Disciplina

Энсоф

Кетер

      Когда известный философ принял за основу нового откровения человеческой мудрости рассуждение "я думаю, следовательно, я существую", — он сам, того не зная, следуя христианскому откровению, несколько изменил древнее понятие о Всевышнем. У Моисея Бытие бытий говорит: "Я есмь тот, кто есмь". У Декарта человек говорит: "я — тот, кто думает", и, так как думать значит внутренне говорить, то человек Декарта, подобно Богу святого евангелиста, Иоанна может сказать: "Я — тот, в котором и посредством которого проявляется слово". В принципе было слово (Un principio erat verbum).
      Что такое принцип? Это основа речи (слова — de ba parole), это — смысл существования, слова (du verbe). Сущность слова заключается в принципе; принцип — это то, что есть (существует); разум — это принцип, который говорит.
      Что такое интеллектуальный свет? Это слово (la parole). Что такое откровение? Это слово (la parole). Бытие — принцип, слово — средство, и полнота или развитие и совершенство бытия — цель: говорить, значит творить.
      Но сказать: "я думаю, следовательно, я существую" значит заключать от следствия к принципу, и недавние возражения, возбужденные великим писателем, достаточно доказали философское несовершенство этого метода. "Я есмь, следовательно, нечто существует" кажется мне более первоначальной и более простой основой экспериментальной философии.
      Я существую, следовательно, есть бытие (Lesuis done e'etre existe).
      Ego sum gui sum — вот первое откровение Бога в человеке, и человека в мире; такова же и первая аксиома тайной философии.
 

БЫТИЕ ЕСТЬ БЫТИЕ

      Следовательно, эта философия имеет своей основой то, что существует, и ничего гипотетического или случайного.
      Меркурий Трисмегист начинает свой удивительный символ, известный под названием "изумрудной таблицы", следующим тройным утверждением: "оно истинно, оно достоверно без ошибки, оно вполне истинно". Истина, подтвержденная опытом, в физике; достоверность, освобожденная от малейшей примеси ошибки, в философии; абсолютная истина, указанная аналогией, в области религии или бесконечного — таковы первые условия истинной науки, и только одна магия может даровать их своим адептам.
      — Но, прежде всего, кто — ты, держащий в руках эту книгу и собирающийся прочесть ее?..
      На фронтоне храма, посвященного в древности Богу света, была надпись: "познай себя".
      Этот же совет склонен дать и я каждому человеку, желающему приблизиться к знанию.
      Магия, которую древние называли "sanctum regnum", святым царством или царством Бога, создана исключительно для царей и первосвященников. — Священники ли вы, цари ли вы? — Священство магии — не вульгарное священство, и царству ее нечего оспаривать у князей мира сего. Цари науки — жрецы истины и царство их скрыто от толпы, как и их жертвы, и их молитвы. Цари науки — это люди, познавшие истину, и истина сделала их свободными, согласно точному обещанию самого могущественного из посвятителей.
      Человек, раб своих страстей или предрассудков этого мира, не может стать посвященным: он никогда не достигнет этого, прежде чем не реформирует себя; такой человек не может быть адептом, потому что слово «адепт» обозначает того, кто достиг своими волей и делами.
      Человек, любящий свои идеи и боящийся их потерять, пугающийся новых истин и не расположенный скорее сомневаться во всем, чем допустить что-нибудь случайно, — должен закрыть эту книгу, так как она бесполезна и опасна для него; он плохо поймет ее и будет смущен ею, но он будет смущен еще больше, если, как следует, поймет ее.
