ГЛАВА 12

РАБОТА С УМИРАЮЩИМИ

Однажды мне позвонила старая знакомая и сказала, что ее брат только что прошел общую медицинскую проверку, в ходе которой в легких у него были выявлены опухоли. Биопсия шла полным ходом. Что ей делать? Как ей помочь близкому человеку, которого в ближайшем будущем, по-видимому, ждут серьезные испытания?

Конечно, ответ на этот вопрос должен быть таким: вы общаетесь с больным точно так же, как с другими людьми. Открыто. С уважением к истине, к которой мы все причастны. Работаете, чтобы преодолеть разделениость, которая заставляет вас теряться в двойственности. Становитесь едиными с другим человеком. Никакой помощи, просто бытие. Наблюдайте обусловленную иллюзию собственной отделенности. Преодолевайте укоренившуюся привязанность. Умрите вместе с близким человеком. Выйдите за пределы воображаемого разделения умов и тел. Придите к общей первооснове бытия.

Вы неотделимы от умирающего точно так же, как вы неотделимы от себя. Открытость, искренность и забота. Вы просто находитесь рядом и слушаете сердцем, которое отзывчиво, которое в равной мере вмещает радость и страдание другого. Когда ваш ум не отделяет жизнь от смерти, вы живете не среди идей и теней, а среди непосредственных переживаний.

Если это больно, – это больно. Если это приносит вам счастье, – это приносит вам счастье. Никаких попыток что-то изменить. Никаких попыток сделать что-то не таким, каким оно есть. Просто слушайте истину, которую вам предлагает текущий момент.

Несколько лет назад, принимая участие в недельном семинаре с Рам Дассом, я познакомился с Элизабет Кублер-Росс. Рам Дасс пригласил Элизабет принять участие в семинаре того года. Тогда мы провели с Элизабет вместе лишь несколько минут, и я никогда не думал, что мы снова встретимся. Однако через несколько месяцев стало ясно, что у нас с Элизабет есть общая работа. Я позвонил ей, и она сказала: «Давай сделаем это». В 1976 году я начал преподавать медитацию на ее семинарах. Я думал, что просто поделюсь техниками, которые помогают быть открытым в отношении себя и других. Но вселенная с ее бесконечной мудростью и состраданием не позволила мне ограничиться только этим.

Приступая к занятиям на первом же семинаре в Техасе, я тешил себя мыслью, что буду «спокойно делать свое дело» в понимающей обстановке, но тут Элизабет предложила мне: «Давай съездим в город к моей знакомой, которая лежит в больнице». Она имела в виду женщину, которая умирала от малокровия в нескольких милях от Хьюстона. «Мне кажется, мы должны встретиться с ней. Ей может быть очень кстати провести некоторое время с тобой». Я подумал, что это прекрасная возможность увидеть Элизабет за работой. До этого я никогда не был возле умирающих. Я подумал:

«Мне предоставилась возможность занять место в первом ряду и понаблюдать за тонкой интуитивной работой Элизабет».

По пути в больницу Элизабет сказала мне, что эта женщина стала своеобразной знаменитостью в своей палате. Ей сделали трансплантацию костного мозга, что в те дни было еще очень редкой операцией. После операции она прожила уже двадцать один день – что намного больше, чем большинство из ее предшественниц.

Когда мы шли по коридору к палате Дороти, я подумал: «Элизабет знает, что ей говорить, но вот что я там буду делать?» Я почувствовал напряжение в глубине живота. Когда мы вошли в комнату, Элизабет поставила стул рядом с кроватью и сказала:

«Почему бы тебе не сесть здесь», – а сама отошла и села на стул в углу комнаты. Когда я неловко сел возле кровати, я почувствовал страх и необходимость что-то делать. Я не мог не чувствовать свою нерешительность и никчемность. Я с болью осознал обусловленность своей открытости; я увидел, как сильно моя открытость зависит от «безопасного окружения». Я увидел, что открываюсь только тогда, когда не чувствую неудобств. Сидя на этом стуле и спрашивая себя, кто я и что мне делать, я присутствовал лишь частично.

В это мгновение я понял, что нахожусь ближе к смерти, чем эта бледная двадцативосьмилетняя женщина.

