- Прекрасно! Вот и собери с них по сотенке. А уж мои молодцы не подведут! Сделают все в наилучшем виде! В другой раз неповадно будет механику именитых купцов да помещиков пугать! Ну что, по рукам?
      - По рукам, ваша светлость! Премного вами довольны, будем в надеже на вас, как на каменную гору...
      11
      Радостный Осетров продолжал нахваливать князя, но я уже не слушал его, а пробирался сквозь густые заросли шиповника к крыльцу. Там уже стояли караульные и, бурно жестикулируя, оживленно толковали о чем-то. Один из них со смехом указал на меня другому:
      - Глянь, Маркел, как живописца вырядили! Не к лицу ему вовсе такая одежа! Нет, брат, гайдуком надо родиться! Подь-ка, парень, сюда, потолковать надобно!
      - И чего привязался, Влас! - осадил его напарник. - Нам хорошо, и ему хорошо, пущай себе следует своим путем.
      - А я ведь знаю, где он был! - погрозил мне пальцем Влас, и я испугался, что он мог и в самом деле выследить меня. - Небось на полянку за дом бегал.
      Я вздохнул с облегчением и подтвердил: был на полянке, только не тайком, а с разрешения князя. После того, что я только что услышал под окном, я просто не мог тратить время на праздные разговоры. Я прошел в свою каморку, сел там на лавку и стал размышлять о том, как найти способ скорее предупредить Кулибина с его компаньоном о грозящей им опасности. Однако, сколько я ни ломал голову, ничего путного придумать не мог.
      В таком состоянии и застал меня Фалалей. Он влетел в людскую бледный, с трясущимися руками. По одному его виду я уже понял, что случилось что-то из ряда вон выходящее.
      - Как же ты, Лександра, - начал прерывающимся голосом, - листы свои на столе оставил? Князь, как их увидел, рассвирепел ужасно, велел немедля доставить тебя на расправу. На каторгу в Сибирь может сослать за такое баловство али сдать в рекруты! Идем, горемыка, ты уж не возражай ничего, авось жив останешься!
      Я брел за Фалалеем, пытаясь взять себя в руки. Нет, не суровое наказание более всего страшило меня, а то, что из-за нелепой промашки я не смогу теперь раскрыть заговор, невольным свидетелем которого я оказался. И свидание с матушкой, верно, откладывается надолго, ежели не навсегда...
      Вопреки ожиданиям, князь не набросился на меня с кулаками, не стал даже кричать и топать ногами. Он лишь смял мои листы в комок и швырнул их мне в лицо. И тут же повернулся к Фалалею:
      - Где ты его нашел?
      - В людской.
      - Что он делал?
      - Спал.
      - Его счастье! Отведешь на конюшню, пусть там приготовятся отодрать его нещадно в моем присутствии, и - в бурлаки! Отцу своему, видишь ли, подражать вздумал! Что ж, пусть вслед за ним прогуляется в лямке до Рыбни!* Ежели выдержит путину, охота шутить со мной у него навсегда пропадет!
      _______________
      * Р ы б н я - Рыбинск; ныне город Андропов.
      О таком наказании я мог только мечтать! Как бы там ни было, но в бурлаках я скорее дам знать о заговоре, чем во дворце у князя! Тем более дорога в Рыбинск лежит через Подновье и Нижний Новгород...
      ЧАСТЬ II
      1
      Сразу же после объяснения с князем на конюшне мне всыпали тридцать горячих. Кнутобои в присутствии князя старались вовсю! К концу экзекуции я потерял сознание и очнулся уже в "съезжей" - холодной избе с крошечным окошком, где выдерживали на хлебе и воде провинившуюся дворню.
      Спину по-прежнему жгло, но уже не так сильно, как раньше. Надо мной стоял Степан-шорник и широченными ладонями втирал какое-то снадобье, утоляющее боль. Когда я пришел в себя, его добродушное скуластое лицо осветила детская улыбка.
      - Полегчало?
      - Вроде да.
      - Не может не полегчать! Моя Глаша все травы знает. У бабки-знахарки врачевать выучилась.
      - А как же ей удалось передать сюда мазь?
