– Скоро получите, – заверил медэксперт. – Или не скоро.

– Почему это? – удивился полковник Скворцов.

– Кажется, сегодня в этой квартире не занимались сексом.

– Да, – кивнул Андрей. – Что-то подозрительно. Сексом и не пахнет.

Эдуард Семенович напряженно втянул воздух носом, принюхиваясь, и разочарованно развел руками.

– А я ничего не чувствую, – горестно признался он. – Очевидно, для этого нужно быть моложе сорока?

Короткий февраль отгудел ночными вьюгами, отзвенел неожиданной капелью и канул в прошлое. Несмотря на высокие сугробы, приход весны был официально подтвержден календарем, зима успешно преодолена, дороги чернели.

Фирма «Шелтер» осчастливила в день Восьмого марта своих сотрудниц огромными плетеными корзинами, где среди декоративной стружки и атласных лент лежали флаконы, тюбики и коробочки дорогого парфюмерного набора. Виктор Сергеевич самолично преподносил подарки и вручал букеты роз. У некоторых сотрудниц он облобызал ручку (Кира Васильевна), а других (Орыся и Катерина) надолго прижал к широкой груди. Он даже попытался пригласить девчонок в ресторан, но своевременно возникший тайфун (Леонид Кочетков) подхватил молодых тружениц «Шелтера», завертел их и унес куда-то вдаль.

Они сидели в кафе «Бон вояж», отмечая праздник, и, когда настал черед десерта, Леонид торжественно извлек на свет круглую бонбоньерку.

– Для прекрасных дам! Специально заезжал в «Анну», чтобы купить эти конфеты.

В коробочке оказалось с десяток круглых шоколадных конфет, на каждой красовался вензель – буква «А» в легкомысленных завитушках.

– Ум-м! Как вкусно, – промычала Орыся, заталкивая в рот сразу две конфеты, – сколько коньяка! Я еще возьму!

– Полегче, – заволновался Леня, – ты растолстеешь, если будешь так глотать шоколад. Катерина, ну как тебе? Вот посмотри на Катерину, ест интеллигентно, не брызгается… Да, девочки, я специально заезжал. Это новинка. Мне как постоянному клиенту выделили коробочку.

– Счастье ты мое, – воскликнула Орыся и полезла целоваться. На ее долю пришлось полторы бутылки шампанского и пол-литра коньяка из семи конфет.

– Что бы вы, девочки, делали, если бы родились некрасивыми? Я иногда об этом думаю, – сказал Леонид, вытирая помаду со лба, щеки, шеи и галстука. – Вы хоть раз задумывались об этом?

– Что это ты вдруг? – удивилась Орыся. – Говоришь страшные вещи! Если бы на меня не оглядывались на улице, если бы мне пришлось заучивать по ночам энциклопедический словарь, чтобы хоть как-то привлечь к себе мужское внимание… О, только не это! Нет, нет, нет!

– Теперь оглянись.

За соседним столиком сидела дева, одинокая и пасмурная.

– Кошмар, – тихо сказала Орыся. – Неприлично иметь такую отталкивающую внешность. Бедняжка. Я бы застрелилась.

– А она и не думает.

Девушка улыбнулась подошедшему парню, который нагнулся, чтобы поцеловать ее. Потом он устроился за столиком и начал обсуждать меню.

– Ну вот! – расстроенно прокомментировала Орыся. – Это наталкивает меня на мысль об относительности всего земного. Возможно, для него она красива.

– А ты для нашего автомобиля слишком пьяна.

– Это наталкивает меня на мысль: не будет ли наша поездка домой снова материально обременительна? Мне надоело спонсировать инспекторов ГАИ.

– Сам садись за руль, – ехидно предложила Орыся. – Ты не пил и конфет не ел. Давай дерзай.

Софья Викентьевна стояла перед дверью Андрея, сложив руки на груди в жесте отчаянной мольбы. Шел второй час ночи.

