III

Полузакрыв веки и едва различая что-либо сквозь ресницы, Фил глядел на призрачно-желтый круг окна — единственный источник освещения, который он мог вынести. Он не включил свет, когда солнце село, и теперь только натриевое зеркало над стратосферой освещало комнату. Несколько минут назад он выключил телевизор, хотя девичий голос продолжал ворковать сексуальную песенку — Фил не снял толстую перчатку приемника. Сейчас пожатие пальцев этой искусственной руки с гидравлическими отсеками, передающей электрический сигнал по воздушным волнам, а также меняющей давление в гидравлических отсеках приемника, напомнило ему пожатие скелета в резиновых перчатках. Фил рывком стянул приемник, выключил голос, зажег сигарету и вновь погрузился в свои проблемы.

«Получается, я действительно сумасшедший? Неужели Счастливчик — просто видение психопата? Или меня каким-то образом провели?…»

Снова и снова он мучительно суммировал доказательства. Кроме него никто Счастливчика не видел. К тому же слишком многое свидетельствовало в пользу галлюцинации: этот ненормальный цвет, дурацкая еда, мгновенное подозрение, что

Счастливчик не был «настоящим» котом, изумительно-божественное чувство восторга и ощущение силы…

Но все эти чувства точно так же свидетельствовали и в пользу того, что Счастливчик должен был существовать. После произошедшего сегодня Фил просто не сможет жить без Счастливчика, без теплых приливов прозрений, вдохнувших в него уверенность и заслонивших все мысли о потерянной работе, об одиночестве, собственной трусости и чувстве безысходности.

— Счастливчик, — бессознательно прошептал Фил, и больной, детский звук его голоса до такой степени напугал, что он тут же нащупал в кармане ленту фонографа, которую вручил Красавчик Джек Джоун. Сильно затянувшись сигаретой, так, что она разгорелась адским алым огоньком, он прочел расплывавшиеся слова: «Доктор Антон Ромадка. Верхний этаж Башни. Восемь часов».

Фил представил себе узкий черный шпиль Башни — роскошного отеля-офиса — и подумал, что доберется до нее за пару минут. Затем неожиданно смял в кармане бумажку и принялся ходить по комнате. Посещение доктора Ромадки означало бы, что он и вправду не верит в Счастливчика.

Фил подумал о снотворном, но побоялся, что оставшихся таблеток не хватит. Он потянулся за книгой, которую недавно начал читать, но при лишь одной мысли об избито-садистском сюжете стало нестерпимо скучно. Как к последнему средству он снова прибегнул к радио, включив звук и изображение.

— …добыча Антихриста.

Подобная фраза в сочетании с изможденным крестьянским лицом неизбежно означала, что Президент Роберт Т. Барнс вновь рассказывал собратьям-американцам о России.

— … Но и по эту сторону поля битвы живут грешники, — продолжало воплощение Великого отца со Среднего Запада, слегка качнувшись вперед и поднимая кустистые брови. — Грешники среди нас — порождения плоти. Слишком долго они потрафляли самым отвратительным порокам и страстям. — Он погрозил пальцем и вновь качнулся. — Предупреждаю: время их на исходе.

Фил потянулся к ручке (слишком часто Барнс разражался подобными пустыми или, как поговаривали, пьяными угрозами, в то время как все знали, что его администрация заодно с «Развлечениями Инкорпорейтед»), но заколебался, поскольку в голосе Президента появились незнакомые и, пожалуй, пугающие нотки.

— Братья американцы, — Барнс почти шептал, слегка раскачиваясь из стороны в сторону, — враждебные силы распространились повсюду — безумные мысли, духи, подобные тем, что одолели древний Вавилон. Наши мозги подвергаются обработке, настал последний час испытаний на…

Секундное любопытство прошло. Фил повернул ручку в сторону тишины и темноты. Тем не менее разглагольствования Президента задали тон его дальнейшим фантазиям. Теперь он уже не ходил взад-вперед, а вновь присел в поролоновое кресло, втиснутое между радио и кроватью.

