В двух милях от города-пастбища сани остановились. Один из сопровождающих Кальхауна мужчин повернул что-то под сиденьем саней, заработал двигатель. Люди облепили странный экипаж, который стал медленно двигаться, а потом сани вдруг метнулись вперед и заскользили вниз по крутому склону. Они набирали скорость, снег поднялся с обеих сторон и взметнулся, образуя волны, похожие на те, что оставляет катер на воде. Сани низверглись в лавину чистейшего снега, и звук двигателя усилился эхом, многократно повторившимся в горах.
      На протяжении получаса Кальхаун совершал такую поездку на санях, которую трудно описать словами, потому что здесь смещались восторг, красота и ужас скоростного спуска, когда хочется кричать от страха. По сравнению со спуском на санях в снежной лавине космические перелеты Кальхауна можно было сравнить с чтением книги у камина холодным и неприятным ноябрем где-нибудь в Лондоне.
      Вот сани резко выскочили из-за ледяных скал, сверкающих в свете негасимой ленточки на небосклоне, и понеслись вниз так быстро, что ветер буквально звенел в ушах. Затем двигатель заработал громче, сани притормозили, почти поползли. Гибкость конструкции саней помогала экипажу управлять ими. Четверо мужчин сложили сегменты саней, и сани в полном смысле этого слова начали извиваться по поверхности ледника, где мелкие и крупные наросты перемежались с острыми ледяными вершинами.
      Но вот сани остановились, тонкие трубки выдвинулись из полозьев и образовали вместе с санями мост через очередную расщелину, затем они снова спустились по склону. Трубки исчезли, взвыл двигатель - и сани поползли к гребню горы. На фоне сине-золотого неба стали видны горы разной высоты, образующие, очевидно, местные горные цепи. Последний раз сани совершили захватывающий дух спуск с горы в долину, промчавшись через естественный туннель, и начали приближаться к скалистому обрыву. Видимо, эта скала и была их местом назначения. На глубине нескольких тысяч метров Кальхаун увидел темное удлиненное пятно не более трех квадратных километров. Сине-золотое сияние не освещало эту полоску земли, но то, что земля подогревалась искусственно, было совершенно очевидно. Это была та самая обогреваемая подземными элементами питания луговинка, которая окружала энергорешетку в Городе-Один. От этой темной проталины в снегу шел пар, образуя над землей своеобразную "крышу", которую рвал в куски налетающий ветер.
      Сани замедлили скольжение и остановились на краю скалы у каменного строения, если это можно было так называть. Внизу хорошо была видна долина.
      - Это мы, - громко сказал Хант. - Мы привезли его. Все в порядке?
      - Не все!.. - глухо ответил невидимый голос. - Они сбежали! Сначала ему удалось вырваться, он освободил ее, и они убежали! Нам надо было убить их тогда еще, когда мы первый раз их поймали. А мы этого не сделали и совершили ошибку!
      Человек в санях, казалось, окаменел от этого сообщения, от общего чувства трагедии и потери всякой надежды.
      Кальхаун ждал. Хант не двигался. Один из сопровождающих его плюнул со злостью. Другой пошевелился.
      - Зря старались, - снова произнес тот же хриплый голос из темноты. Вся эта суета, оказывается, ни к чему.
      Кальхаун деловито спросил:
      - Что случилось? Мои пациенты сбежали?
      Снова заговорил невидимый глухой голос (обладатель его, кажется, был на грани бешенства):
      - Это медик со звездолета? О котором мы слышали? Конечно, они сбежали: этот мужчина и девушка. Они сбежали вдвоем. И это после того, что мы влезли в неприятности с Городом-Три только потому, что не уничтожили беглецов сразу. И еще вляпались в неприятности с Городом-Один, когда проникли туда, чтобы вывезти вас с корабля Медслужбы! - Голос еле сдерживался от гнева. - Нам следовало их убить или дать им возможность умереть тогда... Пусть бы погибли в снегах, как они этого просили!
