Журналюга

Но он даже представить себе не мог, как она разрешится.

VIII

Как всякая, даже самая нудная поездка подходит к концу, так приблизился к завершению и обзор Костычева. Не чувствуя никакой реакции Попова, он нервничал, обильно потел, как всегда после запоя, и в конце концов стал похож на взмокшего, вконец обессилевшего стайера, который бежит, еле переставляя ноги, только для того, чтобы не сойти с дистанции.

— У меня все, — с облегчением заключил он и огляделся, пытаясь отыскать на лицах слушателей хотя бы следы сочувствия. Но никто на него не смотрел, как обычно не смотрят на человека, по собственной вине попавшего в жалкое положение.

— А выходные данные? Ты с интересом прочитал выходные данные? — со змеиной усмешкой спросила Милена Броневая, которая никогда не упускала случая напомнить о себе и для которой чувство милосердия было так же неведомо, как чувство жалости для гадюки.

Костычев тоскливо посмотрел на нее и произнес с неподдельным трагизмом:

— Иди ты в жопу!

— Коллеги, что за разговоры? — встрепенулся Попов, как водитель, услышавший в привычном гуле двигателя диссонансный звук. — Костычев, вы не в пивной!

— В пивной я бы сказал по-другому, — буркнул Костычев.

— Какие материалы вы считаете лучшими?

— Аналитический обзор Смирновой «Нефть на Кавказе — кровь в Москве».

Попов нахмурился и недовольно забарабанил пальцами по столу. Костычев понял, что сделал ошибку, но отступать было поздно.

— Как вы оцениваете интервью генерала Морозова «Пора выходить из тени»?

— Туфта!

— Вот как? Аргументируйте.

— А чего тут аргументировать? «В России самые низкие налоги в мире», — презрительно процитировал Костычев интервью. — Кому мы врем?

— Как вы оцениваете материал «Портрет жены художника»?

— Никак. То, что у этого художника не стоит, меня мало колышет. Я вообще не понимаю, как этот материал появился в «Российском курьере».

— Спасибо, — кивнул Попов. — С вами все ясно. Лозовский, при обсуждении номера на редколлегии вы были против публикации интервью Морозова. Почему?

— Потому что он известный понтярщик, каждое его слово нужно проверять по сто раз, — ответил Лозовский, отвлекаясь от мрачных мыслей и скептического созерцания своих туфель на длинных, вытянутых в проходе ногах.

— Почему вы не настояли на своем мнении?

— Как я мог настоять? Стас Шинкарев — специальный корреспондент при главном редакторе, а не при моем отделе.

— А журналистская солидарность? А товарищеская взаимопомощь? Шинкарев молодой журналист. Вы матерый газетный волк. Кому, как не вам, помочь коллеге советом?

Летучка навострила уши. Это было что-то новое.

— Я готов, — согласился Лозовский, понимая, что вот он и начинает получать ответ на вопрос, договорился ли о чем-то Попов с тюменским нефтебароном. — Заглядывай, Стас, у меня всегда найдется для тебя пара бесплатных советов.

— Значит ли это, что меня переводят в загон? — оскорбленно, высоким, как у кастрата, голосом спросил Шинкарев.

— Не значит. Это значит лишь то, что к мнению более опытных коллег нужно прислушиваться. Тогда бы вы не подставили нас так, как с интервью Морозова. Прошу не перебивать! Сегодня я имел беседу с президентом акционерного общества «Союз» господином Кольцовым, — продолжал Попов, обращаясь ко всей летучке. — Он произвел на меня сильное впечатление. Мы все время говорим, что России нужны эффективные собственники, и не замечаем, что они уже есть. А не замечаем потому, что они не лезут на думскую трибуну, а занимаются делом. Как поступает временщик? Он приватизирует государственную собственность и разворовывает ее. Он хапает все, что плохо лежит, и имеет наглость называть себя современным российским предпринимателем. Как поступает настоящий хозяин? Так, как поступил Кольцов. Три года назад его группа «Союз» купила контрольный пакет акций компании «Нюда-нефть». Рабочие по полгода не получали зарплату, нефти добывали мало, ее себестоимость превышала все разумные пределы. Что делает Кольцов? Он назначает генеральным директором одного из самых опытных нефтяников России — Героя Социалистического Труда, лауреата Ленинской премии Бориса Федоровича Христича.

