Сижу, бывало, склонившись над очередной разваливающейся историей чьего-то холецистита, стараясь угадать, что ж там сделали в конце концов – резекцию или инъекцию, и вдруг… между пыльных стеллажей с историями человеческих страданий возникает статный Гайдамаченко. Появлялся он бесшумно, в операционных бахилах, клал мне узловатые пальцы со стрижеными ногтями на плечи. Я вздрагивала, аж подпрыгивала русая коса, натурально до пояса, а Гайдамаченко нагло ухмылялся и прилаживался целоваться.
Мою честь, как правило, спасал заведующий реанимацией доктор Лившиц, искавший сестру-хозяйку, которая не давала ему обещанного спирту, и зычным басом отпускавший двусмысленные шутки в наш адрес. Гайдамаченко был еще мальчишкой, поэтому краснел и убегал в первую хирургию на обход.
А потом Гайдамаченко отбила грудастая медсестричка из оперблока. Эх, не судьба!
Раздался телефонный звонок. Антон, поздоровавшись, передал трубку мне. Звонила Надюха, моя бывшая коллега по журналу «Фикусы».
– Машка, ты работу ищешь? Срочно кидай мне на почту резюме. Срочно! У нас в журнале «Галя» вакантно место редактора.
– Что за «Галя»?
– Да какая разница! Ты, главное, не тяни. Я уже про тебя сказала, так что завтра с утра дуй в редакцию. И веди себя поприличней, не говори лишнего.
– Антон, – сказала я мужу, положив трубку, – внутренний голос говорит мне, что я нашла работу.
– Внутренний? – переспросил муж, вновь углубившийся в телевизор. – Это он звонил?
Редакция дамского еженедельника «Галя» квартировала в большом офисном здании практически в центре Москвы. Охранник долго и придирчиво изучал мой паспорт.
– Вы к кому? – хмуро осведомился он.
– Я на собеседование, к Сусанне Ивановне.
– А, в «Галю»? – сочувственно покачал головой охранник. – Если курите – не признавайтесь.
На третьем этаже лифт застрял. В кабинке кроме меня оказались замурованы толстая тетка с полосатой сумкой на колесиках – такие обычно покупают журналы оптом в редакциях, а потом продают их у метро – и высокий бритый юноша, с почти голым черепом.
Тетка сразу стала возмущаться, давить серым пальцем аварийную кнопку с колокольчиком и стучать в металлическую обшивку лифта.
– Суки какие… Вот суки какие… – ругалась она. – Деньги какие берут, а лифта починить не могут!
– Не шумите, барышня, – спокойно сказал юноша, – больше получаса в этом лифте никто не сидел.
Серые глаза, точеный профиль, легкая небри-тость. Лет двадцать пять, не больше. Скорее всего даже меньше.
– Девушка, а вам на какой? – обратился ко мне юноша. – Вы не к нам случайно?
– Я? Я Галя. Ой, вернее, мне в «Галю», – неожиданно зарделась я на кокетливое «девушка».
– «Галя» на втором, зря вы в лифт зашли. А то заходите к нам, на четвертый. У нас кофе хороший.
– Не стучите! И не кричите! – неожиданно проорали базарным голосом из желтой кнопки с колокольчиком. – Сейчас лифт будет запущен.
– Запущен! – фыркнула тетка с сумкой. – Вот именно. У вас тут все запущено, дальше некуда.
Лифт дернулся, тоненько взвизгнул и медленно поскребся вверх. На четвертом этаже дверь открылась, и тетка с молодым человеком вышли. Я последовала за ними, решив спуститься пешком. От греха подальше.
– Заходите, если что, – пригласил на прощанье юноша, исчезая за дверью. – Меня Лешей зовут.
Прокашляв больное горло, я поправила руками прическу и постучала в дверь с табличкой «Галя. Главный редактор».
В глубине кабинета за маленьким столом сидела дама бальзаковского возраста в сером брючном костюме. Волосы гладко зализаны назад, в небольшой кукиш, на носу огромные очки, отчего дама похожа на черепаху – подругу львенка из мультика. Голос тоненький и плаксивый, как у заводной куклы.
