ЧЕСТЬ ВЫШЕ СЛАВЫ

Вышли в открытое море. Скоро берега исчезли из вида. Перед глазами открывалась одна обширная серая водная равнина да небо, спускающееся краями прямо в воду. Ветер крепчал, и поднималось сильное волнение. Все женщины ходили бледные, не ели, жаловались на тошноту и головокружение. Скоро к ним присоединилось и много мужчин. Не прошло трех часов, как на каждом корабле больше половины людей лежало, и многие считали себя умирающими. Даже мудрый Зур-Иргак, всегда помощник всех страждущих, вытянулся на медвежьей шкуре и жевал какой-то горький корень, который он уже раздал многим больным. Но и ему, и всем прочим становилось только хуже. Он начал без устали ругаться на своем мало кому понятном языке.

Потом заговорил своим друзьям по-сарматски:

– В скольких боях и в каких опасностях бывал я. Берег меня Всевышний. Теперь я чувствую, смерть моя пришла! И только теперь понял я, почему финикияне приносят богам своим человеческие жертвы. Море ожесточает сердца. Кто море узнает, тот и злого духа увядает.

– Это неверно, – заметил Ираклемон. – Греки говорят: «Кто в море бывал, тот искренно богам молился».

Греки и финикийцы люди, привычные к морю, по большей части вовсе не подвергались влиянию качки. То же было и с некоторыми сарматами из босфорских городов. За то все остальные долго продолжали представлять собой самое жалкое зрелище. На Водана, видимо, постоянные сотрясения и качка так же не действовали. Его мощное телосложение выдерживало испытание. Только он осушал кубок за кубком меду и ходил мрачный, избегая разговоров с кем бы то ни было.

В это время не раз менялся ветер, не раз налетали шквалы, производившие постоянно сильное смятение среди моряков. Опытность людей, избранных для управления кораблями, преодолевала все опасности. Особенно удивлял Тостен. Чем сильнее разыгрывалась буря, чем страшнее раскачивались суда, чем грознее ветер рвал паруса, – тем спокойнее казался этот всегда живой, словоохотливый и подвижный человек. Совершенно спокойно ставил он людей и громким твердым голосом отдавал приказания, но требовал, чтобы все исполнялось мгновенно, без задержки.

Буря стихла и сменилась ясной погодой, при умеренном ветре. Многие больные стали выздоравливать с поразительной быстротой. Наконец всех утешило несколько дней совершенно хорошей, скорее летней, чем осенней погоды.

– Берег виден! – закричал стоящий впереди стражник.

– Никакого берега нет! – возгласил громко Тостен.

– Как нет? – удивился Водан и Ираклемон.

– Это водяные шутят! – отвечал Тостен. – Только стара шутка. Мы ее знаем и давно к ней привыкли. И берег-то я этот знаю. И в заливе этом раз на якоре стоял. А идем-то мы от него очень далеко.

– Может быть, Тостен и прав! – заметил Сцемебер. – У берегов Сицилии я видал такое же явление, только было еще любопытнее. Мало того, что видели мы Агригент там, где его никогда не было, а еще он нам весь кверху ногами показался, землей вверх, крышами вниз и гораздо выше моря в воздухе.

– А вот и теперь смотри! – сказал Тостен. – Корабль идет от берега, а взгляни вверх – еще там по воздуху другой такой же, парусами вниз, килем вверх плывет, и точь в точь как первый построен и вооружен. У нас так же часто дальние берега по воздуху поднимаются. Это все морской царь водяных посылает над мореходами шутить. Иной глуп и сядет на мель или на камень, иногда и совсем потонет.

Видение действительно скоро исчезло.

Погода продолжала стоять прекрасная. Встретили в море три лодки, нападавшие на другие две. Лодки были тяжелой постройки и неуклюже поворачивали. На них были люди, одетые в звериные шкуры, а некоторые в грубые пеньковые одежды. Они кидали друг в друга каменья из пращей и пускали стрелы. Водан послал Бераха и Лимнея разогнать их в разные стороны. Вид длинных, сталью заостренных, сильно оперенных и быстроходных стругов с прекрасной парусностью был достаточен, чтобы обратить в бегство всех сражающихся. Впрочем, одна из лодок подошла к вновь пришедшим, и одетый в волчью шкуру человек начал что-то объяснять. К нему присоединилось и еще две лодки, бывшие с ним, все пошли под охраной судов Водана. Два судна их противников ушли к востоку на всех парусах.

