Вячеслав Лейкин
      Играем в поэзию
      (каждый четверг в 448-ой)
      СОДЕРЖАНИЕ
      1. Юрий Мамин. Книжка, о которой я мечтал
      2. Самый первый четверг
      3. Наступила осень золотая..."
      4. Почему Онегину можно, а им нельзя?
      5. Учитель и ученик
      6. "Напишем, братцы, монорим..."
      7. "Глупая вобла воображения"
      8. Диарея: цветок, медуза, ожерелье?
      9. Однажды завтра...
      10. "Я - успокоительная таблетка..."
      11. "Что сказал мужчина?
      12. Иван Бунин и другие
      13. У верблюда два горба
      14. На кого похож зубной врач?
      15. "Стою у окна задумчивый..."
      16. Книга поэта Михаила Кузмина, которую он не написал
      17. "Десять негритят"
      18. Выбранные места из переписки с поэтами
      19. "Зверинец"
      20. "Поэт и ..."
      21. "Как я провел тридцать второе января"
      22. О чем вспоминает скелет идиота?
      23. Скучно
      24. Цзацзуань
      25. Почему так устроено в мире?..
      26. Живописная безглагольность впечатлений
      27. Спасибо черному дрозду
      28. "Свобода бывает трех видов..."
      29. Дон-Жуан, Гамлет и другие
      30. "Елочка" в стиле "рок"
      31. Что такое жизнь?
      32. Последняя книга
      33. Что я люблю и чего не люблю
      КНИЖКА, О КОТОРОЙ Я МЕЧТАЛ
      Несколько раз мне довелось присутствовать на занятиях детского поэтического кружка, которые вел мой товарищ Вячеслав Лейкин. Со Славой нас давно связывает работа, потому что вместе мы уже два десятка лет придумываем пьесы, сценки, киносценарии, которые я затем ставлю в студенческом театре, на эстраде, на "Ленфильме". И еще нас связывает дружба, потому что я уважаю и люблю этого человека, который из всего может извлечь с_м_е_ш_н_о_е - из словосочетания, из услышанной фразы, из прочитанной строки. Но, главное, я люблю его стихи и считаю Лейкина одним из лучших современных поэтов, убереженным судьбой от публикации в застойные годы и, следовательно, ни на йоту не продавшего, не предавшего свой уникальный талант.
      И все же, несмотря на мою близость со Славой, присутствие на занятиях юных поэтов открыло для меня его необыкновенный педагогический дар. Занятия в кружке представляли собой череду разнообразных игр, необычных заданий. Некоторые были заготовлены Славой заранее, другие рождались здесь же, в пылу импровизации. И это было так увлекательно, так весело и, в то же время, познавательно, что я искренне пожалел о бездарно прошедшей юности. Как мне тогда захотелось вновь стать мальчишкой и с азартом ринуться в состязание с двумя десятками юных гениев, радостно и вдохновенно творящих в небольшой комнате, за одним длинным столом. Хотя, тягаться с ними было бы ой как непросто!
      И мне тогда же пришла мысль, что этот опыт общения поэта-педагога Вячеслава Лейкина с группой одаренных детей необычайно интересен и поучителен для юных и взрослых, для тех, кто учит и учится, для всех, кто хочет приобщиться к миру Поэзии. Однако Лейкин вовсе не разделял моих восторгов, считая свои "уроки" делом очень специфическим, имеющим ценность только для него одного.(Все сочинения своих учеников он аккуратно собирал и складывал в папки, которые множились, пухли и пылились без дела). Пятнадцать лет длился наш спор. Наконец, Лейкин сдался. И, основательно "прошерстив" свои папки, сделал из них довольно скромные извлечения с общим названием: "Играем в поэзию".
      Мы с нашим общим другом Василием Аземшей, известным скульптором и художником, прочли этот труд, порадовались за Лейкина, за его учеников и за будущих читателей этой книги. И Вася решил сделать картинки к ней, а я - написать предисловие.
      Юрий Мамин
      САМЫЙ ПЕРВЫЙ ЧЕТВЕРГ
      Искал я когда-то давно работу, связанную с литературой.
      Такое было у меня в то время странное настроение. И все мои друзья и приятели были в курсе этих поисков. Одни сочувствовали, другие обещали, а один нашел. Это был мой школьный друг, тогда уже довольно известный литературовед.
      Он позвонил и спросил: - Слушай, как ты к детям относишься?
      Я спросил: - В каком смысле?
      Он спросил: - Ты их любишь?
      Я спросил: - Кружок какой-нибудь?
      Он спросил: - Литературное объединение юных поэтов при детской газете тебя устроит?
      Я спросил: - Думаешь, возьмут?
      Он спросил: - Ты что же, треплом меня считаешь? - И сказал, когда явиться, куда и к кому обратиться.
      Я явился, обратился, договорился и вот в один из февральских четвергов 1972 года я впервые вошел в Четыреста Сорок Восьмую комнату известного всем здания на Фонтанке, называемого "Домом Прессы".
      ОНИ уже ждали, смотрели на меня, молчали.
      Я сообщил, как меня зовут, сказал, сколько мне лет, и прибавил, что в детстве тоже пытался сочинять стихи, но ничего хорошего из этого не вышло.
      - А сейчас сочиняете? - спросила одна из них.
      - Сейчас? Да, сочиняю.
      - А книги есть?
      - А книг почему-то нет.
      Молчание сгущалcось
      - А давайте во что-нибудь сыграем, - предложил я. - В какую-нибудь литературную игру.
      - А стихи мы будем сегодня читать? - сурово спросила девочка, которая перед этим молчала основательнее всех.
      - Ах, ну да, конечно, - засуетился я. - Как же я про главное забыл?
      Начали читать стихи. В основном, про зиму.
      Запомнилось:
      И ложатся ровно, как на полотно,
      Розы, пальмы, липы на мое окно.
      И еще:
      Снег кружит,
      Метель визжит.
      Небо затуманено,
      В звездах платье Анино.
      (Что за Аня такая, я, правду сказать, не понял.)
      И еще - у девочки, которую звали Сюзанна:
      - Здравствуй, Зима.
      - Здравствуй.
      - Где же твой снег?
      - Дома.
      - Где же мороз?
      - Дома.
      - Иней твой где?
      - Дома...
      Совершенно завораживающий диалог, каменный такой, холодный.
      За Сюзанной мальчик читал, Андрей:
      А проснулись дети утром
      Полон снегу тихий сад.
      Снегири на голых ветках,
      Словно яблоки, висят.
      И, наконец, самый старший среди них, восьмиклассник Женя. На этот раз стихи были не про зиму, а про осень. Про позднюю осень:
      Готово снегом разразиться небо,
      И холод наступает вдруг,
      И ворон серый, замерзая,
      Обходит дерево вокруг.
      Пока они читали, я как-то вдруг успокоился и даже сориентировался.
      - Ворон - черный, - сказал я Жене. - Это ворона серая.
      - А как тогда самца вороны называть? - ехидно спросила Сюзанна.
      - А так, наверное, и называть - самец вороны.
      - Ага! - подхватила Сюзанна. - Самец вороны, замерзая, обходит дерево вокруг.
      Я осторожно засмеялся. Кое-кто присоединился. Вроде бы дело пошло на лад.
      - А теперь давайте все-таки поиграем. Пусть каждый возьмет лист бумаги...
      - А обсуждение когда? - спросила суровая девочка, которая предложила читать стихи.
      - Обсуждение? В каком смысле? - растерялся я.
      - Стихи прочли? Прочли. Теперь их надо обсудить. Мне, например, не понравилась у Ляли рифма "плетня - одна". А у Андрея про снегирей. Конечно, красиво, но неточно. Снегири ведь сидят на ветках, а не висят. А он пишет - "висят". А яблоки сидеть не могут. Они как раз висят. Так что метафора получается неточная.
      Я оторопел:
      - И вы что же, - всегда вот так? Обсуждаете?
      - Всегда, - сказали все.
      - Но это ведь скучно, наверное?
      - Зато полезно.
      - А как же еще учиться? - спросила Сюзанна.
      - И вы считаете, что так можно научиться писать стихи?
      - Конечно, - сказала суровая. Вспомнил, ее звали Наташей. - Нас, например, учили, - продолжала Наташа. - И Вы должны учить.
      И тут я разозлился.
      - Во-первых, я никому ничего не должен. И вам в том числе. А во-вторых, занимаясь своими обсуждениями, вы рискуете стать какими-нибудь литературными надзирателями, а не поэтами. "Рифма плохая!" "Метафора неточная!" Может, и неточная, а я вот увидел эту снегиревую яблоню. И она мне понравилась.
      Опять замолчали.
      - Надо читать хорошие стихи хороших поэтов, - продолжал я уже спокойнее. - У них и учиться.
      - А как же рисованию учат?! - выкрикнула Сюзанна. - По пять часов горшок какой-нибудь рисуют!
      - А музыка? - подхватила Ляля. - Гаммы, гаммы, сплошные гаммы. Нотки эти шевелиться уже начинают. Как черви.
      - Вот и чудесно! - обрадовался я. - Давайте и мы займемся гаммами. Поэтическими гаммами. Гаммы играют? Играют. Вот и мы будем играть.
      - И здесь будут гаммы? Ну это вообще!..
      - Не гаммы, успокойся. Будут игры. Литературные игры. Сейчас я вам все объясню. Возьмите по листу бумаги...
      Взяли. Одни с любопытством, другие с предубеждением, но взяли.
      - Записывайте, - и я начал диктовать. - "Жил на свете рыцарь бедный". Записали? Дальше - "Кто ответит на вопрос". Теперь двустишие - "сгорел закат, спустилась ночь и все разбойники уснули". И, наконец, две пары рифм: "атлет - приманка, скелет - шарманка". Записали? Строчки про "рыцаря" и про "вопрос" вы должны подрифмовать, чтобы получилось двустишие. Складное, со смыслом и, по возможности, забавное. Двустишие про разбойников нужно довести до состояния четверостишия. Набор рифм с "атлетом" и "шарманкой" тоже должен воплотиться в четверостишие. Обычное "буриме". Слышали, наверное?
      Оказалось - слышали.
      - Пишите, а через полчаса сдадите свои листки. Можете не подписывать. Читать буду подряд, не называя имен. Так сказать, анонимно...
      Через полчаса я вместе с ними бурно радовался той складной и остроумной чепухе, которую они напридумывали; да и не чепухе вовсе некоторые строчки оказались просто превосходными.
      Итак, "жил на свете рыцарь бедный"...
      Во-первых, выяснилось, что "был он худенький и бледный", во-вторых, - "был он тихий и безвредный", в-третьих, - "позабывший клич победный", а в-четвертых, несчастный оказался еще и на руку нечист "спер он руль велосипедный".
      Дальше читаем: "кто ответит на вопрос".
      Вопросы оказались самые разнообразные: от философского - "для чего он жил и рос" и озабоченно-житейского - "сколько стоит купорос" до загадочных - "где гнездится альбатрос" (а действительно, где?) и "почему моряк - матрос" (и в самом деле, почему?). А завершился этот список вопросом вполне невинным - "для чего сопливым нос".
      Двустишие "сгорел закат, спустилась ночь и все разбойники уснули" получило самые неожиданные продолжения, но наиболее живую реакцию вызвал вот этот простодушный вариант:
      Один не спит, ему невмочь:
      Клопы несчастного куснули.
      Буриме оказалось, во-первых, последним заданием, когда надо было уже спешить, а во-вторых, действительно, трудным. Но кое-что у них все-таки получилось:
      На берегу пруда сидит атлет.
      Но бесполезна на крючке приманка:
      Здесь вместо рыб на дне лежит скелет
      И ржавая разбитая шарманка.
      Еще вариант:
      Был я сильный, как атлет,
      Аппетитный, как приманка,
      Стал я тощий, как скелет,
      И печальный, как шарманка.
      И, наконец, совершенно блестящая строфа, которую даже и заподозрить трудно в том, что она всего-навсего результат буриме:
      Увитый мышцами атлет,
      Червям могильным ты приманка,
      И твой обглоданный скелет
      Уже оплакала шарманка...
      Все последующие четверги в Четыреста Сорок Восьмой комнате проходили примерно так же, как и этот - мой самый первый Четверг, - сначала читали по кругу новые стихи, а затем играли.
      Из главок, посвященных этим играм, собственно, и сложилась наша книга, необычная хотя бы уже и тем, что у нее более двух сотен авторов, юных и безмятежных, радостно и беззаветно влюбленных в поэзию.
      "НАСТУПИЛА ОСЕНЬ ЗОЛОТАЯ"
      Как обычно, - прочли по кругу свои новые стихи и ждут, что дальше будет.
      - А теперь, господа хорошие, давайте поиграем...
      И вдруг:
      - А что это мы каждый раз играем да играем...
      - А разве плохо?
      - Неплохо, конечно, но надо же, наконец, и делом заняться.
      - Делом? Каким делом?!
      - Стихи учиться сочинять. Ведь мы все-таки для этого сюда приходим...
      - А во Дворце, между прочим, учат. Мне одна девочка рассказывала...
      - Где?
      - Во Дворце Пионеров.
      - Понятно. Ну, что ж, давайте и мы учиться.
      - Давайте.
      - Прямо сегодня и начнем.
      - Наконец-то.
      - А с чего мы начнем?
      - Как "с чего"? Со стихов.
      - Ах, ну да, действительно. А про что у нас будут стихи?
      Осмотрели друг друга, стены, потолок, выглянули в окно, заметили там осень и предложили:
      - Давайте про осень.
      - Замечательно. Будем учиться писать стихи про осень. А у кого мы будем учиться?
      - Вы же сами говорили: надо учиться у поэтов.
      - А и в самом деле. У кого же еще учиться писать стихи? Не у акробатов же? И не у сантехников. Только у поэтов! А как мы будем у них учиться?
      - Мы вспомним, как поэты писали про осень, и сами так же попробуем.
      - Прекрасная идея! Давайте вспоминать. Итак...
      - Наступила осень золотая...
      - Отлично! Еще...
      - Уж небо осенью дышало...
      - Великолепно! Дальше...
      - Уж реже солнышко блистало...
      - Понял - короче становился день. Давайте еще что-нибудь вспомним.
      Завспоминали наперебой:
      - про очей очарованье...
      - про мертвые листья...
      - про печальных журавлей...
      - про соловья, который уж не поет...
      - про пастушка, который уж не играет...
      - про тоскливые дожди...
      - про сонного медведя...
      - про полные закрома...
      - Молодцы! А теперь попробуйте про все это написать стихи. Можете даже объединяться между собой, - легче будет учиться. Ну, поехали!..
      Минут через сорок прочли новообразовавшийся осенний цикл.
      1. Приходит осень золотая,
      Желтеют листья, увядая,
      И ночь становится длинней.
      Уж не поет наш соловей.
      Медведь залез в свою берлогу
      И тратит жир свой понемногу.
      Пшеница убрана давно,
      Колхозы выполнили планы,
      И на пустынное гумно
      Ползут унылые туманы.
      (Женя Секина, Таня Слепова, Слава Гущина)
      2. Наступила осень золотая,
      Улетает певчих птичек стая.
      Наступили хмурые денечки,
      Уж с листов осыпались листочки,
      Травка пожелтела и пожухла,
      Злая туча дождиком набухла,
      Солнце потускнело, словно глазки.
      Мы к зиме готовим уж салазки.
      (Катя Судакова, Ира Малкова, Оля Красная)
      3. Желтеет листик, дождик льет
      И соловей уж не поет.
      Молчит кузнечик. И ребятки
      Уж не играют больше в прятки,
      А ходят в школу каждый день,
      Упорством побеждая лень.
      Заря все раньше догорает,
      И пастушок наш не играет
      Веселых песен на рожке,
      Бредут коровы вдалеке,
      Пожухлый объедая луг,
      Летят журавлики на юг.
      И мы, их слыша голоса,
      Печально смотрим в небеса.
      (Наташа Хейфец, Владик Васильев, Марина Красильникова)
      4. Какая грустная пора;
      А ведь вчера была жара,
      Искрилось солнце в вышине
      И было так привольно мне.
      Теперь дожди, теперь тоска
      И жизни ноша нелегка.
      Смотрю безрадостно в окно,
      А там и сыро, и темно
      Какая скверная пора;
      А ведь вчера была жара.
      Вдруг вижу - журавли летят,
      Спешат покинуть этот ад.
      И я за ихним косяком
      Готов пуститься босиком.
      (Лена Пяткина, Вова Торчинский)
      - Поздравляю!
      - Вам понравилось?
      - Очень хорошие стихи. Даже грустно стало.
      - Как - "грустно"? Сами же говорите - "хорошие".
      - Расстаться нам придется. Оттого и грустно.
      - Расстаться? Почему?
      - Да потому, что учить вас, дорогие мои, больше нечему. Да-да, абсолютно нечему.
      - Но мы же только начали учиться!
      - Только начали и уже все в полном порядке. Рифма на месте. Ритм - не придерешься. И весь ваш осенний набор вполне убедителен: и про листья есть, и про журавлей, и про дождики - ничего не забыто. Все, как у настоящих поэтов. Так что до свиданья, дорогие друзья! Творческих вам удач!..
      Помолчали, похлопали глазами, ушами, подумали и говорят:
      - Но стихи-то ведь получились плохие.
      - Чем же плохие? Хорошие стихи. Рифмы - первый сорт...
      - Да слышали уже. И рифмы, и ритм, и не забыто ничего, а стихи плохие.
      - Но почему?!
      - Потому что все, о чем в них написано, уже было. У других поэтов...
      - И про осень золотую было...
      - И про журавлей печальных...
      - И про листья...
      - Это, знаете, как называется?
      - Ну, как?
      - Это называется - штамп. Литературный штамп. У каждого поэта взять понемногу, перемешать аккуратненько и все. Стихи будут, как настоящие.
      - Да, интересные дела получаются. Что же, теперь и про журавлей нельзя писать? И про листья? Какая же осень без листьев?
      - Почему "нельзя"? Можно, но только по-своему. Чтобы ни на кого не было похоже.
      - А разве такое возможно?
      - Конечно, возможно. Лиза Аникина сегодня читала про листья, помните?
      - Ну, помню.
      - Ни на кого не похоже. И при этом очень хорошо. Лиза, прочти еще раз.
      - И в самом деле, прочти, Лиза.
      Осенние листья повсюду, везде:
      У ветра запутались в бороде,
      Игриво приникли к бродяге-котенку,
      В пещеру проникли к трудяге-кротенку,
      Добавили пятен пятнистому догу
      И снова умчались куда-то в дорогу.
      ПОЧЕМУ ОНЕГИНУ МОЖНО, А ИМ НЕЛЬЗЯ
      Читали как-то стихи Александра Блока и, в частности, его трепетные "ямбы". И сразу же возник вопрос:
      - А почему только "ямбы"? А "хореи" бывают? Или эти, как их там?
      - А действительно, как их там?
      - Дактили.
      - А еще?
      Подумали, напряглись, вспомнили:
      - Анапесты.
      - И наконец?
      Амфибрахий так и не вспомнили.
      - Вы напоминаете мне Евгения Онегина.
      - Все вместе? Одного Онегина?
      - Да.
      - Интересно, чем же?
      - "Не мог он ямба от хорея,
      Как мы ни бились, отличить".
      - Видите, он тоже не мог. И ему простительно. А нам и тем более.
      - Не согласен. Евгений-то Онегин не мог их друг от друга отличить, "высокой страсти не имея для звуков жизни не щадить". А в вас эта "высокая страсть", как бы, предполагается. Она, эта "страсть", вас объединяет и собирает здесь в Четыреста Сорок Восьмой. И неспособность отличить "ямб от хорея" для вас непростительна.
      - А что же делать?
      - Научиться отличать. Тем более, что это так просто. Основных метрических единиц или стоп в русской поэзии пять: две двухсложные ямб и хорей, и три трехсложные: дактиль, амфибрахий и анапест. Пока понятно?
      - Пока понятно.
      - Поехали дальше. Ямб звучит как "хорей", амфибрахий как "анапест", дактиль надо перевести во множественное число, и тогда он будет изображать себя самого...
      - Ничего не понять. Почему они все похожи? Они же разные.
      - Слово "хорей" из двух слогов, так?
      - Так.
      - С ударением на втором: "хо-рей". Это и есть ямб - два слога с ударением на втором. "Дактили" - слово трехсложное с ударением на первом слоге; получается схема дактилической стопы. Про амфибрахий у поэта Григория Кружкова даже строки такие есть: "Анапест, анапест, анапест - вот так амфибрахий звучит"...
      - А можно как-нибудь попроще?
      - Еще попроще?