      Кальхаун покивал головой просто так, сам себе, никто и не заметил. И опять начал анализировать ситуацию на планете, а точнее, продолжал анализировать ее. Наличие запрета общения между коммунами-сообществами является синдромом, указывающим на то, что каждое сообщество под угрозой наказания своих членов борется с теми из них, которые страдают синдромом изоляции, чтобы запретить всякого рода общение вне пределов данного сообщества. Скорее всего, молодые люди поддались романтическому чувству. А правила обоих сообществ запрещают смешанные браки: они опасны для выживания целого сообщества. И чем строже запрет, тем больше шансов подобного поведения среди представителей этих сообществ, особенно юного поколения. Это не было новостью, для Кальхауна. Ни для кого не секрет, что в условиях изоляции и строгих правил, принятых в обществе, обаяние чужака всегда притягательно, для отдельных членов и опасно для общества. Известно, что экипажи звездолетов становятся очень популярны на тех планетах, где колонии поселенцев очень немногочисленны, а полеты туда редки. Не менее понятно и то, что девушка не может найти себе жениха в своем малом сообществе, и спасением для нее является отлет на другую планету, если ей удастся сэкономить денег на "проезд". Кальхаун мог предсказать нарушение всех традиций и законов, а равно и карантинных мер, как только начал размышлять над ситуацией, сложившейся на этой планете. И бешеная злоба, вызванная этим "особым случаем" (бегством молодых людей), была вполне естественной.
      Некая девушка, должно быть, влюбилась, а некий молодой человек, без сомнения, ответил ей взаимностью. Они полюбили друг друга так сильно, что приняли изгнание от обоих сообществ и решили начать новую жизнь подальше от них, уйдя в теплые земли, куда они физически никогда не смогли бы дойти. Для тех, кто полюбил, это было равносильно самоубийству. И это же явилось причиной конфликта, даже войны, для тех, кто неукоснительно выполнял правила сообщества.
      Хант снова заговорил. Его голос приобрел более трагический тон:
      - Покончим с этим! Это - мои проблемы. Я сделал все это для своей дочери. Я хотел, чтобы она не умерла. Я заплачу за попытку спасти ее. Они будут удовлетворены... в Городе-Три... и в Городе-Один, если вы скажете им, что я виноват и вы изгнали меня навсегда.
      Кальхаун резко спросил:
      - Что происходит?
      Человек, невидимый из тени, ответил, не скрывая неприязни:
      - Его дочь Ним была на посту, чтобы предотвратить проникновение из Города-Три. А они выставили постового против нас. У обоих были передатчики, и они стали разговаривать друг с другом. Потом она взяла видеоприставку, и он, наверно, тоже. В конце концов они решили, что стоит умереть вместе, и сбежали, надеясь дойти до теплых земель. Но шансов у них не было никаких!
      Кальхаун отметил про себя, что теплыми землями они, очевидно, называли экваториальный пояс планеты.
      - Надо было отпустить их, и пусть бы умерли! - с печалью сказал Хант. - Но я убедил Совет разрешить мне привести их. Мы были очень осторожны, чтобы не заразиться! Я запер их по отдельности, и я... я надеялся, что моя дочь не умрет от болезни, распространенной в Городе-Три. Я даже надеялся, что молодой человек не умрет от болезни, которая, как считают в Городе-Три, есть у нас и которую мы не замечаем, а они могут умереть от нее. А потом мы услышали о вашей посадке в Городе-Один. Мы не могли вам ответить, но мы все слышали, даже эту "торговлю" с больной коровой. И мы слышали о медиках со звездолетов, которые умеют лечить болезни. Я надеялся, что вы сможете спасти Ним, чтобы она не умерла от болезни из Города-Три. Мои друзья рисковали очень многим, чтобы привезти вас сюда. А они, моя дочь и молодой человек, сбежали. Опять.
      Снова вмешался хриплый голос:
      - И больше никто не будет ничем рисковать. Мы посоветовались и решили: они сбежали, и мы сожжем то место, где они были. Все. Ты больше не глава Совета! И медик пусть уходит! Мы так решили!
      Кальхаун подумал, что это решение принято частично от страха. От страха люди способны отрицать наличие Любого решения, по этой же причине они могут отметать все разумное. Это был яркий симптом такого положения вещей, которое становится проблемой для Межзвездной медицинской службы, потому что подобные обстоятельства могут привести к смерти людей. Задачка медика - предотвратить смерть. В данном случае совершенно бессмысленную гибель двух молодых людей и отца девушки, поставившего на карту абсолютно все.
      Хант сделал жест повелительный и в то же время как бы выражающий его отчаяние.