      - Дак я заранее взял. Мы так и думали, что князь беспременно выпорет меня, как о женитьбе попрошу.
      - И все-таки подставил спину?
      - А куда денешься? Жить друг без друга не сможем! Надежду мы имели, что попервоначалу выпорет, а затем разрешит свадьбу сыграть. Однако волчья сыть, травяной мешок! - не по-нашему вышло! Князь уж являлся сюда, пока ты в беспамятстве был. Цирюльника Ваньку Каина помиловал. Мне же и вовсе запретил о Глаше думать. Велел, чтоб за путину выкинул я ее из головы. А главное, Яшке-псарю он ее уже посулил. Какую-то важную услугу тот должен вскорости оказать князю...
      "Уж не участвовать ли в налете на водоходное судно?" - мелькнула догадка.
      - Неужто подчинитесь? - спросил я вслух.
      - Никогда! - задохнулся Степан. - И Глаша сказывала, что лучше руки на себя наложит, чем за другого пойдет.
      - Тогда не медли, Степан, и на милость князя не рассчитывай. Не отменит он своего решения. Из путины тебе бежать надобно и Глашу выручать, иначе поздно будет! Я еще раньше случайно услышал, что князь судьбой вашей распорядился: и твоей, и Глашиной...
      Я вкратце пересказал утренний разговор князя с цирюльником Ионой. Степан опустился на лавку, понурил голову, бессильно уронил тяжелые рабочие руки.
      - Спасибо, друг, - сказал наконец, - что просветил меня. Без тебя и впрямь могла бы беда случиться! А коли князь всерьез так распорядился, придется побег ускорить!
      - Меня возьмешь за компанию?
      - Что, невмоготу у князя оставаться?
      - И это тоже. Однако и другая причина имеется.
      - По матушке стосковался?
      - А ты откуда знаешь?
      - Земля слухами полнится. Ну что ж, давай вместях держаться, коли судьба у нас одна. Тебя-то за что - в бурлаки?
      - Изобразил князя змеем огнедышащим с тремя головами, а лист тот на видном месте забыл.
      - Тогда повезло тебе еще, что бурлацкой лямкой отделался, а не каторжным клеймом! Только мой тебе совет: вдругорядь не рискуй головой! Я понимаю, что тебе с матушкой свидеться не терпится. Однако потерпи лучше еще пару месяцев, коли уж шесть лет ждал. За побег из путины князь не помилует.
      - Но ты же решился на это!
      - У меня, брат, иного выхода нет! Или пан, или пропал!
      После недолгих колебаний я решил до конца довериться Степану.
      - Понимаешь, - начал я, - у меня еще одно дело спешное. Хороших людей надо предупредить об опасности.
      - Князь что-то дурное замыслил?
      - Он. Вместе с купцами богатыми.
      Я поведал Степану о заговоре против Кулибина и Желудкова и о своей догадке, какого рода услуга может потребоваться от Яшки-псаря.
      Он слушал внимательно, сжимал кулаки от негодования, а в конце и вовсе не выдержал:
      - Ах ты волчья сыть, травяной мешок! И как только земли таких злодеев носит! - Помолчал немного, вздохнул и добавил: - Утечь из путины почти невозможно, особенно вдвоем. Там за нами дозор круглосуточный установят. Чуть что, караульный всех подымет по тревоге! Однако мы с Глашей, кажись, один хитрый способ придумали...
      - Вы что же, - удивился я, - предвидели и то, что тебя князь в путину упечет?
      - В крепостной неволе всего ожидать можно. А о путине мы еще раньше прикидывали. Так вот, наш секретный способ я, пожалуй, уступлю тебе. Твое дело еще более спешное.
      - А ты?
      - А я и так сбегу, следом за тобой. Незримой ниточкой мы теперь с тобой связаны. Яшку-псаря князь и взаправду может в налетчики определить! Так что друг другу мы и поможем!
      - Нет, Степан, такой жертвы я принять от тебя не могу. Воспользуйся сам своим способом, только предупреди механика с судовщиком о заговоре. Много времени это у тебя не займет.
