Я вообще-то люблю бороздить морские просторы, потому-то я и с удовольствием отправлялся в море, чтобы немного отдохнуть от нашего крохотного островка. Но всякий раз я покидал Большой Кайман с неспокойной душой. Роуз никогда не составляла мне компанию и я всегда был нимало удивлен, когда по возвращении обнаруживал её дома. Потому что в глубине души был уверен, что в мое отсутствие она исчезнет точно таким же таинственным образом, как и появилась. По-моему, поначалу она и ко мне относилась с тем же затаенным опасением, что я могу слинять с её деньгами, выданными мне на закупки. Какое-то время деньги оставались непреодолимым препятствием в наших отношениях. Более того, только после одного страшного урагана наши с Роуз отношения - в том числе и финансовые - наконец прояснились. Но ведь пускаясь в путешествие, я оставлял Роуз одну с деньгами и все боялся, что её могут обокрасть или убить - если кто-то прознает про её сокровище в чемодане.
      Теперь же, стоя за штурвалом и махая проплывающим мимо яхтам и рыбачьим лодчонкам, я держал курс на Ямайку и размышлял о Хэле. Я ему солгал. Хотя моя последняя реплика была истинной правдой - я ни разу не спросил Роуз, от кого она спасается - правда, мне страшно хотелось это знать. Не потому что мне было любопытно узнать, что же она такое натворила. Роуз мне очень нравилась, а мужчине всегда хочется изучить прошлое возлюбленной так же хорошо, как и её тело. Мало-помалу она порассказала мне много чего интересного о себе, о своем детстве... но вот как только дело доходило до причин её появления на жалком островочке близ Южной Флориды, Роуз вешала на свой ротик большой замок.
      Ни разу в жизни мне не доводилось встречать столь напуганную женщину или мужчину. Кто-то - он, он, они? - и впрямь нагнали на Роуз страху. И это был не тот страх, который со временем выветривается из души. Ну скажем, когда я предлагал ей отправиться вместе со мной на Гаити или на Кубу, поглазеть на шумный город, на огни реклам - в её глазах всегда возникал этот неодолимый страх оказаться среди толп американцев - или вообще туристов откуда бы то ни было. А на "нашем" острове, рядом с Анселем и его семьей, с другими островитянами она чувствовала себя в полной безопасности. Но стоило Роуз увидеть чужака, особенно американца, как ею овладевал животный страх.
      Все это было удивительно, потому что Роуз очень похожа на меня. Она человек с уживчивым спокойным характером, которого мало что может вывести из душевного равновесия. Ее страхи меня не беспокоили - они меня немного раздражали. И мне уже начинала наскучивать наша совместная жизнь. Денег у нас было вдосталь, Роуз была очень красивая женщина и иногда я даже начинал
      мечтать о том, как бы мы могли пожить - хотя бы ненадолго - в Майами или в Нью-Йорке. В жизни мне никогда не доводилось сорить деньгами, но теперь эти зеленые пачки в её чемодане вызвали у меня в душе нездоровый зуд...
      Но я решил сдерживать свои страсти до тех пор, пока не выяснится, что за опасность подстерегала Роуз. Потому что, понятное дело, мне не хотелось подвергать её жизнь риску. А этого она как раз и не могла понять - ведь узнай я, что с ней приключилось, возможно, мне удалось бы стать для неё более надежным телохранителем. Ну вот, к примеру, не бахвалиться перед Хэлом, а вовремя заткнуться. Хорошо хоть Хэл - парень свой, не болтун. И все же не будучи посвящен в тайну Роуз, я вполне мог сболтнуть лишнее, сам того не замечая. Ведь невозможно же постоянно играть вслепую...
      Но после одной или двух невинных попыток я перестал донимать Роуз расспросами. Ведь даже простой вопрос мог привести её в ярость. Это просто не укладывалось у меня в голове - ведь даже если предположить, что Роуз кого-то убила, вне пределов Соединенных Штатов ей нечего было бояться...
