Ник стоял на пороге, и интерьер комнаты его совершенно не волновал. Он смотрел на Катю остановившимся взглядом, видимо восхищенный и потерявший дар речи. «Да, костюм просто блеск! – подумала Катерина. – Я в нем неотразима».

Ник молча разделся, прошел в комнату и сел на скрипучий диван. К жизни его вернул Джим. Молнией он пересек комнату и вцепился зубами в ногу музыканта. Катя изумленно вскрикнула и бросилась на помощь. Кот чрезвычайно трудно отделялся от ноги гостя, он рычал и вращал глазами. Лицо Ника стало молочно-зеленого цвета.

– Джим! Что за поведение! – Катя держала извивающегося кота на вытянутых руках. – Мне придется запереть тебя на кухне. Извини, Ник. Это Орысин кот. У него психическая травма.

– А я решил, что он проголодался, – хмуро сказал Ник, растирая ногу.

Катя закрыла Джима на кухне.

– Странно. Не думала, что он может быть таким агрессивным. Ник, у тебя интересный одеколон…

По комнате распространялся тонкий, сладковатодревесный запах.

– Мой любимый, – отозвался Ник.

Он отбросил волосы назад рукой, и Катя увидела, что его лоб покрыт капельками пота, а глаза – в мелкой сетке кровеносных сосудов.

– Мой любимый одеколон. «Фаренгейт».

– «Фаренгейт»… – медленно повторила Катя, словно прислушиваясь к произношению слова. – «Фаренгейт»…

Смутная догадка пронеслась в ее голове. Ник с каждой минутой становился все более неузнаваем: его губы беззвучно шевелились, а взгляд цеплялся за Катину фигуру, облаченную в красный костюм, шарил по нему.

Снежный ком беспорядочных мыслей покатился с горы. «Любимый одеколон убийцы! Тот, который купила Орыся! Джим был в квартире, когда маньяк… Джим узнал его! „Фаренгейт“! Он подставил Леонида, свалил все на него! Сейчас он меня задушит! И никто не узнает, что это сделал он. Никто не видел, что он пришел ко мне в квартиру! Никто не видел меня с ним вдвоем! В офисе я сама попросила его держаться официально, чтобы не навлечь гнев Киры Васильевны, – никто и не вспомнит! Точно так же он поступил и с Орысей: никто не знал, что она встречается с ним! Но ведь если… Но ведь если он убьет меня, все поймут, что Леонид ни при чем! Он ведь сейчас в тюрьме!»

– Теперь я буду осторожен, – словно отозвался Ник на ее мысли. – Раньше я бросал их где попало. А тебя я зарою в землю. И никто никогда тебя не найдет.

Катя с ужасом глядела на Ника. Потом она перевела взгляд и увидела свои руки. У Кати было богатое воображение, поэтому она тут же представила свои изящные кисти с нежной белой кожей и блестящими красивыми ногтями в виде полуразложившейся желеобразной гнили, облепленной мокрой землей. К горлу подкатил комок. «Никто мне не поможет! – горестно всхлипнула она. – Ну почему эта сволочь должна распоряжаться моей жизнью?!»

– Я встретился с твоей подругой всего два раза. У нее дома. Она ничего не рассказывала тебе о нашей встрече?

– Нет, – честно ответила Катя и тут же раскаялась в своей поспешности.

– Значит, ты ничего не знала, – удовлетворенно сказал Ник. – Прекрасно. И наверняка ты никого не посвящала в историю наших отношений? Никто не знает, что мы с тобой встречались?

– Почему же? Я говорила об этом и… – Катя попыталась исправить свою ошибку, но Ник грубо перебил ее:

– Не ври. Ты никому ничего не говорила. Ты не болтушка.

Катя не смогла подавить вздох. «Лучше бы я была болтушкой!»

Убийца не торопился приступить к своим основным обязанностям. Ему захотелось поговорить.