Договорился. Теперь бы понять, о чем.

— Шинкарев, неужели вы никогда не слышали о Христиче? — с некоторым даже недоверием спросил Попов. — Салманов,

Эрвье, Христич. Легендарные люди! Без них не было бы тюменской нефти!

— При чем тут я? — возмутился Стас. — Интервью дал Морозов. Не слышал я о ни о каком Христиче. Этих героев и лауреатов было как грязи.

— Вот так мы и работаем! Если подобным образом рассуждает журналист, откуда же взяться в обществе уважению к прошлому? Откуда взяться социальному оптимизму, который невозможен без уважения к прошлому?

О социальном оптимизме и уважении к прошлому Попов мог рассуждать долго и убежденно, но ему помешал громкий и как бы счастливый смех Леши Гофмана.

— В чем дело? — недовольно прервался Попов.

— Извините, — смутился Гофман. — Тут эпизод очень смешной. Двое чинят «Жигули». Один говорит: «Ключ на четырнадцать». А второй дает ему ключ на четырнадцать.

— И что?

— И все.

— Чего же тут смешного?

— То, что второй дает ему ключ на четырнадцать. Не понимаете? Но ведь в «Жигулях» нет ни одной гайки на четырнадцать! Есть на восемь, десять, тринадцать, семнадцать.

А на четырнадцать нет.

— Нет? — зачем-то обратился Попов к Резо Мамаладзе, единственному, кто усмехнулся рассказанному Гофманом эпизоду. В юности Резо был автогонщиком «Формулы-1». В начале 90-х годов, по пьянке, обмывая призовое место, сбил в Париже школьницу, был пожизненно дисквалифицирован и отсидел три года в знаменитой французской тюрьме «Санте». В «Курьере» он вел рубрику «Авторевю» и знал о машинах все.

— Нет, — извиняющимся тоном подтвердил Резо.

— Но, может быть, где-нибудь в этом — в коленвале?

— Гайки?! В коленвале?! Альберт Николаевич! — возмущенно завопил Гофман. — Он же целиковый, кусок железа! Железяка — вот что такое колевал! Резо, скажи!

— Железяка, — со вздохом сказал Резо.

— Тогда это, действительно, очень смешно, — с сарказмом согласился Попов. — Но вы все-таки постарайтесь смеяться про себя. Так вот. О чем я?

— О Христиче, — подсказал Лозовский.

— Да. Что делает Кольцов? Он ставит во главе дела Бориса Федоровича Христича, и компания «Нюда-нефть» становится одной из лучших в Тюмени. Так поступает эффективный собственник. А что делаем мы? Мы компрометируем его вместо того, чтобы поддержать. И то, что это не редакционная статья, а интервью руководителя налоговой полиции, нас не извиняет. Да,

Шинкарев, не извиняет!

— В «Санте» нас в это время на прогулку водили, — меланхолически проговорил Резо.

— Заканчиваем. Лучшим материалом номера предлагаю считать аналитический обзор Смирновой. Мы привыкли к тому, что она всегда пишет на высоком уровне, и обходим ее вниманием. А это несправедливо.

— Спасибо, Альберт Николаевич! Я так счастлива, так счастлива, даже не передать! — просияла Регина.

— Если других предложений нет, все свободны. Лозовский, задержитесь.

— Присаживайся поближе, — кивнул Попов, когда кабинет опустел. — Нехорошо получилось, прокололись мы с интервью Морозова.

— Мне очень нравится твое «мы».

— Не цепляйся к словам. Вот о чем я подумал. «Светскую жизнь» мы похерим. Кольцов удивился, что мы вообще эту рубрику завели. И он прав.

