Попрощавшись с ребятами из команды Егорова, двое из которых дежурили в приемной Антонюка, а трое других блокировали подходы к лифту, Пастухов сел в свой "пассат" и медленно поехал по улицам, которые вновь затянуло туманом с
      Балтики.
      Он сказал Антонюку правду. Он почти не сомневался, что за всей этой историей с магазинами и лавочками, превратившей торжественный митинг Антонюка в дешевый фарс, стоит смотритель маяка по фамилии Столяров. Человек, который тридцать лет знает Профессора. Человек, который ворочает
      миллионами долларов. Человек, который до тонкости знает всю предвыборную кухню и финансовую подоплеку борьбы за губернаторское кресло. Полгода в городе (это Пастухов осторожно выяснил в отделе кадров пароходства через Юрия Комарова). При его опыте за эти полгода он мог завязать необходимые связи во всех кругах, которые его интересуют. В том числе и среди крупных уголовных авторитетов. Не сам, конечно, а через посредников, через свою агентуру. И он был единственным, кому по силам было провести эту акцию.
      Как скажется на предстоящих выборах эта акция, Пастухов не очень задумывался. Его мало волновало, кто победит: Хомутов или Антонюк, хотя шансы Антонюка при всем при том были предпочтительнее. Пастухов вообще лишь мельком подумал о смотрителе маяка. Сейчас его гораздо больше волновало другое: что делать с грязным стволом "Токагипт-58", из которого -- в этом Пастухов уже не сомневался -- был убит историк Николай Иванович Комаров.
      Он уже подъезжал к гостинице "Висла", огни парадного подъезда которой туманно светились в густом тумане, когда какой-то человек средних лет в обычном китайском пуховике сошел с тротуара на проезжую часть и поднял перед "пассатом" руку. Пастухов затормозил. Прохожий открыл дверцу и спросил:
      -- Не подбросишь, приятель? Мне тут не очень далеко.
      Пастухов сказал:
      -- Садитесь.
      А что другое он мог сказать, если этот человек был не кем иным, как полковником Константином Дмитриевичем Голубковым, начальником оперативного отдела Управления по планированию специальных мероприятий -- одной из самых
      секретных спецслужб России.
      Глава седьмая
      ТРЕТЬЯ СИЛА
      I
      Начальник Управления по планированию специальных мероприятий генерал-лейтенант Александр Николаевич Нифонтов ходил на службу, как и все в УПСМ, в штатском, а генеральский мундир надевал либо при официальных торжественных мероприятиях, либо когда его вызывали наверх. Так повелось с
      первых дней существования управления, созданного вскоре после путча 91-го года. Причина этой традиции была никому не известна. Может быть, высокое начальство считало, что разговаривать с человеком в военной форме легче, чем
      со штатским, может -- еще почему-то. Но правило это выполнялось неукоснительно. Вернувшись из высоких кабинетов в старый дворянский особняк, на воротах которого висела ничего случайному человеку не говорящая вывеска "Аналитический центр "Контур", Нифонтов переодевался в небольшой задней
      комнате, примыкавшей к его кабинету, в свой обычный темно-серый костюм, а мундир вешал в шкаф до следующей надобности.
      Но на этот раз он вызвал к себе начальника оперативного отдела полковника Голубкова, едва переступив порог своего кабинета. И уже по одному тому, что Нифонтов не счел возможным тратить время на переодевание, Голубков понял: произошло нечто из ряда вон выходящее.
      -- Садись, -- кивнул Нифонтов. -- Можешь курить.
      И закурил сам, хотя не курил уже почти месяц и о каждом дне без сигареты рассказывал с нескрываемой гордостью.
      -- Что ты знаешь о Профессоре? -- спросил Нифонтов, с отвращением давя сигарету в пепельнице и тут же закуривая новую.
      -- Не больше того, что мне положено знать, -- ответил Голубков, не понимая причины волнения, в котором находился его начальник.
      С Нифонтовым у Голубкова с самых первых дней совместной работы в УПСМ сложились нормальные, почти дружеские отношения, и они даже называли друг друга на "ты", хотя и по имени-отчеству.
      -- Давал ли ты кому-нибудь информацию о Профессоре?
      -- Нет. Никому, никогда и никакой. В чем дело, Александр Николаевич?
      -- Практически полный объем информации о нем ушел к третьему лицу. Профессор пытается выяснить, от кого произошла утечка.
      -- Серьезное дело, -- подумав, согласился Голубков.
      -- Он вызывает всех, кто в курсе, и расспрашивает самым подробным образом.
      -- У нас в Управлении о Профессоре знаем только ты и я. Значит, мы здесь ни при чем.
      -- Все так, -- согласился Нифонтов. -- Кроме одного "но". Дело в том, что этот третий человек, который получил о Профессоре почти исчерпывающе полную информацию, -- твой Пастухов.
      -- Сергей Пастухов?! -- изумленно переспросил Голубков. -- Да он и не подозревал о существовании Профессора!
      -- А теперь знает. Когда ты имел с ним контакт последний раз?
