18

«ДЕТСКИЙ СТОРОЖ»

Валентина получила приглашение на свадьбу от своей сестры из Селби. Она помахала им у отца перед носом, присовокупив к этому парочку оскорблений. В сопроводительном письме говорилось о том, что будущий муж — сорокадевятилетний доктор, женатый (уже, конечно, не женатый), имеющий двух детей школьного возраста (оба учились в частной школе) и хороший дом с прекрасным садом и двойным гаражом. Безгрудая жена причиняла массу хлопот, но муж был влюблен по уши, так что никаких проблем не возникало.

В двойном гараже стоял «ягуар» и вторая машина — «рено». «Ягуар» хороший, сказала Валентина, но хуже «роллс-ройса». А «рено» не намного лучше «лады». Тем не менее письмо сестры вызвало у Валентины новый приступ недовольства своим богатым, однако никчемным и жадным муженьком и той второсортной жизнью, на которую он ее обрекает.

Пока отец бормотал в трубку, время от времени запинаясь из-за сильных приступов кашля, я украдкой поглядывала на Майка, сидевшего поджав ноги со стаканом пива в руке и смотревшего новости по Четвертому каналу. Он казался таким добропорядочным и милым — слегка поседел, начинает расти брюшко, но все еще интересен: такой любимый, такой — домашний. Но… в голове у меня промелькнула тревожная мысль.

Что с этими мужиками не так?

И вот, после очередного приступа кашля, отец подошел к самой сути дела. Валентина требует денег, и ему нужно ликвидировать кое-какие активы. Но какие у него активы? Только дом. Ах да, за домом — большой, ни на что не годный участок земли. Его-то он и мог бы продать. (Отец говорил о мамином саде!)

Он переговорил с соседом, и тот согласился выкупить участок за три тысячи фунтов.

Сердце у меня бешено заколотилось, а в глазах помутилось от злости. Я ничего не видела перед собой, но старалась держать себя в руках:

— Не торопи событий, папа. Это ведь не к спеху. Возможно, будущий муж ее сестры тоже окажется жадиной. В конце концов, ему же нужно еще обеспечивать бывшую жену и учащихся в частной школе детей. Возможно, жене достанется «ягуар», а сестре — «рено». Возможно, Валентина поймет, как ей повезло. Давай подождем и посмотрим.

— Гм-м.

Что же касается продажи маминого сада — у меня свело челюсти, и я с трудом сумела выдавить из себя эти слова, — подобные вещи нередко намного сложнее, чем кажется. Придется составлять заново документы. Вероятно, большая часть денег уйдет на гонорар юристу. Сосед же предложил и вовсе пустяковую сумму. Если бы отец получил разрешение на строительство еще одного дома на этом участке, за него можно было бы выручить в десять раз больше. Только представь себе, как бы Валентина обрадовалась. (А получать разрешение можно годами.)

Хочешь, я спрошу юриста? Обращусь в муниципалитет за разрешением? Может, поговорить с Верой?

— Гм-м. Юрыст — да. Муниципалитет — да. Вера — не.

— Но, возможно, Вера прознает. Представь, как она расстроится. — (Он знал, что я хотела сказать «придет в бешенство».)

Вера прознала. Я сама ей все рассказала. Онаи расстроилась, и пришла в бешенство.

Поездка из Путни в Питерборо заняла у нее два часа. Она приехала к отцу прямо в домашних тапочках (непривычное пренебрежение деталями одежды). Зашагала прямиком к дому соседа (уродливому домине в псевдотюдоровском стиле, который был намного выше жилища моих родителей), громко постучала в дверь и сразу все выложила. («Ты б видела выражение его лица!») Сосед — удалившийся отдел бизнесмен и садовник-любитель, разводивший кипарисы Лейланда и грунтовые растения, — весь съежился под ее натиском.

— Я просто пытался помочь. Он сказал, что у него финансовые затруднения.