— А о чем я тебе сто раз говорил? — не сдержался Лозовский. — Таблоид, таблоид! Минус двенадцать тысяч подписчиков — вот твой таблоид!

— А на этом развороте в каждом номере будем давать очерки «Кто есть кто в российском бизнесе», — как бы не услышав его, продолжал Попов. — О крупных предпринимателях, настоящих эффективных собственниках. О том, как они добились успеха, с какими трудностями сталкивались.

— Богатая мысль! — язвительно одобрил Лозовский. — За каждый очерк можно будет лупить с героя штук по двадцать «зеленых». А то и по пятьдесят. Чего уж тут мелочиться!

Продаваться, так по крупному!

— Не старайся казаться циником больше, чем ты есть. Мы будем печатать очерки о настоящих предпринимателях — трудолюбивых, инициативных, честных!

— Ты сказал: в каждом номере. Это полсотни материалов в год. Где ты найдешь в России столько честных предпринимателей? Лично я знаю человека четыре. Может быть, пять. Да и то пятый под вопросом. Не в том смысле, что он нечестный, а в том, что он добился успеха.

— Если будем искать, найдем. Рубрику откроем очерком о Кольцове. Название я придумал: «Формула успеха». Напишешь его ты.

Лозовский насторожился:

— Это его идея? Или твоя?

— Моя. Кольцова еще нужно будет уговорить. Но это я беру на себя.

Лозовский задумался. Попов был верен себе: он перебарщивал. Но главное понял правильно. Спасти «Курьер», как и после дефолта, мог только серьезный инвестор, и президент ОАО «Союз» вполне мог стать таким инвестором.

Из справки, составленной Региной Смирновой, Лозовский знал, что Кольцов входит в первую сотню самых богатых людей России, а его группе «Союз» принадлежат крупные пакеты акций нефтедобывающих компаний и нефтеперерабатывающих предприятий в пятнадцати регионах. Он без труда нашел бы деньги для «Российского курьера». Но эти деловые люди, обнаружившие свое присутствие в экономике России, как каменные глыбы, проступившие из земли после того, как схлынули мутные вешние воды, никогда не выложат из кармана и рубля без уверенности, что этот рубль вернется к ним десяткой или хотя бы пятеркой.

Если анализ ситуации, сделанный Региной, был точным, а он наверняка был точным, нынешний интерес Кольцова к «Российскому курьеру» связан с его желанием поднять биржевую котировку «Нюда-нефти». Акция масштабная, но разовая.

Стратегическим партнером Кольцов станет лишь в том случае, если у него есть далеко идущие планы, для реализации которых ему может понадобиться «Российский курьер». Планы-то у него есть, в этом Лозовский не сомневался. Весь вопрос — какие?

— Зачем он к тебе приходил? — спросил Лозовский, хотя знал это лучше Попова. Но его интересовало, как Кольцов преподнес дело Попову.

— Он хочет, чтобы мы дезавуировали интервью Морозова. В части «Нюда-нефти».

— Напечатай его письмо.

— Я предложил. Он считает, что это несерьезно. Получится, что он оправдывается. Он хочет, чтобы это был редакционный материал. И чтобы подписал его ты. У тебя есть имя, читатели тебе доверяют.

— А больше он ничего не хочет? Бельишко постирать, сбегать за сигаретами? Если читатели мне доверяют, то только потому, что я никогда не подписываюсь под тем, в чем не уверен.

— А я о чем? — обрадовался Попов. — Лети в Тюмень, посмотри все на месте. И напиши хороший очерк.

— Давай говорить прямо, — предложил Лозовский. — Сколько он готов выложить?

— За кого ты меня принимаешь? Об этом даже речи не было! — оскорбился Попов с такой горячностью, что Лозовский понял: врет. — Да, я рассказал ему о наших трудностях. Он обещал подумать, что можно сделать.

— И ты на это купился? Он хочет употребить нас по полной программе, а взамен пустая трепотня? Алик, я всегда считал тебя деловым человеком.

