Он просил за неё 18 тысяч, уверяя, что ей красная цена 25. Я сначала предложил шесть "кусков" наликом, потом поднял цену до восьми, заявив торговцу, что больше у меня нет. Глядя на мою одежонку, он, видимо, полагал, что у меня в кармане лежало никак не больше двух сотен. Наверное оттого, что на яхте было всего четыре спальных места на двух двухъярусных койках - причем только два места были вполне удобны - большим спросом она не пользовалась. После долгого обмена телеграммами с Нью-Йорком я наконец получил яхту за восемь тысяч.
      Я отогнал её в Сан-Хуан и на станции береговой охраны зарегистрировал как новую "Морскую принцессу". И на восьмой день я благополучно обогнул риф перед входом в нашу бухточку.
      Навстречу мне с берега плыла Роуз, за ней в весельном ялике спешили Ансель с женой. Я повел Роуз на экскурсию по яхте и заметил, что она просто обалдела. Возвращая ей 1675 долларов, я сказал смиренно - точно вернувшийся из магазина ребенок:
      - Это сдача.
      - Почему ты так задержался? - отозвалась она так же спокойно.
      - Надо было оформить бумажки в береговой охране в Сан-Хуане. Я зарегистрировал её на свою фамилию. Не возражаешь? - Я притянул Роуз к себе, с веселой усмешечкой бросив взгляд на содержимое её купальника. Видишь, я не удрал с твоими бабками - так что можешь задуть свечку на подоконнике.
      В её жарком поцелуе я ощутил перегар виски, но нам пришлось подняться из каюты на палубу, потому что Ансель и его жена уже забрались на борт.
      * * *
      Я сходил в Джорджтаун, поставив все имеющиеся паруса и наслаждаясь плаванием. Но после привычной застольной беседы с таможенным служащим я подумал - ну куда мне спешить. Естественно, я торопился вновь увидеться с Роуз, но я жутко вымотался после двадцатичасового бдения за штурвалом, а для наших с Роуз забав... ну, для этого требовалось хорошенько отдохнуть. Я встал на якорь в доке, попросил хорошего механика проверить, почему повышается температура масла, а сам завалился спать. Когда я не пьян, я могу проснуться в любое нужное время. В полдень я встал и обнаружил механика спящим в кокпите.
      Я растолкал его, а он сообщил:
      - Я как раз тебя дожидался. Я нашел неисправность. Проверил систему охлаждения, маслопровод, картер и...
      - Слушай, я же понимаю, что ты время зря не терял, - перебил я его. Так в чем там дело?
      Но я напрасно его торопил. Этот механик не любил торопиться. Он сунул в рот сигарету и не спеша закурил.
      - Все это уже порядком поистрепалось, плюс охладитель масла засорился - этим и объясняется перегрев твоего двигателя. Охладитель масла забит!
      - Ну и что - дело плохо?
      Он выпустил струйку дыма в небо.
      - Будет плохо. Ты можешь без проблем ходить с этим движком ещё несколько месяцев. Но его надо подлатать. Если хочешь, я могу заказать в Штатах новый охладитель и установить его. Либо же ты сумеешь достать его в Кингстоне, хотя я сомневаюсь, что у нас на островах найдутся запчасти к этому типу дизеля. Может быть, в Сан-Хуане. Я бы и сам тебе все сделал, но проще будет сгонять в Майами и там прикупить новый охладитель.
      Я расплатился с ним, поставил парус и пошел к нашей бухточке. Когда я встал на якорь, Роуз к моему удивлению не выплыла меня встречать, и меня тут же кольнула ужасная мысль, что я её больше не увижу никогда. Миссис Ансель вышла ко мне на ялике и сообщила, что Ансель в лавке . Ее интересовало, что я привез из Джорджтауна. Я передал ей медные чайники она о таких мечтала - и спросил, куда подевалась Роуз.
      - Ой, какие красивые чайнички! Вы только посмотрите! А Роуз... заболела.
      - Заболела? Что случилось?
      - Да ничего. Живот болит. - очень за вас беспокоилась. Шторм был и вы на целый день опоздали. Эта женщина такая нервная! Боже ты мой, я рада, когда она напивается пьяной! Клянусь, никогда ещё не видала женщины, которая бы так волновалась за своего мужчину. Она вас так любит, так любит. Счастливчик вы!