      - А никакой жертвы нет, - возразил Степан. - Я ведь все равно так или иначе сбегу! А память у меня вовсе не такая крепкая. С лошадьми ведь о многом не поговоришь! Запутаюсь еще, упущу что-то важное. Да и с матушкой ты когда-то еще свидишься! Так что беги первым, не сомневайся!
      - Не знаю, как и благодарить тебя!
      - Полно тебе жалостливые слова говорить. Слушай лучше меня со вниманием. Холерным больным прикинешься, сами же по дороге тебя и оставят. Сможешь?
      - А как?
      Степан достал из-за пазухи кисет, расшитый серебряными нитями, высыпал его содержимое на ладонь.
      - Здесь мухомор сушеный и ягода черника. Гриб надо накануне, часа за два съесть, от него жар поднимется и вывернет всего наизнанку. А ягодой заранее пятна обозначить на руках и ногах.
      - А вдруг догадаются?
      - Могут, конечно, - развел руками Степан. - Только вряд ли кому такое на ум придет! Возьми и спрячь подальше!
      - Ты для меня как брат теперь, Степан!
      - Ну, так давай тогда взаправду назваными братьями станем.
      Степан достал откуда-то из-за пазухи булавку, слегка поцарапал себе ладонь, передал мне. Я сделал то же самое, и мы смешали кровь в крепком рукопожатии...
      2
      - Вот за этим, - Извольский указал на меня старосте нашей артели, следи особо. Живописцев у меня немного, за их обучение большие деньги плачены. Да и за иных шкурой ответишь!
      - Небось у меня не сбегут! - осклабился тот и погрозил всем пудовым кулаком. - Чуть что - сразу в зубы!
      Никто из тридцати человек, одетых в одинаковые серые холстинные порты и рубахи, обутых в лапти и онучи*, с тощими котомками за спиной, возражать не стал. Только Степан незаметно толкнул меня в бок и шепнул на ухо: "Слепой сказал, посмотрим..."
      _______________
      * О н у ч и - обмотки.
      - Ну, ребятушки, с богом! - напутствовал нас Извольский. Потрудитесь хорошенько, и я вас не забуду!
      - Как же! - тихонько откликнулся сосед слева. - Не забыл волк овечку!.. В прошлый раз с путины аккурат на барщину угодили!
      - Федька! - стараясь отличиться перед князем, взревел староста. Запевай начальную! А вы, бурлачки, подхватите! Пока до пристани дойдем, чтоб выучили!
      Бывалый сосед вышел вперед и затянул молодым сильным голосом:
      - Пойдет! Нейдет!
      Ау! Да - ух!
      Пошли да повели!
      Правой-левой заступи!
      И, ускоряя шаг, зачастил веселее:
      - Вот пошел-таки, пошел,
      Ох, пошел да и пошел!
      Он и ходом, ходом, ходом,
      Ходом на ходу пошел!
      Припев подхватили с азартом и зашагали веселее.
      - Радуйтесь пока, ребята, - крикнул запевала, - в путине некогда будет!
      - Федька! - пригрозил староста. - Смотри у меня! Не смущай новиков, а то сам заплачешь до времени!
      Дошагали до пристани быстро, меньше чем за час. За полверсты от нее, вверх по течению, стояла на якоре наша расшива. К вбитому на берегу колышку был примотан конец бурлацкой бичевы*, а другой высоко над водой поднимался к вершине мачты.
      _______________
      * Б и ч е в а - принятое у бурлаков название толстого каната.
      - Вона она, родимая! - пошутил Федор. - Кормилица и поилица наша! Потягаем ее за путину всласть, к концу - еле на ногах держаться будем!
      Староста подлетел к балагуру и отвесил ему полновесную затрещину:
      - Сказано было, не нуди!
      Федор сплюнул под ноги:
      - Ишь, зверь лютый, цепной пес! Посмотрим еще, кто кого!
      У прикола, покуривая короткие глиняные трубочки и дожидаясь нас, стояли вольнонаемные бурлаки - другая половина общей артели. Увидев нас еще издали, они засвистели, заулюлюкали:
      - Смотри, ребята, овечки к нам пожаловали! Маля, маля, маля! А тощи до чего, как бы их самих вместе с расшивой тащить не пришлось!
      - Это они про нас? - спросил я у Федора.
