Андрей Левицкий

Выбор оружия

Часть I

ПОГОНИ И ПЕРЕСТРЕЛКИ

Глава 1

Группа Медведя пропала где-то в районе Чернобыля. А ведь экипированы они были хорошо, взяли стволы, запасы и оборудование, да к тому же все семеро – парни тертые, в Зоне не первый год. Но – исчезли вместе с самим Медведем, который считался чуть не лучшим сталкером по эту сторону Припяти.

– А ну, проверь еще раз, – сказал я. – Точно два сигнала идут?

Мы лежали в кустах на склоне, внизу были развалины, покосившийся одноэтажный домик и водонапорная башня. Дальше – Чернобыль, за ним – широкая гладь Припяти. Город стоял на крутом берегу. Противоположный, пологий, летом зарастал буйной зеленью, но сейчас там все коричневое, рыжее и желто-красное: палая листва, земля да голые деревья. И синеют мелкие речушки, которые от Припяти начало берут. Песчанка, Рачья, Старик, Камышовая… Жаль, отсюда баржи не видно. Хорошая там баржа, большая, мощная, – я слышал, ее стали вместо парома использовать еще до второй аварии, когда понадобилось многотонные грузовики, части башенных кранов и броневики через реку перевозить.

Пригоршня, мой напарник, вновь отдернул рукав. Я терпеть не могу таскать ПДА на запястье, ведь портативный компьютер, включенный в систему местного позиционирования, ясное дело, куда больше и тяжелее обычных часов. Это меня раздражает, все время кажется: что-то прицепилось к кисти, поэтому я почти всегда ношу ПДА в кармане рюкзака.

Напарник включил карту, пригляделся к небольшому прямоугольному экрану и сказал:

– Точно, двое внизу. И датчик движения молчит. Прямо там они, Химик, под этим холмом лежат. Почему ты их не видишь?

И вправду – почему? Никого у подножия холма нет. И тишина стоит, как ночью в морге: глухая, мертвая. Приподнявшись, я повел биноклем из стороны в сторону. Водонапорная башня, почти целый одноэтажный домик, деревья, руины, старый военный грузовик, просевший на левый борт… Раньше в таких частенько солдат возили, но последнее время что-то не видно их – на ходу, во всяком случае. Может, он еще работает, вдруг даже бензин в баке есть? Хотя нет, вряд ли…

Надо бы закурить. Я уже собрался расстегнуть клапан нагрудного кармана, но в последний момент передумал. Нет, позже, слишком уж обстановка неопределенная. Закуривать следует не торопясь, с удовольствием, после того как закончишь какое-нибудь важное дело – а сейчас оно только начинается.

– Ну что, Химик? – спросил Пригоршня. – Как там?

И тут взгляд поймал что-то необычное в траве. Точнее, для Зоны – как раз обычное, вернее, привычное.

– Так, одного вижу, – сказал я. – Справа от башни. Шмотки на нем темно-зеленые, потому трудно заметить. Но что-то с ним не так.

Оторвавшись от бинокля, покосился на Пригоршню. Он безразлично кивнул.

– «Не так» – мертвец, значит? Ну да, метки это и показывают…

Две неподвижные красные метки появились на экранах наших ПДА около пятнадцати минут назад, когда мы уже подходили к холму. Район Чернобыля один из самых пакостных, сталкеры не любят сюда забредать, потому что тут компы работают ужасно. Создается впечатление, что вся область накрыта какой-то аномалией, принципиально от других отличной: для людей вроде и безвредная, но сбивающая работу электроники и глушащая связь. Не всегда и поймешь, что компьютер показывает, цвет метки, которая обозначает высшую органику вроде человека, может меняться с зеленого на красный и обратно, будто носитель ПДА беспрерывно то умирает, то воскресает; или она вдруг погаснет, а через минуту возникнет вновь, но уже на километр в стороне…

– Но это не Медведь, точно, – сказал напарник. – Обычный сигнал, без всяких этих… добавок.