      -- Месяца три назад.
      -- Он расспрашивал тебя о Профессоре?
      -- Ни полусловом.
      -- За эти три месяца ни разу его не видел? Может, мельком?
      -- Ни разу. Несколько дней назад у меня был контакт с одним из его людей. Бывший старший лейтенант Семен Злотников. Артист. Не исключаю, что он действовал по поручению Пастухова. Более того, я уверен в этом.
      -- Содержание контакта?
      -- Он просил помочь ему получить кое-какую информацию. Проверить по нашим учетам личность некоего Салахова, жителя города К., бывшего афганца. И главное -- проверить его по учетам МВД. Я это сделал. Зафиксирована связь этого Салахова с одной из наших спецслужб. И главное -- с криминалитетом
      Москвы. Он был наемным убийцей. Про наши спецслужбы я Злотникову ничего не сказал. Хотя думаю, что он сам догадался. Про криминал -- сказал.
      -- Почему ты дал Артисту эту информацию?
      -- Ты забыл, Александр Николаевич, сколько эти ребята сделали для нас. Они делали то, чего не мог сделать никто. Понятно, что они работали не за "спасибо", но риск, на который они шли, не окупишь никакими "зелеными". И ты это прекрасно знаешь. Я не видел причин, почему я должен отказать им в этом
      небольшом одолжении. Если ты считаешь, что я не прав, проводи служебное расследование. Подробный рапорт представлю.
      -- Погоди ты со своим рапортом! -- отмахнулся Нифонтов. -- Тут дела посерьезнее. Какую еще информацию ты дал Артисту и почему думаешь, что он действовал по поручению Пастухова?
      -- Артист попросил проверить через Управление разрешение на ТТ венгерской модели "Токагипт-58". Оно было выдано Пастухову. Он работает сейчас начальником охраны одного из кандидатов в губернаторы города К. Я провел негласную проверку. Разрешение на этот "тэтэшник" никогда никому не выдавалось, а сама бумага оказалась превосходно сделанной липой. Наши эксперты это подтвердили. Я сообщил об этом Артисту. Нет никаких сомнений, что он выполнял задание Пастуха. Ты считаешь, что и в этом случае я превысил свои служебные полномочия?
      -- И ни слова о Профессоре?
      -- Ни слова.
      -- Откуда же Пастухов получил о нем информацию?
      -- Есть очень простой выход. Спросить об этом самого Пастуха.
      -- Думаешь, скажет?
      -- Может сказать. Мы всегда доверяли друг другу. Иначе не могли бы вместе работать. А может и не сказать, если у него есть на то причины. Но спросить стоит. Профессор сам сказал, что информация о нем ушла к Пастуху?
      -- Нет. Сначала он спросил, известна ли мне фамилия Пастухов. Как я понял, он задавал такой вопрос всем, с кем беседовал на эту тему. Я подтвердил, что Пастух -- наш человек. После этого он и сказал. Ты давал кому-нибудь наводку на Сергея?
      -- Ни единой живой душе. Ведь для нас главная ценность этих ребят в том, что из них никто нигде не засвечен.
      -- Значит, люди Профессора вышли на него сами? -- предположил Нифонтов. -- Как?
      -- Об этом нужно спросить Профессора.
      -- У него спросишь! -- проговорил Нифонтов. -- Насколько я понял, Пастухов задействован в какой-то их комбинации с городом К. И что-то у них не ладится -- в частности, как раз из-за Пастуха. Профессор затребовал все установочные данные на него и все его связи.
      -- И ты дал?
      -- Как я мог не дать?
      Голубков нахмурился:
      -- Эти ребята -- наши агенты. По сути, секретные сотрудники. А ведь даже в милиции ни один опер не откроет имя своего агента самому высокому начальству. Даже министру!
      -- Ситуация необычная. Пастухов не просто получил полную информацию о Профессоре, он попытался передать ее третьим лицам. Криминальным авторитетам очень крупного полета. Их пришлось ликвидировать.
      -- Резонно было начинать с Пастуха.
      -- Резонно, -- согласился Нифонтов. -- Но он им зачем-то нужен живым. Есть у тебя предложения?
      -- Только одно, -- подумав, ответил Голубков. -- Поскольку мы не имеем права задать даже полвопроса об операции, которую проводят люди Профессора, я вижу единственный выход. Мне самому поехать в этот город К. и поговорить с Пастухом.
      -- Думаешь, много скажет?
      -- Много не много, но что-то скажет. А остальное сами поймем. А что еще мы можем сделать? Это наши ребята. Мы не имеем права стоять в стороне.
      -- Имеем, -- возразил Нифонтов. -- Более того, обязаны. Не мне тебе об этом говорить, но в нашей работе свои законы.
      -- Сделаем по-другому, -- предложил Голубков. -- У меня накопилось несколько отгулов. Я хочу их использовать.
      -- Полетишь в К.?
      -- Может быть. Но я тебе об этом не докладывал. Имею я право на личную жизнь?
