Фриц Лейбер

Девушка с голодными глазами 

Так и быть, я расскажу вам, почему мысли о той девушке вызывают у меня кошмары. Почему я не в силах смотреть на толпу, которая пускает слюни, глядя на рекламу с ее изображением рядом с бутылкой пепси, пачкой сигарет или жвачки. Почему я не люблю думать о миллионах американцев, упивающихся этой ядовитой полуулыбкой. Это, знаете ли, целая история...

Нет, вы только не подумайте, что у меня внезапно развилась аллергия от рекламы. Это было бы смешно для человека моей профессии, ведь я фотограф. Хотя, я думаю, вы согласитесь, что в выколачивании денег из населения подобным образом есть что-то извращенное. Но со мной все в порядке. Я знаю, что если есть Лицо, Тело, Взгляд, то почему бы кому-то не поместить смазливое личико на всех щитах от Таймс-сквер до Телеграф-хилл?

Позвольте мне, однако, спросить у вас следующее. Почему, если Америка покорена фотомоделями, мы толком ничего не знаем о них? То, что пишут в светской хронике – полнейшая ерунда, скажу я вам. Скажу вам больше: публика ничего толком не знает о фотомоделях – кроме одного несчастного фотографа, который делает на них больше денег, чем когда-либо мечтал в своей жизни и который весьма несчастлив.

Но сначала представьте меня год назад. У меня была студия на четвертом этаже одной крысиной норы, называемой Хаузер Билдинг, на углу Ардлей-Парка. Дела шли неважно. Я бегал по агентствам и рекламодателям, и не то чтобы меня очень не любили, но моя чепуха никогда не вызывала особого интереса. Я был просто на грани банкротства. Я задолжал за помещение. Черт возьми, у меня даже не было денег, чтобы завести подружку.

Это случилось в один из темных, серых вечеров. В здании было очень тихо. Я только что закончил работу над несколькими снимками, которые хотел предложить для Лавлибелт и Плейграунд, последний – пляжная сцена. Моя модель ушла. Мисс Леон. Преподавала в одной из частных школ и позировала мне ради приработка. Взглянув на отпечатки, я решил, что она, вероятно, была не той моделью, которую искал Лавлибелт. Я уже почти примирился с тем, что день был потерян.

И тут на лестнице раздались шаги, и вошла она.

На ней было дешевое черное платье с блестками. Черные лакированные туфли. И никаких чулок. Худые руки были голыми, их только слегка прикрывала серая матерчатая накидка. Тонкая шея, слегка изможденное лицо, пышная масса темных волос, из-под которых смотрят самые что ни на есть голодные на свете глаза.

Итак, парни, я был один с девушкой в комнате, в которой уже начинало темнеть, в почти пустом здании. Ситуация, которую миллионы мужчин рисовали себе в красочных подробностях. Что я чувствовал?

Понимаете, я почувствовал легкое головокружение, как будто что-то отодвинули от меня, совсем легкое. Потом все кончилось. Когда она открыла рот, все встало на свои места.

– Я вижу, вы фотограф, мистер, – сказала она. – Не нужна ли вам модель?

– Вряд ли, – сказал я, собирая снимки. Понимаете, она не произвела на меня особого впечатления. Я еще не догадывался о коммерческих возможностях ее глаз. – А вы занимались этим раньше?

Она начала невразумительно рассказывать, и я стал машинально подмечать ее знания насчет рекламных агентств, студий, цен, и вскоре сказал ей:

– Вы никогда в жизни не позировали фотографу. Вы просто замерзли и зашли сюда. Разве не так?

Она призналась, что это более или менее верно.

– Вы считаете, что позировать может кто угодно?

– Конечно, – отозвалась она.

Мне следовало бы сразу же выставить ее вон. Но, то ли мне импонировало ее холодное безразличие, то ли я был тронут ее «голодным» взглядом. Не знаю. Скорее всего, мне захотелось, чтобы она тоже пережила то ужасающее состояние краха, в котором я находился.

– Хорошо, – сказал я. – Попробуем сделать с вас пару снимков. Но поймите, я ничего не обещаю. Если кто-нибудь захочет использовать ваше фото, я заплачу вам. Но не раньше.