      - Да. А то у Вас хорей это ямб, амфибрахий - анапест, а дактиль похож на себя самого, но только во множественном числе. Так ведь и в уме повредиться недолго.
      - Ну, хорошо. Попробуем по-другому. Предлагаю сочинить вам пять четверостиший, по одному на каждый размер. В четверостишиях этих известны только нечетные строки: первая и третья. Вам надо приписать к ним вторую и четвертую. Пока понятно?
      - Пока понятно.
      - Поехали дальше. Сперва берем "хорей". Первая строчка - "От заката до рассвета" и третья - "От рассвета до заката". Дальше идет ямб: "Настал момент, ударил час" и "Ударил час, настал момент". Дактиль: первая строчка - "Было бы весело, было бы здорово", третья - "Было бы здорово, было бы весело". Амфибрахий - "До боли знакомая сердцу картина" и "Картина, знакомая сердцу до боли". И, наконец, анапест: "На за что, никому, никогда и нигде" и "Никогда и нигде, ни за что, никому".
      Действуйте.
      И запоминайте.
      Хорей:
      1. От заката до рассвета
      Поглощает мысли Лета.
      От рассвета до заката
      Время мнется, словно вата.
      2. От заката до рассвета
      От тебя я жду ответа.
      От рассвета до заката
      Все твержу, что виновата.
      3. От заката до рассвета
      Вопли пьяниц из кювета.
      От рассвета до заката
      Пьянь глупа, но языката.
      4. От заката до рассвета
      В небе носится комета.
      От рассвета до заката
      Солнце светит - вот тоска-то.
      Ямб:
      1. Настал момент, ударил час
      Читаю вам стихи про вас.
      Ударил час, настал момент,
      Подбитый глаз - не аргумент.
      2. Настал момент, ударил час,
      И вдруг взорвался Арзамас.
      (действительно, был такой случай).
      Ударил час, настал момент
      Вот это был эксперимент.
      3. Настал момент, ударил час,
      И приобрел я унитаз.
      Ударил час, настал момент,
      Он заменил мне постамент.
      4. Настал момент, ударил час,
      Я профиль поменял на фас.
      Ударил час, настал момент
      Вкололи мне медикамент.
      Дактиль:
      1. Было бы весело, было бы здорово
      Высечь публично мерзавца Невзорова.
      Было бы здорово, было бы весело;
      Я бы и то ему плюху отвесила.
      2. Было бы весело, было бы здорово
      В пищу купить килограммчик от борова.
      Было бы здорово, было бы весело,
      Если бы тетенька нас не обвесила.
      3. Было бы весело, было бы здорово
      Школе сказать: "До свиданья нескорого".
      Было бы здорово, было бы весело
      Я бы тогда больше всех куролесила.
      4. Было бы весело, было бы здорово
      Зеркало спрятать. Не видеть в упор его.
      Было бы здорово, было бы весело
      Мир превратить в шоколадное месиво.
      Амфибрахий:
      1. До боли знакомая сердцу картина:
      Мамаша дубасит сыночка-кретина.
      Картина, знакомая сердцу до боли:
      Меняют они свои гнусные роли.
      2. До боли знакомая сердцу картина:
      Когда-то Россия, а нынче - руина.
      Картина, знакомая сердцу до боли:
      К восьмому десятку дорвались до воли.
      3. До боли знакомая сердцу картина:
      В сарае нитраты глотает скотина.
      Картина, знакомая сердцу до боли:
      Скотина нитратами кормится в поле.
      4. До боли знакомая сердцу картина:
      Дитя зеленеет, всосав никотина.
      Картина, знакомая сердцу до боли:
      Малюточка топит себя в алкоголе.
      Анапест:
      1. Ни за что, никому, никогда и нигде
      Не советую думать всю жизнь об еде.
      Никогда и нигде, ни за что, никому
      Потому что обжорство мешает уму.
      2. Ни за что, никому, никогда и нигде
      Не поверю, что счастье в борьбе и труде.
      Никогда и нигде, ни за что, никому
      Не поверю, пока это сам не пойму.
      3. Ни за что, никому, никогда и нигде
      Не советую плавать я в этой воде.
      Никогда и нигде, ни за что, никому
      Здесь когда-то утопла бедняжка Муму.
      4. Ни за что, никому, никогда и нигде
      Даже страшному черту на Страшном Суде,
      Никогда и нигде, ни за что, никому
      Я не выдам секрет зажигалки с мотором.
      УЧИТЕЛЬ И УЧЕНИК
      Как интересно в старину обучали детей! Сейчас такое и представить-то невозможно.
      А впрочем, почему же невозможно? Очень даже возможно.
      Сидят учитель и ученик друг против друга, ученик задает вопросы, учитель отвечает.
      Выбирается тема для урока, например, "человек" и происходит следующий диалог:
      Ученик: - Что такое человек?
      Учитель: - Раб старости, мимо проходящий путник, гость в
      своем доме.
      Ученик: - На кого похож человек?
      Учитель: - На сферу.
      Ученик: - Как помещен человек?
      Учитель: - Как лампада на ветру.
      Ученик: - Как он окружен?
      Учитель: - Шестью стенами.
      Ученик: - Какими?
      Учитель: - Сверху, снизу, спереди, сзади, справа и слева.
      Ученик: - Сколько с ним происходит перемен?
      Учитель: - Шесть.
      Ученик: - Какие именно?
      Учитель: - Голод и насыщение, покой и труд, бодрствование и
      сон.
      Ученик: - Что такое сон?
      Учитель: - Образ смерти.
      Ученик: - Что такое смерть?
      Учитель: - Неизбежное обстоятельство, неизвестная дорога,
      плач для оставшихся в живых...
      Ученик: - Что составляет свободу человека?
      Учитель: - Невинность...
      И так далее, до полного изнеможения собеседников.
      И никаких отметок (двоек, например) никто никому не ставит, и родителей не вызывают, тем более что один из родителей в данном случае французский король Карл Великий, ученик - его сын, будущий итальянский король Пипин, а приведенный выше диалог - часть одного из уроков, запись которого можно прочесть в "Хрестоматии по истории средних веков"...
      Обитатели Четыреста Сорок Восьмой тут же опробовали эту практику обучения, но, увы, в большинстве случаев у них учитель и ученик говорили на таком, примерно, уровне:
      Ученик: - Можно выйти?
      Учитель: - Иди и больше не возвращайся.
      Ученик: - Интересно, почему?
      Учитель: - Потому что ты мне надоел.
      Ученик: - Интересно, чем же?
      Учитель: - Сидишь тут и рожи корчишь.
      Ученик: - Это потому, что я очень хочу выйти.
      Учитель: - Вот и иди. И больше не возвращайся...
      Но двоим все-таки удалось вырваться за пределы современной школы и ее нравов.
      И вот что у них получилось:
      Полина Барскова:
      Ученик: - Что такое мир?
      Учитель: - Нагромождение идиотов.
      Ученик: - Что такое пустота?
      Учитель: - Глаз слепого.
      Ученик: - Что такое разум?
      Учитель: - Знание, скрываемое от чужих.
      Ученик: - Что такое счастье?
      Учитель: - Осознание своего начала.
      Ученик: - Что такое добро?
      Учитель: - Любовь без жалости.
      Ученик: - Что такое зло?
      Учитель: - Оплакивание живых.
      Ученик: - Что такое свобода?
      Учитель: - Море у твоих ног.
      Ученик: - Что такое убийство?
      Учитель: - Игра в кости с бессмертием.
      Ученик: - Что такое мир?
      Учитель: - Чаша с кровью.
      Ученик: - Что такое я?
      Учитель: - Зеркало с низким голосом.
      Сева Зельченко:
      Ученик: - Что это?
      Учитель: - Бабочка. О, бабочка! Да, это бабочка, друг мой.
      Ученик: - Из чего состоит бабочка?
      Учитель: - Из двух параллельных "б", двух оранжевых "а" и
      "очк"а.
      Ученик: - Ее едят?
      Учитель: - Нет, ее протыкают булавкой.
      Ученик: - Зачем?
      Учитель: - Она обретает спокойствие. Так познают
      спокойствие.
      Ученик: - Что сказал об этом поэт?
      Учитель: - Поэт сказал: "На свете счастья нет, но есть".
      Ученик: - Бабочки всегда так громко звучат?
      Учитель: - Нет, друг мой.
      Ученик: - Значит это не бабочка?
      Учитель: - Возможно и так, друг мой.
      Ученик: - Она приближается. Бабочки всегда такие большие?
      Учитель: - Нет, друг мой.
      Ученик: - Почему же ты молчишь?
      Учитель: - Лучше промолчать, нежели впасть в заблуждение.
      Ученик: - Что есть учитель?
      Учитель: - Такие вопросы задавать запрещено.
      Другой ученик (вбегая):
      - То, что Вы назвали бабочкой, учитель, село там,
      на поляне. Оно огромно и железно. В нем кто-то
      есть. (убегает).
      Ученик: - Пойдем, посмотрим?
      Учитель: - Не так быстро, дитя мое, не так быстро. Сначала
      повтори алфавит.
      Ученик: - А.
      Учитель: - Полным ответом.
      Ученик (не слушая)
      - Кто это идет сюда?
      Учитель: - Неважно. Поэт сказал: "Я - памятник себе".
      Ученик: - Что они там делают?
      Учитель: - Биографию, друг мой, биографию.
      Ученик: - Они тянут какую-то сеть.
      Учитель: - Сеть состоит из дырок и ниток между ними.
      Ученик: - Они поджигают лес.
      Учитель: - Поэт сказал: "Белеет пар. Ус одинокий".
      Ученик: - Что это, что это? Смотри, учитель, что это?
      Подполковник Осьминогов (входит с топором):
      - А вот что!
      "НАПИШЕМ, БРАТЦЫ, МОНОРИМ"
      Жил во второй половине прошлого века в России такой поэт Алексей Апухтин.
      Он был знаменит тем, что начал сочинять стихи довольно рано, и старшие современники (Иван Тургенев, например) прочили ему славу Пушкина. Со славой, правда, ничего сверхъестественного не вышло, но сочинения его, печальные, меланхолические даже стихи и поэмы, пользовались у читающей публики успехом.
      А еще он (Апухтин) был известен тем, что учился в школе вместе с великим Чайковским, и остался другом ему на всю жизнь, и Чайковский сочинил на стихи Апухтина несколько превосходных романсов...
      Но однажды этот певец печали написал вдруг очень веселое стихотворение в жанре монорима (монорим - это стихи на одну рифму), начинающееся строкой "Когда будете, дети, студентами". Стихотворение это стало невероятно популярным, к нему тут же приспособили нехитрую мелодийку, и все московские, а за ними и петербургские студенты, на своих пирушках радостным хором распевали:
      "Когда будете, дети, студентами,
      Не ломайте голов над моментами,
      Над Гамлетами, Лирами, Кентами,
      Над царями и над президентами,
      Над морями и над континентами.
      Не якшайтеся там с оппонентами,
      Поступайте хитро с конкурентами,
      А пойдете на службу с патентами,
      Не глядите на службе доцентами,
      И не брезгуйте, дети, презентами...
      Говорите всегда комплиментами,
      У начальников будьте клиентами..."
      И так далее, - еще строк двадцать в том же духе и на ту же рифму.
      Населению Четыреста Сорок Восьмой идея монорима пришлась по вкусу, тем более, что тут же последовал призыв к действию, исполненный тем же замечательным способом:
      Напишем, братцы, монорим!
      Раз двадцать рифму повторим,
      Насочиняем, натворим,
      От вдохновения сгорим,
      Бумагой всюду насорим,
      Москву и Питер покорим,
      Париж, и Хельсинки, и Рим
      Весь мир стихом своим взбодрим,
      И будет этот монорим
      Прекрасен и неповторим.
      И поэтому едва прозвучало задание - первые строчки предполагаемых моноримов: "за что мне нравится кино" и "когда мне было десять лет", - Четыреста Сорок Восьмая мгновенно забурлила, забубнила, зарифмовала, зашевелила мозгами во все стороны, и результат тут же (не прошло и часа) не замедлил сказаться.
      Когда мне было десять лет,
      Приснился как-то мне валет,
      Наглец, красавец и атлет,
      Одет в малиновый жилет,
      С плеча свисает эполет,
      На шее черный амулет,
      В руке держал он арбалет,
      Заткнул за пояс пистолет.
      Я говорю ему: - Привет!..
      Мол, сколько зим и сколько лет.
      Он выстрелил в меня в ответ
      И закричал: - Умри, поэт!
      Оставь навеки этот свет!
      Здесь для поэта места нет!
      Я возмутился: - Что за бред!
      Убить поэта - страшный вред!..
      Тут вспыхнул в небесах рассвет,
      Растаял сон, исчез валет.
      (Наташа Хейфец, Оля Красная)
      За что мне нравится кино?
      Оно, как терпкое вино,
      Огнем любви напоено,
      Мечты и музыки полно,
      Оно и грустно, и смешно,
      И благонравно, и грешно,
      Однообразья лишено
      В нем все мгновенно решено:
      Хромой пират идет на дно,
      Соперник прыгает в окно;
      Красотка в черном домино,
      Злодей в лимонном кимоно;
      Он с ней сначала заодно
      И вдруг - кинжал, в глазах темно,
      И расплывается пятно,
      И багровеет полотно,
      И все - закончилось кино.
      А дома снова все одно:
      Унылых дней веретено
      И так до нового кино.
      (Катя Лукина, Таня Слепова)
      Когда мне было десять лет,
      Была я тощей, как скелет,
      Тому причиной стал балет,
      Который свел меня на нет.
      Что делать, я дала обет:
      На завтрак, ужин и обед
      Не есть ни хлеба, ни котлет,
      Не кушать щи и винегрет,
      Не трогать кашу и омлет,
      И даже яблочный рулет
      Мне, бедной, тоже был во вред.
      Я стала тонкой, словно плед,
      Вуалей легче и газет,
      Я танцевала менуэт,
      Почти не оставляя след.
      Меня не отражал паркет,
      Смотрели сквозь меня на свет,
      Кончалась жизнь моя. Ну, нет!
      Уж лучше яд и пистолет!
      Решив почуять жизни цвет,
      Я свой нарушила обет,
      Навек оставила балет,
      И ем теперь, как людоед,
      Как кашалот, как муравьед,
      Как бык, как тяжелоатлет...
      Я вновь люблю весь белый свет
      И вам открою свой секрет:
      Хоть у меня таланта нет,
      Уже полгода я - поэт.
      (Катя Судакова, Ира Малкова, Владик Васильев).
      ГЛУПАЯ ВОБЛА ВООБРАЖЕНИЯ
      - Ну-с, господа хорошие, как поживают ваши стихи, стишки, стишочки, стихрюшки, стихарики?..
      - А никак не поживают.
      - Не понял.
      - Как может поживать то, чего нет?
      - Понял. А что же их нет? Некогда писать?
      - В основном не о чем.
      - Про природу и погоду все уже написано, а про школу неохота.
      - Как-то это все не для стихов.
      - А что для стихов?
      - Если бы знать!
      - Уже и стихи были бы в кармане!
      - Ведь как у настоящих поэтов?
      - Как?
      - Раз - и готово! Они всегда знают, о чем...
      - А не скажите: у настоящих тоже не вдруг происходит. Вспомните Маяковского:
      "А оказывается
      прежде, чем начнет петься,
      долго ходят, размозолев от брожения,
      и тихо барахтается в тине сердца
      глупая вобла воображения".
      - Вот и у нас барахтается.
      - И тоже - глупая.
      - Была бы умная, уже и стихи были бы..
      - В кармане. Понятно. А если мы на эту глупую воблу приманку отыщем? Да и вытащим ее на поверхность, чтобы зря не барахталась.
      - Хорошо бы. А как это сделать?
      - А очень просто. Предлагаются два начала. Первое:
      "Как благороден тот,
      Кто не скажет при блеске молнии:
      - Вот она, наша жизнь!"
      - Но это же вполне законченный стих!
      - Правильно. Это и есть стих - хокку японского классика Басе. А вы попробуйте использовать его как начало нового стихотворения. Вдруг ваша глупая рыбка, наконец, клюнет?
      - А второе начало?
      - А второе - две довольно бессмысленные, однако весьма кокетливые строчки:
      "Музыка стала нашим проклятьем,
      Юность - судьбою".
      Им тоже придумайте продолжение. Может тогда строчки эти приобретут смысл или хотя бы выглядеть будут более естественно. Задача понятна?
      - В общем и целом...
      - Тогда действуйте!
      - А спросить можно?
      - Но только чтобы это был последний вопрос.
      - А как же вобла может барахтаться? Ведь она же вяленая?
      - У настоящего поэта и мороженная рыба забарахтается. И даже ископаемая.
      - Вот теперь понятно.
      1. Как благороден тот,
      Кто не скажет при блеске молнии:
      - Вот она, наша жизнь!
      Но, скромно промолчав,
      Подумает про себя:
      Вот она, моя смерть.
      2. Как благороден тот,
      Кто не скажет при блеске молнии:
      - Вот она, наша жизнь!
      Вроде звезды летучей.
      Значит и я - человек
      Под нависающей тучей.
      Знают мои объятья
      Будущее других...
      Клетка любимого платья
      Несостоявшийся стих.
      3. Как благороден тот,
      Кто не скажет при блеске молнии:
      - Вот она, наша жизнь!
      Как благороден тот,
      Кто промолчит, когда ему скажут:
      - Она тебя любит.
      Как благороден тот,
      Кто заплачет, когда ему скажут:
      - Твой враг умер.
      И самое замечательное,
      Что таких людей на земле немало.
      Как благороден тот,
      Кто согласится со мной.
      4. Как благороден тот,
      Кто не скажет при блеске молнии:
      - Вот она, наша жизнь!
      Кто не станет читать
      Любовных посланий монахини к богу,
      Кто никогда не поцарапает
      Желтой соломинкой
      Кожи умершего пруда,
      И не проснется средь ночи,
      Чтобы мой сон подсмотреть.
      1. Музыка стала нашим проклятьем,
      Юность - судьбою.
      Гласность стала нашей стихией,
      Истина - роком.
      А мы не изменились
      И ничего не можем
      Сделать с жизнью,
      Потому что каждый из нас
      Всего лишь иголка
      В муравейнике мироздания.
      2. Музыка стала нашим проклятьем,
      Юность - судьбою.
      Мужчины занимаются зодчеством,
      А женщины - собою.
      Подлость стала радостью,
      Старость - молотьбою.
      Мужчины занимаются дружбой,
      А женщины - собою.
      Злоба стала мудростью,
      Смерть - бегом или ходьбою.
      Мужчины занимаются вечностью,
      А женщины - собою.
      3. Музыка стала нашим проклятьем,
      Юность - судьбою.
      Мальчик, тонкий и бледный,
      Глядел воспаленным взором,
      Как мимо плывет вселенная,
      Вздрагивая и качаясь.
      Римляночка в пыльной тоге
      В изящном белом веночке,
      Играла на тусклой лире
      И полупрозрачными пальцами
      Касалась бумажных струн.
      И плакала мисс Вселенная,
      И устало рыдал Господь.
      4. Музыка стала нашим проклятьем,
      Юность - судьбою,
      Любовь - неубранной кроватью,
      И я не хочу быть с тобою.
      Наше чувство - растаявшее эскимо,
      Фальшивые слезы в стекле трюмо,
      Наши чувства - это капуста,
      Это жухлый кленовый лист,
      Это заерзанный на танцплощадке
      Бездарный кривляка-твист.
      Ненастоящее, глухо-свистящее,
      Откровенно-пустое, тускло-блестящее,
      Таково теперь наше чувство.
      А любить - ведь это Искусство.
      Стихотворение, использующее оба начала, и сочиненное Севой Зельченко:
      Музыка стала нашим проклятьем,
      Юность - судьбою.
      Так и жили и вроде бы даже привыкли.
      Однако, спустя четверть года
      (Да-да, это было как раз
      В тот день, когда выпал сентябрь,
      И с вывески "масло"
      Свалилась центральная буква),
      Так вот, в тот день
      Музыка стала нашей судьбою,
      Юность - проклятьем.
      Мы боялись выйти на улицу,
      Мы сожгли телефоны,
      Мы вызубрили наши стихи
      До последней строчки,
      А все пять экземпляров, включая копирку,
      Зашили в чучело зайца,
      Выигранное в лотерею
      Тому три года назад.
      Время шло.
      Снег зажурчал и распался.
      Дни становились короче, ночи еще короче,
      И вот однажды
      Музыка стала нашей юностью,
      Судьба - проклятьем.
      О, как это было невыносимо!
      С тех пор мы всю ночь не гасим свет,
      Чтобы не видеть снов, ибо снов мы боялись.
