Я говорю правду. Я познакомилась как-то на вечеринке с вашим другом Сидом и он в разговоре упомянул про вас. А Кей рассказала мне о своем плане рекламной кампании для нового телешоу, о том, что ей надо нанять детектива. Она так много надежд связывала с этим детективом... Я видела, как она волнуется... Такое уже случалось с ней и раньше. Перед тем, как она связывалась с новым... мужчиной. Разумеется, она всегда возвращается ко мне после двух-трех ночей, но я-то живу в постоянном кошмаре, думая, что она не вернется. Вы можете понять, как я сильно люблю эту девочку?
      - Опустим историю любви. Зачем вы меня выбрали?
      - Не-ет, вы не можете понять, что Кей для меня значит. Я ведь просто рассказала ей про вас, зная совершенно точно, что ей наверняка понравится это... ну, я имею в виду, то, что вы негр. И я так обрадовалась, когда увидела вас вчера, кода увидела ваше мускулистое тело, ваши мужественные... Вы идеально подходили для её нового увлечения.
      - Увлечения? Да что вы такое несете?
      - Мой милый Туссейнт - какое чудное имя! - неужели вам не ясно? Ваши отношения с Кей могли быть только временными, они просто не могли бы вылиться во что-то постоянное... Вы же негр!
      - Ладно, мне надоела эта болтовня. Где Кей?
      - Где бы она сейчас ни была, это вы во всем виноваты. Какая же она была отвратительная вчера - когда на моих глазах ластилась к вам как кошка! А вы и бровью не повели! А теперь она проводит ночь в отеле с этой мерзкой тварью - Стивом. Вот это меня и тревожит. Кей обычно нравятся грубые дикари.
      - В каком отеле?
      - Уж этого я не знаю.
      Я снова её встряхнул.
      - Шутки в сторону! Какой отель?
      Самое забавное, что тряся Бобби, я заметил, как соблазнительно колышутся её груди под пижамой, но в эту же секунду грубый и низкий, почти что мужской, голос рявкнул мне в ответ:
      - Убери свои чертовы лапы! Сказала же - не знаю! Если бы знала, неужели ты думаешь, я б тут сидела сиднем? Я бы пошла туда и волоком приволокла её обратно домой.
      Я прошелся по гостиной, погруженный в свои невеселые раздумья. Если то, что сказала мне Бобби, правда - а я инстинктивно чувствовал, что так оно и есть, то тогда моя версия о том, что это Кей расставила на меня силки, рушилась к черту. Но если не Кей меня подставила, тогда кто же? И почему? Кто ещё мог знать о том, что я веду слежку за Томасом? Ведь все это держалось в строгом секрете - и знали об этом только Кей и её босс - ну и Барбара.
      - Как зовут босса Кей?
      - Понятия не имею. Брукс там какой-то. Кей называет его Б.Х. - Она покачала головой. - Его можешь вычеркнуть. Он вчера уехал в Сент-Луис, открывает там новую студию "Сентрал". Кей говорила, что он ей сегодня оттуда звонил.
      - Но вы же сказали, что не видели Кей со вчерашнего утра.
      - Она позвонила мне в школу во время обеденного перерыва сказать, что... что она от меня уходит, - и Барбара заплакала.
      Я стоял как дурак и слушал её рыдания. Похоже, она не притворялась. Когда я появился на пороге этой квартиры, все было предельно просто: я погорел, и меня могло спасти только одно - найти Кей и узнать от её всю правду. Выбить из неё правду, если придется. А теперь... Я не мог вычеркивать Кей из своего списка подозреваемых до тех пор, пока не узнал бы, где она находилась в момент убийства Томаса. Но я ведь не сомневался, что она заманивала меня в западню с самой первой минуты нашего знакомства, а выяснилось, что это не так. Что же теперь? Теперь я понял, что единственный способ спастись от электрического стула - это самому найти убийцу до того, как меня схватит полиция. Меня обуревали смешанные чувства: с одной стороны я несколько успокоился и даже обрадовался при мысли, что все-таки Кей меня не предала, но и немного испуган тем, что действовать мне придется в одиночку. Теперь все зависело только от меня. Ведь по большому-то счету я не был никаким детективом, а просто здоровым вышибалой, громилой, которому удавалось нагнать страху на слабых женщин вроде миссис Джеймс. И вот на тебе: никто кроме меня, жалкого самодеятельного сыщика, не мог спасти мою шкуру.
