, Эймиас быстро пересек прихожую и зашагал вверх по темной винтовой лестнице.

— Вуаля, — шепотом произнес их провожатый, распахнув одну из дверей и высоко подняв зажженный фонарь.

В тесной комнатушке едва умещались кровать, стол и комод с зеркалом. Пахло дымом и сыростью, несмотря на огонь, пылавший в очаге.

Эймиас поставил Эмбер на ноги.

— Воn. Арроrtez-lui l'еаu, les sеrvirttes, еt un сеrtain diner. Qu est la chambre?[8]

Мужчина пожал плечами.

— С'еst lui. Il n'y а раs des autres a avoir… Vraiment![9] — воскликнул он, увидев выражение лица Эймиаса.

— В таком случае я лягу в конюшне, — пробормотал Эймиас. — Но вначале мы пообедаем. — Он повернулся к Эмбер: — Этот парень говорит, что у него нет другой комнаты. Не важно, завтра утром мы уезжаем. Принесите нам обед, — обратился он к хозяину. — Арроrtez-nous le diner, puis.

Тот кивнул и поспешил прочь.

— Ладно, — сказал Эймиас, сняв плащ и потирая руки. — Не бог весть что, но сойдет. Черт, я чуть не уморил тебя этой скачкой! Раздевайся.

Эмбер взялась за завязки капюшона, но пальцы замерзли и не слушались. Нахмурившись, Эймиас помог ей избавиться от верхней одежды, затем подвел ее к креслу, стоявшему у огня.

Эмбер села и подняла на него вопросительный взгляд.

— А теперь мы можем поговорить? — спросила она. — Мне нужно задать тебе несколько вопросов.

— Еще успеем. Впереди у нас целый вечер, — отозвался Эймиас. — Вначале тебе нужно согреться и умыться. А мне необходимо уладить кое-какие дела внизу. Но я скоро вернусь. — Он направился к двери, затем помедлил, оглянувшись. — Если хочешь, поговорим утром.

— Нет, сейчас, — сказала Эмбер. Он кивнул и вышел.

— Гостиница, честно говоря, оставляет желать лучшего, — заметила Эмбер с удовлетворенным вздохом спустя час, — но обед был восхитительным.

— Еще бы! — усмехнулся Эймиас, отложив вилку и нож. — Французы способны превратить в деликатес даже шнурки для ботинок. Думаю, в последние годы они только этим и занимались.

Эмбер улыбнулась. Тепло, вкусная еда и радость, которую ей доставляло общество Эймиаса, вернули краски на ее лицо и надежду в сердце.

— А теперь, — сказал он, откинувшись на спинку стула, — можно и поговорить.

— Да, — кивнула Эмбер, устремив на него взгляд. В свете лампы золотистые волосы Эймиаса сияли, он казался таким красивым, что ее охватила робость. Но она слишком много пережила, чтобы и дальше оставаться в неведении. — Как ты проник в дом?

— Я же говорил тебе, что был преступником, а эти навыки не забываются.

— Но почему? — спросила она. — Почему ты приехал во Францию, особенно если учесть, что я не ответила на твое письмо? Ты же не мог знать, что я получила его с опозданием, и мне запретили вести переписку. Страшно подумать, но, если бы не Мари, моя горничная, я не смогла бы передать тебе даже записку. Но что заставило тебя написать мне то письмо? И почему ты решил спасти меня, несмотря ни на что?

Эймиас смотрел на нее с выражением, заставившим ее пульс участиться.

— А ты не понимаешь?

Эмбер прерывисто вздохнула, но не отступила.

— Нет. Между прочим, ты оставил меня, когда мы виделись в последний раз, если помнишь.

Он скорчил гримасу.

— Помню, хотя предпочел бы забыть. Но это было до того, как я разобрался в своем сердце. Собственно, я не думал, что оно у меня есть. Единственное, что у меня было, — это амбиции, а с ними, как известно, не ляжешь в постель.

Лицо Эмбер вспыхнуло. Она встала и, подойдя к очагу, уставилась в огонь.

— Понятно. А что касается постели… Тебе не о чем беспокоиться. Я хочу сказать, что мы ничего не сделали. То есть, — она повернулась к нему, явно смущенная, но вместе с тем решительно настроенная, — мы сделали не все. В любом случае никто не знает, что произошло между нами.

— Я знаю, — возразил Эймиас, вытянув длинные ноги и откинувшись назад на стуле. — Но суть не в том. Хотя, — добавил он со своей обычной кривой усмешкой, — при знаться, это отличная причина.

Одним гибким движением он поднялся на ноги, по дошел к ней и сжал ее руки в своих. В его голубых глазах сверкнуло пламя, более жаркое, чем огонь, пылавший в очаге.