Я кивнул. Курильщик, наш постоянный скупщик, снабдил Медведя оборудованием для экспедиции и сосватал семерых своих парней. За это Медведь пообещал половину добычи. Но Курильщик не настолько сталкеру доверял, чтобы так просто отпустить, даже если его ребята будут Медведя сопровождать. Приборы, оружие, припасы – все это денег стоит. Ведь Медведь, после того как выбрался из той передряги с зомби – большая группа, по его словам, напала на него в центре Чернобыля, – дополз до бара в одних штанах и рваной майке, израненный… Девки, которые в баре работают, его выходили, а это тоже затраты: кормежка, лекарства, бинты. Теперь получалось, даже одежда, в которой Медведь на дело отправился, – и та скупщику принадлежит. В общем, Курильщик был заинтересован в том, чтобы экспедиция, во-первых, вернулась, во-вторых – с хабаром. Помимо того что он приличные средства вложил, тут еще и очень большой куш намечался. Ведь Медведь собрался отыскать не что-нибудь, а поле артефактов, про которое в Зоне давно слухи ходили. Клялся, божился, что видел его, когда от зомби спасался, что где-то там поле, возле Припяти, и он найдет его опять, обязательно…

Курильщик, конечно, ухватил быка за рога и сторговал с Медведя половину ожидаемого барыша, хотя сталкер поначалу предлагал лишь десять процентов. Мы с Пригоршней другим делом занимались, поэтому с ними не пошли. Артефакты – моя специальность, я бы к Медведю точно в попутчики навязался, отшив кого-нибудь из людей Курильщика, ну и напарник за мной бы пошел, куда ж он денется… Но не вышло. Когда мы в баре оказались, скупщик уже извелся весь: Медведь на связь не выходит, парни его тоже, идите, Химик с Пригоршней, отыщите их непременно, я вам доверяю, вы свои в доску, бывалые, пройдете там, где эти семеро не прошли… А как он стонал, как горевал, когда я сказал, что меньше чем за половину от его половины мы с места не сдвинемся. Потом ругаться начал, обзывал нас нехорошими словами, но – делать нечего, сдался.

По самым скромным подсчетам, добытое с поля артефактов можно было продать за четверть миллиона, и потому в ПДА, который Курильщик дал лично Медведю, тайно от сталкера была добавлена особая микросхемка, маячок, который вводил в метку дополнительную гармонику. Обычный ПДА не сообщает окружающим о том, кто его владелец, лишь сигнализирует, что кто-то находится неподалеку, плюс, если владелец погибает, посылает соответствующий импульс. Но теперь по компьютеру Медведя можно было определить, что это именно он.

Хотя сигналов его ПДА мы как раз и не видели. Зато видели два других…

Сняв свою ковбойскую шляпу, Пригоршня перевернулся на спину и стал глядеть в низкое осеннее небо. Напарник – белобрысый, на лбу у него шрам, оставшийся от плохо обработанной раны, с шестью красноватыми точками – следами скобок.

– Ну что? – в который раз спросил он, но я не отреагировал. Он молодой еще и оттого суетливый, энергичный чересчур. А в Зоне надо знать, когда нестись со всех ног, стреляя куда ни попадя, а когда окаменеть и не дышать, наблюдая за окружающим. Сейчас вот как раз второй случай: есть там кто-то, в развалинах, или нет? В этих, мать их, руинах?

– Труп один, а сигнала два. Значит, ищи второго.

Я кивнул. Датчик движения молчал, и я тоже не видел, чтобы внизу кто-то перемещался. Надо встать и спуститься наконец, но что-то меня удерживало.

– Идем уже, Химик. Задолбался я тут лежать.

– Ну елки-палки, какой же ты беспокойный! – в сердцах проворчал я. – Помолчи немного, я рекогносцировку произвожу.

– Что? – заинтересовался он, приподнимая голову. – Что ты производишь?

Я лишь поморщился в ответ. Образования ему явно не хватает. Я в Зоне проще мыслить стал, да и речь изменилась, огрубела. Но все же я, так сказать, интеллигент, на химфаке учился, а напарника сразу после школы в армию загребли, где он в десантники попал. Поднатаскали там, конечно. Говорил, даже в горячих точках бывал. С тех пор сноровка никуда не делась и уже не раз нам жизнь спасала.

Надо идти, вроде спокойно. Хотя почему сигнала два, а тело одно? Непонятно…

А это еще что такое? Я поднялся на колени, да так резко, что Пригоршня забеспокоился.