      Если что-нибудь в мире дороже для вас разума, истины и справедливости; если воля ваша непостоянна и колеблется, либо в сторону добра, либо — зла; если логика вас пугает; если голая истина заставляет вас краснеть; если вас оскорбляют, затрагивая, укоренившиеся предрассудки, — сразу осудите эту книгу, и, не читая ее, поступите так, как если бы она вовсе не существовала; но не кричите об ее опасности; секреты, которые она содержит, будут поняты немногими, и тот, кто поймет, — не станет разглашать их. Показать свет ночным птицам значит скрыть его от них, так как он ослепляет их, и становится для них темнее мрака. Итак, я буду говорить понятно, я скажу все, и твердо уверен, что только одни посвященные или лица, достойные стать ими, прочтут все и кое-что поймут.
      Есть истинная и есть ложная наука, магия божественная и магия адская, т. е. лживая и мрачная: мне предстоит открыть одну, разоблачить другую; мы должны отличать магиста от колдуна и адепта от шарлатана.
      Магист располагает силой, которую знает; колдун старается злоупотреблять тем, чего не знает.
      Дьявол, если только позволительно употреблять в научной книге это опозоренное и пошлое слово, покоряется магисту, а колдун отдастся Дьяволу.
      Магист — верховный первосвященник природы, колдун только ее оскверняет.
      Колдун по отношению к магисту — то же, что суеверный и фанатик — относительно действительно религиозного человека.
      Прежде чем идти дальше, определим точно магию.
      Магия, — доставшаяся нам от магов, традиционная наука о секретах природы.
      Благодаря этой науке адепт облечен относительным всемогуществом и может поступать сверхчеловечески, т. е. таким образом, который выше обыкновенного людского понимания.
      Так, многие знаменитые адепты, как Меркурий Трисмегист, Озирис, Орфей, Аполлоний Тианский и другие, назвать имена которых было бы опасно или неудобно, обожествлялись или призывались после смерти как боги. Так другие, смотря по приливу и отливу общественного мнения, которое по прихоти создает удачу, стали сообщниками ада или подозрительными авантюристами; таковы — император Юлиан, Апулей, волшебник Мерлин и архиколдун, как называли его в свое время, знаменитый и несчастный Корнелий Агриппа.
      Чтобы достигнуть "sanctum regnum", т. е. науки и могущества магов, — необходимы четыре вещи: ум, просвещенный изучением, ни перед чем не останавливающаяся смелость, ничем непреодолимая воля и скромность, которую ничто не в состоянии испортить или опьянить.
       Знать, сметь, хотеть, молчать— вот четыре слова мага, начертанные на четырех символических формах сфинкса. Эти четыре глагола могут комбинироваться четырьмя способами и четырежды взаимно объясняются.
      На первой странице книги Гермеса адепт изображен в огромной шляпе, которая нахлобучиваясь, может закрыть всю голову. Одна рука его поднята к небу, которому он, по-видимому, приказывает посредством своей палочки, другая — сложена на груди: перед ним главные символы или инструменты науки, а остальные он скрывает в сумке фокусника. Его тело и руки образуют букву «алеф», первую букву алфавита, который Евреи заимствовали от Египтян; но нам придется еще позже вернуться к этому символу.
      Поистине, маг — то, что еврейские каббалисты называют «микропрозопом», т. е. творцом малого мира. Подобно тому, как первое магическое знание есть знание самого себя, так и первое изо всех дел науки, заключающее в себе все другие, и в то же время — принцип великого делания, — создание самого себя; это слово требует объяснения.
      Так как верховный разум — единственный неизменный и, следовательно, вечный принцип, так как перемена есть то, что мы называем смертью, — то и ум, сильно прирастающий и, до некоторой степени, отождествляющийся с этим принципом, тем самым делается неизменным и, следовательно, бессмертным. Понятно, что для того, чтобы неизменно прилепиться к разуму, необходимо быть независимым от всех сил, которые посредством фатального и необходимого движения производят перемены жизни и смерти. Уметь страдать, воздерживаться и умирать — таковы, следовательно, первые секреты, ставящие нас выше страдания, чувственных похотей и страха небытия. Человек, ищущий и находящий славную смерть, верит в бессмертие, и все человечество верит в него с ним и для него, так как оно воздвигает ему алтари или статуи в знак бессмертной жизни.
