С гибкостью, которой было трудно ожидать от его крупного тела, Слевьяс, пригнувшись, бросился на пол, и длинный меч глубоко вонзился в стол, у которого только что стоял новоиспеченный магистр. С пола он увидел, как его подчиненные в замешательстве отпрянули назад, а один покачнулся от удара. Фиссиф, оказавшийся быстрее других, поскольку знал, что его жизнь подвергается двойной опасности, выхватил кинжал из-за пояса и метнул его в Фафхрда. Бросок вышел неудачный – кинжал полетел рукояткой вперед, – но зато точный. Слевьяс видел, как кинжал угодил бросившемуся к двери гиганту прямо в висок и слегка ошеломил его. Слевьяс тут же вскочил на ноги, выхватил меч и крикнул ворам, чтобы они догнали беглецов. Через несколько мгновений комната опустела, и только мертвый Кровас с каким-то издевательским удивлением продолжал смотреть на пустую шкатулку.

Мышелов знал планировку Дома Вора – конечно, хуже, чем свои пять пальцев, но все же неплохо – и теперь бежал впереди Фафхрда по запутанным переходам. Они огибали каменные углы, взбегали вверх или спускались на сколько-то ступенек вниз и вскоре уже не знали толком, на каком этаже находятся. Только сейчас Мышелов обнажил свой тонкий меч Скальпель и пользовался им, чтобы на ходу сшибать свечи и укрепленные на стенах факелы, надеясь тем самым сбить со следа погоню, пересвисты которой резко звучали где-то сзади. Фафхрд дважды споткнулся, но удержал равновесие и не упал.

Два полуодетых ученика воровской школы высунули головы из двери. Шарахнув дверью по их недоуменным физиономиям, Мышелов ринулся вниз по винтовой лестнице. Он хотел попасть к еще одному выходу, который по его расчетам охранялся неважно.

– Если придется разделиться, встретимся в «Серебряном Угре», – бросил он Фафхрду, имея в виду таверну, в которую они частенько захаживали.

Северянин кивнул. Голова у него кружилась уже меньше, хотя еще болела. Однако, находясь уже где-то внизу, он, не разглядев толком низкую арку, в которую нырнул Мышелов, и треснувшись об нее головой, ощутил звон в ушах, такой же сильный, что и после того, как Фиссиф запустил в него кинжалом. В глазах у него все закружилось и потемнело. Он услышал, как Мышелов сказал: «Теперь сюда! Держись левой стороны!», и, собрав все силы, чтобы не потерять сознание, вбежал в узкий коридор, на который указывал его приятель. Фафхрд был в полной уверенности, что тот последует за ним.

Однако Мышелов замешкался чуть дольше, чем следовало. Погоня, правда, была еще далеко, но страж, охранявший этот проход, услышал свист и оторвался от мирной игры в кости. Мышелов увильнул от мастерски брошенной удавки, однако недостаточно проворно. Вместо шеи, петля сильно сдавила ему ухо, щеку и челюсть, и Мышелов упал. В следующий миг Скальпель рассек веревку, но стражник успел тем временем обнажить меч. В течение нескольких страшных секунд Мышелов сражался лежа на полу, отбивая сверкающий клинок почти у самого носа и рискуя при этом заработать косоглазие. Улучив подходящий момент, он все же вскочил на ноги и обрушил на противника ураганную атаку: Скальпель, казалось, троился и четверился у него в руке и в конце концов заставил стража замолчать, вонзившись сбоку ему в горло.

Задержка оказалась непозволительно долгой. Освободившись от петли, которая чуть не задушила его во время схватки. Мышелов увидел, что под аркой уже показались люди Слевьяса. Он резко повернулся и бросился в главный коридор, уводя погоню от Фафхрда. В голове у него один за другим мелькали планы бегства. Послышались радостные крики – приспешники Слевьяса заметили его, а откуда-то спереди их соратники ответили свистом. Мышелов решил, что лучше всего попытаться выбраться на крышу, и свернул в поперечный коридор. Он надеялся, что Фафхрду уже удалось скрыться, хотя состояние друга и внушало известные опасения. Сам же Серый Мышелов ничуть не сомневался, что сумеет уйти от погони даже в десять раз более многочисленной, чем та, что мчалась сейчас по запутанным переходам Дома Вора. Он понесся громадными скачками, едва касаясь мягкими подошвами истоптанного каменного пола.

