Громкие крики заглушили его голос. Одни требовали, чтобы плотника немедля вывели из храма, другие, напротив, желали выслушать его. Последних было большинство, и как ни старался священник взять сторону купцов и лавочников, противящихся исповеди, в конце концов вынужден был уступить.
      - Да, я совершил подлость! - повторил Авдей, выйдя к амвону. - Все уже, верно, слышали о нечистой силе в доме Кулибина. Так вот, это я вселил ее туда. Враги задумали опорочить его. Вот и уговорили меня совершить пакость хорошему человеку.
      Последние его слова утонули в сильном шуме.
      - Враки это! - выкрикнул кто-то из лавочников. - Кулибин его подговорил!
      - Неправда! - снова загремел голос Авдея. - Никто меня не подговаривал. Это совесть во мне заговорила! Все желающие могут посмотреть, как я все хитрые штуки свои убирать стану! Поставил я их по заказу, а странницу Феклу нарочно направили туда, чтобы слухи по городу распустить!
      - Коли так - назови заказчиков! - выкрикнули из толпы.
      - В том-то и дело, что не могу! Они ведь сами ко мне не пришли, холопов своих направили. Думаю только, что здесь они и слова, обращенные к ним, слышат. Только вряд ли покаются они так же, как я. Яко тати в нощи привыкли поступать...
      - Что же это такое делается? - растерянно поворачивался во все стороны Дранников, ища у соседей сочувствий. - Какой-то грязный плотник храм в торжище превратил! До чего дожили! Отец Иннокентий, вразуми нечестивца, иначе мы его сами капитан-исправнику сдадим!
      От дверей, где стоял народ попроще, неслось возмущенное:
      - Пусть говорит! Не имеете права на исповеди рот затыкать! Самих аршинников, обирал проклятых, привлечь бы к ответу, они небось все и подстроили!
      Пришедший в себя отец Иннокентий угрожающе поднял крест:
      - Прокляну, нечестивцы! Не позволю храм в ярмарку превращать! А за тяжкий грех, безобразие, учиненное в храме плотником Авдеем, налагаю на него епитимью*, отлучаю от святого причастия на год!
      _______________
      * Е п и т и м ь я - наказание, налагаемое духовным лицом на кающегося грешника.
      Авдей выслушал приговор, помедлил немножко, повернулся и направился к выходу. Прихожане расступались перед ним, давая дорогу. Кто-то крикнул:
      - Считай, Авдей, что искупил ты тяжкую вину всенародным покаянием!
      Он поклонился в ту сторону, ответил:
      - Спасибо, люди, что отпускаете мне тяжкий грех! Нечистую силу я тотчас же убирать отправляюсь, духа ее там не останется, можете проверить! И капли вина больше в рот не возьму.
      Через минуту в храме вновь установилась тишина, и отец Иннокентий закончил прерванную проповедь.
      Оживленно обсуждая происшествие, народ повалил к выходу. Вслед за Авдеем к дому Кулибина отправилась немалая толпа. Однако богатые купцы, судовщики и лавочники предпочли не присутствовать при разоблачении. Странницы Феклы и юродивого Захарки тоже не было вместе со всеми.
      Зато Андрей Трофимов вместе с другими ремесленниками из Кунавино уже дежурил здесь.
      Узнав от нас о последних событиях, кузнец крикнул своим:
      - Прищемил, ребята, Авдей длинный нос страннице, чтобы не в свои дела не встревала! А плотник пусть к нам, в Кунавино, переселяется, мы его в обиду не дадим!
      9
      Сразу же после того, как Авдей убрал на глазах у всех ящички с берестой и бутылочные горлышки, мы с учителем Орловым поспешили в Подновье, чтобы поскорее сообщить своим о последних событиях. А по дороге я попытался разрешить противоречие, которое не давало мне покоя.
      - Яков Васильич, - спросил я, - когда-то вы писали стихи и рассказывали ученикам о человеке, который прославил Нижний Новгород. Но не было ли ошибкой его возвращение в родной город? Не стала бы счастливей судьба водоходной машины в Петербурге? И почему не поддержали ныне в столице своего когда-то знаменитого механика?