      Я кругами заходил по комнате, пытаясь мыслить логически. Мои краткие наблюдения за Таттом-Томасом позволяли сделать вывод, что это простой работяга, рассчитавшийся с прошлыми грехами. Но это не отменяло возможности того, что он вляпался в Нью-Йорке в какую-то передрягу, но это, правда, казалось маловероятным... Он ведь знал, что в розыске, и не стал бы совершать глупостей. Если он тут занимался какими-то темными делишками, зачем ему тогда горбатиться в грузовой компании, ходить в училище? Да у него и времени-то толком свободного не было, чтобы вляпаться во что-то сомнительное. По сути он был просто мелкий шалопай, провинциальный хулиган... Можно было предположить только одно - его застукал старый дружок и угрохал из чувства мести. Но я-то как вписываюсь в общую картину? И если это был старый дружок, почему он ждал столько лет? Возможно, он только сейчас напал на след Томаса или только что вышел на свободу и помчался разыскивать Томаса. Но как ему - или ей - удалось узнать про меня, про Кей? Правда, Кей сказала, что они уже беседовали кое с кем на родине Томаса - в том городке в Огайо... Да, точно - этот некто охотился за Томасом несколько лет, и затея с телевизионным шоу дала ему в руки блестящий шанс. А если представить, что он следил за Кей и Томасом одновременно? Это похоже на правду. Сама того не зная, Кей вывела его на Томаса и на меня. А в таком случае не надо быть гением, чтобы загнать негра-сыскаря в западню и подставить, свалив на него убийство.
      Мне полегчало. точно я добился каких-то впечатляющих результатов. Но оставалась ещё одна болтающаяся ниточка, которую следовало к чему-то привязать.
      - Ужасное зрелище, - произнес я, - лысая голова Томаса раскроена как вишневый пирог, все в его комнатах перевернуто вверх дном.
      Бобби ни слова не сказала и вытерла глаза рукавом. Ладно, я сморозил глупость, я её не подловил на этой невинной неточности. И тогда я решил действовать напролом.
      - Когда в последний раз вы видели Томаса?
      = Я никогда его в глаза не видела. - Она взглянула на меня. - Вы с ума сошли, Туи, сначала хотели во всем обвинить Кей, теперь меня?
      - Послушайте, всего четыре человека знали о том, что Кей меня наняла Кей, я, этот Б.Х. и вы.
      - Господи ты Боже мой, да я весь вечер просидела дома. Вы и сами это знаете - вы же мне звонили утром, потом час назад. После вашего второго звонка я приняла снотворное.
      Меня эти слова вполне убедили, даже при том, что они не показались мне такими уж неопровержимыми. Я просто не представлял себе, как Бобби хладнокровно убивает человека клещами.
      - Ладно, Бобби, поймите, мне надо учесть все возможные варианты. Кей говорила, что у телекомпании на Томаса есть полное досье. Она никогда не рассказывала вам каких-то подробностей?
      - Что-то рассказывала - про изнасилование. Меня такие омерзительные детали не интересовали. У неё в столе лежат какие-то папки. Кей часто работает вечерами.
      Я двинулся за Бобби в спальню, к письменному столу овальной формы у окна. Рядом со столом на шкафчике для бумаг стояла пишущая машинка. Она выдвинула один ящик, порылась в нем и протянула мне довольно-таки толстенькую папку с наклеенной на ней бумажкой "Татт-Томас".
      Досье было составлено умело - имена, даты, записи интервью и даже несколько фотографий. Я вынул бумаги, свернул в трубочку и засунул в карман пальто. Я был почти на верху блаженства - с таким материалом уже можно было работать. И перво-наперво мне следовало как можно быстрее попасть в его родной город - Бингстон, штат Огайо. Что само по себе меня даже прельщало: мне опасно было оставаться в Нью-Йорке.