– Я давал интервью на радио, – сказал Ник. Он прохаживался по комнате мимо напуганной Катерины, которая сидела в кресле и отрывала завороженный взгляд от композитора, только чтобы поискать глазами какой-нибудь тяжелый предмет для самообороны. – Недоразвитая ди-джейка с затрудненной речью, которой я давал интервью, спросила, что меня вдохновляет. Я ответил, что мои музы – женщины. Я солгал. Моя муза – смерть. Когда я сожму руками твою шею и почувствую, как под пальцами бьется и затихает пульс, она прилетит, неслышная и прекрасная, заберет подарок и щедро вознаградит меня за него. Ты станешь, Катерина, самой лучшей данью, которую я возложу на алтарь вдохновения. Чем расплатится со мною смерть за тебя, я не знаю, – симфонией или новой песней, но это, несомненно, будет гениально. Когда твои глаза закроются и ты перестанешь извиваться в моих руках, прилетит она – моя пленительная муза, которую так трудно заманить в гости, заберет тебя, Катерина, и оставит мне чудесную, неповторимую мелодию. Я – импресарио смерти. О моем таланте будут говорить все, моя музыка покоряет…

«Сволочь, гад!!! – твердила про себя Катя, чтобы не слышать мягкого, вкрадчивого голоса, который лишал воли, превращал в покорную жертву. – Я не дам себя убить!»

– Музыка?! – перебила Катя. – Музыка?

Ник остановился. Его взгляд нашарил девушку и удивленно замер на ней. Музыкант готовился совершить жертвоприношение и входил в транс, а жертва посмела раскрыть рот и что-то там пропищать.

– Какая же это музыка?! – дрожа от волнения, спросила Катерина, стараясь, чтобы ее голос звучал как можно более пренебрежительно.

– Что? – не понял Ник.

– Какая же это музыка? Три аккорда, проигрыш, кода.

– Что ты говоришь? – заволновался Ник.

– Я говорю, что все твои сладкие песенки не стоят и мизинца любой девушки, которую ты угробил ради своего дешевого сочинительства.

Ник тупо смотрел на Катерину, ничего не понимая. Очевидно, она была первой жертвой, так откровенно выражавшей свое несогласие умирать и посмевшей критиковать личность убийцы.

– «Прости, Жозефина!» – говорила Катя, с радостью ощущая, что страх уходит. – Я училась в музыкальной школе. Я все хорошо понимаю. Схемы твоих гениальных находок стандартны до оскомины. Избитые гармонические вариации и слюнявые аккордики.

«Сорванные цветы»! Конечно, девочки балдеют, для них твоя музыка – откровение, под нее так удобно вертеть бедрами на дискотеках! Самый горячий хит февраля? Конечно хит. Который забудут через месяц. И стоит ради этого душить людей?!

Щеки Ника побледнели еще больше, глаза остекленели, губы дрожали от возмущения, но он не мог вставить ни слова в обвинительную речь Катерины. А та раздухарилась:

– Ну, скажи мне еще, что ты пишешь серьезную музыку. Это я тоже слышала. Во второй части твоего скрипичного концерта не знала, куда деться от стыда. Ты славно поживился в закромах и Моцарта, и Бетховена, и Чайковского. Знаешь, плагиат наиболее удручает, когда плагиатор о нем даже не догадывается. Ты искренне полагаешь, что начал новую эру в музыке. А на самом деле производишь на свет жалкое подобие того, что когда-то услышал. Твое рондо-каприччиозо пестрит цитатами из Тройного концерта, а ты об этом даже не догадываешься, наверное. Да тебе придется передушить треть женского населения России, чтобы придумать нечто равнозначное первым тактам Пятой симфонии Бетховена. С такими скудными способностями, мой милый, в музыкальной истории ты себя не увековечишь. Ты сочинитель дешевых песенок и рекламных заставок – это твой предел. Хотя… Можешь предложить свои услуги программистам, которые производят компьютерные игры. Там тоже нужно музыкальное сопровождение, и это, я думаю, хорошо оплачивается…

– Да как ты смеешь! – взорвался Ник. Слова девушки причиняли ему боль, было необходимо уничтожить этот источник нравственного страдания, не позволить Катерине безнаказанно издеваться над ним, но он не мог придушить противную девчонку раньше, чем объяснит ей, как сильно она заблуждается.

– Я гениален! Ты ничего не понимаешь в музыке! Я гений! Мои творения будут жить в веках!