— Эмбер — или Женевьева, не знаю, как тебя называть теперь, — суть в том, что я люблю тебя. Мы одинаково думаем, мы подходим друг другу во всех отношениях. Я не испытывал ничего подобного ни к одной женщине, которую знал, и сомневаюсь, что это возможно в будущем. Впрочем, мне не нужна никакая другая женщина, мне нужна только ты — сейчас и до конца моих дней. — Он покачал головой. — Я должен быть благодарен тебе уже за то, что ты вышибла из моей головы эту дурацкую идею продвинуться в обществе посредством удачного брака. Надеюсь, ты понимаешь, что я послал тебе письмо до того, как узнал, кто ты на самом деле? Пожалуйста, не забывай об этом! Это мое единственное оправдание. Когда я узнал, что ты аристократка, то пришел в отчаяние, уверенный, что ты не захочешь меня знать. Но я не мог не приехать, потому что не переставал надеяться. Как выяснилось, я появился очень вовремя, — продолжил Эймиас. — Граф хотел продать тебя как породистую корову. Я не мог этого допустить, как бы ты ни относилась ко мне. Кстати, надеюсь, ты понимаешь, что ничем мне не обязана за эту небольшую услугу? Ты в безопасности, даже если укажешь мне на дверь прямо сейчас. О тебе позаботятся. Я принадлежу к весьма организованному сообществу, — добавил он с кривой усмешкой. — И лично знаком с самыми выдающимися преступниками в каждой стране. Люди обычно невысокого мнения о преступниках. — Его улыбка стала шире. — Но в преступном мире тоже есть свои правила и законы. Мы не продаем друг друга за деньги. Граф никогда не узнает, где ты. А если даже узнает, то не сумеет добраться до тебя. Можешь считать, что ты уже дома, где бы ты ни решила обосноваться. — Эймиас посмотрел ей в глаза. — Я хотел бы, чтобы со мной. — Он услышал, как она резко втянула воздух, и добавил: — Но ты не должна чувствовать себя обязанной. Эмбер улыбнулась.

— Вопрос в том, — сказал Эймиас, поглаживая большим пальцем тыльную сторону ее ладони, — сможешь ли ты простить меня? И зачем, черт побери, такой знатной красавице, как ты, связываться с таким безродным калекой, как я?

Эмбер вырвала у него руки.

— Проклятие! — сердито воскликнула она в ответ на его изумленный взгляд. — Ты говорил, что покончил с этим вздором, и что же! Вначале ты отказался от меня, потому что хотел жениться на особе, занимающей высокое общественное положение. Теперь ты отказываешься от меня, потому что я именно такая. Чего, черт побери, ты хочешь, Эймиас?

Он улыбнулся и, склонив голову, слегка коснулся ее губ. Затем отстранился и посмотрел на нее.

Секунду Эмбер серьезно взирала на него, затем обвила руками его шею и приникла губами к его губам. Эймиас тихо хмыкнул и запустил пальцы в ее волосы. Обхватив другой рукой ее талию, он притянул ее к себе и поцеловал со всем искусством, на которое был способен. А способен он был на многое. Ей всегда нравилось смотреть на его губы, и теперь она наслаждалась их мягкой настойчивостью. Его объятия были нежными и в то же время страстными. Эмбер казалось, что она горит. Она жаждала сгореть в этом пламени, но вынуждена была прервать поцелуй, чтобы перевести дыхание. Эймиас снова хмыкнул.

— Любовь, — сказал он, — это наука. Тебе нужно научиться дышать.

— Я умею дышать, — возразила она. — Просто ты не даешь мне вздохнуть.

— Сейчас дам, — пообещал он и снова приник к ее губам.

Его рука легла ей на грудь, языки встретились, суля ощущения, которых Эмбер никогда не знала. Ей не хотелось останавливаться, да и не пришлось. Эймиас подхватил ее на руки, шагнул к постели. Опустив ее на пуховую перину, он помедлил лишь для того, чтобы снять куртку и сдернуть с шеи галстук, который он небрежно отбросил в сторону, прежде чем присоединиться к ней.

Он поцеловал ее в губы, затем проложил дорожку поцелуев по ее шее и склонился к груди. Эмбер с изумлением обнаружила, что он спустил вниз лиф ее платья, но вместо тревоги ощутила восторг, особенно когда его губы накрыли маковку ее груди. Она ахнула и заерзала в его объятиях. Эймиас отстранился, чтобы увидеть выражение ее лица, затем снова приник к ее губам.

Его рука скользнула вверх по внутренней стороне ее бедра, устремившись к самой сокровенной части ее тела, которая, как он знал, могла доставить ей величайшее наслаждение. Но Эмбер напряглась и нахмурилась. Эймиас все еще был в перчатках, и какой бы тонкой ни была лайка, прикосновение пальцев, обтянутых кожей, вернуло Эмбер к реальности. Она распахнула глаза.

Эймиас не знал, что встревожило Эмбер. Слегка отстранившись, чтобы успокоить ее, он увидел смятение в ее глазах — и опомнился.

— Черт бы меня побрал! — пробормотал он, резко отпрянув. — Я же хотел сделать все правильно. — Он сел и устремил на нее торжественный взгляд. — Ты окажешь мне честь стать моей женой, Эмбер… то есть Женевьева? Черт, я даже не знаю, как к тебе обращаться! Впрочем, не важно. Я хочу, чтобы ты была моей женой независимо от твоего имени.

Эмбер ошарашено молчала. Затем ее губы изогнулись в улыбке.

— Я согласна, — сказала она, хихикнув. Внезапно ее лицо стало серьезным. — Эймиас, — произнесла она после небольшой паузы; ее ресницы опустились, скрывая выражение глаз. — Надеюсь, ты понимаешь, что каково бы ни было мое происхождение, я, скорее всего никогда больше не увижу своего настоящего отца, да и не хочу этого. Это что-нибудь меняет для тебя?

— А как ты думаешь? — поинтересовался он. Эмбер не ответила.

Эймиас выругался себе под нос.

— Наверное, я заслужил это. Ладно, слушай меня внимательно. Мне никто и ничто не нужно, кроме тебя. Я люблю тебя сейчас и буду любить вечно. А что касается всего остального, — сказал он более мягким тоном, — пожалуй, так даже лучше. Это делает нас равными. Вместе мы сможем создать наш собственный мир.

Эмбер подняла глаза, улыбнулась и протянула к нему руки.