Фафхрд, уже неизвестно сколько времени двигавшийся в кромешной тьме, наконец остановился, наткнувшись на что-то вроде стола, и попытался сообразить, каким образом он так позорно заблудился. Но голова его пульсировала от боли, эпизоды бегства перепутались и не были связаны друг с другом. Он помнил, как растянулся на какой-то лестнице, как толкнул резную каменную стену и она вдруг бесшумно подалась вперед, отчего он буквально ввалился в образовавшийся проем. В какой-то момент его охватил дикий приступ дурноты, в другой – он явно потерял сознание, потому что теперь в памяти у него всплыло, как он лежит, потом становится на четвереньки и пробирается между какими-то бочонками и тюками с полусгнившей одеждой. Кроме того, он по меньшей мере еще один раз ударился головой, потому что теперь нащупал в своих спутанных потных волосах целых три шишки. Главным ощущением Фафхрда в этот миг была мрачная и стойкая злоба на окружающие его бесконечные камни. Его примитивное воображение уже готово было обвинить их в том, что они сознательно оказывают ему сопротивление и преграждают путь, куда бы он ни повернул. Фафхрд понимал, что почему-то перепутал такие простые указания Мышелова. Какой стороны велел ему держаться человечек в сером? И где он сам? Наверняка попал в какую-нибудь ужасную передрягу.

Не будь воздух таким сухим и горячим, Фафхрд соображал бы много лучше. А так концы с концами не сходились. У него было впечатление, что он почти все время спускался вниз, в какой-то глубокий подвал. Однако тогда здесь должно бы быть холодно и сыро, а было сухо и тепло. Фафхрд провел ладонью по деревянной поверхности, на которой сидел, и почувствовал под пальцами мягкую пыль. Пыль, кромешная тьма и полная тишина вроде указывали на то, что эта часть дома давно не посещается. Фафхрду припомнилась каменная крипта, из которой они с Мышеловом и Фиссифом похитили украшенный драгоценностями череп. Надышавшись поднявшейся пылью, Северянин чихнул и двинулся дальше. Вскоре рука его уткнулась в стену. Фафхрд попытался вспомнить, с какой стороны он подошел к столу, но не смог, и тогда решил идти наугад. Двигался он медленно, нащупывая дорогу то ногой, то рукой.

Эта осторожность и спасла его. Один из камней чуть подался под ступней Фафхрда, и он мгновенно отдернул ее. Послышался скрежет, затем лязг и два глухих удара. Воздух перед ним слегка колыхнулся. Фафхрд подождал немного, потом принялся осторожно шарить перед собой. На уровне плеча его рука наткнулась на полосу ржавого металла. Осторожно проведя вдоль нее ладонью, Северянин обнаружил, что она начинается из трещины в стене и заканчивается острием в нескольких дюймах от противоположной стенки. Вскоре Фафхрд нащупал немного ниже еще одно также же лезвие. Теперь он догадался, что глухой стук издали противовесы: когда он нажал ногой на камень, они автоматически вытолкнули клинки из трещины. Еще один шаг вперед, и он оказался бы насаженным на мечи. Северянин потянулся за своим мечом и, обнаружив, что в ножнах его нет, взял ножны и обломал ими оба лезвия у самой стены. Затем повернулся и медленно прошел назад к пыльному столу.

Однако, неторопливо двигаясь вдоль стены позади стола, он снова оказался в коридоре с мечами. Фафхрд потряс головой и злобно выругался: зажечь огонь ему было нечем. Что же получается? Выходит, он попал сюда через тот же самый коридор и по чистому везению не наступил на смертоносный камень? Это было единственным разумным объяснением. Ворча, Фафхрд снова стал медленно и осторожно продвигаться по злополучному коридору, касаясь руками сразу обеих стен, чтобы не пропустить поперечный проход. Немного спустя ему пришло в голову, что в комнату со столом он мог ввалиться через какой-нибудь коридор, расположенный выше уровня пола, однако он продолжал упрямо идти вперед, решив вторично не возвращаться.