– Андрюша, голубчик, – воскликнула она, – пустите несчастную старушку посмотреть «Хит-парад „Останкино“! Там сегодня будет песня „Сорванные цветы“. Она, знаете ли, пробуждает во мне такие чувства…

Андрей молча кивнул и направился в комнату, но на полдороге удивленно обернулся к Софье Викентьевне, преданно семенящей следом:

– Но как же…

– Мой новый телевизор? Он показывает, но как-то неохотно, спорадически… Почему у меня ломаются все телевизоры? – Софья Викентьевна удобно расположилась в глубоком кресле. Несмотря на поздний час, когда ее сверстницы давно затихли на подушках, Сонечка была причесана, надушена, элегантно одета.

Андрей ушел в другую комнату и закрыл за собой дверь. На письменном столе лежали фотографии девушек. Ирина, Кристина, Ольга, Людмила, Елена, Тамара. Ирина – октябрь 1995 года, Кристина – ноябрь, Ольга – декабрь, Людмила – январь 1996-го, Елена и Тамара – февраль.

Тамара называла себя Стеллой. Стелла значит «звезда». Лежала на диване в призывном наряде – пеньюар, чулки… Но он не воспользовался ее явной доступностью, его привлекли ярко-красные накидка и белье. Если убийца – один из постоянных «поклонников» Стеллы, значит, он впервые задушил не случайную, а хорошо знакомую ему женщину.

Две недели группа билась над списком клиентов Тамары, но этот список зиял белыми дырами, как история России после семнадцатого года. В университете знали Тамару Вине – бледную аспирантку с большими серьезными глазами за стеклами очков. Родители находили в своей дочери лишь один недостаток – она почему-то не хотела выходить замуж. А стены квартиры знали яркую, роскошную Стеллу, исполнительницу тайных желаний мужчин. Она орудовала хлыстом, как героиня порнофильма, она виртуозно доводила мужчин до истерики, она имела несколько кредитных карточек.

Любопытная соседка клялась, что визиты друзей были часты, как лондонский дождь. Она каждый вечер любовалась спинами поклонников сквозь дверной глазок, но, к сожалению Андрея Пряжникова, не записывала ФИО клиентов, их группу крови и размер обуви.

Убийца пришел 24 февраля. Открылась дверь, он увидел красный пеньюар, и участь Стеллы была решена…

– Андрей! Андрей! Неужели вы не будете слушать?! «Сорванные цветы»! Я сделаю погромче!

Из комнаты доносился грохот музыки, певица добросовестно трудилась над припевом: «Сорванные цветы… ла-ла-ла… Их аромат…» Андрей сделал беруши из собственных пальцев. Он продолжал рассматривать фотографии задушенных красавиц. Шесть девушек: Ирина, Кристина, Ольга, Людмила, Елена, Тамара… ла-ла… сорванные цветы… сорванные… ла-ла… твоей рукой… ла-ла… Черт!

Андрей прыгнул на кровать и скрылся от навязчивой мелодии под подушкой.

– Катюша, черкни в журнале, я умчался на радио «Маяк» записывать рекламную паузу. Ты не видела моего Крысенка? Нет? Передай, сегодня вечером мы едем покупать духи. Задержитесь, я подъеду.

Леонид стоял на пороге Катиного кабинета и давал указания.

– О, а я должна ехать с вами?

– Конечно! – категорически отрезал Леня. – Фаворитки всюду сопровождают своего короля. Едем в «Изабель». Нужен подарок на день рождения моей матушки. Ей скоро исполнится… не так уж много.

– Кроме того, можем купить маленькие подарки чудесной девочке Кате и вредоносному белобрысому Крысенку, которого никогда нет на месте.

– Извини, Леня, я сегодня не могу сыграть роль твоей фаворитки, – сказала Катерина, – у меня другие планы.

– Обижаешь. Ну ладно. Убегаю. Пока!

Катя улыбнулась. У нее было весеннее настроение, и только что позвонил Ник.

– Давай встретимся, – предложил он.

– Да, – согласилась Катя. – Где?

– Как обычно, – ответил Ник и положил трубку.

