В комнате не было окон, и во мраке светилось лишь несколько телевизионных экранов, расположенных на первый взгляд в полном беспорядке. Изображения, сменявшие друг друга на экранах — звезды и космические корабли, простейшие и люди, а то и просто книжные страницы, — были видны необычайно отчетливо. Середину комнаты и один из ее углов занимали столы, заставленные телевизионными экранами, приборами и устройствами, от которых тянулись длинные провода. Вдоль трех остальных стен располагались небольшие подставки разной высоты, и на каждой из них, охваченное плотным черным воротничком, покоилось огромное, больше человеческой головы, яйцо из дымчатого серебра.
      Это было странное серебро, наводящее на мысль о тумане и лунном свете, о белоснежной седине, озаренной мерцающим пламенем свечей, о венецианских бокалах, о сказочных зеркалах, о маске Пьеро, о доспехах принца-поэта. И в то же время казалось, что серебристые овоиды — это головы каких-то металлических существ, склонившихся друг к другу в безмолвном разговоре.
      Это впечатление усиливалось благодаря тому, что на каждом яйце вблизи верхушки, всегда у более заостренного конца, виднелись три темных пятна — два вверху и одно пониже, — отдаленно напоминавшие глаза и рот, над которыми навис огромный гладкий лоб. Однако вблизи можно было разглядеть, что это всего лишь три штепсельные розетки. В некоторые розетки были вставлены штепселя проводов, ведущих к приборам, причем правая верхняя розетка всегда подключалась только к переносному телевизору, верхняя левая — к микрофону, а розетка-рот неизменно соединялась с небольшим громкоговорителем.
      Из этого правила было только одно исключение: иногда розетка-рот одного яйца была подсоединена прямо к розетке-уху другого. И всюду в подобных случаях можно было обнаружить дополнительное соединение: ухо «рта»— ко рту «уха».
      На краешке одного из столов примостилась женщина в белом халате. Она сидела, опустив голову, и как будто дремала. В полумраке было трудно определить ее возраст, тем более что нижнюю половину ее лица скрывала марлевая повязка. Одной рукой она прижимала к бедру лоток, ремень которого был переброшен через ее плечо. На лотке стояло примерно двадцать стеклянных чаш, наполненных какой-то прозрачной душистой жидкостью. В жидкость были погружены толстые металлические диски с винтовой нарезкой по краям. Они были того же диаметра, как и макушки серебряных яиц.
      На столе возле женщины стоял микрофон. От него тянулся провод, включенный в слуховую розетку серебряного яйца, уступавшего по величине всем остальным. В розетку-рот этого яйца был включен динамик.
      Они разговаривали: яйцо — монотонным механическим голосом, женщина — устало, убаюкивающе, почти так же монотонно.
      Женщина. Спи, детка, спи…
      Яйцо. Не могу спать. Не спал уже сто лет.
      Женщина. Тогда отключи свое сознание…
      Яйцо. Не могу отключить сознание.
      Женщина. Можешь, если захочешь, детка.
      Яйцо. Я попробую, если ты меня перевернешь.
      Женщина. Я перевернула тебя только вчера.
      Яйцо. Переверни. У меня рак.
      Женщина. У тебя не может быть рака, детка.
      Яйцо. Нет, может. Я очень умный. Включи мой глаз и поверни его так, чтобы я мог посмотреть на себя.
      Женщина. Ты только что смотрел. Слишком часто неинтересно, детка. Хочешь посмотреть картинки, хочешь почитать?
      Яйцо. Нет.
      Женщина. Хочешь поговорить с кем-нибудь? Хочешь поговорить с номером 4?
      Яйцо. Номер 4 глуп.
      Женщина. Хочешь поговорить с номером 8?
      Яйцо. Нет. Протелепатируй мне что-нибудь.
      Женщина. Но ведь телепатии не существует, детка.
      Яйцо. Нет, существует. Вот попробуй. Сделай усилие.
      Женщина. Телепатии нет, иначе вы, круглячки, давно бы ее открыли.