      Человек становится царем животных, только укрощая или приручая их; иначе он будет их жертвой или рабом. Животные — изображение наших страстей; это — инстинктивные силы природы. Мир — поле битвы, которое свобода оспаривает у силы инерции, противопоставляя ей деятельную силу. Физические законы — жернова, в которых ты будешь зерном, если не сумеешь стать мельником.
      Ты призван быть царем воздуха, воды, земли и огня; но, чтобы царствовать над этими четырьмя символическими животными, надо победить и поработить их.
      Тот, кто стремится стать мудрецом и узнать великую загадку природы, — должен сделаться наследником сфинкса и ограбить его: он должен иметь его человеческую голову, чтобы владеть словом, — орлиные крылья, чтобы завоевывать высоты, — бока быка, чтобы обрабатывать глубины, и львиные когти, чтобы расчищать себе место направо и налево, вперед и назад.
      — Итак, желающий быть посвященным, учен ли ты, как Фауст? Бесстрастен ты — как Иов? Нет, не правда ли? Но ты можешь сделаться таким, если хочешь. Победил ли ты вихри смутных мыслей? Не колеблешься ли ты, отрешился ли ты совершенно от капризов? Принимаешь удовольствие, когда хочешь его, и хочешь ли его, когда должен? Не правда ли, нет? Во всяком случае, не всегда так бывает? — Но оно может быть так, если ты этого хочешь.
      У сфинкса не только — голова человека, у него также — женские груди; можешь ли ты противиться женским прелестям? — Нет, не правда ли? — И теперь отвечая, ты смеешься, и, желая прославить в себе жизненную и материальную силу, хвастаешься своей моральной слабостью. Пусть будет так, я позволяю тебе воздать эту почесть ослу Стерна или Апулея; я не спорю, что осел имеет свои достоинства: он был посвящен Приапу, подобно тому, как козел — богу Мендеса. Но предоставим ему оставаться тем, что он есть, и постараемся узнать — твой ли он господин или ты можешь стать его господином. Только тот, действительно, может обладать удовольствием любви, кто победил любовь к наслаждению. Быть в состоянии пользоваться и воздержаться, значит мочь дважды. Женщина порабощает тебя твоими желаниями; будь господином своих желаний, и ты поработишь женщину.
      Величайшее оскорбление, которое можно нанести человеку, — назвать его трусом. Но что такое — трус?
      Трус это тот, кто не заботится о своем моральном достоинстве и слепо повинуется инстинктам природы.
      Действительно, в присутствии опасности естественно испугаться и попытаться убежать; почему же это считается позорным? Потому, что закон чести ставит долг выше наших стремлений или страха. Что такое честь с этой точки зрения? — Универсальное предчувствие бессмертия и уважение к средствам, могущим к нему привести. Последняя победа, которую человек может одержать над смертью, это восторжествовать над жаждой жизни, но не вследствие отчаяния, а благодаря более высокой надежде, состоящей в вере во все прекрасное и честное, по мнению всего мира.
      Научиться побеждать себя — значит научиться жить, и строгости стоицизма не были тщеславным чванством, но свободой.
      Уступать силам природы — значит следовать за током коллективной жизни, т. е. быть рабом второпричин.
      Сопротивляться природе и покорить ее значит создать себе личную и вечную жизнь, освободиться от превратностей жизни и смерти. Человек, который готов скорее умереть, чем отречься от истины и справедливости, поистине жив, ибо он бессмертен в своей душе.
      Целью всех древних посвящении было найти или образовать таких людей.
      Пифагор заставлял своих учеников упражняться в молчании и всевозможных воздержаниях, в Египте вступающих испытывали четырьмя элементами; и мы знаем, каким чудовищным жестокостям подвергают себя факиры и брамины, желающие достигнуть царства свободной воли и божественной независимости.