– Ты ошибаешься! – закричала в ответ Катя. – Нет! «Сорванные цветы» – твой предел! Это лучшее, что ты сочинил, но это заурядная эстрадная песенка!

– Замолчи!

– Не замолчу! Мне тебя жаль! Ты взял на душу страшный грех. И ради чего? Ради чего ты убил Орысю? Сволочь!

Ник собирался выдвинуть новый аргумент, но резко замолчал, закрыл рот и холодно усмехнулся. Он внезапно понял, какую игру ведет Катерина, ему стало смешно, что он глупо попался на уловку слабой девушки, которую можно придушить, словно котенка.

Он подошел к окну. За окном стояла синяя тьма, в небе появились первые звезды, и где-то в высоте этого тяжелого весеннего неба уже летела его драгоценная муза, закутанная в белый саван. Ник задернул штору.

Катя замерла. На кухне протяжно завыл Джим, предчувствуя новую беду. «Да не хочу я умирать!» – раздраженно подумала Катерина и, не дожидаясь, когда убийца замкнет у нее на шее обруч тренированных гаммами и арпеджио пальцев, бросилась на Ника. Она впервые била мужчину в такое место, но, как и ожидалось, эффект впечатлял. Ник согнулся пополам и задохнулся. Катя бросилась вон из комнаты, была настигнута в прихожей и, несмотря на отчаянное сопротивление – она цеплялась за деревянный косяк и стены, обдирая обои и ломая ногти, – была водворена обратно в комнату.

На кухне, помогая себе душераздирающими воплями, сражался с дверью Джим. Он не смог защитить Орысю и чувствовал себя виноватым. Теперь в соседней комнате убивали Катерину, а он никак не мог открыть проклятую дверь!

Возникла секундная пауза, в течение которой убийца и жертва обменялись ненавидящими взглядами, и в тишине вдруг явственно щелкнул открываемый замок.

– Помогите! – завопила Катерина, ощутив прилив сил.

В квартиру ворвался… Андрей. На его голове зачем-то были укреплены наушники, а глаза горели в предвкушении кровавой битвы.

Через мгновение Катерина и Ник были разъединены и обрели суверенитет: Катя оказалась на диване, композитор – на журнальном столике в роли скатерти. Внешность музыканта претерпела серьезные изменения: отвращение и ненависть, которые испытывал к нему Андрей, материально воплотились в разбитом глазе, окровавленных губах и свернутом набок носе. Еще через некоторое время и с внутренними органами убийцы произошла бы такая же метаморфоза, как и с его лицом, если бы Катерина слабым окриком не остановила избиение…

Хлопнула кухонная дверь, и в комнату ворвался Джим. Он устремился к убийце, который сидел в кресле закованный в наручники, и азартно вонзил зубы в его руку. В тот же момент нервный композитор отбросил кота-мстителя в сторону, и Джим, описав размашистую дугу, приземлился на подоконнике. Он едва не выбил стекло, но тут же спрыгнул на пол и снова бросился в бой.

– Джимик, пе-пе-перестань! – слабо позвала Катерина с дивана, где она сидела рядом с Пряжниковым и тщетно пыталась унять нервную дрожь. – Не пачкай зубы об этого урода.

– Уберите кота, – прошипел Ник.

Через секунду в прихожей распахнулась дверь, и на пороге появился Максим Колотов. Он бросил очумелый взгляд на разукрашенного Ника и заорал:

– Андрей, ты почему так долго?! Он мог ее убить! Сонная тетеря!

– Я не тетеря, – поправил друга Пряжников, крепче обнимая Катерину. – Я как раз вовремя.

– Он во-во-время, – всхлипнула Катя.

– Катюша, бедная, – посочувствовал Макс, с завистью поглядывая на Андрея. – Что ты пережила! Эндрю, я не виноват, ваша техника исключительно обветшала. Не смотри на меня так. Я, конечно, умею обращаться с магнитофоном. Но пленку заклинило.

– Ничего не записалось. Не бей меня, пожалуйста.

– Ладно, – махнул рукой Андрей. – Мы слышали его признания, этого достаточно.

