Вперед выступил Соленый.
      - Вот тебе паспорт мой, живописец, владей им! Рисуй свои картины и прославляй имя Павла Лопатина! Приметы-то у нас схожие!
      - А ты сам как же? - опешил я.
      - В бурлаках и без него обойдусь, а к гончарному ремеслу, сам знаешь, уже не способен, соль проклятая руки до костей прожгла! Будь проклят на веки вечные подневольный труд!
      И как бы в подтверждение своих слов потряс в воздухе обожженными руками.
      - Судовщики платить меньше станут!
      - А я до денег не жаден! Да и заведено в нашей артели так, что деньги мы на всех поровну делим, не считаемся, кто с паспортом, а кто нет!
      - Другие не против будут?
      - Сказано же тебе, то наш общий подарок тебе за то, что горой за Кулибина стоял! Но и просьба ото всех общая: изобрази его таким, каким мы знали!
      - Непременно! Я и сам о том давно уже мечтаю!..
      13
      О том, как я стал Павлом Ивановичем Лопатиным и начал новую жизнь, можно написать отдельную книгу. Когда-нибудь, возможно, я сделаю это. А сейчас коротко скажу лишь о том, что после возвращения из тайной и опасной путины я еще немного пожил у Кулибина, сделал многочисленные наброски к его портрету, а затем, по его совету и рекомендации, поступил в Арзамасскую школу живописи, которую открыл в своем доме замечательный художник, воспитанник Петербургской Академии художеств Александр Васильевич Ступин.
      До лета 1812 года я занимался в его школе, а когда началась Отечественная война с Наполеоном, записался в народное ополчение, был ранен в Бородинском сражении, а после лечения в госпитале продолжал образование в столичной Академии художеств.
      Несмотря на бурные события в моей жизни, я не терял Ивана Петровича из вида.
      Постоянно переписывался с ним, первые три года учебы в Арзамасе навещал его в летние вакации, а в 1817 году, незадолго до его кончины, снова посетил Кулибина и закончил его портрет.
      Подписал я его своими прежними инициалами - "А. В." - и подарил Ивану Петровичу.
      Жизнь Кулибина в последние десять лет не была богата внешними событиями, зато наполнена напряженной работой творческой мысли. Но о ней знали лишь немногие. Родные, близкие друзья да высокопоставленные столичные чиновники, по-прежнему, один за другим, отвергающие его замечательные проекты.
      Вскоре после возвращения Ивана Петровича из тайной путины в Нижнем Новгороде и других губернских городах было опубликовано объявление о продаже с аукциона его прежнего пробного машинного судна. Поначалу торг назначили на 31 августа 1808 года, но он несколько раз откладывался и состоялся лишь 26 ноября. Расшиву вместе с водоходной машиной купил коллежский асессор* Зеленецкий за двести рублей на дрова.
      _______________
      * А с е с с о р - заседатель, чиновник средних административных управлений.
      Понурив голову, слыша насмешки недоброжелателей за спиной, возвращался Кулибин с того аукциона. Нет, не такой судьбы желал он своему любимому детищу! Но что он мог сделать? Сам он по рукам и ногам был связан крупными долгами и не мог даже выкупить свою водоходную машину, Желудков также едва сводил концы с концами, и надежды на новые испытания водоходного судна не было никакой!
      От такой неудачи и у более молодого человека могли опуститься руки, но только не у Кулибина! Жизнь без работы над своими изобретениями была для Ивана Петровича немыслимой! Не обращая внимания на болезни, все чаще посещавшие его, недоброжелательство обывателей, а затем и на пожар, уничтоживший в 1813 году его дом и все имущество и ввергший его в полную нищету, Кулибин продолжал заниматься своими многочисленными проектами. Он успел сделать и за последние десять лет удивительно много: усовершенствовал свои механические протезы ампутированных ног, необходимые инвалидам Отечественной войны 1812 года, машину для добычи рассола для Усольских заводов Всеволожского, составил новые проекты грандиозного, сначала четырехарочного, а затем трехарочного железного моста через Неву, автоматической рядовой сеялки, механического фортепиано, водопровода для Нижнего Новгорода, реконструкции древнего Нижегородского собора, не оставлял давних попыток соорудить самодвижущуюся машину - вечный двигатель...