      - Да где она? - "Так любит" - это как когда я в шторм поплыл за деньгами, Роуз боялась потерять своего милого мальчика... Ей пришлось бы много чего потом объяснять - если бы она решила начать все сначала с новым кавалером.
      - Роуз там, где женщина и должна ждать своего мужчину - в кровати она. Я говорю ей - шторм не сильный. Дождь да молния, да ветер свистит. Мы и потеряли-то всего несколько банановых гроздьев.
      Я бросил швартовый в ялик и потащил миссис Смит к берегу. В нашей хижине было темно и прохладно и пахло знакомым запахом Роуз - это был божественный аромат. Когда я открыл дверь спальни, из - за моей спины ударил лучик солнечного света и точно маяком осветил спутанные волосы Роуз и её красивое лицо на подушке. Она заморгала и села.
      - Мики, ты?
      - Ага!
      Она как обычно спала нагая, и когда села в кровати, простыня упала и обнажила её соблазнительное тело. Я шагнул к ней - она метнулась ко мне с видимым облегчением на лице. Что выражала моя рожа в тот момент, не знаю. Может быть, удивление. Мне было наплевать на то, как она ко мне относилась. Много ли мужчин возвращаются домой и застают в постели полуобнаженную улыбающуюся кинозвезду? В призрачном сиянии, точно освещенная сценическими юпитерами, Роуз казалась особенно желанной.
      - Что с тобой случилось, Мики?
      - Мне пришлось переждать шторм. И потом я проспал, да ещё и в двигателе обнаружились неполадки. Надо ставить новый охладитель масла.
      - Я так беспокоилась...
      - Перестань, ты же знала, что я вернусь. Успокойся. - Я присел на край кровати, ощущая источаемое ею тепло. Я нагнулся и дотронулся до её локонов, рассыпавшихся по плечам.
      Роуз положила мне руку на голову и потрепала за волосы.
      - У меня был кошмарный сон про тебя - жуткий!
      - Но я же вернулся, со мной все в порядке, милая!
      Не сводя с меня пристального взгляда, она медленно кивнула. И тут вдруг случилось то, чего раньше с ней никогда не было - она разрыдалась! Я много раз видел, как Роуз плакала от ярости или отчаяния, но на сей раз это был нежный счастливый плач.
      - Не надо плакать, милая, - сказал я. И мы стали самозабвенно целоваться. А я подумал, какой же я все-таки везунчик - даже если бы вся эта история закончилась для меня электрическим стулом, я ни о чем не жалел.
      Потом, когда я уже устало провалился в блаженный сон, Роуз меня вдруг растолкала. Я вскочил.
      - Что такое?
      - Да ничего, - мягко ответила она и, легким толчком отбросив меня обратно на подушку, прижалась к моей груди. - Мики, можно я тебе кое-что скажу?
      - Конечно.
      Ее губы сложились в какие слова, но я ничего не услышал. Наконец она выпалила:
      - Знаешь, я кажется, в тебя влюбилась. Только не иронизируй - я серьезно.
      - А я и не иронизирую.
      - Кажется, я это вчера поняла. Я чуть с ума не сошла - так за тебя волновалась. Я боялась, что больше тебя не увижу, и вдруг поняла, что если так и случится, я просто свихнусь. А сейчас, Мики, мне... так было... хорошо. Впервые в жизни мне стало ясно, что мужчина и женщина могут значить друг для друга... Можешь считать, что я свихнулась, но это правда. Я ведь говорила, что у меня было много мужчин. Но я просто хочу сказать, что до вчерашней ночи - ты был для меня просто очередным мужиком. Может, чуть лучших других, но все же... А я ненавижу мужчин. Секс для меня всегда был только способом добиться от мужика того, что мне нужно. Так оно было всегда, Мики, а иначе... если бы все мои мужики что-то для меня значили, хоть вот столечко... я бы с ума сошла. Я это могу тебе сейчас сказать, потому что когда ты сюда вошел, я обрадовалась как девчонка. Мики, в жизни не испытывала ничего подобного!
