И мы вынуждены были переселиться на одну общую планету. Мы завоевали признание своим трудом и нас не трогали, мы жили по-своему. Нам казалось, что так будет всегда, но вдруг оказалось, что, объединившись, мы сделались легкой добычей для полиции. Сто лет тому назад мы предстали перед судом. Вскоре стало ясно, что мы проигрываем процесс. Правительство ограничило нашу свободу, запретило проводить исследования подпространства и путешествия в нем, не оставив нам никаких шансов самостоятельно решать проблемы вселенной.
Мы должны были сдаться или умереть. И мы убежали. С той поры продолжается безуспешная погоня. Гончие псы постоянно идут по нашему следу: мы планета, преследуемая другими планетами. Для нас нет в космосе безопасного места, для нас нигде нет убежища — осталось только подпространственного шторма, который мы еще не в силах обуздать.
Представь себе, Пол, что подпространство — это море, его поверхность — это известная нам вселенная, планеты — корабли, а Странник — подводная лодка. Мы выплываем на поверхность у какого-нибудь пустынного Солнца, еще не застроенного искусственными планетами. Когда приближается погоня, мы должны погружаться. Иногда мы не успеваем бежать вовремя и тогда, прежде чем мы исчезнем в жестокой темноте пустоты, нас вынуждают принимать бой. Мы уничтожили три солнца в далекой галактике только для того, чтобы сбить преследователей со следа! Может быть, мы уничтожили и какие-то планеты, но я в этом не уверена.
Иногда наши безжалостные преследователи объявляют перемирие и начинают переговоры, надеясь переубедить нас. А вдруг на нас подействует свет их убеждений, озаряющий их вселенскую тюрьму? А затем снова направляют в нас ракеты и смертоносные лучи. Два раза мы ставили все на карту, чтобы найти другой космос. Мы убегали за подпространство и плыли куда глаза глядят, но вихри, безумствующие в подпространстве, опять загоняли нас в ту вселенную, откуда мы так старались убежать. Тогда у нас возникало чувство, будто мы продираемся через волшебный заколдованный лес или бредем по тоннелю, который, по странной случайности, ведет обратно тюрьму, откуда его начали копать.
Мы — многоэтажная космическая станция, странствующие рыцари вселенной. У нас нет разрешения даже на странствия, нас преследуют по закону. Но почему мы должны придерживаться этого закона?
Мы стараемся не изменять своим принципам, но это не всегда удается. Мы понапрасну причинили столько зла твоей планете, Пол. Так мне, по крайней мере, кажется, но я не уверена, ведь на Страннике я только слуга. Я скажу тебе только одно: я хотела бы, чтобы нас больше не проклинало ни одно живое существо, я хочу, чтобы мы опять нырнули в темные волны подпространства. Говорят, что на третий раз обязательно тонут. Что ж, пусть так и будет!
Голос ее неожиданно прервался и она воскликнула:
— Ах, Пол, У нас столько прекрасных идей, нами движут мечты, и все, что мы можем — это причинить вред другим! Удивительно ли, что нас манит смерть?
Тигрица замолчала. Через мгновение она сказала спокойным холодным тоном, как будто опять замкнулась в себе:
— Я уже все сказала, обезьяна. Если обезьяна хочет, она может теперь считать себя благороднее кота.
Пол глубоко вдохнул и выдохнул. Его сердце колотилось. В других условиях он, возможно, поспорил бы с Тигрицей и постарался бы прояснить сомнительные места, но теперь ее рассказ остался для него как данность, словно сверкающая рукопись, где знаками служили алмазы звезд под ним.
Это фантастическое орлиное гнездо, где они находились, было так похоже на видение из сна, или то, что легкомысленно называют «картина перед мысленным взором», что Пол не знал, видит ли он это все на самом деле или его окружает воображаемая действительность. Воображение и действительность были неразделимы. Без малейшего усилия он оттолкнулся руками от большого теплого окна и посмотрел на это фантастическое существо, которое сейчас больше чем когда-либо напоминало худенькую балерину в одеянии кошки. Она лежала на животе, вытянув лапы и подпирая передними лапами высоко поднятую голову. Всматриваясь в ее профиль, Пол увидел курносый носик, высокий лоб и остроконечные уши. Кончик хвоста медленно и ритмично двигался на фоне звезд. Она выглядела, словно стройный черный сфинкс.
