ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Почти ежедневно фрекен Ларсен и Джулиана приходили и приносили восстановленые из обрывков наброски. Бет выражала искреннюю признательность за помощь, теперь ей было чем заняться в период долгих зимних месяцев. В конечном счете потери оказались намного меньше, чем казалось вначале. Иногда девочка приходила одна, ей очень нравилось чувствовать себя совсем взрослой, раз давали столь ответственное поручение. К этому времени Бет овладела искусством обращения с печью и всегда имела в запасе фигурные пряники в виде солдатиков с изюминками вместо пуговиц на мундире и особое шотландское печенье, приготовленное по старому рецепту. Обеим такие встречи доставляли большое удовольствие.

Постепенно Бет привязалась к ребенку. Девочка была доброй и эмоциональной по натуре, робость и скрытность появились позднее и объяснялись физическим недостатком. Иногда Бет откладывала дела, и они с Джулианой сидели на ступеньках дома, греясь на солнышке, посадив между собой старую куклу. Бет рассказывала о Шотландии, о своем детстве в Эдинбурге. В другие дни, когда работа казалась более срочной, Бет сажала Джулиану за стол, давала ей бумагу и краски, и они подолгу рисовали цветок в вазочке, сидя напротив друг друга. Однажды днем гувернантка пришла в старый дом в поисках Джулианы, так как ее подопечная задержалась дольше обычного.

– Ты уже очень долго сидишь здесь, – упрекнула она Джулиану. – Надеюсь, что не мешаешь мисс Стюарт работать.

– Вовсе нет, – заверила ее Бет, взяв рисунок девочки и внимательно его изучая. – Общество Джулианы всегда мне приятно. Только посмотрите, как прекрасно у нее получилось!

Фрекен Ларсен согласилась, что девочка неплохо постаралась.

– Можешь показать рисунок папе, он только что приехал.

Лицо Джулианы озарилось радостью, но она была достаточно хорошо воспитана, чтобы сначала попрощаться с Бет и только потом выбежать из дома и помчаться в Нилсгаард. Шелковистые светлые волосы развевались на ветру. Бет и фрекен Ларсен обменялись улыбками.

– Хотела спросить вас о той ночи, которая стала последней в жизни фру Рингстад, – начала Бет. – Она пряталась на чердаке этого дома, и что-то испугало ее. Почему она бросилась бежать? – Бет замолчала, а потом продолжила: – Кому-нибудь приходило в голову, что она могла увидеть что-то ужасное? Потому она и кинулась в панике к воде.

Фрекен Ларсен задумалась:

– Я не слышала, чтобы кто-то высказывал подобное предположение. Все считают, что она боялась мужа и пыталась скрыться от него.

– Но почему она должна была так панически его бояться? Ведь они любили друг друга…

Гувернантка согласно кивнула:

– Да, действительно непонятно. Мне всегда казалось, что это как-то связано с письмами, которые она получала время от времени. Но я не уверена, что в них содержалось что-то, что позволяло ей бояться гнева мужа.

– Письма?

– Я знаю, по крайней мере, о шести. После того, как пришло первое, она стала отлучаться в деревню под предлогом того, что сама заберет почту; это случалось в те дни, когда герр Рингстад находился дома. Если он бывал в отъезде, она сама разбирала почту и уносила адресованное ей письмо в свою комнату, где прочитывала в одиночестве.

Бет видела, что письма от таинственного адресата не на шутку интересовали гувернантку.

– Вы об этом хотели рассказать тогда в Нилсгаарде? Помните, когда вошла Джулиана…

– Да, об этом.

– Думаю, в конвертах были счета, фрекен Ларсен. Кузина Джина, как говорят, была весьма расточительна.

– О нет, только не счета, – уверенно заявила гувернантка. – Она никогда не думала о счетах, независимо оттого, что покупала. Просто складывала их стопкой на столе в кабинете мужа, и они преспокойно лежали до его возвращения. Полагаю, что оплачивать ту мебель, что она нагромоздила в классной комнате, ему было не очень приятно, но он ни словом не упрекнул ее.

– Редкий муж, – сказала Бет сухо.

– Очень богатый и к тому же щедрый.

– Похвально.

Фрекен Ларсен не обратила внимания на то, как изменился тон ее собеседницы при упоминании о Пауле Рингстаде.

– Я не хочу сказать, что это были любовные письма, совсем нет. Однажды я видела, как она положила одно из них в сумочку, отправляясь к фрекен Зигрид. Видимо, ей нужен был совет, потому что когда она вернулась, письма не было. Я это знаю точно – она открывала сумочку при мне, доставала карамельки, которые купила для Джулианы по дороге домой. Бедняжка! Видно было, что она плакала.

