— Какая помощь? — этот вопрос был задан с подозрительностью.

— Прежде всего, — сказал Кальхаун, — вы вышли из подпространства. Вы проверили свой регулятор цепи?

— Мы такого названия не употребляем, — ответил голос. — Что это такое?

Кальхаун чуть не выругался. Едва сдержавшись, он закрыл глаза и понял, что теряет чувство равновесия. Ему было очень неприятно сознавать, что его чувство собственного достоинства может пострадать, но пришлось начать:

— Регулятор цепи… — С закрытыми глазами он объяснил, что это такое и где он должен находиться. — Там где-то должен быть индикатор с надписью «Выключено».

Конечно, регулятор цепи должен быть обязательно, иначе их корабль был бы полон дыма от перегоревшей изоляции.

Внезапно он понял, почему другой корабль выглядит настолько нелепо. Это было кое-как отремонтированное старье. Его где-то нашли заброшенным и на скорую руку сколотили так, чтобы он мог передвигаться, не рассыпаясь на части. Ясно, что сделали это люди, которым приходилось догадываться о функциях тех частей, которые они ремонтировали. И вот на этой латаной посудине они полетели в космос, наверное, с помощью ракет. Об этом просто страшно было подумать.

Единственное, что он мог сделать для них, — это дать им кое-какие рекомендации и помочь определить курс с тем, чтобы они не перескочили во время прыжка в подпространстве дальше, чем хотели.

— Когда вы найдете регулятор цепи, опустите рычажок, который вы поднимаете, когда входите в подпространство. Только потом — а не до этого!

— включите регулятор цепи. Тогда вы снова сможете войти в сжатое пространство. Как у вас с топливом? Корабль у вас только что из ремонта, да?

Последовало напряженное молчание и неохотное согласие.

Кальхаун попросил их прочитать показания приборов о количестве топлива, давлении и состоянии воздуха внутри корабля. Он снова стал обретать чувство равновесия, продолжая анализировать показания приборов, которые зачитывали ему на другом корабле.

— Топлива у вас не так много, — сказал он коротко, — но до ближайшего космопорта вы добраться сможете. И это все! Куда вы хотите попасть?

— Это наше дело!

— Вы можете добраться только до некоторых ближайших планет, — сказал Кальхаун. — Подождите!

Он запрограммировал компьютер на определение курса до ближайших обитаемых планет. Таких, до которых они могли добраться, было четыре. Кальхаун назвал их и указал, сколько времени нужно провести в подпространстве, чтобы оказаться на максимально близком от них расстоянии,

— расстоянии, на котором начинает действовать притяжение Лаулора… Одной из этих четырех планет была Ланке, и Кальхаун откровенно посоветовал им не рисковать тащить свою кучу заплаток на Ланке, так как со значительной долей уверенности можно было сказать, что там началась эпидемия.

— Я подобрал данные о направлении времени в пути, — заметил он. — Запишите, я продиктую.

После того как он продиктовал им нужную информацию, снова послышалось бормотание. Очевидно, они совещались, отойдя подальше от микрофона. Грубый голос сказал:

— Эти планеты, все довольно далеко, судя по времени в пути. Есть желтая звезда, которая, кажется, поближе.

— Это звезда типа Джи, — сказал Кальхаун, вспоминая. — У нее есть планета под названием Дели, на которой одно время, возможно, было поселение. Но сейчас там ничего нет. Ни один корабль после посещения Дели не вернулся в свой космопорт. С этой планетой что-то не в порядке. — И добавил ради объективности: — Вообще-то она достаточно близко. Время в сжатом пространстве будет… — Он назвал нужные цифры. — Но я советую вам все-таки лететь на одну из других ближайших планет: выйдете на орбиту и вызывайте диспетчерскую службу. Они как-нибудь вас посадят. А если вас посадят, оставайтесь там!

Зрение снова улучшилось. Он посмотрел на экраны внешнего обзора: странный, залатанный корабль был очень близко, на расстоянии не более трех или четырех десятков километров. Кальхаун решил предупредить их, что нужно держаться от него подальше, так как он обречен. Хотя сейчас у него только повышена температура, все остальное было как будто в порядке. Конечно, он знал, что если посмотрит на себя в зеркало, то увидит на своем лице следы болезни, которые заметил на лице мертвого человека на Ланке.