Ник зло усмехнулся.

– Какой магнитофон? Что не записалось? Какие признания? – удивленно спросила Катя, высвобождаясь из объятий Андрея.

– Девочка, мы были с тобой в трудный час, – живо откликнулся Макс. – Я сидел в автомобиле у подъезда и пытался с помощью какой-то допотопной аппаратуры записать откровения этого маньяка.

– А доблестный сыщик стоял в наушниках – да сними же ты их, наконец, – под дверью твоей квартиры, готовый устремиться на помощь, едва ты будешь атакована маньяком. Поверь, я едва не получил инфаркт, услышав твой крик, подлый Эндрю заверил меня, что до этого дело не дойдет, я понадеялся на его расторопность. Ты почему тянул?

– Я не тянул, – пробубнил Пряжников. – Я ждал конкретных признаний.

– Но он мог не прийти ко мне сегодня. – Катя ничего не могла понять.

– Мы следили и за ним, и за тобой, – объяснил Андрей. – Я принес тебе этот костюм в надежде, что Ник клюнет на него. Красный цвет для Ника Пламенского – сигнал к началу боя. И он клюнул.

Избитый композитор мрачно смотрел на прелестную компанию, которая говорила о нем словно об отсутствующем.

– Значит, я была приманкой? – с тихой яростью спросила Катя.

– Да! – хором поддержали ее Андрей и Макс, довольные тем, что ей наконец-то стало все понятно.

Недолго они радовались. В следующее мгновение Катерина залепила Андрею сочную пощечину. Она рванулась в сторону ошарашенного Максима и кулаком врезала ему под дых. Конечно, рука ее была слаба, но, по счастливому совпадению, удар пришелся как раз в необходимую точку: Макс выпучил глаза и начал живописно задыхаться.

Для девочки, пять минут назад скромно умиравшей на диване от нервного потрясения, Катерина была на редкость агрессивна. Ободренный резвостью хозяйки, Джим с торжествующим воплем снова повис на Нике, а Катя схватила стеклянную вазочку и обрушила ее на голову убийцы. Череп Ника выдержал, ваза не уцелела.

– Дикая женщина, – восхищенно произнес Андрей. Одна его щека пылала. – Макс, кончай квакать. Уходим.

Детектив взял под локоть убийцу и повел его к выходу. Максим с трудом разогнулся и поковылял следом.

– Ненавижу! – крикнула им вслед Катерина. – Я вас всех ненавижу! Проваливайте! Негодяи!

Катя защелкнула два замка на двери, вернулась обратно и оглядела разгромленную комнату. «Завтра придется заняться восстановительными работами, – печально подумала она. – Но это завтра». Она взяла на руки Джима, легла на диван, укрылась пледом, подумала о том, что сейчас она полежит десять минут, а потом встанет, смоет с лица косметику и слезы, снимет костюм и колготки, примет душ… и провалилась в темноту.

Она не видела, как за окном отделилось от стены дома что-то воздушно-белое, раздраженно щелкнуло челюстью и взмыло ввысь. Концерт не удался, гастроли были сорваны, маленькая вкусная жертва, оказавшаяся такой непокладистой, вывернулась, а импресарио отправился туда, где у него будет много проблем.

Катя и Джим лежали под пледом и сопели в унисон. Даже во сне Катю обуревали гордость и злость. Гордость – что она не позволила себя убить, злость – что ее использовали в качестве приманки.

Джим шевелил усами и испытывал лишь одну благодарность. Что Катя лежит рядом, живая и невредимая, и он может уткнуться носом в ее горячее плечо.

Через несколько дней в офисе появился Леонид Кочетков. От его былой живости не осталось и следа, он осунулся, а глаза сияли мученическим блеском.

– Несладко пришлось в тюрьме? – участливо спросила Катя. – А я почти поверила, что ты – маньяк.

– Он здорово меня подставил, – махнул рукой Леонид.

– Я его ненавижу.

– Я, наверное, тоже.

– Почему он все свалил именно на тебя?