Она подарила мне улыбку. Первую.

– Это мне подходит.

Итак, я сделал три снимка ее лица крупным планом, так как был не в восторге от дешевого платья. Затем я вспомнил, что у меня оставалось кое-что от Лавлибелта, и я протянул ей пояс и сказал, чтобы она зашла за ширму и одела его. Что она и проделала, нисколько не смущаясь, чего я никак не ожидал. И я решил, что с таким же успехом можно снять и пляжную сцену.

Все это время я не ощущал ничего особенного, за исключением нескольких легких приступов головокружения. Я подумал, что у меня что-то не в порядке с желудком, или, может быть, я небрежно обращаюсь с реактивами. И какое-то неясное беспокойство не покидало меня все это время. Я пододвинул ей карандаш и бумагу.

– Напишите ваше имя, адрес и телефон, – сказал я и скрылся в проявочной.

Немного позже она вышла. Я проявил негативы, сделал несколько отпечатков и решил, что они не намного хуже, чем у мисс Леон. Я положил их в пачку, которую собирался разносить по заказчикам на следующее утро.

Я совсем не думал о девушке, за исключением, может быть, легкого удивления собой за то, что находясь в своем теперешнем одиноком состоянии, не пытался за ней приударить...

На следующее утро я отправился по заказчикам. Первой на моем пути была пивоварня Мюнша. Папа Мюнш тогда был озабочен поисками «Девушки Мюнша». Он испытывал ко мне нечто вроде привязанности, хотя и отвергал мои фотографии.

Мюнш поставил банку с пивом, причмокнул губами, пробормотал что-то насчет хмеля, вытер толстые руки о большой передник и сгреб мою небольшую пачку фотографий. Он просмотрел почти половину, издавая языком непонятные звуки, когда добрался до нее.

– Вот она, – произнес Папа Мюнш. – Фотография не очень, но я говорю про девчонку. Кто это?

– Одна из моих новых моделей.

– Приведи ее сюда завтра утром, – приказал он мне. – И принеси свою аппаратуру. Мы будем снимать ее здесь...

Итак, я ушел, твердя себе, что это просто счастливая случайность, что девушка, вероятнее всего, завтра потерпит крах по неопытности.

Когда я почтительно положил следующую пачку фотографий на стол мистера Фитча, из Лавлибелта, девушка была сверху.

Мистер Фитч, кроме всего прочего, был еще и искусствоведом. Он отклонился назад, искоса посмотрел на фото, взмахнул длинными пальцами, и сказал:

– Хм-м. Что вы об этом думаете, мисс Виллоу?

Он не мог скрыть того, что попался «на крючок». Совершенно то же самое произошло в Буфордс Пуле и в Плейграунде.

Я прибежал домой и схватил листок, который давал девушке для записи имени и адреса. Он был пуст.

Когда она не появилась на следующее утро, мне пришлось прибегнуть к поискам. Я обегал все рекламные агентства. Я провел хитрое расследование во всех художественных салонах. Я истратил последние деньги, поместив объявления в газетах. Я просмотрел списки учеников высших школ. Я заходил в рестораны и кафе и рассматривал официанток; я разглядывал людей, выходящих из кино. Я прочесывал улицы.

На пятый день я понял, что проиграл. Папа Мюнш назначил мне крайний срок – он уже назначал его несколько раз, но это был последний – в шесть часов вечера. Мистер Фитч уже давно от всего отказался.

Я стоял у окна. Тут вошла она.

Я так часто прокручивал в голове этот момент, что ничего не почувствовал. Даже легкое головокружение не вывело меня из оцепенения.

– Привет, – проговорил я, не глядя в ее сторону.

– Привет, – отозвалась она.

– Еще не разочаровались?

– Нет. – Ее ответ не прозвучал вызывающе. Это была просто констатация факта.

Я взглянул на часы, шагнул к ней и быстро сказал:

– Послушайте, я собираюсь дать вам шанс. Один мой клиент ищет девушку вашего типа. Если хорошо поработаете, то сможете на самом деле стать моделью. Мы еще успеем застать его, если поспешим. – Я взял аппарат. – Пойдемте. И в следующий раз, если хотите заработать, не забывайте оставлять номер своего телефона.