      - Я ухожу. Бобби, я могу вам довериться? Вы будете звонить в полицию после моего ухода?
      - Нет, конечно.
      - На карту поставлена моя жизнь, как бы мелодраматично это ни звучало. Мне нужно время. Как вы считаете, вам удастся убедить Кей и её телевизионных начальников несколько дней скрывать факт смерти Томаса?
      - Кей поступит так, как ей скажут на "Сентрал". Но насколько я знаю телевизионную кухню, они ужасно боятся скандалов и не станут поднимать шум, если только их к этому не вынудят. Туссейнт, мне ужасно жаль. что вы замешаны в этом преступлении. Я и правда не верю, что вы могли бы убить человека.
      - Спасибо. - Мы подошли к двери.
      - Я могу вам чем-то помочь?
      Я хотел попросить её дать мне взаймы, но так и не решился.
      - Барбара, если все сорвется, то есть, я хочу сказать, если меня поймают, то давайте придерживаться такой версии: я пришел сюда разведать обстановку и выкрал это досье, пока вы выходили в уборную. Так вы останетесь в стороне. Вы можете сделать для меня только одно - найдите Кей и попросите её держать язык за зубами. - Я подумал, что неплохо бы на всякий случай обезопасить себя. - Я никуда не уеду из города, буду скрываться, поэтому скажите Кей, чтобы она меня не искала.
      У двери она схватила меня за руку и снова заплакала:
      - Удачи вам, Туссейнт. Храни вас Господь.
      Я трясся от страха, когда спускался в лифте и потом, когда вышел на пустую улицу. Потом, вдруг рассмеявшись, смело пошел к Третьей авеню и стал там ждать автобуса. Я, можно сказать, пока был в безопасности. Полиция будет искать негра. А для белых мы все на одно лицо, это и было моей маскировкой. Если бы не мой рост и сложение - я соответствовал обычному типу "здоровенного негра", которого в газетах вечно обвиняют во всех смертных грехах, - мне ничего не грозило. Правда, тот полицейский уже, конечно, дал описание мое одежды.
      В автобусе я внимательно прочитал досье, отмечая в своей записной книжке факты, показавшиеся мне важными. Я решил не подвергать себя риску и не возвращаться домой. В кармане у меня лежало всего тридцать восемь долларов. Мне позарез нужны были бабки, но вряд ли у Олли ещё остались те деньги, которые я оставил ему в счет квартплаты. Я вышел на Сто сорок девятой улице и направился к Риверсайд-драйву.
      Мне пришлось четыре раза позвонить в дверь Сивилле, прежде чем она открыла. На ней была прозрачная ночная рубашка.
      - Туи, ты в своем уме? - недовольно спросила она. Еще только... Боже, да ведь сейчас три часа утра! Я же сказала, что мне рано вставать...
      - Дорогая, у меня большие неприятности. Я тебе ничего не могу рассказывать - лучше будет, если ты ничего не будешь знать. Но мне надо срочно выехать в Чикаго и мне нужны деньги.
      - Неприятности? С этой девчонкой с Мэдисон-авеню?
      - Дорогая, ничего не спрашивай. Она тут не при чем. Сивилла, мне нужно срочно на самолет. Сколько ты мне можешь одолжить?
      Она уже окончательно проснулась.
      - У меня есть твои восемьдесят пять.
      - А еще?
      Она пошла к комоду и вытащила кошелек. Двигалась она как сомнамбула.
      - Так и знала, что не стоило брать у тебя эти деньги. Вот, у меня есть ещё семь, восемь... девять долларов. Итого девяносто четыре. Когда ты вернешь?
      - Скоро. А теперь милая, если сюда придет полиция...
      Ее глаза расширились.
      - Поли-иция? Туи, что за неприятности у тебя такие?
      - Не спрашивай. И ради всеобщего блага, не говори никому обо мне - ты ничего не знаешь. А если полиция будет тебя спрашивать, скажи им правду. Я занял немного денег и уехал в Чикаго, а оттуда в Канаду. А теперь мне пора бежать. Пока, малышка!
      - Но... Туи Мур, не забудь, ты мне должен девяносто четыре доллара!