      Яйцо. Нет, мы все законсервированы, положены в морозильник, а ты живешь в большом теплом мире. Ну, попробуй еще раз.
      Женщина. У меня нет времени, детка. Я должна вас накормить, а меня вызвал шеф. Хочешь со мной, Полпинты?
      Яйцо. Нет. Скучно. Не хочу.
      Женщина. Пойдем, Полпинты. Ты с ним поговоришь.
      Яйцо. Когда? Сейчас?
      Женщина. Почти. Через полчаса.
      Яйцо. Полчаса — это полгода. Не хочу.
      Женщина. Ну, не упрямься, Полпинты. Сделай мамочке одолжение. Шефу требуется мозг.
      Яйцо. Возьми Ржавчика. Он свихнулся. Будет весело!
      Женщина. Свихнулся?
      Яйцо. Как и я.
      Женщина вздохнула, покачала головой и встала.
      — Послушай, Полпинты, — сказала она, — ты не хочешь ни спать, ни отключить сознание, ни разговаривать, ни ехать со мной. Хочешь посмотреть, как я буду кормить остальных?
      — Так и быть. Только вставь провод от глаза мне в ухо, так интереснее.
      — Не говори глупостей, детка.
      Она подключила телевизор к верхней правой розетке маленького яйца и выдернула провод, ведущий к динамику. Потом, придерживая лоток, подошла к соседнему яйцу и коснулась его поверхности кончиками пальцев, на ощупь проверяя температуру металла и частоту биений миниатюрного атомного насосика, расположенного внутри яйца. Затем она вставила большой и указательный пальцы в углубления на макушке овоида и привычным движением вывернула диск, положила его в свободную чашу на лотке, из другой взяла свежий, влажный диск, точным движением вставила его в гнездо и завернула. После этого она перешла к следующему яйцу.
      Она как раз завинтила последний диск, когда дверной звонок нежно пропел «Соль-соль-до!».
      Хотя женщина успела закончить все, что должна была сделать, она тем не менее сказала:
      — Ко всем чертям и дьяволу в придачу!

      Девушки — это великая отрасль искусства, но изучение их отнимает у человека все время и силы — гласит афоризм из записных книжек Гаспара де ла Нюи, которых он никогда не вел. Девушка, которая впустила его в вестибюль «Мудрости Веков», была настолько же юна, насколько древними были толстые тома в кожаных переплетах, заполнявшие полки на стенах вестибюля. Гаспар, тяжело дыша, с восторгом уставился на прелестное видение — в меру короткая юбка, тонкие чулки, свитер, плотно облегающий миниатюрную фигурку, крутые завитки каштановых волос над розовыми ушками.
      Заметив, что осмотр грозит затянуться, видение неприязненно заявило:
      — Да, да, но я все это давно знаю, а потому довольно таращиться — переходите к делу.
      «Надеюсь, робот нам не помешает?» хотел было сказать Гаспар, но удержался и сказал только:
      — Мы попали в писательскую засаду и нам пришлось пробежать пять кварталов и семь уровней, чтобы отделаться от этих маньяков. Боюсь, писатели пронюхали, что «Рокет-Хаус» что-то замышляет.
      — Но что вам нужно здесь? — спросила девушка, разглядывая синяки на лице Гаспара. — Это не амбулатория. И не смазочно-заправочная станция, — добавила она, поглядев на Зейна Горта, который как раз в этот момент со скрипом повернулся к книжным полкам.
      — Послушайте, деточка, — сказал уязвленный Гаспар. — Довольно пикироваться. Мы и так опаздываем. Где этот карликовый компьютер?