– Мы жили в одном доме. В соседних квартирах. И родились в один месяц. Только моей маме было двадцать семь лет, а его – семнадцать. Ее звали Алиса, и она усердно колотила сына всем, что попадалось под руку. Психопатка. Она собиралась сделать карьеру пианистки, закончить консерваторию. Беременность нарушила честолюбивые планы, ей пришлось довольствоваться музучилищем и преподаванием в музыкальной школе. Во всех неудачах был виноват сын, наверное, в их квартире не осталось ни одного предмета мебели или бытовой техники, к которому она бы не приложила несчастного Ника. Я списывал его эксцентричные выходки на чрезвычайную одаренность – он был творческой личностью, все время что-то сочинял, но оказывается, гестаповские упражнения Алисы не прошли даром – ее сын действительно стал ненормальным.

– Ненавижу его, – повторила Катерина. – Но если он ненормальный, значит, его не расстреляют? Как жаль! Я так хочу, чтобы его расстреляли из пулемета.

– Как Москва влияет на людей, – заметил Леонид. – Клянусь, когда ты сидела в своем сонном Краснотрубинске, ты была милой, ласковой девочкой и тебя не посещали такие кровожадные мысли.

– В Краснотрубинске меня никто не пытался изнасиловать, ограбить, задушить.

– Здорово он конспирировался. Очень технично замкнул все выходы на моей персоне. Если бы не скрупулезность Андрея Пряжникова – расстреляли бы из пулемета меня, а не Пламенского, и дело с концом.

– Пряжникова я тоже ненавижу, – меланхолично сказала Катя. – Не произноси при мне это имя.

– Он использовал меня как приманку для убийцы.

– Хороший парень. – Леонид достал откуда-то папку. – Смотри, что я тебе принес. Это рисунки Орыси. Возьми.

Катя взяла в руки папку ватмана, исчерченного тонкими линиями черной туши. Она узнала на рисунках себя: Катя за рабочим столом, Катя сидит за столиком экспресс-кафе, Катя выглядывает из-за компьютера, Катя лежит на диване и читает книгу…

– О! – задохнулась Катерина и попыталась протолкнуть в горле собравшийся комок. – Орыся рисовала меня.

– Хорошо, правда? – грустно спросил Леня. – Талант. Какие длинные, точные линии, какая плавность и четкость. Смотри, здесь она всю твою фигуру нарисовала одним росчерком пера, не прерывая линии, это высший пилотаж… Рисунки, груда косметики и шмоток, колор-пойнт, который теперь живет у тебя, и боль в моем сердце – все, что осталось от Орыси. Я сто раз предлагал ей выйти за меня замуж, а она все не верила, что я серьезно. Все собиралась куда-то за границу, словно и здесь нельзя жить прилично. Глупая, бедная девчонка. Даже если его расстреляют из пулемета, нам не станет легче, правда, Катя?

После того, что ей пришлось пережить, другие неприятности казались Катерине мелкими и несерьезными.

Бдительные соседи доложили владелице квартиры о произошедшем сражении, она тут же нанесла визит квартирантке и предложила ей съехать.

– Но ведь я могу жить до конца апреля, – возмутилась Катя, – я заплатила вам!

– Кто об этом знает? – нагло спросила дородная дама, чей вес мог бы вместить нескольких Катюш. – Мы подписывали договор у нотариуса?

Никакого договора Катя не подписывала, она просто заплатила оговоренную сумму и вселилась в квартиру.

– Так что, милая девочка, выметайся! Я не рассчитывала, что ты будешь устраивать здесь свистопляски с мужиками. И кот! Коты всегда отвратительно воняют, я после вас не смогу истребить этот ужасный запах! И потом, он будет грызть мебель!

– Что ему, грызть нечего, кроме вашей убогой мебели?! И он совсем не пахнет.

– Пахнет! Съезжай немедленно! Или я заявлю на тебя в милицию.

Домовладелица удалилась, сопровождаемая злыми взглядами возмущенной Катерины и оскорбленного Джима.

– Я уберусь из квартиры только в начале мая, как договаривались, – заявила в пространство Катерина. – Я права, Джимми?

Джим сокрушенно вздохнул.