      - Об этом не беспокойся. - Я послал ей воздушный поцелуй и направился к своему "ягуару".
      Я миновал мост Джорджа Вашингтона, в глубине души ожидая наскочить на полицейский кордон. На первой же заправочной станции я наполнил оба бака бензином, добавил масла, залил воды в радиатор, купил карты автомобильных дорог. Я понимал, что мой "ягуар" бросается в глаза, что служащий бензоколонки его сразу вспомнит. Но я ничего не мог поделать с этим, разве что угнать машину или свинтить где-то другие номера.
      Но как угнать машину, я не знал. Снять номера с запаркованной тачки дело нехитрое - но я из-за этого мог вляпаться в историю: если меня вдруг остановят за проезд на красный свет или попросят предъявить права, тут-то я и попадусь. Самое лучшее было оставаться своем "ягуаре". У меня в запасе ещё было немного времени: полиция потратит день на установление личности Томаса, а обо мне не будет ничего знать ещё пару дней. А уж через три-то дня я буду не я, если не найду хоть какую-то верную зацепку. Жаль только, что моих денег хватит всего на неделю.
      В двадцать минут пятого утра я уже выезжал из Нью-Джерси и мчался по направлению к Пенсильвании и дальше к Огайо. Я вел очень осторожно, стараясь не превышать положенную скорость, и "ягуар" ровно бежал по шоссе в кромешной тьме, а я размышлял, долго ли мне ещё крутить руль. Я включил радио, но сообщение об убийстве ещё не попало в ночные новости. Я чувствовал себя вполне уверенно, хотя время от времени в душу закрадывалось подленькое ощущение, что никакой я не детектив, а просто спасаюсь бегством.
      Потом я заехал на бензоколонку пополнить бак, после чего свернул на пустынный проселок и вышел размять затекшие ноги. Занималось холодное солнечное утро, и было приятно пройтись по траве и земле, вдохнуть полные легкие свежего сельского воздуха.
      Я просидел за рулем до полудня. Потом остановился у придорожного ресторанчика. Перед зданием стояло несколько трейлеров, и я решил, что поем на славу. За прилавком стояла лунноликая тетка с растрепанными седыми волосами и обслуживала водителей. Как только я взгромоздился на табурет, эта старая стерва завизжала:
      - Нет, нет! Мы не обслуживаем цветных! Ты что не видишь табличку? - и она устремила толстый палец на засиженную мухами бумажку над прилавком:
      МЫ ОСТАВЛЯЕМ ЗА СОБОЙ ПРАВО НЕ ОБСЛУЖИВАТЬ... - ну а дальше известно что.
      Но это была Пенсильвания, и я сказал:
      - Да это пустая бумажка. Ведь в этом штате действует закон о гражданских правах. - На самом деле я был вовсе в том не уверен, но чувствовал себя слишком усталым и разбитым, чтобы хорошенько подумать прежде чем раскрывать рот.
      - У меня тут действует высший закон - Божий. Если бы Бог захотел сделать тебя белым, он бы всех нас сотворил одинаковыми. Убирайся!
      Один из шоферов хихикнул, и мне захотелось ему как следует вмазать, так что я еле сдержался. Но меньше всего мне сейчас нужна была свара в ресторане. Я встал и бросил старой стерве:
      - Вы меня провели. Я-то думал, это заведение для цветных. Я-то увидел вас - ваше темное лицо и курчавые волосы и решил, что у вас цветной крови не меньше, чем у меня. Поэтому я сюда и зашел - только взглянул на вас, и решил, что все в порядке.
      Я вышел, а мне в спину полетели её взвизги. Я устыдился своей мальчишеской выходке. И все же надо же было как-то ей ответить. Одно можно сказать наверняка - как поется в старой песне, когда покидаешь Манхэттен, дорога уводит тебя в никуда.
      Я развернулся и собрался уже выехать на шоссе, как из ресторана вышел шофер - не тот, что хихикал - и крикнул мне:
      - Погоди-ка, приятель!
      Он пошел к "ягуару", и я пулей выскочил, уже не в силах себя сдерживать. Это был невысокий крепенький парень с веснушками на бледном лице. По мышкой у него торчал термос. Он протянул его мне со словами:
      - У старой карги не все дома. Если хочешь горячего кофе, вот тут у меня полный термос.