      Она бросилась мне на шею и крепко обняла Я тоже обхватил её, не понимая, поверил ли я ей или нет. Мне всегда доставляло огромное удовольствие спать с Роуз. Но даже если это был просто пустой треп, меня это все равно не трогало - я был рад обладать Роуз на любых условиях. Я был бы даже рад просто смотреть на её фотографию на стене. Так уж я к ней относился.
      - Мики! Родной мой! Я так тебя люблю! Что б мне для тебя сделать? Ну хочешь, возьми все мои деньги, все до последнего доллара!
      - Меня вполне устраивает все как есть, - с опаской ответил я. Раньше она никогда не предлагала мне деньги.
      - Нет, Мики, ты не понимаешь. Я хочу сделать для тебя что-нибудь очень важное! Все что хочешь. Хочешь ребенка? Я рожу тебе малыша!
      - Нет, не хочу, - и я поцеловал её в щеку.
      - Но ты должен позволит мне что-то для тебя сделать. Я хочу быть с тобой такой же, каким ты был со мной.
      - Ладно, Роуз, есть одна вещь... - Мои пальцы щекотали её ухо.
      - Любимый! - Она стала покрывать мое лицо жаркими поцелуями.
      - Скажи мне: от кого ты скрываешься?
      Неприятное было ощущение - её тело вдруг подобралось, одеревенело, и она отпрянула от меня так, точно я был ядовитой змеей - и я сразу пожалел, что задал этот вопрос. Забившись в дальний угол кровати, она злобно прошипела:
      - Дурак, какого черта ты все испортил?
      - Я-то ничего не испортил. Но ведь ты мечтаешь, чтобы наш вымышленный мир стал реальностью. Послушай, Роуз, я хочу чтобы между нами все оставалось по-прежнему, но если ты хочешь, чтобы все это было не понарошку... давай-ка раскроем карты. Ты должна мне абсолютно доверять. Я должен знать, что ты наделала.
      - Что я наделала... Несчастный идиот, с чего ты решил, будто я что-то наделала? Я ничего не сделала!
      Она приготовилась выпрыгнуть из кровати, но я отшвырнул её обратно. Мы несколько секунд боролись, но тут я имел преимущество, и у неё не было ни единого шанса. Прижав её к кровати и упершись коленом ей в грудь, я сказал:
      - Я хочу все знать не из любопытства - просто это поможет мне защитить тебя. Ты видная девочка. Тебя на этих островах все запомнят. Так что рано или поздно нам придется сниматься отсюда. В Порт-о-Пренсе я случайно встретил старинного приятеля, И ещё не раз кого-то встречу. Я должен четко знать, что мне можно про тебя рассказывать, или мне вообще следует всех избегать. И еще...
      - Что ты ему про меня рассказал? - прошептала она со страхом.
      - Лапшу на уши навесил. О Хэле можешь не беспокоиться...
      - Да как ты можешь знать, о чем мне надо беспокоиться!
      - Вот именно! Я должен все знать, для твоего же блага.
      - Черт, да зачем тебе вообще было рассказывать ему про меня?
      - Потому что я не смог от него скрыться, и он заметил меня на яхте. Такие яхты, как наша, за версту видно - я наговорил ему кучу вздора насчет того, что я служу капитаном на яхте одного богача. Неужели ты не понимаешь, если уж мне придется лгать - а я не прочь соврать ради нас с тобой - то я по меньшей мере должен ясно представлять себе, о чем я лгу! И ещё одна штука. Мне тут у Анселя на острове очень нравится. И тебе нравится - хотя бы иногда. Но если бы я все про тебя знал... тогда, может быть, мы смогли бы найти себе местечко и получше. Может быть, мы даже смогли бы пожить какое-то время в большом городе...
      - Нет!
      - Но почему ты все решаешь за нас двоих? Если полиция тебя повяжет, то ведь и меня вместе с тобой загребут!
      - Я не совершила ничего противозаконного.
      - Тогда чего же ты так боишься? Почему мы в бегах? Роуз, при том, как я отношусь к тебе, я бы ни за что не... испортил наших отношений. Но мне надо знать.
      Роуз встала с кровати и прошлась по комнате. Потом подошла к кровати и уставилась на меня тяжелым взглядом - ну ни дать ни взять томная красотка с журнальной обложки. Она едва заметно дрожала.