Когда я, насколько мог, справился с волнением, мы начали медитацию, которая позволяет открывать сердце с помощью дыхания через сердечный центр и отпускает блоки, ограничивающие пространственность, не дающие увидеть основополагающую реальность. Выдыхая все, что ограничивает осознание, Дороги и я, мы вместе вышли в более ясное пространство. Вдыхая свет и мудрость вселенной, мы позволили уму смягчиться и стать прозрачным, чтобы увидеть то, что находится за его пределами. Когда мы медитировали, я понял, в какой мере страх и имидж держат меня отделенным, не позволяют мне полностью открыть сердце для этого человека. Подозреваю, что медитация помогла мне больше, чем Дороти. Тогда я нуждался в медитации больше, чем она.

Чувствуя мое неудобство, Дороти была очень сострадательна. Рядом с ней сидел человек, который пришел, чтобы ей помочь. Но в этом человеке было так много привязанностей, что он не присутствовал полностью здесь и теперь. Мои плечи чувствовали себя так, словно они привязаны к ушам. Напряженность верхней части моего тела была особенно заметна. Было очевидно, как мне трудно выйти из своей клетки.

Преподавая медитацию в обстановке семинаров, я всегда был на своей территории. Мне было очень легко «знать», быть самым мудрым в группе. Играть свою роль было легко. Но когда я оказался здесь, рядом с этой женщиной, я почувствовал, что меня сковывают замешательство и сомнение. Хотя я знал, что, чувствуя себя отдельным, я укрепляю свою отделенность, усиливаю свое страдание, тогда, к своему удивлению, я не мог ничего поделать с этим. Все, что я смог сделать, – это войти в медитацию так же полно, как предлагал ей. Когда я увидел, что мои привязанности уходят, я почувствовал, как в сердце появляется блокировка.

Я видел, как мои попытки поддерживать свою «особость» усугубляли чувство отделенности между нами, которое усиливает страх смерти. Ведь очевидно, что, когда человек умирает, он прежде всего теряет способность держаться за то, чем, как ему кажется, он является. Свое тело, свое имя, свою личность, свои предпочтения. Я увидел, что это была для меня прекрасная возможность умереть прямо там, отпустить все, что блокировало мою отзывчивость и причастность к бытию. Умереть для своей «особости».

Когда мы вышли из палаты, я понял, что это была для меня прекрасная возможность увидеть свой ум. Передо мной поставили чисто отполированное зеркало, которое не собиралось говорить мне, что я «всех красивей и мудрей». Пребывание в этой комнате так усилило мой ум, что я не мог не увидеть, насколько я привязан и как часто я становлюсь в позу. Я не мог больше держаться за то, кем себя всегда считал. Мне не было куда спрятаться. Я видел, где я был ограничен, как мой ум создавал вселенную по моему образу и подобию.

Я сразу понял, зачем приехал на семинар. Я приехал не учить, а учиться. Узнавать о великой возможности использовать работу с людьми для работы над собой.

В последующие годы я ясно понял, что каждый человек, которому я открываюсь, будь то умирающий, водитель такси или официант в ресторане, помогает мне больше открыться для самого себя, отпустить блоки своего сердца, разделить с ним самое главное.

Через год после этого я познакомился с монахиней-доминиканкой по имени сестра Патриция Бёрнс, которая попросила меня поработать вместе с ней в онкологическом отделении больницы в Сан-Франциско. В каждой палате, куда мы входили, был больной, чья жизнь, казалось, описала полный круг и вот-вот кончится. В свои последние дни человек проявлял все, чего он достиг за свою жизнь. Все, что раньше было рассеянным, здесь было сфокусировано, как луч в увеличительном стекле, и прожигало насквозь. Каждая комната напоминала последние страницы длинного романа.

Входящий в комнату как бы попадал в центр кармического водоворота. (Карма – это не наказание. Это проявление сострадательной природы вселенной, которая дает нам возможность осознать то, что мы неправильно поняли в прошлом, позволяет нам учиться на переживаниях, которым раньше мы не уделяли пристального внимания.) Люди веры и братской любви были окружены добротой и состраданием. Те, что жили в борьбе и страхе, пребывали в беспокойстве и замешательстве.