– Возможно, повздорила с дедом. Почему вы думаете, что она советовалась не с ним?

– Она его очень боялась, а он, негодник, презирал ее за это и годами не разговаривал.

– Все же он завещал бы дом ей, если бы она не умерла…

– У него не было другого выхода. По нашим законам наследует старший из детей.

– Они были близки с Зигрид?

– Нет. Ее она тоже боялась. Только отчаяние могло заставить ее искать совета у сестры. – Последовала пауза. – Мне иногда приходит в голову сумасшедшая мысль – уж не сама ли фрекен Зигрид писала эти письма – просто чтобы расстроить фру Рингстад?.. Но о чем они были, мне неизвестно.

– У вас есть основания для такого предположения?

– Никаких. Это одно из возможных объяснений ее состояния.

– Но в таком случае кузина Джина ездила в Холстейнгаард не за советом, а чтобы выяснить отношения…

Гувернантка пожала плечами.

– У меня ни в чем нет уверенности. Я думала над этим много раз, но не нахожу ответа. —

Она замолчала. – Простите за любопытство, но я хочу спросить, хорошо ли вы чувствуете себя в этом доме? Или он действует вам на нервы? Уж не поэтому ли вы предположили, что фру Рингстад испугалась чего-то на чердаке?

Бет заметила, как хитро сощурились за стеклами очков глаза гувернантки, и кивнула:

– Да, иногда он на меня действует угнетающе. Больше пока ничего не скажу. В любом случае мое решение остаться здесь до конца пребывания в Тордендале неизменно.

– Для Джулианы было бы прекрасно, если бы вы вообще не уезжали отсюда, – вдруг сказала гувернантка.

Бет сделала беспомощный жест.

– Но я не могу остаться навсегда! Через двенадцать месяцев, два из которых прошли, мне необходимо представить лондонскому издателю рисунки с сопроводительным текстом. Я вынуждена буду проститься с Тордендалем. – В голосе девушки звучали решимость и сожаление. – Сюда я никогда не вернусь…

– Жаль! Очень жаль, – фрекен Ларсен сказала это скорее для себя, чем для Бет. – Я навсегда останусь для Джулианы только учительницей и наставницей, но вы могли бы дать ей нечто большее…

– Что вы имеете в виду? – спросила Бет.

– Вы могли бы стать для нее другом и советчиком, ведь здесь я бессильна. Ваша привязанность заменяет девочке любовь отца в его отсутствие. Именно это ей и нужно. Со времени вашего приезда она реже убегает из дома, чтобы искать уединения на природе.

Бет нервно прошлась по комнате, но все же высказала то, что хотела:

– Роль воспитательницы принадлежит кузине Анне, а не мне. Я не могу претендовать на ее право заменить ребенку мать.

– У нее нет никакого чувства к девочке!

Бет остановилась:

– Думаете, я этого не вижу? Но не могу сделать ничего, разве только предложить Джулиане дружбу на время пребывания в Тордендале.

– Вам место в Нилсгаарде вместо кузины…

Бет отвела глаза:

– Будем считать, что я этого не слышала.

– Извините, – фрекен Ларсен испытала неловкость из-за того, что сказала лишнее, – но таково мое убеждение. – Она сняла очки и стала тщательно протирать стекла платочком. – В недобрый час фрекен Холстейн переступила порог Нилсгаарда. После похорон прошло всего несколько дней, дом был в глубоком трауре. Она вплыла в ярко зеленом новехоньком наряде, роняя слезы, потому что на пароходе услышала печальную новость, и бросилась в объятия герра Рингстада, уверяя, что ради памяти Джины он должен принять ее в дом, что она будет присматривать за Джулианой и утешать его в горе. – Гувернантка снова водрузила очки на нос. – Я спускалась по лестнице и оказалась свидетельницей этой сцены.

– Он сам решил оставить ее в доме?

– С тех пор она не перестает его донимать, – парировала гувернантка.

– Это ваше личное мнение. У меня есть основания думать иначе.

Бет пожалела, что ответила резко: фрекен Ларсен заметно помрачнела. Девушка решила загладить вину, понимая, что добрая женщина принимает близко к сердцу судьбу Джулианы.

– Не будем говорить о том, чего не в состоянии изменить, – сказала Бет мягко. – Я постараюсь сделать для Джулианы все, что в моих силах, а когда придет время уезжать, подготовлю ее к этому.

