В Риге, у выхода с перрона, меня ждал Харли (Харолд), хотя такой вежливости от него никто не требовал. Я ему писал, что, когда приеду, – позвоню, и мы договоримся, где встретимся.
      Конечно, он был с этим своим дурацким огромным портфелем, без которого я его уже не представляю себе. Внешне он напоминает бизнесмена: лет тридцати пяти, кругленький брюнет, в очках, модном пальто, с неизменной лыжной шапочкой на голове. Всегда спокойный, осторожный, во всем предусмотрительный. Думаю, никаких легкомысленных поступков в его жизни не было и не будет.
      Прежде всего отправляемся в кафе. Это стало у нас традицией. И это лучше, чем если бы мы пошли к нему домой. У него однокомнатная квартира. Обстановка в ней тщательно продумана: все на своем месте. Придя домой (даже только на обед), он непременно переодевается а пижаму, с полчаса моет руки и, прежде чем сесть за стол, глотает витамины из разных пузырьков, потом пьет морковный сок, еще какие-то соки и только после этого начинает есть суп. Такой режим, наверное, и помогает ему сохранить обаятельную внешность. Когда же мы идем в кафе, он задает свой тоже традиционный вопрос:
      – Что будешь?
      Он имеет в виду, конечно, еду, хотя знает мой столь же традиционный ответ:
      – Я не едок, Харли, я – алкоголик.
      Было время, когда это признание звучало как шутка, теперь же… было близко к истине.
      Он улыбается одними, я бы сказал, очками и уточняет:
      – Тогда бальзам? Или хочешь коньяк?
      Я, разумеется, хочу коньяк. Себе он ничего не берет: У него, видите ли, лекция на носу. Я пью, он смотрит на меня, мы говорим. Я прикидываю, как бы выудить у него сколько-нибудь монет, – у меня они вечно отсутствуют, в силу чего вышеописанная традиция, собственно, и сложилась. Чтоб он охотно раскошеливался – не скажешь, хотя и знает, что иногда я долги возвращаю…
      Итак, не вдаваясь в долгие объяснения, Харолд дал мне адрес, помер телефона и назвал имя. (Он тем и хорош, что никогда ни о чем не расспрашивает.) Зайчишка была права: это была женщина, и звали ее Ангелина. Мне, естественно, хотелось предварительно знать, что она собою представляет: сколько лет, общественное положение, каковы бытовые условия, какими обладает слабостями, на основании чего имею право ей представиться – все, что можно. Но у Харли в десять ноль-ноль лекция, и бесполезно пытаться на него давить, он невозмутим.
      – Разберешься на месте. Завтра в девять позвони.
      И вот я уже сижу в трамвае, который везет меня навстречу чему-то новому. В душе надежда: возможно, здесь-то она и скрывается; она, Ненайденная, главная героиня, без которой не существует ни одного достойного романа.
      Вот и моя остановка. Слезаю. А вот и дом, четырехэтажный. Нахожу телефон-автомат, набираю номер и слышу женский голос.
      – Ангелина?
      – Да. Где вы?
      – Близко. Иду… Лечу!
      Слава аллаху, она живет на первом этаже. Звонить не надо – дверь приоткрыта. Скользнув внутрь, вижу черноволосую даму с глазами, полными неги и страсти. В ее возрасте сомневаться не приходится. Дальше порога не пускает.
      – О-о!.. Это надо обязательно снимать.
      Начиная с низких тонов, ее голос к концу фразы доходит до дисканта. Не успеваю опомниться, она уже очутилась у моих ног и сдирает с меня обувь. Как будто сами пришли, объявились шлепанцы. Пошевеливаю в них пальцами – просторные. Чьи? Ах, господи! Какая разница…
      Первым делом, едва я разделся, она сообщила:
      – У меня совершенно нет чувства юмора, должна вас об этом предупредить.
      Большое спасибо! Из-за этого славного чувства я часто попадаю впросак. Есть люди, у которых оно развито, с ними легко; у других лишь наполовину, и с ними уже труднее; у третьих же отсутствует начисто, и с теми приходится тяжело, потому что у меня дурацкая, но неисправимая привычка – самые серьезные вещи говорить в манере несерьезней, то есть пополам с шуткой. Это у меня наследственное, от деда, у которого никогда нельзя было понять, когда он говорил серьезно, а когда шутил. Но какое дело до моего деда тем, у кого нет чувства юмора?