— Это не трепотня. Ты просто никогда не имел дела с людьми такого масштаба.

— Конечно, конечно! Я общался с председателем Совмина Рыжковым, брал интервью у Черномырдина, имел дело с Чубайсом. Куда им до Кольцова!

— Не выступай, — хмуро посоветовал Попов. — Мы в одной лодке. Кольцов — тот человек, который поможет нам выплыть.

— Тебе.

— А тебе — нет? У тебя двадцать пять процентов акций «Курьера». Во что они превратятся, если «Курьер» закроется? В бумагу! Так что давай не будем!

Даже сейчас, сознавая свою зависимость от Лозовского,

Попов не удержался, чтобы не напомнить о разнице их положений. Себя он считал государственником, которому и рубля не накопили строчки, Лозовского же причислял к ненавидимым им хапугам. То ли по нерасторопности, а скорее из-за осторожности он не воспользовался своим былым начальственным положением и не оттягал доли в каком-нибудь бизнесе, что с большим успехом сделали многие его сослуживцы. И теперь его оскорбляло то, что он, верой и правдой служивший отечеству на ответственных постах, вынужден ютиться в трехкомнатной квартире в доме ЦК комсомола на улице Аргуновской и ездить на служебной «Волге», а такие циничные типы, как Лозовский, живут в пятикомнатных апартаментах в элитных домах и раскатывают на японских джипах.

Да что Лозовский! А Гусинский, который всего десяток лет назад униженно просил опубликовать рецензию на его спектакль в каком-то задрипанном областном театре? А все эти березовские-потанины-ходорковские с их виллами в Испании и миллиардами долларов на счетах?

Не ценит Россия верных своих сынов. Нет, не ценит!

Государственник в России всегда чувствует себя немного евреем.

— Не понимаю, почему ты упираешься, — с искренним недоумением проговорил Попов. — Встретят тебя по высшему классу. У Кольцова там охота, рыбалка, а загородная резиденция такая, какой нет даже у губернатора!

— Кольцов охотник? — удивился Лозовский. — Никогда бы не подумал.

— Не знаю, охотник он или не охотник, но охотничье хозяйство держит. И знаешь, какие люди к нему ездят? Ого-го! И почитают за честь. Отдохнешь, между делом очерк сваяешь.

Приятное с полезным. Устроим презентацию рубрики, подключим Телевидение. Прозвучишь!

Лозовский был не против слетать в Тюмень. Он любил ездить туда, где уже бывал. Интересно было увидеть и Бориса Федоровича Христича, с которым когда-то пересеклись его пути и о котором он больше десяти лет ничего не знал. Но срываться с места в угоду нефтебарону и пожелавшему ему услужить Попову — перетопчетесь.

— Сделаем так, — предложил Лозовский. — В Тюмени у нас есть нештатный собкор. Коля Степанов, он работает в «Тюменских ведомостях». Оплатим ему командировку, пусть слетает на Самотлор, разберется и напишет очерк.

Попов недовольно поморщился:

— Кто такой Степанов? Его никто не знает. Нужна твоя подпись.

— Материал пойдет по моему отделу. Я напишу врезку.

— Ладно, звони Степанову, — неохотно согласился Попов, поняв, что большего от Лозовского не добиться. -Только не тяни.

От двери Лозовский оглянулся. Попов сидел, навалившись всей грудью на стол, и возбужденно барабанил пальцами по столешнице с видом человека, который нашел выход из очень трудного положения, и теперь думает, как извлечь из ситуации максимальную пользу.

Жирный мышь с бегающими глазами — вот на кого был похож главный редактор еженедельника «Российский курьер». И еще что-то серо-водянистое было в его лице, вурдалачье.

Лозовский со вздохом констатировал, что глаз у него с утра не стал добрее и, значит, подлянки все же не избежать.

В тот же день Лозовский дозвонился в Тюмень Степанову.