Вскоре, в очередной раз со всей осторожностью опустив на пол ногу, Фафхрд ощутил под ней пустоту, которая оказалась всего лишь началом ведущей вниз лестницы. Тут Северянин окончательно отказался от попыток вспомнить, как он сюда попал. Пройдя ступенек двадцать, он уловил идущий снизу сухой запах плесени. Еще двадцать ступенек, и у него возникли ассоциации с запахом, стоящим в некоторых древних гробницах, в которых он бывал, странствуя по пустынным Восточным землям. Запах этот казался чуть пряным, но только мертвенно-пряным. Фафхрду вдруг сделалось жарко. Он вытащил из-за пояса длинный кинжал и бесшумно, осторожно двинулся дальше.

На пятьдесят третьей ступеньке лестница закончилась, а стены словно раздвинулись в стороны. По общему ощущению Фафхрд решил, что находится в довольно просторном помещении. Он осторожно прошел немного вперед, ступая по толстому слою пыли. Внезапно у него над головой послышалось сухое хлопанье крыльев и легкое бренчание. Дважды что-то маленькое и твердое коснулось его щеки. Фафхрд вспомнил о кишащих летучими мышами пещерах, в которых он бывал прежде, но эти слабые звуки чем-то отличались от тех, что издавали летучие мыши. Короткие волосы на его затылке встали дыбом. Он изо всех сил вглядывался во тьму, однако не видел ничего, кроме бессмысленных цветных точек и узоров, какие бывают всегда, когда закроешь глаза.

Опять что-то твердое задело его по лицу, но на сей раз Фафхрд был к этому готов. Он молниеносно вскинул руки – и чуть было не выпустил то, что схватили его пальцы – нечто сухое и почти невесомое, маленький скелетик, хрустнувший у него в руках. Его большой и указательный пальцы сомкнулись на крошечном черепе какого-то зверька.

Почти сразу Фафхрд отверг мысль о том, что в этой большой, напоминавшей гробницу, комнате летают скелеты летучих мышей. Скорее всего, это существо давно скончалось, вися где-то под потолком, а когда он вошел, движением воздуха его сорвало с места. Однако тихого бренчания он больше не слышал.

Зато вскоре он начал различать другие звуки – едва уловимое попискивание, почти неразличимое для человеческого уха. Было ли оно на самом деле или ему только померещилось, Фафхрд не знал, но его вдруг охватила паника, и он сам не заметил как заорал:

– Скажите же что-нибудь! Что вы там все пищите и повизгиваете! Где вы?

Его слова отразились далеким эхом, и теперь он знал уже наверняка, что находится в очень большом помещении. Затем наступила тишина, не было слышно ни единого звука. А ударов через двадцать бешено стучавшего сердца Фафхрда тишина нарушилась, причем весьма неприятным образом.

Где-то впереди тоненький и скучный голосок пропищал:

– Братья мои, это Северянин, длинноволосый и неотесанный варвар из Стылых Пустошей.

Другой голосок откуда-то сбоку ответил:

– В свое время в порту мы часто встречали людей из их племени. Помнится, накачивали их до потери сознания, а потом высыпали золотой песок у них из кошелей. Мы были тогда великие воры, непревзойденные по ловкости и хитрости.

Третий голосок ответил:

– Смотрите-ка, братья, он потерял свой меч и держит в руке раздавленную летучую мышь.

Фафхрд хотел было крикнуть, что все это чушь и фиглярство, но слова замерли у него на губах, поскольку его вдруг охватило невероятное удивление: откуда эти существа знают, как он выглядит и что у него в руке, ведь вокруг темно, хоть глаз выколи? Он прекрасно знал, что в такой кромешной тьме ничего не видят даже кошки и совы. В сердце его начал вползать ужас.