      С тех пор я вдруг понял, что ненавижу
      Бог его знает, почему
      Запах чая, президента Эфиопии
      И букву А.
      Однако, в один из последних дней,
      Подойдя невпопад в середине раннего утра
      К замерзшему за ночь окну
      (Это было в тот год,
      Когда умер президент Эфиопии,
      Чай в магазинах пропал,
      Букву А отменили,
      Вывеска "Гастроном" осыпалась,
      Как спелая груша,
      А чучело зайца, спрыгнув с каминной полки,
      Разгрызло ножку стула),
      Так вот, подойдя к окну,
      Мы сказали друг другу:
      - Как благороден тот,
      Кто не скажет при блеске молнии:
      "Вот она, наша жизнь!"
      И потом не сказали ни слова.
      Было тихо.
      Чучело зайца спало, зарывшись в подушки,
      Часы показали семнадцать минут шестого,
      Затем восемнадцать.
      В тот день проклятье стало нашей юностью,
      Судьба стала нашим проклятьем,
      Юность стала нашей судьбой,
      А музыки нашей не стало.
      ДИАРЕЯ: ЦВЕТОК, МЕДУЗА, ОЖЕРЕЛЬЕ
      Часто слова по звучанию похожи на себя самих, то есть на то, что они обозначают по смыслу.
      Это удивительно, приятно и очень удобно.
      "Стекло", например, на слух воспринимается как что-то твердое, скользкое и тонкое.
      "Лезвие" - нечто звеняще-режущее, пролезающее сквозь любую ткань.
      "Пух", "пушинка" - то, на что дунешь - фук! - и оно полетит.
      "Поляна" - уютное, вольное, вполне пригодное, чтобы поваляться.
      "Лиса" - хитрое что-то, ускользающее.
      "Ветер" - мощный, летучий, сквозной.
      "Дубина" - тяжелое, основательное, убийственное даже.
      "Щука" - наверняка хищник.
      "Аллигатор" - наверняка гад и довольно продолговатый.
      "Понедельник" - нечто длинное, скучное, невыразительное.
      Ну и так далее; похожих примеров в русской речи найдется бесчисленное множество...
      А если отыскать в словаре слова, значения которых неведомы, и попытаться по звучанию определить, что они могут значить?
      Вдруг совпадет? А если нет, все равно будет интересно узнать, насколько гадатели были далеки от истины. Или, наоборот, близки.
      Да еще и выгода очевидна: худо ли запомнить десятокполтора новых слов? А уж ежели ты промахнулся, да еще и насмешил всех, угодив пальцем в небо, ты это слово на всю жизнь запомнишь. И те, кто смеялись, тоже запомнят.
      Например, синклит (собрание избранных) определяется желающими как, во-первых, болезнь, во-вторых, ядовитый газ, в-третьих, "букашка вроде клеща".
      А что, ядовитый газ с таким названием вполне мог бы существовать; иприт ведь существует...
      Но двинулись дальше.
      Орясина (дубина) - а) большой и толстый человек, который всем мешает (вообще-то похоже); б) морская трава (это от ряски, что ли?); в) одежда поверх рясы ("поверх рясы" одежды не бывает).
      Муслин (ткань) - а) пища; б) ягода; в) овощ (это их маслина ввела в соблазн).
      Зазноба (влюбивший в себя) - а) зазнайка; б) надоеда; в) когда знобит. (Конечно, он может быть и зазнайкой, и надоедой, и зазнобит от него запросто, но надо все-таки, говоря о зазнобе, хоть полсловечка про любовь молвить).
      Декокт (лекарственный отвар) - а) документ; б) тактичное замечание; в) балетное па (допустимы все три предположения, хотя и невероятно далеки от смысла).
      Викунья (род ламы) - а) ведьма; б) разновидность кактуса; в) птичка или рыбка.
      Трепел (осадочная горная порода) - а) болтун (еще бы "трепло" написали); б) порода свиней (а вот это совсем неожиданно); в) птица (опять понятно - типа "перепел"); г) деталь станка (и снова странно).
      Няша (топь, топкое место) - а) детская игрушка (имя куклы - Нюша, например?); б) герой индийского эпоса (красиво!); в) кастрюля (вот уж ничего общего).
      Инталия (врезанное в камень изображение; разновидность геммы) а) дебош (странное предположение); б) изящная мысль (уже теплее); в) содержимое талии (как говорится, комментарии излишни).
      Скелетон (спуск с гор на спортивных санях) - а) нитка; б) пиратский флаг (естественно); в) насекомое (а что? Может быть. Какой-нибудь "золотой жук" с черепом на спинке).
      Рабатка (прямоугольная клумба) - а) вид табакерки; б) орудие труда (орудие работки?) в) жительница города Рабат (действительно, есть такой город в Марокко).
      И, наконец, диарея (расстройство желудка, проще сказать - понос) - а) цветок; б) медуза; в) головной убор; г) драгоценный камень; д) ожерелье; е) жидкая кашица; ж) что-то очень красивое, но боюсь, что это болезнь.
      "ОДНАЖДЫ ЗАВТРА"
      Однажды Некто нашел на улице лист, на котором было напечатано оглавление неведомой книги.
      Вероятнее всего, это была книга стихов, и названия стихов нашедшему ужасно понравились. Он перерыл все библиотеки, попереспрашивал всех своих знакомых, но так и не обнаружил книги с таким оглавлением, так и не вызнал имени автора.
      Положение казалось безвыходным, но поскольку этот Некто сам был поэтом, он нашел совершенно замечательный выход: он сочинил новые стихи с теми же названиями, что и в оглавлении, сделал одно из названий "Однажды завтра" - заглавием книги и то, что получилось, напечатал.
      Он рассчитывал, что неизвестный ему и так заинтриговавший его поэт прочтет эту книгу, узнает свое оглавление и объявится, наконец. Они встретятся, положат рядом две книги с одинаковыми оглавлениями и начнут сравнивать одинаково названные стихи.
      Но, увы, неизвестный так и не объявился.
      А, может быть, Семен Кирсанов - а именно так звали нашего Некто - всю эту историю придумал? Ведь поэты - известные сочинители...
      История эта всем в Четыреста Сорок Восьмой чрезвычайно понравилась, и даже не сама история, а идея, заложенная в ней.
      - Это что же, и мы так можем?
      - Можете.
      - Гениально: берешь томик Пушкина и прямо по оглавлению. Или Лермонтова.
      - А лучше взять томик Шекспира. Или Петрарки. И прямо по оглавлению.
      - А чем же лучше?
      - Проще. Там у них как? - "сонет номер один", "сонет номер два" и так далее. Очень удобно.
      Помолчали, подумали. Наконец, догадались:
      - А может, все-таки, неизвестного этого возьмем, который оглавление потерял?
      Взяли неизвестного. Записали оглавление. Попробовали - получилось недурно, почти, как у Кирсанова.
      И классиков пощадили заодно.
      Итак, "Однажды завтра".
      Оглавление:
      1. Я давно не дитя
      2. Нет так нет
      3. При всех
      4. Бесконечно
      5. Однажды завтра
      6. Нечто вроде меня
      7. В одном из снов
      8. Я жив
      9. Никто сказать не может
      10. Чтобы яблоки были.
      Я давно не дитя
      Я давно не дитя, а заботы много,
      Например, рисовать осьминога,
      У которого восемь рук,
      И подписать "Осьмирук".
      Поставить кляксу в тетрадь
      И убежать гулять,
      И прыгать по лужам, хотя
      Я давно уже не дитя.
      Соня Вечтомова, 8 лет.
      Нет так нет
      Нет так нет - единый ответ.
      Нет так нет - чего же вам боле,
      Ведь от "нет" не погаснет свет
      И не скорчится мир от боли.
      Нет цветов, а камни черны,
      Нет ни слез, ни вины, ни кары,
      Нет ни сна, ни ночной тишины
      Лишь гремящего сердца удары.
      Леня Певзнер, 13 лет.
      Нет так нет - уйду. И к черту
      Этот бред и этот свет,
      Грязными руками втертый
      В неба мрак рассвета след.
      Нет так нет - уйду наощупь
      В мир невидящих теней,
      Там себя, наверно, проще
      Растоптать в безумстве дней.
      Лиза Аникина, 13 лет.
      При всех
      При всех казнили лета смех,
      Его дождем тушили,
      Затем сушили и при всех
      Его огнем душили.
      Под погребальный звон часов
      Его при всех глушили,
      И, запирая на засов,
      Из снега саван шили.
      На нем наделали заплат
      Из листьев... Поспешили!
      Лишь лета солнечный закат
      До зноя насмешили.
      Лиза Аникина, 13 лет.
      Бесконечно
      Бесконечно длится урок.
      Кто-то стрелки-улитки сдвинул.
      Не торопится вовсе звонок
      Этот радостный громкий стимул
      Не кончающейся перемены.
      Я дождусь ее непременно.
      Все закружится в круговороте,
      Вы тогда никого не найдете.
      Полина Барскова, 9 лет.
      Однажды завтра
      Однажды завтра мы поймем,
      Как нам сегодня нехватало,
      Как было нам ничтожно мало
      Того, что было этим днем.
      Однажды завтра мы поймем,
      Как был нам дорог день вчерашний...
      Но снова бьют часы на башне
      И снова в ЗАВТРА мы уйдем.
      Лиза Аникина, 13 лет.
      Нечто вроде меня
      Нечто вроде меня
      Что-то на свете ищет.
      Нечто вроде меня,
      Словно исправный сыщик,
      Топает по планете,
      Не отдыхая ни дня,
      Чтобы отыскать на свете
      Нечто вроде меня.
      Денис Макеев, 13 лет.
      Нечто вроде меня блуждает по выцветшим улицам,
      Нечто вроде дождя стучится в двери асфальта,
      Нечто вроде синей воды разливается в небе
      И превращается в сумерки, а потом в ночь.
      Никто сказать не может,
      Зачем нечто вроде меня блуждает по выцветшим улицам,
      Зачем нечто вроде дождя стучится в двери асфальта,
      Зачем нечто вроде синей воды разливается в небе
      И превращается в сумерки, а потом в ночь.
      Нет, так нет - я не тороплюсь с ответом,
      Потому что однажды завтра я пойму,
      Зачем нечто вроде меня блуждает по выцветшим улицам,
      Зачем нечто вроде дождя стучится в двери асфальта,
      Зачем нечто вроде синей воды разливается в небе
      И превращается в сумерки, а потом в ночь.
      Аня Еськова, 12 лет.
      В одном из снов
      В одном из снов, бессмысленных и мутных,
      Как старое чернильное пятно,
      Поэт Вийон в таверне пил вино
      В компании попутчиков беспутных.
      Поэт Вийон увидел в кружке дно,
      И судный день, и сотни дней несудных,
      И сто веков, и сто трактатов нудных,
      И все, что было, есть и быть должно.
      Потертый нимб, лавровые венки,
      И речи стариков, и париков
      Напудренные кудри, и лорнеты...
      Поэт Вийон порвал черновики
      И сделался Вийоном-не-поэтом
      В одном из снов.
      Сева Зельченко, 12 лет.
      Я жив
      Пустой и неуютный дом,
      Слепая немощь стен,
      Цепей дверных унылый гром,
      Усталой ночи плен.
      Проходят сутки чередой,
      Скудеет календарь.
      Все тот же стук по мостовой,
      Все та же хмурь и гарь.
      Я вижу арку из окна,
      Стволы промокших ив,
      Мертвеет в сумерках стена,
      Но я, как прежде, жив.
      Аня Бернадская, 12 лет.
      Никто сказать не может
      Никто сказать не может,
      Куда девался он,
      На прежний не похожий
      Весенний перезвон.
      Умчался или скрылся,
      Как осенью скворец,
      Растаял, растворился,
      Как сладкий леденец.
      Никто сказать не может,
      Зачем вернулись вновь
      Давно забытый дождик,
      Брусничный сок, как кровь,
      В недопитом стакане
      Размокший сахарин,
      Вода в оконной раме,
      Пробелы меж строками
      И смуглый блеск маслин.
      Аня Бернадская.
      Чтобы яблоки были
      Чтобы яблоки были - как солнца!
      Чтобы светили и грели,
      И даже затмевались (по понедельникам),
      И чтобы каждый желающий
      Мог сорвать себе солнце
      И повесить у двери на гвоздь,
      И вращаться вокруг него
      Со всей своей маленькой землей,
      Чтобы астрономы
      Не искали солнце на небе,
      А искали его в ветвях яблони
      И надкусывали, и смотрели, что у него внутри,
      Чтобы земледельцы и скотоводы
      из школьных учебников
      Превратились в солнцеводов и солнцедельцев,
      Чтобы поэты, которым уже давно
      Надоело сравнивать солнце с яблоком,
      Смогли, наконец, сравнить яблоко с солнцем.
      Сева Зельченко.
      Я - УСПОКОИТЕЛЬНАЯ ТАБЛЕТКА
      Замечательные все-таки люди - поэты. Мало того, что они с невероятным проворством и изяществом обращаются со словами и смыслами, им дарована еще и удивительная способность воображать себя кем угодно и даже чем угодно и при этом речь свою вести от первого лица.
      Иннокентий Анненский:
      "Я на дне, я печальный обломок,
      Надо мной зеленеет вода..."
      Николай Гумилев:
      "Я - попугай с Антильских островов,
      Но я живу в квадратной келье мага..."
      Федор Сологуб:
      "Я - Фиделька, собачка нежная
      На высоких и тонких ногах..."
      Константин Бальмонт в одном из стихов осторожно сообщает о себе:
      "Я зеркало ликов земных
      И собственной жизни бездонной...",
      в другом бурно свидетельствует:
      "Я - предвечернее светило,
      Победно-огненный закат...",
      и, наконец, устраивает настоящий калейдоскоп масок:
      "Я возглас боли, я крик тоски,
      Я камень, павший на дно реки.
      Я тайный стебель подводных трав,
      Я бледный облик речных купав.
      Я легкий призрак меж двух миров.
      Я сказка взоров. Я мир без слов."
      И каждая маска вполне естественна. За исключением разве что "мира без слов". Слов как раз предостаточно...
      "Я - Гойя" - объявляет в одном из самых знаменитых своих стихотворений Андрей Вознесенский, мгновенно увлекается этим способом существования, и тут же следом оказывается, что он еще и "горе", и "голос войны", и "голод", и даже "горло повешенной бабы".
      А польская поэтесса Вислава Шимборская начинает один из стихов своих совсем уж невероятной строчкой: "Я - успокоительная таблетка..."
      Она, эта Шимборская, страсть как любит менять личины. То она жена Лота (помните такого праведника?):
      "Я оглянулась. Говорят, из любопытства..."; то она - Кассандра (та самая, - Кассандра Приамовна, - напророчившая погибель Трое):
      "Это я - Кассандра, / А это мой город под пеплом..."; то вдруг "в пейзаже старого мастера / та, что стоит у озера - это я..."; и, наконец, совершенно очаровательное признание:
      "Я - долгопят, сын долгопята,
      Внук долгопята и правнук..."
      Стихи Шимборской покорили Четыреста Сорок Восьмую. Покорили и увлекли своим изысканным, сулящим такие разнообразные поэтические радости опытом постижения мира от первого лица. От самого, надо заметить, симпатичного и убедительного лица из всех возможных.
      Полина Махлина:
      Я - кресло Вольтера,
      Знаменитое кресло Вольтера.
      Гений на мне восседал часами
      И смотрел в голубую даль невидящими глазами.
      Миллионы людей его книги читают,
      От восхищения слюнки глотают,
      А обо мне и не вспоминают,
      Ведь я - лишь кресло, кресло Вольтера.
      Он говорил на равных с богами,
      А я на равных с его боками.
      Теперь я - жертва музейной пыли.
      Вольтера помнят, меня забыли,
      Ведь я - только кресло, кресло Вольтера.
      Аня Шульгат:
      1. Я - лошадь Пржевальского.
      Я ржу, брюзжу, брожу и брежу,
      Кружусь, жую коржи,
      Живу, обжигаясь вожжой,
      Замуж выхожу, жеребят рожаю,
      Жеребята рыжеют, ржут, жрут,
      Заряжают коржами живот.
      Я - лошадь Пржевальского. Вот.
      2. Я - Прокруст.
      Слышите хруст
      Ломаемых костей,
      Изгрызаемых моей
      Неутоленной хрусткостью?
      Я всеми хрущу,
      А затем грущу,
      Но никого не отпущу,
      Пока не укорочу или не растяну.
      Будете дергаться, - укушу,
      Загрызу, или, как шарик в лузу,
      Загоню и заужу.
      Полина Рапопорт:
      Я - Полина Махлина.
      Я очень похожа на некоторых
      Из этой комнаты.
      Я так же зла на свой мир,
      На себя, на бессмысленные слова.
      Я не хочу просить пощады у судьбы,
      И я не хочу вешаться,
      Но я помню, что существует Смерть.
      Я пишу стихи и иначе не могу.
      Я такая, как есть.
      Я порочна, но мой порок принадлежит мне,
      И я не поделюсь им ни с кем.
      Я ищу счастье там, где его нет,
      И счастлива в одиночестве,
      Которое невозможно прервать.
      Вика Тимошкина:
      Я - Вечность,
      Пассивная Вечность.
      Мне все и всегда все равно.
      Некоторые меня ненавидят,
      Некоторым я нравлюсь.
      Все представляют меня постылой старухой,
      Но никто не видел меня.
      Как воск свечи, падают мои мысли
      На грудь хладнокровия.
      Я иду наравне со звездами
      И неистово смеюсь в лицо ненависти.
      Меня не посадишь на цепь
      Или за решетку тюрьмы.
      Я молчалива и величественна.
      Беседуя со злом, я отвлекаюсь и смотрю вдаль.
      Бесплодность ума меня преследует
      за каждым поворотом.
      Меня не сдунешь и не смахнешь.
      Мой друг - время.
      Мой враг - мимолетность.
      Одним словом, я - Вечность.
      ЧТО СКАЗАЛ МУЖЧИНА
      - Запишите коротенький текст: "Мужчина шел по аллее парка. Лучи солнца просвечивали сквозь деревья. Над головой пролетела птица. Прошелестел ветер. Женщина, идущая навстречу, неожиданно улыбнулась улыбкой. Поравнявшись с женщиной, мужчина сказал..." Записали?
      - А дальше?
      - Все...
      - Странный какой-то текст...
      - Какой-то он никакой.
      - А что мужчина сказал, поравнявшись?
      - Не знаю. Мне и самому интересно, что он мог бы сказать в этой ситуации.
      - Все, что угодно.
      - Например?
      - Например, - "Сколько времени?", "Хорошая погода, не правда ли?", "Где здесь ближайший туалет?" И все, что угодно, в том же духе.
      - Обязательно что-нибудь неинтересное, незначительное.
      - А почему?
      - А непонятно. И еще непонятно, как это женщина "улыбнулась улыбкой". А чем же ей еще улыбаться?
      - Так не пишут - "улыбнулась улыбкой".
      - Верно, не пишут. А может быть, в этой фразе словца какого-нибудь недостает? Которое всей фразе придаст сразу же и смысл, и настроение.
      Пауза. Тишина. Слышно, как думают. Наконец, осенило:
      - Нужно написать, какой улыбкой улыбнулась женщина.
      - Например?
      - Например, неотразимой. Или счастливой. Или томной.
      Остальные радостно подхватили:
      - Или бессмысленной...
      - Или плотоядной...
      - Или щербатой...
      - Стоп-стоп! Достаточно! А может, и еще каких-нибудь словец нехватает нашей истории?
      - Нехватает определений. Какое солнце? Яркое. Какой ветер? Свирепый. Какой мужчина? Толстобрюхий...
      - Эпитетов нехватает, так?
      - Конечно. Придумать эпитеты, и сразу все станет понятно.
      - Верно. И тогда можно будет узнать, что же все-таки сказал мужчина.
      История первая (романтическая)
      Статный мужчина неторопливо шел по уютной аллее тенистого парка. Ласковые лучи щедрого солнца игриво просвечивали сквозь стройные деревья. Над его аккуратно подстриженной головой мягко пролетела задумчивая птица. Приветливо прошелестел добродушный ветер. Очаровательная женщина, скользящей походкой идущая навстречу, неожиданно улыбнулась обворожительной улыбкой. Поравнявшись с женщиной, мужчина взволнованно сказал: "Наконец-то я встретил Вас, дорогая!"