      Мой спутник ответил далеко не сразу:
      - Нелегкий, сударь, вы вопрос поставили, не знаю, как к нему и подступиться! Сам над ним долго размышлял, да так и не нашел исчерпывающего ответа. Ну что ж, попробуем вместе разобраться...
      Разумеется, рассуждал в основном Яков Васильевич, а я внимательно слушал, стараясь запомнить каждое слово.
      Жизнь Кулибина в Петербурге сложилась вовсе не так благополучно, как представляется по записям в его тетради. Сделал он действительно поразительно много, заслужил похвалу лучших мировых ученых и знаменитых соотечественников, порой пользовался снисходительной благосклонностью знатных вельмож и самой царицы, но тем не менее ни одно из его значительных изобретений так и не было осуществлено на практике, не нашло широкого применения. В том и состояла трагедия изобретателя, что он "определил все свои мысли на создание казне и обществу полезных машин", и они получали самую высокую оценку у специалистов, но дальше чертежей и моделей дело не шло.
      Модель арочного деревянного моста через Неву блестяще выдержала испытание, а затем многие годы простояла во дворе Академии наук и наконец была убрана с глаз долой, в укромный уголок сада Таврического дворца. Фонарь-отражатель, усиливающий силу света почти в пятьсот раз, стал одно время модным в столице, освещал подъезды к домам богатых вельмож, устанавливался на их кареты. Однако так и не был применен для освещения различных мануфактур и фабрик, городских улиц и площадей, не устанавливался в морских маяках, как предлагал Кулибин. Модель оптического телеграфа была показана императору Павлу I, одобрена им и заняла место в Кунсткамере, где уже находились несколько других его моделей. Наконец, водоходная машина, которую Кулибин считал из всех своих изобретений "пользою государству преимущественнее и в осуществлении против других несравненно выгоднее", также получила одобрение Адмиралтейств-коллегии еще в 1782 году и была после того напрочь забыта.
      Высокопоставленные чиновники в различных ведомствах, от которых зависела судьба его изобретений, неизменно разводили руками и отвечали: "Нет средств!"
      "Да есть же, есть средства! - хотелось крикнуть Кулибину. - На устройство одного только пышного придворного празднества затрачивается столько денег, сколько нужно для возведения того же арочного моста через Неву! А устраиваются такие балы каждую неделю!"
      Но разве скажешь такое вслух? И без того на него косятся знатные вельможи, чьи частые балы он отказывался украшать своими знаменитыми иллюминациями и фейерверками! Ох уж эти забавы большого света! Сколько его драгоценного времени потрачено на них зря! Ближайшим сподвижникам Екатерины II, братьям Орловым, Потемкину, Нарышкину и другим, общим числом до двух десятков, отказать не было возможности, вынужден был выполнять их прихоти!
      Медаль, пожалованная ему императрицей, дающая право входа во дворец, также дорого обошлась ему! Екатерина II постоянно отвлекала Кулибина от работы над важными изобретениями различными мелкими просьбами-приказами. То надо игрушки наследнику престола, а затем и внукам, то починить часы или еще какой-нибудь хитрый механизм, то создать новые удобства для обитателей дворца: осветить темные коридоры, придумать, как открывать и закрывать высокие окна без помощи лестницы, соорудить подъемное кресло на второй этаж для тучнеющей императрицы...
      И на все требовалось время, много времени! Порой на полях своих чертежей он рисовал песочные часы, сокрушаясь о том, сколько времени потрачено напрасно! А сколько его еще осталось? Надо торопиться! Ведь жизнь так коротка!
      Время для Кулибина было всегда дороже денег! Сберегая его, он упорно отказывался извлекать выгоду даже из своих получивших всеобщее признание изобретений. Стоило только наладить массовый выпуск фонарей-отражателей, пользовавшихся одно время огромным спросом, можно было бы вместе с семьей безбедно существовать до конца жизни. Кулибин распорядился по-иному. Решил, что ревербер и без него дальше проживет, опубликовал его чертежи и уступил, причем безвозмездно, заказы другим мастерам.