Тостен знал немного язык карелов, но наречие квенов настолько от него разнилось, что с обоих сторон понимали одно слово из десяти и то после многих переспросов. Один из квенов знал несколько слов саксонских, и готы их понимали, хотя произносили несколько иначе. Все пояснялось телодвижениями, звукоподражанием, указыванием предметов, находящихся под рукой; наконец, насыпали сырого песку на стол и начали на нем чертить палочками.

Выяснилось следующее: квены населяют целый огромный полуостров, гористый, богатый всякими произведениями природы, с лесами, изобилующими дичью, и реками, кишащими рыбой. На юге полуострова, сообщали квены, живут саксы, не так давно пришедшие. Квенов много племен и родов, и они все друг с другом воюют. Три лодки, идущие с преславным царем Воданом и взятые им под его покровительство, принадлежат доблестному предводителю Изэ Гюльфе. Он правитель мудрый и народ его любит. Но он стар, а сыновей у него нет. Все были убиты в войнах. На него пошли пять предводителей соседних племен, жестокосердые и врагам страшные «изы». Осадили они племя Гюльфе, со всех сторон, разоряют да грабят его земли и топят его лодки. За помощь против грабителей Изэ Гюльфе окажет всякое содействие в своей стороне. Сам Гюльфе мудрый муж. Он любит принимать иноземцев и слушать их рассказы. У него есть сакс Гардеред, бежавший из своей земли, потому что убил там своего князя. Он купцов принимает и говорит с ними на их языках. Только саксов они не принимали долго, пока не умер сын того князя и не воцарился его племянник, который хотя убийства не простил, но родовой мести с тем ожесточением уже не преследует. А то Гардереду угрожало резание кровавого орла: ему должны были вырезать спину и выгнуть оттуда ребра в виде крыльев орла, собирающегося лететь.

Дрожь охватила всех слушающих или, вернее, смотрящих, так как квен пояснял мало кому понятный набор квенских, карельских и саксонских слов выразительным движением рук и примерным указанием над туловищем, то своим, то рядом с ним стоящего другого квена всех приемов резанья кровавого орла.

– До этого, кажется, и Мимир не додумывался, – прошептал Водан. – За встречу же с этими людьми хвала небесам великая! Идем к князю Гюльфе, – решил он.

Скоро открылся берег. По мере того как приближались к нему, вид с моря становился все более и более великолепным. Высокие горы над морем были покрыты не только хвойным, как у суми, но и лиственным лесом, окрашенным осенью в самые разнообразные цвета. У берегов рассеянно было множество мелких островов и утесов с зеленеющими вершинами. Весь берег был изрезан узкими заливами. При некоторых жилье, такие открытые домики, как у веси и карелов. Из заливов не раз выезжали лодки, присоединявшиеся к трем лодкам, сопровождавшим отряд, и расспрашивали бывших на них о том, что с ними случилось и каких это людей они ведут с собой. Другие же суда, явно догадывались, что идет неприятель, бежали поспешно или в открытое море, или в глубину заливов. Близ соединения пролива с озером показался остров, весь покрытый древними дубами, березами и другими лиственными деревьями. Приблизившись к нему, открыли, что здесь не один остров, а целых три, один большой и два маленьких, и что разделены они лишь узкими проходами. Кроме того, по проливу разбросано еще много малых островов. Далеко-далеко виднелись высокие горы, покрытые снегом, хотя осень только начиналась.

– Друзья Эрманрих и Пересвет, – сказал себе Водан, – увидим, кому небеса дали лучший удел. На этих островах так же, как на Волхове у Яромира да в Алом Боре, целый край запереть можно. Кто хозяин будет того озера, по которому сегодня пойдем, тот к себе незваных гостей уж наверное не пустит.