У Эймиаса перехватило дыхание, но он отстранился еще дальше. Лицо Эмбер раскраснелось, розовые губы восхитительно припухли от поцелуев, спутанные волосы в живописном беспорядке падали на плечи. В свете пламени он мог видеть упругие округлости ее груди с напрягшимися сосками и гладкую кожу живота…

Приглушенно выругавшись, Эймиас произнес вслух то, что думал.

— Да, ничего не скажешь, прекрасный способ начать новую жизнь, — пробормотал он. — Я решил стать порядочным человеком, — серьезно произнес он. В глубине его бирюзовых глаз все еще мерцала страсть, но теперь они были ясными и искренними. — А значит, я не должен делать из тебя непорядочную женщину. Возможно, я не джентльмен, но я хочу, чтобы у тебя были все права и привилегии добропорядочной леди. Я подожду до свадьбы.

— Но… — сказала Эмбер, сев, — мы здесь одни, я согласилась выйти за тебя замуж, так что это не имеет значения.

— Имеет, — возразил он. — Для меня. Может, я никто и ничто, но я хочу, чтобы все было правильно. И что же? Я чуть не овладел тобой, как только представилась возможность, без благословения церкви, в этой жалкой гостинице, в чужой стране, словно ты какая-то… — Он осекся и покачал головой. — Это ни в какие ворота не лезет! Видимо, джентльменства во мне даже меньше, чем я полагал. Я не могу ждать более ни одного дня. Но, тем не менее, сделаю все, как полагается.

Он поднялся с постели и торопливо заправил рубашку в брюки.

Эмбер с изумлением наблюдала, как Эймиас нашел свой галстук, обмотал его вокруг шеи, затем, поморщившись при виде собственного отражения в зеркале, отшвырнул его в сторону и натянул на плечи сюртук.

— Куда ты собрался? — спросила она. — Что с тобой? Я сделала что-нибудь не так?

— Да, ты околдовала меня, — отозвался Эймиас. — И лишила выдержки. Жди здесь. Я скоро вернусь. Можешь тем временем причесаться и вообще привести себя в порядок, — добавил он с удрученным вздохом, такой очаровательной и желанной она выглядела. — Возможно, я вернусь не один.

Он бросил на нее последний, исполненный сожаления взгляд.

— Я постараюсь вернуться как можно скорее, — сказал он и поспешно вышел из комнаты, опасаясь, что передумает.

Глава 22

— Это невозможно, — печально сказал трактирщик, глядя на монеты, которые Эймиас положил на стол. — Се n'est pas possible, — повторил он по-французски.

— Почему? — требовательно спросил Эймиас.

— Parce que… потому что уже ночь, месье, и священники спят в своих постелях. — Он произносил слова медленно и раздельно, словно говорил с безумцем или пьяным, что при его ремесле случалось довольно часто. — И потому, что вы иностранец. Полагаю, вы даже не католик, месье? Не то чтобы это имело значение… Просто скоро полночь. Ни один порядочный священник не станет проводить церемонию в такое время.

Слово «порядочный» возымело действие. Эймиас задумчиво нахмурился, барабаня пальцами по монетам, которые только что бросил на стол, и обвел взглядом зал гостиницы. Посетителей было немного, да и те поспешно отвели глаза, не желая вмешиваться в чужие дела. Подобное сочетание любопытства, настороженности и безразличия было типичным для заведений такого сорта.

— Вряд ли они смогут вам помочь, — сказал трактирщик, ткнув пальцем в зрителей, старательно избегавших их взглядов. — В такое время здесь никого не бывает, кроме местных парней да моряков, застрявших в порту, и уж точно ни одного служителя Бога.

Эймиас склонил голову набок, устремив на него вопросительный взгляд.

— Здесь до берега рукой подать, — пояснил трактирщик. — Гавань у нас хоть и небольшая, но тихая и удобная, особенно для тех, кто не хочет мозолить глаза властям. Обычно здесь полно моряков, желающих промочить горло, прежде чем двинуться в обратный путь. Но в такую погоду, как сегодня, на причале один-два корабля, не больше.

Эймиас задумался, затем его глаза вспыхнули. — Ну конечно! — воскликнул он. — Как я сразу не додумался! Меrsi! — бодро произнес он, бросил на стол монету, вскочил на ноги и зашагал к выходу.

Эмбер оделась и причесалась, стянув волосы в узел. С каждой минутой ее волнение и страх нарастали, и к тому времени, когда раздался стук в дверь, она сидела как на иголках.

— Эмбер? — нетерпеливо позвал Эймиас. — Я привел к тебе посетителя. Можно войти?

Сердце Эмбер упало. Неужели он передумал? А может, его заставили? Единственный человек в этой стране, который хотел бы ее видеть, — это ее отец. У графа есть деньги и влияние, а Эймиас, судя по голосу, нервничает. Но едва ли она что-нибудь изменит, прячась за дверью.

— Входите, — сказала она, взяв себя в руки.

Дверь распахнулась. Рядом с Эймиасом стоял мужчина.

Эмбер попятилась, прижав руку к сердцу.

— Привет, Эмбер, — сказал Паско.

— Я ничего не понимаю, — выдохнула она, глядя на Эймиаса.

— Это судьба, — отозвался он с улыбкой.

— А ты думала, что он добирался сюда вплавь? — поинтересовался Паско не без иронии. — Он болтался в Сент-Эджите, ожидая известий от тебя. Их не было. Ты не отвечала на письма. Тремеллин занервничал и попросил меня выяснить, что происходит. Как будто я нуждался в его просьбах, — презрительно добавил он. — Это ближайшая гавань к поместью твоего папаши. Не совсем, конечно, но наш брат предпочитает обходить стороной более крупные порты, чтобы не нарываться на неприятности. Он, — Паско ткнул большим пальцем в Эймиаса, — увязался со мной. А его сумасшедший братец Даффид, который прибыл следом за ним, решил составить ему компанию. — Он скривился в ухмылке. — Думаю, отцы всех девиц в округе дорого бы заплатили, лишь бы избавиться от этого типа, так что пришлось взять и его тоже.