– Да, конечно. Уверена, что вы сделаете все как надо. – Фрекен не скрывала разочарования. Тому, на что она надеялась, не суждено было сбыться. Испытываемое ею беспокойство за ребенка было достойно глубокого уважения, но Бет считала, что женщина все же не вправе распоряжаться судьбами других людей, да еще с таким апломбом. Интересно, подумала она, на что способна фрекен Ларсен в своем стремлении обеспечить Джулиане счастливую жизнь?

Когда гувернантка ушла. Бет стала размышлять о странных письмах. Могла ли Зигрид в своих корыстных целях чем-то угрожать сестре? Она, безусловно, была способна на такое.

Теперь Бет жалела, что приняла решение ни когда больше не появляться в Холстейнгаарде. Она чувствовала, что вскоре придется нанести визит Зигрид, ибо невыясненные обстоятельства смерти Джины каким-то непонятным образом, как ей казалось, были связаны со странной мистической атмосферой Дома у Черного Залива. Надо было что-то делать, чтобы выяснить эти загадочные обстоятельства и покончить с древним проклятием, которое исходило отсюда.

На следующий день Бет получила записку от Анны. Ее принесла не Рейкел, а другая служанка. Бет осведомилась о самочувствии Рейкел.

– Сначала было все хорошо, – последовал ответ, – но недавно рана начала опухать и гноиться.

Бет подумала, что экономка сможет помочь в лечении. Она вскрыла конверт и прочитала записку. Это было приглашение на ужин в честь окончания сбора урожая. Ужин должен был состояться через несколько дней. В письме не упоминалось, будет ли Пауль присутствовать на приеме, но Бет предположила, что будет, и почувствовала смущение при мысли о новой встрече с ним.

Бет отправилась в Нилсгаард лично, чтобы поблагодарить за приглашение.

Анна разворачивала сверток, обернутый в коричневую бумагу, и встретила ее настороженно, не зная, сердится ли Бет за недавнюю размолвку. Бет решила разрядить обстановку.

– Пришла заверить, что буду счастлива присутствовать на ужине. Я уже много лет не посещала званых пиршеств в честь Благодарения – обычно мы с матерью в это время отдыхали на природе.

– Мы всегда стараемся пригласить всех знакомых. – Анна дала понять, что для Бет не было сделано исключения, но не скрывала удовольствия, видя, что контакт возобновился. – Я заказала по этому поводу новое платье, его только что доставили. – Она продолжала трудиться над тесемками, связывавшими пакет. – Не терпится посмотреть, что получилось. Материал я ткала сама.

Бет, сидя на краешке дивана, наблюдала, как Анна развязывает узлы.

– Мне хотелось бы поговорить с Рейкел перед уходом. Слышала, что ее рана воспалилась…

Анна презрительно скривила губы.

– Получила, что заслужила, – зло сказала она.

Заметив вопросительный взгляд Бет, она сочла нужным объяснить недоброжелательный порыв:

– Растяпа, вечно роняет фарфор и налетает на что попало. Теперь еще опухшая рука… Я уволила ее.

Бет не могла скрыть возмущения:

– Очень несправедливо! Несчастье случилось, когда она выполняла ваше поручение, вы сами послали ее в Дом у Черного 3алива.

Но Анна не прореагировала на ее возражение. Бет даже засомневалась, слышала ли она ее слова, так как кузина была поглощена свертком. С восклицанием восторга Анна вынула платье и приложила к себе.

– Ну разве не прелесть? Идет мне? На прошлой неделе была последняя примерка, оставались незначительные мелочи.

Бет молча наблюдала, сжав руки, чтобы справиться с нахлынувшим на нее чувством отвращения при виде платья. Оно было безупречно элегантным и модным, тонкой работы и казалось сотканным из шелка, а не из шерсти. Но поражало не это, а уже знакомый темно-коричневый цвет и серые с черным нити, вплетенные в ткань.

Бет с трудом заставила себя заговорить:

– Почему вы выбрали такую своеобразную фактуру для ткани?

– Мне нравится меланжевое переплетение. – Анна повернулась к зеркалу.

– Но почему именно эти цвета?

– Почему бы нет? – Анна удовлетворенно улыбалась своему отражению. – Мне хотелось иметь коричневое платье, только и всего. Оно очень хорошо оттеняет волосы, вам не кажется?

– А эти серые и черные вплетения… Зачем они?

Анна начинала злиться.

– Мне всегда нравилось сочетание осенних тонов. – Голос стал жестким. – А вам не нравится? Вы это хотите сказать?

– Они напоминают мне другое платье, поэтому я спросила.

– Да? – Анна снова занялась своим отражением и, казалось, потеряла интерес к мнению Бет. – Пойду наверх, примерю. Уверена, что Пауль одобрит. Когда он праздновал вступление в наследство, я была в похожем платье. Нас всех троих сестер тогда пригласили… Анна направилась к двери, но остановилась и обернулась к Бет:

– Скажу Паулю, что вы придете на ужин.