— А ко мне вы лучше близко не подходите, — только и сказал он.

Ответа не последовало, хотя из динамика доносилось какое-то бормотание. Кто-то возражал против чего-то. Грубый голос что-то свирепо рычал. Затем раздался щелчок и все смолкло: они отключили микрофон.

Кальхаун, зрение которого продолжало улучшаться, взглянул на изображение другого корабля на экране электронного телескопа. Корабль разворачивался к нему передней частью, и какая-то трубка на его корпусе была нацелена прямо на «Эскулап-20».

Вдруг из трубы в носовой части корабля вырвались огромные клубы пара или газа, и он исчез. Его поглотила пустота.

Медицинский корабль остался в одиночестве среди звезд. Однако нелепый корабль не исчез совсем, вместо него появилось нечто очень небольших размеров, маленькая пылинка отраженного света звезд. Вскоре на экране телескопа Кальхаун ясно различил, что это. Этот предмет был сделан из блестящего металла, впереди конусообразно заострен, как торпеда, и двигался он на большой скорости прямо на медицинский корабль.

Кальхаун наблюдал за тем, что происходит, как бы со стороны. Он, конечно, сразу догадался, что это такое, но его реакция определялась тем положением, в котором он оказался. В обычной ситуации он был бы взбешен тем, что по его кораблю выпустили ракету, чтобы его уничтожить. Сейчас же он ясно сознавал, что находится в состоянии кратковременной ремиссии смертельного заболевания и что он, несомненно, скоро умрет. Если бы ракета взорвала медицинский корабль, это сократило бы его жизнь на один, два, а может быть, на три дня.

Разве это имело, такое уж большое значение? Он смотрел на приближающуюся ракету с иронической усмешкой. И вдруг почти неожиданно для самого себя щелкнул переключателем системы притяжения Лаулора, и корабль резко дернулся в сторону. Когда снаряд прошел то место, где только что находился его корабль, и полетел дальше, в пустоту, Кальхаун криво усмехнулся.

— Я сделал это ради тебя, — сказал он Мургатройду. — Если бы не ты, я не стал бы себя утруждать. Мне, конечно, не добраться до Главного управления живым, хотя, будь возможность предупредить их, они могли бы принять нас где-нибудь поблизости, устроить так, чтобы я не представлял опасности для окружающих, и облегчить мои последние часы. Сесть на какой-нибудь обитаемой планете, чтобы привезти туда болезнь и стать убийцей, я не могу. Поэтому я выбираю компромиссный вариант и высажу тебя там, где у тебя будет шанс выжить, а если ты и умрешь, то не от голода и отчаяния в наглухо запертом корабле.

Он вычислил нужный курс, определил длительность нахождения в подпространстве и нажал соответствующие кнопки на пульте управления, переведя корабль в автоматический режим полета.

— Приготовься, Мургатройд.

Головокружение, тошнота и ощущение безудержного падения по сужающейся спирали в пустоту Кальхаун перенес стоически. Он был убежден, что вскоре с глазами у него снова станет плохо и, возможно, по кораблю ему придется передвигаться ползком. Думать о том, что он может оказаться в таком положении, было более неприятно, чем думать о том, что кто-то пытался его убить. У него просто не хватало сил, чтобы возмущаться этой попыткой.

Пока он еще чувствовал себя довольно сносно, поэтому приготовил еду для Мургатройда и немного поел сам.

— Может быть, это все напрасно, — сказал он Мургатройду, пока тот со своим обычным энтузиазмом поглощал приготовленную Кальхауном еду. — Ты ведь все равно останешься один, и я не представляю, как ты сможешь выжить, но…

Он пожал плечами. Было бы нелепо излишне драматизировать эту и без того драматичную ситуацию.

— Я высажу тебя, и тебе придется заботиться о себе самому. Ты, наверно, думаешь, что это нехорошо с моей стороны. Ты же не можешь себе представить, что я не в состоянии заботиться о тебе. Но это, к сожалению, так.