      Наступило тягостное молчание. Закрыв глаза, я сказал как ни в чем не бывало:
      - Я все купил по списку. Вот отдохну немного и пойдем разгрузимся. Новые пластинки, которые ты просила, газеты, журналы. Я потратил 419 долларов 67 центов. Сдача у меня в бумажнике. Я тебе даже мороженого купил.
      Она размахнулась, чтобы ударить меня по щеке, но я поймал её ладонь.
      - Перестань вести себя так, точно ты мой наемный слуга! - крикнула Роуз.
      Я притянул её к себе.
      - А разве ты ко мне относишься не как к слуге?
      Она снова заплакала, прижимаясь ко мне всем своим горячим мягким соблазнительным телом, обнимала и шептала мое имя.
      - Мики, мне даже страшно говорить об этом!
      - Милая, тут только мы с тобой - и больше никого. Давай поговорим и вместе все обмозгуем. Я должен все знать - если ты хочешь, чтобы между нами все было так, как ... ты сказала.
      Роуз как-то вся обмякла, точно умерла. Потом я услышал, как она шумно набрала полные легкие воздуха, села рядом со мной и проговорила:
      - Ладно, все равно рано или поздно пришлось бы тебе все рассказать. Ты прав: мне надо полностью доверять тебе. Дай мне, пожалуйста, сигарету и я тебе расскажу... все, от начала и до конца.
      5.
      - В Филадельфии я оказалась совсем на мели. Без гроша в кармане и двести долгу. Наконец я нашла себе работенку стриптизерши в одном ночном клубе. Тот ещё клубешник! Занюханная забегаловка на пять или семь столиков, вечно поддатый пианист - поддатый или накуренный, он витал в заоблачных высях ещё до запуска первого русского спутника! Готовилась я к выступлениям в комнатке менеджера. В конце первой недели он рассчитался со мной просроченным чеком, и мы заключили уговор: я стриптизую только по выходным, а по рабочим дням стою за стойкой. Оплата наликом каждый вечер. С учетом чаевых я зашибала приличную сумму - около стольника в неделю. Я решила отсидеть в этом баре пару-тройку месяцев, пока не разделаюсь с долгами. А в клубе дела пошли в гору. Те, кто видели мой стрип-номер, стали приводить друзей. Мужики торчали просто от того, что я подаю им спиртное. Ну сам знаешь, как оно бывает в таких заведениях: мужики глазеют на красивую бабу, перешептываются, глазами таки и сверлят...
      Владелец бара просил меня надевать платье с глубоким вырезом и голыми плечами, чтобы клиенты могли заглядывать за вырез, когда я наклонялась над столиками и ставила выпивку. Но вот беда - бар находился прямо напротив входной двери, и недели не прошло как меня продуло на сквозняке. А пока я болела, моего хозяина лишили лицензии на кабаре. Словом, мне опять по новой пришлось искать себе работу. Да вот только я здорово сдала за время болезни, еле на ногах стояла, да ещё и переехала в клоповник. Меня пришел проведать Йозеф - ему одному, видать, было дело до моего здоровья. Он нанял врача и...
      - А кто такой Джозеф?
      - Не Джозеф, а Йозеф. Йозеф Фодор. Мужик один был такой, лет сорока пяти-пятидесяти...
      - Почему был?
      Роуз бросила на меня раздраженный взгляд.
      - Был и все. Здоровый был мужик, как шкаф. Тихоня с огроменной башкой и седыми патлами торчком. Один глаз у него был какой-то странный - потом я узнала, что этот глаз ему выбили, и он вставил стекляшку. Это был иностранец, который каждый вечер заявлялся в наш бар, попивал винцо и разглядывал завсегдатаев. Он курил как паровоз - одну за одной, вставлял сигареты в золотой мундштук. Носил он европейский костюм, пальто на поясе и тяжелые башмаки. Он, когда приходил, только кивал мне и в конце оставлял доллар на чай. Потому-то я так и удивилась, когда он пришел меня навестить. Но он вообще частенько удивлял меня. Однажды он сел за пианино и стал играть - прямо концерт отгрохал. А когда кто-то из наших пьянчуг заказал ему джазуху, он отмочил такую пьеску - закачаешься! Но потом сколько бы его ни просили, он больше не играл - ни разу.