– Что? Что там, Химик?

На полутораметровой высоте спиной к башне висел человек. Я бы не так удивился, если бы из его брюха торчал, скажем, лом, которым какой-то силач пробил и тело, и кирпичную кладку, – но нет, он просто висел там, словно насекомое, прилипшее к мухоловке на люстре.

Опустив бинокль, я глянул на Пригоршню. Он уже стоял на коленях рядом, чуть подавшись вперед, склонив голову и уперев приклад в плечо. Ствол плавно двигался из стороны в сторону. У напарника не простое оружие, а целый «автоматно-гранатометный комплекс» под названием «Гроза», который можно и в штурмовой автомат, и в карабин, и в гранатомет превратить, причем из первого в последний – всего лишь с помощью простого переключателя. На левом боку под мышкой висел компактный «Кипарис», правда, со сломанным лазерным целеуказателем, а на ремне справа – «беретта».

– Что там? – напряженно спросил он, не опуская «Грозу».

– Человек на башне висит, – пояснил я.

– А! – выдохнул Пригоршня после паузы. – Вижу. Так это ж мертвец!

– Ну да, – согласился я. – Мертвец, однако.

– Тю! Ты сказал: «висит». Я думал, повис, держится за что-то, а он… Чем это его пригвоздили, не разберу?

Он опустил автомат и сел, поджав ноги. Вопросительно посмотрел на меня. Трупы для Зоны – обычное дело, нет в этом ничего удивительного. Я понимал, почему напарник торопится: не только из-за природной суетливости, но и потому, что надо бы все осмотреть до темноты и валить отсюда побыстрее.

– Так, ладно, – сказал я. – Хрен с тобой, идем.

Он тут же вскочил. Я тоже поднялся; мы начали спускаться, осторожно, не отрывая взгляда от дома, развалин и башни. Она пострадала не так сильно, как здания рядом, крышу только снесло, видны покореженные балки. Но, в общем, почти целая, и двери закрыты, возможно, даже заперты.

– Чего ты такой нервный всю дорогу?

Сделав еще несколько шагов, я ответил:

– Дело гнилое какое-то.

– Почему вдруг? Попали люди в передрягу, надо помочь… Ну и самим заработать слегка…

«Слегка»… Мы рассчитывали, если все сладится, поднять на этой операции тысяч сто. И по моим, и по напарника меркам – огромная сумма, в жизни мы такой не видели. Хватило бы на «вездеход-броневичок универсальный», о котором Пригоршня давно мечтал, и еще осталось бы.

– Так что гнилого? – повторил он.

Мы шли медленно, подняв оружие. У подножия холма по-прежнему ничего не шевелилось, вообще никакого движения не было.

– С чего это Медведь тогда к бару не со стороны Чернобыля вышел, а от Свалки? – спросил я.

– Ну, плутал, наверно… Он же едва на ногах стоял и соображал плохо из-за яда ржавых волос.

– Плутал… Ладно, а у тебя еще такой вопрос не возник: почему Медведь толком не запомнил, где поле артефактов расположено?

– Возник. И у Курильщика возник. Он мне говорил, что спрашивал у Медведя.

– Да что ты? Экий проницательный мужик наш Курильщик… И что Медведь ответил?

– Сказал: в полубреду был, когда от зомби уходил, они ж Медведя потрепать успели, а еще он в заросли ржавых волос попал, и те его искусали. Девчонки в баре мне сказали, он и вправду весь красный был, в сыпи и волдырях. Это не считая ран и ссадин. Мучился очень первые дни, потом только оклемался.

Мы спустились до середины склона. Я роста среднего, а Пригоршня почти на голову меня выше, так что ему лучше было видно. Но и я никаких опасностей не замечал. Ровный луг внизу, остатки сараев, башня с домиком и грузовик. И все. И никаких проблем. Однако когда мы уже две трети расстояния до цели миновали, меня вдруг продрало – будто невидимые пальцы с длинными когтями прошлись по телу, сверху вниз. Я чуть не вскрикнул.

– Ты чё? – прошептал Пригоршня, когда я резко остановился, слепо водя перед собой стволом автомата.