      14
      И все-таки изобретенная Кулибиным водоходная машина вскоре обрела вторую жизнь, правда в несколько измененном виде и под другим именем.
      Всеволожский частично выполнил свое обещание и переслал переданные ему Иваном Петровичем чертежи водоходной машины брату. Тот, в свою очередь, отдал их на рассмотрение вышеупомянутому механику Пуадебарду, бывшему профессору математики Лионского коллежа, находящемуся на его службе.
      Пуадебард сразу же смекнул, что может извлечь из чужого изобретения немалую выгоду для себя. Кулибинскую машину легко приспособить и для сверхтяжелых бархот, заменив вододвижущиеся колеса лошадьми! Все остальное уже отработано у нижегородского механика. Остается лишь изменить кое-что и... выдать чужое открытие за свое!
      В устье реки Пожвы, где находились заводы, закипели плотницкие работы. Под наблюдением Пуадебарда плотники установили на одной из бархот вертикальный вал с восемью длинными деревянными ручками, или водилами. Лошади, припряженные к ним, ходили по кругу и вращали этот вал. В верхней части его помещался барабан для навивания якорного каната, точно такой, как у Кулибина. И укладывался канат на навои с помощью тех же зажимных устройств - "собачек", которые придумал он.
      27 мая 1811 года коноводное судно с двадцатью пятью тысячами пудов соли в трюме вышло в плавание из устья Пожвы одновременно с шестью обычными бархотами, ведомыми бурлаками. На борту коноводки было вдвое меньше людей, чем на каждом обычном судне: вместо ста сорока человек всего шестьдесят восемь. Восемь человек управляли лошадьми и следили за коноводной машиной, десять - стояли за рулем и занимались снастями, пятьдесят - поочередно завозили вперед два якоря.
      В первый же день коноводка оставила далеко позади обычные бархоты и с каждым днем увеличивала отрыв от них. 880-верстный путь до Нижнего Новгорода коноводка завершила на пять суток раньше, чем остальная шестерка. Она проходила в среднем двадцать верст в сутки, тогда как обычное судно - всего лишь двенадцать.
      Через полтора месяца после отплытия из Пожвы, 10 июля, коноводная бархота причалила к нижегородской пристани. Известие об этом быстро облетело весь город. Толпы народа собрались на берегу, чтобы посмотреть на диковинное судно. Кулибин с друзьями тоже заинтересовались коноводкой. Однако на судно их не пустили. Пуадебард не пожелал открывать свои секреты кому бы то ни было.
      Через десять дней Нижегородский вице-губернатор Крепов выдал Пуадебарду свидетельство об изобретении "особливой коноводной машины". Еще через два с половиной года, после окончания Отечественной войны, механик Всеволожского получил такое же свидетельство от правительства и право взимать плату со всех, пользующихся его "изобретением".
      Некоторые подробности об устройстве коноводки Пуадебарда Кулибин узнал от поверенного в делах Усольских заводов Дьяконова. Противоречивые чувства боролись в тот день в его душе. С одной стороны, он радовался, что его идея все-таки осуществилась, пусть даже в сильно измененном виде. С другой - огорчался тому, что его изобретение присвоено другим. Протестовать, однако, не стал, чтобы не препятствовать дальнейшему распространению машины.
      Впрочем, Пуадебард торжествовал и получал прибыль от похищенного изобретения недолго. Уже через четыре года крепостной графа Шереметева из волжского села Кадницы Михаил Сутырин изобрел коноводную машину особой конструкции, более совершенную и простую в управлении. Лошади у него ходили не по кругу, а по прямоугольной площадке вдоль борта. Эта площадка состояла из отдельных шарнирных звеньев, соединенных в виде бесконечной цепи, причем цевки этой цепи зацеплялись с зубьями шестерни, сидящей на валу с навоями, выбирающими канат завезенного якоря.
      Кулибин успел познакомиться с машиной Сутырина и порадовался тому, что народный умелец продолжил то, чему он положил начало...
      15
      В последний свой приезд к Ивану Петровичу я застал его вместе с семьей - женой и тремя дочерьми - в маленьком ветхом домике, приобретенном за шестьсот рублей, полученных изобретателем из комитета общественного призрения*.