      Однажды в Тринидаде я познакомился с отставным военным из Чикаго. Ему было лет сорок пять и он оказался весьма не глуп. Нас сблизила любовь к подводному плаванию. Раз в месяц ему присылали из Чикаго газеты, и у него в бунгало скопилась годовая подшивка. Любое убийство в большом городе газетчики обычно мусолят два-три дня. И сославшись на то, что мне якобы нужно найти результаты одного заезда на бегах, я несколько часов кряду просидел у своего коллеги по плаванию за старыми газетами. Но заработал себе лишь резь в глазах.
      Впрочем, не мытьем так катаньем я много чего выудил из Роуз. Иногда я даже задавал ей вопросы напрямик. Когда мы отплыли из Ки-Уэста на Кубу, я спросил у нее:
      - Как тебя зовут?
      - Я же сказала. Нэнси и...
      - Милая, помнишь, я тебе говорил про разрушителей мечты? Нас могут остановить таможенники или береговая охрана - на Кубе или где угодно. У меня все чисто, документы в порядке, и мне хочется, чтобы все так и оставалось.
      - А ты не можешь вписать меня как свою жену?
      - Конечно, но я же должен знать настоящее имя своей любимой.
      - Роуз-Мари Браун.
      - Браун, говоришь. Перестань, документы на яхте - единственное, что может...
      - Но это правда! Есть люди с фамилией Смит, Джонс и Браун.
      - Ну ладно. Теперь ты миссис Мики Уэйлен. Сегодня утром мы поженились в Ки-Уэсте, но оставили свидетельство о браке и прочие бумаги "дома". Я наполовину грек, наполовину португалец. А мой дедушка родом с островов Зеленого Мыса.
      - Уэйлен не греческая фамилия.
      - Как-то я спросил об этом своего папашу. Он ответил, что его отец был моряком и его прозвали Уэйлен, потому что он часто уходил в долгие плавания на китобойце (1). Как бы там ни было, это моя подлинная фамилия. Мой отец родился и умер в США под этой фамилией. Он был рыбаком.
      - Мой папа тоже умер. Он был трамвайным кондуктором. Помню, в детстве, ещё совсем ребенком, я часто ездила с ним в вагоне. Так здорово было!
      До Гаваны мы плыли почти в нескончаемой болтанке, и она большую часть пути провела в каюте, мучаясь морской болезнью. Я пытался втолковать ей, что лучше бы она легла у меня в кокпите, но она упрямо не вставала с моей койки.
      Прибыв в Гавану, я спустился к ней и сказал:
      - Таможня наверняка нас навестит. Открой чемодан и брось какую-нибудь одежду на пачки денег. Наведи там легкий беспорядок и не закрывай.
      - У меня нет никакой одежды кроме той, что на мне, - простонала она. Мы не можем спрятать чемодан в трюме?
      - Если они начнут обыск, то первым делом полезут в трюм или в машину. Посмотри под койкой в сундуке - там ты найдешь мои старые рубашки и штаны. Набей ими чемодан.
      Она опять застонала, прикрыв рот ладонью.
      - Ладно, я сам, - вздохнул я, бросив взгляд на берег.
      Но Роуз, шатаясь, поднялась с койки. и отрицательно помотала головой.
      - Ну ладно, сама так сама, - согласился я. - И только не надо так смотреть на меня - никто твои деньги не найдет.
      Мы вошли в гаванский порт без всяких проблем Смеркалось, и вода была как стекло. Роуз вышла на палубу. Ей полегчало, и она проголодалась.
      - Ну давай помоемся и пойдем на экскурсию по городу, - предложил я.
      - Ты иди. Я останусь.
      - Слушай, перестань трястись за свои бабки. Я уберу их в безопасное место и найму мальчишку присмотреть за яхтой. Мальчишка мой старый знакомый.. Да и кому придет в голову обчистить эту посудину.
      Она упрямо помотала головой, глядя на яркие огни набережной за доком. В глазах у неё стоял страх.
      - У меня платье грязное и мятое, - глухо произнесла она.
      - Роуз, послушай, но ведь и я не в смокинге!
      - В Гаване слишком много американцев!
      Я пожал плечами.
      - Ну ладно. Нам надо купить еды...