Он познакомился с ним в Кабуле. Молодой военный журналист капитан Степанов был редактором армейской многотиражки. Его выделили в сопровождающие московскому корреспонденту Лозовскому, прилетевшему в командировку для освещения героических боевых будней советских воинов, выполняющих интернациональный долг в Демократической Республике Афганистан. Тогда же, во время их поездки в Джелалабад,

Степанов получил тяжелое ранение в голову.

Лозовский никому не рассказывал об этом случае и сам не любил о нем вспоминать, хотя именно после него генерал— лейтенант Ермаков, командовавший тогда 40-й армией, объявил ему благодарность перед строем штабных офицеров и наградил именными часами. После ранения Степанов около года лечился в подмосковном военном госпитале, был комиссован и уехал в Тюмень, откуда был родом и где в деревянном доме в пригороде жили его мать и сестра.

Степанов очень обрадовался и звонку Лозовского, и заданию. Как и все нештатные собкоры «Курьера» в областных городах и краевых центрах, он время от времени публиковал в «Курьере» информации и обзоры местной прессы. Но напечатать в «Российском курьере» очерк — для провинциального журналиста это было большое дело.

— Очерк о Кольцове, о фирме «Союз», — сориентировал его Лозовский. — Через Христича.

— Через Христича? — переспросил Степанов. — Но он...

Алло, алло!

— Он сейчас генеральный директор компании «Нюда-нефть».

Знаешь такую?

— Знаю. На Самотлоре. Но он часто болеет. И не встречается с прессой. Никого близко к себе не подпускает. Года три назад дал большую пресс-конференцию, а потом как отрезало.

— Тебя подпустит. Сошлешься на меня. И Кольцов посодействует... Алло! Ты меня слышишь?

Связь была плохая, в трубке трещало.

— Слышу. Сослаться на тебя.

— Название — «Формула успеха». Новые русские предприниматели, эффективные собственники. Тактика и стратегия бизнеса. Бизнес как социальное творчество.

Используют опыт, традиции и все такое. С пейзажами, портретами и размышлизмами о времени и о себе. Развернись во всю мощь своего таланта.

— Да ладно тебе издеваться, — засмеялся Степанов. — Не получится у меня.

— А ты пробовал?

— Нет.

— Так попробуй. В общем, действуй, — закруглил разговор Лозовский. — Твои две полосы.

— Понял, Володя, спасибо. Все бросаю и занимаюсь.

— Давай, ждем!..

День подошел к концу, а никакой подлянки не произошло.

Но предчувствие все же не обмануло Лозовского.

Через неделю Степанов позвонил и сказал, что с Кольцовым встретился, на Самотлор слетал, материал взял, очерк вроде бы вырисовывается, но нужно кое-что уточнить и для этого придется еще раз слетать в поселок Нюда и поговорить с Борисом Федоровичем Христичем, с которым в первый приезд встретиться почему-то не удалось. А еще спустя некоторое время, в один из предновогодних вечеров, когда в загоне отдела расследований под виски с шампанским наперебой травили байки, которые имелись в запасе у каждого бывалого журналиста, на столе Регины Смирновой звякнул телефон.

Она послушала и передала трубку Лозовскому, рассказывавшему историю о том, как в советские времена один его знакомый, собкор ТАСС по Узбекистану, передал в Москву информацию о чабане, подобравшем в горах волчонка, который вырос и теперь вместе с собаками сторожит отару:

— Тебя.

— Зайди, — услышал он голос Попова.

— Иду, — недовольно бросил Лозовский и продолжил, чтобы не прерывать байку на самом интересном месте. — Ну, информашка прошла. Такие в ТАССе любили. Милота, доброта, так поступают советские люди. Получил мой знакомец свои пятнадцать рублей и думать про это дело забыл. И вдруг в Ташкент прилетают два биолога из Массачусетского Технологического института и говорят, что ученый совет выделил двести тысяч долларов для изучения феномена, описанного господином корреспондентом.