– Ах, ах, – произнесла она, не двигаясь с места.

– Что это значит? – спросил я.

– Я не собираюсь ходить ни по каким вашим клиентам.

– Ну и черт с тобой, красотка, – не выдержал я. – Можешь идти отсюда на все четыре стороны.

Она медленно покачала головой:

– Ты не обманешь меня, бэби. Тебе это не удастся. Они ХОТЯТ МЕНЯ. – И она подарила мне вторую улыбку.

Тогда я подумал, что она, должно быть, видела мое объявление в газете. Сейчас я не уверен в этом.

– А теперь я скажу тебе, как мы будем работать, – продолжала она. – Ты не будешь знать ни моего имени, ни адреса, ни телефона. Все снимки будем делать прямо здесь. Только ты и я.

Я бы ударил ее по лицу, если бы оно не являлось фотографическим капиталом. В конце концов мне пришлось позвонить Папе Мюншу и сообщить ее условия. Я знал, что у меня нет шансов, но другого выхода не было. Папа Мюнш накричал на меня, сказал «нет» несколько раз и повесил трубку. Это нисколько не смутило ее.

– Мы начнем съемку завтра в десять утра, – сказала она.

Около полуночи позвонил Папа Мюнш:

– Не знаю, из какой психушки ты откопал эту подругу, но я беру ее. Приходи завтра утром, и я попытаюсь втолковать тебе, какие снимки мне нужны.

После этого наступил шквал. Даже мистер Фитч сдался.

На следующее утро она появилась точно в 10.00, и мы приступили к работе. Все шло гладко, за исключением того, что я постоянно ощущал легкое головокружение. Может быть, и вы чувствуете это, глядя на ее изображение.

Когда мы закончили, я обнаружил, что есть и другие правила поведения. Было уже далеко за полдень, когда я начал спускаться вслед за ней по лестнице, чтобы выпить кофе с бутербродом.

– Ах-ах, – снова произнесла она. – Я пойду вниз одна. И смотри, бэби, если ты когда-нибудь попытаешься следить за мной – можешь искать себе другую модель.

Можете представить себе, как вся эта чепуха подействовала на мое воображение. Я помню, что когда она ушла, я открыл окно и встал около него, вдыхая свежий воздух и пытаясь понять, что стоит за этим: скрывалась ли она от полиции или, может быть, вбила себе в голову, что это модно – вести себя так экстравагантно.

Оглядываясь назад, я удивляюсь, как быстро после этого ее чары стали захватывать город. Вспоминая, что случилось потом, я ужасаюсь: что же происходит с целой страной – а может быть и со всем миром? Вчера я вычитал в «Тайм», что изображения этой красотки появились на рекламных щитах в Египте.

Окончание моего рассказа подскажет вам, почему я так боюсь за весь мир. У меня есть даже теория, которая объясняет это, хотя она и выходит за определенные рамки. Теория насчет девушки. Попытаюсь изложить ее в нескольких словах.

Вы знаете, как современная реклама настраивает всех в определенном направлении – на желание иметь одинаковые вещи, на идентичное представление об этих вещах. И вы, наверное, слышали, что теперь психологи не так скептически настроены насчет телепатии, как раньше.

Теперь сложите эти две идеи вместе. Предположим, идентичные желания миллионов людей сфокусировалось на одной телепатической личности. Скажем, на девушке, чей образ сформировался в сознании. Вообразим теперь, что эта девушка понимает самые скрытые желания миллионов мужчин. Предположим, что она приняла облик, соответствующий этом желаниям, оставаясь холодной, как мрамор. Однако, вообразите голод, который она может чувствовать в ответ на их желания.

Но эти рассуждения могут завести нас далеко от фактов моего рассказа. И некоторые из этих фактов чертовски весомые. Как деньги. Мы с ней и делали деньги.

Во всяком случае, у меня появились деньги. Впервые за несколько месяцев я имел достаточно денег, чтобы напиться, купить новую одежду, ездить на такси...