Переходя из комнаты в комнату, я чувствовал, словно из одного ума перехожу в другой. Отношения, предпочтения и предрассудки всей жизни выражались в сценарии этих последних дней. Стиль жизни каждого человека выражался в стиле его смерти. В одной комнате находилась усохшая от рака женщина, к худощавым пальцам которой были привязаны ее алмазные кольца. Рядом фотографии ее детей в мантиях выпускников: «Он – юрист. Она – ядерный физик». Обведенные помадой бледные губы. Парик, скрывающий выпадение волос после интенсивного лечения. Она была «столпом общества», выдающимся примером человека, который настолько занят тем, чтобы «жить хорошо», что ему некогда передохнуть, не говоря уже о том, чтобы думать о смерти. Когда ее посещали дети, она поправляла парик и наносила еще один слой косметики. Когда ее спрашивали, почему она не расскажет им все, как есть, она отвечала: «О, я никогда не позволю им увидеть себя в таком виде!» Она все еще напрягала верхнюю губу, она очень мало проникла в свое сердце. Представление, которое продолжалось в ее комнате, держало ее в рабстве у смерти.

В следующей комнате был немногословный Джон, который двадцать пять лет проработал на складе в Грейхаунде. Однажды за несколько месяцев до ухода на пенсию у него закружилась голова, и он упал. Его близкий друг и сотрудник помог ему добраться до больницы. Врачи нашли у него большую опухоль в мозгу. Друг Джона, сидя у его кровати, сказал, что бросит работу и заберет Джона в свой сельский дом в Орегоне. Он сказал, что они будут просто жить там, ходить на рыбалку. Джон дал окружающим так много любви, он был так дружен с ними, что в его комнате всегда было людно. Здесь можно было чувствовать поддержку, самоотдачу тех, кто пришел посетить его. Через пять дней после постановки диагноза Джон умер, окруженный любовью и заботой о его благополучии со стороны людей, которые не держали его, а желали ему удачи в новом путешествии сознания.

В следующей комнате был шестидесятилетний Алонзо, умирающий от рака желудка. Всю свою жизнь он пытался делать то, что «нужно для семьи». За двадцать лет до этого он влюбился в разведенную женщину по имени Мерилин. Но какие-то обстоятельства его католического и итальянского окружения не позволили ему жениться на ней, хотя он поддерживал с ней отношения до самой ее смерти год назад. Его отец, сестра и брат никогда так и не признали существования Мерилин и в течение двадцати лет называли ее «этой женщиной». Большую часть жизни он потратил на то, чтобы «защищать свою семью». И теперь еще, когда его девяностолетний отец сидел у изголовья кровати и повторял: «Мой мальчик умирает, мой мальчик не должен умирать», он пытался играть перед ним роль примерного сына. Он пытался защитить отца от смерти: «Ладно, я не умру». Но он умирал. Его брат и сестра, стоя у кровати, убеждали брата изменить свое завещание и не давать денег тридцатилетней дочери Мерилин, о которой он так заботился. Он лежал, слушал это все, не говорил ни слова и пытался не умереть, чтобы не расстроить своих близких. Видя толщину кармической сети, которая плелась вокруг него, я сидел в углу и наблюдал за этой необычной мелодрамой. Люди ссорились и отрицали его смерть. Я заметил, что, сидя рядом, я начинаю разговаривать с ним в своем сердце. Чувствуя в своем сердце любовь к нему, я говорил про себя:

«Знаешь, Алонзо, нет ничего плохого в том, что ты умираешь. Ты поступаешь правильно. Ты находишься в необычных условиях, когда ты не можешь сказать своим близким, что тебе нужно и чего ты хочешь. Ты защищаешь их до конца. Но умирать естественно. Это даже приятно. Это нужное действие в нужную минуту. Откройся для себя. Прояви сострадание к этому Алонзо, который в замешательстве и смертельно болен. Отпусти боль и свою неспособность защитить близких. Это твой шанс. Доверяй себе. Доверяй смерти. Тебе не нужно защищать себя. Только отпусти то, что тебя держит. Откройся для своего бытия, для безграничности своей глубинной природы. Отпусти все это сейчас. Позволь себе умереть. Позволь себе умереть и не быть Алонзо. Позволь себе умереть и не быть больше сыном. Позволь себе умереть и не быть больше тем, чьи деньги не могут поделить. Позволь себе открыться сердцу Иисуса. Нечего бояться. Все о'кей».