Из Нилсгаарда Бет зашла за почтой. От Колина все еще не было ответа на ее последнее письмо, в котором она отказалась уехать из Тордендаля, сославшись на срочную работу. Очевидно, он был обижен.

Вечер, когда состоялся званый ужин, был ясным и звездным, дни уже становились короче, ночи длиннее. Бет долго не могла выбрать платье, пока, наконец, не остановилась на лучшем – голубовато-сиреневом, из шелка. Девушка была уверена, что гости наденут праздничные наряды, и не хотела ударить лицом в грязь.

Она не ошиблась. Ужин был сервирован в маленьком доме с коричневой крышей из торфяника. Говорили, что он даже более древний, чем Дом у Черного Залива. Ее взору предстало впечатляющее зрелище. Мужчины и женщины были разодеты как в честь большого торжества. Темные стены просторного зала хорошо сочетались с живописными тонами нарядов. Вызывала восхищение настенная роспись в виде колосьев пшеницы, от которых отражались солнечные лучи. Пауль подошел, чтобы приветствовать Бет, рядом с ним была Джулиана. Бет приготовилась к встрече, но при виде Пауля сердце бешено забилось, и это явно застало ее врасплох.

– Рад, что вы пришли. Бет, – сказал он.

– Я мечтала об этом, – ответила она.

Джулиана сжала руку Бет обеими руками, увлекая к столу, так как все уже рассаживались. Анна, перекидываясь словом с одним гостем, отвечая другому, улыбаясь третьему, в ненавистном Бет платье непринужденно скользила среди собравшихся, как и подобало хозяйке дома.

Бет знала многих из присутствовавших. Здесь же, в толпе, была Рейкел. Бет с огорчением увидела, что девушка бледна, а рука ее, плотно забинтованная, висела на перевязи.

– Рейкел! – воскликнула Бет. – Разве тебе не лучше? Мне говорили про воспаление…

Девушка грустно улыбнулась:

– Вы здесь не при чем, мисс Стюарт. Все заживало хорошо, но я поспешила снять повязку, не послушалась вашего совета. Рана открылась, и пошло…

– Слышала, что из-за этого ты потеряла работу в Нилсгаарде. Как ты лечишься?

– Горячие примочки утром и на ночь.

– Надо показаться врачу.

Девушка усмехнулась:

– Благодарю покорно, мисс! Мы не бежим к доктору с пустяками вроде этого, и потом вы забываете, что он не живет в Тордендале.

Бет успокоилась, увидев, что настроение у девушки не самое мрачное, и мысленно пожелала, чтобы примочки сняли воспаление.

Бет усадили по правую руку от Пауля, который занимал главенствующее место хозяина дома. К стоявшему в центре длинному столу по сторонам были приставлены еще три. Все это заняло почти весь зал. Анна сидела слева от хозяина. Прозвучал гимн урожаю, Пауль произнес традиционные слова приветствия в адрес гостей и поднял рог в серебряной оправе в знак начала пиршества. Раздались ответные приветствия, праздник начался. Столовое серебро, унаследованное от предков и хранившееся в обычное время в тайниках Нилсгаарда, сверкало в свете сотен свечей; сияние казалось еще более ярким от блеска брошей и других драгоценностей, украшавших наряды женщин. Бет вспомнила, как в Кристиании один из ее попутчиков жалел о том, что теперь редко можно увидеть настоящее серебро прошлых веков, и порадовалась, что в этом доме оно еще сохранилось.

– Закончили рисовать арктическую розу? – спросил Пауль за ужином.

– Да, получилось с полдюжины иллюстраций.

– Мне бы хотелось иметь одну на память, если можно.

В этой просьбе Бет не могла отказать, ведь Паулю она была обязана спасением, да и редкого цветка не нашла бы без его помощи.

– Выбирайте любую, какая понравится. Я всегда могу дорисовать при необходимости.

– Очень великодушно с вашей стороны.

После ужина столы быстро убрали, освободив место для танцев. Оркестр заиграл веселую мелодию, все с нетерпением ожидали начала. Пауль подошел к Бет.

– Прошу оказать мне честь первого танца, – сказал он, улыбаясь.

– Не возражаю, – Бет ответила столь же беззаботной улыбкой, позволив увести себя на середину зала. Остальные последовали за ними.

Бет вошла в ритм так легко, словно родилась и выросла в Тордендале – мать обучила ее всем народным танцам своей юности. Она не обратила внимание Анну, которая сидела словно громом пораженная, оттого что Пауль пригласил не ее.