— Послушай, Тигрица, — произнес он — Была однажды длинноволосая обезьяна, которая прожила короткую и голодную жизнь. Ее имя было Франц Шуберт. Она сочинила сотни обезьяньих песен. Одна из них была на слова еще одной давно забытой обезьяны по имени Шмидт фон Любек. Я подумал, что эта песня словно написана для тебя и твоих собратьев. По крайней мере она названа в честь твоей планеты — «Der Wanderer», «Странник». Я спою тебе эту песню.
— Ich komme von Gebirge her… — начал он, но тут же остановился. — Пожалуй, я спою тебе эту песню на моем родном языке, немного изменяя некоторые слова, чтобы лучше приспособить смысл к твоей ситуации. Но общее настроение и главные фрагменты останутся без изменений.
Пол услышал тихий напев. Высота тона была идеальной. Он понял, что Тигрица прочла в его мыслях фортепианный аккомпанемент и теперь воспроизводит его, создавая впечатление грусти, которую не смогло бы создать даже фортепиано. Он начал петь с шестого такта:
Я грустным прибываю со звезд отдаленных
Странствую дальше совершенно один
Из глубины вьющихся обширных дорог
Где дорога? — есть у меня вопрос.
Пространство сумрачно, а солнце серо
Цветы поблекли, жизнь стара
Стихают разговоры, нарастает крик,
Где бы я ни был, меня никто не знает.
Где этот космос дивный,
Страна несбывшихся мечтаний,
Везде расцвеченный надеждой,
Украшенный огоньками звезд.
Земля, для братьев моих готовая,
Где снова оживут умершие,
Там, где зазвучит родная речь,
Где ты?
Я странствую дальше, совершенно один.
Где дорога? — есть у меня вопрос
И шлет пространство страшный мне ответ:
Твое место там, где тебя уже нет.
Когда Пол спел последние слова под аккомпанемент Тигрицы, кошка вздохнула и тихо сказала:
— Да, это о нас. Эта обезьяна Шуберт должно быть имела в своей сущности что-то от кошки. И этот Любек тоже. Впрочем, ты, Пол, тоже не лишен этих качеств…
Он некоторое время смотрел на ее стройную фигуру, вырисовывавшуюся на фоне звезд, после чего протянул руку и положил ее ей на плечо. Под теплым коротким, пушистым мехом он не почувствовал никакого напряжения. Почти бессознательно, может быть мех сам давал указания его пальцам, он начал осторожно поглаживать ее шею так, как обычно гладил Мяу.
Тигрица не шевелилась, хотя Полу показалось, что она расслабляет мускулы. До него донеслось тихое, едва слышное, мурлыканье и тут же кошка откинула голову и потерлась ухом о его руку.
Когда он начал ласкать затылочную часть ее шеи, Тигрица подняла голову и, мурлыкая все громче, прикрыла глаза. Затем она отодвинулась и, на долю секунды, Пол подумал, что она приказывает ему прекратить, но потом понял, что она хочет, чтобы он почесал ей подбородок. Неожиданно шелковистый палец прикоснулся к его шее и медленно начал передвигаться по телу. Пол понял, что Тигрица ласкает его кончиком хвоста.
— Тигрица… — шепнул он.
— Да, Пол? — тихонько промурлыкала она.
Легко отталкиваясь локтями и коленями от теплого прозрачного окна, он приблизился к ней и, обняв ее худенькие пушистые плечи, почувствовал, что лапы ее нежно лежат на его плечах. Неожиданно жалобно запищала Мяу.