— Иди ты! — восхитился Тюрин, всматриваясь в благодушное заспанное лицо Лозовского, розовое от выпивки, и пытаясь понять, правду тот говорит или нахально врет. Журналистский фольклор всегда вызывал его простодушный интерес, вдохновлявший рассказчиков. — Честно — заливаешь?

— Представь себе, нет, — ответил Лозовский. — Ничего поворот, да? Если кто угадает, чем это кончилось, с меня бутылка, — пообещал он и отправился к Попову.

Верхний свет в кабинете главного редактора был погашен, яркая настольная лампа освещала полированную столешницу, на которой, как снег на льду, белел одинокий листок с широкой красной полосой по диагонали. Сам Попов нервно расхаживал позади письменного стола и раздраженно отпихивал ногой все время оказывавшееся на пути кресло.

— Читай, — распорядился он.

Это была служебная телеграмма из Тюменского УВД. В ней сообщалось, что корреспондент «Российского курьера» Степанов во время пребывания в поселке Нюда, находясь в состоянии сильного алкогольного опьянения, затеял драку с неустановленными посетителями ресторана «Причал», был избит и выброшен на улицу. Милицейский патруль, обнаруживший Степанова на берегу реки Нюды, доставил его в местную больницу, где он умер, не приходя в сознание. Причиной смерти явилось переохлаждение.

Это была не подлянка. Это была беда.

— Ты понял? — закричал Попов. — Ты все понял? Вот этого я и боялся!

— Помолчи, — попросил Лозовский.

— Поразительная безответственность! Я поручил тебе серьезное дело! А ты передоверил его какому-то алкашу! В какое положение ты меня поставил? Как мне теперь говорить с Кольцовым?

— Заткнись! — гаркнул Лозовский и, прихватив телеграмму, вышел из кабинета.

Поднявшись на верхний, технический этаж «Правды», он долго сидел среди гудящих подъемников лифтов, глядя на праздничную Москву. Радостно перемигивались разноцветные огни на огромной елке на площади возле Савеловского вокзала, по многоярусной эстакаде струились бесконечные потоки машин.

Хрупкое стекло отделяло его от этой мирной жизни.

Тонкое, как граница между жизнью и смертью.

Когда Лозовский вернулся в загон, все уже разошлись.

Тюрин складывал в мусорную корзину пустые бутылки и вытряхивал пепельницы, а Регина протирала бумажными салфетками и прятала в стол до следующего раза стаканы.

— Так чем эта история кончилась? — нетерпеливо спросил Тюрин.

Лозовский посмотрел на него с хмурым недоумением:

— Какая история?

— Ну, про чабана, про волчонка. Про этих, из Массачусетского института.

— Уволили моего знакомца из ТАССа. С треском.

— Да ну? За что?

— Врать надо уметь. Волк, который пасет овец, — это революция в биологии.

— Что случилось? — спросила Регина.

— Не знаю.

— Но случилось?

— Да. Тебе, Регина. Досье на Кольцова и на группу «Союз».

Не ту фитюльку, которую ты сделала для Попова, а настоящее досье. В контексте общей ситуации на нефтяном рынке. Кто скупал акции «Нюда-нефти», по какой цене, объемы продаж.

— Мы это и так знаем. «Сиб-ойл».

— Мы не знаем, мы предполагаем, — возразил Лозовский. — А должны знать точно. Тебе, Петрович...

— Понял, — кивнул Тюрин. — Стас Шинкарев.

— Верно, Стас Шинкарев. Кто слил ему информацию о том, что «Нюда-нефть» просрочила платеж по налогам. Кто на него вышел, под каким соусом, почему на него.

— И сколько он с этого поимел, — закончил Тюрин.

— Да.

Регина презрительно фыркнула:

— Шеф, считаем деньги в чужих карманах? Какая тебе разница, дорогая или дешевая эта проститутка?

— Дело не в том, сколько он получил, — ответил Лозовский. -

Дело в том, сколько ему заплатили. Меня интересует не сумма, а цена вопроса.

Дома он еще раз перечитал телеграмму. От телеграммы веяло жутью.