      И так он поступал всегда: выпускал синицу из рук, пытаясь поймать журавля в небе! Он не задумываясь вкладывал свои деньги во многие изобретения, да почитай, что во все! Покупал на них дорогие инструменты и материалы, платил вольнонаемным работным людям, тратил все свое время на бесконечные опыты! И снова достаток в доме сменялся долгами, которые росли, как снежный ком с горы!
      Он мог жить припеваючи, оставаясь только придворным механиком, украшателем празднеств, развлекателем великих князей. Ему не раз предлагали это. Но подобная жизнь была немыслима для него! Он стремился творить, изобретать что-то новое прежде всего ради блага отечества, общественной пользы! Во имя этого отказался даже от дворянства, не желая менять свой образ жизни в угоду двору.
      - Иные дворяне, - как-то заметил он, - при дворце добровольными шутами стали, чтобы получать богатые подачки, а я мастеровой и не желаю шутом в дворянском платье выступать!
      Да, судьба изобретателя Кулибина и в столице не сложилась счастливо. Любимым делом он мог заниматься лишь урывками, пока сильные мира сего, не считаясь с его талантом и призванием, не отвлекали его по пустякам. Иван Петрович рвался на Волгу, надеясь, что там ему будет дышать вольнее и он сможет целиком посвятить себя главному делу.
      Давнишнюю свою мечту о возвращении в Нижний Новгород для построения пробного водоходного судна Кулибин смог осуществить лишь в 1801 году, после того как новый царь Александр I направил указ Сенату о принятии и рассмотрении "прожектов всякого рода, к государственной пользе служащих". Лишь после этого прошение Кулибина, лежавшее без движения несколько лет, было удовлетворено. Он обязывался вести огромную работу один, на свой страх и риск и собственные средства. Для этого царь распорядился выдать ему пенсию на шесть лет вперед, погасить его старые долги из государственной казны. Накопилось их - ни много ни мало - шесть тысяч рублей. Но этим все и ограничилось.
      - Как видишь, - закончил Яков Васильевич, - снова - в который уже раз! - начинать ему пришлось, по существу, заново. Он надеялся на помощь нижегородских купцов, но ее не последовало. О старых его заслугах перед отечеством уже успели забыть даже в Петербурге. К тому же, как ты уже знаешь, сам того, возможно, не подозревая, он прищемил любимый мозоль купцов-толстосумов и помещиков, наживающихся на бурлаках...
      10
      В этот раз дверь открыл сам Кулибин, невысокий крепкий старик, большеголовый, с правильными чертами лица, белыми, подстриженными в кружок волосами и седой бородой. Однако голубые глаза блестели молодо и ощущение силы исходило от всей его коренастой фигуры, широких плеч, тяжелых, натруженных рук.
      Не говоря ни слова, он шагнул к нам, пожал руку Орлову и вдруг крепко обнял и расцеловал меня.
      - Ты даже не представляешь себе, Александр, - сказал наконец, - какое ты великое дело сделал! После того как в Петербурге водоходное судно не приняли, единственная надежда у меня на нашу путину осталась, дабы убедить маловеров!..
      Мы прошли в дом, и мне снова пришлось слово в слово пересказать подслушанный разговор. После моего рассказа установилось недолгое молчание. Орлов барабанил пальцами по столу. Желудков играл каменными желваками. Оба ждали, что скажет Кулибин.