      - А то про кого же? - криво усмехнулся он. - Видел, как овцы от всего шарахаются? Вот и мы так же! Старосте и то сдачи не можем дать!
      И, видимо вспомнив недавнюю затрещину, в сердцах махнул рукой.
      А кудрявый парень из вольных продолжал потешать товарищей:
      - Шерстью обросли овечки, стричь их давно пора! Али оставим им бороды - дорогу подметать?
      Оброчные отворачивались, прятали глаза, смущенно покашливали. Даже староста, чья дремучая смоляная борода вызывала больше всего насмешек, не решился оборвать весельчака из другого лагеря. А там так и покатывались со смеху:
      - Ай да Кудряш! Завернет так завернет! Недаром медведя водил по ярмаркам! Овечкам и крыть нечем!
      Первым не выдержал Степан. Он шагнул вперед и закричал в ответ:
      - Что ж вы, голь перекатная, ржете, как жеребцы? Сами ведь - волчья сыть, травяные мешки!
      В стане вольных не сразу пришли в себя от удивления.
      - Повтори, что сказал! - потребовал Кудряш.
      - Что слышал!
      - Возьми слова обратно, не то худо будет!
      - Насчет тебя - могу. Не волчья ты сыть, а медвежья!
      Теперь уже смеялись мы. Но недолго. Кудряш, а за ним еще двое вольных, засучивая на бегу рукава, спешили к нам. Не сговариваясь, мы с Федором встали рядом со Степаном.
      Вольные остановились в двух шагах от нас. По правую руку от Кудряша стоял могучий детина с перебитым носом, на полголовы выше всех, и, усмехаясь, гнул в руках железную подкову, как бы предупреждая нас, что он один может разметать всех троих. Слева держался бурлак с обваренными когда-то давно кистями рук.
      - Последний раз, - пригрозил Кудряш Степану, - прошу, возьми обидные слова назад!
      Я обернулся к нашим, взывая о помощи. Оброчные смущенно отводили глаза в сторону.
      - Возьми и ты, - не отступал Степан, - тогда и за мной не станет.
      - Так и быть, - засмеялся Кудряш. - Они, - кивнул в сторону крепостной артели, - овцы безрогие, а вы, трое, с рогами. Но мы их живо обломаем!
      - Князь Извольский, - заметил Степан, - нас ломал, да не сломал! Попробуйте, авось у вас лучше получится!
      Сжав кулаки, Кудряш шагнул было вперед, однако негромкий голос из лагеря вольных остановил его:
      - Погоди, Борис, не петушись! Пущай ребята доскажут, как их князь ломал!
      Не сговариваясь, мы со Степаном завернули рубахи и повернулись к нападавшим истерзанными спинами.
      - Ого! - с уважением отозвался тот же голос - Крепко же вам досталось! Почти так же, как мне когда-то от моего барина!
      Говоривший, крепкий старик, весь будто высеченный из скалы, успел подойти к нам и тоже обнажил широченную спину, исполосованную застарелыми багрово-синими рубцами.
      - Пятьдесят горячих, - пояснил с горькой усмешкой, - назначил мне помещик за то, что жалобу от всего мира* на старосту-притеснителя составил и в город ему послал. К тому же и в рекруты вне очереди попал, за то, что шибко грамотный. Пятнадцатью годами солдатской службы, кроме розог, расплачивался за то письмо. Почитай, столько же в бурлацкой лямке хожу, а до сих пор справедливость превыше всего почитаю и строптивых, тех, кто за нее горой стоит, люблю!
      _______________
      * М и р - в данном случае: деревенская община.
      - Никанор Ерофеич - "дядька" у нас, - пояснил Кудряш. - Старшой, значит. Как нас рассудит, так и будет.
      - Для своих - просто Ерофеич, - дополнил старшой. - А вас троих я сразу своими признаю.
      Он легонько подтолкнул к нам Кудряша.
      - Возьми первый назад обидные слова!
      - Извиняйте, ребята, на худом слове, - поклонился в нашу сторону Кудряш, - ошибка получилась, не знал, что вас в наказание послали в бурлаки!
      - Тогда, - отозвался Степан, - и мы прощения просим.
      Ерофеич одобрительно улыбнулся, похлопал каждого из нас по плечу.