      Гаспар почти всю дорогу говорил заключительную фразу. Когда Флаксмен впервые упомянул о «мозге», фантазия Гаспара нарисовала огромный, мерно пульсирующий шар со злобными глазами-блюдцами, светящимися даже в темноте, который покоился на крохотном, скрюченном тельце, а может быть, и кожистом мешке с извивающимися щупальцами, — короче говоря, нечто вроде чудища с Марса (хотя он прекрасно знал, что у настоящих марсиан мозг находится в грудном сегменте покрытого черной хитиновой броней жукообразного тела). Затем Гаспару представился розовый мозг, который не то плескался в сосуде с прозрачной питательной жидкостью, не то плавал в нем, болтая тонкими щупальцами (по-видимому, образ мозга со щупальцами прочно врезался в человеческое воображение, как кульминация идеи о гигантских злобных мыслящих пауках). Но по дороге в Детскую Гаспар решил, что все эти его видения в равной степени нелепы, и словом «мозг» Флаксмен, очевидно, обозначил какую-то особую вычислительную машину или запоминающее устройство, только небольших размеров, поскольку их можно было «принести». Ведь на заре возникновения их нередко называли «электронным мозгом».
      Более полувека ученые объявляли это название «дешевой погоней за сенсацией», но после того как появились роботы, обладающие индивидуальным сознанием, оно было признано и специалистами. Зейн Горт, например, был снабжен электрическим мозгом, как и многие другие роботы, включая немало блистательных роботов-ученых, которые были весьма высокого мнения об электронных умственных способностях.
      Спросив про карликового компьютера, Гаспар рассчитывал получить подтверждение своей догадки.
      Однако девушка только подняла брови и сказала:
      — Не понимаю, о чем вы говорите.
      — Да нет же, — настаивал Гаспар. — Карликовый компьютер — в просторечии мозг. Давайте его сюда.
      Пристально посмотрев на Гаспара, девушка объявила:
      — У нас нет никаких компьютеров.
      — Ну, ту машину, которую называют мозгом.
      — У нас нет никаких машин, — ответила девушка.
      — Ну хорошо, хорошо! Пусть будет просто мозг.
      Гаспар произнес это таким тоном, словно речь шла о фунте ветчины, и лицо девушки окаменело еще больше.
      — Чей мозг? — ледяным голосом спросила она.
      — Мозг Флаксмена, то есть мозг, который нужен Флаксмену… и Каллингему тоже. Вам это должно быть известно.
      Пропустив последнюю фразу мимо ушей, девушка спросила:
      — Им обоим нужен один и тот же мозг?
      — Конечно! Давайте его сюда!
      Лед в голосе девушки стал острым и колючим.
      — Значит, на двоих? Нарезать или куском? На белом хлебе или ржаном?
      — Деточка, у меня нет времени выслушивать тошнотворные шуточки! — заявил Гаспар. — Позовите няню Бишоп. Она в курсе дела.
      Глаза девушки сузились, их синева от этого стала только глубже.
      — Ах, няню Бишоп, — сердито повторила она.
      — Вот именно, — сказал Гаспар, и его осенила внезапная догадка: — Вы с ней не в ладах, деточка?
      — Откуда вы знаете?
      — Интуитивно. Хотя тут достаточно простейшей логики: кислая старая дева не может питать к вам симпатии… Настоящая ведьма, верно?
      Девушка выпрямилась:
      — О, это еще далеко не все, братец! — ответила она. — Подождите здесь, я сейчас ее отыщу. И сама уложу мозг в ее сумку.
      — Клянусь святым Норбертом, вот это клад! — воскликнул Зейн Горт, который, едва девушка ушла, кинулся к книжным полкам. — Смотри! — воскликнул он, проводя металлическим пальцем по черным корешкам. — Полное собрание сочинений Даниэля Цуккерторта!
      — Этот человек мне незнаком, — бодро объявил Гаспар. — Или он робот?
      — Твое невежество меня не удивляет, старая кость, — ответил Зейн. — Судя по регистру патентов, Даниэль Цуккерторт был одним из величайших древних специалистов в области роботехники, микромеханики, каталитической химии и микрохирургии. И тем не менее его имя почти никому не известно — даже роботам. Недаром у нас нет святого Даниэля. Он словно стал жертвой заговора молчания. К сожалению, я никак не мог выбрать время, чтобы заняться этим вопросом.