— Я, должно быть, сошел с ума, — сказал он тихо и уверенно, не чувствуя никакой боли, видимо оттого, что сидел неподвижно. Все, что нашло на него сегодня днем, было ни на что не похоже, включая по-дурацки переоцененного фантастического кота. — Да, я, скорее всего, сошел с ума.

В этот миг в туманный круг окна врезался меньший, но ярче освещенный. Фил автоматически встал и шагнул вперед.

Девушка по ту сторону ниши включила свет. Вот она швырнула на пол плащ и прошлась по комнате, словно в поисках чего-то. Когда она поворачивала голову, конский хвостик ее черных волос качался из стороны в сторону. Она находилась менее чем в шести метрах от него и была отчетливо видна: серый костюм в модных крупных темных разводах, компактное лицо, маленький носик, большой рот, широко посаженные глаза. Впервые Фил совершенно определенно заметил, что ее уши не имеют мочек, а заканчиваются острым кончиком, почти как у фавна. Как и в те редкие случаи, когда доводилось ее видеть, Фил почувствовал неловкость.

Девушка пожала плечами, видимо, решив, что поиски бесполезны, и прошла к окну, глядя прямо на Фила. Он слегка отступил назад, хотя знал, что невидим. Она взялась за ручку на ободе и провела рукой четверть круга. Окно постепенно затемнялось. Затем, когда Фил уже было отвернулся, оно вновь прояснилось, пока не стало почти таким же прозрачным, как и прежде. Фил понял, что произошло: внутреннее поляризующее стекло проскользнуло, не задев шпингалет, и слегка повернулось вперед, всего на несколько сантиметров. Он знал, что такое случалось и с его окном.

Девушка же решила, что ее уже не видно. Она потянулась и сняла жакет…

Фил закусил губу. Ему не хотелось подглядывать. Но все, что могло отвлечь его от мысли, на которой завершились его фантазии, казалось вполне приемлемым. А он очень хорошо знал, что это окно может предоставить самые захватывающие, хоть и вновь-таки бесплодные, ощущения.

Девушка медленно расстегнула магнитные застежки блузки, затем выскользнула из нее, грациозно поведя плечами. Фил, заколдованный красотой груди с темными сосками, и позабыл все свои страхи. Под грудью плотно охватывало тело черное бархатное белье.

Девушка выступила из юбки. Белье оканчивалось на бедрах неровными краями. Это озадачило Фила — наверное, из-за подернутого дымкой окна. Белье, казалось, было сделано из какого-то меха.

Ловко балансируя на одной ноге, девушка стянула с другой чулок и вместе с ним нелепую туфельку на тридцатисантиметровой «платформе». Показалось — у Фила екнуло сердце, — что она помимо туфельки отстегнула еще кое-что. Точнее сказать — ступню.

Дальше он увидел, что она сняла не всю ступню. Там, где должна была быть лодыжка, нога слегка изгибалась назад, а потом вперед, резко сужаясь книзу и оканчиваясь аккуратным черным копытцем.

Точно так же девушка отстегнула и второй чулок с туфелькой. Теперь Филу было видно, как нога ловко входит в отверстие в искусственной ступне и «платформе» и таким образом там скрывается.

Она прошлась по комнате в стремительном танце. До Фила донеслось цоканье копытцев. Он вспомнил, что и раньше слышал чечетку. Он отчетливо видел тонкие бабки, изящные щетки, покрытые мехом совершенно той же фактуры и такого же цвета, что и «белье».

Девушка прервала танец, взяла электробритву и, критически осмотрев край «нижнего белья», принялась его подбривать.

Фил наконец обрел дар речи. Пробормотав: «Сначала зеленый кот, затем…», в следующую секунду он метнулся к двери.