– Мария? Прелестно. Покажите мне, что вы умеете.
Я достала приготовленную пачку журналов «Фикус», «Лучшие банки Москвы» и районный листок нашего округа под тревожным названием «На посту!», где за скромное вознаграждение печатались мои рассказики про любовь.
– Ага, ага… – закивала редакторица и, пролистав «Банки», задержалась на интервью с председателем большой финансовой корпорации. – И что здесь ваше?
– Если по теме «Гали», то лучше смотреть… вот… – Я аккуратненько выдернула у нее из-под локтя газетку и показала последнюю страницу со своим рассказом «Любовь победит все».
– Ага, победит, как же! Сами придумали?
– Написала сама, а сюжет украла у Ремарка, – призналась я, тут же вспомнив, что Надька просила меня не болтать глупостей.
– Любите Ремарка?
– Не знаю. Я читала только «Три товарища».
Лицо Сусанны Ивановны приобрело хищное выражение.
– У вас есть дети?
– Да, у меня сын пяти лет, – честно ответила я и, спохватившись, добавила: – Но мы живем с бабушкой, и у Гришки есть няня. Молодая и здоровая.
– Не бойтесь, здесь не ведется отстрел работающих матерей, – ласково сказала Сусанна Ивановна и посмотрела на меня так, что стало понятно: именно это здесь и происходит. – А если вам достанется медицинская рубрика, вы не испугаетесь?
– Нет, у меня тетя врач. Я сама работала в больничном архиве и вообще я сейчас болею…
– Подвержены мигреням, – еще ласковей спросила Сусанна Ивановна, – или просто слабый иммунитет?
– Сопли, – шмыгнула я носом в ответ, – и горло. Вчера муж горчичники ставил, так чуть дуба не дала.
– Вы замужем? – посочувствовала редактор.
– Да, а вы? – вырвалось у меня.
– Нет. Давно развелась, – вздохнула она. – Вернее, он меня бросил и ушел к другой. К дуре.
– К молодой? – посочувствовала я в свою очередь.
– Нет, к старой дуре, что обидно вдвойне.
Женщина встала из-за стола, выпрямилась и прошлась по кабинету, как немолодая модель по подиуму. Остановилась у окна, посмотрела в него задумчиво, поправила очки. Я сидела тихо. Она повернулась, оценила меня, наклонив голову вправо. Вздохнула тяжело, из самых глубин души:
– Когда вы сможете приступить к работе?
У двери меня ждала Надька. За то время, что мы не виделись, она похудела, покрасила волосы в блондинистые перья и, похоже, выросла сантиметров на пять.
– Ну что? – задышала она на меня, возбужденно тараща глаза.
– С завтрашнего дня приступаю.
– Класс! Ты сейчас домой?
– Да, в квартире бардак страшный, надо прибраться, пока свекровь не пришла…
– Она ничего баба, умная, – говорила мне Надюха, пока мы шли мимо стройки к метро «Маяковская». – Ну, конечно, не без тараканов в голове. Но они же у всех есть!
Надюха была на восемь лет младше меня, можно сказать, еще совсем дитя, но при этом девушка бойкая и талантливая. Писала резво и красиво, за что ею дорожили как автором. Надька долго была вольным художником, писала «для души», но в день, когда ее настигло совершеннолетие, а именно, в двадцать один год, решила, что пора становиться серьезной женщиной. Она пошла на работу в журнал «Галя», который тогда только организовывался, и теперь, по прошествии двух лет, гордилась тем, что научилась опаздывать на работу не больше, чем на час.
– Сейчас я тебе покажу дохлую ворону, – сказала Надюха. – Она там лежит и портит мне настроение. И тебе испортит, вот увидишь.
Действительно, под бетонным забором, отделяющим стройку от пешеходной дороги, лежала крупная особь. Лапами кверху, хвост веером. Одно слово – дохлая.
Я почувствовала легкий приступ немотивированного раздражения. Кажется, ворона начала действовать.