      - Я отвезу медика в Город-Один, и они смогут воспользоваться его услугами, если осмелятся, и не будут винить вас в том, что я его увез. Мне придется взять сани, их уже использовали, чтобы привезти его сюда, поэтому их все равно надо сжигать. Те, кто был со мной, не забудьте сжечь всю одежду! Теперь Город-Три будет спокоен потому, что установилось равновесие: они потеряли одного человека, а вы потеряете меня. Сообщите им об этом. В Городе-Один будут, конечно, беситься, но они тоже выиграют в данном случае. На открытое выступление они вряд ли пойдут.
      Снова наступило молчание. Один человек соскочил с саней и пошел по направлению к скале. Хант напомнил еще раз, чтобы они сожгли одежду, в которой участвовали в "похищении" медика.
      - Я увожу его. Все остальные тоже сойдите с саней. И нет смысла в ведении войны, потому что я совершил ошибку. Я плачу за нее!
      Оставшиеся мужчины соскочили с саней, но остались возле них. Один из них сказал:
      - Извини, Хант, прощай! Пусть тебе повезет!
      - Какое уж тут везение! - устало ответил Хант.
      Взвыл двигатель саней, который до этого просто урчал. Урчание перешло в оглушающий звук, и снежные сани нырнули вниз с горы к темной луговинке в долине, чтобы вернуть похищенного медика к его звездолету. Кальхаун завертелся в санях и принялся жестикулировать, чтобы привлечь внимание Ханта. Хант, стоявший за креслом Кальхауна, остановил скольжение саней и спросил совершенно безжизненным голосом, что, собственно, случилось.
      Утомленный несговорчивостью и твердолобостью людей из Города-Два, Кальхаун произнес:
      - Два человека убежали. Ваша дочь Ним и юноша из Города-Три. Вас изгнали, чтобы предотвратить возможную конфронтацию.
      - Да, - ответил Хант без каких бы то ни было эмоций.
      - Ну так давайте найдем беглецов! - вышел из себя Кальхаун. - Прежде чем они умрут в снегу! Вы же привезли меня, чтобы я вам помог! И незачем кому-либо умирать, если есть возможность все изменить!
      Тем же вялым тоном Хант ответил:
      - Они идут в теплые земли. Они никогда туда не дойдут. Я предполагал вернуть вас на корабль и попробовать догнать их на снежных санях. Я собирался отдать им сани, чтобы они... чтобы Ним пожила бы еще немного... - Он наклонился к рычагам управления, и сани снова заскользили по снегу. Состояние Ханта было понятно Кальхауну: шок, отчаяние и никаких других эмоций.
      Хант сейчас не будет реагировать на разумные аргументы. Он принял слишком много решений, достаточно безумных по своему характеру, и стремился исправить сложную ситуацию, почти катастрофическую для многих людей, своими волевыми решениями. Бегство дочери было той причиной, которая вызвала к жизни цепочку необратимых событий.
      Хант принял решение, как поступать в случае конфликта с Городом-Три, и совершенно другое решение, как действовать в случае конфликта с Городом-Один. Он приносил себя в жертву, готовясь умереть, и считал, что единственно правильное решение - это заплатить за совершенную им ошибку. Он был не в состоянии думать в этих экстремальных условиях. И чтобы вывести его из шока, Кальхаун достал бластер, который положил в карман еще во время своего выхода из корабля, чтобы взглянуть на больную корову. Он вполне мог предотвратить собственное похищение. Но медик никогда не отказывается исполнять свой профессиональный долг. Он прицелился в большой сугроб и нажал кнопку. Снег обратился взрывом в пар, который зашипел и клубами пошел вверх.
      - Я не желаю возвращаться на корабль, - твердо сказал Кальхаун. - Я хочу догнать беглецов и сделать все необходимое, чтобы они остались живы. Я оказался в центре этих событий. Долг Медслужбы вмешиваться в проблемы, связанные с угрозой здоровью людей. В данном случае как раз возникла такая угроза!
      Мургатройд зашевелился и высунул нос из-под парки. Он услышал шипение бластера и грохочущий звук подтаявшего снега.
      Хант воззрился на Кальхауна.
      - Что это? - потребовал он ответа. - Вы выбираете...
      - Я собираюсь догнать вашу дочь и этого молодого человека, - сердито ответил Кальхаун. - Черт побери! Этот пресловутый синдром изоляции... Ну просто ярко выраженная "проблема Крузо" на этой планете! Надо же что-то делать! Это же угрожает здоровью населения планеты!
      Хант продолжал смотреть на него: намерения Кальхауна ему было даже трудно вообразить. Он терялся в разного рода догадках.