Как обычно? Значит, он опять внезапно появится из людской толпы, выкинет какой-нибудь финт и исчезнет. Творческая натура, вздохнула Катерина. Была весна, воздух пьянил и вызывал жажду поцелуев, объятий, ласковых прикосновений – то есть хотелось чего-то более ощутимого, нежели случайные встречи на улице.

Но неординарное поведение Ника Пламенского, его таинственность, конечно, интриговали девушку, которая только что с трудом вырулила из сложных отношений с Олегом Бергом и в любой момент могла снова сорваться в пучину отчаяния и горьких слез по утраченному возлюбленному. Ник неожиданно появлялся и мгновенно исчезал, и Катерина не успевала оценить его по двадцатибалльной шкале и вынести приговор. Благодаря своей непредсказуемости музыкант получал шанс избежать сурового сравнительного анализа и выйти победителем из борьбы с тенью Олега.

Зашла Орыся.

– Добро и красота незримо разлиты по свету. Так считает Лонгфелло. Почему незримо? Вот же я, вся на виду! – сказала она. – Слушай, где Леонид?

Эта сладкая парочка, очевидно, приезжала на работу только для того, чтобы провести восемь часов в бесплодных поисках друг друга.

– Леонид только что заглядывал сюда, возмущался, что тебя нет в кабинете!

– Но он даже не зашел ко мне! – оскорбленно воскликнула Орыся. – Подлый обманщик! Коварный лицемер! Я тружусь, Катерина, не поднимая головы. Даже ржавое ситечко для заварки – Кира Васильевна – не может ко мне придраться!

– Ну, не знаю. Леня сказал, что поехал на «Маяк» записывать рекламу. А вечером вы вдвоем отправитесь в «Изабель» покупать духи для его мамы.

– Чудесно! Духи для мамы! А я пипеткой собираю последние капли из флакона с «Дюной»!

– Не беспокойся, тебе только нужно оказаться на территории магазина, – заверила Катя. – И Леонид ни в чем не откажет. Захвати большой чемодан для подарков.

– У тебя сегодня хорошее настроение? – Орыся всматривалась в Катино лицо, которое сияло улыбкой. – А почему ты с нами не хочешь поехать?

– У меня дела, – скромно промурлыкала Катя. – Сколько времени? О! Мне нужно кое-что быстро перепечатать.

– Ну-ну. Трудись, крошка, трудись. Я сейчас сбегаю за Киркой-стамеской, чтобы она смогла насладиться милым сердцу зрелищем. Какая ты сегодня загадочная, Катя.

Алина Шостовец открыла футляр и достала скрипку.

– Минут через десять мы начнем, – сказала редактор Светлана Николаевна.

– Что вы! – укоризненно посмотрела на нее Алина. – Скрипка не успеет согреться.

Девушка бережно провела рукой по лаковой поверхности инструмента. «Словно это живое существо!» – подумала Светлана Николаевна, перехватив влюбленный взгляд Алины.

– Ну хорошо. Грейся, разыгрывайся. Я скоро вернусь.

Алина осталась вдвоем со скрипкой. Друга нельзя купить за деньги, но Алина трудилась шесть месяцев, чтобы приобрести этот инструмент. Теперь скрипка стала ее самым лучшим другом, почти продолжением ее самой. Она любила изящный завиток грифа, и мерцание лакированного дерева, и то подобие затаенного вздоха, которое рождалось между струной и смычком в ничтожную паузу перед их соприкосновением.

Скрипка, будучи существом женского рода, была капризна и требовательна. Иногда она бунтовала, и тогда вместо кристально чистых звуков издавала нечто подернутое пылью.

Алина перевернула страницу. Как плотно лист усыпан нотами! Композиторы-классики, упиваясь своей виртуозностью, совсем не заботились о потомках, студентах консерватории, которым спустя века приходится «пилить» их наследие. Иезуитская аппликатура! Конечно, в результате возникает чудесная музыка, но пальцы завязываются узелком (возмущение Алины по поводу технической сложности произведения было притворным: она прекрасно справлялась и с бесконечными лигами, и с двойными нотами).

Девушка взяла в руки смычок и задумалась. Потом начала играть. Светлана Николаевна появилась в комнате на третьей странице сонаты.