      - Ну что ж, друзья, - наконец спокойно заявил он, поглаживая бороду, - верно люди говорят, все, что ни делается, - к лучшему! До недавнего времени я, признаться, никак не мог понять, отчего богатые судовщики, как черт от ладана, воротят нос от водоходной машины. Те же Осетров, Бугров, Пухов и Овчинников при встрече со мной низко раскланивались и говорили любезности. Пакостей я ждал только от мелких лавочников. А оказалось все наоборот. Нам же легче с явными супротивниками совладать, чем с тайными! Впрочем, - повернулся он к Желудкову, все от тебя теперь зависит, Сергей Афанасьич. Враги наши решили прибегнуть к прямому разбою. Опасность грозит нам немалая, особенно тебе! В одну минуту можешь снова все потерять! Потому я тебя твоим словом не связываю, волен ты наш договор хоть сию минуту при свидетелях расторгнуть! Подумай еще раз хорошенько!
      Желудков поднялся из-за стола, перед тем как говорить, медленно покачал головой, давая понять, что не изменит своего решения:
      - Нет, Иван Петрович, от слова своего я ни за что не откажусь! Напротив, с еще большим желанием выйду в опасную путину! Князю с купцами меня не запугать, не на того напали! И голыми руками теперь спасибо Саше! - не возьмут! А довести дело до конца то мой прямой долг! Отец мой мечтал водоходную машину на собственную расшиву поставить. За то и убили его! Но я его волю исполню беспременно!
      - Выходит, - уточнил Кулибин, - до конца вместе пойдем?
      - До конца! - подтвердил Желудков.
      - Спасибо, Сергей, - приложил руку к сердцу Кулибин, - иного ответа, признаться, я и по ожидал от тебя!
      ЧАСТЬ V
      1
      Отец и сын Пятериковы явились в Подновье на следующее утро, и все друзья Кулибина оказались в сборе. Шесть человек вместе со мною сели в знакомой горнице у самовара обсудить предстоящую путину. В том, что она должна состояться, сомнений ни у кого не было. Говорили лишь о том, как обезопасить себя от разбойного нападения.
      - Не попросить ли охрану у губернатора? - предложил учитель Орлов.
      - После того, - объяснил Кулибин, - как из Петербурга поступило неодобрение моей машине, он и пальцем не шевельнет, чтобы помочь нам. С военной еще службы привык высшему начальству беспрекословно подчиняться. А мы ведь ныне вызов не только богатым купцам, судовщикам и помещикам бросаем, но и столичным чиновникам. А до того, что они не вникли как следует в мои чертежи и описания, ему и дела нет!
      - Кроме того, - добавил Желудков, - охранные суда вовсе не в губернаторской власти. Столице они подчинены, оттуда ответа три года ждать! Так что полагаться можем лишь на собственные силы.
      - А не попробовать ли с охраной напрямую договориться?
      - Чтобы полторы тыщи верст нас сопровождать, такие деньги заломят, какие нам и не снились!
      - Давайте в другую сторону плыть! - высказался я. - К той же Рыбне или куда поближе. Туда у князя Извольского руки не дотянутся!
      - У Извольского не дотянутся, - сказал Желудков, - купцы могут с другими помещиками договориться. Или сами налетчиков разыщут. Мы и знать не будем, когда и в каком месте нападут! Нет, уж лучше какая-то определенность! К тому же пусть супротивники наши в последний момент узнают, что мы планы переменили! Меньше времени у них останется на то, чтобы принять ответные меры!
      - Что же ты предлагаешь, Сергей Афанасьич? - спросил Пятериков-старший. - Все по-старому оставить?
      - Зачем же? Прибегнуть к хитрости необходимо, только к такой, чтобы не раскусили ее прежде времени. Мы с Иваном Петровичем долго раздумывали, как быть, и вот к чему пришли. Надо сделать вид, что у нас ничего не изменилось, выйти в путь свой и плыть до Макария. Там остановиться, якобы ярмарку осмотреть. А ночью обратно к Нижнему двинуть.
      - Без клади? - уточнил Петр. - Для Петербурга то неубедительным может показаться.
      - Зачем же? Полным трюмом мы еще здесь загрузимся, в Подновье.
      - Каким же?
      - Песком.
      - Балластом?
      - Ну да. Для описания путины, которое мы в столицу пошлем, состав груза значения не имеет.