      История вторая (красочная)
      Бледный мужчина шел по светло-фиолетовой аллее изумрудного парка. Золотые лучи солнца просвечивали сквозь черные деревья. Над головой пролетела красноватая птица. Прошелестел серенький ветерок. Голубая женщина, идущая навстречу, неожиданно улыбнулась бесцветной улыбкой. Поравнявшись с голубой женщиной, бледный мужчина сказал: "Ничего не случилось, просто скучно. Разноцветно, а все-равно скучно".
      История третья (беспокойная)
      Лохматый мужчина шел, прихрамывая, по заляпанной лужами аллее изрядно потрепанного парка. Беспорядочные лучи облупившегося солнца сиротливо просвечивали сквозь взъерошенные деревья. Над головой, скрипя крыльями, пролетела скособоченная птица. Прошелестел мокрый ветер. Суетливая женщина, торопливо идущая навстречу, неожиданно улыбнулась скользкой улыбкой. Поравнявшись с женщиной, мужчина сипло сказал: "Оппаньки! Приехали!"
      История четвертая (криминальная)
      Нервный мужчина, оглядываясь, шел по безлюдной аллее темного парка. Злорадные лучи подозрительно яркого солнца навязчиво просвечивали сквозь редкие деревья. Над изверившейся головой резко пролетела несъедобная птица. Словно бы в последний раз прошелестел равнодушный ветер. Мужеподобная женщина, неотвратимо идущая навстречу, неожиданно улыбнулась пронизывающей до костей улыбкой. Поравнявшись с ужасной женщиной, мужчина сказал: "Ну что, начальник, твоя взяла."
      История пятая (сонно-скучно-угрюмая)
      Сонный мужчина шел по сонной аллее сонного парка. Бледно-золотые лучи солнца просвечивали сквозь бледнозолотые деревья. Над головой невесело пролетела унылая птица. Угрюмо прошелестел угрюмый ветер Идущая навстречу скучная женщина улыбнулась скучной улыбкой. Поравнявшись со скучной женщиной, сонный мужчина угрюмо сказал: "Октябрь уж наступил уж."
      ИВАН БУНИН И ДРУГИЕ
      Обитатели Четыреста Сорок Восьмой комнаты почему-то очень любили поговорить про Александра Сергеевича Пушкина.
      Стихи его, проза, рисунки, и судьба его, одновременно счастливая и трагическая, - все было предметом обсуждения, поводом для сличения. И, в частности, знаменитая и таинственная глава из "Онегина", увы, сожженная, и сохранившаяся лишь в полутора десятках зашифрованных отрывков. Одним эта глава казалась утраченной безвозвратно, но другие были убеждены, что она обязательно отыщется в каких-нибудь архивных развалах.
      И вдруг оказалось, что один довольно молодой и весьма активный сочинитель взял и дописал эту главу. И напечатал ее в "Новом мире".
      Четыреста Сорок Восьмая просто ахнула от такого разворота событий. Впрочем, тут же вспомнили, что подобная история уже имела место и тоже касалась Пушкина - это когда Брюсов продолжил "Египетские ночи".
      А еще раньше граф А.К.Толстой занимался дописываньем стихов. И тоже брал у Пушкина...
      Все долго обсуждали эту странную практику: одних она возмущала как, мол, такое возможно: дублировать гения!; других - забавляла; и в конце концов все вдруг решили тоже попробовать себя в этом вроде бы и предосудительном, но таком завлекательном жанре.
      Пушкина на этот раз пощадили. Выбрали Ивана Алексеевича Бунина: взяли один его стих, неизвестный присутствующим, каждую строфу разделили пополам, вторые полустрофы спрятали, а первые дописывали. А результаты сличали с тем, что было у поэта...
      Итак, И.Бунин начинает каждую строфу, остальные (Анна Аврутина, Анна Бернадская, Анна Еськова, Леонид Певзнер, Денис Макеев и прочие) подхватывают, Бунин завершает, остальные сличают радостно.
      Бунин: Бушует полая вода,
      Шумит и глухо, и протяжно...
      Остальные:
      1... Летят скворцы туда-сюда
      И мудрый грач шагает важно.
      2... Стирает блеклые года,
      Все то, что ветхо и неважно.
      3... Освободившись ото льда,
      Летит вперед. Куда - не важно.
      4... Она ломает корку льда
      И от усилья плещет ажно.
      Бунин (завершая строфу):
      ...Грачей пролетные стада
      Кричат и весело, и важно.
      Он же (начинает следующую строфу):
      Дымятся черные бугры,
      И утром в воздухе нагретом...
      Остальные:
      1... Толпятся призрачно пары,
      Сливаясь с мартовским рассветом.
      2... Толкутся, вьются комары,
      Жару нам предвещая летом.
      3... Тумана белые пары
      Клубятся радостным приветом.
      4... Кружатся роем комары,
      Как пародисты над поэтом.
      Бунин (заключая строфу):
      ...Густые белые пары
      Напоены теплом и светом.
      И снова он (затевая третью строфу):
      А в полдень лужи под окном
      Так разливаются и блещут...
      Остальные (те же самые) подхватывают:
      1... Что жизнь мне мнится чудным сном,
      И в нем мечты мои трепещут.
      2... В них солнце плавает вверх дном,
      И блики радужные хлещут.
      3... Что впору двинуть за вином,
      Но вдруг родители обыщут?
      4... И пахнет солнечным теплом,
      И птицы, птицы в небе плещут.
      Бунин (благополучно финишируя):
      ...Что ярким солнечном теплом
      По залу зайчики трепещут.
      У ВЕРБЛЮДА ДВА ГОРБА
      Попалось на глаза поэтам из Четыреста Сорок Восьмой замечательное стихотворение:
      У верблюда два горба,
      Потому что жизнь - борьба.
      Поэты обрадовались и приделали к первой строчке еще несколько продолжений:
      1. И отвислая губа,
      2. И ложбинка вместо лба,
      3. Очень зла к нему судьба,
      4. Без горбов ему труба
      и т.д.
      Впрочем, горбы скоро надоели, а желание подрифмовать осталось. И тогда поэты решили взять "на растерзание" других животных.
      Взяли строчку "Все боятся кабана", попробовали продолжить, получилось следующее:
      1. Кроме мухи и слона,
      2. Потому что он - шпана,
      3. Кто найдет его - хана,
      4. Но страшнее сатана,
      и, наконец, неожиданная, но такая естественная строчка
      "А вокруг весна, весна",
      - которая и к верблюду подходит, и к кому угодно, только не так складно будет. Например:
      Кенгуру не повезло,
      А вокруг весна, весна.
      Трогательно и загадочно, а все же хочется в рифму. Попробовали:
      Кенгуру не повезло,
      Съела битое стекло.
      Еще вариант
      "От кефира развезло".
      Затем возник гидровариант
      "Напоролась на весло",
      - тоже довольно загадочный. И, наконец, вполне обиходный, такой понятный и такой несчастный случай:
      Кенгуру не повезло
      В сумке молнию заело.
      Обратились к лисе. Сразу же возникла строка "Говорят, лиса хитра", которая получила ряд разнохарактерных продолжений от рассудительного
      "Потому что жизнь - игра"
      (вспомним про верблюда) и описательного
      "От макушки до нутра"
      до вполне сюжетного
      "Сперла шубу у бобра"
      и даже
      "Словно наша медсестра".
      Следующая строчка "Целый день шипит гусак" тоже имела самые разнообразные завершения:
      1. Мол, страшнее нет кусак,
      2. Ох, найдет его тесак,
      3. Хоть бы к вечеру иссяк,
      4. Может, он попал впросак?
      Дальше было еще немало строк про всяческих зверей: "До чего пахуч козел", "У кита усы внутри", "Льва зовут царем зверей" и т.п., но больше всех повезло крабу, возникшему в строчке "Краб по пляжу ходит боком". Во-первых, оказалось, что он делает это
      "Истекая желчным соком",
      во- вторых,
      "Чтоб не сбили ненароком",
      в-третьих,
      "Наслаждаясь нефтестоком"
      (вы, конечно, узнали сестрорецкого или лахтинского краба-мутанта?). И, наконец, четвертый вариант, увы, опять нескладный, но такой симпатичный и такой по-человечески понятный:
      Краб по пляжу ходит боком,
      У него на плавках дырка.
      НА КОГО ПОХОЖ ЗУБНОЙ ВРАЧ
      - ...а теперь представьте себе как будто вы оказались в кабинете зубного врача.
      - А можно где-нибудь в другом месте?
      - Да. В цирке, например. Или в планетарии. Можно?
      - Нет. Только в кабинете.
      - А можно в кабинете логопеда?
      - Или ухогорлоноса?
      - Нет. Только зубного врача.
      - А можно не себя представить?
      - Можно Васю? Или Петю?
      - Хорошо, можно Петю. Но лучше все-таки себя.
      - Это ужасно. Боль, кровь, страх, унижение.
      - Но я же сказал - "ПРЕД-СТАВЬ-ТЕ". Я же сказал - "КАК БУД-ТО". Ну?
      - Хорошо, представили. Как будто.
      - А дальше что?
      - А дальше сравнивайте. Что вокруг вас на что похоже. В зависимости от того, что с вами происходит в данный момент. Понятно?
      - Не очень.
      - Очень не...
      - Объясняю. Когда вам скверно, мир вокруг окрашивается в темные тона, люди, предметы напоминают что-нибудь тяжелое, мрачное, убийственное, а когда вам весело и легко, окружающий мир...
      - Понятно.
      - Врач сперва похож на кого?
      - На мясника.
      - Допустим. А когда сверлит зуб?
      - Уж-ж-жас. На палача.
      - А когда вы прощаетесь с ним?
      - На дедушку Мазая.
      - Молодцы. Итак, вы в кабинете зубного врача. Действуйте.
      Марина Красильникова:
      Деревянная скрипучая лестница в кабинет. Три ступеньки на эшафот. Ступеньки на костер. Ух, какая жалкая, какая противная дрожь во всем теле. Не страшно - но противно.
      Вхожу. Кресла - маленькие гильотины. Блестящие инструменты орудия пыток. Врач - палач в белом халате. Мясистая рука с хищно сверкающим зеркалом и корявой иглой тянется к зубам. Все замерло. В ушах стынет тишина. Скрежет инструментов застрял, как в вате. Стерильные орудия пыток режут глаза. Сугробы покрывал и саваны халатов...
      Шварк! Еще шварк!
      - Можешь идти.
      - Ура!
      Орудия пыток - всего лишь маленькие никелированные помощники. Скрежет бормашины - Сороковая симфония Моцарта.
      Как легко на зубах!
      Сева Зельченко:
      Петя вошел в кабинет и начал сравнивать. Кресло похоже на плоского, складного удава с одним глазом. Бормашина - на белку в колесе. Корзина для бумаг - на шлем ископаемого рыцаря.
      Тоскливо.
      Его усадили в кресло, а он сравнивал. Вой сверла похож на зазубренное, тысячекратноповторенное длиннохвостое правило. Скучно. Ну что они тянут?
      Ага, началось.
      Сравнивает. Часы - немигающий глаз Всевышнего. Врач - нечто механическое, вечное, постылое. Все неподвижно.
      Вот оно самое гадкое! А-а-а!
      Утка окровавленная похожа на преступника, ставшего жертвой.
      Врач - на хромого Тимура, жадно зреющего твой позор.
      Мерзко!
      Марьяна Орлова:
      Мы с Мариной вошли в кабинет зубного врача. Вошли, сели в кресла - нас осматривают.
      - Ш-ш-ш, - шепчет Марина. - Кабинет похож на автобус, замечаешь?
      - Ш-ш-ш, - шепчу я в ответ. - Врач похож на белого медведя, правда?
      Включили машину, начали сверлить.
      - Ы-ы-ы, - ычет Марина. - Ыыыы ыыы ы ыыы (бормашина похожа на пулемет).
      - Ы-ы-ы, - ычу я в ответ. - Ы ыы ы ыы (врач похож на волка). (Но врач белый, а волк серый.) (А он надел овечью шкуру.)
      - Э-э-э, - экает Марина. - Лэмпэ пэхэжэ нэ пэсть дрэкэнэ.
      - Э-э-э, - отвечаю я. - нэт, энэ пэхэжэ нэ вэлкэн.
      Поставили пломбы, натолкали в рот ваты.
      - Бу-у, - бурлычет Марина. - Стол похож на длинноногого крокодила.
      - Бу-у, - бурлычу я в ответ. - Телефон похож на черную птицу Дзинь.
      Вынули вату, выпустили из кабинета.
      - Ты похожа на человека, у которого все зубы здоровы, - заявила мне Марина.
      - И ты, - сказала я.
      - Ура-а! - закричали мы и побежали, не сравнивая больше ничего ни с чем.
      "СТОЮ У ОКНА ЗАДУМЧИВЫЙ"
      Однажды население Четыреста Сорок Восьмой увлеклось вдруг восточной поэзией.
      Сначала все, как запрограммированные, писали трехстишия по образцу японских хокку. Десятками приносили на занятия и обчитывали ими друг друга так, что даже солидная наша газета не выдержала и напечатала целый столбец этих незамысловатых трехстиший. Вот, если угодно, некоторые:
      Льдины на Неве похожи
      На облака, которые
      Ветер сдунул с неба.
      (Катя Крусанова)
      Скоро проснется рассвет.
      Так тихо, что даже роса
      На листьях не дышит.
      (Катя Прохорова)
      Бежит собака.
      У нее оттопырено ухо.
      Ухо - пещера для комара.
      (Вероника Симонова)...
      А потом они стали зачитываться китайскими поэтами Ли Бо, Ду Фу, Бо Цзюй-и. Им невероятно нравилась естественность этих древних китайцев, печальная живописность этих стихов и особенно их названия, длинные, повествовательные и почти всегда от первого лица; например, такие: "Стихи в пятьсот слов о том, что было у меня на душе, когда я направлялся из столицы в Сынсянь", или "Стихи о том, как осенний ветер разломал камышовую крышу моей хижины", или вот это - "Радуясь приезду моего друга, уговариваю его остаться ночевать"...
      Оставалось попробовать самим написать что-нибудь в этом роде. Случай не заставил себя ждать. И вот, слегка окосев от наплыва древнекитайских чувств, они сочиняют стихи с таким же длинным и обстоятельным названием:
      Наконец-то заболевший, избавленный от
      необходимости делать уроки, один в огромной
      квартире стою у окна, смотрю на весеннюю улицу
      и думаю о школе
      1. И вот я один в квартире
      Пустой и огромной, как пропасть,
      Стою у окна большого,
      На небо смотрю, на лужи,
      На мокрую крышу трамвая,
      На мокрую спину собаки.
      Уроки делать не надо,
      И я свободен, как ветер:
      Могу почитать Майн Рида,
      Могу врубить телевизор,
      Могу раздвоиться, чтобы
      Себя обыграть в "Мыслитель".
      Но я стою и скучаю,
      Свободный, стою и скучаю,
      И мысли мои несутся
      Туда, где сейчас перемена,
      Где мальчишки пугают девчонок,
      А те визжат и дерутся...
      А я здесь больной, одинокий
      Свои доживаю годы.
      (Катя Крусанова, 12 лет)
      2. В огромной квартире, где тихо и пусто,
      Оставлен один я, больной и свободный.
      Не надо сидеть над учебником нудным,
      Не надо писать без конца и начала.
      Лежать неохота и вот у окна я
      Стою и смотрю на сырые сугробы,
      На мокрый асфальт, на весеннее солнце
      И мне почему-то становится грустно.
      А в школе, наверное, тихо, как в морге,
      А в классе, должно быть, задачку решают,
      И мел по доске, словно птица, порхает
      И вдруг осыпается, сильно прижатый.
      Звонок прозвенит, все очнутся и станут
      Гоняться, меняться, смеяться и спорить...
      А я здесь, как рыба в огромном сосуде,
      Молчу и почти погибаю от скуки.
      (Вова Торчинский, 10 лет)
      3. Наконец, заболел! Заболел, наконец!
      Но, увы, таковы человека стремленья:
      Заболеть ты старался, из кожи вон лез,
      Пил холодную воду из ржавого крана,
      В чайник градусник дряхлый макал,
      изощрялся, старался,
      Заболел, наконец. И кричать бы:
      "Ура! Заболел!"
      Но грызет тебе сердце унылая серая скука...
      Славка Рыбин, наверно, Наташке опять
      Пару кнопок на стул положил
      (так, змее, ей и надо),
      Без меня дальше всех будет Димка
      Бурнакин плевать,
      Ботаничку, должно быть, опять
      разозлят забастовкой,
      А Круншпицин мне марки уж месяц
      не может вернуть.
      Там, внизу, там весна, все сияет,
      играет, поет...
      Я в огромной квартире один идиотом сижу,
      Да вдобавок еще почему-то мне хочется
      в школу.
      (Сева Зельченко, 10 лет)
      4. Стою у окна задумчивый,
      Гляжу на узкую улицу.
      По ней грохочут троллейбусы,
      Не могут отгрохотать.
      И звон сосулек раскатистый
      Несется все дальше по воздуху,
      И школа видна за деревом
      Рукой до нее подать.
      Но я отделен от школы
      Стеною из одеяла,
      Стеной из микстур и таблеток,
      Нельзя ее перелезть.
      Так хочется все мне бросить
      И убежать отсюда
      Туда, где идут уроки
      И где перемены есть.
      (Марьяна Орлова, 12 лет).
      КНИГА ПОЭТА МИХАИЛА КУЗМИНА, КОТОРУЮ ОН НЕ НАПИСАЛ
      А написали за него другие.
      Другие увидели портрет Михаила Кузмина, нарисованный Константином Сомовым, и попробовали вообразить, какую книгу стихов мог бы сочинить поэт с таким лицом.
      С каким - "таким"?
      С пристально-надменным, страстно-холодным, непроницаемо-загадочным.
      С удивительным лицом.
      А поскольку времени для написания книги было не очень много минут сорок, - решили ограничиться оглавлением и хотя бы одним стихотворением.
      Марьяна Орлова, 13 лет
      Предполагаемое оглавление книги Кузмина:
      1. Сказать по правде, я расстроен...
      2. Не уходи, повремени немного...
      3. Осень тихо ступает...
      4. Смотри, звезда на горизонте...
      5. Ночью пустеют улицы...
      6. Ты, говорят, красива и стройна...
      7. В березовой роще весенняя свежесть...
      8. Когда тебя увидел в первый раз...
      9. Не могу я без рифмы...
      10. Свежая зелень июля...
      И стихотворение:
      Осень тихо ступает
      По золотистым листьям.
      Листья снуют под ногами.
      Осень, остановись.
      Осень, постой, не надо,
      Мы же не все успели
      В это короткое лето...
      Сжалься еще чуть-чуть.
      Дима Куприянов, 13 лет
      Оглавление:
      1. Романс печали многоликой...
      2. В дымке осенних раздумий...
      3. Под покровом осеннего свода...
      4. В молчании под старцем вековым...
      5. У пропасти неведомых миров...
      6. Нетленной думы бытие...
      7. В предчувствии победы громогласной...
      8. Под паутиной листьев пестрых...
      Стихи:
      Под паутиной листьев пестрых
      Природа жаждет упоенья,
      Надменно думая о лете.
      Деревья сбросили одежды,
      Глядят, нетленны и суровы,
      Как ветродуй листву тасует.
      Слабее солнечные чары.
      Последней живости дыханье
      Душой лишь только ощущаешь.
      Наташа Тюрина, 13 лет
      Оглавление предполагаемой книги:
      1. Молчание повисло в старой зале...
      2. Когда последний лист свой смертный путь проходит...
      3. Я не мечтал о рае на земле...
      4. Сквозь тучи рвется луч к простуженной свободе...
      5. В той комнате все было пусто, неуютно...
      6. Шум города пробился сквозь стекло...
      7. Улыбка просыпается в углах застывших губ...
      8. Зачем я помню этот летний вечер...
      9. Зима простудила озера, речушки...
      Одно из стихотворений:
      Зима простудила озера, речушки
      И кутает их в снеговые подушки.
      На лес, на поля, на овраги, луга
      Спустила с небес голубые снега.
      На голые крыши накинула шубы,
      Покрасила синим мальчишечьи губы
      И звездами блещет, и щеки румянит,
      И окна домов кружевами туманит.
      Вова Торчинский, 11 лет
      Оглавление такое:
      1. Мои стихи, как лебеди в пруду...
      2. Я видел однажды...
      3. Как зимний лес, я пуст...
      4. Погода мокрая свалилась...
      5. Сегодня я весел и глуп...
      6. Из окна глядит мой пес...
      7. Вот туча наползла опять...
      8. Флюгер, как будто с испугу...
      А стихотворение такое:
      Флюгер, как будто с испугу,
      Бежит по кругу.
      Бьет его ветер жестоко
      И в грудь и сбоку.
      Флюгер после раздумий
      Затих, как умер.