      Всевозможные умерщвления плоти аскетизма заимствованы у посвящений в древние мистерии, а они прекратились потому, что способные быть посвященными не находили себе посвятителей, и руководители совести со временем стали столь же невежественны, как и толпа; тогда слепым было предоставлено следовать за слепыми, и никто больше не хотел подвергаться испытаниям, которые приводили только к сомнению и отчаянию… Путь к свету был потерян.
      Чтобы что-нибудь сделать, — необходимо знать, что хочешь сделать, или, по крайней мере, верить кому-нибудь, знающему это. Но разве могу я рисковать жизнью и наобум следовать за тем, кто сам не знает, куда он идет?
      Не следует дерзко вступать на путь высоких знаний; но, если начал идти, необходимо дойти или погибнуть: сомневаться — значит стать безумным, остановиться — упасть, отступить — броситься в пропасть.
      Итак, начавший читать эту книгу, если ты ее понимаешь и хочешь прочесть до конца, она сделает тебя монархом или безумцем. Делай с этим томом все, что пожелаешь, ты не сможешь ни презирать, ни забыть его. Если ты чист, эта книга будет для тебя светом; если ты силен, — она будет твоим оружием; если ты свят, — твоей религией; если ты мудр, — она урегулирует твою мудрость.
      Но если ты зол, — эта книга будет для тебя подобна адскому факелу; она изроет твою грудь, разрывая ее подобно кинжалу; она останется в твоей памяти, как угрызение совести; она наполнит химерами твое воображение, и посредством безумья приведет тебя к отчаянию. Ты захочешь смеяться над нею и сможешь только скрежетать зубами, ибо книга эта для тебя будет подобна тому подпилку в басне, сгрызть который пыталась змея, и который испортил ей все зубы.
      Начну теперь серию посвящений.
      Я сказал, что откровение — слово (le verbe). Действительно, слово или речь (la parole) — покров бытия и отличительный признак жизни. Всякая форма — покров слова, потому что идея, мать слова, — единственный смысл существования форм. Всякая фигура — знак; каждый знак принадлежит и возвращается к слову. Вот почему древние мудрецы, устами Трисмегиста, следующим образом формулировали свой единственный догмат:

       То, что находится вверху, есть как бы то, что находится внизу, и то, что находится внизу, есть как бы то, что находится вверху(т. е. подобно тому, что находится вверху).
      [ "Сe qui est au-dessus est comme се qui est au-dessous, et ce qui est au-dessous est comme ce qui est au-dessus"; "…quod est inferius est sicut quod est superius; et quod est superius est sicut quod est inferius…"]

      Другими словами, форма пропорциональна идее, тень — мера тела, вычисленная по отношению к световому лучу; ножны столь же глубоки, как длинна шпага; отрицание пропорционально противоположному утверждению; произведение равно разрушению […] в движении, сохраняющем жизнь, и нет в бесконечном пространстве такой точки, которая не могла бы стать центром круга, окружность которого увеличивается и бесконечно отступает в пространство.
      Следовательно, каждая индивидуальность может быть бесконечно усовершенствована, так как мораль аналогична физическому устройству, и мы не можем представить себе такой точки, которая не могла бы расшириться, увеличиться и бросить лучи в философски бесконечный круг.
      То, что можно сказать о всей душе, то же должно сказать и о каждой отдельной ее способности.
      Ум и воля человека — инструменты неисчислимого значения и силы. Но ум и воля имеют своим помощником и инструментом способность, слишком мало известную, способность, всемогущество которой принадлежит исключительно области магии; я говорю о воображении, которое каббалисты называют «прозрачным» (diaphane) или «просвечивающим» (translucide).
      Действительно, воображение подобно глазу души; в нем именно рисуются и сохраняются формы; посредством его мы видим отражения невидимого мира; оно — зеркало видений и аппарат магической жизни; посредством его мы исцеляем болезни, влияем на времена года, удаляем смерть от живых и воскрешаем умерших, ибо оно экзальтирует волю и даст ей власть над мировым агентом.