      - Мы, медики, - сказал Кальхаун, - сделали возможными космические полеты людей потому, что сохраняли людям жизнь. Планета Земля слишком перенаселена. Одной Солнечной системы мало, и полеты удлинились, а медики стараются продлить людям жизнь и помочь заселить благоприятные для жизни планеты. Благодаря нам, медикам, создано девять десятых цивилизации в том виде, в каком она существует, потому что медики определили условия для существования этой цивилизации. А поскольку на этой планете цивилизация стремится к своему краху и люди умирают из-за всяких там глупостей, то я просто обязан прекратить это безобразие! Поэтому мы сейчас будем искать беглецов и спасем их, и есть надежда, что цивилизация постепенно возродится на этой планете.
      Бывший глава Совета Города-Два и руководитель похитителей наконец понял и заикаясь сказал:
      - Они направились в теплые земли. Другой дороги туда нет. Ищите их следы!
      Двигатель снова зарычал, и сани понеслись вперед. Они не завершили круг, чтобы вернуться в Город-Один. Сейчас сани летели на самой большой скорости, оставляя позади долину с земной луговинкой, окутанной паром, и снег летел в разные стороны, образуя ровные полуокружности. Тонкая снеговая пыль радугой искрилась в утреннем свете.
      Снеговые сани мчались вперед и вперед, оставляя за собой подавленность и чувство безысходности.
      Кальхаун пригнулся немного, защищаясь от холодного ветра, он почти ничего не видел впереди. Крылья вспененного снега закрывали обзор. У Ханта, который стоял за спиной Кальхауна, возможностей было больше.
      Мургатройд опять засуетился под паркой Кальхауна, высунул нос и сейчас же его спрятал от пронизывающего ветра.
      Хант направил снеговой экипаж так, как будто точно знал дорогу. А Кальхаун попытался воссоздать общую схему обитания на планете. Судя по всему, на планете было три крупных города, или колонии. У них были названия. И из стратосферы он видел три зеленых пятна. Один из городов отапливался энергией, проходившей по электроэлементам под землей. Энергия же проводилась с энергорешетки.
      Второе темное пятно поверхности вряд ли отапливалось электроэнергией, скорее всего там стояли установки, работающие на каком-то ископаемом топливе. Снеговые сани тоже работали на этом топливе. Похоже, это реактивный двигатель на твердом топливе. Принцип засасывания воздуха на больших скоростях был известен, и не представляло трудности создать двигатель. Итак, Город-Два пользовался ископаемым топливом: углем или нефтью, а что касается Города-Три, то источник энергии там пока неизвестен.
      Кальхаун нахмурился и попытался воссоздать полную картину планеты, но данных было маловато. Недоставало еще объяснения туманно-золотой ленточки в небе. Естественно, что ни один из городов не мог вывести это великолепие над планетой. Все три города не смогли бы это сделать технически, учитывая, что они были разделены между собой бесконечной враждой и войнами.
      По мнению Кальхауна, на планете пользовались гидропоникой. Вероятно, сады находились под землей. Наземных городов не было. Технический уровень и возможности очень невелики. Но все же Кальхаун не отверг предположения, что первые колонисты, высадившиеся на эту планету, были заняты в горнодобывающей области.
      Только горнодобыча могла создать условия для существования поселений в арктическом климате. Очевидно, здесь добывали редкие металлы. Возможно, тогда возле энергорешетки существовал нефте- и газопровод. Использование местных энергоисточников для обработки руды с целью получения слитков ценных редких металлов вполне могло оправдывать существование поселений на планете с неблагоприятным климатом. И, видимо, редкие металлы вполне окупали затраты на их перевозку.
      Можно было предположить, что транспортировка редких металлов осуществлялась в нефтяной суспензии по поверхности планеты, что не требовало затрат на наземный транспорт.
      Если колония начала свое существование как подобного рода поселение с таким рабочим циклом, то грузопассажирские корабли бывали здесь редкими гостями. Это могла быть планета, эксплуатируемая одной межзвездной корпорацией. Скорее всего, поселение было создано лет сто пятьдесят-двести назад, на заре освоения планет, когда корпорации осваивали лишь те планеты, которые им предлагали освоить по минимуму. Такая колония даже могла отсутствовать в списках Межзвездной медицинской службы. Это объясняло бы все. Ведь когда шахты становились нерентабельными, поселение не поддерживалось корпорацией. Однако кто-то улетал с этой планеты, а кто-то оставался в обжитых, теплых городах, где родились их отцы. Они не могли даже вообразить, что можно жить где-либо еще. Вот нормальное объяснение... пока.