— Вы не помогли, а наоборот, все испортили. Разумеется, у него финансовые затруднения из-за этой кровопийцы — его жены. Вам бы следовало присматривать за ним, а не потакать ему. Что ж вы за сосед?

Его жена услыхала шум и подошла к двери — в джемпере и кардигане, унизанная жемчугами и с джин-тоником в руке (именно эти соседи заверили дополнение к маминому завещанию):

— Что происходит, Эдвард? Эдвард объяснил.

Его жена удивленно подняла брови:

— Впервые об этом слышу. Я думала, мы собираем деньги на круиз, Эдвард. — Потом она повернулась к Вере. — Мы беспокоимся о мистере Маевском, но не желаем вмешиваться в его дела. Правда, Эдвард?

Эдвард кивнул и покачал головой одновременно. Вере важно было перетянуть их на свою сторону, и поэтому ее тон стал мягче:

— Уверена, это простое недоразумение.

— Да, недоразумение.

Эдвард схватил спасательный трос и спрятался за женой, которая выступила вперед и заняла на пороге место своего мужа.

— По-моему, она не совсем порядочная женщина, — сказала жена. — Загорает в саду в одних… одних… — она украдкой оглянулась на мужа и понизила голос до шепота. — Я видела, как он смотрел на нее из окна верхнего этажа. И еще один момент… — Соседка заговорила доверительным тоном. — Мне кажется, у нее есть любовник. Я видела, как один мужчина… — она поджала губы, — …заезжал за ней на машине. Остановился под ясенем, чтобы мистер Маевский не увидел его из окна, просигналил и стал ждать. А она выскочила вся разодетая в пух и прах. В мехах, да только без панталон, как говаривала моя мама.

— Спасибо, что рассказали, — сказала Вера. — Вы очень мне помогли.

Наверное, Валентина заметила Верину машину, потому что ждала ее уже в дверях, загородив дорогу и уперев руки в боки — готовая к схватке. Она смерила Веру взглядом. Ее глаза мгновенно остановились на Вериных ногах, обутых в домашние тапочки, и на ее губах мелькнула улыбка. («Тогда-то я и поняла, какую ошибку совершила».) Валентина была в туфлях на шпильках, и ее голые мускулистые икры выпячивались, словно бицепсы боксера.

— Шо ты там вынюхуешь у суседей? — спросила Валентина.

Не обращая на нее внимания, Вера протиснулась в кухню, окна которой запотели от пара. В раковине лежала груда посуды, и стоял какой-то неприятный запах. Папа в темно-синих нейлоновых штанах со скрещенными на худой, сутулой спине подтяжками вертелся под дверью.

— Я поговорила с соседями, пап. Они больше не хотят покупать мамин сад.

— Вера, нашо ты ето делаеш? Почому не оставишь меня у покое?

— Потому что, если я оставлю тебя в покое, папа, эта стервятница выклюет твою печень.

— Орел. Орел.

— Орел? Что ты несешь? — (Право же, Надя, я решила, что он совсем чокнулся.)

— Орел выклював печень у Прометея за то, шо он принес людям вогонь.

— Папа, ты — не Прометей. Ты — жалкий, запутавшийся старикашка, который из-за собственного идиотизма стал жертвой этой волчицы…

Валентина, слушавшая ее с растущим негодованием, испустила негромкий вопль и, согнув руки, сильно толкнула Веру в грудь. Вера пошатнулась, но не упала.

— Валя, будь ласка, токо без рук, — умолял отец, пытаясь их разнять. Но силы ему явно не хватало.

— Ты старый кривый дрючок! Тебе ж сирко уси мозги сожрав! Заткнись и иди у комнату! — Валентина его тоже пихнула, он споткнулся о дверную раму, поставленную Майком, и косо к ней прислонился. Валентина вытащила из кармана ключ и помахала им у отца перед носом.

— Ось ключ од комнаты! Ха-ха-ха! Ключ в меня! Отец попытался выхватить его, но она резко отвела руку.

— Нашо тебе ключ? — дразнила она. — Иди у комнату. А я буду тебе закрывать-одкрывать.