      Не перенес униженья
      И нет движенья.
      Если бы с флюгером ветер
      Шутил, был весел,
      Вечным бы было движенье,
      Легким круженье.
      "ДЕСЯТЬ НЕГРИТЯТ"
      Однажды нас было совсем немного.
      И стихов новых оказалось совсем мало и мы их очень быстро прочитали и выслушали.
      А что делать оставшиеся полтора часа?
      И тогда появилась идея сочинить всем вместе один большой стих. И чтобы он был веселый и ужасный.
      - Как это - веселый и ужасный?
      - Вроде, например, стишка про девочку, которая "в поле гранату нашла", а в результате "долго по воздуху бантик летал".
      - Или как куплеты про негритят, которые "пошли купаться в море".
      - А что там с этими негритятами произошло?
      - Они все утопли. И всем купили гроб.
      - Ну, это неинтересно. Надо, чтобы они по-разному какнибудь...
      - Кино такое было - "Десять негритят". Там они по-разному. Но там страшно.
      - А надо, чтобы все-таки весело...
      - И чтобы интересно...
      - Давайте про негритят. Первого оставим, который утоп, а про остальных все по-другому придумаем...
      - И началось. Одни предлагают варианты, другие придумывают рифмы, третьи к рифмам смысл привязывают, четвертые критикуют, и в конце концов все смешиваются в одну рифмующую, скандалящую, хохочущую толпу соавторов.
      Только успевай записывать и редактировать.
      Успели. Придумали, отредактировали, записали - все успели.
      И даже продекламировали несколько раз - последний раз уже хором.
      Тем более, что стих получился у нас не просто большой, он получился бесконечный.
      Десять негритят пошли купаться в море,
      Десять негритят резвились на просторе,
      Один из них утоп,
      Ему купили гроб,
      И вот вам результат - девять негритят.
      Девять негритят, вопя невероятно,
      На солнце целый день подсчитывали пятна,
      Один из них ослеп,
      Ему сложили склеп,
      И вот вам результат - восемь негритят.
      Восемь негритят, сбежавшие с урока,
      Попали на концерт классического рока,
      Один из них оглох,
      Он стал здоровьем плох,
      И вот вам результат - семь негритят.
      Семь негритят отправились в Европу
      И там перепились клубничного сиропу,
      Один из них опух,
      Им был испущен дух,
      И вот вам результат - шесть негритят.
      Шесть негритят ушли однажды в горы,
      Вокруг туда-сюда свои вперяли взоры,
      Один попал в обвал,
      Всю ночь на помощь звал,
      И вот вам результат - пять негритят.
      Пять негритят тайком ушли в пираты
      И стали добывать пиастры и караты,
      Один из них в бою
      Мишенью стал копью,
      И вот вам результат - четверка негритят.
      Четверка негритят пасла бизонье стадо.
      Один из них кнутом хлестнул бизонье чадо,
      Боднул его бизон
      И перекрыл озон,
      И вот вам результат - трое негритят.
      Трое негритят построили бунгало,
      Но что-то по ночам ужасно их пугало,
      Однажды с потолка
      Мохнатая рука,
      И вот вам результат - двое негритят.
      Двое негритят друг другу надоели
      И как-то вечерком стрелялись на дуэли,
      Один другого хлоп
      Свинцовой пулей в лоб,
      И вот вам результат - последний негритят.
      Последний негритят от скуки и печали
      Ужасно тосковал, особенно, вначале.
      Он взял себе жену
      Из племени Ну-Ну,
      И вот вам результат - десять негритят.
      Десять негритят пошли купаться в море...
      И так далее до бесконечности.
      ВЫБРАННЫЕ МЕСТА ИЗ ПЕРЕПИСКИ С ПОЭТАМИ
      Ежели ты, любезный Читатель, обратившись к этой книге, не скакал нетерпеливо по главам из начала в конец, из конца в середину, из середины снова куда-нибудь в начало, а руководился порядком глав, заданных оглавлением, то именно здесь, именно в этом месте мы должны тебя поздравить: ты одолел половину книги.
      И, значит, пришло время отдохнуть, отвлечься, возможно даже, развлечься.
      А если что-то показалось тебе непонятным, можешь спрашивать.
      Надеемся, впрочем, что никаких особых недоумений и недоразумений у тебя не возникло; понятно - кто, понятно - где, и когда, и как - об этом, собственно, и написана книга.
      Пожалуй, лишь один вопрос мог бы тебя слегка смутить: откуда появлялись в Четыреста Сорок Восьмой эти одержимые Поэзией дети?
      Может, конкурсы какие происходили? Или экзамены приемные устраивались? Или же команда опытных селекционеров разъезжала по школам, отбирая самых талантливых?
      Нет, ничего этого не было. Были письма.
      Дело в том, что детская газета, за пазухой у которой пригрелась и, счастливо повизгивая, существовала по четвергам Четыреста Сорок Восьмая комната, вела обширную переписку со своими читателями. И немалую долю редакционной почты составляли письма со стихами.
      И почти все завсегдатаи этой поэтической комнаты оказались в ней после того, как очаровали своими стихами людей, читающих письма...
      Как вы, наверное, догадываетесь, писем с хорошими стихами было совсем немного. Большинство "почтовых вирш" производило самое унылое впечатление.
      Впрочем, некоторые строчки и даже целые стихи оказывались так нелепы и так забавны, что удержаться от смеха не было никаких сил.
      Нелепости эти почтовые тщательно переписывались в специальные тетради, хранились, пылились, постепенно старели, но ждали, терпеливо ждали своего "звездного часа". И, кажется, этот час настал.
      Именно сейчас, когда ты, дорогой Читатель, собрался отдохнуть и развлечься, мы и хотим предложить тебе в качестве развлечения некоторые "извлечения" из наших "потешных тетрадей"...
      "Извлечения" эти сразу же имеет смысл разделить на три группы. И первую группу составят стихи, посвященные природе.
      Природа, звонко пробуждаясь,
      Теплом и радостью полна.
      И громко солнцу улыбаясь,
      Повисли дети из окна,
      - пишет семиклассник Леня К. И если "громкую улыбку" представить себе довольно непросто, то дети, "повисшие из окна", поражают воображение мгновенно. И весьма сокрушительно.
      Тему весны продолжает десятилетний Андрей И.:
      Хорошо на дворе весной:
      Красно солнышко лопает почки.
      Хорошо, что хоть птичек не "лопает".
      Птички щебетают,
      Песен им не жаль,
      радостно свидетельствует Марина Н....
      А теперь отправимся в лес следом за пятиклассницей Леной Т.:
      Ветер так и бегает по лесу,
      Не дает покоя никому:
      Маленьким цветочкам незабудкам
      И большому дереву - дубу.
      И в самом деле, не все же ветру летать. Надо и побегать немного. Только больно уж он неспокойный, этот ветер. Даже "большого дерева дуба" не щадит.
      Следующее стихотворение называется "Осень". И сочинила его Света И., двенадцати лет:
      Пора дождей и листопада,
      Уборки хлеба, винограда,
      Отлета птиц и смех детей,
      Бегущих в школу сквозь дождей.
      Довольно вольному обращения Свете с язык делает этот стихи несколько необычный, не так ли?
      Еще одна "Осень", принадлежащая перу Игоря Ф.:
      Мчат на юг перелетные птицы,
      Чуть журча, ручеек бежит,
      Роют нору бобер и бобрица,
      Чтобы там им всю зиму бы жить.
      С "бобрицей" познакомились. Очаровательное, должно быть, существо. И с птицами отлично рифмуется.
      Кстати, о птичках:
      Птицы серые летят
      Над полями, над полями.
      Птичек тех зовет народ
      Журавлями, журавлями.
      Журавли летят на юг,
      В теплые края;
      Не забуду никогда
      Ихных взглядов на меня.
      Валя Р. (4 класс)
      Чтобы не забыть "ихных взглядов", надо было их как-то различить. Вале это удалось, с чем мы ее и поздравляем...
      Журавли улетели, - налетела зима.
      Таня З. (6 класс), объявляя о начале зимы, заводит традиционного для зимне-весенней поэзии Мишку в такие грамматические дебри, что не о каком сне для бедняги и речи быть не может:
      Зима-красавица пришла,
      И Мишке спать давно пора,
      Но бедному не с сосанною лапой
      Никак уснуть.
      А вот как простенько и со вкусом пишет о зиме третьеклассница Таня Д.:
      Зима идет и все мы рады
      В снежки играть и строить бабы.
      Если уж существует в русском языке выражение "строить куры", то отчего же нельзя "строить бабы"?
      Еще про "баб":
      Бабу снежную леплю,
      Страшную, с метлою:
      Нос морковью послужи,
      А глаза - углею.
      Света Т.(4 класс)
      Содрогнулись?
      Тогда все в порядке; тогда продолжим наш поэтический рассказ о зиме.
      Вот паренек в салазках едет,
      А рыжая девчонка
      Умело скачет на коньках.
      (Лена В., 3 класс)
      "Скачущие на коньках, пусть даже и "умело", все-таки выглядят несколько странно.
      То ли дело у шестиклассницы Ларисы З.:
      Вот коньки скользят по льду,
      Плавно едя на ходу.
      "Плавно едя" - а что, звучит недурно, не хуже, чем, например, "ехая", но более необычно...
      Продолжаем зимнюю тему.
      Пятиклассник Андрей Н.:
      Люблю зиму я в январе,
      Когда лежит ковром блестящим
      Снег зимних сохранений на дворе
      И поражает описанием изящным.
      Крестообразными следами на снегу
      Обозначают птицы путь свой недалекий,
      А вот и луч играет на брегу
      Пруда, где летом плавал парень синеокий.
      Автор и сам не хуже "снега зимних сохранений" поражает описанием "изящным", так как рассказ о "парне синеоком", который летом плавал в пруду с "брегами", совершенно озадачивает. Этот "синеокий" здесь скорее гуся напоминает. Или селезня...
      Где зима, там и Новый Год.
      Вот два поэтических поздравления с этим замечательным праздником.
      Первое, довольно оригинальное, принадлежит третьекласснице Наташе К.:
      Бом - один! Бом - два!
      Бом - три! Бом - четыре!
      Бом - пять! Бом - шесть!
      Бом - семь! Бом - восемь!
      Бом - девять! Бом - десять!
      Бом - одиннадцать!
      Бом - двенадцать!
      Колокол в часах устал,
      Вот и новый год настал.
      И еще одно, исполненное мрачного оптимизма:
      Поздравить с Новым Годом вас я рада,
      И всем я шлю привет из Ленинграда,
      Чтоб в полночь вы бокалы все держали,
      А не в могилах вы сырых лежали.
      Таня Р. (6 класс)
      И завершает зимний цикл стихотворение пятиклассницы Ирины Н., человека, повидимому, серьезного и убежденного:
      Много сулит это утро морозное:
      Песни, катанье на льду и с горы.
      Как много сделано нашим правительством
      Для детворы.
      От этой взволнованной строфы мы сможем довольно легко перейти к следующей группе наших "извлечений". Легко, потому что стихи про "правительство" отнюдь не случайны в нашем собрании. Революция, войны, праздники, пионерские и комсомольские ритуалы и традиции - вся эта барабанная дребедень, пропитавшая сознание мальчишек и девчонок тех, таких уже сейчас далеких, семидесятых годов, естественно проникла в их простодушные и, кстати, весьма искренние сочинения.
      Игорь Д. (7 класс):
      Комсомолец я, комсомолец!
      И как радостно думать мне:
      За такой вот билет комсомольский
      Погибали мальчишки в огне.
      Странная радость.
      Саша Ш. (8 класс):
      Спасибо, лето, за сплоченность
      Твоих немеркнущих костров,
      Где нет мальчишек и девчонок,
      А только есть - "Всегда готов!"
      Довольно своеобразные отношения в этом лагере.
      Елена А. (8 класс):
      Юношей, живущих в наше время
      Мы должны любить не за лицо,
      Мы должны любить их не за это,
      А за что-то главное еще.
      Еще-то за что их любить?
      Наш друг Корчагин
      И вот однажды ночью темной
      Пришли к тебе два палача.
      Убить тебя они хотели,
      Увы, убили не тебя.
      Оля В. (6 класс)
      Интересное "увы"...
      Александру Матросову
      Еще ты молод был тогда,
      Когда служить тебя призвали.
      Любил ты Родину всегда
      И Александром тебя звали.
      Лариса В. (4 класс)
      Портрет исчерпывающий, не так ли?
      О войне писали как о чем-то живом, ярком, волнующем, писали так, словно сами были свидетелями этих картин и сцен.
      Возвращение солдата
      Ты идешь по пустынной улице
      И думаешь, что, наверное,
      Мама ждет и, наверно, скажет:
      - Сынко ты мое!
      Сядет и заплачет.
      Ну а ты ответишь: - Мама, не плачь.
      Брат сожжен, отец повешен,
      Но ведь я-то живой остался.
      Положися на меня, мама.
      Жанна К. (7 класс)
      ...И станет она оплакивать тело,
      Которое до Победы дожить хотело.
      Юра В. (5 класс)
      Но помнят о войне, но помнят о войне
      Седые волоса на голове.
      Валерий Р. (6 класс)
      А вот стихи будущего солдата, исполненные сурового восторга все тех же семидесятых:
      Сегодня нам ведь восемь, а завтра восемнадцать,
      А послезавтра двадцать, а скоро сорок пять.
      Сегодня мы мальчишки, а завтра мы солдаты,
      А послезавтра мамы, а также и отцы.
      Андрюша К. (2 класс)
      Сегодня они - "мальчишки", а послезавтра - "мамы". И кто угодно, если Партия прикажет, если Родина велит.
      Родина - слово дороже всех!
      Родина - это уже не смех,
      честно предупреждает третьеклассница Таня Р.
      А Юля Т. (2 класс) радостно живописует бодрую атмосферу бесконечного праздника:
      Флаги вьются над землей,
      Музыка играет.
      Все ребята во дворе
      Ноги поднимают.
      Аня крикнет: - Посмотрите!
      Оля встанет на дубок.
      Первомай идет к вам, дети,
      Значит всем народам мир!
      Такая вот интересная примета.
      Как пишет девятилетняя Галя М.
      Ты - Родина моя,
      И все же ты прекрасна!..
      А какие волнующие детали возникают в стихах, посвященных старинной пионерской забаве - посещению революционных музеев!
      Вот лежит пистолет.
      Пистолету много лет.
      Может, им Буденный
      Воевал хваленый.
      Оля И. (2 класс)
      Вошла Аврора в берега,
      Наставив прошлому рога.
      Зоя Т. (6 класс)
      Вот тот шалаш прославленный,
      Работал где Ильич.
      Он здесь сдружился с многими
      Стреляли вместе дичь.
      Александра Л. (4 класс)
      А добивали эту "дичь" школьники начала восьмидесятых:
      Ты, Ленин, нам заветы дал
      На все года, на все века.
      Ты был везде, и нет нигде,
      Чтоб не было тебя.
      Андрей Н. (5 класс)
      Как клялась десятилетняя Рита Г.
      ...И жизнь отдам я за тебя,
      И постою я головою...
      Любопытно было бы сие увидеть...
      И, наконец, еще два стиха, столь круто заваренных на верности бессмертным идеалам, что их невозможно не привести здесь полностью.
      Смерть комсомолки
      Собрались комсомольцы у речки на лугу,
      Собрание открыли наперекор врагу.
      Секретарем ячейки Надеждою была
      Ребята все ей верили и смелая она.
      Но вот однажды вечером, работая одна,
      В окошко постучался ей кто-то из села.
      Она не разглядела и думала сама:
      "Наверное, девчата из нашего села".
      Но это были подлые кулацкие сынки,
      Решили отомстить ей за сбор тот у реки.
      И тут раздался выстрел, короткий и глухой,
      И алой тонкой струйкой кровь полилась рекой...
      Надежда, ты погибла, но ты жива в сердцах,
      Мы помним тебя, Надя, наш верный друг и брат!
      Лена Я. (5 класс)
      Мересьев
      Товарищ Мересьев летел в самолете,
      С подбитым мотором летел.
      Задел за верхушки высоких деревьев,
      И это спасло ему жизнь.
      Он скоро очнулся в глубоком сугробе,
      Но на ноги встать он не смог.
      Он полз, весь истощий, он полз три недели,
      Пока не увидел народ.
      Его накормили, согрели, одели,
      Отправили тут же в Москву.
      Ему вместо ног поставив протезы,
      Учился ходить целый год.
      Друзья его ждали, но вот он вернулся
      И в самолет понемножку залез.
      На педаль поставив ногу деревянную,
      Ему было больно, но он протерпел.
      Минута, секунда, самолет вдруг рванулся
      И в небо спокойно взлетел.
      Оля Ш. (6 класс)
      Последняя группа "извлечений" посвящена теме трепетной, насущной и тоже весьма популярной.
      "Дорогая редакция, я сочинила стихотворение на тему "мать":
      "Мама" - нет слова нежней.
      Мы сердце ей все отдаем.
      Пусть враги на нее нападут,
      Мы их разобьем, постоим за нее.
      "Берегите, товарищи, маму",
      Завещал нам Владимир Ильич.
      "Мама" - священное слово.
      Люби же и ты свою мать".
      Таня Г. (3 класс)
      Что за "враги" такие? Откуда им взяться? Да, в сущности, неважно. Главное, "пусть нападут", а мы уж как-нибудь "постоим". Так уж нам завещано.
      Нет на свете мамы дороже,
      Чем в семье нашей дружной, пригожей.
      Пусть она будет здоровой и смелой,
      Пусть она бьется за правое дело.
      Слава Г. (2 класс)
      Опять ей, бедной, биться. Такая вот у них любовь. В суровости своей просто удержу не знающая.
      Оберегая нас от зноя,
      Укутывая нас в мороз,
      Порой нередко забывали,
      Что холод уж по ним пополз.
      Алеша М. (6 класс)
      Это опять на тему "мать". И снова сурово. От этих строк "холод уж" по кому угодно поползет.
      По счастью не всегда они так беспощадны:
      Мать я люблю, как растенье,
      Мать берегу, как себя.
      Мать отдает всю заботу,
      Чтоб воспитать мне меня.
      Саша И. (3 класс)
      А пятиклассница Люда В. четко и недвусмысленно формулирует, почему мамы так любимы. Да потому что полезны:
      У грузин и у татарок,
      У таджика и узбека
      Есть от мам большой подарок
      Мамы дарят человека!..
      И, наконец, стихи про дедушку, который хотя и не мама, но в нижеследующем сочинении странным образом ее напоминает:
      Дедушка - это тот, кто родил меня.
      Дедушка - это тот, кого вижу я.
      Дедушка - это символ земной доброты.
      Дедушка - это целое: я и ты.
      Дедушка - это друг мой и это брат.
      Как бы отдать я рад свою жизнь для тебя подряд.
      Витя Б. (5 класс).
      "ЗВЕРИНЕЦ"
      Есть у Велемира Хлебникова большое стихотворение с таким названием. Не стихотворение даже, а целая поэма.
      Я приведу здесь сокращенный вариант этой поэмы.
      "О Сад, Сад!..
      Где железо подобно отцу, напоминающему братьям, что они братья, и останавливающему кровопролитную схватку...
      Где орлы сидят подобны вечности, означенной сегодняшним, еще лишенным вечера днем...
      Где верблюд, чей высокий горб лишен всадника, знает разгадку буддизма и затаил ужимку Китая...
      Где олень лишь испуг, цветущий широким камнем...
      Где черный взор лебедя, который весь подобен зиме, а черножелтый клюв - осенней рощице, - немного осторожен и недоверчив для него самого...
      Где обезьяны разнообразно скалятся и выказывают разнообразные концы туловища и, кроме печальных и кротких, вечно раздражены присутствием человека...
      Где медведи проворно влезают вверх и смотрят вниз, ожидая приказания сторожа.
      Где грудь сокола напоминает перистые тучи перед грозой...
      Где смешные рыбокрылы заботятся друг о друге с трогателностью старосветских помещиков Гоголя...
      Сад, Сад, где взгляд зверя больше значит, чем груды прочтенных книг...
      Сад...".
      Я прочел ИМ эту поэму целиком и спрашиваю: - Понятно?
      - Смотря что, - отвечают ОНИ.
      И тогда я впадаю в незапланированный экстаз и долго и восторженно рассказываю о способах использования заранее разработанного литературного приема, задающего принцип построения метафорического ряда, позволяющего за притчевостью изложения видеть вполне осознаваемые реалии окружающей действительности, которая будучи использованной в качестве рабочего материала для создания предполагаемого произведения... Тут я останавливаюсь и спрашиваю: - Что это вы на меня так странно смотрите?