— О, а она, оказывается, ревнует, — засмеялась Тигрица, потирая щекой о щеку Пола. Пол почувствовал, как она своим острым шершавым язычком касается его уха и лижет шею. Все, что он делал до сих пор, он делал так серьезно, словно каждое движение было частью ритуала, который нужно исполнять правильно и спокойно, но теперь, обнимая это чудесное создание, эту Венеру в мехе, он осознал, что возбужден. Разные картины приходили ему в голову. Он поддался настроению, однако не потерял власти над собой. Образы наплывали со странной систематичностью, как тогда, когда Тигрица в первый раз прочитала его мысли, но на этот раз, однако, они проходили через его разум настолько медленно, что он имел возможность хорошо и подробно разобраться в этом. Они слагались из мужчин, женщин и животных. Они представляли эротическую любовь, насилие, пытки и смерть, но Пол знал, что даже пытки и смерть должны только подчеркнуть интенсивность сближения, чудесное нарушение всех тайн тела, полноту контакта между двумя существами. Эти картины должны были еще более украсить соединение двух тел. Он попеременно видел образы и необычные символы, напоминающие прекрасные драгоценности и узорчатые ткани, словно полные значения цветные узоры стекляшек в калейдоскопе. Через некоторое время символов стало больше, чем образов! Они гудели, словно большие бубны, дрожали и вибрировали, как треугольники, у Пола возникло такое впечатление, что его окружает вселенная, что он сам мчится во всех направлениях космоса, что на поднимающейся и опадающей волне, которая мчится среди звезд в сторону густой темноты, он несется к своему совершенству. Через некоторое время он выплыл из мягкого, бездонного черного ложа, снова увидел звезды и склоненную над ним Тигрицу. В свете этих звезд он увидел фиолетовые зрачки-цветы, коричнево-зеленые щеки и открытый рот с красными губами и беззаботно показывающимися белыми клыками.
Тигрица декламировала:
Бедная маленькая обезьянка, ты сегодня снова больна,
Тон неприятного разговора разогрел твой лоб,
А, может быть, приснившийся лев испугал тебя?
Скажи!
А, может быть, змей обвился вокруг тебя?
Ты кашляешь, ты вздыхаешь, стучат твои зубы,
Что за слова ты бормочешь в своем беспокойном сне?
Война, пытка, ненависть, простые бои,
Бедная маленькая обезьянка, или я успокою тебя.
Более умные и старшие, нежели ты, создания
Тоже тяжело болели из-за отсутствия надежды,
Искали бога, проклинали судьбу и стены тюрьмы
И как ты, маленькая обезьянка, когда-то умирали.
Ветер колышет ветви, наступает ночь,
Спи, маленькая обезьянка, сон забвение дает.
— Тигрица, я начал писать этот сонет несколько лет назад, — сонно удивился Пол. — Но у меня было всего три строчки. Неужели…
— Нет, — ответила она шепотом. — Ты сам его закончил. Я только нашла его, он лежал во мраке твоего разума, заброшенный в угол. А теперь спи, спи, Пол…
37
Когда они доехали до перекрестка, Хантер уже не должен был принимать решения, куда ехать дальше, так как шоссе на Мулхолланд было блокировано тремя заляпанными грязью автомобилями. Пассажиры вышли из них, очевидно для того, чтобы посоветоваться, в какую сторону повернуть. Несмотря на то, что они тоже были забрызганы грязью, внешне они производили вид богатых людей — они, наверное, были из Малибу. Ожидание, пока освободят дорогу заняло бы много времени, а Хантер отлично понимал, что они не могут терять ни минуты, потому что, с каждым мгновением, неумолимо сокращалось расстояние между ними и разъяренной группой подростков, которая зловеще сигналя, гналась за ними с Долины.
В самой середине горной цепи шоссе тянулось, с километр, по прямому отрезку между черными опаленными вершинами. «Корвет»и фургончик находились как раз на половине этого отрезка, когда из-за поворота выскочило два переполненных спортивных автомобиля. Времени на раздумье больше не было. Хантер дал знак Хиксону, чтобы тот обогнал его. Хиксон, поняв указание Хантера, прибавил газу и поехал вперед. Перед глазами Хантера мелькнули мрачные лица мужчин, находящихся в фургончике: Фулби, деда, Додда, Войтовича и Макхита, который сидел, держа в руках последний, оставшийся у них, карабин.