      - Молодцы, что постоять за себя не побоялись! Однако отчаянные вы! Положим, с Кудряшом и Соленым могли бы еще потягаться. А с Подковой что бы делать стали? Он ведь в кузне, как говорится, руки себе отковал железные!
      Бывший кузнец достал из кармана пятак, согнул его пополам и протянул Степану:
      - Возьми-ка на память!
      - Ну и силища! - восхитился Федор.
      - А ты думал! - заметил Кудряш. - Подкову на Волге, почитай, вся вольница знает!
      Прежде чем сунуть монетку в карман, Степан подбросил ее в воздух, восхищенно поцокал языком. Затем взялся большими пальцами за края и разогнул ее.
      - Мы ведь тоже, - подмигнул Кудряшу, - не лыком шиты! И, ежели понадобится, постоять за себя сумеем!
      3
      Выясняя отношения, мы и не заметили, как среди бурлаков появились хозяин расшивы, кормщик и два водолива. С расшивы они привезли мешок муки и пустой бочонок. Бурлаки сразу же сгрудились вокруг них.
      - Тише, ребята, - покрывая общий шум, пробасил кормщик с широкой, как лопата, бородой. - Прежде чем отправиться, хозяин Данила Захарыч Осетров желает вам слово сказать.
      Неказистый и рыжий, как и отец, однако, в отличие от него, щегольски одетый в алую шелковую рубаху, подпоясанную кушаком, высокую мерлушковую шапку, Осетров-младший, опершись на плечо кормщика, поднялся на бочку.
      - Осетровы, - выкрикнул он, - по пустякам говорить не любят, время ныне дорого! Фамилия наша по всей Волге известная. Ежели с душой потрудитесь, не обижу, свое получите сполна! Но и спуска никому не дам, коли нарушите ряду! Выслушайте ее еще раз со вниманием, больше повторять не стану.
      Он помахал свернутой в трубочку бумагой над головой, развернул ее и стал читать, время от времени останавливаясь и буравя толпу колючими глазками:
      - Идти нам от села Лыскова до Рыбни со всяким в пути поспешанием, кормщикам и водоливам во всем быть послушным: в тяге бичевою, завозом и другим волжским ходом. А ежели судно в песок или в гряду убьет, или станет оно на камень или мель, то нам, бурлакам, снимать его и выводить на большую воду денно и нощно. А буде без перегрузки клади выручить его нельзя, то перегружать, сколько бы крат ни было, в счет общего расчета.
      - Стой, хозяин, - вскричал Ерофеич, - безденежно перегружать кладь уговора не было!
      - А чьи кресты на ряде стоят? - живо обернулся к нему Осетров.
      - Так ты же нам вчера бумагу не читал, а лишь своими словами пересказывал! Мы тебе и доверились!
      - Верно, Ерофеич! Не слыхали мы ничего такого! - поддержали "дядьку" вольные бурлаки.
      - Спали вчера, видно, крепко, - возразил судовщик, - вот и вылетело из головы! А объявлял я вам о том при кормщике, верно, Нилыч?
      - Был такой разговор, - прогудел тот, поглаживая бороду.
      - Лопни твои бесстыжие глаза, кормщик! - вступил в пререкания Соленый. - Я ведь при беседе состоял, но слов таких о безденежных перегрузках что-то не упомню! А толковали мы лишь о том, чтобы их вовсе избежать!
      - Полайся у меня еще, Соленый! - погрозил кулаком Нилыч. - Живо на свои варницы угодишь!
      - Эх ты, - махнул бурлак обожженной рукой, - а я-то тебя вчера за человека принял, душу открыл!
      - Ты, кормщик, нам не грози! - возвысил голос Ерофеич. - Мы ведь друг за друга стоим! Обидишь одного, мы котомки за спины - и айда! Только нас и видели!
      - Паспорта-то ваши у меня! - напомнил Осетров.
      - Заберем!
      - А я не отдам, пока задаток не вернете и неустойку не уплатите!
      - Что ж, обойдемся без них! Только тогда уж не обессудь, судно твое разнесем в щепки!