      - Спасибо. Но я где-нибудь поем. Спасибо.
      - Ну как знаешь. Должно быть, музыкант?
      - Ага. Еду искать новое место, - ответил я, сел за руль и помахал ему на прощанье.
      В следующем городке я остановился у бакалейной лавки, купил батон, сыру и бутылку молока - и уплел все это по дороге. Белые, конечно, те ещё придурки, но я сам не настолько придурок, чтобы затевать по этому поводу скандал в такой день, как сегодня.
      СЕГОДНЯ
      6.
      Я ехал по сельским проселкам с большой осторожностью. "Ягуар" с низко посаженным кузовом не был предназначен для таких дорог. За время своего длинного рассказа я совсем выдохся и умолк, ожидая, что она на все это скажет. Ее молчание заставило меня заволноваться. Когда мы наконец выехали на асфальтированное шоссе, Френсис спросила:
      - Можно я сяду за руль? Я ещё никогда не управляла иностранной машиной.
      Я остановился, и мы поменялись местами. Она вела спокойно и умело.
      - Чем я могу тебе помочь. Туи? - спросила она немного погодя.
      - Прежде всего ты должна четко понять, во что ты ввязываешься. Я - в розыске, поэтому помощь мне автоматически делает тебя пособницей преступления или как там это точно называется у юристов.
      - Об этом не волнуйся. Мне ведь известно только то, что ты музыкант, и я показываю тебе достопримечательности нашего городка.
      - Ну, не все будет так просто, когда они начнут выкручивать тебе руки.
      - Ты говоришь так, словно уверен, что тебя сцапают, Туи.
      Я положил себе руку на колено.
      - Я, пока ехал сюда, о многом успел подумать. Какой смысл самого себя обманывать. В нью-йоркской полиции сидят далеко не ослы, там ушлые ребята. Насколько я могу судить, они уже меня вычислили и разослали листовки с моей физиономией по всем участкам. Милая, мне нужна твоя помощь, очень нужна, но вместе с тем я не хочу, чтобы ты по уши увязла в этом болоте.
      - А я хочу тебе помочь. Что же до остального - нельзя перейти мост, пока не доберешься до него. - И с этими словами она свернула на ухабистый проселок.
      - Притормози! А то камень из-под колеса может повредить трансмиссию.
      Она проехала ещё ярдов двести и остановила "ягуар".
      - Ну, что мы будем делать?
      - Искать ответы на ряд вопросов. Мэй Расселл недавно уезжала из города?
      - Насколько я знаю, нет.
      - А ты бы узнала?
      - И да и нет. Вообще-то я уже не видела Мэй несколько недель, но в маленьком городке ведь как - если кто-то далеко уезжает, это сразу становится новостью номер один. Словом, я бы знала, если бы Мэй надолго уезжала из города.
      Но это все равно ни о чем не говорило. Мэй могла слетать в Нью-Йорк и обратно за один день - и никто бы ничего не узнал.
      - А что насчет ее... клиентов? Кто-нибудь из них недавно покидал Бингстон?
      Она усмехнулась. У неё был маленький ротик, и её полные губы сложились в презрительную арочку.
      - Если верить слухам, в нашем городе все белые мужчины являются клиентами Мэй. Но никто из них уже много месяцев не покидал Бингстон. Завтра я познакомлю тебя кое с кем, кто расскажет тебе все-все про Мэй. И массу вещей про Обжору Томаса. Так, что мы ещё можем сделать?
      Я достал досье, позаимствованное у Кей, и приблизил его к освещенным циферблатам приборной доски.
      - Когда Томас учился в школе, он побил мальчика по имени Джим Харрис, ударил его камнем и у того было сотрясение мозга. Где теперь Харрис?
      - В Южной Америке. Он уехал из Бингстона много лет назад, поступил в колледж и получил диплом инженера-нефтяника. Я точно знаю, что он все ещё в Южной Америке. Папа собирает марки и сдирает их со всех писем, которые Харрис присылает родителям.