      _______________
      * К о м и т е т о б щ е с т в е н н о г о п р и з р е н и я благотворительная организация, призванная оказывать помощь неимущим.
      Обстановка в единственной комнатке была нищенской, от всего имущества, сгоревшего вместе с домом на Успенском съезде, остался лишь маленький письменный стол, микроскоп и подзорная труба.
      С каждым годом бедствовали они все сильнее. Пенсию Кулибин получал в обесцененных ассигнациях*, курс которых сразу же после Отечественной войны упал почти в пять раз, а долги продолжали расти. И ни на какие доходы рассчитывать не приходилось: многочисленные проекты по-прежнему странствовали из одной канцелярии в другую без всяких надежд на успех.
      _______________
      * А с с и г н а ц и и - бумажные деньги, введенные в обращение при Екатерине II.
      Отчаявшись "биться головой о каменную стену", Кулибин послал очередной проект самому графу Аракчееву, в то время пользовавшемуся неограниченной властью. Ответ от него не заставил себя долго ждать, как другие, но оказался вовсе не такой, которого ждал изобретатель:
      "При сем, - писал всесильный временщик, - скажу вам откровенно мое заключение, на которое, без сомнения, и вы согласитесь. Предполагаемая вами постройка через Неву моста потребует больших издержек, кои в нынешнее время государству необходимы для других важнейших предметов, без коих обойтиться не можно, и потому я думаю, что сие предположение нельзя будет привести теперь в исполнение".
      Тем самым очень влиятельный человек в государстве недвусмысленно дал понять Кулибину, что любое его изобретение, требующее "больших издержек", будет с порога отвергнуто. А поскольку пустяками Кулибин заниматься не желал, ему вообще следовало бы прекратить отнимать время у занятых людей!
      И все-таки престарелый изобретатель не склонил головы перед "неразрешимыми обстоятельствами". Последние годы своей жизни он посвятил созданию самодвижущейся машины, которую надеялся применять в судах, самокатках, а также для "подъема питьевой воды в гору и обращения ее в нижегородском водопроводе".
      В то время ученые уже доказали, что вечный двигатель невозможен, но Кулибин все еще верил, что ему удастся осуществить неосуществимое.
      Из дома Иван Петрович выходил уже редко, и я, рисуя его с натуры сидящим за маленьким письменным столом над чертежами, окончательно решил изобразить его на портрете именно таким!
      Последний раз я навестил его за несколько дней до кончины, 24 июня 1818 года. Восьмидесятитрехлетний Кулибин нашел в себе силы выйти к Откосу, чтобы полюбоваться Волгой. Как раз в это время по реке плыли сутыринские коноводки. Указав на них рукой, Иван Петрович тихо сказал мне:
      - Все-таки мы победили в той путине...
      Умер Иван Петрович 30 июня 1818 года, а хоронили его четыре дня спустя.
      Чтобы собрать деньги на похороны, его жена Мария Ивановна продала последнюю ценную вещь в доме - настенные часы, сделанные Кулибиным много лет назад. Остальные деньги принесли Пятериковы.
      Кроме родных и близких Ивана Петровича, людей на кладбище было немного. Кроме Пятериковых, пришли в тот день отдать последний долг памяти Кулибину Сергей Желудков и Егор Пантелеев. Они по-прежнему плавали вместе. Егор успел стать кормщиком и более уже не думал о купеческом поприще. Другие мои знакомые бурлаки находились в плавании и посетили могилу человека, который, по словам Ерофеича, "увидел в них людей", позже. Якова Васильевича Орлова тоже не было среди учителей Нижегородской гимназии, в которую преобразовалось народное училище. К тому времени Орлов уже давно жил в Петербурге и сам болел неизлечимой болезнью.
      Меньше чем через год после смерти Ивана Петровича в журнале "Отечественные записки" появилась статья его редактора П. Свиньина "Жизнь русского механика Кулибина и его изобретения", о которой я уже упоминал вначале. После знакомства с нею я и решился взяться за перо, чтобы рассказать о подлинных событиях, свидетелем и участником которых мне довелось быть.