В аптеке фармацевтша с именной бирочкой на груди не дала скидки на лекарство, хотя свекровь вручила мне карточку постоянного покупателя. В результате я набрала полосканий для горла, микстур от кашля и чудодейственных таблеток от температуры больше чем на восемьсот рублей.
В метро меня постигло очередное разочарование.
– Поезд следует до станции «Краснопресненская», – раздалось получленораздельное сообщение машиниста.
Черт! Ну всего одна остановка до «Киевской» осталась… Пришлось выходить, внедряться в плотную негодующую толпу на перроне, а потом участвовать в давке желающих ехать на следующем поезде…
Маршрутка от метро почти укомплектована. Свободно всего одно место. Стоим. Ждем таинственного незнакомца. Рядом со мной – тетка с жирно подведенными глазами, зажала в потной трудовой мозоли вялый червонец. Сидит и, чувствую, сердится.
Водитель в неравной борьбе с собственным южным акцентом выдает:
– Вай, кто не передал денег? Не поедем никуда!
– Поехали! Считать лучше надо! – загалдели пассажиры.
– Кому не нравится – может идти ждать автобус. Я никого не держу, вай! – распалился водитель.
– Поехали, блин! А то на хрен ментам сдадим, пусть регистрацию проверят хорошенько!
Тут меня осенила догадка. Я поворачиваюсь к тетке с жухлым червонцем и говорю ей громко, чтобы все слышали:
– А ВЫ – заплатили за проезд?!!
– А вдруг он не поедет? – встрепенулась тетка. – Я лучше передам деньги, когда он заведется.
Господа пассажиры обрадовались:
– Ага! Это ты не заплатила?! Из-за тебя все стоят! Дура крашеная!
«Сейчас растерзают в клочья», – подумала я, потирая ручонки. Призрак дохлой вороны весело закружил над маршруткой, опустился на уровень окна и постучал костяным клювом в стекло.
Водитель чертыхнулся, потом произнес короткое емкое ругательство и повернул ключ зажигания.
По случаю неожиданного устройства на работу я решила хорошенько убраться в доме, в частности провести акцию «Отречемся от старого мира». Суть акции – расчистить шкаф. Я всегда знала, что человек обрастает в течение жизни всевозможным барахлом, которое он называет «может пригодиться», «это память о…» и «жалко выбрасывать». Но чтоб этого добра было столько в одном шкафу я не предполагала!
Итак, альбомы с фотографиями в одну сторону, негативы – в другую. Сумочки… Черненькая, рыженькая, еще черненькая и еще рыженькая. Эту подарил муж, когда еще ухаживал за мной. Вероятно, ему стало стыдно показываться со мной на людях, когда я была с этой черненькой сумкой, и он подарил вон ту рыженькую. Разумно. Через некоторое время я ее постирала, и вещь превратилась в тряпку. Обычная история.
Пузатая велюровая косметичка мрачной расцветки. Я ее помню в молодости, она принадлежала еще моей старшей сестре Ольге. Косметичка полна богатств. Бусы и цепи, напоминающие сокровища Алладина, но значительно дешевле. Сережки под гжель, если их можно так назвать. Кольцо с янтарем вида «Мне пятьдесят восемь, и я горжусь». Брошь. Никогда не любила броши, откуда она могла взяться?.. Если это надеть – то сразу к психиатру. Пропустят без очереди. Нет, это все к Алладину обратно.
Что тут еще? Градуснички в количестве трех штук для измерения температуры воздуха. Расплодились они, что ли? Я точно знаю, где лежат еще три. Надо сложить до кучи, пусть размножаются дальше. Однажды свекровь вытащит дюжину.
Фотоаппарат поляроид. Просится в мусоропровод. Но жалко, вещь же. И два плеера, оба почившие в бозе. Выброшу тихо, чтоб Антон не видел. А то еще напугает, что починит. Муж еще больший мешочник, чем я.
Старые фотографии. Старые и желтые, некоторые порваны. А вот это надо не только сохранять, а и реанимировать по мере возможности.