Мургатройд сказал бодро: «Чи-чи!» — и вновь энергично принялся за еду.

«Эскулап-20» продолжал свой путь. Вскоре Кальхаун почувствовал, что с глазами снова становится плохо. Затем он потерял способность ориентироваться в пространстве: не знал, где верх, а где низ. Он сидел в кресле пилота, пристегнувшись ремнями, чтобы не свалиться на пол.

Потом он, кажется, заснул. Когда он пришел в себя, то почувствовал, что очень хочет пить. Он отстегнул ремни и упал на пол. Все его органы чувств уверяли его, что корабль вращается вокруг своей оси. Даже не пытаясь подняться на ноги, Кальхаун пополз туда, где была питьевая вода, взял стакан, но не смог поднести его к губам. Тогда он опрокинул стакан, подставив рот. Но руки его дрожали, и в рот попало только несколько капель, а вся остальная вода пролилась мимо.

С огромным трудом ему удалось встать на колени. Наклонив голову к воде, он начал пить и пил, пока хватило дыхания.

Потом он рухнул на пол и заснул.

Когда Кальхаун проснулся, то не сразу смог понять, что происходит. В таком состоянии трудно было отличить симптомы своей болезни от ощущений, сопровождающих выход из подпространства. Он чувствовал и головокружение, и тошноту, но только когда началось, а потом внезапно кончилось падение вниз по сужающейся спирали, он понял, что корабль находится в открытом космосе. На экранах внешнего обзора появилось яркое желтое солнце и огромное количество звезд. Из динамика над пультом управления доносились типичные для обычного пространства звуки и шумы. Медицинский корабль находился в системе звезды типа Джи, недалеко от планеты Дели, планеты земного типа, с которой не вернулся ни один космический корабль.

Теперь ему предстояло найти эту планету, почти полностью покрытую водой, с одним материком, на котором находились остатки заброшенного поселения. Он оставит там Мургатройда, выполнив свой долг медика и друга. А сам он, по-видимому, уже очень скоро будет свободен от всех обязанностей.

Вновь добравшись до кресла пилота, он понял, насколько ослабел. Видимо, болезнь приближалась к последней стадии. Он услышал, что кто-то разговаривает, и лишь с трудом сообразив, что это говорит он сам, перестал обращать на это внимание. Он искал ту планету, которая никому не нужна, откуда никто не возвращался, и наконец нашел ее. Она оказалась очень близко. Одна часть его мозга с трудом функционировала, наблюдая и делая выводы, а другая заставляла его все время говорить какую-то чушь, и его это очень раздражало.

Дальше все совершенно смешалось. Он чувствовал, что сам он окончательно раздвоился. Мало того, вокруг, все время мелькали два Мургатройда, и трудно было понять, в какой из двух электронных телескопов смотреть и с каким из двух пультов управления работать. Одна часть его мозга считала, что так не должно быть, и мысленно протестовала, но вторая радостно констатировала, что у него две правые и две левые руки, и завороженно наблюдала, как все эти руки одновременно что-то нажимали и поворачивали на двух пультах управления, а какой-то громадный предмет на экранах становился все больше и больше по мере приближения к нему «Эскулапа-20». Он удивился, когда этот предмет внезапно превратился в огромную черную дыру на фоне мириад звезд. Медицинский корабль оказался над той стороной планеты, где сейчас была ночь. Потом Кальхаун, наверно, заснул, проснулся и опять почувствовал страшную жажду. И вдруг здоровая часть его мозга послала четкий, ясный сигнал: на планете есть поселение! Его четко было видно на экранах. Огромным волевым усилием он заставил себя сосредоточиться, насколько это было возможно.

Та часть человеческого существа, которая называется сознанием, которая использует клетки мозга для хранения информации и предоставляет необходимые данные для выводов, заключений и суждений, которая контролирует тело и помогает ориентироваться в окружающей действительности, все еще функционировала. Мозг человека может стать ненадежным инструментом под влиянием, например, высокой температуры или алкоголя, но есть нечто, так называемое внутреннее «я», которое даже в таких условиях стремится сохранять какую-то связь с действительностью, способность действовать сознательно. Были моменты, когда он вдруг осознавал, что поет и что тело его совершенно не зависит от сознания. Были и другие моменты, когда он, казалось, вновь обретал возможность действовать рационально и контролировать свое тело, которое стало удивительно слабым, и в один из таких моментов он включил реактивные двигатели.