– Но череп летучей мыши – это не человеческий череп, – продолжал, кажется, первый голосок. – Этот Северянин – один из тех, кто забрал череп нашего брата из храма Вотишаля. Однако сюда он почему-то его не принес.

– Долгие века украшенный драгоценностями череп нашего брата чах в одиночестве в проклятом храме Вотишаля, – подал голос четвертый. – А теперь эти люди там, наверху, похитили его и вовсе не желают возвращать нам. Они предпочитают вырвать его сверкающие глаза и обменять их на грязные монеты. Они все ничтожества, безбожные и алчные воры. Они забыли нас, своих древних братьев, и зло насквозь пропитало их.

Голоса казались мертвыми и страшно далекими, словно их издавала сама пустота. Они звучали бесстрастно, но вместе с тем удивительно печально и даже грозно – не то слабые, безнадежные вздохи, не то чуть слышный леденящий смех. Фафхрд непроизвольно сжал кулаки, и от хрупкого скелетика остались одни мелкие косточки, которые он с отвращением отбросил в сторону. Ему очень хотелось собраться с духом и шагнуть вперед, но он не мог.

– Не дело, чтобы нашего брата постигла столь постыдная участь, – снова раздался первый голосок, в котором чувствовалось едва заметное превосходство. – Слушай, Северянин, что мы тебе скажем, и слушай внимательно.

– Смотрите, братья, – вмешался второй, – Северянин напуган, он утирает губы своей широкой ладонью и покусывает костяшки пальцев от неуверенности и страха.

Фафхрд задрожал, услышав столь точное описание своих унизительных действий. В душе зашевелились, казалось, давно забытые страхи. Он вспомнил свои первые мысли о смерти, вспомнил, как еще мальчиком он в первый раз присутствовал на жутком похоронном обряде в Стылых Пустошах и тихо молился вместе с другими Косу и безымянному богу рока. Внезапно ему показалось, что он начинает что-то различать в окружающей его тьме. Конечно, это могло быть просто причудливое сочетание каких-то тусклых огоньков, но он видел на уровне своего лица множество мерцающих точек, которые размещались попарно, на расстоянии примерно в палец одна от другой. Одни были темно-красными, другие зелеными, а кое-какие – светло-голубыми, как сапфиры. Фафхрду живо припомнились рубиновые глаза черепа, похищенного в Вотишале, который, по утверждению Фиссифа, задушил своими костлявыми руками магистра Кроваса. Точки постепенно сближались и как будто очень медленно начали двигаться в его сторону.

– Северянин, – продолжал первый голосок, – знай, что мы – бывшие магистры ланкмарского Цеха Воров, и нам непременно нужен утраченный мозг, то есть череп нашего брата Омфала. Ты должен принести его нам, прежде чем полуночные звезды вновь засверкают на небе. В противном случае ты будешь найден и лишен жизни.

Пары разноцветных огоньков все приближались, и теперь Фафхрду почудилось, что он слышит сухое шарканье ног, ступающих по пыли. Он вспомнил о фиолетовых отметинах на шее Кроваса.

– Ты обязательно должен принести череп, – повторил второй голос.

– Завтра, до полуночи, – вставил третий.

– Все драгоценные камни должны быть на месте, не вздумай утаить хоть один.

– Брат наш Омфал должен вернуться.

– Если ты нас обманешь, – прошептал первый голос, – мы сами придем за черепом – и за тобою тоже.

И тут они словно окружили Фафхрда, выкрикивая: «Омфал! Омфал!» своими гнусными голосами, которые, однако, не стали ни на йоту громче или ближе. Фафхрд судорожно вытянул вперед руки, и они коснулись чего-то твердого, гладкого и сухого. Словно испуганный конь, Северянин встрепенулся, со всех ног бросился назад, больно ударился ногой о первую ступеньку, и понесся вверх огромными скачками, спотыкаясь и обдирая локти о шершавые стены.