Подтверждение этого мнения получилось очень скоро. Хозяева пролива были Ваараллинен и Сивекайво. На озере же было их еще три – Гюльф, Линту и Сатасильмет. Сивекайво, при выходе асов из пролива в озеро, напал на них, но Водан разбил все его суда, послал на оба берега людей, которые перестреляли всех, сидевших там в засадах. Оставшиеся еще позади островов струги ловили пытавшихся бежать. Сивекайво сдался в плен Водану.

– Я тебя в подарок Изэ Гюльфу отвезу, – сказал предводитель асов.

– Хорошо! Вези! – отвечал квен, не дрогнув. – В цепи заковывать будешь?

– Я князей и вождей не заковываю, – сказал Водан, – если они этого особенно дурными делами не заслужили.

– Хорошо! – опять совершенно спокойно отвечал Сивекайво. – Меду дашь хоть рог?

– Хоть три!

– Отлично!

Поднесли пленнику наполненный рог. Он мгновенно, от рукоятки висевшего у правого бока ножа, снял серебряное украшение наподобие пуговицы, проглотил его и глотнул меду. Затем, бросив на половину еще наполненный рог, воскликнул:

– Еще меду, царь, не трудись подавать! Не надо! Гюльфу от меня кланяйся и пожелай ему поскорее околеть, Перкала прогневивши и Юмалу не молившись, – и упал мертвый.

– Народ плохо вооруженный, – сказал Водан, – мало сведущий в ратном деле и мореплавании. Но упрямый и смерти не боится. Редки дикари, подобные Зур-Иргаку, которые возвышенное учение воспринимают и отдают себя ему с той же беспредельной преданностью, с которой идут на бой с сильнейшим неприятелем, от которого ждут почти верную смерть. С квенами не Драгомиром, а Мимиром надо быть. Участи Прометея, приносящего свет небесный к диким пеласгам, я не желаю. Бальдр, воскресни и приходи судить вселенную, а пока ты покоишься сном, не дай чести любо-мудрого ученика вещего старца Драгомира и почитателя славного и столь мудрого отца нашего вещего Богучара затмевать солнце славы царя Водана. Да! У меня иногда, вместо Бальдра и Локи, волк Фенрир и Гела в сердце сидят! – воскликнул Водан. – Но честь и слава, честь и слава! Неужели они вечно будут идти в разрез одна с другой?

– Нет! – раздалось два голоса, вторящих один другому. – Честь выше славы. Если будешь всегда следовать велениям чести, то и слава придет. За славой гоняются многие, за честью лишь особо осененные. Слава ведет в долгие времена, честь ведет в вечность к престолу Единого.

Водан узнал голоса Богучара и Драгомира. Шатаясь, дошел он до своего ложа и зарыдал.

КНЯЗЬ ИЗЭ ГЮЛЬФЕ

Из пролива вышли в обширное озеро. Весьма извилистые берега его были изрезаны многочисленными узкими и глубокими заливами. Состояли они то из крутых скалистых берегов, покрытых лесом, то из отлогих полян, поросших высокой травой. В глубине одного из заливов на склоне горы были разбросаны низкие домики с высокими остроконечными крышами. Вокруг был вбит деревянный частокол и сделан довольно высокий земляной окоп. У входа в залив стояло несколько лодок, очевидно, неприятельских. Увидя приближение значительно превышающих их морских сил, они обратились в бегство и скрылись в одном из соседних заливов.

Жилище князя мало чем отличалось от хижин прочих квенов. Стены его были несколько выше. Кровля была устлана дерном, обросшим травой. Стояло рядом несколько срубов, соединенных крытыми ходами. Один из срубов не был разгорожен на отделения, а представлял более обширный покой для пиров и приема просителей и гостей.

Князь Гюльфе был совершенно седой старик. Одежда его была из грубого сукна, но пояс украшен множеством медных пластинок. Он сидел на высоком кресле, выложенном медвежьей шкурой. По сторонам тянулись скамьи, так же обитые мехом. Рядом с креслом князя было поставлено другое, несколько ниже, для почетного гостя. По левую руку от Гюльфе стоял высокого роста седой старик, сакс Гардеред, с бритой бородой и длинными усами. По одежде он не отличался от квенов, среди которых давно обжился.