– Не чёкай! – почти рявкнул я. – Там что-то есть.

– Та ну, брось. Нема ничего.

Не спрашивая разрешения, он снял с моего пояса бинокль и осмотрелся.

– Ага, пусто, – заключил Пригоршня через некоторое время.

У меня на поясе много сумок да еще два контейнера особых, побольше и поменьше. Пока я доставал гайку с куском бинта на ней, бинокль поднялся выше: напарник глядел поверх чернобыльских домов на Припять.

– Баржа стоит, – пробормотал он. – Вот объясни мне, Андрюха, чего она там стоит?

Пригоршня – единственный в Зоне, кто знает мое настоящее имя: Андрей Нечаев. Раньше еще Иван Пистолет знал да Витя Сумасшедший Кулак, скупщики из самых первых, кто здесь обосновался. Но давно нет их, один застрелился, а второй сбрендил.

– Стой, молчи, – велел я, примерился и швырнул гайку к подножию башни. И потом, левее, вторую, а после и третью – но уже правее, в сторону неподвижного тела в траве.

Нет, ничего там не было. Гайки упали нормально, и траектория тоже у всех была обычная. Так в чем дело? Я даже присел на корточки, потому что тошнить начало, внутренности скрутило. И знобит, пальцы на автомате чуть дрожат.

– Да что с тобой, Химик? – спросил Пригоршня, наконец преисполняясь серьезности. – Вправду прихватило? Но ведь пусто там, точно говорю! Трупы эти… так что – трупы? У Курильщика вон в баре под люстрой скелет висит. Это не показатель.

Я осторожно выпрямился, не сводя глаз с участка внизу. Бывало, предчувствия меня обманывали. Или заболеваю? Простудился, шастая по осеннему лесу да ползая брюхом по голой земле… И все же я топтался на одном месте, продолжая рыскать взглядом по окрестностям, пока напарник не взмолился:

– Слушай, Химик, мы так три дня спускаться будем. Ну сколько можно? Мы б уже нашли того Медведя или поле это, на нычке у Курильщика сидели бы и водку пили…

Это он, конечно, загнул: до бара топать и топать, и к завтрашнему утру не успели бы. Не говоря о том, что где Медведь – вообще-то до сих пор не ясно, мы его, может, два дня тут разыскивать будем. Но, пожалуй, я таки чересчур осторожен. Надо идти, тем более что отпустило вроде, не тошнит и озноб прошел.

Я сказал:

– А знаешь, не верю я ни в какие артефактные поля.

– Как? Как не веришь? – забеспокоился он.

– Да нет их, скорее всего, легенды это, понимаешь? Любое такое… такое место, – я взмахнул рукой, – вот типа Зоны – легендами быстро обрастает да суевериями всякими. Потому что жизнь наша зависит не только от умения и осторожности, но и от фарта. Отсюда и сказки всякие про поле артефактов, Хозяев Зоны, Черного Сталкера, Монолит…

– Монолит – не сказка, – возразил он обиженно. – Скажешь тоже. Что, и Доктор, по-твоему, сказочка? И Хозяева Зоны – они точно есть!

– Конечно, Доктор не сказка, он вон скольких вылечил. Да я его и видел один раз. Но остальное… А, ладно, что с тобой спорить, с неучем!

Грузовик стоял к нам задом, к развалинам передом. Зеленый тент, зеленая кабина. Краска облупилась, вся в трещинах и рыжих пятнах ржавчины, дверца водительская приоткрыта. Мы прошли мимо, на всякий случай заглянув внутрь. Никого, ясное дело, хотя я не удивился бы, обнаружив зомби или просто скелет водилы в фуражке и с кобурой на боку, сжимающий баранку костяными пальцами. Зато возле переднего колеса лежали человеческие кости и два черепа, один – смятый, почти раздавленный.

Даже птицы здесь не чирикали и мухи не жужжали. Дойдя до башни, мы осмотрели висящее тело.

– Койот, – сказал Пригоршня.