– Ну как, порядок? Алина кивнула.

– Тогда идем.

В студии Светлана Николаевна объяснила:

– Когда зажжется табло, значит, пошла запись.

Начинай играть. Между произведениями сделай паузу. Если у тебя что-то не получилось, скажи вслух, оператор перемотает пленку, и начнем писать снова. А потом мы с тобой немного поговорим. Что-то типа интервью. Волнуешься?

– Почему я должна волноваться? – искренне удивилась Алина.

– Ну и чудесно! – улыбнулась Светлана Николаевна. – Я буду тебя видеть через окошко.

Две тяжелые двери плотно закрылись за спиной редактора. Алина приготовилась и посмотрела на табло.

Почему она должна была волноваться? Она не испытывала этого чувства на недавнем конкурсе в Токио, что же могло ей грозить в радийном бункере?

Не было страха, что она не сможет справиться и не вызовет восхищения публики. Публика в любом случае будет рукоплескать, даже если произойдет невозможное и Алина смажет форшлаг или допустит отклонение на одну восьмую тона. Нет, чувство, которое охватывало Алину, было радостным трепетом. Она ощущала музыку, рождающуюся под ее смычком, как живую, подвижную и самостоятельную субстанцию, и ей было необходимо лишь сберечь ее, не поранить эту живую материю неверным движением руки, не испортить стройные линии, не разрушить гармонию, которая существовала словно бы сама по себе.

Светлана Николаевна кивнула девушке-оператору. Музыка наполняла комнату, она струилась, обволакивала нежным дыханием тяжелые тумбы радийных магнитофонов, билась в окно, взмывала под потолок. «Девятнадцать лет, – думала Светлана Николаевна, – а уже все решено. В жизни есть смысл и цель».

Алина играла закрыв глаза. Через окно студии было видно ее строгое, бледное лицо, усеянное веснушками. Скромный вязаный свитер и толстая рыжая коса. «А моя? – продолжала думать Светлана Николаевна. – Ведь тоже девятнадцать. А на уме одни мальчики. Пропускает лекции, всю стипендию тратит на косметику. Гуляет по ночам, когда весь город только и говорит о маньяке…»

– Кто так играет? – В студию заглянул редактор отдела новостей. – О, какая мелодия. Вундеркинд?

– Новосибирский самородок. Учится в Московской консерватории, – объяснила Светлана Николаевна.

– Сколько минут передача?

– Полчаса.

– Недурно.

– Здорово, когда умеешь так играть, – вставила слово оператор. – Помню, в третьем классе мне купили пианино, а через полмесяца мама сказала: «Может быть, лучше в художественную школу?» Соседи поклялись, что, если по дому прокатится волна спонтанных самоубийств, это будет на нашей совести. А ведь я могла стать знаменитой пианисткой, правда, Светлана Николаевна?

Юные девушки делают все, чтобы своими хрупкими плечами подпереть кривую изнасилований и не дать ей упасть вниз: носят мини-юбки, прозрачные блузки или кофточки-бюстгальтеры. В то время как обладательницы изящных коленных чашечек, длинных бедер и затянутых в яркую ткань попок сохраняют на лице выражение гордой неприступности, их щедро обнаженная плоть кричит: «Возьми меня скорей!» Но на этом девушки не останавливаются. Они, доверчивые и невинные, почему-то все время оказываются плотно замурованными в кабине автомобиля или квартире с почти незнакомыми мужчинами. Как это происходит, непонятно.

Разумная, осмотрительная, не стремящаяся быть изнасилованной, Катерина в этот весенний день постаралась выглядеть как можно более аппетитно и согласилась навестить Ника Пламенского в его студии. Она нежно взирала на композитора, пока тот демонстрировал свои незаурядные способности (играл на рояле и синтезаторе), она, тихо смущаясь, позволила музыканту 586 раз крепко и ласково пожать ее руку локоть и колено, но когда Ник дошел до кондиции и попытался уложить Катюшу на диван, она холодно и удивленно отстранила его. Словно не потратила битых два часа на то, чтобы максимально затруднить свое исчезновение из квартиры Пламенского.