Толстый вор Фиссиф безутешно бродил по большому низкому подвалу, слабо освещенному и заваленному пустыми бочонками, ворохами истрепанной одежды и прочей дрянью. Он жевал орех, слегка дурманящий сок которого окрасил его губы в голубой цвет и стекал по дряблому подбородку; через равные промежутки времени Фиссиф тяжело вздыхал от жалости к самому себе. Он понимал, что его перспективы в Цехе Воров весьма и весьма сомнительны – даже несмотря на то, что Слевьяс даровал ему отсрочку в исполнении приговора. Вспомнив тусклый взгляд глаз Слевьяса, он вздрогнул. Ему было тошно в одиночестве сидеть в подвале, но это все же лучше, чем выдерживать презрительные и грозные взоры братьев-воров.

Шарканье ног по каменному полу заставило его проглотить очередной унылый вздох, вместе с ним жвачку и спрятаться за стол. Из мрака показалось потрясающее видение. Фиссиф сразу узнал в видении Северянина, Фафхрда – но в каком же плачевном виде он был! Лицо бледное и перепачканное, одежда и волосы растерзаны и покрыты слоем сероватой пыли. Двигался он, как сбитый с толку или глубоко погруженный в мысли человек. Сообразив, что ему представилась редкая возможность, Фиссиф схватил лежавший неподалеку увесистый груз для оттяжки гобеленов и стал подкрадываться к задумавшемуся Фафхрду.

А тот уже почти убедил себя в том, что странные голоса, от которых он убежал – лишь плод его воображения, растревоженного жаром и головной болью. В конце концов, рассуждал он, после удара по голове человек часто видит разноцветные круги и слышит звон в ушах; должно быть, он совсем одурел, раз с такой легкостью заблудился в потемках – ведь обратную дорогу он нашел безо всяких усилий. Теперь нужно собраться как следует, чтобы вырваться из этого заплесневелого притона. Хватит мечтать. Дом полон воров, которые его ищут, и он может натолкнуться на одного из них за любым поворотом.

Едва Фафхрд, тряхнув головой, начал бдительно осматриваться по сторонам, как на его прочный череп обрушился четвертый удар за эту ночь. Он оказался посильнее предыдущих.

На сообщение, что Фафхрд схвачен, Слевьяс отреагировал не совсем так, как ожидал Фиссиф. Он не расплылся в улыбке и даже не поднял голову от блюда с холодным мясом, стоявшего перед ним. Он просто сделал еще глоточек бледно-желтого вина и продолжал есть.

– Что с черепом? – осведомился он, проглотив один кусок и принимаясь за следующий.

Фиссиф объяснил, что по его мнению Северянин либо спрятал его, либо потерял где-то внизу, в подвалах. Тщательные поиски прояснят этот вопрос.

– А может, его унес Серый Мышелов…. – добавил он.

– Ты убил Северянина? – помолчав, поинтересовался Слевьяс.

– Не совсем, – гордо ответил Фиссиф. – Но я хорошенько встряхнул ему мозги.

Фиссиф ожидал благодарности, или хотя бы дружелюбного кивка, однако вместо этого был вознагражден холодным оценивающим взглядом, смысл которого понять было непросто. Слевьяс тщательно прожевал большой кусок мяса, проглотил его и неторопливо запил вином. Все это время он пристально смотрел на Фиссифа.

Наконец он сказал:

– Если бы ты его убил, тебя сию же секунду подвергли бы пытке. Запомни, толстопузый я тебе не верю. Слишком многое указывает на то, что ты их сообщник. Если бы ты был с ними в сговоре, то мог бы убить Фафхрда, чтобы твое предательство осталось в тайне. Кто знает, быть может, ты и попытался убить его. К счастью для тебя его череп оказался слишком прочным.

Бесстрастный тон, которым все это было сказано, отбил у Фиссифа охоту возражать. Слевьяс допил вино, откинулся на спинку кресла и сделал знак подмастерьям убрать со стола.

– Северянин уже оклемался? – коротко спросил он.

Фиссиф кивнул и добавил:

– Похоже, его лихорадит. Пытается вырваться и все время бормочет. Что-то вроде: «Завтра в полночь». Он повторил это трижды. Остальное он говорил на каком-то непонятном языке.