      Кальхаун обратился к строгой логике работника Медслужбы: через столетие или даже раньше изолированное сообщество могло потерять почти полностью иммунитет против болезней, от которых оно раньше не страдало, которые на планете не существовали, пока она приносила прибыль и процветала.
      Любые контакты между двумя изолированными в течение долгого времени сообществами могли привести к колоссальной вспышке эпидемии той или иной болезни, которая в этих сообществах была распространена изначально. Существовали носители вируса.
      Реальная частота распространения вируса у людей была уже установлена в двух последних поколениях. Но в малом сообществе, изолированном на одной планете, носители инфекции распространяли эту инфекцию так легко, что каждый член этого небольшого сообщества получал иммунитет к этой инфекции с рождения. А другая изолированная малая группа могла иметь с рождения иммунитет к совсем другой инфекции, и поэтому член одной малой группы был практически смертельно опасен для члена другого малого сообщества, если бы им довелось встретиться и общаться довольно близко, а не через видеоэкраны.
      Сидя в мчавшихся санях и закрываясь от встречного ветра, Кальхаун понял, что все, о чем он размышлял, очень похоже на что-то уже происходившее. Теперь учили, что нечто подобное происходило в примитивном обществе, где существовало поверье, что женщины опасны для мужчин, и мужчина должен принимать особые меры, чтобы избежать пагубной "маны", исходящей от его будущей невесты. При существовании традиции похищения жен - а сообщества были очень малы и жестко изолированы - любое племя, не знающее начальных правил санитарии, могло попасть именно в такое положение, в которое попали Города Один, Два и Три.
      Примитивное подозрение, касающееся женщин, возможно, имело свое обоснование в реальной жизни. Женщина одного племени могла быть носительницей смертоносного микроба на коже или одежде и обладать иммунитетом к этой инфекции. В то же время мужчина из другого племени иммунитетом к этой инфекции не обладал, и, похищая себе в жены женщину другого племени, сам становился жертвой смертельной болезни.
      Летящие по снегу сани резко повернули и чуть было не опрокинулись. Брызнул фонтан снега, но сани тут же заложили новый крутой вираж и резко затормозили. Мотор заглох. Снежный вихрь прекратился, и сани медленно заскользили по снегу.
      - Их след! - прокричал Хант в ухо Кальхауну.
      Кальхаун заметил углубление в снегу. Это были две пары следов грушевидной формы на девственно белой поверхности. Две человеческие фигуры, на ногах у которых были надеты приспособления для хождения по снегу, двигались, освещаемые сине-золотым сиянием ленточки на небосклоне.
      Кальхаун теперь мог точно сказать, что произошло, до мельчайших подробностей.
      Девушка в тяжелом неуклюжем одеянии стояла "на часах" на краю горы над заснеженной долиной. Это были долгие и холодные часы наблюдения. Вокруг - вечные снега, всегда одни и те же вечные снега, и ничто не меняло эту белую монотонность. Она знала, что через долину такой же одинокий часовой из чужого города наблюдает за этой белой бесконечностью. Она помнила, что прикосновение руки или даже просто дыхание этого человека будет смертельно для нее так же, как и ее прикосновение и дыхание принесет смерть ему. Сначала было чувство ужаса, а потом - любопытство. Затем последовал первый запрос по рации. Может быть, она сначала не ответила, но выслушала, что говорил "чужак". Она слышала его юный голос, и ее одолевало любопытство, что он за человек, этот самый "чужак", который тоже наблюдает за обстановкой. И наступил день, когда она ответила, очень смущаясь, и с облегчением почувствовала некую привлекательность этого разговора в снегах. И, конечно, не было ничего опасного в разговоре по рации. Возможно, они шутили относительно смертельной опасности, которую они представляют друг для друга. Может быть, они удивлялись тому, что жители двух городов, которые никогда не видели друг друга, должны друг друга ненавидеть. Потом каждому захотелось увидеть своего собеседника, и они принесли с собой видеоприставки, которыми никто не пользовался. Они не находили в этом ничего дурного. Наконец они увидели друг друга! Она совсем незнакомого, но уже близкого и любимого человека, а он - самую очаровательную девушку, которую когда-либо встречал. Сначала они сожалели, что не могут быть рядом потому, что смертоносны друг для друга, потом возненавидели запреты. Кончилось тем, что они отвергли опасность как несуществующую и убежали вместе в теплые земли, зная, что, может быть, счастливых дней им отведено мало. Но эти малые крохи счастья стоили целой жизни, и молодые люди не колебались в своем решении.