— Валя, будь ласка, оддай ключ! — Отец трогательно подпрыгнул, снова пытаясь его схватить, но со всхлипом отпрянул.

Вера тоже попробовала выхватить ключ:

— Да как ты смеешь!

Но Валентина ее оттолкнула.

— У меня есть микрофон! — закричала Вера. — Я получу доказательства твоей криминальной деятельности!

Она вытащила из сумочки портативный диктофон (аплодисменты!) и включила его, подняв у Валентины над головой.

— А теперь, Валентина, отдайте, пожалуйста, моему отцу ключ от его комнаты и ведите себя спокойно и цивилизованно, — отчетливо надиктовала она. Вера была выше Валентины, но Валентина — на каблуках. Она попыталась выхватить диктофон и выхватила бы, но ее внимание отвлек отец, который в эту самую минуту вырвал ключ из другой ее руки. Атакуемая с двух сторон, Валентина пронзительно взвизгнула, подпрыгнула в воздухе («Это было похоже на сцену из фильмов про кунг-фу, которые любил смотреть Дик».) и с грохотом приземлилась, угодив одной «шпилькой» по Вериной ноге в домашней туфле, а другой заехав по отцовой голени чуть ниже колена. Отец и Вера согнулись. Диктофон упал и, катясь по полу, залетел под плиту. Вера нырнула за диктофоном. Валентина впихнула отца в его комнату, вырвала у него из руки ключ и заперла дверь. Вера набросилась на Валентину, вытягиваясь и извиваясь всем телом — теперь они обе лежали на полу, — и попыталась выдернуть ключ у нее из руки, но Валентина оказалась сильнее: она сжала ключ в кулаке у себя за спиной и встала с пола. Потерпев поражение, Вера все же завладела диктофоном:

— Я все записала на пленку! Все твои слова!

— Добре! — ответила Валентина. — Знаеш, шо? Ты зла безгруда сучка! В тебя нема цицек, от тебе й завидно. — Она приподняла руками свои груди, непристойно их сжав, и чмокнула вытянутыми губами. — Мужикам нравляться цицьки. Твоему папе тоже нравляться цицьки.

— Возьми себя в руки, Валентина, — сказала Вера. — При мне попрошу не выражаться!

Но она знала, что это поражение. Вера держала голову высоко, но в глубине души была оскорблена.

За дверью, как побитый пес, скребся и скулил отец.

— Какая ты молодчина, Вера! У меня нет слов. Просто героиня. Пленка у тебя?

— Никакой пленки в диктофоне не было. Я просто блефовала. А что еще оставалось делать?

Позже, когда Вера уже ушла, Валентина отперла дверь отцовой комнаты, но ключ оставила у себя.

Отец снова обделался.

— Он не виноват. Наверно, ему и правда лучше ходить без штанов.

— Нет, виноват! Конечно, я не о недержании, а об одержимости. Он цепляется за нее вопреки здравому смыслу — его это возбуждает и очаровывает. Несмотря ни на что, защищает ее от меня, ты представляешь?

— Представляю.

— Знаешь, что я еще обнаружила? Под его кроватью в розетку включена система «детский сторож».

— Ну это-то ему зачем?

— Не ему, а ей. Система соединена с ее комнатой на верхнем этаже. Это такая хитрая штуковина, которую подключают к электрической цепи. Это означает, что она слышит все, что он говорит у себя в комнате.

— Неужели он разговаривает сам с собой?

— Да нет же, глупышка, когда он говорит с нами по телефону.

— А.

19

«КРАСНЫЙ ПЛУГ»

Мне кажется, этот «детский сторож» и стал последней каплей. Отец согласился на развод. Мне поручили найти подходящего юриста, достаточно авторитетного, чтобы дать отпор целой армии Валентининых адвокатов для неимущих. Он должен не просто подавать ходатайства и получать за это гонорар, а действительно вытащить отца из беды.