      - Ладно, в сорок восьмом Томас отсидел пару месяцев с неким Джеком Фултоном за мелкую кражу. А ещё раньше, в сорок пятом, он и этот самый Фултон попали в исправительную колонию. Тебе что-нибудь известно об Фултоне?
      Френсис кивнула.
      - Он погиб в Корее. Его имя выбито на бронзовом монументе недалеко от нашей школы. Кто еще?
      Я вычеркнул Фултона. Беда в том, что больше никого и не было.
      - Нет, среди местных больше никого. Но, похоже, Томас уклонился от воинского призыва. Его призывали?
      - Не знаю. Дальше.
      Она вела себя так, точно мы играли в викторину. Я убрал досье обратно в карман.
      - Да вот и все. Ты уверена, что никто из тех, кто лично знал Томаса, не выезжал из города в последние два месяца?
      - Из Бингстона просто так не уезжают, да и не приезжают. Папа бы знал, если бы кто-то недавно уехал... Ох, я и забыла, сестры Макколл, они обе преподавали в школе, две старые девы. Они продали свой дом и переехали в Калифорнию, но вряд ли они могут тебя заинтересовать. Хотя когда Обжоре было лет десять, он, говорят, хватал Роуз Макколл за задницу.
      - Да, видно, он был тот ещё пострел-везде-поспел. Слушай, ты не можешь вспомнить кого-то, за кем бы Томас ухлестывал или кто его шибко недолюбливал?
      - Недолюбливал? Да его многие терпеть не могли. Я например. Он был такой мерзкий, но, по-моему, люди просто не воспринимали Обжору слишком серьезно, чтобы тратить душевную энергию на отрицательные эмоции. Но парень, с которым я тебя сведу завтра, все тебе подробно расскажет. Что тебя ещё интересует?
      - Пожалуй, больше ничего - пока я не увиделся с этим твоим парнем. Ну, не расстраивайся, мне бы тоже хотелось иметь побольше изначального материала для расследования.
      - Да нет, это все мое пылкое воображение. Я-то думала, мы сейчас поедем снимать отпечатки пальцев... ну и все прочее в таком же духе. - Она тронулась с места и поехала на второй передаче. Мы свернули на разбитый проселок, и на фоне озаренного луной ночного неба я увидел дом и амбар. Она выключила зажигание.
      - Туи, я бы не хотела лезть к тебе с дурацкими советами, но лучше бы тебе избавиться на время от своего "ягуара". У нас его пока ещё немногие видели, но в Бингстоне он станет местной сенсацией... Это ферма моего дяди Джима. Давай скажем им, что мы катались в загородных полях и вдруг машина сломалась.
      - Отлично. Но как мы доберемся до Бингстона?
      - Я позаимствую у него пикапчик. Твой "ягуар" здесь будет в полной сохранности. И не забывай - ты мистер Джонс.
      - Не забуду, мисс детектив! - Достав из бардачка небольшую отвертку, я полез под приборный щиток и аккуратно, чтобы не потерять ни один винтик, отсоединил проводки зажигания.
      Мы двинулись к темному дому, который оказался двухэтажным коттеджем. На нас с оглушительным лаем выбежали два пса.
      - Не двигайся, они тебя не тронут, - сказала Френсис и загулькала с собаками точно с малыми детьми, и те тотчас завиляли хвостами и принялись меня яростно обнюхивать.
      В окошке на втором этаже вспыхнул свет - мерцающее пламя масляной лампы. Окно распахнулось, и из него появился ствол обреза, вслед за которым показалась большая голова негра.
      - Кто здесь?
      - Это я, дядя Джим. Френсис.
      - Боже ты мой, что-то стряслось дома? Я сейчас спущусь.
      Он захлопнул окно, и я услышал его голос: "Френсис пришла!" - и дом тут же наполнился голосами и мерцающими бликами масляных ламп.
      - Что, электричество здесь ещё не провели? - спросил я, точно мне больше всех было нужно.
      - Это предмет крупных разногласий в семье. Старый Джим упрямый, как осел. Он считает, что если его что-то в жизни устраивает, то это должно устраивать и всю остальную семью...