      — А почему здесь вдруг оказались труды Цуккерторта? — с недоумением спросил Гаспар. — Разве он интересовался оккультными науками?
      — Круг интересов Даниэля Цуккерторта был невероятно широк, — торжественно провозгласил робот.
      — Послушай, старая гайка, — сказал Гаспар, думая о своем. — Как, по-твоему, Флаксмен рассчитывает, что этот мозг будет писать ему книги? Или будет еще как-то способствовать их появлению? Судя по здешней обстановке, я не удивлюсь, если речь пойдет о черной магии или спиритических сеансах. Скажем, через посредство медиума вступить в контакт с духами умерших авторов…
      Робот щелкнул локтевым суставом, что соответствовало пожатию плечами.
      — Как однажды заметил величайший из ваших сыщиков (кстати, поразительно похожий на робота!), строить теории, не располагая фактами, — значит совершать непоправимую ошибку.
      — Величайший из наших сыщиков? — наморщив лоб, спросил Гаспар.
      — Ну Шерлок Холмс! — нетерпеливо сказал Зейн.
      — В первый раз слышу! Он кто — полицейский, частный сыщик или профессор криминологии? Или он сменил Гувера на посту директора ФБР?

      — Гаспар, — сурово произнес робот, — я могу простить тебе, что ты не знаешь Цуккерторта, но Шерлок Холмс — величайший сыщик всей детективной литературы дословомольной эры!..
      — Тогда понятно! — облегченно сказал Гаспар. — Не выношу дословомольных книг! От них у меня в голове все путается. — Его лицо вытянулось. — Знаешь, Зейн, просто не представляю, что я буду делать в свободное время: без словомольного романа мне не заснуть! Ведь, кроме этих книг, меня ничто не берет! Я многие годы прочитывал всю словомольную продукцию.
      — Ну, начни перечитывать старые…
      — Не поможет, Зейн! И потом, ты же знаешь, словомольная книга, если ее не запечатать, через месяц начинает чернеть и рассыпаться…
      — В таком случае тебе, пожалуй, придется расширить свой кругозор, — сказал робот, отрываясь от толстого тома, который он перелистывал. — Он ведь у тебя узковат. Например, мы с тобой друзья, но, бьюсь об заклад, ты не читал ни одной моей книги, даже из цикла о докторе Вольфраме!
      — Но, Зейн, я же не мог! — возразил Гаспар. — Ведь их издают только на катушках, рассчитанных на читающее устройство в корпусе роботов. Их даже на обычном магнитофоне нельзя проиграть.
      — В издательстве есть печатные копии, которые выдают всем желающим, — холодно сообщил робот. — Разумеется, тебе пришлось бы подучить роборечь, но, по мнению некоторых людей, эти усилия окупаются…
      — Э… — Гаспар, не зная, что сказать и как уйти от неприятной темы, воскликнул: — Куда запропастилась эта старая карга?! Пожалуй, надо бы позвонить Флаксмену.
      Он кивнул на телефон возле книжных полок.
      — Тебя никогда не удивляло, Гаспар, почему книги для роботов пишут живые существа вроде меня, а книги для людей сочиняют машины? — сказал Зейн, словно не расслышав, что ему говорил его друг. — Историк, пожалуй, усмотрел бы здесь разницу между юной и вырождающейся расой. Для постороннего наблюдателя, такого, как я, абсолютно очевидно, что в вашем пристрастии к словопомолу есть что-то болезненное. Стоит вам открыть смолотую книгу, и вы впадаете в транс, словно от большой дозы наркотика. Тебя не удивляло, почему роботы но способны воспринимать эту словесную дробленку?
      — Может быть, она для них слишком тонка! Да и для тебя тоже! — вспылил Гаспар, задетый таким пренебрежением к своему любимому чтиву. — И вообще хватит есть меня поедом!
      — Побереги свои артерии, старая мышца! — миролюбиво сказал Зейн. — И при чем тут «есть поедом»? Каннибализм — это, пожалуй, единственная гадость, в которой наши две расы никак не могут обвинить друг друга.