Но я хочу рассказать о ней. Я намекал ей о моих желаниях, я говорил с ней об этом и, в конце концов, предпринял первую попытку.

Она сняла мою руку с себя, будто это была мокрая тряпка.

– Нет, бэби, – сказала она. – Сейчас рабочее время.

– Но потом... – настаивал я.

– Правила остаются теми же. – И я заработал улыбку – кажется, пятую по счету.

Трудно поверить, но она никогда ни на йоту не отступала от этой своей идиотской линии. Я не должен приставать к ней в мастерской, ибо наша работа очень важна и нравится ей, поэтому никаким развлечениям не должно быть места. И я не должен видеть ее еще где-либо. А если попытаюсь, то никогда больше не сделаю ни одного ее снимка – и это притом, что деньги текли рекой, а у меня хватало глупости верить, что мое искусство имеет к этому какое-то отношение.

Конечно, я не был бы мужчиной, если бы не попытался приударить за ней еще несколько раз. Но всегда повторялась та же история с мокрой тряпкой, а улыбок больше не было.

Вскоре я изменился. Стал легкомысленным и слегка невменяемым. Я начал разговаривать с ней. Преимущественно о себе. Это было все равно, что находиться в постоянном бреду, который, однако, никогда не пересекался с делом. На постоянные головокружения я уже не обращал никакого внимания – они казались вполне естественными.

Я говорил, не умолкая. Не важно, чем я занимался – освещал ее, усаживал в определенную позу, возился с треножником, – я постоянно что-то говорил.

Я рассказал ей, все что знал, о себе самом. Рассказал о своей первой женщине. Рассказал про плавание в Южную Америку и про ночное небо. Рассказал о Бетти. Рассказал о моей матери, умирающей от рака. Рассказал о том, как меня избили на дорожке за баром. Рассказал о Милдред. Рассказал про то, как продал свой первый снимок. Рассказал, как выглядит Чикаго с борта яхты. Рассказал о самой длинной выпивке, в которой принимал участие. Рассказал о Гвен. Рассказал, как искал ее. И что чувствовал теперь.

Она никогда не обращала ни малейшего внимания на мою болтовню. Даже не могу сказать, слышала ли она меня.

Наконец, я решил преследовать ее – после того, как она пойдет домой. Но здесь я хочу напомнить вам кое о чем. Может быть, вы что-то помните из газет – про странные убийства, о которых я вам рассказывал. Мне кажется, их было шесть.

Я сказал «странные», потому что полиция так и не смогла выяснить, не были ли это просто жертвы сердечного приступа. Потому что всегда есть сомнения, когда сердечные приступы случаются с людьми, чьи сердца всегда были в порядке, и каждый раз ночью, когда жертвы были одни и далеко от дома.

Это одно из сомнений, которое мучает меня и сейчас. Но в то время моим единственным чувством было облегчение, что я, наконец, решился проследить за ней.

Я заставил ее поработать до темноты однажды вечером. Мне не нужно было просить об этом, так как заказы сами сыпались на нас, словно снежная лавина. Я подождал, пока не хлопнула наружная дверь, и сбежал вниз по лестнице. На мне были ботинки с резиновыми подошвами. Я надел темное пальто, в котором она никогда меня не видела, и темную шляпу.

Я стоял в дверях, пока не заметил ее. Она шла мимо Ардлей-Парка. Стояла одна из темных осенних ночей. Я последовал за ней по другой стороне улицы, в надежде выяснить, где она живет.

Она остановилась перед витриной универмага Эверли, держась в стороне от освещенного места. И стала смотреть на витрину. Как-то мы сделали для Эверли большую фотографию для плоского манекена в витрину женского белья. На эту витрину она сейчас и смотрела. Когда мимо проходили люди, она слегка отворачивалась или отступала в темноту.

Затем появился мужчина. Я не мог как следует разглядеть его лицо, но он показался мне пожилым. Остановившись, он стал смотреть на витрину. Тогда она вышла из темноты и встала рядом с ним.