      Она резко отвернулась и спустилась в каюту. Я никак не мог понять, с чего это она так закипела. Роуз вернулась. и протянула мне пачку бумажек.
      - Вот двести долларов, купи все что надо. Я подожду тебя здесь.
      Я сошел на берег и быстро обошел ближайшие магазины, уверенный, что когда вернусь, Роуз уже на яхте не будет. Но вернувшись, я обнаружил на палубе её сохнущее нижнее белье, чулки, платье. От этого зрелища у меня на сердце потеплело. Роуз высунулась из каюты - на ней был мой свитер, натянутый поверх купальника. Она была рослая и крупная, и мой свитер оказался ей не слишком велик.
      Мы поели приготовленный мной ужин, потом сели на палубе и закурили. Глядя на городские огоньки, я заметил:
      - Завтра вечером нам непременно надо сойти на берег. В Гаване кипит ночная жизнь. Кастро открыл все шлюзы.
      Роуз швырнула окурок за борт, проводив его взглядом, и ушла в каюту. При тусклом свете одинокой лампочки я увидел, как она сняла свитер и выскользнула из купальника. Она стояла у трапика, слегка поеживаясь, тело у неё было красным от солнца, с белыми участками незагорелой кожи. Она была прекрасна, как воплощение эротических фантазий мужчины.
      - А мы не можем сами устроить себе ночную жизнь, Мики? - спросила она.
      Бросившись в каюту, я постарался ничем не выдать своего сладкого возбуждения.
      Мы отплыли из Гаваны ближе к полудню и несколько недель ходили вокруг Кубы. Если в каком-то городке нам на глаза попадался хоть один американский турист, мы тут же снимались с якоря. В Матансе Роуз купила себе белье, джинсы, пару простых платьев. Потом мы стояли в Кабанис-Бей, Баракоа, миновали американскую военно-морскую базу в Гуантанамо, и направились прямехонько в Мансаниль и Сьенфуэгос. Разумеется, крупная женщина - да к тому же ещё роскошная платиновая блондинка - Роуз выделялась на улице любого из этих городков как новенький "роллс-ройс". Но когда я намекнул ей об этом, она и бровью не повела. Через несколько недель я понял, что волосы у неё крашеные, а от природы грязно-каштановые, которые на солнцепеке скоро тоже выбелились и стали песочными.
      В крошечном порту Банес мы нашли замечательного мебельщика. Он пришел на яхту и за пятьдесят "зеленых" приделал второе дно к шкафу, на котором стояла моя старенькая спиртовая печка. Он же навесил на шкаф замок с цифровым кодом. Роуз сложила туда деньги и, предав свой чемодан огню, похоже, немного успокоилась. Мне быстро удалось вычислить код. Однажды утром, когда она отправилась на берег за черепашьими яйцами, я сосчитал бабки. Оказалось 63 500 долларов - ещё там была стопка листков, исписанных аккуратным почерком на иностранном языке.. Я решил, что записи сделаны по-голландски или по-шведски. Ни слова разобрать я не смог. Деньги и эти записи были завернуты в клеенку .
      Если не считать этого случая, я ни разу не дотронулся до её денег без спроса. Да мне и не надо было. Поначалу при виде такой кучи денег я не на шутку сдрейфил - если они были краденые, то Куба - самое неподходящее место для их всплытия: на Кубе повидали немало "грязных" денег. Но деньги вроде бы были нормальные. Хотя я частенько задумывался о том, что сказать полиции, если она в один прекрасный день к нам нагрянет. Впрочем, я не шибко убивался по этому поводу: я просыпался по утрам от солнечного света, залившего нашу каюту через иллюминатор, и глядел на спящую в моих объятьях Роуз - в эти минуты меня больше ничего не интересовало.
      И Роуз вроде бы ни о чем не беспокоилась. Если мы не заходили в большой город или не встречали американце (женщин-туристок она почему-то так не боялась), она не подавала признаков тревоги. Разумеется, жизнь на старушке - "Морской принцессе" нельзя было назвать роскошной. Каюта была тесная и служила одновременно спальней, гостиной и холлом. А в дождь мы сидели там точно в протекающей палатке. В такие дни я видел, как Роуз, не выдержав, горько плакала в рукав.