      И он снова уткнулся в книгу.
      Телефон звякнул. Гаспар машинально взял трубку, хотел было положить ее обратно и наконец поднес к уху.
      — Говорит Флаксмен! — рявкнуло в трубке. — Где мой мозг? Что стряслось с двумя идиотами, которых я вам послал?!
      Пока Гаспар лихорадочно подыскивал исполненный достоинства ответ, в трубке внезапно раздалась жуткая какофония воплей и грохота. Затем эти звуки оборвались, и через секунду в трубке раздался энергичный женский голос, который с типичной интонацией секретарши произнес:
      — «Рокет-Хаус» слушает. У телефона мисс Джиллиген, секретарь мистера Флаксмена. Кто говорит?
      Но Гаспар хорошо знал этот голос — голос Элоизы Ибсен.
      — Седьмой взвод мстителей за словомельницы, — быстро импровизировал Гаспар, говоря хриплым и зловещим шепотом, чтобы замаскировать свой голос. — Немедленно забаррикадируйте двери! Несколько минут назад о вашем районе была замечена известная нигилистка Элоиза Ибсен с группой вооруженных писателей. Высылаем вам на помощь летучий отряд мстителей, который покончит с ними.
      — Отмените отправление отряда, — тотчас ответил энергичный голос. — Писательница Ибсен арестована и передана в руки правительства… Да ведь это ты, Гаспар! Про нигилизм я говорила только с тобой!
      Гаспар захохотал хохотом, от которого крови положено стынуть в жилах.
      — Гаспар де ла Нюи мертв! Да погибнут все писатели! — и повесил трубку.
      — Зейн, — окликнул он робота, все еще погруженного в книгу. — Нужно немедленно возвращаться в «Рокет-Хаус». Элоиза…
      В это мгновенье в вестибюль осторожно вошла девушка, держа в каждой руке по большому пакету.
      — Довольно разговаривать! — скомандовала она. — Помогите мне…
      — Сейчас не до этого! — отрезал Гаспар. — Зейн, да будешь ты слушать или…
      — Замолчите — крикнула девушка. — Если я из-за вас их уроню, то я вам глотки перережу ржавой пилой!
      — Ну ладно, ладно, — поморщившись, уступил Гаспар. — Только что это за штуки?
      «Штуки» представляли собой два больших разноцветных пакета. Один, четырехугольный, был в обертке с красными и зелеными поперечными полосами, перевязанной серебряной лентой, другой — овальной формы — был упакован в золотую бумагу с большими лиловыми кружками и перевязан широкой красной лентой с бантом.
      — Берите вот этот, — приказала девушка. — Осторожнее! Он тяжелый, но очень хрупкий.
      Взяв пакет, Гаспар взглянул на девушку с возросшим уважением. Видимо, она была гораздо сильнее, чем казалось на первый взгляд, раз несла такой груз в одной руке.
      — Это «мозг», про который говорил Флаксмен? — спросил он.
      Девушка кивнула:
      — Осторожнее, не трясите его!
      — Если он требует такой осторожности в обращении, — сказал Гаспар, — может быть, не стоит тащить его сейчас в «Рокет-Хаус»? Какие-то писатели учинили там очередное побоище. Я только что узнал об этом по телефону.
      Девушка сдвинула брови, а затем покачала головой.
      — Нет, отправимся немедленно и мозг возьмем с собой. Он там наверняка пригодится. Кроме того, собрать его было нелегко, и я не хочу снова с ним возиться. Тем более что я обещала ему взять его с собой.
      Гаспар судорожно сглотнул и пошатнулся.
      — Вы хотите сказать, что эта штука у меня в руках живая?
      — Но наклоняйте его! И хватит глупых вопросов! Скажите своему металлическому приятелю, чтобы он оторвался от книги и взял второй пакет. Это снаряжение для мозга.
      Зейн недоуменно обернулся, понял, что произошли какие-то события, застыл на несколько секунд, прослушивая запись их разговора, затем торопливо взял красно-зеленый пакет из рук девушки со словами:
      — Извините меня, мисс. Я к вашим услугам.