      - Интересно, - отвечают ОНИ.
      - А понятно?
      - А чего тут непонятного, - говорит один из НИХ. - Надо взять бумагу и написать свой собственный "Зверинец".
      - Правильно, - говорю я. - А чего же мы тут время зря теряем?
      - А вот это непонятно, - отвечают ОНИ.
      - Ну вот и пишите тогда, - говорю я. - Только не обязательно "зверинец". Можно про цирк написать или про сумасшедший дом. Или про школу. Или про рынок. Или...
      Но ОНИ уже давно строчили со страшной скоростью.
      ИМ с самого начала все было понятно.
      О, класс, класс,
      Где моя соседка Яна просиживает
      всю перемену под партой в поисках ручки,
      А потом вылезает и найденной ручкой
      сдувает с меня алгебру;
      Где двоечник Юра по пол-урока простаивает у доски,
      Не в силах сообразить, почему дважды два - четыре;
      Где отличница Наташа сидит за партой с лицом отличницы
      И рисует на клочках бумаги отличниц;
      Где торопливая Настя целый день
      торопится куда-то успеть,
      Чтобы узнать, зачем она так спешила;
      Где задумчивый Саша говорит так тихо,
      Что на другом конце коридора
      приходится переспрашивать.
      Где общеизвестная Ия стоит у окна,
      как памятник неизвестной семикласснице,
      Вырубленный из глыбы известняка;
      Где Сережа и Слава на всех смотрят с презрением,
      А друг на друга с подозрением;
      И где наша учительница тщетно пытается выяснить,
      Сколько все это может продолжаться,
      И если этому есть предел, то почему он не наступает.
      (Марьяна Орлова, 13 лет)
      В оркестре, где есть инструмент,
      Черный, с тигриной пастью,
      Толстый, с тремя ногами,
      То воркующий, то гремящий,
      В оркестре, где есть инструмент
      Рояль;
      В оркестре, где есть инструмент,
      Скрипучий, как дверь в небеса,
      С пустыми, как небо, глазами
      И длинным, как жизнь, языком,
      В оркестре, где есть инструмент
      Скрипка;
      В оркестре, где есть инструмент,
      Изогнутый, как улитка,
      Блестящий, как брошь и слеза,
      С голосом, как у слона,
      В оркестре, где есть инструмент
      Труба;
      В оркестре, где есть инструмент
      Всего на одной ноге,
      Его голос - глухой басок;
      И если задеть по нему
      Прутиком с волоском,
      То будет он долго вздыхать,
      В оркестре, где есть инструмент
      Виолончель;
      В оркестре этом
      Есть еще один инструмент,
      Который может стать скрипкой,
      Трубой и виолончелью,
      Роялем и барабаном,
      Он тоньше тоненькой флейты,
      Проворней смычка и легче
      Самой высокой ноты,
      Главный среди инструментов
      Палочка дирижера.
      (Аня Аврутина, 12 лет)
      О, четыреста сорок восьмая, о восьмая,
      о, сорок восьмая, о четыреста!
      Где Марьяна что-то рисует и пишет рьяно
      И явно стыдится своей гениальности,
      Где Лиза раздраженно говорит по
      телефону "Ну, мама!"
      И кусает трубку, и откусывает ее
      насовсем, и швыряет в окно,
      И злобно ворчит, и лезет на стенку;
      Где Сева сосредоточенно смотрит на розетку,
      Как будто и вправду хочет засунуть
      туда два пальца и засветиться;
      Где Вера мрачно скрипит глазами и вращает зубами
      И вообще производит ужасное впечатление;
      Где Аня так тяжело вздыхает, что другая Аня
      Не выдерживает и тоже вздыхает в ответ,
      И от их совместного вздоха всем становится плохо
      И содрогаются стены, и со стен слетает портрет;
      Где Вова, ох, этот Вова, вечно уж этот Вова,
      которого, впрочем здесь нет,
      Но это ничуть не мешает ему всем мешать;
      Где Вячеслав Абрамович ходит и бродит,
      и стулом скрипит, и хлопает дверью,
      И улыбается во всю четыреста сорок восьмую, восьмую,
      сорок восьмую, четыреста!
      (Сева Зельченко, 12 лет)
      Прошло лет пять. Или даже шесть. И я опять читал ИМ (уже, правда, другим, но все равно - ИМ) стихи Хлебникова и, в частности, этот самый "Зверинец".
      И когда читал, подумал, а почему, собственно, ОНИ должны писать не про "Зверинец", а про что-то другое.
      Пусть про "сад" пишут, ведь у каждого должен быть свой собственный "сад", свой "зверинец".
      Так ИМ и предложил.
      Так оно и получилось.
      1. Сад,
      Где медведи стоят по обе стороны пустого стула,
      Где львы замечают мышей только внутри себя,
      Где слон учит обезьян грамоте, наказывая их хоботом,
      Где лемуры занимаются восточными единоборствами
      и ловлей насекомых,
      Где бараны упорно сидят в своих креслах
      и никакими палками их оттуда не изгнать,
      Где люди ходят между клеток
      и орут на всех, кроме лемуров,
      приговаривая: "Мой лемур меня защитит".
      (Аркаша Абрамов, 12 лет)
      2. Сад,
      Где фонтаны разбивают фонарный свет,
      Где львиные пасти поглощают желания,
      Где белые вороны уединяются в стороне
      от черных соплеменниц,
      Где не нужно быть Пушкиным,
      чтобы тебя застрелили на дуэли,
      Где янтарь превращается обратно в смолу,
      а морские звезды научились менять
      количество своих концов;
      Сад,
      Где вовсе не нужно иметь отличительных знаков,
      чтобы оказаться оскорбленной,
      Где существуют люди, больше похожие на зверей,
      чем сами звери,
      Сад, где живете вы и я.
      (Полина Рапопорт, 13 лет)
      3. О, сад,
      Где шкура с бегемотов слезает слоями,
      Где медведя перекормили сахаром
      и он страдает диабетом,
      Где мохноногий сыч в тайне от всех
      жрет подвальных мышей,
      А гепард соревнуется с "Москвичом" и ломает себе лапы;
      Сад,
      Где на деревьях весной распускаются почки
      и прочие внутренности,
      Где арбузы пахнут ацетоном,
      Где скворца поставили в угол за то,
      что он клюнул скворечник,
      Где корреспондент вечерней газеты
      ныряет в цистерну с пивом,
      чтобы доказать, что пиво плохое,
      но вопрос остается открытым.
      (Дима Давыдов, 10 лет)
      4. Сад, сад, о, сад,
      Где звери, как птицы, а птицы как звери,
      Где каждый зверь, человек, цветок
      чувствует себя богом,
      Сад, где ответом на ласку будет оскорбление,
      а ответом на оскорбление ласка,
      Сад, где кто-то не становится кем-то,
      даже не прикладывая к этому усилий,
      Где луна дружит с солнцем,
      а солнце не дружит ни с кем,
      Это место, где у каждого свой сад, сад, о сад.
      (Полина Махлина, 12 лет).
      "ПОЭТ И..."
      Странное все-таки существо - Поэт. И невероятно сложное.
      Это отнюдь не томный красавчик в белоснежной тоге, который, сидя под миртовым деревом, неторопливо бряцает на позолоченной лире в то время, как над ним жизнерадостно порхают полупрозрачные музы, а вокруг гоняет крыльями мух совершенно ручной Пегас.
      На самом деле, Поэт - это нервный, суетливый тип, измученный бдениями, видениями, неустройством личной жизни и безмятежной разнузданностью лирического героя.
      Это самоуверенный господин, необъяснимым образом соединяющий в себе откровенность с неискренностью, простодушие с изощренностью, трепетность юнца с искушенностью старца.
      Это затейливый лето-, а чаще зимописец, кропотливо фиксирующий радости, а чаще печали, творимые обстоятельствами "быстротекущей жизни".
      И, наконец, это довольно активно действующее лицо (как правило, главный герой) поэтико-драматических миниатюр, где в спорах с другими персонажами он выясняет сущность и направление человеческих намерений, притязаний, пристрастий...
      Александр Сергеевич Пушкин стал развивать этот весьма оригинальный жанр еще в лицейской юности, в "Исповеди бедного стихотворца", где добрый священник благополучно отпускает грехи страждущему и страдающему сочинителю. Затем были написаны "Поэт и толпа", "Разговор книгопродавца с Поэтом", "Чиновник и Поэт".
      После знаменитого некрасовского "Поэт и гражданин" стихи в этом роде стали появляться значительно реже.
      А в наше время направление это вновь расцвело, например, в стихах Давида Самойлова "Поэт и старожил", или же у Олега Чухонцева "Поэт и Редактор"...
      Естественно, сочинители из Четыреста Сорок Восьмой не смогли остаться в стороне и с присущей им живостью и изобретательностью тоже испытали свое неокрепшее, но неугомонное перо в столь блестящем, столь замечательном жанре.
      Оля Рапопорт:
      Поэт и смерть
      Смерть: - Я пришла, ведь ты меня звал,
      Ты со мною жаждал свиданья.
      Ледяное мое дыханье
      В пыльном воздухе ты искал.
      Я пришла. Я покорна тебе.
      Я в руках твоих стала пешкой.
      Обними же меня, не мешкай,
      Не ропщи, покорись судьбе.
      Поэт: - Я не звал тебя, право, нет...
      Не сейчас, подожди немного...
      Недопита бутылка грога,
      Недописан лучший сонет.
      Я хочу и боюсь тебя.
      Дай мгновенье на размышленье.
      Не забвенье страшит, а тленье.
      Но достойно ли жить, скорбя?
      Соня Вечтомова:
      Поэт и продавец
      Поэт: - Отвесьте сыру мне кусман. Продавец: - Ступай, несносный сыроман,
      Сыр просто так не продается.
      А этот еж еще суется...
      Поэт: - Усатый, слушай, я - Поэт. Продавец: - ...Тем более, что сыра нет.
      Поэт: - Вы не хамите, здесь не баня!
      Не усмехайтесь тут в усы!
      Я вам поэт, Капустин Ваня...
      (смотрит на прилавок)
      А может, взять мне колбасы? Продавец: - Несчастный, жизнь побереги,
      Не ешь колбасные круги,
      Не трогай этой колбасы.
      Уж лучше сьешь мои усы...
      Полина Махлина:
      Поэт и акробат
      Акробат: - Зачем поэту голова?
      Ему рука нужна, не боле.
      Слова, слова, еще слова
      Как незавидна эта доля.
      Он в мире мыслей и идей,
      А в кошельке, конечно, пусто...
      Поэт - пройдоха и злодей,
      Он оккупировал искусство.
      Поэт: - Какая глупость! Что за вздор!
      Слова?! - А что еще весомо?
      "В калитке должен быть забор"
      На все готова аксиома.
      "Искусство добрым быть должно"...
      Кому ж еще, как не поэтам,
      Пить славы горькое вино,
      Оставшись трезвыми при этом?
      Акробат: - А что взамен? Мы отдаем
      За славу пот, и кровь, и силы.
      Мы не вино, а слезы пьем,
      Себя доводим до могилы.
      Поэт: - Ну, знаю, знаю - что с того?
      Вы сладость муки не познали,
      Не ненавидя никого,
      Романа с истиной не знали.
      Всю жизнь трудиться. Потерять
      И одиночества награду,
      И вдохновения отраду,
      И радость - в смерти застонать.
      Книг долгожданных не читать,
      От крыльев сделаться горбатым...
      (задумчиво)
      А может, стать мне акробатом?
      Акробат: - (не менее задумчиво)
      А может, мне поэтом стать?
      "КАК Я ПРОВЕЛ ТРИДЦАТЬ ВТОРОЕ ЯНВАРЯ"
      - Сегодня мы будем писать сочинение "Как я провел зимние каникулы".
      - Да вы что?!
      - А что?
      - Нам это "как я провел" в школе-то надоело.
      - То про лето, то про праздники, то про каникулы.
      - А теперь еще и здесь.
      - А вы напишите "провел" в смысле - "перехитрил"
      - А как это?
      - А вы подумайте. Подумали быстро и говорят:
      - Не получается. Их ждешь-ждешь, весь календарь наизусть выучишь, а когда, наконец, они придут, их перехитривать?! Жалко.
      - Хорошо. Тогда напишите сочинение "Как я провел жизнь".
      - В смысле - "перехитрил"?
      - Нет, в самом прямом смысле.
      - Но мы ведь ее еще не провели. Она ведь еще только-только начинается, наша жизнь.
      - А вы как будто?
      - А если "как будто", то времени не хватит. Это же огромная целая жизнь. Да еще придуманная. А у нас на все меньше часа осталось.
      - Ладно, согласен: целая жизнь - это надолго. А если взять один день? Давайте напишем сочинение "Как я провел тридцать второе января".
      - Такого дня и нет.
      - А если договориться?
      - Ну, если договориться...
      - Вот и пишите.
      Марьяна Орлова (12 лет)
      32 января было восьмисенье.
      В школу в восьмисенье мы не ходим, а взрослые на работу ходят, поэтому с утра я не стала есть манную кашу, но зато съела тридцать два пирожных, заодно высчитав их объем.
      После завтрака я пошла искать восьмое чудо света. Нашла. Сначала в сугробе нашла ноги, потянула за них и вытащила восьмое чудо.
      Это была Света из нашего класса. Я взяла ее за руку и мы пошли искать девятое чудо света.
      Пока искали, встретили ребят из нашего класса, которые тоже искали какие-нибудь чудеса света: кто восьмое, кто двенадцатое, а кто уже двадцатое. Стали искать вместе.
      Тридцать второе чудо света - горка - не выдержало и сломалось, потому что нас было много, а оно - одно.
      Потом мы разошлись по домам и я стала обедать. Суп, оставленный родителями, я послала маме по почте, а сама стала есть конфеты.
      Наелась до отвала на диван и захрапела. А когда я захрапела уже под диваном, с которого свалилась, то проснулась и пошла искать сорок восьмое чудо света.
      И нашла. Это были мои папа и мама, которые как раз вернулись с работы.
      Лена Пяткина (13 лет)
      Я проснулась оттого, что по радио объявили - "Сегодня тридцать второе января!" И сразу же стали петь и на гитарах играть. А какой день недели - не сказали.
      Я вскочила и к календарю, а там вообще про тридцать второе не слова. Вот, думаю, идиотское положение: не пойдешь в школу, а это среда или четверг - будет скандал, а пойдешь - и как раз воскресенье окажется. Сама же себя и засмеешь потом.
      Небо было голубое, солнце желтое, снег белый - и отправилась я гулять. Гуляю, а сама все думаю, какой же сегодня все-таки день недели. Думаю, а спрашивать - ни у кого не спрашиваю: вдруг понедельник или пятница. Зачем мне это знать? Незачем. Вдруг настроение испортится. Эх, моя бы власть, я бы в календаре все дни сделала бы такими же - какими-нибудь тридцатьвторниками или междуянварьфевральниками.
      И всем было бы хорошо. И мне тоже.
      Сева Зельченко (11 лет)
      32 января, чтоб не было скучно, объявили новый день недели восьмерду.
      А на дверях Четыреста Сорок Восьмой объявление вывесили - "Занятия с утра до вечера по восьмердам".
      Я обрадовался и побежал туда.
      Прибежал, - а там все спят. Я давай их будить.
      Первой Марьяна проснулась: - Что? - говорит, - Пожар?!
      Я говорю: - Сама ты - "пожар". Сегодня же восьмерда!
      Марьяна так обрадовалась, что даже ручку проглотила.
      Вторым Вова проснулся: - Что такое? Почему? Кто?
      Я ему: - Сегодня восьмерда!
      Он тоже обрадовался и стал под Диму кнопку подсовывать. Тут и Дима проснулся и все проснулись. "Ура! - кричат. - Восьмерда!"
      И началось. Вова вещал что-то гениальное, сидя на лампе. Марьяна надела на голову корзину для бумаг и прикинулась привидением. Сева съел тетрадь и принялся за сумку...
      Потому что была восьмерда.
      И тридцать второе января.
      И всем все было можно и нужно.
      О ЧЕМ ВСПОМИНАЕТ СКЕЛЕТ ИДИОТА
      В один из четвергов в Четыреста Сорок Восьмой появился светленький, худенький, совсем еще юный (лет десяти) Рома Балашевич и прочел следующие стихи:
      О чем вспоминает пушистая кошка?
      О вкусной рыбешке и мышке немножко.
      О чем вспоминает печальный бульдог?
      О кости, когда-то лежавшей у ног.
      Услышав эти стихи, присутствующие мгновенно сделали стойку.
      Знаете, как это бывает у охотничьих собак: передняя лапка поднята, уши торчком, ноздри ходуном, глаза сфокусированы на неведомом пока предмете и полная неподвижность.
      Обитатели Четыреста Сорок Восьмой выглядели очень похоже, но только они не стояли, а сидели - это была сидячая стойка.
      И едва прозвучала команда, как они набросились на листы бумаги с какой-то патологической даже одержимостью.
      Через час с невероятным трудом пришлось их отрывать от стола, от бумаги - пора ехать домой, и они, как сомнамбулы, собирали свои сумки и, не прощаясь, шли за дверь.
      Они брели по редакционному коридору, спускались по редакционной лестнице, одевались в редакционном гардеробе, а сами бессмысленно смотрели по сторонам и бормотали: "О чем вспоминает старик Мефистофель?", "О чем вспоминает корзина с грибами?", "О чем вспоминает певец Розенбаум?", "О чем вспоминает скелет идиота?" и т.д., и т.п.
      А на столах остались листы, торопливо исписанные двустишиями, и каждое двустишие начиналось словами "о чем вспоминает...".
      1. О чем вспоминает бродяга в ночи?
      О теплом и ласковом свете свечи.
      2. О чем вспоминает герой Ахиллес?
      - Зачем я с войною на Трою полез.
      3. О чем вспоминают котенок с собакой?
      О том, что ничто не решается дракой.
      4. О чем вспоминает несчастный Жуан?
      О мире из крови, дуэлей и Анн.
      5. О чем вспоминает несушка в лукошке?
      О кошке с глазами большими как плошки.
      6. О чем вспоминает один мушкетер?
      О том, как он череп кому-то протер.
      7. О чем вспоминает в реке крокодил?
      Хорош был тот малый, что рыбку удил.
      8. О чем вспоминает глухой паралитик?
      О том, как он был знаменитый политик.
      9. О чем вспоминает чудак Иванов?
      О том, как он в школу пришел без штанов.
      10. О чем вспоминает потухший окурок?
      О том, что курильщик - полнейший придурок.
      11. О чем вспоминает старик домовой?
      Как ночью кричал то козлом, то совой.
      12. О чем вспоминает фигура с веслом?
      Как скульптор гордился своим ремеслом.
      13. О чем вспоминает бандит Бармалей?
      Как мучал он в юности учителей.
      14. О чем вспоминает на сахар талончик?
      Что кто-то нахально отгрыз ему кончик.
      15. О чем вспоминает советский народ?
      О том, что когда-то он был патриот.
      16. О чем вспоминает ужасный поэт?
      О том, что прекрасней стихов его нет.
      СКУЧНО
      Бывает иногда: сидят люди, разговаривают, смеются, а на диване кот как зевнет, и вслед за ним люди тоже как раззеваются один за другим.
      Позевают и разойдутся невеселые...
      Вот так и у нас однажды было: стихи свои новые прочли и давай скучать, словно какой-то невидимый кот среди нас объявился, но в отличие от знаменитого чеширского кота у этого заместо улыбки - зевок во всю розовую пасть.
      Я им: - Хотите, стихи почитаю?
      Они мне: - Вы в прошлый раз читали.
      Я им: - Это другие стихи. И поэт другой. Совсем непохожий.
      Они мне: - А все-равно ведь стихи. Свои, чужие - скучно.
      Я: - Тогда давайте играть.
      Они: - А во что?
      Я: - А во что хотите...
      Они стали придумывать, во что они хотят играть, и тут же перессорились: одним одно скучно, другим другое.
      Всем скучно.
      Тогда я рассердился на них и говорю:
      - Возьмите лист бумаги и напишите сверху - "скучно".
      Они взяли, написали и спрашивают:
      - А дальше что?
      - А дальше пишите стихи с таким названием.
      - Cкучно будет, - осторожно говорят они.
      - Конечно. А как же иначе. Ведь если стих называется "Скучно", то он должен быть или скучный, или про скуку.
      Они еще немного поворчали, позевали и принялись писать. И получилось совсем даже и не скучно. Скорее, грустно.
      Я так им и сказал: в следующий раз будем писать стихи под названием "Грустно". Может тогда хоть скучно получится.