      Но все наши бытовые тяготы скрашивались погожими днями. Тогда мы просыпались поздно, возились в койке, наслаждались друг другом и иногда валялись весь день. Мы оба ужасно любили поспать. Нам также нравились скабрезные шуточки и анекдотцы и иногда мы могли весь день хохотать над очередным анекдотом точно подростки. Или мы вставали на рассвете и шли рыбачить, а когда нам удалось раздобыть ласты и маски, занимались подводной охотой и до полного изнеможения били рыбу самодельными острогами. Мы бросали якорь где-нибудь у совершенно безлюдного пляжа - бесконечные мили белого песка были целиком в нашем распоряжении. Мы плавали и занимались любовью., Мы отлично ладили, во всем, кажется, находя взаимопонимание (за исключением тайны её бегства), и буквально прикипели друг к другу. Это было похоже на огромную картинку-загадку, которая постепенно складывается из множества кусочков - так и я по кусочку складывал большую и ясную картину с изображением Роуз.
      Как-то мы отдыхали на пляже недалеко от Камечуэлы и жарили только что выловленных морских окуней. Мне удалось расколоть несколько кокосов, не обломав ногтей, а Роуз сидела у костра и расчесывала длинные мокрые волосы. И вдруг она запела.
      Я узнал один из старых шлягеров - "Меланхолическая малышка". На секунду эта мизансцена - бесконечный пляж, солнце, костер и поющая девушка - превратились в кинокадр. Одна только деталь была лишней - интересно, что в этом кадре делал я? Голос у неё был очень приятный.
      - Милая, я и не знал, что ты так здорово поешь.
      - Ну, на свадьбе у тети Джули я бы не стала петь.
      - На чьей свадьбе?
      - Это в любимое выражение моего папы, - улыбнулась она. - Оно означает: для души. Правда, я выступала с небольшими оркестриками, была солисткой в так называемых ночных клубах, и однажды даже снялась в кино с музыкальным номером.
      - Э, да ты и в кино снималась! - воскликнул я и подумал, что она, скорее всего, участвовала в массовке.
      Роуз рассмеялась.
      - Только не смотри на меня с таким благоговением! Ты, я вижу, кинолюб. Да, я снялась в нескольких картинах. Крошечные рольки, почти немые и как правило все они оставались на полу монтажной.
      - Спой еще. У тебя это так здорово получается.
      Она опять рассмеялась.
      - А тебе бы показалось, что у меня здорово получается, если бы я была невзрачной девчонкой без этих потрясных сисек?
      - Это ещё что за шутки?
      - Не обижайся. Это не шутка. - Она скользнула ко мне. - Я хочу тебе кое-что сказать, Мики. Ты помнишь, как мы познакомились и как у нас все началось? Ведь из этого ничего хорошего выйти не могло. Но вышло. То есть, я ведь сначала прекрасно понимала, что ты мной увлечешься - на время. Но у нас с тобой получилось нечто большее. Честно, ты мне очень нравишься. Я уже давно мужчине таких слов не говорила - очень давно. Если вообще говорила когда-нибудь...
      Я поцеловал её - грубовато, страстно, радуясь, что она не робкая девица. И ощущая её теплые полные груди у своей волосатой груди, я знал, что она права.
      - Роуз, милая, конечно, я запал на тебя - ты же такая красотка! Часто ли такому тюфяку, как я, подваливает счастье держать в своих лапах такое чудо? Но...
      - Ты не тюфяк, Мики, уж поверь мне, Мики, я эксперт по тюфякам...
      - Это ещё не все. Ты мне тоже очень нравишься. Правда!
      - Ты красивый, Мики - это любой стало бы ясно, когда бы она тебя получше узнала. Не смейся, я это серьезно. Ты такой уютный, такой сильный, такой хороший. Ты не пустышка и не притворяла - это высший комплимент, который я могу сказать мужчине. Ну вот хотя бы как ты сказал, что я тебе нравлюсь. И не пытайся мне вешать лапшу на уши про "любовь"!