      - Ладно, ребята, - пошел на попятную Осетров, - полно зубатиться! Должно, вчера мы друг друга не так поняли. Попробуем перегрузок вовсе не допущать! Ну а коли случится все-таки, кладу пятнадцать копеек в сутки на человека!
      - Клади, как у всех положено - двадцать!
      - Стоит ли из-за пятачка ссориться, ребята? Я и так вам уступил! Дослушайте ряду сначала!
      - Читай! - закричали со всех сторон.
      Голоса спорщиков утонули в общем шуме.
      - Коли появится в судне течь, - продолжал Осетров, - то водоливам помогать денно и нощно, мешки с мукой перетаскивать на сухое место, отыскивать течь и зачинять. В случае же бедствия от внезапной бури, удара о скалы или проломления на карге* бурлакам стараться судно всеми силами отливать и до гибели не допущать. Труд во спасение судна, - добавил от себя, - коли такой понадобится, оплачиваю также из расчета пятнадцать копеек.
      _______________
      * К а р г а - затопленная коряга.
      - Мы жизнью рискуем, - пробасил Подкова, - а ты пятаки жилишь!
      - Не допустите бедствия, - возразил Осетров, - вам же выгода будет! Я ведь тоже немалым капиталом рискую! Поможете его сохранить - еще по копейке добавлю.
      Осетров спрыгнул с бочки, но его место тут же занял кормщик.
      - Согласны, ребята? - крикнул он.
      - Согласны! - поддержали неуверенно некоторые.
      - Эх, - рванул с досады рубаху на груди Соленый. - Как малых ребят, дважды обвел нас купец вокруг пальца.
      Вдруг кто-то сзади тронул меня за плечо.
      Я обернулся и увидел... Егора Пантелеева, одетого, как все бурлаки, в холщовые порты, посконную рубаху, обутого в лапти.
      - Егор! - бросился я к нему. - Какими судьбами? Ты же...
      - Молчи, - оборвал он меня на полуслове. - Тут не спрашивают, кто ты и откуда. И жалеть меня не нужно!
      Он взял меня за локоть, отвел в сторону.
      - Вершники князя, - шепнул на ухо, - за мной следили и кольцо, княгинин подарок, отобрали. Уж не знаю, по своей ли воле, или по наущению князя. Так что я теперь такой же бурлак, как и все. И о моем прошлом молчок. Ты-то как здесь? Снова по заданию князя?
      Я коротко сообщил Егору, что случилось со мной. Он посочувствовал мне, особенно тому, что надолго откладывается мое свидание с матушкой.
      - И я, - развел руками, - как назло, в скором времени не смогу ей передать записку. Правда, о ее здравии ты у нашего судовщика можешь справиться.
      - Станет ли он со мной говорить? К тому же, Егор, надеюсь я все-таки матушку вскорости сам повидать.
      - Бежать думаешь? - присвистнул Егор. - Для оброчного, слышал я, то почти немыслимое дело! Головой поплатишься! Потерпи лучше еще маленько.
      - Еще одно неотложное дело у меня, Егор!
      - Какое же?
      - Добрых людей уберечь от беды. Князь с купцами богатыми замыслили против них недоброе.
      - Против кого же? Вдруг тоже знаю?
      - Наверняка знаешь, - на миг заколебался я, можно ли вполне довериться Егору.
      - А ты меня не бойся! - догадался он о моих сомнениях. - Я язык за зубами держать умею. Промеж нас останется. Да и князю Извольскому я ныне лютый враг! Так что не беспокойся.
      "На всякий случай, - мелькнуло в голове, - надобно, чтобы еще кто-то, кроме меня и Степана, знал о заговоре. А Егор - вольный, ежели нам все-таки не удастся бежать, он предупредит Кулибина и Желудкова..."
      - Против механика Кулибина заговор составлен подлыми людьми.
      - Вот те раз! - удивился Егор. - Кто же Кулибина не знает! Дошло до меня, что он снова водоходную свою машину опробовать решил. С одним знакомцем моим, Сергеем Желудковым, в Подновье к путине готовятся!
      - Против машины они и ополчились! Любой ценой погубить ее стремятся!
      Егор притянул меня к себе, нетерпеливо заглянул в глаза.
      - Что же они задумали?
