разрешением на ношение этого замечательного ствола.
      -- Держи. Выклянчил для тебя "девятку". Цени. А "тэтэшник" давай сюда, он тебе больше ни к чему.
      Я очень внимательно рассмотрел разрешение. Оно тоже было выдано в Москве. И все было на месте. Но когда "липу" изготавливают спецслужбы, обнаружить это могут только опытные эксперты с соответствующей аппаратурой. Может быть, это разрешение было и не "липой", а ствол вполне чистым. Этого я не исключал. Потому что твердо знал другое: в Хомутова будут стрелять из другого ствола (в идеале из "токагипта") и он-то и окажется у меня в руках в тот момент, когда меня пристрелит Егоров или кто-нибудь из его людей. А будет при мне эта "девятка" или нет -- без разницы. И законная она или нет
      -- тоже без разницы. Даже, скорее всего, законная. Ну, почему бы и нет?
      -- Спасибо, Санек, -- с чувством сказал я. -- Ты меня просто растрогал. Я и не думал, что у меня когда-нибудь в жизни будет такая машинка.
      -- А теперь давай "токагипт" и ксиву, -- повторил он.
      Я налил ему треть бокала виски, подождал, пока он выпьет и снова закурит свой "кэмэл", и сказал:
      -- Я в раздумье, Санек. Передо мной два варианта. Первый -- грубый, но простой и надежный. Но только в том случае, если ты на него согласишься. Вот этот вариант: ты никогда не давал мне пистолета марки ТТ в варианте "Токагипт-58" и разрешения на его ношение. Я его и в глаза не видел. Во-первых, потому, что это разрешение -- чистой воды "липа", хотя и
      профессионально изготовленная. Во-вторых, из этого ствола был убит историк Комаров.
      Ну, тут уж он выпил пол фужера без всякого моего приглашения. И только через полминуты, отдышавшись и приведя свои мысли в какое-то подобие порядка, спросил:
      -- Ты понимаешь, что ты несешь?
      -- Вполне. У меня было время над этим подумать, а у тебя не было. Я расписывался за оружие? Нет. За разрешение? Нет. Этого разрешения на этот ствол никто никому никогда не выдавал. Ни в городе К. Ни в Москве. Ни во Владивостоке. Нигде. Ствол иллюзорен. Как сейчас говорят, виртуален. Может, ему стоит таким и остаться?
      Но логика логикой, а эмоции эмоциями. Через десять секунд мне в ноздрю упирался ствол только что врученной мне "длинной девятки", а еще через пяток секунд этот же ствол упирался уже в ноздрю подполковника Егорова. Потому что если в тебе сидят граммов триста виски, даже очень хорошего, реакция у тебя не та, что нужна для быстротечных боевых контактов.
      Я извлек из его наплечной кобуры его табельный ПМ, разрядил его, а заодно и "беретту", ссыпал патроны в мусорное ведро в ванной и после этого вернул ПМ Егорову. А поскольку он позволил себе пару телодвижений явно агрессивного характера, врезал ему от души чуть повыше уха. Чтобы отдохнул минут десять. Чем он и занялся. А я тем временем созвонился с заместителем начальника МВД майором Кривошеевым и попросил срочно приехать ко мне в гостиницу "Висла" вместе с капитаном Смирновым, представлявшим в городе К., как я понял, уголовный розыск.
      Мое приглашение, как я и ожидал, не вызвало у майора Кривошеева никакого энтузиазма.
      -- Кончай свои штучки, москвич, -- заявил он. -- Давай по телефону. А нужно -- приезжай сам. У меня дел и без твоих заморочек -- выше головы.
      Я постарался ответить как можно вежливее -- в том смысле, что, несмотря на фингал, который с момента нашего общения стал моей особой приметой и вызывает у меня проблемы с прекрасной половиной человечества, а также подозрительные взгляды гаишников, наша беседа в кабинете заместителя
      начальника МВД города К. убедила меня в том, что там работают преданные своему делу профессионалы и они не поленятся отлепить жопу от стула, чтобы узнать, кто совершил одно из самых громких заказных политических убийств
      последнего времени, а именно убийство историка Комарова.