      Свет переместился в комнату прямо перед нами, дверь раскрылась и на нас высыпала целая орава. Низенький коренастый старик в толстых очках и с седыми кудельками вокруг лысины. На нем были грубые рабочие штаны поверх старомодного теплого белья. Рядом с ним стояла толстушка с пухлым коричневым лицом, одетая в выцветший ночной халат. За их спинами маячил высокий здоровенный парень в футболке и рабочем комбинезоне и бронзовая симпатяшка в голубой пижаме и голубых шлепанцах - все прочие вышли на порог босыми. Они с удивлением уставились на меня, а женщина спросила Френсис:
      - Дитя мое, что случилось? Кто-то умер? - во рту у неё горел золотой зуб.
      - Ничего страшного, тетя Роза, - ответила Френсис, входя в дом. - Это мистер Джонс, музыкант, едет в Чикаго. Он остановился у нас в доме. Я показывала ему наши окрестности, да его машина сломалась.
      - В столь поздний час? - недоверчиво спросила старая леди.
      - Господи, да ведь закон не запрещает поздние экскурсии! - встрял дядя Джим. У него был низкий голос и крепкое рукопожатие. Он представил мне остальных. Паренек оказался его сыном Гарри, а девушка в голубом женой Гарри.
      Мать семейства пообещала сделать кофе, а Френсис попросила их разрешения поставить на время мою машину к ним в амбар, пока я не приобрету необходимые запчасти, и ещё она спросила, не одолжат ли они ей какую-нибудь свою колымагу.
      Дядя Джим сказал, что конечно, почему нет. Гарри тем временем надел башмаки и выношенную армейскую куртку с нашивками войск ПВО и вышел помочь мне загнать "ягуар" в амбар. Увидев мою машину, он вздохнул: "Ну, не фига себе!" А потом завопил:
      - Руфь, папа, мама, вы только посмотрите, какая тут тачка!
      Я улыбнулся. Все это было похоже на ожившую карикатуру из провинциальной жизни. Все семейство в полном составе вышло на улицу - все уже были обуты - и при свете луны стали разглядывать "ягуар". Мне пришлось произнести обычную речь о том, во сколько обошелся мне этот "ягуар", сколько бензина на сто миль он жрет и какая у него максимальная скорость. Потом мы с Гарри, кряхтя и потея, стали толкать машину по щебенчатой аллее к амбару. Френсис шла чуть впереди и командовала. Трудновато нам пришлось амбар располагался на небольшом холме. Наконец дядя Джим раскрыл ворота, и мы вкатили "ягуар" в амбар. Внутри стоял почти новенький "додж", а на стоянке позади амбара я заметил пять или шесть развалюх, с виду похожих на автомобильные трупы. Мы оба тяжело дышали. Я вытер пот, достал трубку и закурил. Видя, что Гарри все ещё никак не может оторвать глаз от "ягуара", я сказал:
      - Спасибо за помощь. Ты где служил?
      - Мне повезло. Я служил на территории Штатов. В основном все время провел в Калифорнии. Там познакомился с Руфью и привез её сюда на ферму. Ей тут не очень понравилось - поначалу.
      Ему "повезло"... Интересно, какими глазами он смотрел бы сейчас на эту ферму и на Бингстон, если бы ему действительно посчастливилось попасть в Европу. Он двинулся к дому, а я спросил:
      - А ты не был знаком с Робертом Томасом, о котором я сегодня прочитал в газете?
      - Мы с Обжорой были добрыми приятелями. Ну что он ещё натворил?
      - Да в газете пишут, его убили в Нью-Йорке.
      - Обжору укокошили? Мы уже несколько дней не были в городе и я не видел газет и по радио ничего не передавали. Обычно в нашей газете читать нечего, но это...
      - А я думал, ты в курсе. Ты же сказал, что вы с ним были приятели.
      - Ну да, в детстве. Да я Обжору уж не видел... лет десять! После того, как я однажды его взгрел, он уже нам не досаждал.
      - В газете написали, он был большим хулиганом, - заметил я и остановился разжечь свою трубку - на самом же деле я тянул время, чтобы подольше не возвращаться в дом.