Сквозь лес людей, толпящихся вокруг его кровати, ангельски голубые глаза Алонзо встретились с моими, мигая в знак того, что он услышал мой безмолвный монолог. Ничто из этого не могло быть сказано в комнате вслух. Ведь крики его близких после этого были бы слышны даже в холле. Однако Алонзо иногда ловил мой взгляд и соглашался, что все о'кей. Между нами передавались не слова, а чувство сердца. Каким-то образом оказывалось, что многие смертельно больные чувствительны к такого рода общению.

Иногда Алонзо говорил, обращаясь к своей сестре: «Знаешь, когда он (указывал на меня) сидит в комнате, я чувствую что-то особенное». Дело в том, что это было единственное время, когда в комнате было принятие происходящего. Позже он сказал, что чувствует открытость перед своей смертью, когда я «спокойно сижу в углу».

Фактически мы обнаружили, что техника разговора через сердце настолько действенна, что когда человек спит неспокойно, а кто-то рядом с ним начнет посылать ему любовь и понимание, он успокаивается, услышав его сердцем. Даже находящиеся в коме в этом случае расслаблялись. При этом важно не столько подобрать слова, сколько проявить любовь и заботу, которые создали бы столь пространственное принятие текущего мгновения, чтобы человек смог позволить себе быть тем, кем он должен быть:

Когда мы убедились в эффективности такого разговора через сердце, многие сиделки начали пробовать его. Те, кто использовал его, обычно говорили, что их отношения с больными, а также представление о своей работе сильно изменились. Они получили средство открыться другому человеку и, возможно, даже передать эту открытость.

Когда мы начинали говорить о технике разговора через сердце, многие сиделки ответили нам, что рады услышать о том, что они сами интуитивно обнаружили и используют уже некоторое время. Прежде чем начинать использовать такую утонченную технику, очень важно исследовать свою мотивацию. Пытаетесь ли вы изменить чье-либо сознание, потому что считаете, что знаете, каким оно должно быть? Или же вы просто пребываете с другим человеком, чтобы посылать ему любовь и чувство правильности вещей. Не нужно забирать у другого то, что ему дано. Вы же не воруете деньги и еду у других; точно так же не нужно воровать у них состояния сознания. Пытаться украсть «сопротивление» у другого человека означает действовать самонадеянно и подчеркивать разделенность.

Нам рассказывали историю о сиделке, которая, посмотрев видеосъемки нашего семинара с моим изложением этого метода общения с больными, решила «испытать его» на одном очень трудном пациенте, не желавшем говорить с ней о своей болезни. Она захотела посмотреть, сможет ли она «сломать его сопротивление». По нескольку раз в день в течение десяти или пятнадцати минут она молча сидела рядом с ним и в сердце говорила ему, как он «должен» себя вести в такой ситуации. «Не зацикливайся на страхе, прекрати отрицать свою смерть, – молча говорила она ему. – В смерти нечего бояться, отрицание не освободит тебя».

Она продолжала в течение недели работать со «своим больным», который, как ей казалось, узнает от нее, что ему нужно делать. Придя на смену после выходных, она встретилась с главной медсестрой, которая сказала, что больной просит ее больше не приходить.

– Почему? – спросила она в замешательстве.

– Он сказал, что вы слишком много говорите, – ответила старшая медсестра.

Когда вы говорите через сердце, вы посылаете людям любовь, а не свои желания и представления о том, каковы они должны быть.

Это не просто техника для общения с умирающими. Ведь это сделало бы умирание чем-то особенным. Это еще один способ прикоснуться к своему сердцу, открыться ему с тем, чтобы другие открылись своим сердцам. Эта техника общения помогает не только в больничной палате, но и дома, за обеденным столом.

Благодаря доверию, установившемуся между нами, Алонзо спросил у меня, что значит умереть. Ему очень понравился наш разговор о выходе из тела и уходе во свет Христа. Наши сердца встретились в любви и вневременности. Выходя от него в этот день, я был исполнен гордости. «Вот это прорыв», – думал я.