      -- А ты знаешь? -- быстро спросил майор Кривошеев.
      -- Полагаю, что да, -- ответил я. Все-таки сказалось общение с Мазуром. Потому что достаточно было просто сказать "да".
      -- Едем, -- сказал майор.
      Минут через двадцать он появился в моем номере вместе с капитаном Смирновым и с папкой следственных материалов прокуратуры. На том, чтобы он привез их, я особенно настаивал, а он особенно сопротивлялся, так как это было связано с какими-то процессуальными сложностями, до которых мне, честно сказать, никакого дела не было.
      К моменту их появления подполковник Егоров вполне очухался и даже подбодрился очередной порцией виски. После чего бутылку и бокал я убрал в бар, так как вести официальный разговор в такой фривольной обстановке показалось мне неправильным. Майору Кривошееву и капитану Смирнову я
      представил Егорова как старшего охранной группы и человека, вполне заслуживающего доверия. Во всяком случае, при нем можно говорить совершенно свободно.
      Еще до того, как появились эмвэдэшники, я предупредил Егорова:
      -- Ты отверг мой первый вариант. И в нетактичной форме. Я вынужден реализовать вариант номер два. Не думаю, что он тебе очень понравится. Но выбора у меня нет, Санек. И у тебя тоже. Так что сиди, слушай и не встревай.
      Едва закончив с краткой процедурой знакомства, майор Кривошеев сразу перешел к делу:
      -- Ну, кто?
      -- Вы сами очень хорошо знаете этого человека, -- ответил я.
      -- Кончай свои музыки и балеты! -- попросил майор. -- Давай по-русски, можешь даже с матом, мы люди свои, поймем.
      Тогда я задал вопрос в лоб:
      -- Вы как предпочтете: чтобы преступника указал вам какой-то приезжий москвич или хотите найти его сами?
      -- Мне важно поймать преступника, понял? А как -- это пятнадцатое дело! И если у тебя что-то есть -- выкладывай. Иначе я привлеку тебя за укрытие информации.
      -- Олег Сергеевич, -- проникновенно сказал я, -- ну, я могу, конечно, изложить дело так, как его вижу. Но вы и Иван Николаевич Смирнов тут же завалите меня вопросами: как, почему, чем докажешь и так далее. Правильно?
      -- Ну, правильно, -- согласился майор. -- А как ты хотел?
      -- Совсем по-другому. Я хотел бы, чтобы вы сами вычислили преступника. Вы потратили на это больше месяца и без всякого результата. По одной простой причине: у вас была неверная начальная установка. И второе -- вам не хватало кое-какой информации. И то и другое сейчас есть. Попробуете?
      Майор вопросительно взглянул на капитана Смирнова.
      Тот немного подумал и сказал:
      -- Мы действительно убили на это больше месяца. С полным нулем в итоге. Может, послушаем этого москвича? Ну, еще час потеряем. А вдруг? Парень не дурак, это мы уже поняли. Мозги у него чуть набекрень, но это не довод. А?
      -- Излагай! -- принял волевое решение майор Кривошеев.
      Я раскрыл папку со следственными материалами.
      -- Один мой друг любит говорить: все просто, когда все знаешь. А когда чего-то не знаешь, все самое простое становится непроходимо сложным. Так получилось и с этим делом. Эти материалы вы просматривали не меньше чем по десять раз. Верно?
      -- По пятьдесят, -- поправил майор.
      -- Я вам пока только одно скажу: фамилия преступника упоминается в них не меньше двенадцати раз -- я специально подсчитал. Он фигурирует и как свидетель.
      -- Ты не мог видеть этих материалов, -- решительно заявил майор.
      -- И тем не менее видел. Не мучайтесь, Олег Сергеевич. Я не шпион и не уголовник. Ну, увидел я эти материалы -- и что? У меня есть друг, у него еще друг, а вот этот друг имеет право ознакомить меня с любыми материалами МВД. Скажу даже так: формально не имеет, но даже министр МВД не посмеет сделать
      ему за это замечание.