      Он был обаятельный, вежливый - и с характером. Как-то один комик вылез на сцену и стал откалывать шуточки про иностранцев которые, мол, заграбастали все рабочие места. Сам знаешь, какой базар на эту тему может подняться в рюмочной. Началось-то со смешочков, а потом перешло в явные оскорбления, ну и Йозеф врезал ему так, что комик был в нокауте. Ну после такого-то станет кто-нибудь продолжать? А Йозеф не успокоился, схватил пустую бутылку с бара, разбил её и пырнул того парня осколком прямо в живот. Тут подваливает к Йозефу вышибала, а он бывший боксер, поздоровее тебя, да и повыше Йозефа на две головы. Дал он Йозефу в челюсть, а тот применил приемчик то ли дзюдо, то ли ещё чего, и отшвырнул вышибалу в другой конец зала. А после встал в центре - что-то бормочет себе под нос на своем языке, отбитое горлышко бутылки сжимает в кулаке и словно говорит: а ну, кто на меня! Тут легавый с "пушкой" появился. А Йозеф как ни в чем не бывало подошел к нему и стал тыкать в рожу своей бутылкой. А потом встал смирно и ждет с кривой улыбочкой на лице. Легавый орет ему: "руки вверх!" Йозеф не спеша поднял руки, даже отвесил легашу поклон, и дал себя обыскать. У него в кармане нашли пистолетик - маленький автоматический. Тут пришли ещё полицейские и его увели. А через час Йозеф уже сидел на своем обычном месте в баре и попивал винцо, точно ничего не случилось. Крутой был мужичок...
      - Так этот Йозеф твой муж?
      - Ну. Я же сказала - он был обаятельный мужчина. Представь: узнал, что я заболела и пришел проведать! И щедрый был - оплачивал мои счета. А когда я поправилась - к нему переехала, в дешевенький отель. А через неделю он просыпается утром и вдруг говорит, что уезжает в Чикаго. Не хочу ли я с ним? Я с трудом понимала его - он говорил с ужасным акцентом, но тут не раздумывая ответила: да! Выбора у меня не было. Потом он произнес целую речь о лицемерии моральных устоев в Америке. И под конец сказал, что если я хочу выйти за него замуж, он готов. А же говорю: странный был тип. Ну, а мне-то что терять - замуж так замуж. Хотя мне-то казалось, ему все по фигу и у него, наверное, жен этих было собак как нерезаных по всему миру.
      В Чикаго мы поселились в меблирашках, и тут я узнала ещё про одно достоинство Йозефа - он был классный плотник. Он сделал нам миленький столовый гарнитур - прямо как из магазина. А когда мы сидели и слушали радио - телика у нас никогда не было - он мог взять в руки чурбак и за вечер вырезать из него цепь или фигурку...
      - А чем он на жизнь зарабатывал? - вставил я.
      Роуз пожала плечами.
      - Он нигде не работал. Сидел дома и все почитывал иностранные газеты. Он читал на десяти языках, да вот с английским у него туго было. Меня он называл всякими ласковыми прозвищами - "милка", "liebling" (1). Уж не знаю, что это такое. Деньгами Йозеф не швырялся, но доллары у него водились. Никогда не видела, чтобы он ходил в банк или получал переводы. "Зелень" свою он носил в ремне. Не знаю, откуда он их брал.
      - А ты не спрашивала?
      - Спрашивала. Однажды, после нашей женитьбы, спросила. А он ответил на своем ломаном английском: "Милая парышня, я мноко-мноко рапотал ф сфой жизни. И тафно ушол на покой из этот пезумный мир!" Понятное дело, я интересовалась, чем он занимался и от чего ушел на покой. Так он знаешь что сделал - врезал мне пощечину. А когда меня мужик пальцем тронет - я зверею. Схватила я со стола ножницы - и на него! Он повалил меня на пол и вырвал ножницы. Помню, он стоял возле меня на коленях и улыбался такой странной улыбочкой - ну прямо как тогда в баре. А ножницы приставил мне к горлу. Я от страха язык проглотила. А он сказал: "Ты смелая, парышня. Не закричаль. Я ошень польно моку резать. Смотри, польше меня не зли! Я не злой тшеловек, если только меня не злить. Как и фсе ми". Больше я ему не задавала вопросов. А он меня больше не бил. И вот что самое поразительное: с тех пор он говорил со мной по-английски без акцента!