Отбросивший в сторону свои замашки таинственного Черного принца, прирученный, домашний и катастрофически возбужденный музыкант уныло сидел на диване и никак не мог поверить, что Катерина действительно не хочет оставаться с ним на ночь.

– Неужели ты уйдешь?

– Мне надо домой, – безапелляционно отрезала Катя, отыскивая свой шарф. – Утром на работу.

– Еще надо выучить пятнадцать английских слов, сделать гимнастику, придумать, что надеть…

Ник помрачнел и недовольно отвернулся.

– Неужели уходишь? – снова повторил он, словно не веря.

– Да.

– Понятно.

Ник ушел в другую комнату, сел там за рояль и начал играть что-то бурное и возмущенное.

Катя оделась и немного подождала. Ник играл.

– Ты не собираешься отвезти меня домой? – крикнула она из прихожей.

Музыка стихла.

– Ты не запомнила дорогу? – из-за стены крикнул в ответ Ник. – Пожалуйста, когда уйдешь, захлопни дверь.

Музыка зазвучала вновь. Кате потребовалось несколько минут, чтобы прийти в себя: она не ожидала такого поворота событий. Наконец, осознав, что ее действительно никто не собирается провожать с поцелуями и обещаниями скорой встречи и что ей сейчас придется выбираться из этого района на двух автобусах и метро, Катерина вышла из квартиры и рассерженно громыхнула дверью.

«Негодяй! – думала она, мысленно вонзая в Ника двухметровое копье, сбрасывая атомную бомбу на его дом и превращая в щепки дорогой рояль. – Словно я сама напросилась к нему в гости! Даже не проводил! Я должна в темноте искать автобусную остановку! В незнакомом районе! Подлый тапер! Не буду, не буду иметь с ним дела!»

Недалеко от подъезда стоял автомобиль Ника. «Шины порезать, что ли?» Катя мстительно пнула ногой колесо. Из-под машины высунулась удивленная кошачья морда. Кошка настороженно посмотрела на Катю, в сторону, снова на Катю, потом вздохнула и скрылась.

К фотографиям шести жертв прибавилась новая.

Андрей прикрепил их над кроватью. Он лежал, закинув руки за голову, и рассматривал женские лица.

Алина Шостовец серьезно глядела на него со стены, и этот взгляд девятнадцатилетней девушки казался Андрею осуждающим. Почему он позволил кому-то так поступить с ней? Тело валялось в грязной подворотне, брошенное, словно ненужный предмет, на черный мартовский снег. Рядом лежала скрипка в футляре.

Подруги Алины сказали Андрею, что с этой скрипкой она почти не расставалась. Девушка жила музыкой и в музыке, ее будущее блестящей скрипачки не ставилось под сомнение ни одним, даже самым суровым, преподавателем консерватории. В жизни Алины пока не было места мужчинам, она редко становилась объектом их внимания – любой заинтересованный мужской взгляд таял, наткнувшись на отчужденность и внутреннюю сосредоточенность Алины. Она, несомненно, была привлекательна. Но убийцу заинтересовали, Андрей был уверен, не серьезные зеленые глаза или аккуратный носик, а рыжая пушистая коса, спускавшаяся на спину. Он настиг ее в грязном переулке, на пути к общежитию, и сжал стальными пальцами шею. Мозг Алины, в котором, наверное, только что звучала длинная, тягучая и такая уместная в этом влажном, холодном мартовском воздухе фуга Баха, задохнулся и погрузился в темноту, а сердце, мгновение назад стучавшее в такт мелодии, замерло. Черный футляр скрипки сполз на черный лед дороги. Вот и все, закончилась жизнь, недолгая и хрупкая, как жизнь красивого цветка, сорванного властной, жестокой рукой. Сорванный цветок…

Андрей рывком сел. Из-за двери доносились звуки музыки, Софья Викентьевна самозабвенно утаптывала ковер в комнате, выплясывая румбу под упоительный ритм нового хита. «Сорванные цветы». Эта песня заполнила город, она уже начинала приводить Андрея в бешенство. Навязчивый мотив вертелся в голове и ужом вползал между мыслей, пытаясь подчинить их своему ритму – ритму бразильского карнавала.