      - Ну, он был не такой уж плохой. Белый парень вроде Обжоры - да у него же ничего не было за душой, вот ему и доставляло удовольствие задирать цветных ребят. Я его частенько встречал в лесу, вечно он шатался без дела, иногда даже у нас яйца крал. Он же голодал! Однажды когда я заметил, как он ворует наши персики, - он обозвал меня. А я был не по годам здоровый, ну, и врезал ему, а он начал реветь и просить пощады. Никогда не забуду, как он канючил. Я ему тогда сказал, что, ради Бога, пускай рвет наши персики, да только не обзывается. С тех пор он стал наведываться к нам, и я ему выносил горячей еды. У него всегда были при себе сигареты. Мы выходили в поле, садились там и начинали дымить да травить разные байки. Ну а когда он подрос, мы с ним мало виделись. Так говоришь, его убили? Ну надо же!
      - А что, кто-то в Бингстоне мог иметь на него зуб?
      - Неа. Кто ж его тут помнит...
      Раскрылась задняя дверь, и мы оказались в снопе света.
      - Гарри, ну что ты там стоишь на холоде? - позвала тетя Роза. - Я ужин разогрела.
      Мы вошли в огромную кухню и мне в глаза сразу бросился древний водяной насос рядом с раковиной, старомодный круглый стол и исполинская угольная печка. Кофе закипал, яйца скворчали на сковородке, а Руфь резала здоровенный батон кукурузного хлеба. У меня было ощущение, что это семейство впервые за многие годы разбудили посреди ночи и для них это было целым событием.
      - Мистер Джонс прочитал, что Обжора Томас гигнулся. Он говорит, в нашей газете написано.
      Френсис укоризненно взглянула на меня, а дядя Джим сказал:
      - Ну, теперь-то, наверное, все успокоятся. У нас всегда говорили, что добром он не кончит. Что, машина сбила?
      - Его убили, папа. В Чикаго.
      - В газете написано - в Нью-Йорке, - поправил я.
      Руфь, хлопоча у стола, заметила:
      - Если бы у нас тут было электричество, мы бы могли смотреть телевизор и быть в курсе всех новостей. А то сидим как в лесу!
      - Джим обещал к осени этим заняться, - подала голос тятя Роза. Давайте-ка садитесь и хватит болтать.
      Стол ломился от обильной еды, и на протяжении ужина меня донимали расспросами про Новый Орлеан и Чикаго, поинтересовались, не стану ли я заказывать запчасти к "ягуару" в Англии, а старик пощупал мой костюм и ему явно захотелось спросить про его цену, но он не решился. Все эти ленивые разговоры под мерцающей масляной лампой создавали у меня ощущение призрачности происходящего со мной. И уж совсем странным было то, как смотрела на меня тетя Роза - с нескрываемым неодобрением, - точно я был любовником Френсис.
      Мы уехали от них час спустя. Френсис сидела за рулем старенького "шевроле" с продранной обивкой и запахом цыплячьего помета в салоне. Я сказал им, что появлюсь через день-два, чтобы забрать "ягуар", и мы все обменялись такими сердечными рукопожатиями, точно провели бурное многочасовое застолье.
      - Я приду за тобой завтра в обед и отвезу к Тиму, - сказала Френсис. Он расскажет все, что тебя интересует о Мэй Расселл и Обжоре Томасе. Он брат Мэй.
      - Так, значит, он белый.
      - Конечно.
      - А я-то думал, мы идем к твоему приятелю.
      - Тим мой приятель.
      Я помотал головой.
      - Я-то решил, что ты сторонишься белых как чумы.
      - Ерунда. Есть много хороших белых. Беда в том, что плохие белые просто отвратны!
      - Мне придется ему объяснить, почему я задаю так много вопросов. Стоит, наверное, сказать, что я репортер и пишу статью об убийстве Томаса... Нет, слишком рано ещё для статьи. Может, мне не выходить из роли музыканта? Мол, я сочиняю музыкальное сопровождение и пытаюсь нащупать верную интонацию для этого телешоу, вот я и...
      - Не бери в голову, тебе ничего не надо ему объяснять. Я же говорю: Тим свой парень.