Какое— то время он не совсем ясно представлял себе, что происходит. Например, когда он пересекал улицу в двух кварталах от Небесных Многоэтажек, его едва не сбил черный, медленно двигавшийся, спроектированный в музейном стиле начала двадцатого века электромобиль. В нем сидели Куки, семейство Экли и Красавчик Джек Джоунс с коробкой на коленях. В тот момент Фил даже не узнал их.

Единственное, в чем он отдавал себе отчет, это то, что в его кармане лежал мятый клочок ленты фонографа с именем и адресом доктора Ромадки.

IV

Огонек индикатора подскочил к самому верху колонки глазков. Лифт со свистом пронесся наверх и остановился. Дверь открылась, и Фил вывалился в крошечное фойе, застеленное ковром, напоминавшим серую лужайку.

Стена — на этот раз женским голосом (прямо обаяшка!) — прошептала:

— Добрый вечер. У вас назначено время?

— Уф, — только и смог произнести Фил, удивляясь тому, что он вообще в состоянии говорить.

— У вас назначено время? — повторила стена. — Пожалуйста, ответьте: «да» или «нет».

— Да, — сказал Фил.

— Сообщите ваше имя, пожалуйста.

— Фил Гиш.

Едва произнеся эти слова, он подумал, что должен был сказать «Джек Джоунс». Но, тихонько пожужжав, стена сообщила:

— Как поживаете, мистер Гиш? Пожалуйста, проходите. Она раздвинулась, открыв отверстие сюрреалистической грушевидной формы. Откуда-то рядом выпрыгнула извивающаяся рука, тонкая и блестящая, словно змея. Грациозным жестом хозяйки, в свое время занимавшейся балетом, она указала на ближайший стул.

— Присядьте, пожалуйста, — предложила стена. — Доктор Ромадка подойдет через пару секунд.

Фил сглотнул. У него было чувство, что если бы он вышел за пределы указанной территории, рука действовала бы столь же эффективно, как и та, потяжелее, из гимнастического зала, хоть и в сопровождении «Извините, пожалуйста» или даже «Ну ладно, Фил».

Он принял предложение и сел, будто замкнув этим некий цикл, так как стена сказала: «Спасибо». Он встал. Стена произнесла «Да?» с едва заметным оттенком раздражения. Он снова сел. «Спасибо», — последовало в ответ.

В комнате было темно, тихо и спокойно, как в утробе. По всей видимости, большинство пациентов доктора Ромадки предавались тут за большие деньги фантазиям. Неизбежный письменный стол имел двойной изгиб, напоминая старинную козетку. Нигде не было рекламных плакатов: явный признак зажиточности. На одной из стен висела большая круглая композиция, несомненно, копия какого-нибудь античного оригинала. Неясные очертания нимф и сатиров встревожили Фила, и он быстро перевел взгляд на арку, за которой виднелось начало лестницы. Он решил, что у доктора Ромадки должен быть еще и пентхауз [Особняк, выстроенный на крыше небоскреба. (Здесь и далее прим, переводчика).]. Внезапно послышались рассерженные голоса, мужской и девичий. Вскоре девичий перешел в переполненный ненавистью кошачий визг. Где-то со щелчком захлопнулась дверь, и немного погодя по лестнице, не двигая ногами, спустился мужчина. Фил сообразил, что лестница — это эскалатор.

Доктор Ромадка оказался плотным лысым человеком, источавшим тонкость и проницательность. На его левой щеке краснели четыре глубоких свежих царапины, на которые он абсолютно не обращал внимание и, по всей видимости, ожидал того же от Фила.

Доктор кивком головы пригласил пациента к столу. Они сели, глядя друг на друга, разделенные сияющей изогнутой поверхностью. Аналитик улыбнулся.