— Только не тот юнец, с которым я говорила об аннулировании брака. От него не будет никакого толку, — сказала миссис Эксперт-по-разводам. — Это должна быть женщина — наш случай возмутит ее до глубины души. Не надо брать крупную фирму — мелкие дела там обычно передают младшим партнерам. Но не надо брать и мелкую — у них мало опыта.

Я бродила по улицам юридического района Питерборо, изучая имена и фамилии на латунных табличках. Но о чем можно узнать по имени и фамилии? Так я нашла мисс Лору Картер.

Впервые с ней встретившись, я хотела тут же встать и выйти из комнаты. Я была уверена, что ошиблась адресом. Она показалась мне слишком молодой и хорошенькой. Как я буду ей рассказывать о лапании груди, оральносексе и импотенции? Но я заблуждалась — мисс Картер оказалась тигрицей: белокурой, голубоглазой и курносой «английской розой», но в то же время — тигрицей. Пока я говорила, ее вздернутый носик вздрагивал от гнева, а когда закончила, она была в ярости.

— Ваш отец в опасности. Мы должны вывезти его из этого дома как можно скорее. Немедленно обратимся с ходатайством и одновременно подадим документы на развод. Три машины — хорошо. Записка от Эрика Пайка — тоже хорошо. Эпизод в больнице — прекрасно, поскольку это публичное место, и там было полно свидетелей. Да, я думаю, нам будет что предъявить на сентябрьской апелляции.

Когда я впервые привела отца к мисс Картер, он надел потрепанный костюм, в котором был на свадьбе, и ту самую белую рубашку с пришитыми черной ниткой пуговицами. Он так низко, на старорусский дворянский манер, склонился над ее протянутой рукой, что чуть было не упал. Мисс Картер была очарована.

— Такой милый джентльмен, — прошептала она голоском «английской розы». — Как обидно, что кто-то этим пользуется.

Но отец принял ее с оговорками. Он сказал Вере по телефону:

— Така молода. Шо она знае?

— Ты сам-то что знаешь, папа? — парировала Старшая Сеструха. — Если б ты хоть что-нибудь знал, то не попал бы в эту передрягу.

Мисс Картер раскрыла также загадку маленького портативного ксерокса и отсутствующих медицинских направлений.

— Возможно, она хотела доказать, что ваш отец серьезно болен и поэтому не смог явиться в суд. Или, может, ей нужны были доказательства, что он не в себе, невменяемый — не способен отвечать за свои действия.

— А переведенные стихи?

— Подтверждение подлинности чувств.

— Чертова интриганка!

— Думаю, что ей юрист посоветовал.

— Юристы дают такие советы? Мисс Картер кивнула:

— Еще и не такие.

Была уже середина июля, и сентябрьское слушание в суде, казавшееся таким далеким, внезапно оказалось не за горами. Мисс Картер договорилась с частным детективом, чтобы он вручил документы.

— Мы должны позаботиться о том, чтобы заявление о разводе вручили ей лично. Иначе она сможет утверждать, что никогда его не получала.

Вера вызвалась навестить отца в тот же день, чтобы удостовериться, что Валентина лично получит заявление. Теперь, когда нужно было предпринять решительные действия, Вера не хотела оставаться в стороне. Отец настаивал, что приезжать не надо, в конце концов он взрослый, разумный человек и может сам все уладить, но мы его переубедили. Ловушка была расставлена.

В назначенный час к дому подъехал детектив — высокий темноволосый мужчина подозрительной наружности с многодневной щетиной — и забарабанил в дверь.

— Наверно, почтальон! — воскликнула Вера, которая была на ногах с шести утра, с нетерпением ожидая развязки. — Может, посылка для тебя, Валентина.

Валентина помчалась в двери. На ней все еще были фартук с рюшечками и желтые резиновые перчатки, в которых она мыла посуду после завтрака.

Детектив сунул конверт ей в руку. У Валентины был озадаченный вид.

— Бомага на розвод? Я не хочу розводиться.

— Вы не поняли, — сказал детектив. — Заявление подал мистер Николай Маевский. Он разводится с вами.