      Роуз сделала паузу, встала и закурила. Я наблюдал за ней в сумерках.
      - А почему ты с ним оставалась все это время?
      - Я прекрасно понимала, что я для Йозефа - просто аппетитная девка при нем. Но куда бы я пошла? В стрптиз-бар, где мужики пялились бы на мое голое тело? Это что, лучше? А если Йозеф временами и вел себя как ненормальный, все равно жить с ним было куда легче, чем искать работу. Да он был хороший мужик. - Роуз повернулась ко мне. - Тебе это не шокирует?
      - Нет. - И я подумал, не такая ли она "просто аппетитная девка", которую и мне приятно иметь при себе. И многие ли хмыри имели при себе такую аппетитную блондинку...
      - Неправда, Мики, шокирует. У тебя это на лице написано. Но я даже рада, что шокирует, потому что с прежней жизнью покончено. Впереди годы и годы, которые я готова посвятить тебе!
      - Ну ладно, шокирует, шокирует, - сказал я, потому что ей хотелось это услышать. - А теперь расскажи мне про Йозефа.
      Роуз присела на край кровати. На фоне дверного проема четко вырисовался её темный силуэт с сигаретой в руке.
      - Да нечего особенно рассказывать. Я плохо его знала. В кармане у него лежал пистолет, хотя он не был ни гангстер, ни уличный бандюга. Он много повидал на своем веку, через многое прошел... Все тело у него было в ужасных шрамах. На одном плече, помню, была татуировка - крошечная желто-голубая птичка. Симпатичная. Он рассказал мне, что сделал её в Индокитае. Чудная фигура у него была. Ноги и бедра так себе, но грудь и плечи - мощные, а ручищи побольше твоих. Спали мы в разных кроватях, потому что по ночам его часто мучили кошмары. Он шептал угрозы и проклятия, стонал, махал кулаками и просыпался в холодном поту. А проснувшись, мог заплакать, побежать проверить дверной замок, а иногда таблетки глотал. Я слушала, что он там бормотал, но ни слова не понимала - Йозеф бредил на каком-то иностранном языке. Он частенько повторял одно имя "Кислый-немец". Вилли Кислый. Я хорошо запомнила это имя, потому что когда он его выкрикивал, я почему-то думала о немецкой кислой капусте. И ещё он выкрикивал женское имя. Какое-то азиатское. Он обычно произносил её имя с придыханием - видно, та ещё была краля. Он говорил так: "Ми-Люси-аа!" Но я ни разу не спросила его об этих людях. Не хотела знать.
      Роуз затушила сигарету в пепельнице и вытянулась на кровати подле меня. Она молчала несколько минут, и я уж подумал, что она задремала. Роуз вдруг произнесла:
      - Хочу все начистоту. Йозеф мне не докучал. Я в основном была одна. Я готовила ему еду, спала с ним. И все. Все остальное время он читал свои газеты да посмеивался. Иногда он говорил вслух - но не по-английски. А однажды он прочитал что-то в газете и просто покатился со смеху. "Да они захомутали Листера, этого подонка! Ну теперь чертям в аду придется попотеть, поджаривая на сковородке его гнусную душонку!" Но в основном - я уже говорила - он возился со своими деревяшками. Вечерами он водил меня в кино, да только смеялся там, где не надо. Иногда мы ходили на концерты там тусовалась патлатая шантропа-джазушники. Если мне нужны были деньги или я скучала, он выдавал мне десятку-двадцатку или больше, если я просила, приговаривая: "Милая барышня, ты что-то не в себе. Пойди купи себе что-нибудь".
      Мы частенько ходили по барам, но он ничего не пил кроме вина. Пьяным я его никогда не видела. Друзей у него не было - да и у меня тоже - но в барах он легко заговаривал с незнакомыми. Он любил поболтать о современной музыке. Однажды он разговорился с одним бывшим армейским офицером и они всю ночь проговорили. Кажется, по-французски. Обсуждали наверное, войну - все рисовали схемы на салфетке. Когда Йозеф был в настроении, он классно готовил. Особенно летом. Как же он любил солнце! Все лето мы торчали на пляже, даже палатку ставили на ночь. Плавать он не умел, рыбачить не любил, но обожал солнце. Летом его не мучили ночные кошмары. Вот тогда-то в нем и просыпался повар, и он такие пек печенья - пальчики оближешь!