      Кальхаун представил себе все это очень ярко, хотя убеждал себя в том, что рассматривал этот случай с некоторой долей иронии. Он утвердился в сознании того, что это лишь еще одно проявление слепого приступа отрицания жизни в замкнутом обществе. Именно это неприятие замкнутости делает астронавтов такими привлекательными для девушек в дальних, забытых богом космопортах.
      Еще он подумал о том странном, неразумном и только человеку присущем свойстве, которое вызывает радость осознания, что существует кто-то еще, что человеческая жизнь и счастье занимают отведенное им место и в космосе. Возможно, что начиналось это неразумное свойство с инстинкта, но переросло в нечто, чем обладает только человек, и только он может такое чувство переживать.
      У Ханта это свойство было. Этот отчаявшийся человек искал в снегах свою дочь, которая, если смотреть правде в глаза, забыла о нем и предала его. Хант стал изгоем ради собственной дочери и ни секунды не жалел об этом. Он даже и не думал на эту тему, желая спасти беглянку.
      Он поднял руку в теплой рукавице.
      - Вон там, - радостно закричал он. - Это они!
      В золотисто-голубой мгле показалась черная точка. Когда снеговые сани подползли поближе, точка превратилась в две маленькие фигурки, стоявшие, прижавшись друг к Другу.
      Они с вызовом смотрели на приближающиеся сани. Хант выключил двигатель, и сани заскользили по гладкой поверхности - полозья как будто шептали что-то снегу.
      Девушка сорвала маску с лица (в Городе-Два все носили маски, предохраняющие от холода) и подняла голову. Молодой человек и девушка поцеловались. Потом юноша в отчаянии поднял нож. Он блеснул в свете сияния ленточки и...
      Бластер Кальхауна издал странный глухой звук, и лезвие ножа заискрилось голубым огнем. Молодой человек выпустил ставшую вдруг нестерпимо горячей ручку ножа, который с шипением упал в снег.
      - Всегда в дрожь бросает, когда вижу драматическую развязку, - сказал Кальхаун свирепо. - Но уверяю вас, что в любой ситуации лучше быть разумными. Я полагаю, молодую леди зовут Ним. Имени молодого человека я не знаю. Мы не были представлены друг другу. Отец Ним и я пришли, чтобы передать вам технические средства двух цивилизаций в качестве первого шага в лечении синдрома пандемической изоляции на этой планете. Эта изоляция из-за тяжелых условий существования превратилась в "проблему Крузо", и решать эту проблему надлежит медику.
      Мургатройд усиленно пытался высунуться из парки под подбородком Кальхауна - он слышал бластер и почувствовал, что происходит что-то необычное. Наконец он высунул нос и старательно принюхался. Кальхаун засунул его обратно под парку.
      - Скажите им, Хант, - раздраженно попросил он. - Расскажите им, зачем мы здесь и что вы уже сделали!
      Отец девушки рассказывал обо всем неуверенно и почему-то застенчиво. И под конец сказал, что реактивные сани прибыли, чтобы отвезти дочь и молодого человека в теплые земли, где они по крайней мере не умрут от холода. Кальхаун от себя добавил, что там, вероятно, не будет проблем и с едой.
      Дрожа и смущаясь, беглецы забрались в сани. Мотор взревел уже в который раз, и сани повернули к теплым землям. Они помчались в золотом сиянии ленточки, объяснить существование которой разумными аргументами пока не представлялось возможным. Даже Кальхауну.
      4
      Действие - эти результат процесса мышления. Поскольку
      мы не можем повернуть вспять действие, то у нас появляется
      тенденция полагать, что эту мысль нельзя изменить. В
      результате мы цепляемся за свои ошибки. Чтобы изменить
      мировоззрение, необходимо заставить себя настоятельно и
      срочно действовать в сообразии с новым мышлением без
      прежних ошибочных идей. Мы можем очень тактично
      распрощаться с прежними ошибками. Не надо никому говорить
      о них. Даже самим себе.