На мгновение Валентина застыла в немом изумлении. Но потом впала в ярость:

— Николай! Николай! Шо це таке? — заорала на отца. — Николай, ты самошедша здохляка з кладовища! Сирко тебе уси мозги пожрав!

Отец заперся у себя в комнате и включил на полную громкость радио.

Она повернулась было обратно к детективу, но тот уже захлопнул дверцу своего «БМВ» и укатил под визг шин. Валентина повернулась к Вере:

— Ах ты ж хижа видьма! Драна кишка! Сучка!

— Прости, Валентина, — сказала Старшая Сеструха, как она позднее мне передала — спокойно и рассудительно. — Но ты это заслужила. Нельзя приезжать в нашу страну и обманывать людей, даже если они бестолковые.

— Я не обманюю! Це ты обманюешь! Я люблю твого папу! Люблю!

— Не говори глупостей, Валентина. Лучше сходи к своему юристу.

— Замечательно, Вера! Неужели все прошло так гладко?

К попавшей в ловушку, загнанной Валентине я ощутила лишь минутную, мимолетную жалость.

— Пока что все складывается хорошо, — сказала миссис Эксперт-по-разводам.

Но Валентинин юрист припас один трюк, которого мисс Картер не ожидала. Первое судебное слушание, на котором она собиралась подать ходатайство о выселении Валентины, перенесли по просьбе мисс Картер на более ранний срок. Ни меня, ни сестры там не было, так что мы знали о случившемся только со слов Лоры. Рано утром они с отцом явились в суд. Приехал судья. Прибыли Валентина и Станислав. Судья открыл заседание. Валентина встала:

— Я не розумию английську. Мени треба переводчика.

Суд оцепенел. Служащие засуетились, сделали несколько торопливых звонков. Переводчика с украинского так и не нашли. Судья отложил слушание и назначил новую дату. Мы потеряли две недели.

— Черт возьми! — воскликнула мисс Картер. — Как же я это упустила?

В начале августа все собрались в том же составе, но на сей раз женщина средних лет из Украинского клуба Питерборо согласить выступить в роли переводчицы. Расходы взял на себя папа. Наверное, она знала о Валентине и отце — о них знали все украинцы на многие мили вокруг, — но лицо у нее было непроницаемое и ничего не выражало. Я взяла отгул, чтобы тоже прийти и морально поддержать Лору и папу. На дворе стояла адская жара — прошел ровно год после их женитьбы. На Валентине был темно-синий костюм на розовой подкладке — возможно, тот самый, который она надела на заседание иммиграционной комиссии. На отце — тот же свадебный костюм и белая рубашка с пуговицами, пришитыми черной ниткой.

Мисс Картер описала инциденты с мокрым кухонным полотенцем, стаканом воды и потасовку на ступенях больницы. Она говорила тихо и четко, подавляя эмоции и торжественно живописуя все эти ужасы. Чуть ли не с извиняющимся видом склонила голову, опустила глаза и нанесла coupdegrace11, предъявив заключение психиатра. Валентина стала энергично и колоритно возражать, что отец злонамеренно ее оклеветал, она любит мужа и ей с сыном больше негде жить.

— Я не погана жинка. У него паранойя. Обращаясь к суду, она мотала головой из стороны в сторону и размахивала руками. Толмач переводила все это от третьего лица на вежливый английский.

Потом встал отец и стал отвечать на вопросы таким слабым и дрожащим голосом, что судья переспрашивал его по нескольку раз. Отец говорил на правильном, официальном английском — языке технарей — и, с хорошо рассчитанным мелодраматическим эффектом поднимая трясущуюся руку, указывал на Валентину:

— По-моему, она хочет меня убить!

В своем жеваном костюме и очках с толстыми стеклами он казался маленьким, иссохшим и смущенным; его хилый вид был красноречивее всяких слов. Судья постановил, что Валентина со Станиславом должны съехать в течение двух недель вместе со всем своим имуществом.