– По порядочку, пожалуйста! И не брызгай слюной! – внушал Макс Андрею. – Не торопись, теперь спешить некуда. А когда это ты успел скооперироваться с Катюшей? Она не сопротивлялась, когда ты обнимал ее за плечи. Обошел друга, да? Перехватил пташку? Убить тебя за это мало.

Они сидели на кухне у Андрея. На столе стояли два пятилитровых жестяных бочонка пива «Хольстен». Сыщик злостно игнорировал совет, данный ему полковником Скворцовым – не доверять сердечных тайн журналисту Колотову, – и выкладывал другу один за другим факты, касающиеся дела Ника Пламенского.

– Макс, ты помнишь ту воронежскую рыжеволосую бестию, которая исцарапала тебе грудь?

– Как же, – отозвался Макс, наполняя очередной бокал пивом. – Рыба еще есть?

– Справа, на второй полке, да, возьми. Вспомнил, значит? Поздравляю. Ты переспал с мамашей маньяка. И если она не предохранялась, то, возможно, родит от тебя маленького белобрысого и близорукого маньячонка.

Максим окаменел, пораженный новостью.

– Не может быть, – сказал он. – Только не это.

– Да. Тебе урок. Не будешь спать с кем попало.

– Алиса Бобко – мать Николая Бобко, который носит псевдоним Ник Пламенский. Родила его в неполных семнадцать лет и, едва вернувшись из роддома, начала вымещать на сыне неудовлетворенность жизнью. В результате наш друг Пламенский попал на учет в психдиспансер. И объясни мне, пожалуйста, как он умудрился получить водительское удостоверение?

– Как, как, – мрачно буркнул Максим, все еще не придя в себя от услышанного, – как у нас все делается? Сам знаешь.

– Так вот. Николаша Бобко, рожденный юной Алисой от заезжего московского пианиста, отличался незаурядными музыкальными способностями. Конечно, мамаше пришлось проститься с мыслью о блестящей карьере и вместо разучивания ломаных арпеджио и хроматических гамм кормить грудью горластого младенца. Она напряженно лупила его предметами обихода. Потом Николай уехал в столицу и в двадцать два года закончил Московскую консерваторию. Его нежные мелодии идут нарасхват, он начинает устраиваться в Москве, но тут попадает в автокатастрофу. Если у него было неладно с головой из-за усилий рыжеволосой Алисы, то теперь стало совсем худо. Ему кажется, что он больше никогда ничего не напишет, что он утратил способность сочинять музыку. Весь девяносто четвертый и половину девяносто пятого года он лечится в родном Воронеже.

Как-то осенью он ехал на своей машине по загородному шоссе и подобрал девушку, Ирину Миденко. У нее были волосы ярко-рыжего цвета, как и у мамочки Алисы. Видимо, красный цвет и его оттенки стали одним из слагаемых психического расстройства Ника. Красный цвет его влечет и причиняет ему боль. Что-то в этом роде, психиатры разберутся. Он подобрал Ирину и тут же ощутил желание ее прикончить. Представь, едешь по шоссе, держишь руль и испытываешь жгучее желание задушить девушку, которая сидит рядом, на переднем сиденье!

– Мне тоже иногда хочется тебя задушить. Особенно если ты говоришь какие-нибудь гадости.

– Он вытолкнул тело из машины и почувствовал, что снова способен творить. Наверное, внушил себе мысль, что, принося на алтарь искусства чужую жизнь, этой жертвой обеспечивает себе несколько десятков страниц свежесочиненной музыки. Больной, одним словом.

В ноябре он возвращается в Москву. Ему везет, он процветает. Мелодии, которые рождаются в его стукнутой голове, хорошо продаются. Но творческий энтузиазм нуждается в подпитке. 25 ноября, познакомившись на дискотеке, он убивает Кристину Ситникову. У нее тоже рыжие волосы. В декабре, перед самым Новым годом, – Ольгу Макину, продавщицу магазина «Изабель». Ольга брюнетка, но в момент знакомства была одета в ярко-красный костюм. Значит, границы приемлемости расширяются. Николая волнуют теперь не только рыжие волосы, но и одежда красного цвета. Удивляюсь, как он не истребил за эти полгода половину столицы,