Эймиас рассмеялся.

— Словом, корабль дураков, — буркнул Паско, наградив его неодобрительным взглядом. — Хотя от дураков тоже бывает польза. Мы думали, что он хочет поговорить с тобой, поэтому отпустили его одного. А теперь Сент-Айвз заявляет, будто ему пришлось спасать тебя. Что все это значит? — обратился он к Эмбер. — Ты действительно хочешь выйти за него замуж? Или это очередное вранье?

Эмбер кивнула и перевела взгляд на Эймиаса.

— Ты не возражаешь, если я поговорю с Паско наедине? — спросила она.

Его улыбка увяла.

— Я подожду снаружи, — буркнул он и вышел из комнаты, притворив за собой дверь.

Паско молча ждал, расставив ноги и сунув руки в карманы темной куртки.

— Это правда, — сказала Эмбер. — Мой отец — граф, но ему наплевать на меня. Он разыскал меня с единственной целью — выдать замуж ради собственной выгоды. А когда я отказалась, он запер меня и собирался держать под замком вплоть до заключения брака. Слава Богу, появился Эймиас. Не знаю, как ему это удалось, но он вывел из строя всех охранников и выкрал меня из дома.

— Могу себе представить, — хмуро уронил Паско. — Я всегда подозревал, что у него темное прошлое.

— Но, надеюсь, светлое будущее. Во всяком случае, я за это молюсь. Потому что люблю его. И хочу выйти за него замуж.

— Видимо, так оно и есть, — кивнул Паско. — Иначе с чего бы тебе отвергать мое предложение?

— Я не говорила ему о твоем предложении, — сообщила Эмбер, опасаясь, что угрюмый вид Паско вызван досадой, что она предпочла ему Эймиаса.

— Конечно. По-твоему, я этого не понимаю? Ты порядочная девушка, иначе я не хотел бы жениться на тебе. Ну ладно. Надеюсь, ты понимаешь, что брак с преступником — не лучшая партия для девушки.

Эмбер изумленно уставилась на него, затем уперлась кулаками в бока.

— Паско, — сказала она с некоторой долей раздражения, — а как называется то, чем ты занимаешься, перевозя шелк и вино тайком от таможенников? Благотворительностью, направленной на поддержку французских сирот? Контрабанда — это преступление, и очень серьезное. Эймиас украл один жалкий фунт, будучи голодным мальчишкой, попал за это в Ньюгейт и был сослан в Австралию. А у тебя целые суда, которые ходят туда и обратно, груженные запрещенным товаром. Если сравнить возраст преступника и нанесенный ущерб… Подумай об этом, Паско.

Он улыбнулся.

— Тебя не проведешь, голубка. Вот что мне в тебе так нравилось с самого начала. Что ж, — вздохнул он, нахлобучив на голову шапку, — в море водится и другая рыбка, мне ли этого не знать. Ладно, я согласен.

— На что? — подозрительно спросила она.

— Поженить вас, конечно, — отозвался он.

Час был поздний, ночь темной, дождь лил не переставая. Жених нетвердо стоял на ногах, как и остальные участники церемонии. Никто, впрочем, не прикладывался к спиртному, кроме Паско, которому предстояло провести бракосочетание, и он нервничал, так как делал это впервые. Просто море штормило, и шхуну раскачивало на волнах.

В капитанской каюте, забитой контрабандным товаром, было слишком тесно, и все вышли на палубу.

— Ты уверен, что это нельзя опротестовать в суде? — в очередной раз спросил шафер, обращаясь к жениху.

— Нет, — признался Эймиас. — Но я слышал, что капитан имеет право поженить пару, находящуюся на борту корабля, как в нашем случае. По крайней мере, этого будет достаточно, чтобы остановить ее французского папашу, если он все-таки доберется до нее, прежде чем мы отплывем отсюда завтра утром. Остальное не важно. Ничто не мешает нам повторить свадебную церемонию, когда мы окажемся в Лондоне. Неужели ты думаешь, что граф позволит мне остаться в живых, если я обойдусь без его благословения?

Даффид ухмыльнулся.

— Вряд ли. Ты мудрый человек, Эймиас. И у тебя красивая невеста. Теперь я понимаю, почему тебя так тянуло в Корнуолл. А вот и она.

Они повернулись к невесте. Облаченная в непромокаемую накидку, одолженную у одного из матросов Паско, она нетвердо шагала по палубе, опираясь на руку Тоби. В мерцающем свете фонарей, которые держали в руках остальные члены команды, было видно, что на ее лице сияет улыбка. Подойдя к Эймиасу, она взяла его за руку, но тут же повисла на нем, когда шхуна в очередной раз зарылась носом в волну.

— Ладно, не будем тянуть, — сказал Паско. — Я не мастер произносить речи, но я капитан этой посудины и могу поженить вас, если вам не терпится. Есть возражения? — спросил он, окинув взглядом собравшихся.

Единственными звуками, раздавшимися в ответ, были свист ветра и плеск волн.

Паско кивнул, обрушив ручейки воды с полей шляпы на Библию, которую держал в руках.

— Так я и думал. Ладно, тогда начнем. Эймиас Сент-Айвз… это ваше настоящее имя? — поинтересовался он, взглянув на Эймиаса.