В комнату вошел сухопарый вор с ушами, как у крысы.

– Магистр, – раболепно поклонившись, объявил он, – мы отыскали Серого Мышелова. Он сидит в таверне «Серебряный Угорь». За ним наблюдают несколько человек. Схватить его или лучше убить?

– Череп у него с собой? Или, скажем, подходящая по размерам коробка?

– Нет, магистр, – скорбно ответил вор, склоняясь еще ниже.

Несколько мгновений Слевьяс сидел, погруженный в раздумья, потом велел подмастерью принести пергамент и чернильную жидкость каракатицы. Написав несколько строк, он коротко осведомился у Фиссифа:

– Какие слова бормотал Северянин?

– «Завтра в полночь», магистр, – ответил Фиссиф, тоже не без раболепия.

– Годится, – сказал Слевьяс, тонко улыбнувшись с понятной одному ему иронией. Его перо снова забегало по жесткому пергаменту.

Прислонившись спиной к стене, Серый Мышелов сидел в «Серебряном Угре» за столом, залитым вином и покрытым разводами от донышек кружек, и нервно катал между пальцами один из рубинов, взятых им у мертвого Кроваса. В его небольшом кубке с вином, приправленным горькими травами, оставалась еще добрая половина, Мышелов то беспокойно осматривал полупустую комнату, то бросал взгляд на прорезанные высоко в стене четыре маленьких оконца, через которые внутрь тянуло холодным туманом. Несколько мгновений он пристально рассматривал толстого хозяина таверны в кожаном фартуке, уныло похрапывающего на табурете подле нескольких ступенек, ведших на улицу. Потом послушал вполуха бессвязное сонное бормотание двух солдат, сидевших у противоположной стены: вцепившись в объемистые кружки и чуть не упираясь друг в друга лбами, они в приступе хмельной откровенности толковали о разных древних военных хитростях и знаменитых походах.

Куда подевался Фафхрд? Верзила не должен был так опаздывать, да и с приходом Мышелова в «Серебряный Угорь» свечи сгорели уже на полдюйма. Мышелов уже не веселился, припоминая наиболее опасные эпизоды своего бегства из Дома Вора – как он ринулся вверх по лестнице, как прыгал с крыши на крышу, как выиграл короткую схватку среди дымовых труб. Боги передряг! Неужто ему придется снова отправляться в этот притон, где теперь полно ножей и открытых глаз, чтобы выручать своего товарища? Он прищелкнул пальцами, и зажатый между ними камень, высоко взлетев к прокопченному потолку, описал красную дугу, а Мышелов, словно ящерица муху, схватил его другой рукой. После этого он снова подозрительно уставился на расплывшуюся тушу трактирщика, спавшего с открытым ртом.

И тут краем глаза Мышелов увидел, что из туманного окошка к нему стремительно летит маленький стальной посланец. Он инстинктивно отскочил, но в этом не было нужды. Кинжал вонзился в стол в локте от Мышелова с другой стороны. Несколько долгих мгновений Мышелов стоял, готовый отпрыгнуть снова. Глухой стук воткнувшегося в стол кинжала не разбудил трактирщика и не потревожил солдат, один из которых тоже уже храпел. Протянув левую руку к кинжалу, Мышелов вытащил его из стола. Продолжая поглядывать на окна, он снял насаженную на клинок пергаментную трубочку и в несколько приемов прочитал корявые ланкмарские иероглифы. Послание гласило:

«Если завтра до полуночи ты не принесешь украшенный драгоценностями череп в комнату, которая принадлежала Кровасу, а теперь принадлежит Слевьясу, мы начнем убивать Северянина».

И снова ночной туман вполз в Ланкмар. Все звуки стали приглушенными, вокруг горящих факелов появились дымные ореолы. Хотя полночь приближалась, город еще не спал: по улицам спешили домой лавочники и ремесленники, пьяницы радовались первому кубку, только что сошедшие на берег матросы строили глазки барышням у прилавков.