В машине Хантера царило молчание, полное напряжения. Анна, которая сидела между водителем и Рамой Джоан, прижалась к матери.
У Хантера перед глазами снова мелькнули лица, на этот раз лица мужчин, стоящих на дороге. Они смотрели с удивлением и упреком, словно хотели сказать, что он плохо воспитан. Проехать, и даже не махнуть рукой, и это теперь, когда перед лицом всемирной катастрофы всех людей должна объединять всеобщая доброжелательность!
Хантер не желал им ничего плохого, но, однако, страстно надеялся, что они отвлекут внимание преследователей и несколько задержат безумную погоню из Долины. Когда он услышал позади себя визг тормозов и выстрел, то инстинктивно стянул губы в гармошку, которая частично выражала удовлетворение, а частично укоры совести.
Фургончик Хиксона исчез за поворотом, первым поворотом их серии крутых виражей, ведущих под гору, которые Хантер запомнил со времени их вчерашнего пути сюда. Он поморщился и прищурил глаза от зеленовато-белого света заходящего солнца, после чего начал внимательно осматривать местность.
Наконец, перед следующим поворотом, он увидел то, что было нужно: скопление больших глыб камня на выступе над шоссе, остановившись сразу за поворотом, он выскочил из машины и с пистолетом Марго начал карабкаться на скалу, по крутому сожженному черному склону, пока, наконец, не оказался на площадке с большими глыбами камней, нависших над дорогой. Хантер прицелился и выстрелил. В первый момент его охватил страх, когда он подумал, что камни не сдвинутся и последний заряд пропадет зря, но уже через несколько секунд валуны перевернулись скрежеща и обрушились на дорогу, поднимая клубы пыли. Хантер сбежал со склона и постарался, несмотря на пыль, оценить проделанную работу, готовый даже передвинуть камни, если они недостаточно хорошо перегородили шоссе. Но оказалось, что дорога закрыта полностью! Сверху раздались полные радости крики. Хантер поднял голову и увидел фургончик на прямом отрезке дороги, за четвертым поворотом. Он бегом вернулся к своему автомобилю, однако, прежде чем отдать пистолет Марго, бросил взгляд на шкалу — осталось еще немного заряда. Отъезжая, он услышал визг тормозов и гневные крики.
— Они не смогут уже здесь проехать? — спросила Анна.
— Здесь уже никто не сможет проехать, любовь моя, сказала Рама Джоан.
— Будем надеяться, — иронично произнесла Марго, которая сидела сзади.
— Все в порядке, Росс?
— Да, — кивнул он. — От склона до склона. Для того, чтобы проехать, наверняка нужно убирать эти камни подъемным краном.
— Но я имела в виду тех милых людей, мимо которых мы проехали на перекрестке, — возмущенно произнесла Анна.
— У них есть собственное шоссе, то, по которому они приехали! — буркнул Хантер. — Кроме того, они ведь могли повернуть и, как можно скорее, убраться оттуда, но, если они остались, то это только свидетельствует об их глупости!
Анна отодвинулась от него и прижалась к матери. Хантер разозлился на себя за то, что сорвал злость на ни в чем не повинном ребенке. Брехт, наверняка, никогда не стал бы этого делать, — думал он.
— Профессор Хантер поступил правильно, не сомневайся, Анна, — решительно поддержала его Марго. — Мужчина, прежде всего, должен думать о безопасности доверившихся ему женщин.
— У богов всегда были хлопоты с магическим оружием, — ласково произнесла Рама Джоан. — Мы знаем об этом из мифологии. Хантер, всматриваясь в извилистую дорогу, хотел сказать им, чтобы они перестали болтать, но, в самый последний момент, передумал. Прошло добрых двадцать минут, прежде чем они догнали фургончик. Хиксон дожидался их у обочины.