      В квартире три просторные комнаты плюс кухня. Везде бесконечно много богов и богинь – бронзовых, из. гипса, с которыми я, к сожалению, весьма слабо знаком; были здесь и черти с длинными хвостами, и ангелочки. Огромный письменный стол из черного дерева в одной из комнат также уставлен богами и божками. Богов много – коллекция? Возможно. Они красивы, но и черти тоже выглядели симпатичными. Я обалдело вертелся среди них, не зная, кому отдать предпочтение…
      От приглашения последовать на кухню на предмет принятия пищи я, разумеется, не отказался и уютно устроился на понравившемся мне стульчике между холодильником и столом. Таким образом было нетрудно приметить в холодильнике, когда хозяйка доставала из него масло, бутылочки с прозрачной жидкостью, которая оказалась чистым медицинским спиртом. В этом не было ничего удивительного: Ангелина была фармацевтом и этот напиток, вероятно, употребляла в небольшом количестве и сама. Это нередко делают одинокие люди: примешь «лекарство», и оживают черти и боги… Но прежде всего меня заставили драить лапы.
      В дальнейшем обсуждался деловой вопрос: позволительно ли мне работать за этим шикарным письменным столом из черного дерева, проживая в квартире тихо-мирно, так, что и мышь не услышит. Оказалось, что для Ангелины это огромная радость: она об этом всю жизнь мечтала… О, как легко и просто иногда сбываются мечты В (Благодаря чьей-то голове и пустой винной бутылке.) Оставалось узнать место, где я буду почивать. Это место представляло собой широченную кровать с горой подушек в одной из комнат, где, слава богу, преобладали не дьяволы, а фарфоровые нимфы. Красота! Какая разительная перемена обстановки! А то… крысы!
      Нет, конечно, героиней здесь и не пахло – ее еще предстояло искать. Но я подумал, что в случае, если мою Ненайденную обнаружу в менее роскошной обстановке, то эту, в которой оказался по милости Харли, могу при необходимости предложить Ненайденной в качестве приданого.
      Правда, и из Ангелины, если ее несколько уменьшить в росте, обновить кожу на лице и кое-где выпрямить ее фигуру, можно было попытаться сделать героиню, но ведь в ней, как она сама заявила, отсутствовало дорогое моему сердцу чувство юмора!..
      Спирта она не пожалела и сама охотно выпила, отчего ее и без того румяные щеки зарделись еще больше. Закуска же заставляла желать лучшего – сосиски, яичница…
      После ее третьей рюмки я стал жертвой немного тягостного душеизлияния. Она принялась жаловаться на свою одинокую безрадостную жизнь, и, чем больше пила, тем грустнее звучало ее печальное самобичевание.
      – Я самокритична – считаю себя некрасивой, – говорила она, и я с нею вполне согласился, однако не сказав этого. – У меня плохая фигура, – говорила она, вздыхая. – Как плохо быть некрасивой! Обидно быть никому не нужной… Красота ценилась всегда, она описана всеми классиками. После чтения их произведений, где они с восторгом описывают бахрому ресниц и матовую бледность кожи, трудно подойти к зеркалу… Все привыкли считать женский пол воплощением нежности, грациозности. Недаром женщин считают прекрасным полом. Как обидно, что я позорю это звание…
      О боже!.. Ведь это крик души… Решаюсь попробовать утешить ее, и язык мой залепетал о моем нестандартном понимании красоты. Как засияли глаза на этом крупном, действительно некрасивом лице! Говорю, что много на свете красивых пустышек, способных на подлость, предательство, измену: а верное сердце – разве это не основное достоинство женщины-друга?