На улице, параллельной той, на которой стоял Дом Вора, и носившей название улицы Торговцев Шелком, толпа понемногу редела. Купцы уже закрывали свои лавки. Время от времени они обменивались шумными приветствиями, достойными деловых соперников, и задавали друг другу заковыристые вопросы относительно состояния дел. Некоторые с любопытством поглядывали на узкое каменное здание, над которым темной махиной нависал Дом Вора и из удлиненных верхних окон которого лился теплый свет. В этом доме жила со своею челядью и наемной охраной некая Ивлис, красивая рыжеволосая девица, иногда танцевавшая для сюзерена и пользующаяся всеобщим уважением, но вовсе не поэтому, а потому, что в городе поговаривали, будто она – любовница магистра Цеха Воров, которому торговцы шелком платили положенную дань. Однако в этот день пронесся слух, что прежний магистр умер, и его место уже занял другой. Вот торговцы шелком и предполагали: не вышла ли Ивлис из фавора и не заперлась ли от страха у себя дома.

На улице появилась крошечная старушонка и медленно заковыляла от дома к дому, ощупывая кривой клюкой выбоины между склизкими булыжниками. Поскольку одета она была в черный плащ с капюшоном и почти сливалась с темным туманом, один из купцов чуть было не налетел на нее в потемках. Он помог ей обойти зловонную лужу и сочувственно заулыбался, когда она дрожащим голосом принялась сетовать на состояние улиц и на многочисленные опасности, подстерегающие старую женщину. Распрощавшись с купцом, она двинулась дальше, глуповато приговаривая: «Ну, пошли дальше, осталось уже немного, совсем немного. Но осторожно. Хрупки старые косточки, ой хрупки!»

Какой-то неотесанный подмастерье красильщика, проходя мимо, грубо толкнул старушку и, даже не взглянув, упала она или нет, пошел дальше. Но не успел он сделать и двух шагов, как получил прицельный и увесистый пинок пониже спины. Подмастерье неуклюже обернулся, но увидел лишь сгорбленную фигурку, которая семенила прочь, неуверенно постукивая палочкой по мостовой. С выпученными глазами и отвисшей челюстью подмастерье попятился, в замешательстве и не без суеверного изумления скребя в затылке. Позже, этим же вечером, он отдал половину жалованья своей престарелой матушке.

А старушка, остановившись у дома Ивлис, несколько раз глянула на освещенные окна, словно пребывая в сомнении и не доверяя слабому зрению, затем с трудом вскарабкалась по ступенькам к двери и тихонько поскреблась в нее клюкой. Подождав немного, она постучалась снова и крикнула капризным фальцетом:

– Впустите меня! Впустите же! Я принесла весть от богов обитательнице этого дома. Эй, вы там, впустите меня!

В конце концов в двери отворилось окошечко, и грубый низкий голос отозвался:

– Ступай своей дорогой, старая ведьма. Сегодня сюда не пускают.

Но старушка, не обращая на эти слова никакого внимания, упрямо твердила:

– Впустите меня, слышите? Я предсказываю будущее. На улице холодно, моя старая глотка вконец простыла от этого тумана. Впустите меня. Сегодня в полдень ко мне прилетела летучая мышь и поведала о том, что ждет обитательницу этого дома. Мои старые глаза видят тени еще не свершившегося. Впустите меня, слышите?

В окне над дверью показалась стройная женская фигурка и через несколько мгновений исчезла.

Перебранка между старушкой и стражником продолжалась. Внезапно с верхней площадки лестницы раздался мягкий хрипловатый голос:

– Можешь впустить вещунью в дом. Она ведь одна, да? Я поговорю с ней.

Дверь отворилась, хотя и не слишком широко, и фигурка в черном плаще проковыляла внутрь. Дверь была немедленно закрыта и заперта на засов.

Серый Мышелов оглядел стоявших в полумраке передней трех телохранителей – дюжих лбов, каждый из которых был вооружен двумя короткими мечами. Они явно не принадлежали к Цеху Воров и чувствовали себя не в своей тарелке. Держась за левый бок и не забывая изображать астматическое дыхание с присвистом, Мышелов с глупой косой ухмылкой поблагодарил стража, открывшего ему дверь.