      Скучно
      1. Недолгий день подходит к концу,
      И что-то опять недоделано, недокончено,
      Забыто в зыбкой надоедливой суете.
      Хочется все переиначить, все изменить,
      Но усталость съедает мысли и движения,
      И невозможно хоть чем-нибудь утешить себя.
      Появляется желание побродить по улицам
      Или, например, написать стихи,
      Желание что-то изменить, а точнее - все.
      Но смуглый, усталый вечер, лениво потягивась,
      Говорит о невозможности и нереальности желаний.
      И уже не грустно, не больно, а просто скучно.
      (Аня Бернадская, 12 лет)
      2. Звенит звонок,
      Резкий, как пинок,
      И начинается урок,
      Скучный урок скучного языка.
      Учитель меня к доске вызывает
      А за окном проплывают
      Легкие белые облака.
      Я стою и молчу и думаю об одном:
      Хорошо бы взлететь,
      Как те облака, что плывут за окном,
      И под солнцем беспечно блестеть,
      И мчаться туда,
      Куда ветер направил,
      И не знать никогда
      Этих унылых правил.
      Но голос учителя
      Дребезжит однозвучно
      И мне скучно, скучно, скучно.
      (Сережа Егги, 12 лет)
      3. Скучно, когда приходит весна,
      И солнце надоедливо полощет окна,
      А снег, неряшливый и тяжелый,
      Как рыхлый свинец, кряхтит под ногами,
      А облака такие серые, такие мятые и нелепые,
      Что хочется их вымыть и высушить навсегда.
      Скучно куда-то спешить,
      Зная, что спешить абсолютно некуда,
      И когда то, чего ждал всю бесконечную зиму,
      Вдруг оказывается таким убогим и навязчивым.
      (Лиза Аникина, 13 лет)
      4. Скучно слушать размышления
      О географии, этнографии и прочей графографии.
      Скучно слушать измышления
      О бандитизме и мафии.
      Скучнее нет чепухи,
      Чем про иксы-игреки откровения.
      Но нескучно писать стихи
      В часы голубого забвения.
      (Полина Барскова, 9 лет)
      ЦЗАЦЗУАНЬ
      Это такой весьма оригинальный и при этом весьма распространенный литературный жанр, который изобрели в Китае очень давно, еще в девятом веке.
      Жанр при всей своей оригинальности довольно прост: выбирается начало некоей характерной фразы и следом дается несколько разнообразных продолжений.
      Например, словом "Кажется..." поэт начинает такие фразы:
      "...зимой - что зеленое платье холодит;
      ...летом - что от красного так и пышет жаром;
      ...когда видишь тяжелый занавес - что за ним кто-то прячется;
      ...когда проходишь мимо дома мясника - что пахнет кровью;
      ...когда глядишь на родник - что веет прохладой."
      С тем, что казалось Ли Шань-Иню более тысячи лет назад, мы совершенно согласны и теперь, разве что от дома мясника - "кажется" что пахнет не кровью, а скорее уж деньгами (которые, как известно, не пахнут).
      У этого же автора мы можем, например, прочесть - "Невыносимо:
      лето - толстяку;
      мокнуть в лодке под дождем;
      резать тупым ножом;
      слышать жалобный крик обезьян по ночам;
      видеть, как монах заигрывает с девицами."
      У Ван Цзюнь-юя, который жил лет на двести позже Ли Шаньиня цзацзуань "Невыносимо" выглядит уже следующим образом:
      "наблюдать за игрой в шахматы, когда запрещают подсказывать;
      больному - видеть, как едят то, что ему запрещено;
      когда в жаркий день одолевают мухи;
      жить в комнате, за которую задолжал;
      когда тебя не любит начальство."
      Цзацзуаней придумано было бесчисленное множество. Вот некоторые из них (только названия): "Поневоле приходится иногда...", "Очень напоминает...", "Не доставляет удовольствия...", "Трудно себе представить...", "Смешно выглядит...", "Нельзя поручать другим...", "Совсем неинтересно выслушивать...", "Надо быть идиотом, чтобы..." и т.д., и т.п.
      Жанр этот, едва народившись в Китае, со всеми удобствами обосновался в корейской литературе, затем пришел в японскую классическую поэзию, а спустя некоторое время (веков этак через десять) стал достоянием Четыреста Сорок Восьмой.
      Вот несколько цзацзуаней, исполненных бодреньким коллективом, в котором наиболее активны были Ира Малкова, Марина Красильникова, Катя Судакова, Миша ДоливоДобровольский, Оля Красная, Наташа Хейфец, Женя Секина.
      Цзацзуани 448-ой комнаты
      Невыносимо:
      заболеть в первый день каникул;
      слушать, как тебя обсуждают на незнакомом языке;
      душной ночью пение одинокого комара;
      знать страшную тайну, о которой нельзя
      никому рассказать;
      когда чешется где-нибудь там, где никак не почесаться;
      смотреть, как микрокалькулятор делит что-нибудь на ноль;
      в конце августа присутствовать на детском празднике
      "Здравствуй, школа";
      не думать о том, о чем не велено думать;
      врать, когда не знаешь правды.
      Двойная неприятность:
      когда сказавший тебе, что ты ему разонравилась,
      бьет тебя галошным мешком;
      в воскресенье проснуться в семь утра от того,
      что упал с кровати;
      услышать свои стихи от заики;
      стоять в очереди, зная, что то, за чем стоишь,
      вот-вот кончится;
      когда спрашиваешь, над чем это все смеются,
      и узнаешь, что смеются над тобой;
      висеть на дереве и постоянно об него стукаться;
      подавиться горькой таблеткой;
      есть живого осьминога.
      Смешно выглядит:
      людоед с розой;
      дирижер с куриной ногой в руке;
      тот, кто, собираясь спать, берет в постель зонтик;
      рассказывающий анекдот, который всем давно известен;
      человек, передвигающийся с помощью ресничек;
      когда двое дураков спорят, кто из них умнее;
      толстяк, танцующий польку;
      когда голубь злится;
      Катя Судакова, которая думает над цзацзуанем
      "смешно выглядит";
      человек, которого обозвали словом, которого он не знает;
      трубочист в белом;
      тот, кто написал стихотворение Пушкина,
      если, конечно, он не Пушкин;
      купальщик в плавках мехом наружу;
      футболист, угодивший в сетку вместо мяча;
      первоклассник с сигарой;
      человек, у которого живот на пуговицах.
      ПОЧЕМУ ТАК УСТРОЕНО В МИРЕ
      А еще они любят задавать вопросы, чаще всего просто так, для разговора, для соблюдения некоего негласного правила "спрашивайте, мальчики, спрашивайте, девочки".
      И вопросы сыплются, как из рога, изобилием и разнообразием содержимого напоминающего ящик мадам Пандоры.
      Начиная с глобальных, утвержденных в качестве стандарта трепетной нашей словесностью - "Что делать?", "Кому на Руси жить хорошо?" и "Чей нос лучше?", и кончая самыми невинными и безответными типа "Что будет, когда всю нефть из Земли выкачают и сожгут?", "Почему Торчинский все время лезет?" и "В чем смысл жизни?"
      А что, если дать им - каждому - возможность составить, наконец, свой собственный вопросник, но с условием, что каждый вопрос должен выглядеть рифмованным двустишием, где первые строчки уже заданы. Вот они: "Почему так бывает на свете?", "Почему так случается всюду?", "Почему происходит такое?", "Почему так устроено в мире?". Тем более, что и в самом деле большинство вопросов, которые их занимают, начинаются словом "почему".
      Почему так бывает на свете:
      1. Что за все не свое мы в ответе;
      2. Что ослы разъезжают в карете;
      3. Все художники ходят в берете;
      4. Не рождаются взрослыми дети;
      5. Выпил дома, очнулся в кювете.
      Почему так случается всюду:
      1. Всем на все наплевать, как верблюду;
      2. Удивляются лжи, а не чуду;
      3. Безответные моют посуду;
      4. Вместо друга целуешь Иуду;
      5. Подают меня к третьему блюду.
      Почему происходит такое:
      1. Вечно мается племя людское;
      2. Хризантема грустит о левкое;
      3. Нет ни дома, ни в школе покоя;
      4. Таракан попадает в жаркое;
      5. Нам не врет только Оле-Лукойе.
      Почему так устроено в мире:
      1. Как бывает устроено в тире;
      2. Утром ноги как тяжкие гири;
      3. Обязательно муха в кефире;
      4. Дырки в бубликах больше, чем в сыре;
      5. Барабанщик играет на лире.
      ЖИВОПИСНАЯ БЕЗГЛАГОЛЬНОСТЬ ВПЕЧАТЛЕНИЙ
      Жил в первой половине нашего сурового века в Москве поэт Георгий Николаевич Оболдуев.
      Для людей порядочных и талантливых время это, и особенно тридцатые и сороковые годы, было особенно тяжким, отличаясь повальной, бессмысленной, неотвратимой жестокостью.
      Не миновала чаша сия и Георгия Оболдуева: две войны, сталинские лагеря (за "контреволюционную пропаганду" - чтение в одном из домов стихов Марины Цветаевой) и полная невостребованность - ни одна строка удивительных его стихов при жизни автора не была напечатана.
      И вот, наконец (не прошло и сорока лет со дня смерти поэта), вышла в свет его книга "Устойчивое неравновесие"...
      Стихи Оболдуева при всей их странности и непривычности невероятно заинтересовали обитателей Четыреста Сорок Восьмой. А небольшая поэма "Живописное обозрение" привела их просто в какой-то жеребячий, телячий, щенячий восторг.
      В качестве иллюстрации предлагаем коротенький отрывок из этой поэмы:
      Скрипучая пышнота капуст;
      Ревматические опухоли картошек;
      Деревянные кубари реп;
      Лошадиные коленки свекол;
      Ядреные корни морковей;..
      Помойная доблесть редек;
      Детские трупики спарж;
      Девичья старость редисок;
      Тупая талантливость огурцов;
      Морская свежесть укропов;
      Крепкая непристойность хренов;..
      Холодные ляжки дынь;
      Футбольные ядра арбузов;
      Мускулистые волокна ананасов;..
      Потрескавшиеся губы апельсинов;
      Аппетитные ягодицы персиков...
      и дальше, дальше, дальше - про ягоды, про цветы, про грибы, про все, что растет, цветет и плодоносит.
      Конечно, тут же захотелось попробовать самим. Тем же безглагольным способом, с теми же аппетитными предметами.
      Ах, если бы не полчаса, если бы не жалкие тридцать минут, отведенные на все про все, какие бесконечные, какие "сверхживописные" списки можно было бы составить по "методу Георгия Оболдуева"! Но и то, что успели, оказалось очень даже недурно.
      Наташа Брусницына:
      Драные рубашки капуст;
      Злые глазки картошек;
      Китайские мордочки реп;
      Распаренные бока свекол;
      Пожухшие чувства петрушек;
      Необъяснимая скрытность хренов;
      Окровавленные мышцы арбузов;
      Испанские воротники ананасов;
      Бархатные камзолы персиков...
      Зоя Барзах:
      Мятое тряпье капуст;
      Застывшие экскременты картошек;
      Голые черепа тыкв;
      Малярийная желтизна морковей;
      Аллергическая прыщавость огурцов;
      Купеческая крутобедрость реп;
      Донорская обреченность свекол;
      Рыжие рожи апельсинов;
      Патологическая лень арбузов;
      Удручающая недоступность ананасов...
      Вера Федорова:
      Беззастенчивая круглость картошек;
      Потная многослойность капуст;
      Обидные кукиши реп;
      Многозначительные персты морковей;
      Темная стыдливость свекол;
      Витаминная непосредственность петрушек;
      Озеленелая ревность огурцов;
      Приторная льстивость ананасов;
      Осторожная ворчливость хренов...
      Вика Тимошкина:
      Беззаботно виляющие хвостики реп;
      Окровавленные нутра свекол;
      Земляные сосульки морковей;
      Надоедающая свежесть огурцов;
      Тюремная одежда арбузов;
      Невостребованная перезрелость тыкв;
      Освежающее мясо апельсинов;
      Нездоровый румянец персиков...
      Павлик Парфентьев:
      Надутая выпученность капуст;
      Удручающая темнокоричневость картошек;
      Мышиная длиннохвостость реп;
      Продолговатая недозрелость огурцов;
      Узорная жизнерадостность укропов;
      Лопоухое недоумение хренов;
      Морозная трескучесть арбузов;
      Сладостная выгнутость бананов;
      Галантная экзотичность персиков...
      СПАСИБО ЧЕРНОМУ ДРОЗДУ
      Народу в этот четверг было много, а стихов почему-то мало.
      Обязательную программу (чтение новых опусов) мы уложили минут этак в двадцать.
      А дальше?
      А дальше мы воспользовались услугами толстой темносиней книги, которая называлась "Современная американская поэзия", и почти час читали стихи мудрого Фроста, изобретательного Одена, темпераментной Эдны Миллей, изящного Э.Э.Каммингса, жизнерадостного Уильяма Джея Смита, лукавого и невероятно смешного Огдена Нэша.
      А когда мы обнаружили у Уоллеса Стивенса "Тринадцать способов видеть черного дрозда", мы тоже ужасно захотели увидеть что-нибудь самим разными способами, например, СТАРОЕ ЗЕРКАЛО или ЧЕРЕП МАЛАЙСКОГО БАБУИНА.
      Старое зеркало
      1. Бабушкины очки
      Два маленьких старых зеркала.
      2. Старое зеркало из гостиной
      Перенесли на чердак,
      И вместо фраков и фижм
      В нем стали отражаться
      Серебряные усы мышей.
      3. Не ищите своего отражения
      В старом зеркале,
      В нем отражается только время.
      4. Когда моя задумчивость
      Смешивается с воображением,
      Я думаю о прошедших днях,
      Как о старом зеркале.
      5. Старое зеркало
      Давно откричавшее,
      Отплясавшее и угомонившееся эхо.
      Череп малайского бабуина
      1. В зоопарке я увидела
      Мамуина, папуина,
      Дедуина и сынуина,
      Которые несли череп бабуина.
      Это была похоронная процессия
      Малайских семьяинов.
      2. Глухой дождливой ночью
      Малайский бабуин,
      Тяжелый и сгорбленный
      Скорбный малайский бабуин
      Держит в руках
      Череп другого бабуина,
      Еще более малайского,
      И протяжно мычит: - Бедный Йорик!
      3. Вы видели когда-нибудь луну?
      Не надо кричать наперебой
      И тянуть руки наперевес.
      Вы никогда не видели луны,
      Такой, какова она на самом деле.
      Хотите, открою тайну?
      Чтобы увидеть луну,
      Надо смотреть на нее исключительно
      Через правый глаз черепа
      Малайского бабуина.
      4. - Обратите внимание,
      Это - череп занзибарского бабуина.
      - Не проходите мимо:
      Это старинный череп
      Давно истлевшего
      Занзибарского бабуина.
      - Не трогайте руками;
      Это заслуженный череп
      Самого занзибарского из бабуинов...
      - А вот и нет, - сказал череп.
      Я-то малайский.
      Я скрипучий череп
      Дремучего малайского бабуина...
      Кто мог с этим спорить?
      "СВОБОДА БЫВАЕТ ТРЕХ ВИДОВ..."
      Жил в Древней Греции философ Платон, который придумал Академию, рассказал про Атлантиду и записал поучительные и забавные разговоры со своим учителем Сократом.
      А спустя шесть столетий "афинский грамматик" Диоген Лаэртский написал десять книг "о жизни, учениях и изречениях знаменитых философов", и одна из этих книг была полностью посвящена Платону.
      Так вот, в этой книге есть раздел, где рассказывается, как Платон делил основные предметы и понятия, составляющие жизнь человеческую, на разновидности и категории.
      Благо, власть, справедливость, наука, закон, речь, музыка, душа, способности, ремесла, счастье, добро - все дробится у Платона, все бывает нескольких "родов".
      Например, "прекрасное разделяется на три рода: одно - вызывающее похвалы, например, миловидность; другое - приносящее пользу, например, орудие, дом и прочие полезные вещи; и, наконец, относящееся к порядкам, обычаям и прочему, что помогает жить. Таким образом, прекрасное бывает похвальным, полезным и благотворным".
      Или же "закон бывает двух родов: писаный и неписаный. Тот, по которому живут в государствах, - писаный; тот, который возник из обычаев, называется неписаным. Например, выходить на людское место голым не запрещает никакой закон, однако мы этого не делаем, ибо нам препятствует неписанный закон".
      Счастье по Платону (как утверждает Диоген) "разделяется на пять частей: во-первых, разумные желания; во-вторых, здравые чувства и невредимое тело; в-третьих, удача в делах; в-четвертых, добрая слава среди людей; в-пятых, достаток в деньгах и прочих жизненных средствах". Ну и так далее, и тому подобное...
      Обитатели Четыреста Сорок Восьмой невероятно оживились, узнав о такой замечательной практике, и тут же составили свои собственные "разделения на виды и роды", а понятия взяли самые обыкновенные и естественные: свобода, красота, ложь, любовь, дураки, родители, мальчишки, учителя, стихи.
      Итак, свобода бывает трех видов: гласная, негласная и желанная. Гласная - когда говорят все и преимущественно о том, о чем не имеют никакого представления; негласная - самое дорогое, в самом внутреннем кармане; желанная свобода - призрак, за которым гонятся, гремя кандалами, а когда догоняют, забывают их снять.
      Красота бывает двух видов: та красота, что вот уже долгое время пытается спасти мир, и та, что когда-нибудь его погубит.
      Ложь бывает трех видов: тонкая - которая незаметна, толстая которую замечают, но почему-то не пресекают, и грубая - которую все замечают и затыкают ею дыры, оставшиеся от тонких и толстых лжей.
      Любовь бывает трех видов: духовная (вечная), физическая (временная) и выгодная (правда, это уже не любовь, а скорее осложнения).
      Дураки бывают пяти видов: круглые, набитые, начинающие, сказочные и рабочие. Круглые - толстые дураки, которые не тонут в воде; набитые - в которых старательно набивают знания; начинающие - те, которые еще не одурели до конца; сказочные - самые умные дураки (например, Иванушка-дурачок) и рабочие дураки, которые абсолютно ничего не смыслят в своей работе.
      Родители делятся на три категории: понимающие, требующие и кормящие. И все они - думающие: понимающие думают, что они нас понимают, требующие думают, что они нас знают (они так и говорят - "знаем мы вас"), а кормящие думают, что голодные мы будем еще хуже.
      Мальчишки бывают четырех видов: нормальные, полудурки, дураки и идиоты. Нормальные - это за которыми бегаю я; полудурки - это которые бегают за мной; дураки - это с которыми я обычно сижу за партой; идиоты - это те, кто презирает весь наш прекрасный женский пол.
      Учителя бывают пяти видов: хорошие, неплохие, плохие, ужасные и недорезанные. Хорошие - это отличные; неплохие - это хорошие; плохие это которые говорят, но не делают; ужасные - те, которые и говорят, и делают; недорезанные - это которым пора уходить из школы, иначе их могут как-нибудь дорезать.
      Стихи известны четырех видов: питательные, трафаретные, всмятку и крутые. Питательные отличаются большим количеством калорий то бишь мыслей; трафаретные удобны для написания левой рукой; всмятку - это всмятку, это понятно; крутые вывариваются в голове гораздо дольше, чем всмятку, благодаря включенному на полную мощь огню в груди автора.
      А Полина Барскова написала следующее:
      "Стихи бывают ста видов, и лучшие из них - сожженные. Дураки существуют трех видов: верующие, неверующие и боги. Свобода тоже бывает трех видов: от жизни - мертвые, от смерти - гении и от свободы - цари. Еще на земле существуют учителя двух видов: строгие - палачи, и нестрогие - предатели. Кроме этого, встречается ложь двух видов: желанная - любовь и комплименты, гонимая - пророки и поэты. Что же касается родителей, то они бывают двух видов: любящие (матери) и верящие (отцы). И, наконец, о красоте, она бывает двух видов: красота порочная - вино, бой и женщины, и красота святая - цветы, Родина и В.А."
      ДОН-ЖУАН, ГАМЛЕТ И ДРУГИЕ
      - Вообразите себе собравшихся в одном помещении, да вот хотя бы здесь, в Четыреста Сорок Восьмой, испанца де Молина, француза Мольера, итальянца Гольдони, немца Гофмана, англичанина Байрона, русских Пушкина и А.К.Толстого. И все заняты одним и тем же делом. Каким?
      - Сочинительством.
      - Естественно. А что они сочиняют?
      - А кто что. Каждый - свое.
      - Ну уж нет! Какой тогда был бы смысл собирать их вместе? Да еще здесь. В том-то и штука, что пишут они об одном и том же.