Это и вправду был он – тощий рыжеватый сталкер с веснушчатым лицом. Висел, как Буратино в комнате у Карабаса Барабаса: голова свесилась на грудь, конечности безвольно повисли. Лицо искажено, словно перед самой смертью что-то напугало Койота… напугало до смерти. На правом запястье виден ПДА, а на земле под телом мокрая лужа. Никита шагнул ближе, осторожно ухватил за ботинок и потянул.

И тут же отскочил: с глухим чмоканьем Койот отлепился от кладки и рухнул под башней.

Напарник засопел и сплюнул в траву. Спина мертвеца потекла, будто сливочное масло на жаре – там что-то поблескивало и булькало, мягко подрагивало…

Мы быстро попятились от тела, потому что, как только оно упало, вокруг начал распространяться специфический сладковатый запах.

– Ты раньше видел такое? – спросил Никита почему-то шепотом.

Я мотнул головой:

– Нет. Но ткани так не должны разлагаться, это бред.

Все еще пятясь, мы прошли мимо закрытой двери постройки и только тогда повернулись к мертвецу спинами. Койота я почти не знал, встречался несколько раз у Курильщика – сталкер как сталкер, обычный бродяга Зоны. Но на душе все равно не по себе стало, муторно как-то. Вот был человек – и не стало, причем умер страшной смертью, судя по искаженному лицу. Его ПДА будет давать сигнал, пока не разрядится, а после метка погаснет вслед за человеческой жизнью.

– Что-то мне на другого и смотреть теперь неохота, – признался напарник.

Все же мы подошли ко второму телу и стали молча разглядывать труп. Тут уж нельзя было сказать, испытывал ли покойный перед смертью такой же ужас, как Койот, или нет. Потому что лицо его, как и все тело, было не то объедено, не то наполовину растворено какой-то кислотой. Кожа слезла лоскутами, клочья одежды въелись в плоть, будто смешавшись с нею. Целыми остались лишь ремень с пряжкой, которая блестела, словно только что начищенная, ботинки, кобура и ПДА на запястье, напоминавшем красно-бурую палку.

– Узнаешь его? – спросил Пригоршня.

– Нет.

– Наверно, тоже кто-то из ребят Курильщика. Ладно, ты постой, а я в доме погляжу.

Чуть пригнувшись, он пошел к одноэтажному домику. Движения напарника изменились, стали вкрадчивыми, сдержанными и выверенными. Ноги в армейских ботинках бесшумно касались земли – и не верится, что этот здоровяк может так передвигаться. «Грозу» Никита повесил за спину, достал «Кипарис» и выставил его перед собой, сжимая обеими руками. У меня самого только «пээм» в кобуре, да еще «калаш», надо наконец что-то покруче приобрести… Хорошее все же оружие эта «Гроза». И дорогое, но я денег не жалел, потому что теперь чувствую себя рядом с напарником в безопасности. Ну, относительно, настолько, насколько это вообще возможно в Зоне.

Перед приоткрытой дверью он остановился, прислушиваясь, затем толкнул ее стволом, присев, качнулся вперед. Глянул на меня, махнул рукой и исчез внутри. Я ждал, отойдя от трупа, изучая руины и грузовик.

Пригоршня появился вскоре – «Кипарис» под мышкой висит, длинные руки расслабленно вдоль тела покачиваются. Улыбнулся краем губ. Ну и хорошо, раз так. Пока он ко мне шел, я опустил ствол и присел на корточки. Все-таки, невзирая на его суетливость, лучшего напарника мне не сыскать. Мы с Пригоршней уже больше года по Зоне ходим и за это время стали друзьями, причем дружба наша такого рода, когда я на него, а он на меня можем положиться во всем. Я знаю – он прикроет. Он знает – я не кину, поделюсь барышом по-братски. Он стрелок, а я… я химик. Нет, стрелять я, конечно, тоже умею, но, вообще-то, из меня боец не самый крутой. У меня, слава Черному Сталкеру, другие достоинства имеются.

– Око там, – сказал он, проходя мимо. – А больше ничего нет. Я к нему боюсь подходить, ну его. Ты сам давай, я пока осмотрюсь еще.

И направился вокруг башни, шелестя травой.

А я растерянно спросил вслед:

– Око?

Он не обернулся – должно быть, про себя наслаждался произведенным эффектом.