      – Любить женщину только за красивую внешность, – излагаю давно затасканную мысль, – все равно что ценить красивый бокал, а не его содержимое…
      – Мне уже говорили об этом, – вздыхает Ангелина с досадой. – Но мне жутко всегда только работать и сидеть дома, все время читать, быть одной, реветь и притворяться, что мне ничего другого не надо. На работе меня уважают, поздравляют с праздниками, дарят цветы. А потом я приезжаю в пустую квартиру и никто меня не ждет, не поможет снять пальто, не порадуется со мной, не переживает за меня… Ах, я не жалуюсь. Это наболевшее…
      Я посочувствовал ее одиночеству. Это мне и самому знакомо до тончайших нюансов…
      Утром проснулся с каким-то странным ощущением, причину которого не сразу мог понять. Пожалуй, оно возникло от звуков… Я слышал топот. Было похоже, что кто-то бегал по квартире: «топ-топ-топ» в одну сторону, по направлению к входной двери, затем хлопанье двери, и откуда-то издалека доносится звук, возникающий обычно, когда что-нибудь вытряхивают; потом опять хлопанье двери и… «топ-топ-топ» в обратном направлении. Что бы это могло означать?
      Тут открылась дверь в мою комнату. Вошла Ангелина, и я поспешил притвориться спящим. Она подошла к старинному стулу с высокой спинкой, на котором висел мой костюм, и начала выгружать из моих карманов содержимое. Все извлеченное она тут же протирала влажной марлевой тряпкой, запахло хлором. Покончив с этим, схватила костюм и направилась к двери, прихватив и мои трусики. Нет уж, извините, всему есть предел!..
      – Ангелина! Куда вы уносите мои вещи?
      – Вытряхивать. На улицу проветрить.
      И… «топ-топ-топ» – пропала. Было слышно, как яростно изгоняла она во дворе злых духов или микробов из моего несчастного костюма. Интересно, подумал я, так будет каждое утро?
      Вскоре она вернулась, но… без вещей.
      – Вставайте, милый. Сейчас пойдем в ванну, я вас помою, а потом будем кушать.
      Ну, это уж слишком!
      – Ангелина! Помилуйте, в чем же я пойду? Ведь я же совершенно раздетый!.. А потом, я всегда моюсь сам.
      – Ничего, ничего, – сказала она ровным, спокойным тоном. – А сами вы так хорошо не помоетесь. Вставайте, вставайте, милый… Ну, что стесняться? Вы же не маленький…
      Она говорила тоном, не терпящим возражения, спокойно, но властно. Так медсестра убеждает больного, что ему нужно сделать клизму. Как я ни возражал, как ни спорил, пришлось вылезать из кровати, прикрываясь ладонями. Шлепанцы сами полезли на пятки, в прихожей на мои плечи набрасывается чей-то старый плащ.
      – Он стерильно чистый, можете не бояться, – говорит Ангелина.
      Я уже ничего не боюсь, но… зачем плащ в ванне? Она открывает дверь, мы идем по коридору. Вот будет номер, если кого-нибудь встретим! Выходим во двор. А ведь холодно! Хотел бы я сам на себя посмотреть в одно из многочисленных окон вокруг!.. Пересекаем весь огромный двор, затем ныряем в какую-то черную дверь и спускаемся по каменным ступенькам в подвал. Вижу дрова… Топор!.. Все?… Нет, еще нет. Еще одна низенькая дверь. Мне уже все равно.
      Наконец, вот же она стоит – ванна! В помещении с земляным полом, около нее… пень – вся обстановка. На пне мыло и щеточка. Значит, все-таки мыться привели? В окно дует.
      – Ну, давай, – говорит Ангелина нежно, – снимаем плащик и залезаем в ванночку, вода теплая.
      Подчиняюсь. Она меня поддерживает, чтоб не поскользнулся. Вода действительно почти теплая. Деваться некуда – начинаю мыться. Но ее угроза помыть меня была не пустой: берет щетку и драит меня. Помогаю как могу. Наконец, слава богу, я готов. Хватаю полотенце – не дает. Сама меня вытирает. Может быть, мне всего лишь два годика?
      Проклинаю Харли и вижу мысленным взором постель в купейном вагоне любого скорого поезда дальнего следования. Обратную дорогу из «ванной» я теперь знаю. Пролетел ласточкой всю дистанцию. Шлепанцы потерял – черт с ними!
      На завтрак… манная каша!
      – О боже! Ангелиночка, хоть немного спиртика! Умоляю!
      После сложных тактических ходов удается вернуть всю личную собственность. Одеваюсь, беру портфель. Куда? Спешу на лекцию Харли. Не взять ли мне ключ? Нет, не стоит – приду поздно, когда она уже будет дома.
      Наконец удается выбраться из дома. И…
      Прощай, письменный стол из черного дерева!
      Прощайте, боги и черти!