      Воображение обусловливает форму ребенка по чреве матери и устанавливает судьбу людей; оно дает крылья заразе и направляет оружие на войне. — "Находитесь ли вы в опасности во время битвы? Считайте, что вас нельзя ранить подобно Ахиллу, и так оно и будет", — говорит Парацельс. Страх притягивает пули, и храбрость заставляет ядра изменять свой путь. Известно, что ампутированные часто жалуются на боль в членах, которых уже нет. Парацельс оперировал над живой кровью, леча результат кровопускания; он исцелял на расстоянии головные боли, оперируя над срезанными волосами; он значительно опередил, благодаря науке воображаемого единства и солидарности целого и частей, все теории или, скорее, все опыты наших самых знаменитых магнетизеров. Поэтому его лечения были чудесны, и он заслужил того, что к его имени Филиппа Теофраста Бомбаста было добавлено прозвище Ореола Парацельса, с прибавкой эпитета «божественный»!
      Воображение — инструмент "приспособления слова".
      Воображение, добавленное к разуму, — гений.
      Разум, как и гений, един во множестве своих дел.
      Есть принцип, есть истина, есть разум, есть абсолютная и всеобъемлющая философия.
      Все существующее находится в единстве, рассматриваемом как принцип, и возвращается к единству, как к цели.
      Одно заключается в одном, т. е. все — во всем.
      Единство — принцип чисел, оно также принцип движения, а, следовательно, и жизни.
      Все человеческое тело резюмируется в единстве одного только органа, и орган этот мозг.
      Все религии резюмируются в единстве единого учения, утверждения бытия и его тождества самому себе, а это составляет его математическое значение.
      В магии — один только догмат, и вот он: видимое — проявление невидимого, или, другими словами, в вещах ощутимых и видимых совершенное слово (le verbe parfait) точно пропорционально вещам, неощутимым нашими чувствами и невидимым для наших глаз. Маг подымает одну руку к небу, другую — опускает к земле и говорит: "Вверху бесконечность! Внизу — тоже бесконечность. Бесконечность равна бесконечности". — Это истинно как в вещах видимых, так и невидимых.
      Первая буква азбуки святого языка — Алеф — изображает человека, подымающего одну руку к небу и опускающего другую к земле.
      Это — выражение деятельного принципа всякой вещи, это — творение на небе, соответствующее всемогуществу слова на земле. Эта буква, сама по себе, — пантакль, т. е. знак, выражающий всеобъемлющее знание.
      Буква Алеф может заменить священные знаки макрокосма и микрокосма, она объясняет масонский треугольник и блистательную пятиконечную звезду, ибо слово едино, и откровение также едино. Бог, дав человеку разум, дал ему также и слово (la parole); и откровение, многочисленное в своих формах, но единое в своем принципе, всецело заключается в универсальном слове (le verbe), истолкователе абсолютного разума.
      Это-то и обозначает столь плохо понятное слово «католицизм», которое на современном священном языке значит «непогрешимость». Универсальное в разуме — абсолют, а абсолют непогрешим. Если абсолютный разум непреодолимо заставляет все общество поверить слову ребенка, — значит ребенок этот признан непогрешимым и Богом, и всем человечеством.
      Вера — не что иное, как разумная уверенность в этом единстве разума и универсальности слова.
      Верить значит соглашаться с тем, чего мы пока еще не знаем, но относительно чего разум уверяет нас, что мы уже знаем это или, по крайней мере, узнаем со временем.
      Бессмысленны, значит, самозванные философы, говорящие: "я не поверю тому, чего я не знаю".
      — Бедные люди! Разве вам нужно было бы верить, если бы вы знали?
      — Но могу ли я верить на авось и без доказательств?
      — Конечно, нет! Слепая и необоснованная вера — суеверие и безумие. Нужно верить в причины, признать, существование которых заставляет нас разум, на основании известных и рассмотренных наукой следствий.