      -- Интересные у тебя друзья, -- заметил майор.
      -- Есть и интересные, -- согласился я.
      Капитану Смирнову было не до наших словесных дискуссий. Он раскрыл папку и начал внимательно, будто видит все это впервые, изучать каждый лист следственного дела, особенно обращая внимание на показания свидетелей. На отдельном листочке он делал одному ему понятные пометки. В работу включился и майор. Но он, видно, так до конца и не поверил серьезности моего заявления, потому что перелистал дело, как
      подшивку старого, давно прочитанного еженедельника.
      Минут через сорок капитан Смирнов захлопнул папку и сказал:
      -- Салахов. Он, точно! Его в тот вечер на Строительной улице видели все свидетели.
      -- Требуются объяснения? -- спросил я.
      -- Иди ты... со своими объяснениями! -- отмахнулся капитан. -- Я тебе сам все сейчас объясню. Было у меня чувство, что работал не чужак, а свой. Внутри сидело, а выразить не мог. Нутром чуял. Сбивало одно: откуда у него такая квалификация.
      -- Этой информации вам и не хватало, чтобы закончить дело, --проговорил я и в старых аудиокассетах нашел ту, где были записаны установочные данные на бывшего афганца Салахова. По моей просьбе их раздобыл полковник Голубков и передал Артисту, а тот мне. Учеты были только по МВД,
      но не было никаких сомнений, что Салахов был связан и с какой-то спецслужбой. Иначе полную информацию на него дали бы из Зонального информационного центра по первому же запросу прокуратуры или милиции города К. Я не мог держать бумажку в кармане или где угодно, в любой момент на нее
      могли наткнуться. Поэтому сделал так же, как с разговором с Профессором в военном госпитале: записал текст на самый конец какой-то задрипанной старой кассеты. Сейчас этот текст я и прокрутил майору Кривошееву, капитану Смирнову и безучастно присутствующему при нашем разговоре подполковнику Егорову.
      Текст произвел, прямо скажем, должное впечатление. И капитан, и майор были людьми опытными и прекрасно понимали, почему эту информацию они получают от меня, а не обычным способом. А чтобы проверить ее, никаких особых разрешений высокого начальства не требовалось. Я не сомневался, что они займутся этим, как только у них выкроится хоть минута свободного времени. Но сейчас их волновало другое.
      -- Где ствол? -- спросил майор.
      -- Две пули, извлеченные из тела Комарова, были отправлены на баллистическую экспертизу? -- спросил я.
      -- А как же? -- удивился капитан.
      -- Вы уверены, что это те самые пули?
      -- Ни малейших сомнений, -- подтвердил капитан. -- Они валяются там уже месяц. Я недавно случайно видел их. Ни в каких картотеках они не зафиксированы. Как и сам ствол.
      -- Где же ствол? -- повторил майор.
      Я заметил, как внутренне напрягся подполковник Егоров, но его состояние меня сейчас меньше всего интересовало.
      -- Вызывайте оперативников, -- сказал я майору, -- Или кого еще нужно? Следователя прокуратуры? Понятых? Кто должен присутствовать при изъятии ствола? "Токагипт-58", из которого был убит историк Комаров, лежит в полиэтиленовом пакете под кустом сирени во дворе Матвея Салахова. Это за пять или шесть домов от особнячка Комаровых.
      -- Как он туда попал? -- спросил капитан.
      Я только пожал плечами:
      -- Это всего один маленький вопрос из тех, на которые вам еще придется ответить. Думаю, сразу после убийства Салахов завернул ствол в пакет и бросил в куст, чтобы не заметили случайные прохожие.
      -- И не перепрятал надежней, когда шумиха улеглась? -- недоверчиво спросил майор.
      -- Выходит, так, -- согласился я. -- Люди делают гораздо больше глупостей, чем кажется.
      -- А ты его, выходит, нашел? -- вступил в разговор капитан. -- Как? И когда?