— Да, — гордо отозвался тот. — Подписано и заверено во всех судах. У меня есть земля, акции и недвижимость, зарегистрированные на имя Сент-Айвза. Мой друг граф позаботился о формальностях. Так что никто не сможет лишить меня всего этого.

— Понятно. Итак, Эймиас Сент-Айвз, — начал Паско, — берешь ли ты эту женщину, Эмбер, Женевьеву Трем… фу черт, Дюпре, в жены?

— Да, — ответил Эймиас.

— Эмбер Женевьева Дюпре, берешь л и ты его в мужья?

— Да, — отозвалась Эмбер.

— В таком случае как капитан этого судна объявляю вас мужем и женой, и пусть кто-нибудь посмеет возразить против этого, — объявил Паско. — Готово, — сказал он, обращаясь к Эймиасу. — Ну вот, все по закону. По-моему, теперь тебе полагается поцеловать ее.

Эймиас склонился к Эмбер, но в этот момент шхуна накренилась вправо, затем влево, и вся компания, включая новобрачных, вцепилась друг в друга, пытаясь удержаться на ногах.

И к шуму дождя и ветра присоединился дружный смех.

Выпив за здоровье новобрачных, Паско и команда вернулись на шхуну. Эмбер и Эймиас задержались в общем зале, чтобы выпить с Даффидом и двумя матросами, которые решили остаться в гостинице до утра на тот случай, если появятся подручные отца Эмбер. Они даже подняли тосты с двумя парнями, устроившимися на ночь в конюшне в качестве караульных. Эмбер пришлось пригубить несколько бокалов, и, хотя она скорее увлажняла губы, чем пила, этого было достаточно, чтобы настроить ее на беспечный лад. Однако, оказавшись в своей спальне, она осознала все значение событий этой ночи и замерла посреди комнаты, ошеломленная случившимся.

Пожелав Даффиду спокойной ночи, Эймиас направился в отведенную им комнату. Закрыв за собой дверь, он повесил плащ на крюк и повернулся к своей новобрачной, но улыбка увяла у него на губах. Эмбер, все еще одетая, стояла посреди комнаты, глядя на него со странным выражением.

— Что случилось? — спросил он, застыв на месте.

— Ничего, — отозвалась она. — И все.

Эймиас в два шага пересек комнату и заключил ее в объятия, уткнувшись носом в ее шею.

— От тебя пахнет ромом, — заметил он, улыбнувшись. — Ты пьяная? — поинтересовался он, слегка отстранившись, чтобы видеть ее лицо.

— Ничуть, — заявила Эмбер. — Я почти ничего не пила. А ты?

Эймиас покачал головой.

Эмбер протянула руку и коснулась его волос. — Ты такой красивый. — Она вздохнула. — Не могу поверить, что отныне я смогу смотреть на тебя каждый день и каждую ночь.

— Все-таки ты слишком много выпила, — усмехнулся Эймиас. — Я спущусь вниз и попробую раздобыть нам крепкого кофе, а не то варево, которое подают здесь постояльцам. Надеюсь, оно приведет тебя в чувство.

— Эймиас, — сказала Эмбер. — Я не пьяная. Я счастлива. Потрясена. И благодарна. Но я не пьяная.

Эймиас устремил на нее изучающий взгляд.

— Вообще-то глаза у тебя ясные. Может, чересчур блестят под влиянием рома, но ясные. — Склонившись, он запечатлел легкий поцелуй на ее правом веке, затем на левом. — И вроде не косят, — задумчиво произнес он. — Если бы ты была пьяная, они смотрели бы в разные стороны.

Эмбер улыбнулась, и он чмокнул ее в кончик носа.

— Вот только улыбаешься как дурочка. — Эймиас скорчил обеспокоенную мину. — Это меня тревожит, — произнес он и прижался губами к ее губам.

Они были теплыми и податливыми, а ее язык быстро осваивал науку любви, игриво отвечая на прикосновения его языка.

— Здесь чертовски жарко, — выдохнул Эймиас, оторвавшись, наконец, от ее губ. — Ты не хотела бы снять плащ, жена?

— Жена? — Глаза Эмбер расширились. — Жена, — повторила она и улыбнулась.

— Угу, — промычал он, пытаясь развязать завязки ее плаща. Эмбер сменила матросский плащ на собственный, но слишком туго затянула узел капюшона, чтобы его не сорвал ветер на пути в гостиницу.

— Позволь мне, — сказала Эмбер, отстранив его руки, и быстро развязала узел. Спустя мгновение она избавилась от плаща и бросилась в его объятия.

— Нет уж, позволь мне, — сказал Эймиас и, подхватив ее на руки, направился к постели.

Чуть погодя, когда он снял рубашку, а она забросила свое платье в угол, после сводящих с ума поцелуев, Эмбер вернулась к реальности.

— А как же, — выдохнула она, когда его губы возобновили путь, прерванный церемонией бракосочетания, — твой брат?

Эймиас помедлил.

— А что с ним? — озадаченно спросил он, плохо соображая от бурлившего в крови желания.

— Он же внизу, — сказала Эмбер. — Он же знает, да? Ну, чем мы здесь занимаемся?

— О! — Эймиас издал короткий смешок. — Не беспокойся. Он уверен, что мы занимаемся этим не в первый раз.

Эмбер опешила, не зная, сгорать ли ей от стыда или испытывать облегчение. Но их губы снова слились, и все сомнения исчезли.

. Эймиасу не приходилось иметь дело с невинными девушками, но он хорошо знал женщин, а эту женщину он любил, как ни одну другую. Поэтому он не спешил, взвешивая каждый шаг и отступая, когда ему казалось, что она встревожена. Он не мог допустить, чтобы этот первый опыт оставил у нее неприятные воспоминания.