Ой, есть еще и беленькая сумочка! Блин, а зелененькой в сизый горошек нет? Какое упущение!
Гм… Книга «The art of fucking for hours». Однако! Вероятно, принадлежит ветреному прошлому моего мужа. Это вместо систематизированного справочника по грамматике, что ли?
Термобигуди. Я буду изумительна в перманенте. Надо оставить. Когда я решу-таки разойтись с мужем, то сделаю кудри на ночь.
Дневники… Однажды меня угораздило пару лет вести записи, что-то вроде дневников. Неблагодарное занятие, как все мероприятия, требующие систематичности. Имена… имена… и все больше мужские… Срочно в печку, пока муж не вернулся с работы.
Накладная на приобретение какого-то кабеля в Краснодаре. Можно было обменять в течение двух недель, но в 1994 году. Очередная пачка выписанных на карточки английских слов. Сколько ж я их выписала за свой век? В печку карточки.
Микрокалькулятор, украденный мною из магазина во время работы. В студенческие времена я подрабатывала в магазине видеотехники. Там приобрела полезный навык – умение пользоваться дистанционными пультами. До сих пор применяю ежедневно. Микрокалькулятор, впрочем, можно подарить свекрови.
Помада цвета губ мертвого вампира. Изумительная по своей редкости вещь, выдержанная, как доброе французское вино, хранящая запахи времени и старого платяного шкафа. Завещаю, чтоб мне накрасили ею губы в гроб, куда я заберу с собой весь этот вековой хлам, потому что выбросить практически ничего не удалось!
В двери заворочался ключ. Пришла свекровь. Заглянула в нашу комнату, где на полу ровным слоем лежало содержимое шкафа, громко тяжело вздохнула и не поздоровавшись ушла к себе.
Вечером Антон вернулся не в духе. Поужинал плохо, что меня и насторожило: плохой аппетит супруга, который обычно съедает двойную порцию, – повод для беспокойства. Потом открыл старый облупленный сервант, пошарил в его недрах и капризно произнес:
– Где мой зефир?
– А я откуда знаю?! – рассердилась я.
– Мама, а ты не видела тут зефир? – мерзким голосом спросил муж. – Его много было…
– Мы его с Гришаней съели, – прокричала свекровь из своей комнаты.
– Весь?! – злобно уточнил муж.
Свекровь притихла. Через пять минут вышла, полная чувства собственного достоинства:
– Мне что, надо было тебе позвонить, спросить можно ли две зефиринки съесть?!
Назойливо затрещал телефон, томный женский голос попросил позвать Антона. Я передала трубку мужу и он, сказав «здрасьте», вдруг ускакал, как молодой олень, в кухню. Прямо с телефонной трубкой.
Призрак мертвой вороны радостно потирал лапы, кружась вокруг пыльной люстры. Выбросить бы ее в окно, чтоб она со звоном разбила стекло, пролетела с диким свистом над головой спившегося бомжа и рухнула в центр ржавого гаража-ракушки, перепугав пухленькую жену соседа.
Гм… Но кто бы это мог быть? В телефоне-то?
Глава 8
Сверчки-убийцы
Из зеркала на меня смотрит заспанная тетка неопределенного возраста и отчаянно зевает. Добрый день! Между прочим, первый для меня рабочий день в этом году.
Кофейные зерна шевелятся в пачке, перебирают лапками – не хотят падать в железное нутро кофемолки. Самое главное с утра – чашка крепкого кофе, она помогает проснуться. Завтрак вовсе не обязателен, главное – бодрость духа. Я готова к новым свершениям! Я готова и бодра! Вот только выпью чашку кофе, проснусь – и бодра.
Старая кофемолка злобно жужжит, подергивая белым шнуром, как хвостом кошка. Турка и вовсе антиквариат, скоро за нее будут давать большие деньги на аукционе. Она у меня еще со студенческих времен.
Из спальни послышалось жалостливое:
– Мама! Неси меня….
Это означает, что ребенок проснулся, надо подойти к кровати, он схватится маленькими цепкими ручками за мою шею, а ногами – за талию, я поволоку его в большую комнату и включу мультик, который идет в это время на развлекательном канале. У маленького барина свои рецепты пробуждения.