      - А не лучше ли у Макария чей-то товар взять?
      - Слишком хлопотно. Да и нельзя в нашем положении врагу ниточку давать. Там за каждым шагом нашим следить станут. Сразу догадаются, что мы задумали. Заранее следует ко всему подготовиться. А изменение курса как можно дольше в тайне держать!
      Учитель Орлов вздыбил остатки шевелюры:
      - Здорово, здорово придумали! Только погодите, прибыли вы ведь никакой с Иваном Петровичем не получите от провоза балласта, одни убытки?
      - Тут, Яков Васильич, как говорят, не до жиру, быть бы живу! Чем-то надо жертвовать: или коммерцией, или успехом предприятия!
      - Такая путина, - определил Пятериков-старший, - больше на испытание походит. Так же, как и первое, четыре года назад, обойдется оно в копеечку! А скорее всего еще дороже! Что же, снова на свой счет примете его?
      - Придется! - развел руками Иван Петрович. - Только помогите мне, друзья, убедить Сергея не вкладывать в сию пробу последние сбережения! Он и так мне бесценную помощь оказывает! А все расходы я беру на себя!
      - Мы же компаньоны, Иван Петрович, - стал протестовать Желудков, следственно, и прибыль и убытки пополам!
      - Во сколько сия путина обойдется? - спросил Орлов.
      - Прикинули мы, рублей в триста, не меньше.
      - Тогда, - предложил учитель, - пусть каждый из нас свою долю внесет! У меня тридцать рублей сбережено, без ущерба для себя могу ими пожертвовать. Я ведь холостяк, мне много не надо: была бы бумага, на чем писать, чай да табак!
      - Мы с сыном, - заявил Пятериков, - сто рублей вкладываем!
      - Право же, друзья, - приложил руку к сердцу Кулибин, - совестно мне от вас такие жертвы принимать!
      - Перестань, Иван Петрович, - сказал Пятериков-старший, - мы бы тебе друзьями не были, ежели бы безучастно смотрели, как ты в новые долги входишь! Да и то сказать, стольким я тебе в жизни обязан, что никакими деньгами то не измерить!
      - Так, Алексей Васильич, - поддержал его Желудков, - не посторонние мы все-таки люди! Половину оставшихся расходов я обязательно на себя беру! Иван Петрович от долговой ямы меня однажды избавил, и я не позволю ему попасть туда!
      Как непохож был этот торг на те, которые мне довелось слышать у князя Извольского и на ярмарке! И снова, как когда-то со скоморохом, мне было неловко за то, что у меня за душой нет ни копейки и я не могу присоединиться к друзьям Кулибина, жертвующим последние сбережения на тайную путину, от которой зависит судьба водоходной машины!
      - Мы еще не закончили путину обсуждать! - напомнил Орлов.
      - Верно, - согласился судовщик. - Итак, будем считать ее второй пробой. Только куда более долгой и опасной, чем четыре года назад! Вместо одной версты на виду у всего города нам предстоит преодолеть дважды по восемьдесят и отразить как минимум одно нападение до зубов вооруженных налетчиков!
      - Думаешь, все-таки выследят вас?
      - Непременно! В лучшем случае, не ночью, так утром увидят, что мы с якоря снялись. Пока нагонят нас, мы уже одну или две перемены беспрепятственно пройдем. Где-то на середине пути придется с ними схватиться.
      - Но ведь ночью быстро плыть не сможете!
      - Почему же? На мачте отражательный фонарь установим, Иван Петрович уже приготовил его. С ним светло, как днем, будет, к утру одну перемену и пройдем. А догонят нас вряд ли раньше полудня! Пока обнаружат, что нас нет, князю доложат, догадаются, что не в ту сторону плывем, несколько часов потеряют.
      - И никак нельзя столкновения избежать?
      - Никак, - пожал плечами Желудков. - Пока что верховые быстрее нашей машины движутся!