Степанов не мог находиться в состоянии сильного алкогольного опьянения. Он вообще не мог находиться в состоянии алкогольного опьянения. Лозовский знал то, чего не знали в Тюменском УВД: после черепно-мозговой операции Степанов не пил. А это значило, что его убили.

Глава вторая

ТАЛАНТЫ И ПОКЛОННИКИ

I

Две недели, которые прошли после летучки, где обсуждался номер «Российского курьера» с интервью заместителя начальника Федеральной службы налоговой полиции генерала Морозова, специальный корреспондент «Курьера» Стас Шинкарев провел в раздраженном, взвинченном состоянии. Он даже просыпался посреди ночи и долго не мог заснуть, чего за собой никогда раньше не замечал. Больше всего его выводила из равновесия собственная его реакция на события, которые были слишком мелкими, чтобы так дергаться. Что, собственно, произошло? Да ничего не произошло!

И все-таки что-то произошло.

Стасу очень не понравилось, как повел себя на летучке главный редактор Альберт Николаевич Попов. То, что интервью генерала Морозова, самая серьезная публикация номера, не была отмечена как лучшая, царапнуло самолюбие Стаса, но на это не стоило обращать внимания. Гораздо неприятней был втык, который Попов сделал Стасу за интервью, идею которого сам же горячо поддержал, а потом поставил материал в номер, несмотря на возражения Лозовского.

Стас привык, что в «Российском курьере», среди штатных сотрудников которого было всего несколько человек моложе тридцати лет, словосочетание «молодой журналист Шинкарев» всегда употребляется в контексте «молодой, но»: состоявшийся, профессиональный, если не знаменитый, то уже известный. В реплике Попова «молодой журналист», употребленное вне этого контекста и с молчаливым снисходительным одобрением воспринятое летучкой, опускало Стаса до уровня зеленого практиканта, которому нужны советы более опытных коллег.

Советы Лозовского ему нужны!

Козлы.

Стас начинал в «Московском комсомольце» — в самой лучшей, в самой современной газете Москвы. Он пришел туда с улицы, мальчишкой, никем, и за три года в условиях жесточайшей конкуренции доказал свое право на имя, которое стоит не петитом под заметульками, а крупно над заголовками материалов на полосу. Кто из старперов «Российского курьера» выдержал бы такую конкуренцию?

«Шинкарев молодой журналист».

Козлы!

Поразмыслив, он все же решил, что этому тоже не стоит придавать особого значения. Скорее всего тут сыграли роль тактические соображения: Попов воспользовался случаем, чтобы показать всем, что у нет своих и чужих и руководитель он строгий, но справедливый, бляха муха. Но Попов никак не отреагировал на вызывающее высказывание Лозовского в адрес заместителя начальника ФСНП.

А вот это было серьезнее.

У Лозовского были причины назвать генерала Морозова понтярщиком, каждое слово которого нужно проверять по сто раз. В свое время слитая им в прессу информация о том, что из России нелегально выводится за границу до миллиарда долларов в месяц, сильно затруднило переговоры правительства Кириенко с Международным валютным фондом о новых кредитах и ускорило дефолт. Смехотворный наезд налоговой полиции на Газпром подготовил почву для смещения непотопляемого Рэма Вяхирева и замены его человеком из Кремля. Тут уж всем, кто такими делами серьезно интересуется, стало ясно, что безответственные заявления Морозова только кажутся безответственными, а на самом деле являются хорошо просчитанными и санкционированными свыше ходами. Это подтверждала и стремительная карьера Морозова, которого уже прочили в начальники ФСНП.

Как и большинство профессиональных журналистов, людей отвязанных и циничных, Лозовский не больно-то придерживал язык за зубами и в выражениях не стеснялся. Этим он как бы компенсировал вынужденную сдержанность оценок в своих статьях, где любое утверждение, не подкрепленное документами, могло вызвать судебный иск и штраф в тысячи долларов. Уловив основную тенденцию политики президента Путина в приструнивании средств массовой информации и восприняв ее как руководство к действию, суды последнее время не скупились на штрафы для представителей «четвертой власти».