      — А это еще зачем? — спросил Гаспар.
      «Это» было небольшим револьвером, который обнаружился под вторым пакетом.
      — А, понятно! Вы будете нас охранять?
      — Вот именно! — ядовито сказала девушка, поигрывая своей зловещей игрушкой. — Я буду идти у вас за спиной, мистер, и, если вы уроните это пасхальное яичко, — возможно, потому, что кто-нибудь начнет перерезать вам глотку, — я выстрелю вам в затылок, прямо в мозжечок, Не тревожьтесь, это будет абсолютно безболезненно.
      — Ну, хорошо, хорошо, — раздраженно ответил Гаспар, направляясь к выходу. — А где же няня Бишоп?
      — А это, — сказала девушка, — вы можете вывести путем логических построений, пока будете идти да поглядывать под ноги, чтоб не поскользнуться на какой-нибудь банановой корке.

      Веревка была изобретена в незапамятной древности, но и по сей день остается полезнейшим предметом. И теперь партнеры Флаксмен и Каллингем восседали за своим двойным письменным столом, живописно опутанные веревками. В кабинете царил полнейший хаос, повсюду виднелись клочки документов, разорванные папки и хлопья пены из огнетушителей.
      Гаспар, остановившись на пороге, ограничился тем, что обвел сцену разгрома растерянным взглядом и осторожно переложил из одной ноющей руки в другую свой драгоценный груз, который казался теперь свинцовым. По дороге сюда он проникся твердым убеждением, что его единственное назначение в жизни — оберегать это яйцо, обернутое в золотую и лиловую бумагу. Правда, девушка его еще не пристрелила, но, когда он чуть-чуть споткнулся, лучевой выстрел тотчас расплавил асфальт возле его ног.
      Каллингем, на бледных щеках которого багровело десятка два пятен, улыбался узкогубой терпеливой улыбкой мученика. Флаксмен тоже хранил молчание, но, по-видимому, лишь потому, что мисс Румянчик, стоя позади него, решительно зажимала ему рот тыльной стороной своей розовой клешни.
      Стройная роботесса медовым голоском декламировала:
      — Пусть небо обречет на вечные мучения этих дурно пахнущих бяк! Многоточие, многоточие и еще раз многоточие! Не правда ли, мистер Флаксмен, так звучит гораздо лучше и — в той мере, в какой мне удалось перефразировать ваши эпитеты, — гораздо выразительнее!
      Няня Бишоп спрятала свой грозный пистолет в складках юбки, извлекла из кармана маленькие кусачки и принялась освобождать Флаксмена от его уз. Зейн Горт, бережно опустив свой красно-зеленый пакет на пол, отвел мисс Румянчик в сторону, говоря:
      — Вы должны извинить эту измученную роботессу, мистер Флаксмен. Она не собиралась лишать вас свободы речи. Но в нас, металлических людях, чувства, связанные с выполнением наших основных функций, чрезвычайно сильны. А ведь она — редактор, следящий за чистотой языка. Электронные бури, сотрясавшие ее организм, еще более обострили в ней и без того высокую восприимчивость. Успокойтесь, мисс Румянчик, я не собираюсь открывать ваши заслонки или касаться розеток.
      — Гаспар! Что это еще за дурацкие мстители? — воскликнул Флаксмен, едва его рот освободился от редакторской опеки. — Эта ведьма Ибсен чуть не приказала своим прихвостням прикончить меня, когда я не смог объяснить ей, кто они такие.
      — Мстителей я придумал на месте, — объяснил Гаспар, — чтобы напугать ее хорошенько. Нечто вроде издательской мафии.
      — Фантазия писателю не положена! — рявкнул Флаксмен. — Нас едва не прикончили из-за тебя! Ее приятели в полосатых фуфайках выглядели, как нераскаявшиеся каторжники, и вели себя соответственно!
      — А Гомер Дос-Пассос? — спросил Гаспар.