      В январе мы переехали в Нью-Йорк - сама не знаю, зачем. Похоже, ему просто не сиделось на месте и тянуло в большие города, где он мог покупать эти свои иностранные газеты. Мы сняли меблированную квартиру - он никогда не тратился на одежду или приличный отель. В Нью-Йорке у него возникла странная привычка: он стал бормотать себе под нос. Однажды он оторвался от своей газеты и пробурчал: "Да, милка, мир болен. Покоя нигде нет. Этот Сакьет меня очень печалит". Я брякнула: "Ну так попроси своего Сака-Ета оставить тебя в покое". Йозеф грустно посмотрел на меня и сказал, что я тоже больна. Тогда-то он и начал что-то писать каждую ночь, изучая карты в атласе мира. Мне он говорил, что пишет письма. Я уж подумала, что своей азиатской крале. Он мог просиживать за своими каракулями всю ночь, подолгу уставясь взглядом в стену, а потом писал-писал как заведенный. На меня он не обращал никакого внимания - сижу я в комнате или нет, ему было наплевать. Однажды я случайно встретила знакомого антрепренера - он предложил мне место певицы в баре на Манхаттене. Я согласилась - чтобы хоть чем-то заняться.
      Йозеф не возражал. Он обычно заявлялся к мне в бар часа в два ночи, выпивал свое вино и забирал меня домой. Это было совсем захудалое местечко = даже без вывески и без афиш перед входом. Разрешения на работу в Нью-Йорке у меня не было, но хозяин бара смотрел на это сквозь пальцы. На сцене нас было двое: я пела, а один паренек играл на органе. Йозеф даже подкинул мне деньжат на пару концертных платьев. И никогда не требовал с меня заработанное. Так продолжалось несколько месяцев. Он все строчил свои письма или пропадал в библиотеке.
      Наверное, это случилось в мае - помню, стало уже тепло. Прихожу и вижу: у нас лысый коротышка с мерзкой физиономией - правую ноздрю ему кто-то, видно, откусил и не вернул. Сидят они с Йозефом, чаевничают. Я сразу поняла: это и есть Вилли Кислый. И ещё я поняла: Йозеф был очень недоволен тем, что я пришла так рано. Кислый был форменный извращенец, он все поглядывал на меня да отпускал какие-то скабрезные шуточки. Хотя я не понимала их язык, мне не долго ломать голову не пришлось, что он там такое про меня говорил. Он быстро ушел. А Йозеф с того дня стал сам не свой. Он опять ходил с пистолетом, а в рукаве прятал страшный нож. Я не спрашивала, что случилось, но он сам мне сказал:
      - Liebling, скоро у меня будет много денег. Мы уедем далеко-далеко. Тебе не о чем беспокоиться.
      В тот день после моего ночного выступления я вернулась к себе. Йозеф уже сидел в моей гримерной - это был угол грязной кухни, отделенный от пьянчуги-повара занавеской. Йозеф был весел, но когда обнял меня, я почувствовала в рукаве нож. Он ушел на кухню и, пока я переодевалась, болтал о чем-то с поваром - кажется, по-итальянски. Домой мы поехали на такси - обычно мы шли пешком - и спросил, какие у меня планы на завтра. Я сказала, что хочу сделать укладку; - Роуз замолчала. - Я так подробно рассказываю потому, что все детали теперь очень важны.
      - Давай-давай, - буркнул я, а сам думал, много ли в её рассказе правды.
      - Йозеф спросил, когда я должна быть в салоне. Я назвала час. Понимаешь, даже тогда, похоже, ему хотелось быть уверенным, что я не буду ему мешать. А утром...
      - Мешать в чем?