      - Вначале помешать в путину выйти. Нечистую силу в дом механика поселить. А ежели не удастся - напасть на них по пути!
      - Напасть? - задохнулся от гнева Пантелеев. - Ах, обиралы проклятые! С них ведь станется! Да ты откуда знаешь?
      - Подслушал случайно. Потому и бежать должен, чтобы порушить заговор.
      - Бежать тебе - то почти немыслимое дело! - повторил Егор. - Тсс, идет к нам кто-то! Вечером обсудим!
      Я обернулся и увидел Степана.
      - Вот ты где, Лександра! - обрадовался он. - А я тебя обыскался! Айда к бичеве, коли уж попали в бурлаки!
      Я познакомил их с Егором, и мы втроем отправились туда, где уже строились по росту и силе бурлаки.
      4
      Бичеву отмотали от колышка, и бурлаки, разобравшись по росту и силе, стали прилаживать к ней лямки. Кудряш, за которым меня поставили, показал, как надо впрягаться: надевать лямку через голову на грудь и оба плеча. Спина еще не зажила, и от прикосновения грубых ремней я поморщился. Кудряш снял рубашку, свернул ее в несколько раз и протянул мне.
      - Подложи под лямки!
      Гремя цепью, на расшиву втянули черную громадину якоря.
      - Ну что, ребята, - обернулся к нам Ерофеич, - раскачаем березу, разваляем зелену! Эй, запевалы, - начальную!
      Кудряш и Федор в два голоса затянули знакомую:
      - Нейдет! Пойдет!
      Ау! Да - ух!
      Раскачиваясь в такт песне, бывалые бурлаки налегли грудью на лямку. Новички последовали их примеру.
      Сдвинуть расшиву с места оказалось не так легко, как я предполагал. От натуги перехватило дыхание, перед глазами поплыли красные круги, гулко заколотилось сердце. Скрипела мачта, но судно не поддавалось, будто оно находилось не на плаву, а на земле, с такой силой напирало на него течение.
      - Шагай за двух,
      А то за трех!
      Ау! Да - ох!
      Новые слова песни звучали как команда.
      Только через полминуты мы одолели силу течения, сделали первый, самый важный шаг. Двинулись вперед особым бурлацким способом, выставляя правую ногу и подтягивая к ней левую.
      - Быстро стронулись, ребята! - порадовался Кудряш. - Держи теперь ногу, не отставай!
      Чтобы вытягивать ноги из вязкого песка, требовалось немалое усилие, и уже через час у меня не только саднило спину и натертую лямкой грудь, но и сильно болели икры. Однако, глядя на других, я не стал особенно тревожиться об этом, подумал, что ноги привыкнут и до судорог не дойдет.
      Мои соседи шагали сосредоточенно, берегли силы и не разговаривали между собой, лишь изредка перебрасывались короткими фразами. Я не стал нарушать установленный порядок, хотя мне о многом хотелось расспросить Кудряша. Приноровившись через какое-то время к бурлацкому шагу, я смог даже полюбоваться противоположным заволжским берегом. Мы как раз проходили осередок, остров, образованный двумя рукавами Керженца, впадавшими в Волгу. Зрелище было необыкновенное: молоденькие елочки, будто взявшись за руки, сбегали с угоров прямо к воде...
      "Вернемся домой - нарисуешь!" - вспомнил я матушкины слова. Как давно это было! И где теперь матушка, где дом? А керженские елочки я обязательно нарисую и подарю на память матушке. Пусть знает, что не склонился ее сын под ударами жестокой судьбы, не разучился чтить красоту!
      И тут же мои мысли приняли другое направление. До встречи с матушкой мне предстоит круто изменить свою жизнь, совершить, как заметил Егор, почти немыслимое... Правда, подсказка Степана может сильно облегчить задачу, но неизвестно еще, как справлюсь я с новой для себя ролью, а ежели и справлюсь, то поверят ли мне? Разумеется, риск все равно велик, но иного выхода у меня нет. Я обязан сделать все возможное, чтобы встретиться с Кулибиным и Желудковым. Но на всякий случай Степан и Егор должны быть готовы заменить меня и предупредить их о заговоре...