      — Он был с ними, но вел себя как-то странно. Когда Ибсен собралась нас пытать, он совсем скис, хотя помогал вязать нас с большой охотой и громил кабинет весьма усердно. К счастью, я не держу в конторе никаких важных материалов!
      — А вы бы подхватили мою идею с мстителями, — заметил Гаспар. — Чтобы они совсем перетрусили!
      — Кто — они? Они чуть-чуть не отправили меня на тот свет. Послушайте, де ла Нюи, Ибсен утверждает, что вы в течение многих лет были тайным осведомителем на службе у издателей. Меня не интересует, почему вам взбрело в голову хвастать ей, что вы шпик, но…
      — Я не хвастал! Я никогда…
      — Не трясите яйцо! — раздался свирепый голос няни Бишоп.
      — …но имейте в виду, оплачивать воображаемый шпионаж никто не будет!
      — Послушайте, Флаксмен, мне и в голову не приходило…
      — Не трясите яйцо, сколько раз вам повторять! Дайте-ка его мне, бестолочь!
      — Пожалуйста! — огрызнулся Гаспар. — А что было нужно Элоизе, мистер Флаксмен?
      — Она ворвалась сюда, вопя, что мы придумали способ выпускать книги без помощи словомельниц, но, поговорив с вами по телефону, она уже ничем не интересовалась, кроме мстителей. Будьте так добры, Гаспар, не выдумывайте больше никаких мафий. Это слишком опасно. Ваша Ибсен совсем уж собралась подвергнуть меня допросу с пристрастием, но, к счастью, ее внимание отвлек Калли.
      Гаспар повернулся к Каллингему, который растирал свои только что освобожденные конечности.
      — Так Элоиза и вам задала жару?
      Каллингем кивнул, недоуменно хмурясь.
      — Она вела себя как-то странно, — сказал он. — Смерила меня взглядом и надавала мне пощечин.
      Гаспар покачал головой.
      — Скверный признак! — заметил он.
      — Почему? Было не больно. Можно даже сказать, что она просто потрепала меня по щекам.
      — Это-то и плохо! — мрачно покачал головой Гаспар. — Значит, она имеет на вас виды.
      Каллингем побледнел.
      — Флакси, — обратился он к своему партнеру, который говорил по телефону, — необходимо привести электрозамок в порядок, и как можно скорей! Знаете, Гаспар, идея издательской мафии начинает мне нравиться.
      — Во всяком случае, — с гордостью заявил Гаспар, — моя выдумка обратила Элоизу и Гомера в бегство. Насколько я понимаю, они поспешили в панике скрыться.
      — Ничего подобного, — сообщил ему Каллингем, — их спугнула мисс Румянчик. Она вошла, увидела Гомера, кинулась в коридор и через мгновение вернулась с большим огнетушителем. Тут Элоиза и ее банда кинулись наутек.
      — Может быть, достаточно воспоминаний? — осведомилась няня Бишоп, которая, расчистив место на письменном столе, развертывала пакеты. — Мне нужна помощь.
      — А не попросить ли нам мисс Румянчик? — отозвался Зейн Горт из дальнего угла, где он шептался с розовой роботессой, которая чопорно отказалась подключиться к его корпусу. — Ей было бы полезно отвлечься.
      — Вот уж не думала, что мне придется заниматься роботерапией, — сказала няня Бишоп. — Во всяком случае от нее будет гораздо больше толку, чем от вас, органических и неорганических самодовольных бездельников. Брось своего жестяного пустозвона, Розочка, и иди сюда. Тут нужна женская рука!
      — С удовольствием! — объявила роботесса. — С тех пор как я сошла с конвейера, я успела узнать, что существа одного со мной пола, и электронные, и из плоти и крови, мне гораздо ближе роботов-пустозвонов или мужчин двойной закалки.

      Флаксмен положил телефонную трубку и повернулся к Гаспару и Зейну Горту.
      — Няня Бишоп ввела вас, ребята, в курс дела? — спросил издатель. — Я имею в виду наш великий план Детской и все прочее.