Антон по утрам бодр. Впрочем, это всего на пару часов. Потом он впадает в свое обычное состояние блаженной полудремы и пребывает в нем до самого вечера.
– Маша, я сегодня задержусь, – как бы невзначай бросил муж, – договорись с Кристиной, чтобы забрала Гришку из сада.
Кристина – это Гришкина няня. Воздушное томное созданье двадцати лет, студентка педагогического университета. Она часто занимается с Гришкой по вечерам, испытывая на нем полученные днем знания. Иногда Гришкой занимается бабушка, но она у нас человек занятой, несмотря на возраст – общественный деятель. В районной ячейке добровольного общества пенсионеров-педагогов моя свекровь сублимирует нерастраченную энергию в страстные выступления на собраниях бывших учителей и сутяжничество с районной управой.
– Что-то на работе? – поинтересовалась я, а в груди зашевелились недобрые мысли на букву А.
– Нет, договорились встретиться с Саней. Посидеть, поболтать. Давно не виделись, – ответил муж.
И ни один мускул не дрогнул на его лице.
Неожиданно началась весна. В один день застучали крупными каплями по нижним балконам толстые сосульки, осел виновато, почернев от грусти, снег. Солнце бешено забило лучами в лицо. Если бы не проклятый насморк и не Антоново «задержусь после работы», то настроение было бы хорошим.
У метро «Маяковская» дивный запах свежей выпечки. К дороге выкатили будку с пирожными, пиццей и пирожками. Пышная улыбающаяся тетка в белом накрахмаленном чепце торгует слойками.
– Берите с мясом! Они вкусны-е-е-е-е… – подмигивает мне свысока, из маленького окошка.
Я придирчиво изучаю ассортимент. Слойка с печенью, слойка с малиной. С ананасом и с изюмом. С домашним творогом. Нет, пожалуй, к парочке киви, которые дозрели на шкафу и теперь едут со мной на работу, больше всего подойдет…
– Дайте слойку с лимоном.
Тетка радуется, берет полными пальцами в золотых кольцах длинную, как язык лошади, слойку, по бокам которой блестит лимонный джем, и торжественно вручает мне:
– Приятного аппетита!
И вам, и вам… Поди целый день эти слойки лопает, судя по формам.
Моя непосредственная начальница в «Гале», выпускающий редактор, – рыжеволосая дама лет сорока, с востреньким носиком и тревожными зелеными глазами, пьет большими глотками холодную воду на редакционной кухне:
– Маша, вас в детстве часто ругали?
– Нет, почти никогда.
– Тогда вам будет здесь нелегко. – Поставила пустой стакан в мойку и вздохнула: – Сусанна Ивановна определила вам восемь полос. Это много, Маша, очень много. Приступайте немедленно.
Мне достались рубрики «Путешествие», «Гороскопы», «Народная медицина» и слезливый рассказ о психологических проблемах с комментариями.
В небольшой комнате, где размещалась редакция еженедельника «Галя», сидели пять редакторов, верстальщик-дизайнер и два корректора. Каждому работнику положен стол, компьютер, лоток для бумаг и канцелярский набор в черном стакане на крутящейся ножке. «Галя» – часть большого издательского дома, которым руководят немцы. Хорошая репутация, хорошая зарплата, сносный социальный пакет. Порядок и чистота: влажная уборка два раза в день. На стол можно поставить одну фотографию и на компьютер посадить одну игрушку – не больше! Об ограничениях в тематике фотографий и игрушек на бумаге, которую мне дали подписать, ничего не сказано. Значит ли это, что я могу поместить в рамочку откровенное «ню», а на монитор водрузить небольшой дилдо?
Редакторицы приветливые, улыбаются, глаз меж тем от мониторов не отрывают, стучат по клавиатуре беспрерывно, как заведенные, выдают на-гора тексты. Останавливаться нельзя: завалишь сроки. Откуда же у них столько мыслей? Или они совсем не думают, когда пишут? Смогу ли я так же, как они?