Око! Редкая штуковина. И дорогая очень. Но я все равно продавать его не буду, для других дел пригодится… Стоп. Не дели шкуру недобытого артефакта, плохая примета.

Я вошел в дом. Наверное, здесь раньше какой-нибудь сторож жил. Вроде смотрителя маяка, только этот за водонапорной башней приглядывал. Теперь, конечно, давно нет никого: места вокруг глухие, дикие, в одиночку тут только зомби да контролеры шастают. Комната пустая совсем, лишь в углу обломки стула и проржавевшее ведро. На стенах еще остались куски обоев, а штукатурка с потолка вся обвалилась, дранка видна.

На середине комнаты, где-то в метре над полом, висел блеклый зелено-синий овал размером с кулак, формой и вправду слегка на глаз похожий. Полупрозрачный, в центре – густой, а по краям разреженный, так что сквозь него противоположная стена просвечивала. Состоял он из чего-то полуматериального: вроде и вещество там, а вроде и энергия. Я обошел его, почти касаясь плечом стен. Счетчик Гейгера молчал. Воздух чуть дрожал, артефакт был окружен шаром едва заметного мерцания, в котором иногда плясали искорки. Сощурившись, я присел на корточки. Ну надо же: окутавшее око пуховое облачко имело «ножку», напоминая проросший из пола огромный одуванчик.

Когда я приблизился к артефакту, услышал едва уловимое жужжание – не жужжание даже, а зудение, как бы свист с тонким дребезжанием. Снимая с пояса контейнер, шагнул ближе, потом еще ближе и наконец оказался прямо возле ока. Оно висело на высоте поясницы, я наклонился, заглядывая в центр. И увидел там, вполне четко, картину: землянка в окружении густых зарослей, рядом костерок горит, перед ним сидит на корточках мужик в камуфляжной куртке. Две короткие рогатины, железный прут, котелок… Незнакомец помешивал в нем палочкой. Я видел все это с высоты метра три. Голова вдруг поднялась, резко повернулась – влево, вправо, а после мужик уставился вверх, прямо на меня, так что я даже отпрянул, узнав Хемуля, известного в наших краях сталкера. Хемуль тоже отпрянул, повалился на спину, дрыгнув ногами и зацепив котелок. Дальше я плохо разобрал, но, кажется, один конец стержня вывернулся из рогатины, и котелок опрокинулся в костер. Звуков слышно не было; картинка внутри артефакта побледнела, будто ее заволокло серым паром. Последнее, что я увидел, – высунувшийся откуда-то сбоку Хемуль с пистолетом, из которого он принялся палить в небо. Я отшатнулся: на мгновение показалось, что сейчас он залепит мне прямо в лоб. Но ничего не произошло, пули из ока в потолок не вылетели. Зато когда я посмотрел вновь, картинка исчезла.

Вот такие дела. Интересно, там над ним тоже око висело, которое Хемуль раньше не замечал? Ведь наверняка что-то было, не пустого же воздуха он испугался… Надо, когда встретимся, напомнить про этот случай и спросить, что он видел.

Так или иначе, мне око ничем не угрожало, и я, став смелее, отстегнул от ремня фиксатор контейнера. Плотно пригнанная крышка тяжело сдвинулась в пазах, обнажив металлическое нутро. Я подвел контейнер под око и поднял, так что оно оказалось внутри. Придерживая снизу одной рукой, второй закрыл крышку. Шагнул назад.

Око проплыло сквозь стенку.

Черт! Я постоял, растерянно пялясь на него. Нет, на самом деле оно никуда не плыло, а висело себе по-прежнему на одном месте… Или все же сдвинулось немного? Точно – сместилось слегка, а теперь вот обратно возвращается, качаясь, как головка цветка на стебле… И что делать? Немного отступив, я вновь присел на корточки. Сощурился. Вот он, «стебель». Изогнулся, когда я контейнер сдвинул, но теперь распрямился. А что, если кристалл использовать? Сможет он эту ножку перерубить, перерезать? Да, пожалуй… Хотя – он же и сам редкий да дорогой очень, стоит ли ради одного артефакта лишаться другого? И потом, если кристалл с оком как-то взаимодействовать начнут… я же еще не пробовал их совместить и не знаю, что может произойти. Но если подумать, око более ценно. Курильщик, к примеру, за него раза так в полтора больше денег отвалит, чем за кристалл.