— Итак, мистер Гиш? Да, Джек Джоунс сообщил мне ваше имя, и поскольку Сашеверелл и Мери в любом случае все оплачивают, новая договоренность меня вполне устраивает. Ах да, Сашеверелл и Мери — это мистер и миссис Экли, друзья Джека Джоунса. Я думал, вы знаете. Между прочим, вы на час опоздали.

Капля крови из самой глубокой царапины скатилась по щеке, упала и расплылась на белой рубашке. Фил поежился и заставил себя произнести:

— Я тут с ума сходил. Аналитик кивнул.

— Вы и с виду слегка на взводе.

— Слегка?

— Ну… — Аналитик пожал плечами, словно извиняясь за неумение выразиться точнее, и добавил: — Не удивляйтесь тому, что, как вы выразились, сходите с ума, мистер Гиш. Кстати, можно называть вас Филом? В наши дни это скорее правило, нежели исключение, хотя то, что вы сами признаетесь, несколько непривычно. Вот уже сто лет американцы живут в эпоху коллективного безумия и стадного чувства, сравнимых разве что с тюльпанной манией у голландцев. Здесь и ужас перед ведьмовским ремеслом, и помешательство на танцах, и троцкизм, и крестовые походы. До 1950-го нашу манию можно было бы назвать автомобильной, а теперь нам остается лишь гадать, какое подыскать название. Я, видите ли, пишу непопулярную книгу на эту тему. Не то чтобы нынешнее помешательство в обществе являлось большим секретом либо сильно пугало кого-то. Нет. Каких еще результатов следует ожидать в американском обществе, когда началась переоценка, с одной стороны, безопасности, цензуры, надуманного идеализма, призванного спасти мир, и самопожертвования на войне, а с другой — неутолимой жажды приобретений, жестокой соревновательности и агрессивности, воинственности садистов-мужчин, презрения к родителям и государству и фантастически чрезмерно поощряемой сексуальности?

Аналитик резко повысил голос и выпучил глаза, словно к его негодованию примешивалось что-то сугубо личное. Однако через секунду он овладел собой — стал веселым и профессиональным.

— Ладно, Фил, давайте посмотрим, что с вами сделало больное общество. Вы, может, и удивитесь, но мы не будем пользоваться всеми этими современными средствами: электросном, глубоким фотографированием мозга либо ситуативной терапией в сочетании с грелкой, одеялом и блондинистой любовницей-роботом. Мы просто займемся тем, чем занимались наши прадедушки, — поговорим. Чувствуйте себя совершенно свободно. Этот стол спланирован так, что мы можем сидеть рядом, не глядя друг на друга. Хотите закурить? Отлично! Давайте! А теперь начните с самого начала. Расскажите мне о своей жизни.

Фил проглотил слюну.

— Извините, доктор Ромадка, — сказал он, — но у меня нет желания сейчас это делать. Я хотел рассказать вам о происшествии… то есть о галлюцинации. Это случилось только что, и я убедился, что свихнулся. Мне хотелось бы, чтобы вы мне о ней рассказали. Ну, то есть, интерпретировали, либо проанализировали, или как там еще…

Аналитик радостно передернул плечами.

— Отлично, любое начало подойдет. Давайте, начинайте. Фил рассказал ему все, что видел сквозь затемненное окно. Умело направляемый доктором, он и сам не заметил, как виновато сознался в том, что уже давно использует окно в качестве наблюдательного пункта. А когда добрался до описания самой галлюцинации, почувствовал, что опять дрожит от ужаса. Но в конце концов выплеснул все.

Казалось, доктор Ромадка был счастлив, будто ему преподнесли редчайшее творение искусства.

— Прекрасно, — прокомментировал он, — мне редко приходилось слышать о таком изумительном символе всех темных сексуальных влечений этой культуры. Сатир женского пола, вернее, сатиретка, готовая принести и любовь и тяжкие повреждения с помощью копытец. Мери пришла бы в восторг от этой истории, уверен, и захотела бы создать одну из своих кукол по ее образу и подобию. — Он вздохнул в судорожном порыве, но затем взял себя в руки. — Конечно, Фил, сейчас от вас вряд ли можно ожидать интереса к эстетической стороне деятельности вашего подсознания. Вы хотите знать причины, источники. Скажите, вы когда-нибудь видели лошадь?