      -- Как только понял, что никакого заезжего киллера в городе не было. С моей стороны было, наверное, не очень этично шарить по чужому палисаднику, когда хозяина нет дома, но у меня не было выбора. Мне нужно было абсолютно точно знать, кто убил Комарова.
      -- Зачем? -- спросил майор.
      -- Олег Сергеевич, у каждого человека есть свои профессиональные тайны. Это -- одна из них. Она имеет сугубо личный характер и не может представлять никакого интереса для следствия.
      -- Когда ты нашел пакет с пушкой? -- гнул свою линию капитан. Хватка у него была, прямо скажем, бульдожья.
      -- Дней пять назад. Я его даже не разворачивал. Просто засунул поглубже в землю и присыпал палыми листьями.
      -- Неделю назад в здании телецентра Салахов был убит неизвестным злоумышленником, -- бесстрастно проговорил майор.
      -- Да что вы?! -- поразился я. -- То-то все соседи удивлялись, что Салахова уже несколько дней не видно! А он, оказывается... Кто же его? Впрочем, извиняюсь. Это ваши профессиональные тайны, и я не собираюсь в них лезть. Мы как бы заключили джентльменское соглашение, правильно? Вы не
      лезете в мои профессиональные секреты, а я в ваши. И я не из тех людей, которые нарушают такие соглашения. Нет, не из тех.
      -- А я из тех, -- заявил капитан Смирнов. -- И меня очень интересует такой вопрос: ты нашел пакет со стволом пять дней назад?
      -- Правильно, -- подтвердил я. -- В минувший четверг.
      -- А Салахов был убит в телецентре через два дня, в субботу. При этом восемь пуль в пол были выпущены из того же ствола, из которого был убит Комаров. Тут можешь не спорить, эксперты у нас не хуже московских. Так что же получается? Салахов убивает Комарова, швыряет ствол в куст сирени, потом
      делает из него восемь дырок в редакторской телецентра, а потом опять возвращает его на место. Уже мертвый. Так получается?
      Я улыбнулся так обаятельно, как не улыбался даже Ольге:
      -- Олег Сергеевич, Иван Николаевич. Я ведь специально предупредил вас, что предоставляю вам самим делать выводы и отвечать на вопросы, которые по ходу дела возникнут. Моя специальность -- охрана особо важных персон. А ваша -- уголовный розыск. Давайте заниматься каждый своим делом. Я вам покажу в присутствии всех процессуальных лиц, где лежит пакет с этим стволом. А как и когда он туда попал -- это один из вопросов, которые вам придется решать. И думаю, что это не самый сложный вопрос.
      -- А какой самый сложный? -- поинтересовался майор.
      -- В учебных спецкурсах он стоит на первом месте, -- ответил я. --Мотив убийства.
      Еще через час, когда прибыли оперативники зачем-то со служебной собакой, пока пригласили понятых, произвели тщательный обыск в доме и во всех дворовых пристройках, когда с соблюдением всех формальностей извлекли из-под куста сирени "Токагипт-58", майор Кривошеев вдруг заявил мне:
      -- Где ты был двенадцатого октября во второй половине дня?
      -- Да вы, никак, подозреваете меня в убийстве Комарова? -- вполне искренне удивился я.
      -- Я задал тебе вполне точный вопрос.
      -- Я отвечу достаточно точно. Где-то на подъезде к Хабаровску со стороны Владивостока. Я перегонял из Осаки свою новую тачку "ниссан-террано". На железнодорожной, платформе.
      -- Свидетели есть?
      -- Было три, остался один. Двое разбились на машине как раз после этой поездки.
      -- Кто он?
      -- Вы это узнаете. От моего адвоката. В последний день суда. Но не раньше.
      -- Я задерживаю вас на тридцать суток по президентскому указу. У нас есть основания полагать, что вы скрываете от следствия известные вам факты об убийстве Комарова и Салахова и можете быть к этим убийствам причастны. Оружие есть?
      Я выложил "длинную девятку" и разрешение.
      -- Ух ты! -- сказал капитан.