      - Может, я тебя и люблю. Я и сам не знаю, что такое любовь.
      - Это все брехня, это нож в спину, - Роуз вырвалась из моих рук и выскочила на ноги. Она прошлась по песку и вдруг сделала "колесо".
      Я не понял, хотела ли она таким образом сменить тему разговора. Я только рот раскрыл. Роуз жестом попросила дать ей сигарету. Сев рядом со мной, она выпустила в меня струйку дыма и сказала:
      - Рыбу надо время о времени переворачивать - а то сгорит!. И нечего пялиться на меня! Я же была танцовщицей в кабаре, а для этого мне пришлось учиться фигурному катанию, танцам, гимнастике и куче прочих премудростей. Я и стриптизеркой была - и не только в бурлеске. Ну и, конечно, актрисой. Я ведь когда-то была ужасно тщеславной, пока не узнала что почем в этой жизни. Тщеславие - это болезнь
      - Я тоже переболел этой болезнью.
      - Если Бог одарил тебя талантом, то капелька тщеславия тебе не помешает. Беда в том, что я была пышнотелая и бесталанная.
      - Но с твоей-то внешностью...
      - Господи, внешность! Знаешь, Мики, я очень часто мечтала родиться плоской как доска! Ну да, у меня и тут всего много и тут все хорошо, и талия что надо! Я рассматривала себя в зеркале, и меня переполняли всякие мечтания, очень тщеславные мечтания, которые сначала толкнули меня на одну дорожку, потом на другую - да все дорожки оказались скользкие и грязные.
      Я осторожно перевернул рыбу и выдавил на неё сок из лайма.
      - Знаю, меня тоже пропустили через такую же мясорубку.
      - Нет, Мики, ничего ты не знаешь. Ты не знаешь, каково это думать, что у тебя все получится, потому что у тебя есть талант, и каково это бывает точно мордой об стол - когда вдруг понимаешь, что ты самая обыкновенная, так, середнячок. Это очень горькое разочарование, но ещё более тяжелый удар - это когда ты понимаешь, что и талант-то не много значит. Все дело в связях. Ну, с талантом ты появляешься на свет, а вот нужные связи приобретаешь. сама. И это заставляет тебя переть вперед, работая локтями, шагать по трупам.... И так ты прешь и прешь, пока... Словом, я ссучилась. Стала записной шлюхой. Я просто слетела со всех катушек, когда вдруг это внезапно поняла. А может, я сама себя просто обманывала, просто юность прошла...
      Роуз на мгновение умолкла, глядя в песок, потом произнесла - точно самой себе:
      - Этим я папе обязана. Он был великий человек. Он однажды сказал мне слова, которые я не забыла. "Мари... - это мое второе имя и оно ему больше нравилось - Мари, сказал он, тайна счастья заключается в том, чтобы идти по жизни и никому не быть в тягость, в том числе и самой себе". Вдумайся в эти слова и ты поймешь - в них скрыта целая философия. Если бы люди следовали этому правилу, наш мир был бы куда более приятным местом. Только когда я осознала, что все мои невзгоды - от моей внешности и что именно от этого все мои невзгоды, только тогда я сумела успокоиться и притормозить. Вот почему мне и нравится наша с тобой жизнь на яхте. Думаю, тебе бы понравился мой отец. И он бы с тобой поладил.
      - Да? - вежливо отозвался я и пошел помыть два пальмовых листа, чтобы подать на них жареную рыбу. Мы с жадностью набросились на еду и на протяжении трапезы не вымолвили ни слова
      Насытившись, я растянулся на песке подле Роуз и благодушно затянулся сигарой.
      - Роуз, мы с тобой куда больше похожи друг на друга, чем тебе кажется. Во мне тоже притаился этот жучок напористого тщеславия. У тебя вот есть роскошное тело, шикарная внешность, а у меня мускулы и мечта стать когда-нибудь великим боксером.
      - Достаточно разок взглянуть на тебя, чтобы это понять.
      Я попытался выпустить колечко дыма.