– Привет тебе, царь великий, – сказал Водану, через переводчика, Изэ Гюльфе. – Ты уже нас спас от одного врага. Злобный Сивекайво погиб. Ваараллинен и Линту расположились станом за заливом. Но они не посмели воспрепятствовать твоему входу в мой город. Сатасильмет и Леммин грабят моих людей в долине за горами. Не откажи мне в помощи. Вышли отряд против них и помоги нам разгромить осаждающих.

Водан объяснил Гюльфе, какими силами он располагает. Это было более чем достаточно, чтобы разогнать шайку всех четырех диких предводителей. Нападение на стан осаждающих он обещал сделать в ту же ночь. Суда, убежавшие при виде его кораблей, конечно, назад не вернутся и в залив не попадут. Завтра же будет выслано несколько кораблей для преследования скрывшихся в соседних заливах. Хорошо вооруженные люди Водана, между которыми были весьма хорошо обученные ратному делу, очень скоро справились с квенами. Линту и Сатасильмет были убиты в сражениях, Ваараллинен просил мира, а Леммин ушел в свои горы, потерпев большую убыль в людях. Не прошло месяца, как Гюльфе мог наслаждаться полным спокойствием среди своего племени. Город уже начал укрепляться новыми рвами и деревянными стенами с башнями, и кроме того, широкой и обширной засекой. Указания для всех этих работ давал Водан и люди его руководили всеми новыми сооружениями. Благодарности Изэ Гюльфе не было пределов. Заключение мира было отпраздновано целым рядом пиров.

– Говорят, царь, – сказал однажды Водану старый Изэ Гюльфе, – что ты мудрейший из людей.

– Мудр отец богов! – отвечал ему Водан. – Вещие девы мне многое открыли. Я пил из источника волшебной воды чародея Мимира и отдал ему в залог свой глаз. Голова Мимира по смерти его перешла ко мне и служит мне кубком. На дне его изумруд и, налив воды, я вижу все, что делается на этом свете. Боги дали мне гения-покровителя. Один ему имя. Он и вещие сестры, великие Норны[40], открывают мне судьбу людей и всего мира. Ты сам мудрый князь, и тебе я многое могу поведать. Садись и смотри на алмаз золотой повязки, покрывающей место глаза, оставленного у Мимира.

Гюльфе начал пристально смотреть на блестящий камень. Так же упорно вперил в него свой глаз Водан. Это продолжалось около четверти часа. Водан отвернулся от него, положил ему руку на голову, и сказал: «Проснись!»

Гюльфе упал перед ним на колени.

– Великие боги твои, царь Водан! – воскликнул он. – Скажи мне, сколько времени прошло после того, как они меня призывали?

– Этой тайны тебе не уразуметь, но ты видел то, чего другой не увидит в тысячи лет. Говори, хорошо ли ты помнишь все, что видел?

– Все запечатлелось в памяти моей! – воскликнул Изэ Гюльфе. – Отныне твои боги будут мои боги, а ты будешь моим сыном. Наследников у меня нет. Завоевывай страны, строй города, а все наследие отцов моих я передам тебе при смерти. А великим богам твоим построим храм и будем молить их о процветании страны и даровании нам побед.

– Удостоился ты зреть величайших богов, – сказал Водан. – За твое благочестие воздастся тебе. Помнишь ли, что они тебе говорили?

– Не так ли были их слова?

– Да! Да! Именно так говорили мне боги! – восторженно повторял Гюльфе. – Да! Да! Велики твои боги, и великий ты мудрец и чародей. Приступай к построению своего города когда хочешь. А храм чтобы был такой великолепный, какого ни у одного народа нет.