      -- Да, -- проговорил я. -- Это вам не "макарка".
      Я вполне добровольно выгрузил в полиэтиленовый пакет все документы и деньги и подставил руки, чтобы лейтенанту-оперативнику не пришлось тратить, силы, надевая на меня браслетки.
      -- Ну, это лишнее, -- поморщился майор.
      -- Положено, товарищ майор, -- отрапортовал опер.
      За всеми этими действиями с выражением недоумения наблюдал Егоров, а я мельком поглядывал на него. Ну и что вы теперь, голубцы, будете делать? Вся ваша хитроумная операция накрылась. И без всяких подвохов с моей стороны. Ну, так скажем -- почти без всяких. Но кто о них знает? Кто виноват в
      провале операции? Группа прикрытия. А кто возглавлял эту группу? Подполковник Егоров. А мне что? Отсижусь на нарах месяц, если не меньше, и будьте здоровы. СИЗО -- это, конечно, не курорт. Но все же лучше, чем камера смертников. Поэтому я охотно погрузился в зарешеченный милицейский "уаз" и был даже польщен, когда по прибытии меня не сунули в камеру или в обезьянник, а пригласили в кабинет капитана Смирнова и угостили довольно говенным растворимым кофе.
      Начать разговор капитану Смирнову было не просто. Что там ни говори, а я сдал им убийцу, на поисках которого они давно уже поставили жирный крест. Отсюда был и кофе, и предложение "Мальборо", которым, думается мне, не угощают всех уголовников подряд.
      Наконец он сказал:
      -- Это не моя инициатива. Понимаешь?
      -- Понимаю, -- кивнул я. - Майора Кривошеева.
      -- Но ты и его пойми!
      -- И его понимаю, -- согласился я.
      -- А вот я тебя не понимаю! -- заявил он. -- Чему ты радуешься?
      -- Тому, что попал в руки к интеллигентным и воспитанным людям.
      -- Ты свою морду давно видел? -- спросил он.
      -- Сегодня утром, когда пытался бриться. Но не вы же мне ее рассадили, правильно? Бывает. Издержки производства. Зато я могу рассчитывать на справедливое и беспристрастное расследование моего дела.
      -- Между нами -- есть дело?
      -- Нет. Будет завтра.
      -- Какое?
      -- Во время митинга застрелят губернатора.
      -- Кто?
      -- Я.
      -- Кто-то из нас опупел, -- подумав, констатировал капитан Смирнов. --Только не пойму кто -- ты или я? Как ты сможешь завтра убить губернатора, если будешь сидеть у нас в камере?
      -- Поэтому я и радуюсь, -- объяснил я. -- Это задержание избавляет меня от крайне неприятной работы.
      -- А если бы тебя не замели, ты в самом деле стрелял бы в губернатора?
      -- Нет. Но повесили бы на меня. Как вы думаете, зачем я отдал вам "тэтэшник", из которого убили Комарова?
      -- Начинаю догадываться. Правда, смутно, -- признался капитан.
      -- Смутно, но правильно. Чтобы на меня не повесили и убийство Комарова.
      -- Зачем ты мне это рассказываешь?
      -- Вы спросили -- я ответил. Это одно. Второе -- чтобы вы были в курсе, когда к вам попадет дело о террористическом нападении начальника охраны коммунистического кандидата на представителя прогрессивных демократических сил. Я понимаю, что сделать вы ничего не сможете. Дело скорее всего сразу
      заберут в Генпрокуратуру. Но мне будет приятно, что хоть один человек знает правду.
      -- Знаешь, о чем я сейчас думаю? -- неожиданно спросил капитан Смирнов. -- Вот о чем. Как бы ты ни учился по арифметике в школе, а сообразить, что ты не мог найти пакет с пушкой через два дня после убийства Салахова в телецентре, как-нибудь уж смог бы.
      -- Да откуда я знал, что его убили? -- горячо запротестовал я.
      -- Ладно, парень. Прибереги свои штучки для Москвы. У нас о каждом событии становится известно всем не то чтобы в момент свершения, а даже, как мне кажется, на полчаса раньше. Город у нас такой: все знают всех и все знают все. Маленький город, понимаешь?