— Вот указатель на Ванденберг Два, — крикнул он, указывая на табличку. Мне кажется, что эта дорога ведет более коротким путем. Пусть даже через горы, раз мы уже едем туда, чтобы найти Опперли, нам необходимо воспользоваться именно ею. По ней мы будем на месте гораздо быстрее, чем по прибрежному шоссе.
Хантер вышел из машины. Боковая дорога выглядела вполне приемлемо, во всяком случае, короткий ее отрезок перед ним был заасфальтирован.
Некоторое время он молчал, размышляя.
Внезапно с юго-востока над их головами промчался пронизывающий, тихий как вздох звук. Не существовало еще такого словаря, чтобы перевести этот звук в слова, объясняющие, что как раз три с половиной часа назад исчезли с поверхности Земли перешеек Ривас, дон Гильермо Уолкер, а также Хосе и Мигель Арайза.
Хантер отрицательно покачал головой и громко сказал:
— Нет! Мы поедем по шоссе через горы Санта-Моника. Мы уже были здесь вчера и знаем, в каком оно состоянии — там нет никаких осыпей и завалов, на новой дороге мы не знаем, чего ожидать.
— Неужели? — не выдержал Хиксон. — Кстати, ты тоже некоторое время назад не хотел меня слушать, но потом все же перегородил шоссе камнями!
— Верно! — согласился Хантер. Никакой другой ответ не пришел ему в голову.
— Кроме того, — продолжал наступать Хиксон, — как мне сейчас говорил Додд, нельзя забывать о приливах. Мы должны принять это во внимание, когда будем ехать по прибрежному шоссе.
— Нам ничего не грозит, если мы доедем туда до захода солнца, — яростно возразил Хантер. — Отлив должен быть в пять часов!.. Если…
— Если ничего не изменилось! — язвительно перебил его Хиксон.
— Я согласен с вами, что мы должны считаться с приливами, — согласился Хантер. Постепенно он терял самообладание. — Поэтому, хватит дискутировать! Время не терпит, садимся и вперед! Я поеду первым!
Он сел за руль и поехал по горному шоссе, которое должно было вывести их на берег моря, через некоторое время Марго успокаивающе произнесла:
— Хиксон едет за нами.
— Попробовал бы он только отделиться! — рявкнул Хантер.
Уже сорок часов Странник вызывал все большие и большие приливы не только на морях, но и в атмосфере, в которой высвободил волны тепла, в четыре раза большие, чем нормальные, вызванные разогреванием воздуха солнцем. Кроме того, извержения вулканов и и парения воды обширными залитыми территориями имело огромное, не встречавшееся до сих пор, влияние на погоду. В воздухе создавались вихри. Возникали бури. В Карибском и Южно-Китайском морях, Целабесе и Сулу, а также еще в нескольких, наиболее угрожающих областях, сила ветра усилилась как никогда.
Трансатлантический атомный лайнер «Принц Чарльз» миновал порт Кайены и смело плыл на юго-восток. Темные очертания Кап д'Оранж, вырисовывающиеся на фоне заходящего красного солнца, были для команды указанием, что они проходят мимо устья реки Ойапок и приближаются к Амазонке. Капитан Ситвайз четыре раза передавал это известие капитанам-повстанцам, умоляя их, чтобы они, как можно дальше, отплыли от суши и направили корабль в южную Атлантику. Однако, те высмеяли его.
Вольф Лонер плыл по водам, к которым еще не прикоснулся ветер Странника и в сереющем тумане искал очертания Рейнс Пойнт или Кап Энн. Он знал, что приближается к концу путешествия, но его удивляли разные предметы, плавающие на поверхности воды, поскольку не ожидал, что находится так близко от берега. Ему не оставалось ничего другого, как плыть дальше, внимательно осматриваясь вокруг.