Воображение нарисовало живую картинку позорного изгнания с работы за профнепригодность. Сусанна Ивановна в картинке кричала нецензурно, выпускающая Марина скорбно качала головой, Надюха пугливо пряталась под столом…
Я принялась за текст неизвестного автора, куцый и корявый, с массой смысловых и словесных повторов, без логики и чувств, но главное – абсолютно неинтересный. Страстно захотелось курить, впервые за пять лет, что я рассталась с этой пагубной привычкой.
– Фигня, – сказала Надюха, выслушав мои стенания и смачно затягиваясь сигаретой, – привыкнешь. Просто перепиши текст и все. От начала до конца, от первой буквы до последней.
– Я не успею! Восемь же полос…
– Успеешь, куда денешься, – возразила Надька. – У тебя другого выхода нет.
Надюха курирует полосы про моду и красоту, она на них собаку съела. Пишет все за полчаса, а потом сидит и с озабоченным видом читает эротические сайты. Сегодня пришла в полосатых зебрячих гетрах. Милитари-джинсовая юбка, короткие сапожки на тонком каблуке и эти гетры до колен в черную и белую полоску. Красота… Целый день все: мужчины и женщины, вне зависимости от возраста и ориентации – смотрели на Надькины ноги. Несчастные охранники перестали охранять – ждали, когда Надька пойдет курить, чтоб еще раз хоть одним глазком взглянуть на ее гетры.
– Не волнуйтесь так, Машенька, – прошептала мне на ухо Лидочка, редактор больших рассказов и маленьких страстей. – На вас же лица нет…
Лидочка сидит слева, печатает вслепую, время от времени грустно поглядывает на часы, отпивает глоток минеральной воды из пузатой кружки с коровами и возвращается к тексту.
– Лида, а вы давно здесь работаете? – тихонько спрашиваю я.
– Ох… Давно… И все на рассказах про любовь… И до этого, в другом журнале, тоже – про любовь. Я могу писать по три рассказа в день. И все про страсть, про нежность, измену и чудесное воскрешение чувств.
Лидочка строго смотрит на фотографию, которая стоит у нее на столе. Оттуда ей улыбается мужчина лет пятидесяти с благородной прибалтийской сединой, две молодые женщины в одинаковых блузках и трое лопоухих мальчишек. Это Лидочкина семья – счастливая и скучная На подоконник со стороны улицы приземлился воробей и страстно зачирикал. Повертел маленькой серой башкой, клюнул стекло, выругался и улетел. Весна наступает. Все хорошо, если бы не этот ужасный текст.
Следующие три часа я провела в полном бреду, переписывая авторский оригинал.
– Нда…. – мрачно сказала Марина, дочитывая мой шедевр. – Это совсем не то, Маша, совсем не то.
Холод подступил к больному горлу. Заплакали в сумке забытые киви.
– Какая у вас задача, Маша?
– Написать о путешествии в Гренландию.
– А вы что сделали?
– Написала…
– Я вижу, что вы забили бумагу буквами. Это не главное. Вы должны поднять настроение нашей читательнице. Чтобы она прочитала ваш текст и возрадовалась.
– Но я не была в Гренландии…
– Это не имеет значения, я тоже не делала подтяжки на бедрах. У читательницы, Маша, должно возникнуть ощущение, что она побывала в Гренландии, понюхала вечную мерзлоту, купила гренландских сувениров и отобедала в недорогом (подчеркиваю – недорогом!) местном ресторане. Наша «Галя» небогата, но ей тоже хочется путешествовать и получать от этого удовольствие. А вы что пишете? Смотреть нечего, погода ужасная, без знания языка чувствуешь себя идиотом, а цены зашкаливают. Все переписать, Маша, все переписать… – Марина поправила очки и посмотрела на меня как на незнакомого покойника – с легким сожалением, но без жалости. – И еще. Знаете, что самое главное в нашем деле? Заголовок. Что у вас? «Холодное обаяние ледяного острова». Сусанна Ивановна это зарежет сразу, без объяснения причин. Садитесь, Маша, и конспектируйте.