Ник Пламенский – психопат, но его ненормальность удивляет своей избирательностью. Он обладает мощным инстинктом самосохранения и понимает, что птица удачи, которую он крепко держит за хвост, может развернуться и больно клюнуть острым клювом в руку. Ник хочет прожить долгую, интересную жизнь, насыщенную музыкальными идеями и симпатичными девичьими трупами, и в его планы не входят тюремные нары. Он хочет убивать, подзадоривая свое вдохновение, впрыскивая в кровь адреналин, но его страшит угроза разоблачения. Надо маскироваться. На роль двойника выбран Леонид Кочетков, друг детства, совладелец крупной страховой фирмы. Отныне Ник тенью следует за Леонидом, изучает его привычки и среду обитания, чтобы при удачном стечении обстоятельств вешать на него трупы, как игрушки на новогоднюю елку.

Например, он узнает, что Леонид обычно пополняет запас одеколонов в парфюмерном магазине «Изабель». Ник тоже покупает там туалетную воду «Фаренгейт», и – о чудо! – продавщица в красной униформе вызывает в его пальцах знакомую дрожь.

Или 13 января, в старый Новый год. Николай, повинуясь интуитивному ощущению, что ему сегодня тоже повезет, следует за Леонидом до ресторана «Анна», где тот бурно развлекается в компании двух очаровательных созданий – Катюши и Орыси. Николай сидит в машине, наблюдает за падающими снежинками, пока его не пронзает огненная стрела: женщина, яркая, веселая, пьяная, в красном декольтированном платье, периодически выскакивает на освещенный пятачок перед рестораном, чтобы подышать морозным воздухом. Это Людмила Трушкина. Ник проникает вслед за ней в женский туалет и душит ее. А общительный Леонид уже успел станцевать с этой женщиной несколько фокстротов и оставил свои отпечатки на браслете, надетом на руку Людмилы. Удачное совпадение.

Иногда Ник все же делает ошибки. 10 февраля он знакомится на улице с четырнадцатилетней Леной Волчковой. Все атрибуты жертвы при ней: и рыжие волосы, и красный шарф, и оранжевая лисья шубка. Как он может пройти мимо? Ник привозит девочку к себе домой, она так юна и так трогательно наивно с ним заигрывает, что, кроме желания придушить, будит в нем и другое желание. Едва расстегнув на ней рыжую шубу, умелый композитор быстро и качественно лишает малышку девственности, а потом – и жизни. В гениальной голове Николая рождается в этот вечер песня «Сорванные цветы», которой суждено стать хитом месяца. А полковник Скворцов получил в свое распоряжение образец спермы маньяка и теперь любого подозреваемого отправляет сдавать анализ.

Ник тем временем заключает контракт с фирмой «Шелтер», он будет писать для них музыкальные заставки и музыку к рекламным клипам. Леонид горячо сжимает в объятиях старинного друга, радуется встрече и знакомит его со своей девушкой Орысей и почти нашей девушкой Катериной.

– Да уж, «нашей», – желчно заметил Максим. – Говори уж – твоей! Какую она тебе пощечину залепила! Возмущенно-страстную. Это показатель. Значит, Катерина к тебе неравнодушна.

– Тебя она тоже не обошла вниманием, – парировал Андрей. – Ты полчаса хватал воздух ртом, словно окунь на берегу. Ладно, не отвлекай меня. Рассказываю дальше. Леонид – парень не промах. Он отлично проводит время с блондинкой Орысей, но у него есть еще и запасной аэродром – Тамара Вине, иначе Стелла. Стелла влачит скромное существование незаметной аспиранточки, скрашивая досуг любовными развлечениями с богатыми мужчинами. Леонид, как настоящий друг, дает Нику адрес Стеллы, чтобы удачливый композитор смог насладиться душевной тонкостью и выдающимся интеллектом ученой девицы. Ник с благодарностью принимает подарок друга и продолжает следить за Леонидом. 24 февраля Леня наносит визит дружбы. Стелла встречает его в умопомрачительнокрасивом наряде. Она столь выразительна, столь сексуальна, что Леонид, который днем перетрудился над прелестями блондинки Орыси, оказывается ни на что не способным. Грустный и подавленный или, наоборот, весело посмеявшийся над непривычным фиаско (хотя, думаю, ни один мужик не станет смеяться над таким фактом, а глубоко задумается), Леонид удаляется восвояси. Следом на пороге квартиры возникает Ник Пламенский. Он пришел разведать обстановку и снять сексуальное напряжение, но Стеллу угораздило в этот вечер быть в красном лифчике – и до секса дело опять не доходит. Квартира еще хранит запах Леонида Кочеткова, а уже промелькнул здесь черной молнией Ник Пламенский и расставил точки над «i» – Стелла задушена и лежит на диване холодная и неподвижная.