      - Бокс изуродовал мне лицо. Я, конечно, никогда не был красавчиком. Но на ринге я получил вот этот шрам над левым глазом. А борьба подарила мне рваное ухо, и разбитый нос.
      - Ты занимался борьбой? Но это же ужасное занятие!
      - Я однажды даже выступал в честном бою - как любитель. С раннего детства, сколько я себя помню, я только и мечтал о таких мускулах. Это была моя религия. У моего отца был приятель-грек, бывший борец, он научил меня многим приемам и захватам. Благодаря борьбе я получил стипендию и поступил в колледж - да только в то время все вдруг свихнулись на футболе, и борьбу вычеркнули из учебной программы. Я стал хавбеком в третьем составе, но быстро бросил футбол и колледж, потому что на поле ничего не стоило получить тяжелую травму, а я уже рисовал в грезах свой бой с Джо Луисом. Мои сильные ноги и кулачищи, мечтал я, рано или поздно должны заработать мне головокружительны гонорары, но у меня не было нужных связей и все кончилось тем, что я стал ментом на местном ринге.
      Роуз стрельнула глазами в мою сторону.
      - Что это такое - мент на ринге?
      - Дело было до войны, до телевидения, в каждом большом городе были небольшие боксерские клубы. И был своего рода синдикат, который заправлял всеми этими боксерскими клубами. Менеджером у нас был один ловчила, который изо всех сил старался выбиться в люди. Как он популярно объяснил, мне надо было терпеливо дожидаться своей очереди и пока поиграть в бейсбол. Я выходил на ринг раз в месяц, получал свою двадцатку за бой. Иногда я побеждал, иногда ложился на пол - что говорили, то я и делал. Если какой-то боксер выходил из-под контроля, меня выставляли против него, и я его вырубал. Это и входило в обязанности "мента на ринге".
      - Поня-ятно.
      - Когда началась война, мне только-только исполнилось двадцать. И боев я провел тоже около двадцати. А в двадцать четыре я получил дембель и понял, что больше ждать не могу. В армии я старался поддерживать спортивную форму. Я вернулся в родной город, нашел своего менеджера - он все ещё болтался в том же клубе - и решил, что дело в шляпе. Он заставил меня три раза подряд лечь под трех громил, которые сделали себе карьеру, пока я потел в окопах. Он все уверял меня, что надо ещё чуточку подождать и что мой звездный час близок. Но этот час так и не настал. В общем, когда я окончательно понял, что боксер из меня никудышный, я стал участвовать в клоунаде на борцовском ковре. Отрастил патлы, выкрасил их в огненно-рыжий цвет. На ковер я выходил в костюме сатаны. Но денег на этой клоунаде я зарабатывал не ахти - выступал пять вечеров в неделю за жалкую десятку. Больших успехов я не сделал. Надо быть акробатом и иметь отличную реакцию а я был увальнем. Если упадешь не так как надо, можно все бока отбить - и я изуродовал себе рожу вконец. К тому же я чувствовал себя последним болваном, расхаживая по ковру с копной рыжих волос. Пока я служил за океаном, умер мой отец, мне досталась по наследству его яхта. Я стал промышлять чартерными рыбачьими рейсами - и мне это очень даже понравилось.
      Роуз перевернулась на другой бок и губами приласкала мое изуродованное ухо.
      - Мы и правда похожи, - прошептала она.
      - Угу. Ты была замужем?
      Моя рука лежала у неё на животе, и я почувствовал, как она вся напряглась.
      - Два раза. И все без толку. - Она вскочила на ноги. - Хочу сплавать. А то вся рыбой перемазалась.
      - Дай-ка я докурю сигару, а потом к тебе присоединюсь.
      Я смотрел, как она зашагала по песку к воде, как вошла в море и поплыла. Меня переполняла гордость от мысли, что эта великолепная женщина моя! Значит, дважды была замужем. Должно быть, она сбежала от одного из бывших мужей. Она очень богата и очень боится. И все же простой побег от мужа не заставил бы её испытывать такой страх. Или она его убила?