      …Кент доехал до Тирасполя, где рассчитывал найти старых друзей. Здесь, в городском автобусе, с ним приключилась беда. Автобус был переполнен, на каждой остановке его брали приступом, люди охали и стонали от тесноты. Кент, стоя у передней двери, услышал у своих ног плач ребенка и увидел двух-трехгодовалого малыша, которого придавили к кассе. Никто не обращал внимания на плач ребенка, и тогда он закричал отчаянно.
      – Чей ребенок? – рявкнул Кент, чтобы быть услышанным.
      Никто не ответил. Одна шумная баба ругалась на весь автобус с кем-то, не уступившим ей место. Ребенок упал, и Кент его поднял.
      – Чей ребенок?! – кричал он, но никто не откликнулся: видимо, в автобусе не было родителей ребенка.
      – Возьмите его, – совал он ребенка стоявшим рядом пассажирам, – мне выходить!
      Но те отмахивались: раз, мол, ему выходить, пусть и сдаст ребенка милиционеру.
      – Да не могу я! – кричал Кент в бешенстве, и ребенок поддерживал его своим криком. Автобус остановился. И те, кому Кент заявил, что ему выходить, помогли ему выйти – вытолкнули из автобуса вместе с орущей находкой.
      Автобус укатил. Кент стоял растерянный, не зная, что делать с ребенком, который успокоился и доверчиво обнял его ручонками за шею. «Подкинули, что ли?» – мелькнула мысль. Кент сел на скамью у остановки, где опять собрался народ, и соображал: «Может, где-нибудь тихо оставить ребеночка и дать ходу?» И тут же увидел мужчину, бегущего, слегка пошатываясь, к остановке.
      – Ты зачем взял моего ребенка? Зачем моего Ваську брал? Милиция!
      Он был пьян. Бормотал, что, сойдя с автобуса, увидел, что ребенка нет, и кинулся догонять автобус, что было не очень трудно, благо стоянки расположены часто.
      Стоявшие на остановке окружили их плотным кольцом. Кент сунул запыхавшемуся папаше его чадо и хотел уйти, но тот не дал.
      – В милицию его! Он детей ворует!..
      Бедный Кент.
      И вот пришел милиционер. Кента отвели в отделение вместе с пьяным и ребенком. На этот раз не поверили его липовой справке…
      Фатальное невезение!
      Оказавшись в камере, он подошел к окну. Во дворе светило солнце, ходили женщины в легких плащиках. На крыше милицейского гаража работал кровельщик. Он стучал, гремел и радовался солнцу, а птички на тополе развлекали его своими песнями. Кровельщик стучал, отдыхал, курил трубку и смотрел на жизнь с высоты. Кент испытывал к нему жгучую зависть: «Эх, хорошо быть кровельщиком!»
 
      …Случилось это с Кентом, когда Автор добирался из Риги в Кишинев. Итак, Кенту опять не повезло. Не повезло н Автору. Нам стало тесно вдвоем на страницах романа. Те лица, с которыми я его сводил или собирался свести в дальнейшем, стали нужны мне самому, и прежде всего Королева Марго, у которой я надеялся обнаружить потерявшийся конец нити моего повествования, а если окажется удобным, то и немного передохнуть без крыс, чертей, богов и письменного стола из черного дерева, довольствуясь холодильником «Розенлев» и обществом женщины, в которую в свое время был даже влюблен.
      Вот что значит неправильно начатый и до конца не продуманный сюжет, сочиненный к тому же без достаточного фактографического материала, – заходишь в тупик. Я не мог продолжать задуманной истории – нужно было начинать заново. Но как?
      Пусть Кент не обижается. В конце концов, кто важнее – Автор или плод его воображения? Мне необходимо было прежде всего забыть обо всем беспокоящем меня, отключиться от тревожной действительности, не думать о Келлере, о смерти, о переживаниях Зайца. Ничего не было – никакой бутылки, никакого Келлера, никакого следователя. Автор полон сил и энергии. Ему надо только пораскинуть мозгами, осмыслить концепцию романа, найти правильный поворот и… вперед! Надо выработать у себя талант жизни…
      Лет пять прошло с тех пор, когда я последний раз виделся с Королевой. И хотя расстались мы друзьями, я не без волнения подошел к ее двери. Все позади – наши отношения, причины расставания – все. Но, возвращаясь к прошлому, хотя и ненадолго, все-таки волнуешься.