Андрей плотно закрыл дверь. Алина, несчастная талантливая девочка. В кармане ее скромного и немодного платья он нашел две шоколадные конфеты в обрывке бумаги. Она даже не успела их съесть.

В комнату деликатно просунулась голова Софьи Викентьевны.

– Андрюша, идемте чаю выпьем, – предложила она. – Я вас кое-чем угощу.

Стол уже был приготовлен для чайной церемонии. Андрей заткнул телевизор и достал коробку конфет.

– И у меня, и у меня конфеты! – радостно объявила Сонечка, выкладывая со своей стороны крошечную бонбоньерку. – Вот!

Внутри маленькой коробочки, в рифленом гнезде, одиноко покоилась круглая конфета, украшенная буквой «А». Андрей замер от неожиданности. Точно такие же конфеты он нашел в кармане у скрипачки.

– Приехал друг моего внука, передал мне письмо и посылку. А от себя подарил эту коробочку, – объяснила Софья Викентьевна. – Я, конечно, немножко потрудилась, – вздохнула она, – но вам все-таки одну оставила. Было так вкусно! Так пьяно! Попробуйте! А я – ваши…

Андрей взял одинокую шоколадную пленницу бонбоньерки, чудом избежавшую зубов Софьи Викентьевны, и она благодарно лопнула во рту, разлившись ручейками дорогого коньяка.

– Ну как? – благоговейным шепотом спросила соседка. – Теперь вы понимаете?

– Очень вкусно, – кивнул Андрей. – Я вообще-то не люблю сладкое, но внутри коньяк… Можно еще чаю?

– Пожалуйста. Да, Андрюша, такими конфетами только девушек угощать. Съев с десяток штук, они будут так же сговорчивы, как и после двух бутылок шампанского.

Половина шоколадного ассорти, предложенного гостье Андреем, молниеносно погибла смертью храбрых во рту Софьи Викентьевны. С зубами у нее тоже не было проблем. В свои восемьдесят она щелкала сладости как юная белочка.

– Однако я засиделась, – вспомнила Софья Викентьевна. – А можно две конфеты взять сухим пайком?

– Да забирайте всю коробку, – щедро предложил Андрей.

– Нет, нет, нет! – вскричала Софья Викентьевна. Она разложила на столе бумажную салфетку и поставила в центр две конфеты. Потом подумала и добавила еще две. Салфетка была свернута в аккуратную сардельку.

Когда женщина ушла, Андрей взял в руки бонбоньерку и прочитал надпись на ее боку: «Ресторан „Анна“.

Может быть, с Алиной было все иначе? Он пригласил ее в гости, согрел чай, достал конфеты с вензелем «А». Они болтали о том о сем, а когда он на секунду вышел в соседнюю комнату, Алина спрятала в карман две конфеты. Ребенок! Или она, как сейчас Софья Викентьевна, спросила разрешения? Вряд ли. Он такой предусмотрительный, что не позволил бы ей вынести что-то из своей квартиры. Даже пару шоколадных конфет. Но как же ему удалось заманить Алину к себе домой? Она не из тех легкомысленных девиц, которые ищут незабываемых приключений. Или они были знакомы?

В комнате его сейчас встретят семь пар укоряющих глаз. Семь девушек, убитых тем, кто умнее, сообразительнее и изобретательнее сыщика.

Унылый Пряжников оделся и вышел на улицу. Там снова падал снег, и он казался розовым в неоновом свете рекламных огней.

Нет, Алина не была девушкой, которую смог бы пригласить на чашку чаю любой встречный парень. А бойфренда, по сообщению бдительных подруг, у нее не было. Может быть, никуда маньяк ее не приглашал. Догнал в безобразном переулке и задушил. И конфеты эти не куплены убийцей в ресторане «Анна». Ими Алину угостили в консерватории подруга или безобидный очкастый мальчик с кларнетом под мышкой…

Андрей был полностью погружен в свои мысли и не замечал шума проносившихся мимо машин. Где-то в таком же сверкающем автомобиле по такому же яркому ночному проспекту мчался убийца – на встречу с новой жертвой. И никто не мог его остановить.