      -- Что маленький, понимаю, -- согласился я, потому что оспаривать это утверждение было бы просто глупо.
      -- Так вот я и думаю, что ты специально перепутал даты, чтобы вызвать у майора подозрения. И чтобы он оформил твое задержание.
      -- Вы это сразу поняли? -- с уважением спросил я.
      -- Нет, только сейчас, -- честно ответил капитан Смирнов.
      Без стука вошел майор Кривошеее, молча посмотрел на нас. Потом приказал капитану Смирнову, кивнув на меня:
      -- Этот человек свободен.
      -- Взять подписку о невыезде? -- спросил капитан.
      -- Я сказал: свободен. Никаких подписок. Никаких ограничений в передвижениях. Машину и все вещи, в том числе и личное оружие, немедленно вернуть. Желаю здравствовать, Пастухов. Мечтаю только об одном: чтобы нам с вами больше ни разу в жизни не встретиться.
      Я искренне огорчился:
      -- Олег Сергеевич, а я-то в глубине души мечтал, что мы будем дружить домами, что вы будете приезжать в гости к нам половить лещей, а мы к вам.
      Майор внимательно посмотрел на меня и отчетливо произнес:
      -- Сука ты, Пастухов! Понял?
      И молча вышел.
      Капитан пощелкал кнопками селектора, переговорил с какими-то людьми и отключил связь.
      -- Неслабо, парень, -- сказал он. -- Очень неслабо. Звонок был из Москвы. А откуда -- об этом я могу только догадываться. Дела-то, я гляжу, крутые. Не удалось тебе отсидеться у нас в СИЗО, а?
      -- Да я не очень на это и рассчитывал, -- признался я. -- Но ведь всегда хочется о чем-нибудь помечтать.
      -- То, что ты сказал о завтрашнем покушении на губернатора, правда?
      -- Да.
      -- На митинге будет примерно человек пятьдесят наших людей. Чем-нибудь мы можем помочь?
      -- Боже вас сохрани! -- взмолился я. -- Только одним: не лезьте никуда. Нам еще других трупов не хватает. Ваша задача -- охрана общественного порядка. Вот и охраняйте его.
      -- Ну, тогда удачи тебе, парень.
      -- Спасибо, Иван Николаевич. Удача никому никогда не мешает. А завтра она мне будет ой как нужна!
      Возле моего "пассата", стоявшего на улице перед парадным входом в УВД, прохаживался смотритель маяка Столяров в том же сером поношенном плаще и в той же приплюснутой кепке. На этот раз он не стал спрашивать у меня, который час и незаметно совать в карман записки. Он просто прошел рядом,
      повернувшись спиной к сильному холодному ветру, вдруг потянувшему с Балтики,и негромко сказал:
      -- Сегодня в двадцать. Там же. Не на "пассате". Отрубите хвосты.
      И исчез. Был человек -- и нет человека. Это при том, что на улицах и народу-то было -- раз, два и обчелся.
      V
      Перед встречей со Столяровым я провел тщательную рекогносцировку местности. Я и прежде, на двух митингах Хомутова, приглядывался, что тут к чему, но так, на всякий случай -- вдруг пригодится. А тут уж мной двигало не праздное любопытство.