      - О чем?
      - Или о ком. Они сочиняют свои драмы, комедии, поэмы, рассказы, а если прибавить сюда еще и Гумилева, и Давида Самойлова, то и стихи, про знаменитого и злополучного испанского гранда, красавца, обольстителя и забияку...
      - Про Дон-Жуана?!
      - Совершенно верно. Все эти достойнейшие люди написали про ДонЖуана. Про своего Дон-Жуана... А теперь попробуем объединить только поэтов. И тоже одной-единственной темой.
      Афанасий Фет: "Я болен, Офелия, милый мой друг,
      Ни в сердце, ни в мысли нет силы...";
      Александр Блок: "Я - Гамлет. Холодеет кровь...";
      Анна Ахматова: "Ты сказал мне: Офелия, иди в монастырь,
      Или замуж за дурака...";
      Борис Пастернак: "Гул затих. Я вышел на подмостки,
      Прислонясь к дверному косяку...";
      Марина Цветаева: "Принц Гамлет! Довольно червивую залежь
      Тревожить... На розы взгляни...";
      Арсений Тарковский: "В чужом костюме ходит Гамлет
      И кое-что про что-то мямлит..." и так далее.
      Ничего удивительного, что завсегдатаи Четыреста Сорок Восьмой тут же решили последовать примеру старших собратьев.
      И общего героя тут же определили: круглого, румяного, жизнерадостного, который ото всех ушел. Почти ото всех.
      А второй избранник оказался полнейшей противоположностью первому: бел, несмел, уныл.
      Объединяло их только одно - любовь к вокалу.
      Колобок
      1. Колобок - это славное имя
      Вызывает умов возмущенье.
      Звери злобные. Съеден был ими
      Ты, имевший к свободе влеченье.
      Голубые глаза и румянец
      Все прекрасно в тебе, Колобок.
      Но, смертельный исполнивший танец,
      Ты навек превратился в лубок.
      2. Колобок оставил Бабку,
      Колобок оставил Деда.
      Хватит киснуть на окошке!
      В путь! Да здравствует свобода!
      Покатился по дорожке
      (Благо круглый, не квадратный)
      Хоть и Лисоньке под ножки,
      Хоть и Лисоньке на носик,
      Хоть и Лисоньке в желудок,
      Но свободен он, ребята.
      Да, не съела его Бабка.
      Не достался он и Деду.
      Предпочел утробу лисью
      Жизни тихой и домашней.
      3. О, колобок, беспечный странник:
      Свое отпеть и снова в путь.
      Ты вечно мчишься по дорогам
      Куда-нибудь, куда-нибудь.
      Поешь ты песни не случайно,
      Они - судьбы твоей залог.
      Пропел и дальше покатился,
      Другим пишите некролог.
      Но берегись лисы, мой милый,
      Она тебя не пощадит.
      Ведь выше песен ставят лисы
      Свой крокодилий аппетит.
      Пьеро
      1. Бледнолицый, синеглазый,
      Он по свету с мандолиной
      Ходит или же над книгой
      Низко голову клонит.
      Посвящает он сонеты
      Синевласой милой кукле
      Или же поет куплеты,
      Чтобы публику смешить.
      Беспокойный дух живет в нем,
      Он романтик, он несчастен,
      Он любви своей подвластен,
      А не мнению людей.
      2. Один, один, совсем один,
      Душа из мрака, нет свободы,
      А плоть из ваты и тряпья,
      И рукава длинны, как годы.
      3. - Знай, Пьеро, что Коломбина
      Нам с тобою не товарищ.
      Жизни грустную картину
      В серенаде не заваришь...
      Но сутулая фигура
      Под окном ее маячит.
      Знать, красотки шевелюра
      Что-то значит, что-то значит.
      4. (Полина Барскова, 12 лет)
      Моn cher Пьеро, опять встает луна,
      Как грош серебряный, как глаз печальной рыбы.
      Здесь все в дыму отчаянья и сна.
      В беседке тонкой талии изгибы
      Затянуты в зеленую парчу.
      Не обижайтесь, милый друг. Молчу...
      Но все же я клянусь, встает луна,
      Вы снова жжете черновик сонета,
      И черной тушею ложится лето
      На город...
      А ваши руки приторно белы,
      А ваши ножки кукольно малы.
      О, мой Пьеро, как душно и обидно;
      В глазах лишь запах этой липкой мглы
      Ни ваших рук, ни женщины не видно.
      "ЕЛОЧКА" В СТИЛЕ "РОК"
      В бурной молодости, плавая на рыболовных судах в Баренцевом море, сочинил поэт Николай Рубцов легкомысленный, веселый стих:
      Стукнул по карману - не звенит;
      Стукнул по другому - не слыхать.
      В коммунизм - таинственный зенит
      Полетели мысли отдыхать...
      и т.д.
      Таким стих этот и вошел в многочисленные книги поэта (изданные, к сожалению, уже после его смерти).
      И вдруг в одной из газет этот же самый стих обнаружился в совершенно новом и, надо сказать, презабавнейшем обличьи: у каждой строчки оказалось ритмическое прибавление, как бы коротенький ироничный комментарий к ней (к строчке):
      Стукнул по карману - не звенит:
      как воздух.
      Стукнул по другому - не слыхать,
      как в первом.
      В коммунизм - таинственный зенит
      как в космос,
      Полетели мысли отдыхать,
      как птички,..
      и так далее, совершенно в том же прелестном духе.
      Гениально! И, как все гениальное, - просто. Легким вмешательством в стих можно, оказывается, не только изменить его звучание, его настроение, но даже и сюжет в нем возможно поменять...
      - Хорошие-то стихи менять как раз не стоит: жалко.
      - А плохих никто не знает. Не запоминаются.
      - Но есть ведь стихи, которые знакомы всем с детства. Известные настолько, что непонятно уже, хорошие они или плохие. Взять хотя бы стихи "дедушки Корнея". Или "Зайку".
      Взяли "Зайку", попробовали обойтись с ним "по-рубцовски". Получилось крупно, выразительно, трагично:
      Зайку бросила хозяйка.
      Негодяйка!
      Под дождем остался зайка
      Бедный зайка!
      Со скамейки слезть не мог
      Вот это номер!
      Весь до ниточки промок,
      Простыл и помер!
      Обрадовались, решили экспериментировать дальше, для чего и выбрали знаменитую вечнозеленую "Елочку".
      Не прошло и получаса, как невинная, скромная "Елочка" обрела вторую жизнь, причем, не только в стихах, но, судя по всему, и в музыке: петь о том, что с ней произошло в новой поэтической версии, на прежний (невинный и скромный) мотив не получилось, а вот "рок средней тяжести" оказался вполне уместен.
      Так и спели.
      Тем и удовлетворились на этот раз.
      В лесу родилась елочка
      от елки,
      В лесу она росла
      без перерыву,
      Зимой и летом стройная,
      а также
      Зеленая была,
      как алкоголик.
      Метель ей пела песенку
      скрипуче:
      "Спи, елочка, бай-бай,
      Усни навечно".
      Мороз снежком укутывал,
      как в саван:
      "Смотри не замерзай,
      а то загнешься".
      Трусишка-зайка серенький,
      как вторник,
      Под елочкой скакал
      с подбитым глазом.
      Порою волк, сердитый волк,
      как Лейкин,
      Рысцою пробегал
      и цыкал зубом...
      И вот она нарядная,
      как деньги,
      На праздник к нам пришла,
      гремя ветвями,
      И много-много радости
      сквозь слезы
      Детишкам принесла
      среди развалин.
      ("Елочку" модернизировали Юля Носовицкая, Зоя Барзах, Дима Давыдов, Полина Козина, Вера Федорова, Павлик Парфентьев и другие).
      ЧТО ТАКОЕ ЖИЗНЬ
      В большинстве своем слова, которыми мы пользуемся, означают понятия, столь прочно и однозначно вошедшие в наше сознание, в наш обиход, что не возникает ни желания, ни потребности давать словам этим какие-нибудь определения.
      - Что такое небо?
      Недоуменное движение плечами, рука тычет указательным пальцем вверх: небо - это небо.
      - Что такое весна?
      - Такое время года, между зимой и летом.
      И все понятно и совершенно очевидно и никому не надо растолковывать про молодую торопливую зелень, про первую грозу, про бурные мутные потоки, бегущие вдоль тротуаров, про суетливое снование скворцов на газонах, про бездонное, безукоризненно голубое небо.
      Весна - это весна, тут и объяснять нечего.
      - Что такое жизнь?
      - Странный вопрос. Жизнь - это жизнь.
      - А вот различные словари дают вполне определенные толкования этого понятия. В одном из них жизнь - это "особая форма движения материи, возникающая на определенном этапе ее развития", в другом - это "особая форма существования белковых тел", в третьем - "совокупность явлений, происходящих в организмах"...
      - Ну-у, так и мы можем. ("Мы" - это они, обитатели Четыреста Сорок Восьмой).
      - Как можете?
      - Как словари: дать всякому слову свое определение.
      - Прекрасно: вот вам список самых обычных слов. Определяйте.
      Попробовали - получилось. Забавно, неожиданно и довольно точно.
      Прямо, хоть собственный Словарь составляй.
      Линия - 1. Это след чего-то движущегося бесконечно
      быстро и бесконечно долго.
      2. Это путь нравственности.
      3. Нечто бесконечное и резкое.
      Твердый - 1. Одинокий, вечный, холодный.
      2. То, что нельзя раздавить.
      Прозрачный - 1. То, что не видно глазу, но существует.
      2. То, в чем так много цветовых дырок, что
      через него видно все.
      Смысл - 1. Это стремление к настоящему.
      2. Это соответствие.
      3. Это то, ради чего стоит жить.
      Страдание - 1. Рана души.
      2. Это когда не веришь своему несчастью, но
      не понимаешь, почему.
      Улыбка - 1. Гримаса, выражающая все: от смеха до презрения.
      2. Это когда уголки губ тянутся к ушам и их
      долго нельзя оторвать от них.
      Жизнь - 1. Существование существ.
      2. Некое пространство между рождением и смертью,
      заполненное чувствами, делами, событиями.
      Дорога - это то, что уходит вдаль, и по чему можно туда ходить.
      Красота - это то, что недолговечней всего на свете.
      Бедность - 1. Это то, что презирают богатые и чем
      гордятся бедные.
      2. Это то, что не жалко потерять.
      Столпотворение - это то, что наступит, когда будет уже некуда
      идти, нечего делать и не о чем говорить.
      Чертополох - переполох, созданный чертом.
      Кочерыжка - 1. Капустный скелет.
      2. Существо, которое предпочитает прятаться
      в капусте.
      3. Это то, до чего раздевают, и обратно
      потом не одевают.
      Смерть - 1. Это то, о чем трудно говорить, не испытав этого, а
      тот, кто это испытал, рассказать уже не сможет.
      2. Это то, чему два раза не бывать, а один не миновать.
      3. Это все, кроме жизни.
      Фонарь - глаз темноты. Темнота без фонаря слепа.
      Время - 1. То, чего не замечаешь, но чувствуешь, когда его нет.
      2. Это то, что постоянно убивают, а оно живет.
      3. Это пройденный путь жизни, разделенный на
      скорость существования.
      Пессимист - человек, отпевающий будущее.
      ПОСЛЕДНЯЯ КНИГА
      Если предположить, что каждый из присутствующих здесь, в Четыреста Сорок Восьмой, в конце концов станет профессиональным поэтом, то имеет смысл допустить, что у каждого из присутствующих будет издано великое множество поэтических книжек, и тогда само собой разумеется, что одна из этих книжек, как ни горько сие сознавать, окажется последней для каждого из присутствующих.
      Интересно, а какое у нее будет название? А какое оглавление? А каким стихотворением книга эта будет кончаться?
      Попробовали предположить, допустить, вообразить - и вот что в результате получилось.
      Маша Богдановская, 12 лет. Книга "Беспамятство".
      Оглавление:
      1. Белая пастораль
      2. Воспоминание о том, как меня учили ездить на
      велосипеде М-23
      3. Отсыпьте мне еще немного вечности...
      4. Первая книга. Давно и нелепо...
      5. Синяя роща юности
      6. Квадратное кольцо. Кубическая сфера...
      7. Воспоминание о том, как меня учили ездить на
      инвалидной коляске ИК-32
      8. Круг
      И дальше шло последнее стихотворение из этой последней книги, которое так и называлось - "Круг".
      В круге водовороты омута.
      В круге дуги изломанных бровей.
      В круге все пленкой забвения тронуто.
      В круге кровавый пух тополей.
      Круг окружает синью страха,
      Круг бросает в пропасти ужаса,
      У круга сладчайший привкус краха,
      У круга соленый привкус оружия.
      За кругом смутные чьи-то черты,
      За кругом черный кратер скрывается.
      Не смотри на круг, не вставай у черты,
      Кто так сделает, в бездне искается.
      Полина Махлина, 12 лет, "Перед Великим Порогом".
      Оглавление:
      1. Где вы, былые ощущенья...
      2. Я бы реку жизни повернула вспять...
      3. Как капля в море, жалок человек...
      4. Куда умчалось золотое...
      5. И я могла бы стать не тем, кем я была...
      6. Старик похож на малое дитя...
      7. Пред бездной человек - ничто...
      8. Где катит воды мертвоглазый Стикс...
      9. Перед Великим Порогом
      Перед Великим Порогом,
      Перед воротами в старость
      Размышляешь о многом,
      Что от жизни осталось.
      Что осталось усталым
      Одряхлевшим поэтам,
      Не умевшим вертеться,
      Не внимавшим советам.
      Нет, неправда, что это
      Люди, юные вечно.
      Нет, стареют поэты,
      Улыбаясь беспечно.
      Катя Назарова, 13 лет, "Вершина".
      Оглавление:
      1. Я поднялась, а, может, опустилась...
      2. Где б вы ни были, помните, помните...
      3. Сердце бьется все тише...
      4. Каплю за каплею, точку за точкою...
      5. Как много не смогла и не сумела...
      6. Тупые углы человеческой боли...
      7. Где чувства, где любовь, где горделивость...
      8. Замкнутый круг человеческой мысли...
      9. Кривые идолы - кривые идеалы...
      10. О, как глубоки бездны одиночества...
      11. Иду и падаю.
      Иду и падаю, встаю и снова жизнь роняю.
      Я встать хочу, поднять хочу судьбу.
      Но лишь паденьем свой удел обороняю,
      Не слышит пусть никто мою мольбу.
      Я не молюсь, не жажду похвалы,
      Хочу сгореть на медленном огне.
      Укутав сердце пеленою мглы,
      Пусть вдохновение умрет во мне.
      Леня Фрейман, 13 лет, "В тот день (хроника Третьей Мировой)".
      Оглавление:
      1. В тот день еще никто не знал...
      2. Когда четвертая ракета ушла с площадки пусковой...
      3. Зона 'А' растянулась в эмалевой мгле...
      4. Ответный удар не заставил ждать...
      5. Лежу в воронке, надо мною...
      6. Рвануло и снова застыло...
      7. Тяжелым комом навалился воздух...
      8. Я не верю, но я живой...
      9. О, бомбардировщик, небо пронзающий...
      О, бомбардировщик, небо пронзающий,
      Иглой в облаках скользящий,
      Сквозь око прицела мне зренье терзающий,
      Крылатый микроб гудящий.
      Против тебя не бессилен я, гад.
      Сейчас я нажму курок...
      Грохот. В руках разбитый приклад,
      И лоб от ужаса взмок.
      Полина Барскова, 12 лет, "Рождество".
      Оглавление:
      1. Выключи свет, мышонок не может уснуть...
      2. Сон в парике из снега
      3. Как банально: она не любила море...
      4. Если меня расплавишь, вылепишь тень...
      5. Закрывайте птичьи клетки облаками...
      6. Белая королева идет по следу...
      7. Ворона скользит по путям неправды...
      8. Последнее
      Последнее
      Мой короток путь, прости меня,
      Мне наскучил ваш мир.
      Материнское молоко, звеня,
      Обратилось в голландский сыр.
      Необходимое примечание: через три года у пятнадцатилетней Полины вышла книга стихов с тем же самым названием - "Рождество". Но только это была ее первая книга.
      ЧТО Я ЛЮБЛЮ И ЧЕГО НЕ ЛЮБЛЮ
      У Виктора Драгунского есть два коротеньких рассказа, которые и не рассказы даже, а скорее уж списки, забавные, но при этом весьма убедительные - "Что я люблю" и "...И чего не люблю".
      А поскольку речь там идет о восьмилетнем мальчике, то и естественно, что любит он все шумное, радостное и вкусное, а не любит, когда ему мешают быть самим собой и любить все, что находится в первом списке.
      Вообще-то понятно, что все, и не только дети, любят красивое, доброе, вкусное и веселое, а не любят уродливое, нечестное, горькое и унылое, но если каждого попросить составить такие же списки, как у Дениски, то отличие этих списков окажется просто даже удивительным.
      Одним нравится дождь, а другие терпеть его не могут. Одни любят лимоны, а у других даже при мысли о них (о лимонах, и о тех, кто их любит) физиономии перекашиваются. Одних влекут шумные компании, а другие предпочитают одиночество и тишину.
      Да что же далеко-то ходить, когда прямо здесь в Четыреста Сорок Восьмой все ухитряются быть такими разными.
      Вот три списка, составленных тремя почти ровесницами: Оле Красной 13 лет, а Соне Беляцкой и Лене Пяткиной по 12.
      Ну совершенно непохожими получаются авторы этих списков.
      Хотя в главном они все-таки сходятся: почти все, что им не нравится, действительно некрасиво, неинтересно и неестественно, зато все то, чему они признаются в любви, и в самом деле прекрасно и удивительно.
      Оля Красная:
      Я люблю разрисовывать карты
      По географии и по истории.
      Я люблю на восьмое марта
      Получать розы "Глория".
      Я люблю бултыхаться в речке
      До синего посинения
      И писать стихи без осечки,
      Когда придет вдохновение.
      Я люблю собирать грибы,
      Когда их, конечно, много.
      Я люблю уставать от ходьбы
      По безлюдным лесным дорогам
      я много чего люблю!
      Я не люблю гулять,
      Когда никто не гуляет.
      Я не люблю жевать,
      Когда меня заставляют.
      Я не люблю обезьянов,
      Всяких мандрил, павианов
      И долгоносых макак,
      Верещащих кто как.
      Я водоросли не люблю
      В озере, в речке и море,
      И если на них наступлю
      (когда купаюсь),
      Это будет огромное горе.
      Я не люблю январи,
      Потому что они морозят,
      Я не люблю ноябри,
      Потому что они развозят
      я много чего не люблю!
      Соня Беляцкая:
      Я не люблю горячее молоко,
      кизиловое варенье
      и мятные карамельки,
      От которых просторно во рту.
      Я не люблю, когда тесно и жарко,
      но еще больше я не люблю
      Холодную пустоту.
      Я не люблю полезные звуки:
      стук молотка, визжанье пилы,
      жужжанье сверла.
      Я не люблю, когда делают зло от скуки.
      Или из мести.
      Я вообще не люблю никакого зла.
      Я не люблю золото, медь, стекло
      и новые зубы у стариков
      Все, что блестит и кричит
      о своем присутствии.
      И еще не люблю, когда меня спрашивают
      об учебе и самочувствии.
      Я не люблю возиться и прыгать,
      и даже гулять иногда мне бывает лень.
      Но зато я люблю сидеть в углу
      и смотреть, как зеркало отражает тень.
      И люблю, когда свет за окном
      постепенно становится тьмой,
      Поэтому я люблю одна
      находиться в комнате осенью,
      а лучше всего зимой.
      А еще люблю, если долго смотреть на обои,
      замечать, как на них начинается
      жизнь и возня.
      И люблю смотреть на костер или в печь,
      вообще смотреть туда, где много огня.
      И люблю, когда гости уходят,
      хотя я очень люблю хороших гостей.
      И закаты люблю, и радугу,
      и добродушных собак,
      и особенно молчаливых детей.
      Лена Пяткина:
      Люблю туман, похожий на облако,
      Люблю небо сине-серое,
      Люблю березку нежно-розовую
      И лиственницу люблю.
      Еще люблю мороженое,
      Пломбирное, холодное,
      Такое похожее
      на ледяное облачко.
      А не люблю дожди,
      которые вечно бездомные,
      И не люблю дома,
      простуженные и темные,
      И не люблю бульдогов,
      их сытые мрачные морды,
      И не люблю прохожих,
      которые ходят, как мертвые.
      А неведомое и теплое,
      А синее и огромное,
      Такое от нас далекое
      И самое-самое легкое
      я очень-очень люблю!