      Что ж, это логичное объяснение и её страха - и денег - если она укокошила крупного дельца мафии. А что, вполне вероятно. Ее муж был крупной шишкой в мафии, и она его замочила, дала деру с его бабками - и вот братва устроила на неё облаву.
      Такой вариант показался мне возможным. Я ткнул сигару в песок и лениво поплелся к моей Роуз.
      3.
      Перед закатом я встал на якорь в небольшой бухточке недалеко от Порт-Антонио. Как-то я уже останавливался здесь вместе с Роуз на старой "Морской принцессе". Наверное, за время наших скитаний по Карибскому морю мы вставали на стоянки во всех портах - впрочем, это не слишком большие расстояния.
      Решив измерить глубину, я бросил за борт огромную раковину, которую берег сам не знаю зачем, и смотрел, как от неё расходятся круги по воде, а сам тем временем разворачивал яхту под парусом. Я счел, что глубина в этом месте футов шестнадцать, сбросил "данфорт" и отдал футов тридцать якорной цепи, пока якорь не лег на грунт. Ветер усилился и "Морская принцесса" пустилась в танец по волнам. Я разделся и нырнул - удостовериться, что якорь прочно держит. Хотя я прыгнул в воду без маски, я видел все довольно хорошо. Я обожаю подводное плавание с раскрытыми глазами - в эти минуты меня посещает почти что религиозный восторг.
      Больше всего мне нравится постоянно меняющаяся картинка - новые и новые оттенки цвета. Роуз такая же: её душа столь же переменчива и многогранна. Иногда она бывала настолько не в духе, что мне казалось, я ей вконец надоел, и она уже не чает от меня избавиться. А потом вдруг она на целую неделю превращалась в неистощимый фонтан эмоций - мы носились по пляжу как угорелые, плавали, рыбачили. Она могла быть спокойной и наивной, как маленькая девочка, но большей частью оставалась задумчивой и суровой. Мне её приступы суровости нравились больше, потому что в эти часы она была настоящей Роуз. А в этой самой бухточке я впервые узнал, какой суровой она может быть.
      Крошечная девчушка на тонких ножках и с вспухшим животом присела на корточки и с торжественным выражением лица стала наблюдать, как мы роем в песке каналы. Мы рыли проток для воды, в прилив собравшейся озерцом далеко от кромки воды. Темнокожая шестилетняя девчонка в потрепанном белом платьишке глядела на нас без тени улыбки и явно не хотела составить нам компанию. Тут Роуз вдруг превратилась в добрую мамочку и, подхватив девочку на руки, понесла её к яхте, накормила и дала конфету. Она играла с ней весь день, а к ночи девочка вдруг исчезла - но на следующее утро с первым проблеском солнца уже опять стояла на пляже и ждала нас.
      Все те несколько дней, что мы стояли в этой бухте, Роуз была доброй мамой. Они с девочкой играли в дочки-матери в ялике или разводили костер на песке. Мне казалось, что Роуз все это доставляло куда больше радости, чем ребенку. Однажды душной ночью, когда мы уже расположились спать на палубе, я спросил у Роуз:
      - А тебе никогда не приходила в голову мысль родить ребенка?
      От её резкого короткого смешка в жаркой ночи точно холодком повеяло.
      - Мне? Материнство - удел птичек господних. Наш мир - не лучшее место для детей.
      - У меня тоже не возникало желания стать отцом. Вот взять рыб или крабов - да всех морских тварей - они откладывают тысячи яиц, а выживают из них, наверное, всего-то пять процентов. Иногда мне кажется, что к этому дело идет и у нас, людей. Детишки мрут от болезней, калечат друг друга, попадают под машины...
      - Хватит читать мне лекции! 25 августа моему ребенку исполнится шестнадцать!
      Я вытаращил глаза.
      - Твоему ребенку?
      - А что? Ты считаешь, я и родить не могу? А вот родила и - отдала!
      - Мальчик или девочка? - тупо спросил я, точно меня это страшно интересовало.