Вновь наступило затемнение сознания. Он услышал свой собственный голос, читающий Мургатройду лекцию о медицинской этике. Пока он читал, корабль сделал сальто, как и планета на экранах визоров. Кальхаун знал, что такого не бывает, поэтому он отнесся к этому с тем равнодушным презрением, которого такое поведение заслуживало.

Потом была еще масса самых разнообразных ощущений, таких неправдоподобных, что он просто отказывался как-то на них реагировать. Вдруг весь корабль дрогнул и сильно ударился обо что-то твердое. Этот удар вернул Кальхауна к действительности. Он понял, что корабль приземлился, и отключил ракетные двигатели. Затем посмотрел на экраны внешнего обзора.

«Эскулап-20» находился на дне заболоченной долины, окруженной низкими горами. Земля была покрыта растительностью. Слабый ветерок слегка раскачивал тонкие, невысокие растения. Вдалеке он увидел какие-то сооружения, явно сделанные рукой человека. Это были стены с отверстиями, которые когда-то, судя по всему, служили окнами, а там, где должны были бы находиться крыши, виднелись верхушки деревьев. Рядом с кораблем оказалось болото, окруженное маленькими лужицами со стоячей водой, в которой что-то росло.

Мургатройд сказал: «Чи-чи?» В голосе его слышалось беспокойство. Кальхаун чувствовал себя невообразимо уставшим, но, сделав над собой усилие, сказал:

— Ну вот, Мургатройд. Я, наверно, сделал глупость и не знаю, будет ли тебе от этого лучше, но теперь надо идти до конца. Пошли.

Неимоверная усталость сделала его руки и ноги тяжелыми, как гири. С огромным трудом ему удалось встать с кресла у пульта управления. Опираясь дрожащими руками на стены, едва передвигая ноги, он прошел, вернее, проковылял половину пути к выходу, к дверям шлюзовой камеры. Потом колени его подкосились, и остальную часть пути он уже мог только ползти. У внутренней двери шлюзовой камеры он дотянулся до кнопок и чисто автоматически нажал их в нужной последовательности, чтобы открыть обе двери, и внутреннюю и внешнюю, одновременно. Они распахнулись настежь, и внутрь корабля ворвался ветер. В воздухе ощущались незнакомые запахи почвы, растительности, непривычные и странные, и еще присутствовал один специфический запах, который, наверно, был бы неприятным, если бы не был таким слабым, едва ощутимым.

— Ну вот, — сказал Кальхаун и слабо махнул рукой. — Вот мы и сели. Здесь тебе жить теперь. Тебе будет одиноко, я знаю, и ты, может быть, умрешь или станешь жертвой какого-нибудь здешнего хищника, и, может быть, я сослужил тебе плохую службу. Но мной руководят самые добрые намерения. Выходи, друг, и я закрою двери.

Мургатройд с недоумением сказал: «Чи!» Кальхаун вел себя чрезвычайно странно. Обычно он не ползал на коленках по полу и не уговаривал его выйти наружу. Он с опаской смотрел на Кальхауна, не понимая, что происходит, на душе у него было неспокойно.

«Чи! — сказал он расстроенным голосом. — Чи-чи!»

Кальхаун не ответил. Он почувствовал, что силы совершенно оставили его, что он не может стоять даже на четвереньках. И рухнул на пол. Последние остатки сознания тоже покидали его теперь, когда он завершил то, что хотел сделать. Если бы он отдохнул, то мог бы, наверно, набраться достаточно сил, чтобы закрыть двери шлюзовой камеры. Хотя теперь вряд ли это имело значение. Жаль, что ему не удалось сообщить в Главное управление о положении на Ланке. Там и раньше уже была эпидемия. Врачи это знают. Они очень напуганы, они просто в ужасе, но, может быть… может быть…

Уже мысленно прощаясь с жизнью, Кальхаун сказал себе, что сделал все от него зависящее. Но этого оказалось мало.