Однако Эмбер, при всей ее неискушенности, чутко откликалась на каждую ласку.

— Тебе, наверное, неудобно в такой позе? — спросила она, заметив, что он лежит, повернув нижнюю часть своего тела в сторону.

— Я не хочу пугать тебя. Ты не привыкла к мужчинам… — Он осекся, не в состоянии найти слова, способные описать то, что он пытался скрыть от нее.

Эмбер на мгновение задумалась и, сообразив, что он имеет в виду, улыбнулась.

— Я не привыкла заниматься любовью. — Она скользнула рукой по его спине и почувствовала, как по его телу пробежала дрожь. — Но я выросла в деревне, населенной рыбаками и их женщинами. Я знаю, как устроены мужчины и что происходит, когда они занимаются любовью. Не беспокойся.

— Я слышал, что некоторые женщины боятся, — сказал Эймиас, помедлив в нерешительности. Ему не хотелось хвастаться своим мужским достоинством и тем более пугать ее. Но меньше всего ему хотелось вести разговоры.

— Я не боюсь, — заверила его Эмбер, улыбнувшись шире. Но ее улыбка тут же померкла от неожиданной мысли, обдавшей ее холодом. — Но если у тебя проблемы… Я хочу сказать, если ты… — Она замолкла, не зная, как закончить фразу. Рука Эймиаса была изувечена, он хромал, и она вдруг подумала, нет ли у него и других, более интимных увечий, о которых он стесняется рассказать.

Эймиас приподнялся на локтях и обхватил ее лицо ладонями.

— Любимая, — сказал он, — со мной все в порядке, не считая того, что я умираю от желания. Видишь?

Он слегка отстранился, позволив ей не только ощутить, но и увидеть степень его возбуждения. Пораженная, Эмбер резко втянула в грудь воздух. Она знала, как устроены мужские тела, но не представляла, что они могут настолько меняться. О чем она ему и сообщила.

Эймиас улыбнулся:

— Тогда, может, посмотрим, на что еще способно мое тело?

Осмелев, Эмбер занялась исследованиями этого феномена, завороженная его реакцией на ее прикосновения и в восторге от сознания, что она может дарить ему наслаждение. Она ахнула лишь однажды, обнаружив длинный узловатый шрам у него на бедре.

— Напоминание о прошлом, — хрипло произнес Эймиас. — Я вызвал недовольство охранника. Нога была сломана, но, слава Богу, срослась и причиняет беспокойство только в дождливую погоду. Ну и когда моя жена не уделяет мне должного внимания.

После этого Эмбер вздыхала и ахала только от наслаждения и восторга. Тело Эймиаса, закаленное жизненными тяготами, было крепким и мускулистым, но его прикосновения оставались неторопливыми и нежными благодаря выдержке, приобретенной за долгие годы. Эмбер никогда бы не догадалась, каких усилий ему стоило сдерживать себя, но, в конце концов, даже его железная воля дрогнула.

Скользнув рукой по внутренней стороне ее бедра, он проник в ее сокровенные глубины. Разгоряченная кожа Эмбер благоухала. Весь его мир сосредоточился на ее обнаженном теле, и Эймиас сожалел, что в неровном пламени очага не может видеть ее красоту и реакцию на его прикосновения. Но он чувствовал ее нетерпение и слышал ее участившееся дыхание. Вот почему его так поразило, когда Эмбер остановила его, перехватив его руку.

— Нет, — вдруг сказала она. — Пожалуйста. Эймиас отстранился. Их тела блестели от пота, они были близки к заключительному аккорду, и ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы остановиться. Он был так нежен и осторожен, что не сомневался в ее готовности и желании.

— В чем дело? — спросил он, лихорадочно размышляя, что же он сделал не так, что ей не понравилось и какое препятствие могло возникнуть в последний момент. — Эмбер, это естественно, что я касаюсь тебя там. Сейчас тебе станет приятно, а все остальное еще лучше. Вот у видишь.

— Эймиас, — мягко сказала она, — я знаю, но ты до сих пор не снял перчатку.

— Ах, это, — пробормотал он, ощутив острый приступ желания. — На мне только одна перчатка из тончайшей лайки.

— Ты всегда занимаешься любовью в перчатке? Он помедлил, колеблясь.

— Ты ведь занимался любовью раньше? — спросила Эмбер с лукавым видом.

— Конечно. Но я никогда не снимал ее.

— В таком случае сними ее, — сказала она, — чтобы я знала, что ты доверяешь мне больше, чем другим женщинам.

Эймиаса захлестнула волна любви.

— Я доверил тебе свое сердце, — прошептал он. Эмбер молча ждала.

— Но рука, — терпеливо произнес он, — выглядит безобразно.

— Я видела ее, — возразила она. — Все не так уж плохо.

— Тебе не понравится прикосновение моих изуродованных пальцев, поверь мне.

— Понравится.

— Но я никогда… ни одна женщина раньше не возражала… — Эймиас замолк, не желая говорить о других женщинах на своем брачном ложе.

— Возможно, — сказала Эмбер, — но они не были твоими женами. В отличие от меня. Я привыкну к твоей руке. И поскольку я намерена сделать нечто, чего никогда раньше не делала, не мог бы, и ты сделать что-то новенькое для меня?

— Конечно, — сказал он. — Все, что пожелаешь.

Он стянул с правой руки перчатку и поднял свою изувеченную руку.

Эмбер чувствовала, как его тело напряглось; затаив дыхание, он ждал ее реакции. Она сжала его руку в ладонях и поднесла к своим губам.