Я послушно взяла ручку и листок бумаги.
– В заголовке должно быть не менее было четырех слов, одно из которых – обязательно глагол. Слова должны быть эмоционально окрашены. В заголовке нельзя использовать слова из названия рубрики, подзаголовков и выносов. Ни в коем случае не должно быть негативного оттенка. Холодный, ледяной – это не пойдет. Никаких пошлостей или затертых метафор. Никаких заумных слов вроде «инфантилизм», «тандем», «завуалированный»… Так, что еще… Нельзя слишком сложно. Но нельзя и слишком просто. И никаких «добрых советов», «простых шагов» и тому подобных клише. Понятно? Вопросы?
– А что же остается?
– Думайте, Маша, думайте. Может, чего и придумаете, – голосом, полным безнадежной усталости, закончила обучение Марина. – На хороший заголовок уходит половина времени, которое вы тратите на работу с текстом.
– Фигня, – сказала Надюха, затягиваясь сигаретой. – Это только кажется, что кошмар. Это еще не кошмар, поверь мне.
– Может, мне самой уйти, пока не опозорилась окончательно?
– Ни в коем случае! Нас… это… а мы – крепчаем, – воинственно подняла Надька палец вверх.
Охранник оглянулся на нелитературное выражение, заметил, что источник в сексуальных гетрах, и улыбнулся.
– Ишь… Смотрит… – высокомерно кивнула в его сторону Надюха. – И так целый день! Весна в ребро вступила.
Мурлыча, подошла сильно беременная кошка. Томно сощурила глазки, потерлась о Надькины гетры. Хвост трубой, коготками перебирает, вся такая нежная и податливая. Видно, еще молодая и глупая. Воплощение женского идеала. О такой жене, я думаю, мечтает каждый мужчина, хотя не все признаются.
В коридоре возле принтера стоит кофейный автомат. За десять рублей можно приобрести пластиковый стаканчик кофе, чуть лучше растворимого, но значительно хуже того, что я варю по утрам в турке.
Автомат сопровождает свои действия немецкими надписями. Я хоть немецкого языка и не знаю, но чувствую: машина врет нещадно. Во-первых, недоливает ровно полстакана, во-вторых, пишет без стесненья: «мит зукер». Ежу понятно, что обещает добавить сахару. Я заглядывала во чрево, чуть нос в дыр у, откуда льется напиток, не совала – фиг! Не сыпет она сахар! Есть и кнопка «Экстра зукер», что, я уверена, означает «еще сахару», но, ясен пень, что это тоже полный обман.
За борьбой с кофейным автоматом меня застал Дениска, верстальщик «Гали». Дениска большой, домашний и молодой. Усами и глазами похож на кота, торсом – на штангиста. К женскому коллективу снисходителен, хотя половина дам ему в матери годится.
– Вы его пристукните, пристукните… – улыбаясь в усы, посоветовал он мне.
– А если он плюнет на меня недолитым в стакан кофе? – спросила я, недоверчиво глядя на вражескую машину.
– А вы его легонько, – вот так. – И шарахнул в железный бок агрегата.
Автомат затрясся, задрожал, обиженно квакнул и выдал тонкую жидкую струйку кофе на добавку.
– Спасибо, Денис, – говорю, – а чтоб сахар добавил, что с ним сделать нужно? По верху треснуть или погладить шнур?
– Ну, вы скажете тоже, – карие глазки Дениски маслянятся ласково, – шнур погладить… Он сахар сразу дает, он его смешивает еще там, внутри…
В этот момент послышался странный дребезжащий звук. Еще секунда – легкий треск… и, пролетев в миллиметре от моего носа, на принтер упала толстая кузнечикообразная тварь, точь-в-точь как в фильме «Звездный десант». Я взвизгнула и скакнула вбок, расплескав горячий кофе на пол.
Дениска радостно засмеялся.
– Что это? – прошептала я, глядя в мутные глаза чудовища.
– Маша, не бойтесь, это сверчок.
– Кто?