Скажите на милость, парни, что бы вы почувствовали, если бы смотрели на рекламный плакат с девушкой и именно она внезапно появилась бы рядом с вами и взяла вас за руку? Реакция этого малого была ясной, как божий день. Они поговорили с минуту, затем мужчина взмахнул рукой, останавливая такси. Они сели в него и уехали.

В эту ночь я напился. Однако на следующее утро она появилась в обычное время, и я снова бредил, только теперь с добавлением некоторых других деталей.

На этот раз, когда я пошел за ней, она выбрала место под уличным фонарем, напротив одного из щитов с «Девушкой Мюнша».

Прошло около двадцати минут, и проезжавший мимо автомобиль с открытым верхом замедлил скорость и остановился около нее. На этот раз я стоял ближе. Я прекрасно рассмотрел лицо парня. Он был моложе, примерно моего возраста.

На следующее утро то же самое лицо глянуло на меня с первой полосы газеты. Автомобиль с открытым верхом был найден припаркованным на боковой улочке. Как и в других «странных несчастных случаях», причина смерти была неясна.

В тот день в моей голове кружились разные мысли, но в двух вещах я был абсолютно уверен. Что я получил первый серьезный заказ от национального рекламного агентства и что я собираюсь взять девушку за руку и спуститься с ней по ступенькам, когда мы закончим работу.

Казалось, это ее не удивило. Она улыбнулась:

– А я все гадала, когда ты созреешь.

Мне стало хорошо. Хотя я мысленно прощался со студией, но моя рука все-таки была вокруг ее талии. Это был еще один из тех теплых осенних вечеров. Мы вошли в Ардлей-Парк. Вокруг было темно, но небо светилось розовым оттенком от рекламных огней.

Мы долго шли через парк, потом остановились. Она опустилась на траву и потянула меня вслед за собой. Потом положила руки мне на плечи. Я смотрел прямо ей в лицо. Оно было слегка розоватым от сияния реклам. Ее голодные глаза казались двумя темными пятнами.

Сначала я расскажу вам, что сделал потом. Затем скажу, почему я это сделал. А потом воспроизведу, что сказала она.

Что я сделал? Убежал прочь. Я почти ничего не помню, так как у меня кружилась голова, и розоватое небо качалось на фоне темных деревьев. Через некоторое время я добрел, шатаясь, до уличных фонарей. На следующий день я закрыл студию. Когда я запирал дверь, телефон звонил и на полу лежали нераспечатанные письма. Я никогда больше не видел эту девицу...

Я сделал так, потому что не хотел умирать. Я не хотел, чтобы из меня вытянули жизнь по капле. Вампиры бывают всякие – и те, что сосут кровь, еще не самые худшие. Если бы не настораживающие головокружения и лицо в утренней газете, я бы сделал то же, что и все остальные. Но вовремя понял, что со мной будет – пока еще было время вырваться и убежать. Я понял, что откуда бы она ни явилась, что бы ни придало ей такой облик, она есть не что иное, как квинтэссенция ужаса, скрывающаяся за ярким фасадом. Она – это улыбка, которая обманывает вас, заставляя бросать деньги и саму жизнь. Она – это глаза, которые влекут вас все дальше и дальше – пока вы не увидите в них свою смерть. Она – создание, ради которого вы отдаете все и не получаете ничего. Она – существо, которое забирает все, что у вас есть, и не оставляет ничего взамен. Когда вы восхищаетесь лицом на рекламных щитах, помните об этом. Это – приманка. Наживка.

Вот что такое была эта девушка. А теперь то, что она сказала:

– Я хочу тебя. Я хочу твои снимки. Я хочу все, что делает тебя счастливым и все, что причиняет тебе боль. Я хочу твою первую женщину. Я хочу твою камеру. Я хочу ноги Бетти. Я хочу небо, наполненное звездами. Я хочу смерть твоей матери. Я хочу твою кровь на дорожке за баром. Я хочу губы Милдред. Я хочу первую фотографию, которую ты продал. Я хочу огни Чикаго. Я хочу тот джин с тоником, который ты пил. Я хочу руки Гвен. Я хочу твое желание меня. Я хочу твою жизнь, бэби. Напои меня, напои.