— Ты придаешь этому слишком большое значение. — Она коснулась губами его изуродованных пальцев. — Да, твоя кисть покалечена. Но она и вполовину не так ужасна, как тебе кажется.

— Еще бы, ведь это только половина кисти.

— Ты когда-нибудь бываешь серьезным?

— Иногда, — отозвался он, снова склонившись над ней. — Хочешь продемонстрирую?

— Да, — сказала она и вздрогнула, когда он коснулся ее в сокровенном месте.

Эймиас медлил, не уверенный, чем вызвана эта дрожь: новизной ощущений или отвращением. Он и сам дрожал. И, только убедившись, что она дрожит от наслаждения, он решился на то, чего жаждал всей душой и телом.

Когда он вошел в нее, Эмбер выдохнула:

— О да, Эймиас, любовь моя. — Она замолчала, поглощенная своими ощущениями, необычными и даже болезненными, и постепенно нарастающим наслаждением.

Эймиас замер, опираясь на локти. Ему пришлось призвать на помощь всю свою выдержку, чтобы дождаться, пока, она освоится с его вторжением. Мускулы на его плечах бугрились от напряжения. Ничто в жизни не давалось ему с таким трудом, но он готов был свернуть ради нее горы, и это было самое меньшее, что он мог сделать.

Эмбер была потрясена. Он полностью заполнил ее собой, жгучая боль стихла, и ее тело постепенно расслабилось. Когда он снова пришел в движение, она напряглась, но вскоре начала двигаться вместе с ним, испытывая отчаянную потребность в чем-то, чего она сама не понимала. Они двигались в едином ритме, сжимая друг друга в объятиях.

— Жена моя, — выдохнул он ей в ухо.

Эмбер была слишком захвачена эмоциями, слишком потрясена душевно и телесно, чтобы выразить свои чувства словами. И лишь крепче обнимала его.

Наконец, взмыв в последний раз на крыльях любви, они отдались друг другу, полностью и без остатка.

Ночь близилась к концу, а они все еще бодрствовали, лежа в объятиях друг друга. Усталые и насытившиеся, они не допускали и мысли о том, чтобы расстаться, пусть даже на время сна.

— Я никогда не пойму, почему ты выбрала меня, — промолвил Эймиас, теснее прижав ее к себе, — но, клянусь, ты никогда не пожалеешь об этом.

— Знаю. — Голова Эмбер покоилась у него на груди, рука лежала на его сердце. — Я выбрала тебя, потому что мне нравятся сломанные носы, — сказала она после некоторого раздумья. — И потому, что я не умею считать до десяти. — Эймиас рассмеялся, и она не только услышала, но и ощутила его рокочущий смех. — А если серьезно, — задумчиво произнесла она, — то, возможно, потому, что ты единственный человек, который видел во мне ровню, несмотря на то что я женщина.

Эймиас выгнул бровь. Эмбер не могла этого видеть, но восприняла его молчание как вопрос. В эти несколько часов интимной близости они обнаружили, что могут понимать друг друга без слов.

— Я хочу сказать, что ты признаешь за мной право иметь собственное мнение и готов уважать его, — продолжила она. — Паско, мой отец и все остальные видели во мне существо женского пола, которое должно служить их целям: готовить еду, убирать дом, рожать детей, доставлять удовольствие. Мой отец воспринимал меня как собственность, которую можно выгодно продать. Ты единственный, кто хотел меня ради меня самой. Как я могла не влюбиться в тебя?

— Вот тут ты ошибаешься, — возразил Эймиас. — Как только мы доберемся до дома, ты будешь скрести полы, доить коров и рожать тройняшек. А потом я попробую обменять тебя на какую-нибудь собственность.

Она рассмеялась.

— А Тремеллин? — спросил Эймиас.

Эмбер замерла. Она не рассказала ему о предложении Тремеллина и сомневалась, что когда-нибудь расскажет. Это изменило ее отношения с Тремеллином, но она не хотела омрачать дружеское расположение, которое Эймиас испытывал к ее опекуну, несмотря на последние события. Возможно, когда-нибудь она расскажет ему всю правду. А пока ей придется ограничиться полуправдой:

— Мистер Тремеллин заменил мне отца. Эймиас помолчал.

— Не знаю, отличаюсь ли я от других мужчин в том, что касается женщин, — проговорил он, наконец, нежно поглаживая ее волосы. — Но многие парни и в самом деле считают женщин слабыми и недалекими созданиями. Возможно, это придает им уверенности в себе. В сущности, они достойны сожаления. Им нечего предъявить, кроме собственного гонора. Что же касается богатых людей, то, признаться, я их не понимаю. Наверное, они так редко видят женщин, обучаясь в своих привилегированных школах, что перестают считать их людьми. Я не хотел бы, чтобы это случилось с моими сыновьями. — Его рука замерла. — А ты?

— Конечно, нет, — отозвалась она с улыбкой в голосе.

— Отлично, — сказал он. — Не представляю, как мне удалось выжить, но трудное детство научило меня нескольким вещам. Я рано узнал, что женщины могут работать так же тяжело, как мужчины, и что жизнь так же жестока и несправедлива к ним, как к мужчинам. Они способны на хитрость и коварство, так что вряд ли стоит безоглядно доверяться им. Но они могут быть добры и бескорыстны. Так что нет оснований ненавидеть и презирать весь женский род.

— В любом случае преступление уравнивает полы. Это начинаешь понимать, когда видишь мужчин и женщин, вздернутых за одинаковое преступление. Так что умный человек постепенно приходит к выводу, что люди — это люди и различие полов не имеет значения. Но только не в постели, — усмехнулся он и, склонив голову, прошептал ей на ухо: — Кстати, о постели… До рассвета еще целый час. Как насчет того, чтобы провести это время с пользой?