Барбара взяла небольшой телескоп и вскарабкалась на крышу стоящего «Роллс-Ройса», откуда открывался прекрасный вид на низкий манговый лес, тянувшийся по обеим сторонам узкой дороги, покрытой водорослями, выброшенными волнами. Уже наступили сумерки, единственный свет давал желтый отблеск после заходящего солнца, который отражался в тучах, гонимых по небу холодным юго-восточным ветром. В течение последних двадцати минут погода резко изменилась.
Эстер выглянула в окно и сказала громким голосом:
— Перестаньте топать, мисс Барбара, и позвольте отдохнуть старому ККК. Бедняга едва жив.
Хелен, присев на корточки рядом с автомобилем, подавала Бенджи инструменты — негр лежал под машиной, пытаясь вытащить длинный кусок длинной проволоки, которая обвилась вокруг оси заднего колеса, о чем они догадались только тогда, когда колесо было уже заблокировано.
Бенджи выполз из-под автомобиля и присел рядом с Хелен. Он положил голову на руки и, тяжело дыша, сказал:
— Пожалуй, я ничего не смогу сделать. У меня нет ножниц, а эта проволока дьявольски крепкая. Она обвилась вокруг колеса раз двести!
Барбара, которая стоя на крыше изучала местность, старалась удержать равновесие на ветру, не меняя положения. Она и так считала чудом, что Бенджи вообще смог запустить залитый водой автомобиль, а потом целый час вести его по скользкой, мокрой, опасно дороге на север, прежде чем начались эти новые хлопоты.
— Постарайся, Бенджи, — резко поторопила его Эстер. — Это самая низко расположенная местность, по которой мы проезжали и, в случае следующего наводнения, даже если мы вскарабкаемся на эти кривые деревья, от нас ничего не останется.
— Эстер, я правда ничего не могу сделать, — ответил Бенджи. — Это работа минимум на два-три часа.
— Слушайте! — неожиданно крикнула Барбара. — Там дальше, у дороги, в неполных двух километрах отсюда, на вершине дерева виден какой-то белый треугольник. Нам надо ехать туда!
— И что же мы будем делать у этого белого треугольника? — усмехнулась Эстер.
— Бенджи, ты мог бы соорудить какие-нибудь носилки для мистера Кеттеринга? — спросила Барбара. — Или нести его километра два?
— Почему бы нет? — буркнул негр, — это единственное, чего я сегодня еще не делал.
Бангог Банг, по икры погруженный в жидкий, воняющий рыбой ил, упорно копал короткой лопатой. Через определенные промежутки времени он откладывал в сторону лопату и руками начинал перебирать ил, и, как только ему попадался какой-нибудь маленький грязный предмет, он прятал его не рассматривая в полотняный мешок и снова принимался копать. На его ногах виднелись рубцы, оставленные медузами. Левая рука опухла от укуса какого-то головоногого моллюска. Однако, он не обращал внимания на боль, хотя время от времени тратил какое-то время на то, чтобы безжалостно раздавить лопатой грозно выглядевшего червяка или отпихнуть зеленого краба.
Он копал почти в самой середине остроконечного ромба тридцатиметровой длины и шестиметровой ширины, границы которого обозначали точащие кое-где черные, сгнившие доски, поросшие раковинами и кораллами. Может быть, это не были останки «Лобо де Оро», но то, наверняка, были останки какого-то старого корабля.
В неполных двадцати метрах от него стоял Коббер-Хум, склонившись над надувной ярко-оранжевой лодкой, которая была уже почти до половины надута воздухом с помощью велосипедного насоса.
В двадцати метрах от Коббера-Хума на боку лежал «Мачан Лумпур», жалко показывая проржавевшее, покрытое водорослями днище.
Солнце, которое недавно взошло, через какие-то промежутки времени бросало на иссушенный отливом Тонкинский залив гротескные удлиненные тени двух мужчин и небольшой шхуны. Солнце освещало исчезающий на западе Странник, диск которого как раз представляя собой голову быка «Бесар сапи» или «большую корову», как это образно сформулировал Бангог Банг.