      Площадь Свободной России, бывшая имени Ленина, расстилалась как раз перед зданием бывшего обкома партии, а ныне губернаторской резиденции. В скверике перед обкомом когда-то возвышалась бронзовая пятиметровая скульптура вождя всего прогрессивного человечества на обширном гранитном
      постаменте, цоколь которого украшали фигуры разных трудящихся -- или уже освободившихся от цепей проклятого капитализма, или еще только готовящихся эти цепи разорвать и с презрением сбросить. В начале веселых 90-х бронзовую статую вождя с огромным трудом тремя кранами сдернули с пьедестала и увезли куда-то на переплавку. Подступились с отбойными молотками и к постаменту. Но не тут-то было, бойки тупились в полминуты, а граниту хоть бы что. Привезли взрывников из соседней воинской части. Те долго ходили, считали, мерили, а
      потом заявили, что взорвать-то все можно, только от взрыва могут пойти трещины по стенам и даже по фундаменту бывшего обкома. Представители областной администрации (губернаторов тогда еще не было) посовещались и решили, что здание все-таки жалко -- добротное, еще послужит. А с
      постаментом все решилось само собой. Поскольку фигуры изображенных трудящихся не несли в себе явного коммунистического заряда, то и решили: пусть себе будут. Верхнюю свободную площадку выровняли, обнесли перилами,
      сделали лесенку, поставили флагштоки, и стал постамент вполне нормальной трибуной. При нужде площадь радиофицировали, так что это место очень скоро стало традиционным для сборищ всей демократической общественности -- в отличие от площади Победы, которую облюбовали для себя коммунисты.
      Но сейчас я рассматривал трибуну и площадь отнюдь не с идеологических позиций. Даже различия взглядов коммунистов и капиталистов на распределение прибавочной стоимости меня не волновали. Меня только одно волновало: откуда будут стрелять?
      Обычно губернатор проходил из своей резиденции к трибуне по дорожке сквера, обсаженной елочками. Его сопровождали охранники и разные люди из его окружения, которые лезли к нему с разными вопросами -- то ли вопросы
      действительно требовали решения, то ли, скорее всего, эти люди просто хотели засветиться перед начальством, помелькать у него на глазах. Иногда их было больше, иногда меньше. Но всегда кто-то мелькал, забегая перед губернатором или пристраиваясь рядом. А это означало, что на дорожке, по пути от подъезда к трибуне, доставать Хомутова нельзя -- может не получиться с первого раза. А второго не будет. В том-то и фокус всего дела был -- в том, что стрелять можно было только один раз. Или в крайнем случае два раза подряд. И после этого очень быстро, мгновенно передавать ствол.
      Лестница на трибуну. Нет, тут тоже нельзя. Кто-то может идти рядом, сбоку, директриса будет перекрыта.
      Сама трибуна. Сооружение было довольно просторное, на нем могли поместиться человек десять. Но обычно было человек пять -- семь: доверенные лица губернатора, этот говорливый представитель НДР по фамилии Павлов -
      пресс-секретарь и помощники Хомутова, представители других демократических блоков. Поскольку завтрашний митинг был последним аккордом в целой симфонии политических страстей, нельзя было исключать, что на трибуну набьется и побольше народу.
      Не разгуляешься.
      Я поднялся на черную мокрую трибуну. Откуда-то слева, с моря, тянуло прямо-таки арктически-ледяным ветром. Если завтра такая же погода - слушать губернатора будет некому. Демократы -- народ изнеженный, они привыкли сидеть перед телевизорами и почитывать газетки за утренним кофе. Это избирателей Антонюка, кое-кто из которых застал еще войну, погодой не испугаешь.
      Сначала я не обратил внимания, почему дует слева. И только потом до меня дошло. Между торцом обкома и примыкавшими домами был довольно большой проран, в него-то и прорывалось дыхание столь любимой подполковником
      Егоровым Балтики.
      Ладно, не отвлекаемся. Трибуна. С фронта, когда Хомутов будет стоять у микрофона и говорить, стрелять нельзя. Во-первых, здесь будет наибольшее скопление слушателей. А во-вторых, перед самой трибуной, именно спереди, будет работать съемочная группа местного телевидения: оператор, осветители,
      режиссер -- тот же Эдуард Чемоданов скорее всего. Оптимальная дистанция для выстрела даже из такого инструмента, как "длинная девятка", --пятнадцать метров. Даже десять, пожалуй, -- стрелять же придется не из зафиксированного положения, а навскидку. Значит, фронт отпадает, стрелять будут сбоку. С
      какого?