В самую первую встречу с Андреем Пряжниковым Анна Витальевна светилась от счастья и посылала в сторону молодого детектива призывные импульсы. Сейчас она и не пыталась скрыть свою ненависть. Томная поволока глаз сменилась гневным блеском, владелица ресторана метала в красавчика сыщика негодующие взгляды.

– Да, да, – торопливо и раздраженно отвечала она, желая скорее отделаться от Андрея. – Это наши конфеты.

– Вы продаете их всем желающим?

– Мы их не продаем. Они – часть меню. Но если вы постоянный клиент, то можете захватить с собой пару коробок.

– Тогда я хотел бы получить список ваших постоянных клиентов.

– Боже мой! – возмутилась Анна Витальевна. – Как же вы мне надоели! Я едва оправилась после убийства в моем ресторане, я надеялась никогда больше не увидеть вас здесь, я молилась, чтобы Всевышний развел наши пути в противоположные стороны, и вот вы снова здесь!

– Как насчет списка? – ласково осведомился Андрей.

Анна Витальевна ловко смастерила динамитную шашку, подожгла фитиль и бросила ее в сыщика.

– Вы его получите. Кого я смогу вспомнить. Учтите, многие знакомы мне лишь по имени. Завтра я предоставлю вам сведения.

– Сегодня, – поправил Андрей. – Сегодня, после обеда.

Анна Витальевна прицелилась и метнула в Андрея гранату.

– Хорошо. Надеюсь, это будет наша последняя встреча!

Если бы Катюша знала о профессиональных уловках опытных соблазнителей, она бы так не страдала.

Ник Пламенский исчез. Он четвертый день не подавал признаков жизни, не тревожил телефон, не поджидал ее после работы. Если бы Катя могла понять, что, обжигая пламенем страсти и тут же окатывая ледяной водой равнодушия, искусный умелец любовной кухни таким образом приготавливает из нее пикантный сексуальный десерт, она отнеслась бы к временной разлуке спокойно. У нее хватило бы характера выдержать паузу, и Ник, сломленный ее стойкостью, сам приполз бы на коленях.

Но Катя искренне страдала. Она порывалась поехать домой к Нику, объяснить ему, что в четверг она вела себя неправильно, что она нормально добралась до дому и совсем не обиделась на него, что она прощает ему дурацкие выходки, понимая – он человек творческий и не может без вывертов.

Не имея солидного опыта любовных приключений, Катерина отнесла свою новую любовь к разряду фатальных, неиссякаемых страстей. Олег Кириллович отошел в прошлое, на смену появился загадочный, блистательный композитор. Три месяца назад Катя и представить не могла, что существует на свете мужчина, способный затмить Олега и вытеснить его из ее души. Сейчас она со свойственной ей серьезностью погрузилась в новый роман, даже не предполагая, что и это увлечение может бесславно закончиться через полгода.

Ник Пламенский решительно вторгся в Катину жизнь и полностью завладел ее мыслями. Его образ витал в приемной «Шелтера», присаживался на кожаный диван, зависал над компьютером и выглядывал из кофеварки. Катерина мечтала целыми днями (Ник появляется, Ник приглашает ее в ресторан, Ник целует, Ник делает предложение), она даже пропустила несколько игривых шлепков, которыми наградил ее шоколадноглазый Виктор Сергеевич.

Случилось закономерное: Катерина снова влюбилась.

Андрей не смог бы объяснить, почему его «шестерка» оказалась на стоянке фирмы «Шелтер». День до отказа был заполнен бесплодными поисками – радио «Маяк» – там Алина записывалась за день до смерти; консерватория – друзья, преподаватели. Пряжников ощущал себя человеком, отправившимся в погоню за призраком. Убийца оставлял на месте преступления только одно – труп, но не отпечатки пальцев, ворсинки шарфа или следы протектора.