Перистые облака мчались на север со сверхъестественной скоростью, гонимые ветром, который свистел, ударяясь о перевернутый «Тигр Болот». Неожиданно порыв застал Коббер-Хума врасплох — мужчина зашатался и поскользнулся на жидком иле. Бангог Банг перестал копать, оперся локтями о колени и, с трудом, начал хватать ртом воздух.
— Лекас, лекас! — сказал он через мгновение самому себе с укором и снова принялся копать. Он вытянул лопатой съеденный водой кусок кованого железа, который когда-то мог быть угловой накладкой сундука и это принудило его удвоить усилия.
— Перестань искать сокровища, брат, и принеси с корабля немного жратвы и свежей воды, — крикнул он Коббер-Хуму, — или помоги мне накачать лодку! Черт бы все это побрал! Вскоре придет огромный прилив — ветер ускорит его приход — и тогда нам не помогут никакие золотые волки и платиновые динго.
Но единственным ответом было:
— Лекас, лекас!
Маленький индеец копал и обыскивал ил и песок, высокий австралиец качал воздух, а тем временем тяжелые тучи накапливались между Землей и недавно взошедшим Странником, ветер свистал все громче.
Вон там, закричала Барбара, перекрывая вой ветра.
Молния, свет которой осветил верхние ветви манговых деревьев, раскачивающиеся на фоне темных мчащихся туч, открыла белый треугольник парусника, который застрял в кронах двух деревьев, растущих близко друг к другу.
Барбара переложила тяжелый термос в левую руку, в правую взяла большой фонарь, включила его и подошла к деревьям, над которыми торчал нос лодки. Она увидела киль, зажатый между ветками, находящимися ниже.
Бенджи положил на шоссе завернутого в одеяло ККК.
Эстер и Хелен хлопотали возле старика. Запыхавшийся Бенджи подошел к Барбаре:
— Осветите… корпус, — попросил он с усилием.
Они продрались через нижний подлесок и Барбара направила фонарик сначала на одну сторону киля, потом на другую. Она прочитала название лодки «Альбатрос».
— Дыр не видно, — через мгновение заявил Бенджи. — Но, наверняка, у него сломана мачта, потому что мы бы ее заметили. Наверное, лодку принесло сюда по волнам. Не знаю, слишком ли крепко сидит она между деревьями. Посмотрим, посмотрим. Я могу вскарабкаться по ветвям, а вас втянуть веревкой, — он прикоснулся рукой к мотку, висящему у него на шее.
Когда ветер немного утих, Бенджи сложил руки рупором и крикнул:
— Эй, там! Есть кто на борту!
Ветер снова начал завывать.
— Пожалуй, я слышу плач. Он отличается от звука ветра, — произнес Бенджи.
— Я тоже, — кивнула Барбара, стуча зубами. — Она говорила себе, что это от холода. Направив фонарик вверх, она от неожиданности закричала:
— О, боже! — схватила она Бенджи за руку.
Луч фонарика осветил, склонившееся над бортом белое, искаженное, искаженное испугом, личико с широко раскрытым ртом.
— Это ребенок! — крикнул Бенджи.
— Бенджи, в случае чего, хватай его, — приказала ему Барбара.
— Но он не совсем маленький! — крикнула Хелен, которая подошла к ним. Она помахала рукой маленькому заплаканному личику. — Сиди там, малыш. Не выпади. Сейчас мы к тебе придем!
Сэлли и Джейк прищурили глаза и отступили перед сильным потоком воздуха от больших лопастей, которые трепали их одежду и развевали во все стороны пламя сухого топлива, зажженного в миске, как сигнал SOS.
Снаружи царил мрак, однако воздух был бодрящим, а золотисто-фиолетовые лучи восходящего Странника с мордой динозавра на диске мигали на черных волнах, которые почти достигали террасы, иногда даже заливая ее, несмотря на то, что порывы ветра от вращающихся винтов отталкивали их в противоположную сторону.
Большой вертолет заслонял серое небо над головой и лопасти его пропеллера рассеивали в воздухе темные круги.