В тот вечер мы с отцом решили отметить это событие и открыли бутылку маминой сливянки четырехлетней выдержки. Пробка вылетела со свистом и ударилась в потолок, оставив на штукатурке вмятину. Вино по вкусу напоминало лекарство от кашля и сразу ударяло в голову. Отец начал рассказывать о своей работе на киевском заводе «Красный плуг» — самых счастливых днях своей жизни, заявил он, не считая сегодняшнего. Через полчаса мы оба крепко уснули: отец — в кресле, а я — головой на обеденном столе. Поздно ночью проснулась от какого-то шума: Станислав и Валентина проникли в дом и на цыпочках прокрались наверх, тихо между собой переговариваясь.

Несмотря на то что психиатр признал отца совершенно здоровым, возможно, Валентина все же была ближе к истине, хотя сама того и не осознавала. Лишь тот, кто жил в тоталитарном государстве, способен по-настоящему понять, что такое паранойя. В 1937 году, когда отец вернулся из Луганска в Киев, вся страна утопала в паранойяльных миазмах.

Они проникали повсюду — в самые укромные щели человеческих жизней — и отравляли отношения между коллегами и друзьями, учителями и студентами, родителями и детьми, мужьями и женами. Кругом кишели враги. Если тебе не понравилась цена за поросенка, взгляд, каким кто-нибудь посмотрел на твою подружку, спросил о деньгах, которые ты ему задолжал, или поставил тебе на экзамене низкую отметку, достаточно сказать пару слов работникам НКВД — и твой обидчик мгновенно будет наказан. Если тебе приглянулась чья-нибудь жена, обратись в НКВД — ее мужа отправят в Сибирь, и путь перед тобой расчистится. Каким бы ты ни был умным, одаренным человеком или патриотом, все равно представляешь для кого-нибудь угрозу. Если чересчур понятлив, то наверняка являешься потенциальным перебежчиком или саботажником. Если же чересчур глуп, то обязательно рано или поздно скажешь чего не следует. Никто был не в силах избежать паранойи — от самых низов до самых верхов: наиболее могущественный человек в стране, Сталин, был неизлечимым параноиком. Паранойя просачивалась из-под запертых ворот Кремля, парализуя жизнь всех людей.

В 1937 году мир авиации был потрясен арестом известного конструктора самолетов Туполева, обвиненного в саботаже. Его содержали под стражей не в ГУЛАГе, а в родном московском институте вместе со всей конструкторской группой и заставляли работать на положении невольника. Они спали в общих комнатах под присмотром вооруженной охраны, но кормили их лучшим мясом и давали вдоволь рыбы — считалось, что мозг ученых нуждается в хорошем питании. Каждый день их на часок выпускали на огражденную площадку на крыше института для отдыха. Оттуда они могли иногда наблюдать, как высоко в небе кружились спроектированные ими же самолеты.

— Арештували не токо Туполева, — сказал отец, — а и Кербера, Люльку, Астрова, Бартини, Лозинського и даже генияльного отця космонавтики Королева.

Неожиданно авиация стала очень опасной профессией.

— Каки токо идиоты дорвались до власти! Когда конструкторы предложили заменить громоздкий четырехтактный движок маленьким двохтактным аварийным бензиновым двигателем, шоб электричеська система самолета продолжала работу у случае отказа генераторов, его запретили на том основании, шо переходить з чотырех тактов сразу на два було слишком рыскованно. И розпорядились построить трехтактный двигатель! Трехтактный движок! Ха-ха-ха!

Возможно, из-за ареста Туполева, а может, из-за губительной атмосферы всеобщей паранойи отец изменил высокому небосводу авиации и присягнул на верность скромному, приземленному миру тракторов. Так он попал на киевский завод «Красный плуг».

«Красный плуг» был зоной, свободной от паранойи. Уютно разместившись в излучине реки Днепр, вдали от главных политических центров, он скромно производил сельскохозяйственный инвентарь, строительное оборудование, котлы и цистерны.