      По дороге сюда я купил бутылочку кубинского рома и скромный букетик цветов. Позвонил. Дверь открыли внезапно, рывком. Передо мной стояла разъяренная особа, сверкая злобными глазами. Оттолкнув меня могучей грудью от двери, она рявкнула: __
      – Что надо?! – Вопрос уместный, но задать его можно было и более спокойным тоном.
      Я начал бормотать извинения, сказал, что мне нужна Маргарита.
      – Войдите! – прорычала свирепая особа и отступила, давая возможность пройти мимо, что я и проделал более чем осторожно. – Во-он в эту дверь!
      Дверь я и без нее хорошо знал. Но из-за двери королевских покоев доносилась тоже истеричные крики. Постучав, я робко вошел и увидел Королеву с распущенными волосами, бегающую по комнате, словно разъяренная пантора. Она остановилась передо мной, и на мгновение мне показалось, что вот-вот вонзит в меня ярко-красные когти. Затем, отвернувшись, закричала:
      – Идиот! Как ты мог пригласить сюда такого подонка?!
      Только теперь я заметил молодого человека, сидевшего в постели и старавшегося изо всех сил влезть в нейлоновую рубашку. В комнату влетела встретившая меня особа и встала, руки в боки, у двери, словно часовой, охраняющий выход. Признаться, такого приема не ожидал.
      – Как ты мог, чертов идиот, пригласить такую сволочь в мой дом?! – шипела Королева в адрес молодого человека, который показался мне знакомым, хотя я не мог вспомнить, где видел его.
      Мне было чертовски не по себе, я не знал, что сказать, как себя вести, вертел в руках несчастную бутылку рома, не зная, куда ее сунуть: в карман она не влезала. Опустив на пол чемодан, я стоял, не в состоянии что-либо придумать.
      – Но я же объяснил тебе, что был сильно пьян… – лепетал молодой человек с ниточкой усов под смешным носом.
      – В кратчайший срок заплатишь триста рублей! – кричала Марго. – Тунеядец негодный! И чтобы духу твоего здесь больше не было!
      Последнее тот выслушивал уже в брюках и пиджаке, завязывая на четвертой скорости шнурки ботинок.
      – Соня, пропусти его! – крикнула Марго особе в дверях, и молодой человек вылетел из комнаты – я едва успел посторониться, – засовывая носки в один карман, пачку сигарет в другой.
      В этот момент я узнал в нем Валентина, водителя с одесской дороги, которого в свое время сам же познакомил с Королевой. Вот не ожидал, что у них может получиться роман! Интересно узнать, отчего же он так шумно и драматически кончился… А Соня!.. Кто бы мог ее узнать? Она располнела, и кто ее надоумил покраситься в черный цвет? А Маргарита!.. Да и над ней время тоже поработало. Минувшие пять лет не прошли для нее даром, мой Кент был прав, я ему действительно подсунул поблекшую даму… Извини меня, Кент, – я этого не знал…
      Наконец-то меня узнали. Настороженное выражение лица Марго сменилось удивленным и – ах, ах! – сколько лет, сколько зим!.. Соня, посмотри, кто к нам пришел!.. А Соня и без того не спускала с меня взгляда, и еще кто-то следил за мной настороженно – Изабелла! Нашлась-таки, тварь. Беременная, она горделиво возлежала на ложе из пуховой подушки.
      Затем и меня поставили в известность, что я здорово изменился. Выгляжу солидно, но…
      – Понравился, – находила Марго.
      – Похудел, – возразила Соня.