Я прижал ладонь к висящему на поясе второму, маленькому контейнеру и тут вспомнил, что артефакт, который мы недавно добыли возле заброшенной фермы, предварительно распотрошив двух зомби, сейчас у Пригоршни. Где он, кстати, почему так тихо снаружи? Забеспокоившись, я встал, попятился от ока, испытывая иррациональное нежелание поворачиваться к нему спиной, и вышел из домика, подняв автомат.

И с облегчением опустил его, увидев напарника, который, должно быть, за это время успел обойти башню и теперь пытался отпереть дверь. Он склонился, ковыряясь в щели армейским ножом, выменянным у одного вояки за ящик водки и пять банок сгущенки, которые мы прошлой зимой раздобыли на заброшенном складе неподалеку от Агропрома. Я направился к Пригоршне, а он тем временем, подвигав лезвием, рванул ручку и что-то с хрустом сломал – не то засов, не то язычок замка. Дверь открылась. Пригоршня сунулся внутрь – и заорал.

* * *

Крик был настолько диким, что в первый миг ошарашил: никогда раньше я не слышал, чтобы человек так кричал. Напарник дернулся назад, поскользнувшись, упал на спину и пополз, не прекращая вопить. А я растерялся – застыл, вместо того чтобы схватить автомат и открыть огонь поверх Пригоршни, в темный дверной проем. Ведь сейчас оттуда что-то выскочит…

И тут меня опять пробрало, да сильнее, чем на склоне: словно невидимая рука просунулась в грудь, сдавила, сжала сердце. Я охнул, упал на колени, кажется, тоже завопил, хотя сам не слышал крика. Из башни лезло оно.

А Пригоршня уже карабкался на четвереньках, не оглядываясь, и кричал, разевая рот большой буквой О. Когда его и меня разделяло несколько метров, я наконец смог совладать с ужасом, затопившим, казалось, все тело. Руки ходили ходуном, ноги подгибались, но я кое-как встал, прижав «калаш» к левому боку, открыл огонь. Загрохотало, задребезжало все вокруг. Пригоршня вдруг оказался совсем близко.

– Не пали, без толку! – проорал он в самое ухо. – Ходу!

Я прекратил стрелять; он схватил меня за плечо, дернув так, что я чуть не упал, и помчался прочь. Мы бежали, то и дело оглядываясь, и ясно было, что убегать смысла нет: оно двигалось куда быстрее, распространяясь от башни валом, набухая, догоняя… Ужас катился впереди, будто ударная волна, наполняя мозг слепой паникой.

– Не успеем! – проорал я. – Нет, стой, куда ты…

Но Никита уже запрыгнул в кабину, втягивая меня за собой, перекатился на соседнее с водительским сиденье.

– Ключ! Ключ есть…

Ключ и вправду торчал из замка зажигания. Пока я усаживался, Пригоршня его повернул. Мотор заурчал. Значит, он на ходу, грузовик этот – наше спасение, потому что оно – вот уже совсем близко, уже накрыло мертвеца в траве, и тело того затрепетало, вспенилось красным, растворяясь, растекаясь по земле… Я затрясся, забился на сиденье, топая ногами под рулем, не попадая по педалям, наконец попал, дернул рукоять передач и втопил газ так, что грузовик рванулся с места в тот самый миг, когда оно подкатило к задним колесам.

Глава 2

Пригоршню так прозвали, потому что он старые вестерны очень любил. И в былые времена, еще до того как мы подружились, на вопрос, за сколько на дело подпишется, неизменно отвечал: «За пригоршню долларов», а если предлагали конкретную сумму, которая его устраивала, говорил: «Ладно, но только если ты добавишь на несколько долларов больше». Теперь-то он уже так не говорит, подрос. Хотя ковбойскую шляпу до сих пор носит, несмотря на то что по лесу неудобно в ней, поля за ветки цепляют.

Почему-то мне все это вспомнилось за мгновение до того, как он выкрикнул:

– Поворот, Химик!