Из-за плотного потока безрадостных мыслей время от времени возникал образ, который заставлял Андрея на долю секунды забыть о маньяке и улыбнуться. Это было милое Катино лицо, и воспоминание о девушке пробуждало в сыщике приятное, но туманное и неоформившееся чувство…

– Здравствуй, Катерина!

Чудесное создание оторвало взор от прозаических бумажек, которые даже и не подозревали, какое им выпало счастье – купаться в синем море ее глаз. Катя слабо улыбнулась.

– Привет. Ваша соседка застраховала квартиру?

– Да. Спасибо. Кстати, мы снова на «вы»?

– Забыла.

– Катя, какой у тебя размер?

– Что? Размер? – изумилась Катерина.

– Да. Я обещал подарить тебе что-то новое взамен испорченного красного костюма. Но столкнулся с проблемой – не знаю, как разобраться во всех этих цифрах и буквах: М, ХL, 8, 36… Напиши мне на бумажке.

У Андрея был отличный глазомер, и он мог бы по вмятине на кожаном диване определить размер Катиной юбки. Но надо же было как-то объяснить свое появление.

– Что ты! – возмутилась Катерина. – Какие глупости! Я не жду никакой компенсации. Мне ничего не надо!

– Надо, Катя, надо. Не отвергай меня, пожалуйста, вот так, сразу.

Катя посмотрела на детектива. Да, высок, красив, наверняка смел и решителен. И она абсолютно равнодушна к нему. А если Кира Васильевна застанет ее за светской беседой с молодым человеком, который не собирается вкладывать деньги в «Шелтер», а собирается вложить деньги в Катерину, то устроит очередной скандал.

– Извини, Андрей, но у нас тут строгий режим, – нерешительно произнесла Катя. – У меня могут быть проблемы. Спасибо, что зашел. И не беспокойся о костюме – ты мне абсолютно ничего не должен.

– Ясно. Безнаказанно находиться в приемной могут только люди, подписавшие с «Шелтером» контракт не менее чем на два миллиона долларов.

– Андрей, не обижайся, но у меня действительно будут проблемы.

– Хорошо. До свидания. Рад был тебя увидеть.

– Я тоже.

«Чудненько, – уныло думал Андрей, спускаясь по лестнице. – Маленькая краснотрубинская Золушка превратилась в московскую принцессу. Очевидно, в погоне за маньяком я проморгал сей выдающийся экземпляр, и место Олега Берга занял новый принц. Куда я смотрел раньше?»

Телефон на Катином столе тихо запиликал. Она подняла трубку. Это был Ник.

– Здравствуй, мое солнце!

Катя ухватилась рукой за грудь – там бешено дрыгалось, извивалось сердце и требовало выпустить его на волю.

– Прости, что я не проводил тебя в четверг, но я столько всего сочинил в ту ночь! Ты моя счастливая звезда.

– Ты мог бы позвонить в пятницу! – обиженно сказала Катя.

– Мне было некогда, моя крошка, я трудился. Но с завтрашнего дня я весь твой.

– Почему с завтрашнего?!

– Мне еще надо закончить некоторые дела. И я буду полностью твоим. Пойдем в ресторан, ты наденешь то черное платье, которое я тебе купил. Я буду обнимать тебя, любоваться тобой, прикасаться к тебе, целовать тебя. Ты моя богиня.

– Надеюсь, мой вид и прикосновения к моему телу не вызовут в тебе новый прилив творческих сил. Иначе ты снова исчезнешь на неопределенный срок, – хмуро вставила Катя.

Ник был сегодня смиренным, как инок, и подобострастным, как вышколенный метрдотель.

– Виноват. Больше не повторится. Я буду подробно информировать тебя о моих текущих занятиях и перемещениях в пространстве. Целую. Жди, я скоро появлюсь!

– Когда?! – крикнула Катя в трубку, но ответом ей были гудки.

В центре приемной стояла Кира Васильевна. Она с подозрением изучала Катерину.

– Ты занимаешь служебный телефон никчемной болтовней с поклонниками, – хмуро заметила она.