      - Сейчас дойду и до этого. Слушай. На следующее утро он рано встал. Все было как обычно, да только я смотрю: он собрал свои плотницкие принадлежности. Он ими очень дорожил. Йозеф попросил меня в одиннадцать уйти из квартиры и дожидаться его в салоне. Сколько бы времени ни прошло, я должна была сидеть там и ждать. Вопросов я не задавала. Час походила по магазинам, перекусила. В салон я пришла в полдень и села читать журналы. В два я освободилась и села в зале. Мне стало скучно. Все журналы я прочитала. В полчетвертого я позвонила нашему домоуправу. У него на первом этаже было служебное помещение. Я попросила его проверить, дома ли Йозеф, а он в свою очередь спросил, где я нахожусь. Я сказала, не понимая всю странность его вопроса. Он попросил не вешать трубку, а сам пошел к нам наверх. Я так просидела с телефонной трубкой несколько минут и вдруг услышала на улице вой полицейской сирены. Машина притормозила прямо у салона. Вошли двое легавых - один из них направился ко мне. Меня отвезли в участок. Там я узнала, что Йозефа закололи ножом. Я...
      - Убийство повесили на тебя? - перебил я Роуз. Мне всегда казалось, что она скрывается от полиции и что на ней висит убийство.
      - Нет! Почему ты меня вечно в чем-то обвиняешь?
      - Я просто подумал... Это вполне логично.
      - Полиция точно знала время смерти Йозефа - в двадцать две минуты второго. Домоуправ видел, как около часа дня к нам в квартиру поднялся коротышка с изуродованным носом - он как раз драил дверь парадного. Потом в двадцать минут второго - домоуправ болтал с почтальоном - они услышали из нашей квартиры крики, а через две минуты Йозеф распахнул дверь и скатился с лестницы. Он истекал кровью и умер у них на руках. Через несколько секунд прибыла полиция, но убийца сбежал по пожарной лестнице. Естественно, перво-наперво, они взяли меня. Но я могла доказать, что между половиной первого и половиной четвертого находилась в салоне - меня там видели человек десять!
      Я сел.
      - Ну тогда ты чиста как стеклышко! От кого же ты удираешь?
      - А я и говорила, что ничего такого не совершила, - холодно заметила Роуз. - Но все равно я в бегах. От законников. Законники хотят меня убить!
      - Как это прикажешь понимать?
      - А так и понимай. Уж не знаю почему, но они несколько раз пытались меня убить. Ребята с полицейскими жетонами.
      - Но ты же сказала: они проверяли твое алиби и поняли, что ты не могла его убить?
      - Да они охотятся за мной вовсе не из-за убийства Йозефа! Я сама не знаю, почему! Ты спросил, от кого я прячусь. Так дай закончить. Легавые меня не трогали - поначалу. Они не только знали, что у меня алиби, они знали, что убийца - мужчина, лысый коротышка с изуродованным носом. Домоуправ не видел, как он выходил из квартиры. Полицейские спрашивали меня о моих любовниках, думали, может, это убийство на почве ревности. Я рассказала им, как познакомилась с Йозефом, как мы поженились. Все рассказала. Это заняло два часа. И когда мне уже казалось, что они готовы от меня отстать, они начали о чем-то перешептываться, точно возникли какие-то новые факты. Меня оставили в крохотной каморке. Наедине со стулом. Потом пришли какие-то новые люди - помоложе и получше одетые, чем полицейские. Они сказали, что из Вашингтона. И...
      - Из Вашингтона? Это были ФБР-овцы?
      Роуз покачала головой.
      - Не знаю. Знаю только, что из Вашингтона. Они ни слова не сказали про убийство, только спрашивали, где мы жили, с кем общался Йозеф, выясняли даже, в какие рестораны мы ходили и чем весь день занимались. Я им все рассказала - то же, что и тебе сейчас. Когда же я упомянула о его письмах, они заинтересовались и стали спрашивать, о чем были эти письма и где они хранятся. И были ли у него деньги. А я им прямо сказала, что я не знаю, что он читал, писал и говорил, потому как все это было на иностранном языке Я им даже старалась помочь, рассказала им про Кислого-немца, про азиатку, чье имя он выкрикивал во сне. А ребята все наседали на меня. Я перепугалась. У меня разболелась голова. Я поняла, что им кажется, будто я что-то от них утаиваю. Но ведь я им все. что знала, рассказала - или почти все.