      Фицджеральд. Практическое мышление
      Мургатройд спустился с дерева. Его защечные мешки были набиты орехами. Кальхаун вставил палец ему в рот, и Мургатройд с готовностью позволил вынуть и изучить результаты его вылазки на деревья. Кальхаун вздохнул. У Мургатройда были другие, более важные способности в служении здравоохранению, но именно здесь и сейчас его тонкий пищеварительный аппарат был необходим. Его желудок был подобен человеческому, и если Мургатройд что-либо ел, то это мог есть и Кальхаун, а Мургатройд не брал в рот ничего, что могло бы вредно сказаться на его желудке.
      Кальхаун не без иронии заметил вслух:
      - Вместо заповеди врачу "исцели себя сам" мы смело можем сказать "накорми себя сам", так как мы пересекли линию вечной мерзлоты, но и здесь с питанием неважно. Мургатройд, я очень тебе благодарен.
      "Чи", - с достоинством ответил Мургатройд.
      - Ожидалось, что единственной выгодой для меня будет твоя приятная компания в полете к звезде Мерида-2. Вместо этого какой-то невежда нажал не ту кнопку на компьютере, и нам пришлось остановиться здесь, хотя не то чтобы именно здесь, в этой холодрыге, но близко к этому. Я взял тебя с корабля потому, что там никого не оставалось, кто бы мог кормить тебя, а ты кормишь нас, по крайней мере указываешь на съедобные вещи, которые мы вполне могли бы и не заметить.
      "Чи", - сказал Мургатройд и гордо прошелся туда-сюда.
      - Нет уж, не надо копировать этого Пата из Города-Три, хотя ему по статусу полагается красоваться. Он ведь новоиспеченный муж. Но я возражаю против того, чтобы ты принял его за объект для подражания. И зачем тебе красоваться здесь, ведь рядом нет никого, кто мог бы для тебя сыграть роль Ним и с неослабевающим восторгом смотреть на тебя во все глаза, а также другими приятными способами выражать пламенную и в буквальном смысле слова неземную любовь.
      Мургатройд произнес с печалью: "Чи?" - и отвернулся.
      Они оба стояли на покрытом листьями клочке земли, который полого спускался в удивительно спокойный заливчик с незамутненной водой. Позади над ними возвышались громадные горы. Над их головами сверкал ослепительной белизной снег, за Наливом было видно широкое устье реки и снова горы, горы и снежные равнины. Небольшой водопад журчал там, где в лучах теплого солнца подтаивал ледник. Там, где не было снега, виднелась зеленая растительность.
      Хант, отец Ним, подошел к Мургатройду и Кальхауну. На Ханте не было громоздкого плаща и рукавиц, которые так необходимы в Городе-Два. Сейчас он был одет как цивилизованный человек, нов одной руке держал заостренную палку, а в другой - связку вполне нормальных на вид рыб. На лице его было выражение застывшего изумления. Изумление уже вошло у Ханта в привычку.
      Кальхаун объяснил, что Мургатройд нашел еще один сорт съедобных орехов, похоже, что они земного происхождения, как и большая часть живых существ, которых они успели увидеть. По всей вероятности, сделал вывод Кальхаун, растения и животные были вывезены с планеты Земля, правда, в разное время.
      Хант кивнул. Казалось, он хотел что-то спросить и все никак не решался.
      Наконец он сказал:
      - Я разговаривал с Патом.
      - А, зятек, который должен благодарить вас не только за дочь, за то, что остался жив, но еще и за ваше положение в Городе-Два, которое дало вам законные права провести свадебную церемонию, Полагаю, он выразил вам свое уважение? - не удержался от ехидства Кальхаун.
      Хант нетерпеливо махнул рукой.
      - Он говорит, что вы ничего не хотите сделать, чтобы спасти его или Ним от смерти.
      Кальхаун кивнул:
      - Да, это так.
      - Но они же могут умереть! Они же умрут! Ним умрет от болезни, распространенной в Городе-Три. Люди в Городе-Три всегда говорили, что у нас тоже есть болезнь, смертельная для них и безопасная для нас, жителей Города-Два. Они, в Городе-Три, умирали от нашей болезни.
      - Что, видимо, является всего лишь историческим фактом. Однако как это по-латыни? "Время проходит". Нынешняя важность этого исторического факта состоит в том, что он является фактором "синдрома изоляции" и, следовательно, решающим фактором в "проблеме Крузо". Я намеренно ничего не давал Ним и Пату, чтобы доказать, что смертельная опасность болезней Города-Два и Три уже канула в Лету.