– Ну, который жил у папы Карло…
– А почему он оттуда съехал? Жил бы себе у рисованого очага.
Какой к чертям папа Карло, эта жирная тварь – из фильма ужасов, а не из детской сказки.
Я припомнила, что, когда утром зашла вместе с Мариной на редакционную кухню, обратила внимание на мелодичное, почти сказочное, стрекотание. И я представила себе милейшее существо, маленькую незаметную букашку, которая поет от переполняющей ее душу нежности. И каково же разочарование! Вместо скромной певучей мушки – лоснящееся чудище со светло-зелеными кишками, которые просвечивают по бокам, и вывернутые кверху коленками мерзкие лапы-щупальца.
– Маш, их тут много, – предупредил Денис, – вы должны быть готовы к появлению сверчка в самый неожиданный момент.
– Спасибо, что предупредили. Но не знаю, смогу ли я быть готова. Особенно в самый неожиданный…
Следующие четыре часа я провела в полной прострации, пытаясь переписать текст о Гренландии.
Интернет выдавал весьма противоречивую информацию о ценах и погоде, сведений о северных странах было позорно мало, попытка создать эффект присутствия заканчивалась ужасающими фразами вроде «куда ни кинь глаз…» и «на всю жизнь запомню гостеприимство местных жителей». Гренландцы в моем сознании превратились в злобных троллей с зелеными мордами и крючковатыми носами, все как один – в эскимосских шубках и каждый – в обнимку с жирной нерпой. Голову крепко обнял тугой обруч головной боли.
– Фигня, – сказала Надюха, перекинув сумку через плечо, чтобы было удобнее прикуривать сигарет у, – не мучься, сделаешь все. Завтра. Сегодня рабочий день закончен. Пока!
Она помахала охраннику сигаретой, нарисовала в воздухе дымное сердечко и ушла, величественно вышагивая в своих зебрячих гетрах.
Все, хватит! Завтра скажу, что не могу, не умею, не получилось. Я вздохнула, погладила беременную кошку, которая пришла мурлыкать и тереться о ноги, и пошла в редакцию за вещами, завернув предварительно в туалет.
Общая входная дверь, мальчики налево, девочки направо. В мужском кто-то копошится. В женском свободно.
Легкое журчание воды настроило на благодушный лад. Я задумалась о вечном, о смысле жизни, о том, надо ли вообще женщине работать. И в эту секунду на меня откуда-то, извините, снизу, прыгнуло это! Чудовище из «Звездного десанта», жирная большеротая гадина с выпученными глазами и мясистыми ляжками. Эффект неожиданности был столь силен, что я заорала благим матом, вскочила и пулей вылетела из кабинки. Хлопнула дверь, запели железные петли.
Возле умывальников я перевела дыхание. Сердце отчаянно колотилось, руки тряслись, колготки перекрутились, юбка сбилась набок, поджавшись с испугу левым краем под пояс.
– Хай! – послышалось радостное и до боли знакомое.
Я ошалело повернулась на голос. У мужской половины стоял улыбающийся Ганс. Ганс из Гольхема. Сначала я его даже не узнала. Мой немецкий друг был в костюме и галстуке, начищенные туфли блестели, улыбка обнажала совершенно одинаковые белые зубы.
Белая горячка!
Глава 9
Три совета для читательницы
Сказать, что мир тесен, значит ничего не сказать. Мир ничтожно мал – всего сотня-полторы знакомых и знакомых знакомых, и больше во вселенной никого нет. Неожиданная встреча с Гансом у редакционного туалета окончательно убедила меня в этом. Надо же было, чтобы щупленький немец, с которым меня угораздило выпить пива на отшибе германской деревеньки, оказался одним из управляющих среднего звена именно в той компании, куда я пришла работать.
Стоит отдать должное Гансу, он страшно обрадовался встрече, начал трясти мне руку, сообщил на скверном английском, что серьезно занимается русским и ему очень нравится Москва. Правда, жить в большом городе непривычно, и он уже несколько раз заблудился, но столичная милиция очень добра к немцам, всего за несколько марок ему объяснили, как добраться домой.