      - Я родила мальчика, он был такой красивый, крупный. Но я в ту пору была такая дура, не знала, как себя прокормить - не то что ребенка. Я была на третьем месяце, когда поняла, что беременна. Я танцевала в одном дерьмовом клубе и у меня вдруг живот как начал расти - меня и вышибли. Тогда я устроилась в универмаг продавщицей, проработала там несколько месяцев, потом мне стало совсем тяжко. Я такой стала толстой, с таким вот брюхом - ты бы видел... Прямо как персонаж балаганной комедии. И никакой работы. Я ходила в больницу наблюдаться и мне врач попался добрая душа, разговорился со мной, и все устроил. Какая-то бездетная пара, кого я и в глаза не видела, оплатила мои долги за жилье, да все больничные счета, да ещё дали мне пятьсот долларов на прощанье. Я села на автобус и отправилась в Голливуд, там стала сниматься.
      Я молча считал звезды на небе.
      Роуз вдруг резко встала и выругалась.
      - Только нечего корчить из себя моралиста! Я все правильно сделала.
      - Что? Послушай, милая, это же твои проблемы, значит, все, что ты ни сделала, было правильно.
      - Я согласилась с доктором. Ну как я могла ухаживать за ребенком? Уж я повидала на своем веку немало дурех, которые во имя "материнства", "любви" или ещё какого-нибудь дурацкого предрассудка, таскали за собой сопливое потомство. Что хорошего в том, когда ребенок вечно один и живет на чемоданах.. А та пара, которая его усыновила, могла дать ему все что угодно - у них были деньги, свой дом. А если бы я таскала его за собой, он бы вырос и понял, что его мамаша простая бродяга. Я правильно поступила... Ох, Мики, ну зачем я тебе вру... Ведь я поступила так только из боязни, что мальчик станет мне обузой, помешает моей карьере...
      - А что папа?
      Она взглянула на меня и свирепо бросила:
      - А какое его собачье дело? Я даже не удосужилась обрадовать этого ублюдка известием, что он отец моего ребенка.
      Обняв её за плечи, я сказал:
      - Ну успокойся, Роуз!
      - Убери от меня свои лапы!
      Я не отпускал её. Она сделала попытку вырваться и выставила вперед колено. Я прижал её ноги бедром и резко опрокинул на спальный матрац.
      - Прекрати! Я-то какое к этом имею отношение? Я ведь даже не спрашивал тебя об этом. Хватит!
      Роуз тут же перестала сопротивляться.
      - Ну конечно, Мики, ты не спрашивал.
      Она молчала, и я снова принялся считать звезды. И вдруг она произнесла:
      - Я тогда, конечно, была совсем дура. Я ведь даже и не знала точно, кто его отец.
      Я вытерся полотенцем и сел ужинать. "Морскую принцессу" болтало дай Бог как. Я не расстаюсь с громадным бульником вулканического происхождения - наследство папы, который упрямо считал этот камень лучшим в мире якорем. Я привязал к нему футов шестьдесят веревки, спустил на воду ялик, отгреб подальше от яхты и сбросил камень около якоря. Только после этого моя яхта перестала скакать на волнах.
      Я съел яичницу и стал смотреть, как в мою бухточку заходит побитая многими штормами небольшая яхта с широкой кормой. У неё был один парус из обрезков холстины, а мачта из ствола молодого дерева, которое так и не успело подрасти и постройнеть. Старик-негр с всклоченными седыми волосами стоял у румпеля. Его штаны и рубашка были изрядно обтрепаны, но он для своего возраста сохранился очень славно. Он подплыл поближе и поинтересовался, не хочу ли я купить у него бананов. Бананы мне были ни к чему, но я взял у него связку на доллар. А потом мне в голову пришла мысль пригласить его отужинать. Он ужасно обрадовался и на прощанье подарил мне несколько кокосов и свежевыловленных креветок, которых кубинцы называют лангустинами.
      Послушав радио, я пошел проверить якорную цепь, после чего разлегся на койке. Я страшно устал, но сон не шел, я думал о Хэле и о том, какой допрос он мне учинил.
      Наверное, ему было очень трудно сменить морскую форму на куртку стюарда и превратиться в мелкого жулика, обделывающего свои делишки в закоулках всех портов.