— Только в цирке, — признался Фил.

— Вы интересуетесь греческой мифологией?

— Не припомню такого.

— Ладно, а вы видели телепрограмму «Девчонка-жеребенок», или музыкальную сексомедию «Лошадиная компания», или этот древний фильм «Фантазия»?

Фил отрицательно покачал головой. Аналитик задумчиво кивнул.

— Говорите, мех располагался на торсе, как нижняя рубашка, в обтяжку, обнажая грудь? И ноги, прямые, как палки, оканчивались копытами?

— Не совсем, — поправил Фил и принялся описывать выпуклую заднюю часть щеток и изящные, как щиколотки, бабки.

— Но во всем остальном она была сложена как нормальная девушка, кроме ушей, как у фавна?

— Нет, — сказал Фил через секунду и наморщил лоб. — У нее тяжеловатые ляжки и такие мощные, будто специально созданы для бега на дальние дистанции. И руки длинноваты, правда, тогда мне это не пришло в голову. И потом, верхняя часть ее тела немного выдвинута, надеюсь, вы меня понимаете, и сбалансирована довольно крупным задом. Но о ней нельзя сказать — толстобедрая.

— Изумительно! — воскликнул аналитик. — Фил, вы не только снабдили свое видение абсолютно точными лошадиными ногами, но и внесли ряд необходимых анатомических дополнений, которые вызвал бы у двуногих подобный способ передвижения — Он сидел, улыбаясь в пустоту и восхищаясь творческой мощью и изобретательностью подсознания.

— Мой рассказ дает вам данные о работе мозга? — спросил Фил. Он бы разозлился, не будь столь напуган. — Что со мной происходит?

Доктор Ромадка с извиняющейся улыбкой отогнал от себя фантазии

— Что происходит с Америкой? — спросил он патетически — Фил, еще слишком рано, я не могу делать выводы, точнее — помочь вам прийти к собственным выводам. Конечно, визуальная проекция вашего подсознания имеет весьма интересные связи.

— Что за связи? — спросил Фил — Быть может, я неясно выразился? Меня это сильно беспокоит. Я не могу выбросить это из головы.

Доктор Ромадка улыбнулся и пожал плечами.

— Возможно, небольшая интерпретация облегчит ваше состояние, — согласился он. — Только помните, что импровизированный анализ может оказаться абсолютно неверным. Таким образом, первое, что приходит в голову, — это страх перед сексуальным опытом и попытка облечь его в ужас, стремление феминизировать себя при помощи созданного вами объекта любви со страшными копытами, попытка связать секс с топчущим и наказующим чудовищем. Возможно, это — возмездие за вашу порочную страсть. Все это прекрасно ложится на классическую мифологию: рассказы о нимфах и их естественных партнерах в любви — козлоногих сатирах, а также о кентаврах с лошадиными копытами, которые частенько, постарайтесь все-таки припомнить, были учителями людей. — Аналитик нахмурился. — Вряд ли можно предположить, что вы визуально спроецировали желание обучаться любви. Тем не менее, — продолжал он, — полагаю, что скрытые значения наиболее важны. Вы позволите высказать догадку на ваш счет?

Фил утвердительно кивнул.

— Вы — служащий, постоянно конкурирующий с роботами?

— Да, — произнес потрясенный Фил

— Нельзя сказать, что это — гениальное умозаключение, — самокритично отметил аналитик, но его глаза засияли. — В таком случае нужно предположить еще один мифологический ингредиент Вы помните историю Пандоры? В ней есть особый смысл. Пандора не была обыкновенной девушкой, ниспосланной богами, чтобы принести человечеству ларец со всеми болезнями. Нет, она была металлической девой, выкованной Гефестом по приказанию Зевса. Другими словами, автоматом, роботом, в данном случае приносящим все болезни Второй Промышленной Революции, вызванной применением электронных калькуляторов и сенсоров.