Из вертолета спустили белую веревочную лестницу и зычный голос крикнул:
— Я могу забрать только одного человека!
Джейк схватился за лестницу одной рукой, другую протянул Сэлли, но, когда девушка сделала шаг вперед, то нечаянно перевернула стоящую перед ней миску, в которой был разожжен огонь — горячее топливо зашипело, столкнувшись с водой и полыхнуло большим ослепляющим огнем, который вынудил Сэлли отступить. Огонь сразу погас, но лестница уже тянула Джейка вверх. Он обернулся и двумя руками схватился за самую широкую ступеньку. Его ноги прикоснулись к террасе. В следующий миг он отпустил лестницу и упал рядом с перилами, у которых клубились небольшие волны.
Вертолет резко снизился. Волны убегали от лопастей, которые почти касались воды. Лестница упала с вертолета и теперь плавала на воде, словно скелет огромной многоножки.
Вертолет поднялся вверх и, не медля, улетел на север.
Джейк с трудом встал и посмотрел на исчезающий вдали огонек. Сэлли стояла возле него.
— Почему ты прыгнул, Джейк?
— Я боялся, что поломаю ноги о перила, — сказал он. — Это было сильнее меня.
Девушка прижалась к нему.
38
Когда «корвет» медленно съезжал с горы, приближаясь к прибрежному шоссе, изумрудное солнце, заходящее за горизонт, светило еще довольно ярко, чтобы можно было видеть пляж — как старый, так и новый, — который тянулся, пожалуй, километра на два, до спокойного моря. Хантер показал на море и улыбнулся. Ему захотелось обернуться к Хиксону и закричать во все горло: «А, что я говорил! Я оказался прав, что будет большой отлив! Ты только посмотри!»
— Смотри, мамочка! — произнесла Анна, невольно обрывая мысли Хантера. — На дороге растет виноград.
Хантер понимал, что этого не может быть, наверняка, это какая-то ветка, занесенная на дорогу вчерашним вихрем. Когда они проехали горы и начали движение по прибрежному шоссе, машину сразу же стало вести в сторону. Однако, Хантер сумел справиться с этим и слегка притормозил. Он сделал это почти инстинктивно, потому что, также, как и все остальные, онемев смотрел на то, что предстало перед его глазами. Куда ни кинь взгляд, повсюду расстилалось морское дно. Большой отлив обнажил землю, покрытую водорослями и кучами сдохшей рыбы. Вечер был безветренным и если бы не звук двух работающих автомашин, вокруг царила бы идеальная тишина.
— Я не помню этого разбитого домика, — в раздумье произнесла Рама Джоан, указывая на останки пляжного двухэтажного дома, заброшенному водой к самому шоссе.
— А я не помню этого старого судна, — усмехнулся Хантер, показывая на поле.
— Посмотрите! Чайки что-то клюют вон там, на холме! — закричала Анна. — О, их так много!
Хантера охватил ужас — окружающий пейзаж постепенно обещал превратиться в кошмар. Его разум отказывался подчиниться, словно не хотел принимать к сведению столь очевидного факта. Позади Хиксон нажимал на клаксон. Неужели этот глупец хочет его обогнать?
Раз, два, три, четыре… четыре? Четыре сигнала что-то означают, но что? — Хантер никак не мог вспомнить…
Марго тронула его за плечо и крикнула, чтобы он остановился.
Хантер пришел в себя и очень осторожно нажал на тормоз.
Сначала автомобиль почти совсем не замедлил ход, потом, закружился вокруг своей оси, несмотря на то, что Хантер продолжал удерживать руль, и остановился. Остановился, поскольку колеса нагребли перед собой кучи ила, который покрывал шоссе гладким слоем, толщиной в три или даже больше сантиметров.
У Хантера теперь перед глазами была дорога, по которой они только что проехали, просто потому, что автомобиль повернулся на сто восемьдесят градусов. В двадцати метрах перед собой он увидел фургончик, зеленый в свете последних лучей солнца. Вцепившиеся в руль руки тряслись, сердце билось, словно молот.