      Затем было устроено традиционное кофепитие с кубинским ромом, коньяком, и я узнал уйму важных новостей. У Сони, оказывается, дома живет настоящий удав, королевский питон, а зовут его фон Гейдрих. Питается он не только белыми мышами, но и от котлеты не отворачивается, совсем неприхотливый такой миленький гад. (Вообще-то Соня подумала было завести дога, но… это же пошло – их так много развелось!) А как было потрясающе, когда Королева, не знавшая еще о Сонином приобретении, наткнулась на него в ванной и пробежала от Сони, не переводя дыхание, три квартала! А еще они с Сонькой съездили в Москву на Тутанхамона и чуть с ума не посходили от впечатлений…
      – Вы были на Тутанхамоне? – поспешила выяснить Соня, чтобы не оставалось сомнения, что она имеет дело все-таки с человеком своего круга. И как она была разочарована, когда я был вынужден признаться, что отнюдь не интересовался золотым облачением молодого египетского фараона, который жил – представляете! – всего лишь три тысячи лет назад… И с ума из-за этого я, к счастью, не сошел, как и оттого, что, увы, не был никогда в Париже…
      Да, и причину только что разыгравшейся на моих глазах сцены я тоже узнал. Валентин… В сущности, ничего серьезного между ними не было и быть не могло – слишком велика разница в возрасте, не говоря об интеллектуальной… Ну, парень молодой, славный, но в последнее время стал пить. Порою так напивался, что было неудобно перед соседями, и пришлось отобрать у него ключи – по-другому она просто-напросто не могла поступить, потому что шубу, какая бы она там ни была, жалко, и поди знай, что может случиться завтра. Нет, это уже слишком! Налиться и притащить к ней в ее отсутствие какого-то Мандарина или Лимона, когда совершенно очевидно, что такого фрукта нельзя и близко допустить к ее будуару, из которого эта шуба-то и исчезла, как исчез и. сам Лимон в то время, когда «этот пьяница» отсыпался в ее постели…
      Итак, прикинул я, Лимон свои пятнадцать рублей, заплаченные им Валентину на одесской дороге, вернул с лихвой!..
      А Валентин… Как и чем он существует? Где живет?
      – Иногда жил у меня, а где еще… – Королева пожала плечами.
      Последние два или три года – она точно не помнит – у него возникли крупные разногласия с автоинспекцией. Судя по всему, совсем безработным он не был, но время от времени ему приходилось сопровождать во двор Изабеллу…
      – Ну, на моем-то иждивении жить не так-то просто, – объясняла Марго, как будто оправдываясь. – Он о себе и сам заботиться может…
      Я изрядно устал в тот день: от дороги, от разговоров, от выпитого. Даже кофе, который должен бодрить, утомлял. Когда вставал с кресла, чтобы избежать встречи с Изабеллой, намеревавшейся потереться о мои брюки, почувствовал острую боль в пояснице и вспомнил, что эта боль стала меня преследовать в последнее время периодически. Я знал, что она не результат простуды и даже не радикулит: мои почки кричат «караул» – они устали перекачивать водку. Разговорам же конца не было видно. Обе дамы забросали меня вопросами о моих семейных и творческих делах.
      Что касается семейных, тут все, слава богу, и не обязательно им знать подробности. Да и о каких, собственно, подробностях могла бы идти речь?! Я – хороший муж, так, по крайней мере, мне часто казалось… Я и на самом деле редкостный супруг, если учесть, что моя жена уже давно понятия не имеет, что такое уборка квартиры, а также закупка продуктов. Я готовлю и стираю… Вот именно – стираю, а на такое не каждый муж способен, – всякий подтвердит.
      Но я не нахожу возможным поставить об этом в известность моих дам, – я хорошо знаю, что они и готовить-то толком не в состоянии. К тому же мужчине не к лицу хвастаться тем, что для него является в порядке вещей: ведь она у меня маленькая, слабенькая, целый день на работе, я же физической работой не обременен…
      Ну, бывает, что и я не конфетка… Бывает, не сладко ей: то у меня мужская компания, то я отлучусь на часок к приятелю и возвращаюсь… через две-три недели. То сражаюсь с Кентами, которые не дают человеку ни минуты быть наедине с самим собой, и тогда общаться с кем бы то ни было у него нет ни малейшего желания…
      Но и об этом тоже никому не расскажешь. Можно рассказать лишь о том, что вот никак не удается мне подыскать Ненайденной главной героини!..
      И, рассказывая об этом своем затруднении, я вдруг поймал себя на мысли, что у меня нет не только героини, но нет теперь и героя: я ведь погнал его обратно туда, куда Макар телят не гоняет. Я намеревался освежить свою память – уточнить связь Марго с Ландышем и Феликсом, но, собственно, к чему? Пока я об этом размышлял, они принялись рассказывать о какой-то своей подружке из Москвы, гостившей как раз в данное время в Кишиневе, и предложили примерить ее на роль моей Ненайденной.