      - К сожалению, - добавил Кулибин, - совсем от нападения уйти - не в наших силах. На меньшее расстояние плыть смысла нет, в Петербурге такую пробу могут вовсе во внимание не взять, как и первую. А отменить приказ князя его дворовым - сие не в наших силах. Остается одно: дать сдачи противнику. Вообще-то я человек мирный, но другого выхода у нас нет!
      - Отпор врагу, - подхватил судовщик, - только тогда удастся, коли спутаем ему карты. Времени на размышление Извольскому не дадим. Поставим его в неудобное положение еще и тем, что заставим действовать в неудобном месте, на виду, можно сказать, у всех! В разгар ярмарки или к ее разъезду движение от Макарьева до Нижнего весьма оживленным будет. Так что в сложном положении не мы, а враги наши окажутся!
      - Справимся ли? - усомнился Петр. - Налетчиков ведь немало будет!
      - Зато к отпору нашему, - повернулся в его сторону Сергей, - они не будут готовы! На борту расшивы мы, как в крепости, любую осаду выдержим!
      - А вдруг стрелять начнут?
      - Вряд ли. То не в их интересах. Зачем князю шум поднимать и доводить дело до следствия?
      - Извольский уверен, - напомнил я, - что мы сопротивляться не станем. Как только бурлаки "Сарынь на кичку!" услышат, сразу падут ниц на землю!
      - Тут-то мы их и разочаруем!
      - Выходит, - уточнил Орлов, - нам тоже надобно оружие в руки брать?
      - Придется, - подтвердил Желудков. - Иначе не отбиться от них! Только мы свои ружья солью зарядим.
      - А они?
      - Скорее всего - и вовсе холостыми патронами. Чтобы припугнуть.
      - Допустим, - предположил Пятериков-старший, - отобьемся мы в первый раз от налетчиков. А не нападут ли они вдругорядь и уже посерьезнее?
      - Времени у них на это уже не останется, - рассудил Желудков. - Да и не решится Извольский серьезную баталию затевать!
      - Чтобы выполнить задуманное, бурлаки отчаянные потребны!
      - Есть у нас на примете такие. Со дня на день их ждем.
      - До выхода в путину, - заметил Кулибин, - надобно нам еще одно испытание водоходной машины провести. Завтра сюда гость весьма интересный для меня пожалует. В письме он себя путешественником и литератором отрекомендовал, а также покровителем разных искусств и наук. Зовут его Николаем Сергеевичем Всеволожским. Брат его двоюродный Усольскими соляными заводами владеет. В лучшем виде показать гостю водоходную машину надобно. Бурлаков для того в городе подрядить придется. И чтобы внимания к тому не привлекать, хочу я Александра о том попросить.
      2
      У пристани, рядом с которой происходила бурлацкая ряда, я замедлил шаг. Изображая довольного собой, бывалого судовщика, я лихо сдвинул набекрень высокую мурашкинскую шапку, потуже затянул кушак на алой рубахе-косоворотке. По этому праздничному наряду, одолженному мне Желудковым, бурлаки должны безошибочно определить во мне подрядчика.
      Гомон от слившихся воедино сотен громких голосов я услышал еще издали. Бурлацкая ряда была похожа на тесто в квашне, которое поднималось и выпирало то в одном, то в другом месте. Чтобы попасть в самую гущу ее, требовалась немалая сила, а главное - сноровка. И того и другого в шестнадцать лет мне было не занимать! И все-таки вначале меня, как щепку на гребне волны, помимо моей воли повлекло куда-то в сторону, пока я не понял, что пробиться сквозь густую толпу можно только в одном случае: пустив в ход кулаки и локти.
      Бурлацкие ватаги собирались в кружки, и было их так много, что стояли и сидели люди вплотную друг к другу. То тут, то там бурлаки показывали свою силу. Один поигрывал двухпудовой гирей, другой отрывал зубами от земли пятипудовый мешок с песком, третий стоял на руках. Однако большинство бурлаков, уверенных в себе, спокойно занимались своими делами - закусывали прямо на траве или просто обсуждали что-то между собой.