Тот с плохо скрываемым отвращением отошел. Мышелов и впрямь представлял собою премерзкое зрелище: лицо его было покрыто удачно подобранной смесью жира с пеплом, усеяно чудовищными восковыми бородавками, а из-под капюшона свисали серые космы волос с напяленного на макушку высушенного скальпа настоящей ведьмы – так, по крайней мере, утверждал Лаавьян, торговец париками.

Мышелов начал медленно подниматься по лестнице, тяжело опираясь на клюку и через каждые несколько ступенек останавливаясь, чтобы перевести дух. Ему было нелегко двигаться таким черепашьим шагом – ведь полночь приближалась. Но три его попытки проникнуть в этот хорошо охраняемый дом уже провалились, и он знал, что любой, даже самый незначительный промах может его выдать. Не успел он добраться до середины лестницы, как снова послышался хрипловатый голос, отдавший какое-то распоряжение, и к Мышелову, неслышно ступая босыми ногами, сбежала темноволосая служанка в черной шелковой тунике.

– Ты очень добра к старухе, – просипел он, похлопывая по гладкой ручке, подхватившей его под локоть.

Вдвоем дело пошло немного быстрее. Мысли Мышелова сосредоточились на украшенном драгоценностями черепе. Он буквально маячил у него перед глазами: светло-коричневый овал в полумраке лестницы. Череп был ключом к Дому Вора и спасению Фафхрда. Маловероятно, что Слевьяс отпустит Северянина, получив череп. Но добыв его, Мышелов сможет поторговаться. А без черепа ему придется брать штурмом логово Слевьяса, где каждый вор уже ждет – не дождется его. Прошлой ночью обстоятельства и удача оказались на его стороне. По вряд ли это повторится. Размышляя таким образом, Мышелов не забывал ворчать и сетовать на высоту лестницы и негнущиеся старые ноги.

Служанка ввела его в комнату, устланную толстыми коврами и увешанную шелковыми гобеленами. С потолка на толстых бронзовых цепях свисала незажженная большая медная лампа, покрытая затейливыми узорами. Комната была наполнена мягким светом и нежным ароматом – это горели бледно-зеленые свечи на низких столиках, расставленные среди склянок с духами, пузатых баночек с благовонными притираниями и тому подобным.

Посреди комнаты стояла рыжеволосая девица, унесшая череп из Дома Вора. На ней было белое шелковое платье, в ярко-рыжих волосах, собранных в высокую прическу, торчали булавки с золотыми головками. Рассмотрев как следует ее лицо, Мышелов обратил внимание на жесткое выражение желто-зеленых глаз и плотно сжатые челюсти, как-то не сочетавшиеся с мягкими полными губами и кремовой кожей. В позе девицы угадывалась напряженность.

– Ты предсказываешь будущее, ведьма? – вопрос прозвучал почти как приказ.

– По руке и волосам, – ответил Мышелов, придав своему фальцету жутковатое звучание. – По ладони, сердцу и глазам. – Он проковылял поближе. – Дала, крошечные существа разговаривают со мною и рассказывают всякие секреты.

С этими словами он внезапно выхватил из-под плаща маленького черного котенка и сунул его под нос девице. Та от неожиданности попятилась и вскрикнула, однако этот маневр еще прочнее утвердил ее в уверенности, что перед нею самая настоящая колдунья.

Ивлис отпустила служанку, и Мышелов поспешил воспользоваться созданным впечатлением, пока у девицы не прошел страх. Он заговорил о судьбе и роке, о знаках и предзнаменованиях, о деньгах, любви и путешествиях по воде. Он играл на суевериях, которые, как ему было известно, бытуют в среде ланкмарских танцовщиц. На девицу сильно подействовали его слова о «темном чернобородом человеке, который недавно умер или находится на пороге смерти», хотя имени Кроваса он не упоминал, опасаясь вызвать подозрение. Перед Ивлис сплеталась хитроумная паутина из фактов, догадок и впечатляющих общих мест.