Город начали строить через залив от селения Гюльфе. Строили всю осень. Прекратили работы на самые холодные зимние месяцы и с ранней весны начали строить вновь. Снег еще не везде стаял, когда город был вполне окончен. Квены дивились постройками пришельцев. Никогда они ничего подобного не видали. Дома были все высокие, с большими окнами. Каждая комната представляла отдельный сосновый сруб, но все были соединены внутренними ходами, и крыша над всеми была общая. В семейных домах девичья палата строилась несколько в стороне от прочих и была соединена с остальными покоями крытым ходом. Главным зданием во всех богатых домах была зала для пиров. У Водана в ней поместиться за столами, идущими вдоль стены, свыше трехсот человек. По обе стороны царского места возвышалось два столба, украшенные резьбой. Один был увенчан грозной бородатой головой Тора, бога войны, в оперенном шлеме, другой молодой длинноволосой улыбающейся головой светлого Бальдра, увенчанного цветами. Эти два изваяния изготовил грек Мелевсипп, и долго работал он над этими чудесами искусства, в которых сам себя превзошел.

Храм был построен на вершине горы, по склону которой расположились прямые, широкие, продольные и поперечные улицы. Он был весь каменный, с железной крышей, выкрашенной квадратами во все существующие яркие цвета. Малую, внутреннюю часть храма составлял молитвенный дом с истуканом Тора, в доспехах, увешанным оружием и держащим в руке грозный молот свой, все дробящий, все сокрушающий. Вокруг этого помещения была обширная палата, в которой могли поместиться все жители строящегося города. В большие празднества предполагалось здесь не только поклоняться богам, но и пировать вокруг жертвенников. По склону горы, идущем в сторону обратную той, на которой строился город, была оставлена и расчищена священная роща. Среди нее был поставлен круглый белый камень для жертвоприношений. Обагрялся он кровью соколов, белых коней, быков, козлов и баранов.

Первое жертвоприношение было совершено с великой торжественностью. Гюльфе всенародно преклонился перед Тором и собственноручно зарезал на жертвеннике в священной роще белого коня. Другого убил Водан. Присутствовали многие женщины из жен и дочерей асов и из квенов, но царицы Фригг среди них не было. Говорили, что она больна. В храм внесли и прибили к стенам медные золоченые таблицы с изображенными рунами именами всех богов. Около них стали двенадцать избранных Воданом мужей. Из них десять были готы, один грек и один финикиянин. Зур-Иргак не только отказался вступить в число этих избранников, но не явился на празднество, сказавшись больным. Водан дал каждому по жезлу, испещренному рунами.

– Вы, благочестивые дроты, цари храма сего! – сказал им царь. – Вы охранители святыни, вы мои советники, вы будете писать по моим указаниям на деревянных досках законы, будете хранить их и истолковывать их согласно воле богов и откровениям, которые будете получать от них, всеблагих владык наших. Вместе с вами буду созывать народное вече и на вашу мудрость и повиновение воле богов надеюсь для просвещения темных людей. Богам угодно часто открывать свою волю, то одним владыкам и мудрецам, то всем людям. Вокруг храма построены поэтому не только ваши жилища, святые мудрые отцы мои, но еще и храмина большая для мудрых дев, обладающих даром предвидения, посещаемых вещими снами и беседующих с богами и духами стихий. Мудрая Вала станет во главе их и будет их начальницей и учительницей.

Девы окружили царя. Он дал им щит, на котором были изображены многочисленные руны, и такие же жезлы, как розданные дротам.

– Мудрая Вала! – сказал Водан старшей прорицательнице. – Ты еще молода годами, но много дали тебе в награду боги. Ты умеешь читать священные руны, а боги тебе в видениях многое открывают. Учи великой мудрости подруг своих и все вместе просвещайте людей, открывая им то, что боги дозволяют открыть. Раздай каждой из них по жезлу с изображением священных рун, а щит повесь в нашей общей палате и читай на нем судьбу всех, кто к тебе будет обращаться.

– А ты, названный отец мой, блистательный князь Изэ Гюльфе, – обратился Водан к предводителю квенов. – Велик ты пред богами за то, что постиг их благость и мудрое учение, данное от них людям. Я отныне твой сын, а мы все защитники твои. Да будет в этом храме твое место всегда первое, и да отдают тебе народы наши хвалу, честь и поклонение, как верховному владыке. Город сей наименуем Сигтуна[41]. Спутники мои все помнят доблестного второго мужа моей матери Фредлава Сигге, бывшего мне за отца в молодые мои годы, храброго предводителя многих из вас, мужа честного и благочестивого. Да хранят его боги многие лета.