— Но разве у Пандоры были копыта? — засомневался Фил

Доктор Ромадка досадливо отмахнулся.

— В вашем подсознании, по-видимому, это слилось с арабской легендой о заводной лошади. Подсознание в такого рода вещах, Фил, крайне артистично. Если бы вы только поняли, насколько оно артистично, насколько благодатно, вы бы не беспокоились.

— Какое же отношение все это имеет к сексу? — спросил Фил

Аналитик пожал плечами.

— А что, это обязательно? Визуальная проекция, как и сон, может означать сотни разных вещей Я предупреждал, что это импровизированный анализ Мы зашли настолько далеко, насколько возможно.

— Послушайте, — после некоторой паузы неуверенно проговорил Фил. — Во всем, вами сказанном, много правды, и кое-что в самом деле включило кое-какие кнопки у меня в голове. Но — я надеюсь, вы не будете возражать — есть еще одна вещь, которая меня беспокоит

— Ну так излагайте.

Фил совсем оробел В конце концов он с трудом выдавил

— Послушайте, доктор, есть ли хоть какая-то вероятность того, что все, виденное мной, было в какой-то степени реальным? Хоть самая малая вероятность'

Аналитик ласково хохотнул

— Ни малейшей, — сообщил он с полным убеждением — Что вас беспокоит, Фил? Вы что, поверили, что греческие боги и их порождения материализовались каким-то неведомым образом?

— Пожалуй, что-то в этом роде, — сказал Фил безо всякой уверенности.

Доктор Ромадка наклонился к нему, поставив локоть на изгиб столика.

— Если бы вы только знали, что мне говорят через этот стол, я имею в виду нормальных невротиков, то на вас не произвел бы такое впечатление ваш собственный случай. Вот, например, женщина, которая постоянно видит мерцающих лунных пауков в темных углах Или мужчина, которому все время кажется, что он видит девушку, всю затянутую в норковый мех, включая и лицо тоже А еще один человек постоянно просыпается среди ночи с абсолютной убежденностью, что он в постели с… Нет, я не должен вам такое говорить…

— Но мне, собственно, казалось, что я вижу это, — упрямо настаивал Фил. — Не просто какая-то тень мелькнула.

Доктор Ромадка улыбнулся.

— Сколько человек видели летающие тарелки, Фил? Включая астрономов и ученых-атомщиков. Сколько человек видели русских солдат либо русские ракеты под окнами собственной спальни? А скольким казалось, что они видели Рузвельта, и считали, что шли рядом с ним и даже беседовали — в день Великой Паники во Второй Атомной Войне? Помимо всего прочего, Фил, там была тень вы же сказали, что поляризующее стекло не было установлено на максимум прозрачности К тому же вы перебрали снотворного — вы сами признали, — а это может вызвать неожиданный эффект Что же касается копыт, в общем, вам никогда не казалось, что высокие каблуки на самом деле — жестокие копытца? Это подтвердит любой, кто видел женскую драку А тут еще прическа этой девушки, ее костюм в темных разводах, запомнившийся вам звук чечетки… Видите, подсознание может создать из этого и тысячи других моментов образ, который вы, в вашем теперешнем возбужденном состоянии, так легко приняли за правду

— Да, теперь понимаю, — в конце концов признал Фил, испытывая значительное облегчение Правда, ненадолго. — Но ведь есть еще одно, — сказал он, внезапно выпрямившись в кресле. — То, что я видел сегодня утром Гораздо реальнее, чем даже сатиретка. Кажется, я провел с ним целый час. Даже дотрагивался и кормил его.