      Резкий толчок оборвал плавное течение моих мыслей. У излучины Волги бичева натянулась, как струна, и нас как будто какой-то неудержимой, неведомой силой повлекло назад.
      - Упирайся, братцы, кто во что горазд, - закричал Ерофеич, - не уступи!
      Он обернулся к нам лицом, перекинул лямку на спину, широко расставил ноги, будто врос в песок. Все, как один, последовали его примеру. Лицом к расшиве сдерживать бичеву стало легче. Правой ногой я нащупал ямку, левой - уперся в небольшую кочку. И снова, как в самом начале, пришлось напрягать все силы, но теперь уже, чтобы не сойти с места, противостоять невидимой силе.
      - Что это? - спросил я у Кудряша.
      - Суводь - встречное движение. Ничего, одолеем!
      И затянул звонким чистым голосом:
      - Раскачаем березу, разваляем зелену!
      Песня помогла установить шаг, обрести ровное дыхание. Водоворот крутил расшиву еще четверть часа, и все это время мы с трудом освобождали ноги из песчаного плена, отвоевывая пядь за пядью, преодолели всего двадцать саженей вместо обычных полверсты.
      Еще через два часа я почувствовал, что силы мои на исходе. Солнце пекло немилосердно, пот заливал глаза, струйками стекал по спине, разъедая свежие раны. Болели не только они, но и плечи, и грудь, натертые лямкой. Я шел, как и многие впереди, покачиваясь, дышал неровно, с присвистом, радужные круги без остановки плыли перед глазами, ноги словно налились чугуном. Казалось, еще немного - и я не выдержу, упаду лицом в песок. Это при том, что от отца я унаследовал широкую кость, в монастыре не уставал целыми днями колоть дрова и носить воду!
      - Кудряш! - пересохшими губами окликнул я соседа, когда стало совсем невмочь. - Что-то со мной непонятное делается. Ноги от земли не оторвать!
      - Не робь, Саша! - обернулся он. - Само собой скоро пройдет. Как только привычка появится.
      - Боюсь, не выдюжу до сумерек!
      - А ты кулаки сожми и загадывай про себя: только бы до ближнего кустика дойти, а там - до следующего!
      Я последовал совету соседа, и мне в самом деле сразу стало легче. Мысль о том, что до темноты еще пять часов и бесконечные восемь верст*, перестала сверлить мозг, отступила в глубину сознания. Ближние цели оказались куда более достижимыми!
      _______________
      * В е р с т а - старая мера длины, равная 1067 метрам.
      К тому же нам неожиданно повезло. Ветер переменился, задула попутная моряна*, и на расшиве поставили парус. Идти налегке после многочасового напряжения всех сил было огромным облегчением! Правда, и здесь нельзя было расслабляться ни на минуту, замедлять шаг. Попутный ветер подгонял не только расшиву, но и нас. Нельзя было "засаривать" бичеву, опускать ее в воду, где она неизбежно бы зацепилась за какую-нибудь корягу или подводный камень, препятствуя ходу судна.
      _______________
      * М о р я н а - ветер с моря.
      Бывалые бурлаки закурили свои трубочки и, указывая ими на парус, хвалили моряну:
      - Ишь, в самый раз подоспел ветерок на помощь, славно за нас потрудится!
      Когда же на холме показалась деревня Юркино, все и вовсе повеселели. Сразу за холмом, в Шелковом затоне, судна становились на ночлег, бурлаки обедали и отдыхали. И вот уже два костра на берегу высветили густую зеленую луговую траву. В сумерках мы увидели их издалека. Кашевары давно уже приплыли сюда на лодках и готовили обед.
      Неподалеку от костров расшива стала на якорь. Мы отстегнулись от бичевы, без сил бросились на мягкую мураву и долго лежали, раскинув руки, наблюдая, как в небе зажигаются первые звезды...
      5
      Отменные получились щи! Густые, наваристые - ложка так и стояла в них. Да вот беда: предназначались они вольным бурлакам. Мясо и капусту кашевары закупили на их деньги - задаток, полученный от хозяина. А оброчным варили в отдельном котле пшенную кашу с льняным маслом. Однако Ерофеич, с одобрения своих, распорядился иначе.