16 марта Николай Пламенский, Леонид Кочетков и скрипачка Алина Шостовец, обладательница незаурядного таланта и толстой рыжей косы, оказываются вместе на радио «Маяк». Пока Леня наговаривает на микрофон рекламные тексты, Ник следит как привязанный за рыжей косой. Нетрудно очаровать молодую скрипачку, даже очень серьезную, если ты известный композитор, с закрытыми глазами отличаешь саксофон от барабана и квинту от сексты и обладаешь внешностью Ника Пламенского. На следующий день убийца поджидает девочку у консерватории и приглашает к себе в гости. Алина – чистая душа, идет к незнакомому мужчине, чтобы выпить чаю и сыграть дуэтом (скрипка плюс рояль). К чаю – конфеты из ресторана «Анна», в которых столько коньяка, что у неопытной девушки после четвертой штуки крыша уезжает в круиз по Средиземноморью на неопределенный срок. Алина украдкой прячет пару конфет в карман платья, завернув их в обрывок нотной бумаги. Нотная бумага лежит в квартире Николая повсюду – на диване, столе и креслах.

И вот Алина уже мертва. Он грузит тело в автомобиль и выталкивает его на дорогу в мрачном переулке. А я нахожу в кармане девочки две конфеты, завернутые в нотную бумагу. Мчусь в «Анну» и узнаю, что получить коробку конфет могут только постоянные клиенты, в числе которых конечно же фигурирует Леонид Кочетков. А на обрывке нотной бумаги – загадочные аккорды, и глянцевая поверхность хранит четкий отпечаток пальца. Чей? Я перерыл все папки Алины Шостовец, сравнивая образцы бумаги, в консерватории сведущие люди сказали мне, где ее можно купить, такую дорогую и качественную. Нет, студентка Алина не могла бы себе позволить роскошь писать ноты на такой бумаге, возможно, она взяла этот обрывок там, где и конфеты. А возможно, и нет.

Тем временем Ник Пламенский занялся Катериной. В ее гардеробе нет нарядов красного цвета (последний красный костюм, по счастливой случайности, испортил я, нечаянно пролив на Катюшу литр вишневого сока), ее волосы совсем не рыжие, все располагает к тому, что знакомство Ника с Катей будет более длительным, чем с другими девушками.

Леонид Кочетков уезжает в Воронеж, праздновать день рождения любимой маман. Орыся Железновская, Катина подруга, перекрашивает волосы в ярко-рыжий цвет. Ник приходит в офис «Шелтера» навестить Катерину и видит Орысю. Сердце его вздрагивает. Он поджидает девушку на улице. Орыся не может устоять против карих глаз, длинных черных волос и проникновенного голоса. Они встречаются один раз, но что-то мешает Нику задушить Орысю. Девушка в восхищении. Она летит в магазин «Изабель» и покупает одеколон «Фаренгейт» – любимый одеколон композитора. Она подарит его новому другу в одну из следующих встреч. А пока одеколон хранится у Катерины, которая ничего не знает о встрече Ника и Орыси.

В день приезда Леонида из Воронежа Ник убивает Орысю. Через несколько минут после ухода убийцы в квартиру девушки входит Леня Кочетков. Он видит свою несчастную возлюбленную, понимает, что она мертва, в панике бросается вон из дома, по пути наталкивается на соседку. Берет ключи от квартиры друга и уходит в грандиозный запой. Через пять суток мы сажаем его в изолятор как главного исполнителя роли маньяка-душителя.