      – Жанна ее звать, – объяснила Соня, – денежная личность. Молоденькая, красивенькая, и у нее прибыльное дело…
      Соня запнулась, словно раскрыла чужую тайну. Марго зевнула – похоже, и она устала в этот день, но тоже принялась перечислять достоинства их кандидатуры.
      – Эта девушка кое-что повидала, – сказала она, – отца у нее нет, а мать избаловала ее с детства. Когда Жанне исполнилось восемнадцать, подарила ей кооперативную квартиру. Учиться Жанне не захотелось, вышла замуж по любви. Через год любовь испарилась, с мужем разошлась, но обстановка осталась при ней…
      Далее следовало, что эта «обстановка» привлекала импозантных молодых людей, – началась «светская» жизнь. Молодые люди почти не отличались друг от друга. Они пили водку, старались перещеголять друг друга в остроумии, танцевали, искали в любви новые тенденции…
      – Но деньги у нее откуда?
      – У нее бизнес, – объяснила Соня, видя, что Королева расположена мне доверять, тем более что мне же необходимо все знать, – иначе как «примерить» их Жанну к Ненайденной героине? – Она, видишь ли, служит на кладбище… Сторожем. Она там распоряжается старыми могилами, а они стоят недешево – до двух тысяч. Представляешь?
      Я представлял… Черт возьми! Я имел реальный шанс уложить мое бренное тело в яму стоимостью в две тысячи, которых здорово не хватало, чтобы жить!..
      – Во всяком случае, – дополнила Соня, – она во всех отношениях интересна. Ходит в норке, а когда открывает свою сумочку, пачки купюр вылезают из нее прямо ногами вперед…
      Все это хорошо, только в данном случае все это больше необходимо Валентину, чем мне. Такая дамочка, как Жанна, безусловно, устраивала бы моего Кента, но, спрашивается, кто станет печатать роман с двумя такими персонажами в главных ролях? Эта красавица, в сущности, объелась жизнью, не сегодня-завтра ее кладбищенский бизнес лопнет, как лопаются всякие коммерции подобного сорта, и тогда она окажется там же, где Кент.
      Так на кой черт мне такая героиня?! Разве такие существуют для жизни? И разве меня уже давно не укоряли тем, что пишу о жульнической тематике?… Именно так и было сказано: «жульническая тематика»… Тема и на самом деле не из веселых… Но разве не она является острием, на котором стыкуются и расходятся человеческие достоинства и недостатки? Разве эти ущербные души не являются браком в человеческом производстве и разве люди не должны добиваться его искоренения? Но достичь этого без слов, способных привести к размышлению, а от него к разумным действиям, наверное, все же нельзя. Может, настанет время, когда не будет необходимости в такой теме. Но сегодня еще говорить и думать о ней надо. Это вполне оправдывает мою приверженность к этой «жульнической» теме, но что я устал от нее – это точно. Устал от ее бесконечной сложности, запутанности, от хождения по самому ее острию, на котором нетрудно потерять равновесие, – ведь я не канатоходец!
      Пришла мысль: что, если плюнуть на Кента и затеять новую игру с новым героем, скажем, Валентином? К нему, пожалуй, проще подобрать героиню. Я покажу, как Валентин из шалопая превращается в неудачника Кента, то есть на примере Валентина объясню Кента… Создам треугольник: Жанна – Валентин – и какая-нибудь Галя, Маня, Таня – обыкновенная бесхитростная девушка, которая появляется в жизни Валентина в качестве скромного полевого цветка именно тогда, когда тот промышляет с Жанной где-нибудь на кладбище… Борьба, торжество живой человеческой души над холодной, расчетливой красотой, и дело в шляпе – готова любовь!
      Автор воспрянул духом, но телом устал. Устала и Соня, попрощалась, ушла, уверенная, что Автору в доме Королевы ночлег обеспечен. Не забыла его пригласить к себе – ей непременно хотелось показать мне своего милого гада фон Гейдриха. Устала и Изабелла – она храпела на своей подушке. И Королева тоже устала, все чаще зевала, я ей вторил. Боль в пояснице заставляла стонать, несмотря на анестезирующее свойство коньяка.
      Но Королеве было необходимо еще пожаловаться на личную жизнь – очередные неприятности на службе, постоянные неудачи, непорядочные мужчины, пьющий Валентин, склочные соседи…