      Идеальным решением для меня было напялить на Боцмана и Муху бронежилеты и поставить на трибуне рядом с Хомутовым. Но губернатор и на прежних митингах был категорически против присутствия на трибуне охранников -- и
      прежних, и нынешних. Про то, чтобы он надел бронежилет, и разговора заводить не стоило -- бесполезно. Он считал это унизительным. И вспоминал, как во время речи Ельцина после первого путча его прикрывали бронированными щитками. Ему и тогда это не понравилось. Он считал, что Президент России
      должен быть смелым человеком. И очень я сомневался, что мне за оставшееся до митинга время удастся убедить его, что "смелость" и "глупость" - это довольно разные вещи. А предупредить я его не мог. По многим разным причинам. В частности, и потому, что мне запретил это делать смотритель
      маяка Столяров в самом конце нашего разговора. Я не знал, чем он руководствовался, но я верил: он знает, что делает.
      Значит, сбоку. Слева или справа?
      И тут до меня начало кое-что доходить. Слева от трибуны, если стоять спиной к губернаторской резиденции, газон был свежий, почти не вытоптанный, а справа земля убита до твердости асфальта. Я припомнил несколько удивившую
      меня особенность прежних митингов Хомутова. Народ толпился не непосредственно перед трибуной, а чуть правее от нее. И тому, кто выступал, приходилось даже обращаться не прямо перед собой, а чуть вбок. Тогда я не понял, в чем дело, просто зафиксировал это в мозгу как некую странность. Но
      теперь это меня серьезно заинтересовало.
      -- Эй, парень, готовишься к выступлению? -- окликнул меня снизу какой-то малый в милицейской шинели.
      -- Вроде того, -- ответил я. -- Осваиваюсь. И оттачиваю основные тезисы.
      -- Ты все ж таки слезай и чеши домой, -- посоветовал он. -- Не положено.
      Я не очень понял, почему гражданину свободной демократической России не положено стоять в вечерний час на специально для этой цели созданной трибуне, но послушно спустился и остановился рядом со стражем закона.
      -- Скажите, сержант, -- спросил я, -- почему с правой стороны трибуны земля вытоптана, а с левой почти нетронутая, даже кустики сохранились и листья?
      -- Не здешний, что ли? -- спросил он.
      -- Да. Приезжий. Из Москвы.
      -- Оно и видно. Ветер, дура. Не понимаешь? Из той дырки вечно тянет. Справа хоть трибуна немного прикрывает, а там такой сквозняк, что пяти минут не выстоишь.
      -- Значит, народ собирается в основном здесь, справа от трибуны? --уточнил я.
      -- Понятное дело. Кому же охота попусту кости морозить? Это нынче у нас хорошая осень. А иногда так Балтика дыхнет -- конец света. Да и нынешнее ведро, видно, кончилось, -- констатировал он, поворачиваясь спиной к ветру и растирая руки в черных шерстяных перчатках. -- Так ты иди, иди, -- повторил
      он. -- Не положено здесь попусту шляться. Где на квартиру-то стал?
      -- В гостинице "Висла".
      -- Ишь ты! Бизнесмен! А с виду младше меня. Не подскажешь, каким бы мне бизнесом заняться? А то жена всю плешь пропилила: зарплата маленькая, зарплата маленькая. А с чего ей быть большой? Взяток не беру. Потому как не дают, не ГАИ.
      -- Подскажу, -- пообещал я. -- Организуй частное охранное агентство.
      -- Ну! -- протянул он разочарованно. -- У нас таких агентств - на каждом углу.
      -- Всем вашим охранникам я бы и метлы не доверил. Ты в какой милицейской школе учился?
      -- Ну, у нас, в здешней.
      -- Был у вас там человек, который чему-то тебя по-настоящему научил?
      -- Ну? Он и сейчас есть. Один капитан. На пенсию выпирают.
      -- Так вот пойди к нему и изложи свою мысль. Наберите человек шесть, и пусть он сделает из вас настоящих волкодавов. Я сам -- начальник охраны. На, посмотри мое удостоверение, чтобы не думал, что я туфту гоню. Сейчас я временно работаю на Антонюка. Знаешь, сколько мои ребята зарабатывают? По