Цинизм журналистов тоже имел объяснение. Ушли в прошлое времена, когда они были властителями дум ошалевшего от свободы электората. Стасу иногда даже казалось странным, что такие времена были. А они были. Даже в пролетарской Туле, где Стас родился и вырос и которую ненавидел с тех пор, как осознал значение этого слова, возле газетных стендов бурлили возбужденные толпы. Но больше всего поразили Стаса похороны журналиста «Московского комсомольца» Дмитрия Холодова.

В тот день отец поехал на своем стареньком «жигуленке» в Москву по каким-то делам Тульской областной писательской организации, секретарем которой он был, а Стаса мать отправила с ним, чтобы он там не загудел. Комсомольский проспект был перекрыт. Возле Дворца молодежи шел траурный митинг. Тысячи людей стояли с непокрытыми головами на пронизывающем октябрьском ветру. Отец сказал с удивившей Стаса ненавистью: «Доигрались! Продажный писака, а хоронят, как национального героя!» В тот год Стас учился в восьмом классе, газет не читал, политикой не интересовался и кто такой Дмитрий Холодов толком не знал. Знал только, что молодой журналист, знал, что его взорвали заложенной в кейс бомбой. Но грандиозность траурного митинга произвела на него очень сильное впечатление.

Позже он понял, что это был пик популярности журналистов в России. Потом многих убивали, разгоняли, общественность возмущалась, но даже странная авиакатастрофа, в которой вместе с предпринимателем Бажаевым погиб знаменитый журналист, президент холдинга «Совершенно секретно» Артем Боровик, была воспринята без того душевного порыва, какой вызвало убийство Холодова.

Для российской журналистики наступило послепраздничное похмелье. Одновременно с переделом собственности в России происходил и передел рынка СМИ. Иногда с шумными скандалами, как в случае с НТВ, чаще незаметно для постороннего взгляда. В результате все крупные издания, телеканалы и радиостанции оказались поделенными между доживающими свой век олигархическими и набирающими силу государственными и прогосударственными медиа-холдингами.

«Газпром» получил НТВ, имел решающий голос в советах директоров «Труда» и «Комсомольской правды». «Онэксимбанк» и «Лукойл» прибрали к рукам старые «Известия». «Независимая газета», «Коммерсант» и «Новые известия» еще контролировались структурами Березовского. От медиа-империи Гусинского остались радиостанция «Эхо Москвы» и «Новая газета».

Лужковские банк «Москва» и АФК «Система» владели каналом ТВЦ, «Вечерней Москвой», акциями «Московского комсомольца» и контрольным пакетом «Российского курьера», от которого они и рады были бы избавиться, но покупателя не находилось. В регионах все более-менее влиятельные издания подминали под себя губернаторы.

«Четвертая власть» вместе с другими ветвями власти, законодательной и судебной, медленно, но верно превращалась в сферу обслуживания исполнительной власти.

Стас воспринимал это спокойно, как естественный ход вещей, но старперам вроде Лозовского смириться с новой ролью было непросто. Куда проще, душевно комфортнее было считать всех сильных мира сего понтярщиками и политическими проходимцами. Тем более, что многие такими и были.

Но то, что мог позволить себе Лозовский, для Попова было недопустимо. Он всегда был очень хорошо информирован о настроениях на Старой площади и в Белом доме. И все же не одернул Лозовского, а вместо этого завел бодягу о социальном оптимизме и эффективных собственниках. Больше того: в тематическом плане отдела расследований Стас обнаружил заявку Тюрина на материал "Игра в «семерочку» с подзаголовком «Выходи из тени и спи спокойно. На нарах». Тема еще не была утверждена на редколлегии, но Попов не воспрепятствовал ее обсуждению, не вычеркнул сразу из плана. Это могло быть знаком того, что генерал Морозов заигрался и дни его сочтены.