— О да, Эймиас, моя любовь, моя жизнь, — пылко откликнулась Эмбер, подставив губы для поцелуя.

Глава 23

Свадебная церемония отличалась изысканной простотой, а свадебный прием, состоявшийся осенним вечером, поражал роскошью и великолепием. Собственно, таковыми были все приемы, которые устраивались в огромном лондонском дворце графа Эгремонта, но этот был особенным, так как давался в честь человека, которого граф считал своим вторым сыном.

Повсюду были цветы, шампанское текло рекой, гости представляли собой сливки общества, хотя, по слухам, среди собравшихся было немало выходцев из низших сословий, что придавало событию терпкий привкус. Аристократы не возражали против общения с другими классами, если это не угрожало их безопасности. Слухи о похождениях графа, побывавшего в тюрьме и ссылке, только подогревали интерес светской публики и способствовали тому, что все приглашения были с восторгом приняты. Гости заранее предвкушали, как будут пережевывать этот свадебный ужин неделями.

Новобрачный, хоть и безумно привлекательный, имел разбойничий вид, что не преминули отметить почтенные матроны, прикрываясь веерами.

Невеста блистала красотой и, по слухам, была французской аристократкой. Ее французская родня отсутствовала, но, учитывая положение дел в мире, это никого не удивило. Зато в избытке были представлены друзья невесты из Корнуолла, включая почтенного джентльмена, являвшегося опекуном новобрачной, и ее сводной сестры, которая сияла от счастья, опираясь на руку своего жениха. Ходили разговоры о захватывающем приключении, связанном с побегом невесты из Франции, что было удивительно, поскольку военные действия между Англией и Францией наконец-то закончились. Впрочем, глядя на интригующих гостей, приглашенных на свадьбу, мало кто сомневался в достоверности этих слухов. Чего стоил хотя бы высокий брюнет с грубоватой внешностью морского волка, наблюдавший за происходящим с насмешливым прищуром человека, знающего себе цену? Поговаривали, что это капитан шхуны, доставившей влюбленных на родной берег.

Не меньшее любопытство вызывал шафер, смуглый и красивый, как цыганский барон, кем он, по слухам, и являлся. В роли второго шафера выступал сын графа. Он пользовался большим успехом в обществе, хоть и сторонился светских сборищ и, к большому огорчению светских мамаш, был счастливо женат.

Картину завершал хозяин дома, граф Эгремонт, богатый, красивый и образованный джентльмен, в котором самым волнующим образом сочетались утонченность прирожденного аристократа и темная аура бывшего каторжника.

В общем, это было незабываемое событие. Особенно для новобрачных. Хотя и с несколько неожиданным финалом.

— Эймиас… — задумчиво произнес седовласый гость, после того как поздравил улыбающуюся пару. — Известное имя, которое не часто встретишь в наше время, мистер Сент-Айвз.

— Известное? — Эймиас выгнул бровь.

— Ну, по крайней мере, для меня, — отозвался джентльмен извиняющимся тоном.

— Это профессор Роберт Холланд, — пояснил граф, — признанный авторитет в вопросах, касающихся старинной музыки.

— Очевидно, вы имеете в виду корнуоллскую песню, — сказал Эймиас. — Я слышал ее. И не раз.

— В исполнении трех голосов? — поинтересовался профессор.

— Трех голосов? — переспросил Эймиас.

— Ну да, — пояснил профессор. — Как ее написал Корниш[10].

При этих словах Эмбер, болтавшая с другими гостями, повернулась к профессору.

— Корниш? — удивленно спросила она.

— Да, — сказал профессор. — Сэр Уильям Корниш, музыкант при дворе его величества Генриха VII и, что любопытно, Генриха VIII тоже. Существует мнение, что он написал эту балладу для Генриха VII, однако никто из современных исследователей не знает, кого имел в виду автор, но я полагаю, что в тексте содержится намек на какой-то скандал, как это часто бывает.

— Выходит, это не корнуоллская народная песня? — растерянно спросил Эймиас.

— Нет, конечно, — сказал профессор. — У нее есть автор, сэр Уильям Корниш.

— Чтоб я пропал! — воскликнул Даффид, названый брат жениха, уставившись на Эймиаса.

У Эймиаса был такой вид, словно его огрели обухом по голове.

— Значит, мое имя… не имеет никакого отношения к Корнуоллу? И вся эта поездка, расспросы, поиски… — Он замолк, не в силах продолжить.

Новобрачная начала хихикать.

— О Боже. Хорошо хоть, что его звали не сэр Уильям Кентиш, — воскликнула она, глядя на своего мужа, — иначе мы никогда бы не встретились.

Глядя на молодую пару, заливающуюся смехом, профессор улыбнулся. Он не понимал, что их так развеселило, но, в конце концов, свадьба — радостное событие.

Особенно эта, к изумлению и восторгу новобрачных.

1

Штат Австралии.

2

Amber— янтарь (англ.).

3

Принц Уэльский, будущий король Англии ГеоргIV

4

Этовам,мадемуазель.Пришло сегодня утром (фр.).

5

Постойте!Не делайте этого! Ничего не получится, дверь заперта (фр.).

6

Как печально! Я так огорчена, мадам, но не могу ослушаться приказов. Ах вы, бедняжка (фр.).

7

Теперь я понимаю. Он такой красавчик, что я бы тоже попыталась выброситься из окна (фр.).

8

Хорошо.Принесите нам воды, полотенца и обед. А где спальня? (фр.)

9

Это она и есть. Другой нет… Честное слово! (фр.)

10

Cornish— корнуоллский (англ.).