Народ восторженно приветствовал царя асов и князя квенов, поднял их на щиты и при громких криках понес в палаты Водана, где для почетных гостей было приготовлено пиршество. Всем же жителям города Сигтуна и селения квенов Гюльфе были так же запасены яства и питье на многочисленных столах, расположенных в поле, на опушке священной рощи.

ЦАРИЦА ФРИГГ

От этих празднеств Водан вернулся в свои палаты торжествующий, но величайшее неудовольствие сменило его радость, когда его встретил один Авгил с несколькими приближенными.

– Царь! – объявил ему Авгил. – Царица не может к тебе выйти. У нее старые раны, полученные на войне, от северной, все еще холодной и ненастной весны разболелись. Она совершенно нездорова и просит тебя скорее кончить пиршество, на котором она присутствовать не в состоянии, и по окончании поспешить к ней.

– Сегодня такой великий день, – сказал Водан, – что и на смертном одре она могла бы себя приказать принести. Но да простит ее небо. Приду к ней тотчас по окончании столования.

Пир продолжался долго. Отсутствие жены испортило Водану все настроение. Он едва сдерживался, чтоб не показать присутствующим своего дурного расположения духа. Уже наступила ночь, когда он отпустил гостей и прошел в покои царицы. Фригг еще не ложилась. Она сидела в глубоком кресле, полураздетая. Дважды раненная ее правая рука лежала на перевязи.

– Я тебя не встретила, – сказала она, – потому что больна. Удар ножа Балты и отравленная стрела Мимира дают себя чувствовать. Сегодня от раннего весеннего холода сильно страдаю. Пора было бы цветам цвести, а здесь еще морозы. Но ты мне скажи, что было там? Я порадуюсь с тобой.

– У потомков ты будешь богиней, а я буду богом! – провозгласил восторженный царь.

– Этому не верить я первым делом научу детей наших! – воскликнула Фригг.

– Ты против меня пойдешь?

– Против тебя и против всех мудрецов и волхвов твоих, которые тебя провозглашают творцом нового верования.

– Никогда я не думал, что дорогая моя Фригг, которой я жизнь отдал, за которую кровь проливал, не пойдет со мной рядом! – воскликнул удивленный Водан.

– И я этого не ждала, – сказала Фригг, обнимая его левой рукой. – Я не ждала, что ты, не только мудрый царь кочующего народа, не только богатырь, но еще ученик великого и вещего Драгомира, поучавшийся мудрости волхвов сарматских, персидских, иудейских, вавилонских и египетских, учредишь новое идолопоклонство, когда Эллада и Рим старым возмущаются и в богов прадедов своих более не верят.

– То Эллада и Рим, а то готы и квены! – возразил Водан. – Квены в меня и в тебя много веков еще верить будут. И из слияния квенов с готами может образоваться великий народ. И на нашем озере могут вырасти Афины!

– И в этих Афинах отдаленного будущего будут проклинать память выдававшего себя за бога.

– Странная ты женщина! – воскликнул муж. – Не радует тебя моя слава, и для мрачной картины отдаленного будущего ты обращаешься даже к преданиям седой старины.

– Я женщина не странная, – сказала Фригг, – а любящая. Любила я тебя простым воином, любила вождем возвысивших тебя народов и буду тебя любить вечно, живая и мертвая, живого и мертвого. Конечно, сердце мое переполняется горечью, когда я представляю себе, как из тебя сделают посмешище, какое иные греки делают из своего Зевса. Я более тебя ревностно охраняю твою честь. Меня сказки о богах и витязях не увлекают, когда они явно лживы. От тебя слышала я высшее учение! – продолжала Фригг. – Ты ученик вещего Драгомира. Ты имел видения, и тебя посещали пророческие сны. Ты этим дикарям заведомо лжешь. Ты учредил совет лгунов, дротов, ты открыл училище лгуний и поставил во главе его обманщицу Валу, которая неспособна двух слов правды сказать.