      Подрядчики, в таких же нарядах, как и на мне, прогуливались вдоль живых рядов, приглядывались к разным артелям, щупали мускулы и, наконец, вступали в переговоры. Сцены эти живо напоминали мне продажу крепостных на Макарьевской ярмарке, с той лишь разницей, что здесь бурлаки торговались сами и отдавали себя в полную волю хозяев лишь на время путины.
      Надеясь высмотреть самую лучшую артель, я несколько раз прошелся вдоль рядов, но так и не смог отдать предпочтение кому-то. Тогда я решился положиться на судьбу и заговорил с "дядькой" ближайшего кружка, тем более что составляли его рослые и крепкие, как на подбор, бурлаки.
      - Эй, любезный, - начал я, как научил меня Желудков, - не хотите ли подрядиться до Саратова и обратно?
      Староста живо обернулся ко мне, и морщины на его тусклом лице сразу разгладились.
      - Хотим, как не хотеть, для того и вышли рядиться! По чем дашь?
      - Как обычно, по десяти рублей.
      - А мы бы запросили пятнадцать! Харчи ныне вздорожали, да и оброк барин завысил. Верно, ребята?
      - Знамо дело! - откликнулись из кружка.
      - Так вы не вольные, а крепостные! - сразу же разочаровался я и повернулся, собираясь отправиться на поиски другой артели. Однако староста цепко ухватил меня за локоть.
      - Оброчные мы, верно! Но ты вглядись, какие молодцы у меня! Богатыри! В лямке третий год вместе ходим! Миром друг за друга отвечаем!
      Слова старосты не то чтобы убедили меня, однако посеяли сомнение. В самом деле, почему я с порога отвергаю эту артель? Только потому, что составляют ее крепостные? Но ведь и сам я еще совсем недавно находился в таком же положении. И артель наша, хотя и без привычки к лямке, мало в чем уступала вольным бурлакам! От работы мы не бежали, старались вовсю. А то, что барин и купец на нас наживались, - дело другое!
      А тут к тому же и артель опытная!
      - Ладно, - согласился я. - Будем рядиться дальше. Чьи вы?
      - Помещика Собакина с Ветлуги. Сам-то больно молод что-то! Впервые выходишь в путину?
      - Был однажды, - уклончиво ответил я. - Зато кормщик у меня опытный.
      - Для нас все едино. Не передовщик нам голова, а ты. По скольку человек на тыщу пудов выходит?
      - По четыре.
      - Годится. А глубока ли расшива осадкой?
      - Как обычно, - ответил я, чтобы не ошибиться.
      - А много ли клади берешь?
      - Аккурат на двадцать человек, - слукавил я.
      - Ну что, ребята, - подмигнул староста своим, - возьмемся помочь новичку?
      - Обычаи-то хоть знаешь наши, бурлацкие? - вышел вперед самый рослый из артели. - Насчет задатка и уговора точного?
      - Коли сговоримся, будет вам и то и другое.
      - Тогда, "дядька", рядись дальше.
      Сошлись на двенадцати рублях с полтиной. Ради успешного окончания ряды, староста со всего размаха ударил одетой в рукавицу рукой по моей ладони. Бурлаки сразу же заткнули за тульи войлочных шапок деревянные ложки - знак того, что они уже заняты.
      - Задатку, - назначил староста, - нам бы по семи гривен на человека.
      - Вначале - паспорта.
      Староста достал из котомки пачку завернутых в холстину бумаг и протянул мне.
      - Игнат Фомин кто будет? - вытянул я наугад одну из бумаг.
      - Здесь я, - откликнулся самый рослый бурлак, спрашивавший о задатке. - Да ты, хозяин, не сомневайся, все в точности. Двадцать нас двадцать паспортов!
      Дальше я спрашивать не стал, выдал старосте двадцать рублей задатка и еще три - на харчишки. Идти с артелью в кабак я отказался, сославшись на неотложные дела. Договорились встретиться завтра в восемь часов утра на пристани в Подновье.