Я крутанул руль так, что показалось – сейчас машина развалится на части. Просев на левый бок и чуть не встав на два колеса, грузовик развернулся, следуя изгибу земляной дороги. Справа открылся вид на башню, и я различил шевеление среди развалин, беспорядочное движение, будто отовсюду из-под земли лезли огромные муравьи – потом их скрыл сарай-развалюха.

– Там что, крысы?! – заорал я.

Вместо ответа он сорвал с плеча «Грозу», высунулся наружу – стекло в дверце было разбито, – но стрелять не стал. Я обеими руками сжимал руль, норовивший выпрыгнуть из пальцев.

– Оно их перед собой погнало! – выдохнул напарник, плюхаясь обратно на сиденье. – Понимаешь? Это как от выброса…

Бросив взгляд в испещренное трещинами зеркало заднего вида, я невольно сморщился. Оно исчезло из виду, оставшись где-то позади, но ландшафт оживал. Из всех созданий Зоны я больше всего не люблю крыс. Не переношу их. Это, наверное, фобия, да только здесь не водятся психиатры, чтобы от нее избавиться. Мерзость, мерзость, мерзость! И мерзость эта бежала от водонапорной башни, серый шевелящийся вал преследовал нас.

– Поворачивай! – заорал Пригоршня, и я вновь крутанул руль, на этот раз влево. Впереди был большой сельский дом; мы пронеслись мимо, своротив покосившуюся ограду, чуть не зацепили бортом колодец, но все же миновали и это препятствие – и вылетели на огород.

– Кабан!

Я уже и сам увидел: мутант размером с новорожденного теленка, черный и косматый, бежал по грядкам, взрывая землю острыми копытами. Грузовик вильнул, едва с ним не столкнувшись, снес другую ограду, перепрыгнул через выгребную яму, и мы очутились на площади.

Чернобыль – городок небольшой, но центральная площадь у него приличная, с кинотеатром и памятником Ленину. Двигаясь от развалин, мы успели пару раз повернуть, теперь башня была не точно позади, а где-то слева. С той стороны на площадь накатывала волна крыс, среди которых мохнатыми холмами возвышались кабаны. Прав Никита, это что-то вроде гона: обезумевшее зверье несется со всех ног – и не только страх им владеет, но и кровожадная ярость, неистовство, поэтому оно бросается на все живое, что попадается на пути, сгрызает его и несется дальше, пока силы окончательно не иссякнут.

Мотор заглох возле кинотеатра. Но я не сразу понял, что произошло: пялился на бегущих к нам крыс, замерев, будто кролик перед удавом.

– Все, встали! – проорал Пригоршня мне в ухо и сильно пихнул в плечо, так что я чуть не вылетел из кабины. – Вылазь!

Крысы приближались – сотни существ, охваченных паникой, – и волна их вот-вот должна была захлестнуть грузовик.

Сунувшийся между мной и рулем Пригоршня распахнул дверцу, выставил в нее «Грозу» и шмальнул из подствольника.

Сорокамиллиметровая граната «ВОГ-25» взорвалась, полетели ошметки плоти. Не только крысиной – там были и псы, слепые чернобыльские мутанты, бегущие вместе с грызунами. Напарник второй раз толкнул меня и наконец выпихнул из кабины. В последний момент я машинально попытался ступить на подножку, но подошва ботинка соскользнула, и я рухнул на асфальт, сильно приложившись лбом.

В голове будто что-то лопнуло, от удара наваждение прошло. Я встал на колени и рванул автомат с плеча. Страх все еще хлестал мозг шипящими ядовито-красными плетьми, но теперь я мог действовать. Крысы с псами были прямо передо мной, всего несколько метров разделяло их и грузовик. В этот момент выбравшийся на капот Пригоршня начал стрелять, и я последовал его примеру.

Визг, хруст, вой! Когда я повел стволом в сторону, взметнулась красно-коричневая волна, состоящая из крови, мяса и раздробленных пулями костей. В сплошном крысином фронте образовалась полукруглая выемка; они стали обтекать нас, но не окружать, потому что за грузовиком было здание кинотеатра. У меня автоматные рожки модифицированные, расширенные, в каждом не по тридцать, а по сорок пять патронов помещается, рожков всего семь. И еще пистолет, но от него сейчас пользы немного…