      3
      В те времена я еще мало знал людей и такого, как Николай Сергеевич Всеволожский, видел впервые. Так же как и князь Извольский, он происходил из очень богатой и знатной семьи, но, в отличие от лысковского помещика, меньше всего заботился о приумножении своих доходов.
      Он получил блестящее образование и мог бы занимать самые высокие государственные посты, но и это нисколько не привлекало его. По его же собственным словам, он стремился жить вольно, как птица, и "петь так же свободно, порой ради собственного удовольствия, а иногда услаждая слух оказавшегося рядом поселянина".
      Даже внешним видом он напоминал редкую заморскую птицу, случайно залетевшую в наши края. Ему давно уже перевалило за тридцать, но выглядел он гораздо моложе своих лет. Он был щегольски, по последней моде одет, тщательно завит и напомажен. Узкие панталоны со штрипками, лакированные башмаки, фрак с фалдами на манер ласточкиного хвоста, мягкий воротник сорочки, пышный галстук - все это я впервые увидел на нем. Но особенно удивили его изысканные манеры и витиеватый слог. Лишь много позже я понял, что Всеволожский был не просто щеголем и петиметром*, но истинным сыном екатерининского времени, вкусившим французского просветительства, но так и не сумевшим привить его на русскую почву.
      _______________
      * П е т и м е т р (франц.) - щеголь, франт, ходячий тип русской сатирической литературы XVIII столетия.
      Однако, вопреки заверениям, что он предпочитает витать в облаках, Николай Сергеевич не был лишен и практической хватки. За обедом он распространялся не только о высоких материях, но и высказал немало трезвых суждений о земных делах.
      - "Письма Русского путешественника", составленные Карамзиным, читали? - отвечал Всеволожский вопросом на вопрос о цели его путешествия. - Вот и я из той же новой породы людей, что и автор. С юности взял за правило: ни с какими практическими делами - будь то коммерция или мануфактура - не связываться. Я лишь сторонний наблюдатель, сочувствователь, совздыхатель! Хочу возделывать свой небольшой участок на ниве просвещения. Писать о том, что дорого моему сердцу, распространять новые передовые идеи. Вот и вам, Иван Петрович, я постараюсь помочь по-своему. Я уже немного наслышан о вашей полезной отечеству деятельности в Петербурге. Но хотелось бы узнать о ней, а также о других событиях вашей жизни подробнее и, так сказать, из первых уст. Тогда бы я смог составить подробную вашу биографию и поместить ее в одном из видных столичных журналов. Тем самым я бы привлек внимание правительства к последнему вашему изобретению, и дело, возможно, сдвинулось бы с мертвой точки...
      - Но стоит ли тратить, - стал отнекиваться Кулибин, - ваше драгоценное время...
      - Ради машины! - подчеркнул гость.
      - Ну разве что только ради машины.
      - Для начала, - предложил Всеволожский, - я сам могу поведать вам одну любопытную историю. Знаете ли вы, Иван Петрович, что с помощью вашего фонаря-отражателя нашим соотечественникам удалось подружиться с племенем воинственных американских индейцев?
      - Не довелось еще слышать. Расскажите, сделайте одолжение.
      - Известный русский купец и путешественник, - тут же начал гость, Григорий Шелехов открыл у северных берегов Америки небольшой остров Каяк. Однако местные жители, опасаясь подвоха, не разрешили высадиться на берег всей команде. Тогда Шелехов с шестью матросами поплыл к ним на лодке. Он узнал на берегу, что индейцы поклоняются солнцу, и решил сыграть на этом. Остался один на острове, матросов отослал на корабль и велел в сумерках, по его знаку, зажечь на мачте кулибинский ревербер. С наступлением темноты островитяне собрались на берегу, и Шелехов обратился к ним с предложением дружбы. При этом он воздел руки к небу, как бы призывая в свидетели всемогущее солнце, которому, как он заранее узнал, поклонялись индейцы. Те попадали ниц и тут же приняли предложение Посланников Солнца.