      -- Вылетай ближайшим рейсом. И держи меня в курсе, -- подвел итог Нифонтов и пошел наконец в заднюю комнату переодеваться.
      Полковник Голубков был человеком обстоятельным и все делал обстоятельно. Прилетев в город К. и остановившись в скромном пансионате возле железнодорожного вокзала, он два дня провел в якобы праздных прогулках по городу. На самом же деле издалека, очень осторожно, присматривал за Пастуховым. Благо предвыборные митинги шли один за другим и специально
      выискивать Пастухова не пришлось. Голубков отметил мимолетные и внешне вполне безобидные контакты Сергея с Хохловым и Мухиным, служившими в охране губернатора; гораздо трудней удалось зафиксировать почти мимолетные
      встречи Пастуха с Артистом, который был сам на себя не похож, а напоминал почти бомжа с вокзала. Не явного, к каким цепляется милиция, а поизношенного и потертого молодого человека -- небольшого бизнесмена, которому не повезло или который не нашел еще своего дела. Знакомства с Хохловым и Мухиным
      Пастухов не скрывал, свою же связь с Артистом берег пуще глаза -- если бы не опыт Голубкова, он бы ее не заметил. Из чего полковник Голубков сделал естественный вывод, что Артист прикрывает Пастуха со стороны.
      Но гораздо больше заинтересовали Голубкова ребята из охраны кандидата Антонюка и их старшой -- тридцатипятилетний, уверенный в себе человек со шрамом на левой брови и губе. Голубков мог поклясться, что уже видел его. И знал, где видел -- в Чечне. И в ситуации совсем не домашней. Наоборот -- в
      чрезвычайной. Это была какая-то операция, которую люди Голубкова прикрывали, а руководил ею этот, со шрамом на брови. И полномочия у него были побольше, чем у начальника контрразведки полковника Голубкова. В таких делах не
      принято представляться, поэтому Голубков так и не узнал, с кем он имел дело. Да он особо об этом и не задумывался: в Чечне не было времени особо задумываться, только успевай поворачиваться.
      И лишь теперь, в городе К., этот малый со шрамом на брови заставил полковника Голубкова включить на полную мощность всю свою феноменальную память, которой он отличался с детства и которая помогла ему сделать не ахти
      какую блестящую, но все же карьеру. Человек со шрамом был кадром Профессора, не нужно было иметь семь пядей во лбу, чтобы понять это. Равно как и для того, чтобы понять, что именно он является фактическим руководителем того дела, которое здесь затевается. Если в Чечне ему доверяли руководство очень серьезными операциями, то глупо было думать, что сюда его послали в качестве мелкой сошки.
      Но внимательнее всего Голубков приглядывался к команде человека со шрамом. Чтобы понять, что это именно его команда, Голубкову и дня не потребовалось. И кое-что в этих ребятах Голубкова серьезно насторожило. Он далеко не сразу понял что. Тем более что вели они себя как нормальные
      молодые люди, в меру веселые, в меру озабоченные своим делом охраны кандидата в губернаторы Антонюка. Но тридцать лет службы в разведке и контрразведке вырабатывают у человека какое-то особое зрение. Или даже не зрение, а интуитивное ощущение всей ситуации. И это ощущение Голубкову очень не нравилось. Очень.
      Что было ясно? Во-первых, что Пастухова используют в чужой комбинации в качестве подставной фигуры. Его употребят в нужный момент в роли, которая с самого начала была для него предназначена. Во-вторых, что руководитель комбинации -- этот тридцатипятилетний человек со шрамом. В-третьих, что его
      команда -- это не просто оперативники, а молодые люди с особой подготовкой. Легкая ленца, которая проскальзывала в их движениях, их ненакачанные, но сильные фигуры, мгновенная реакция на случайности, которые происходили на митингах. Они не слишком умело работали в охране, их ошибки и промахи были
      очевидны. Ну зато они умели кое-что другое. И умели очень даже неплохо. Уже через пару часов наблюдений за ними у Голубкова на этот счет не оставалось ни малейших сомнений.
      Что из всего этого следовало? Пастух и его ребята влезли в какое-то серьезное дело. В очень серьезное, раз им интересуется сам Профессор. Несомненно, что Пастух в той или иной мере прокачал ситуацию и теперь пытается
      предпринять контрмеры. Это как понять: Пастух ни с того ни с сего добыл откуда-то информацию о Профессоре и ни с того ни с сего передал ее криминальным авторитетам? Таких случайностей не бывает. Значит, он преследовал какую-то цель? Но какую? Он что, не понимал, что игра с Профессором смертельно опасна?
      Вопросов было гораздо больше, чем ответов. Можно было ломать над ними голову до морковкина заговенья. А можно было попробовать ускорить процесс. Иногда простые ходы -- самые эффектные.
      Голубков перехватил темно-синий "фольксваген-пассат" Пастухова на подъезде к гостинице "Висла", голоснул и спросил:
      -- Не подбросишь, приятель? Мне тут не очень далеко.
      II
      -- На автовокзал, -- сказал Голубков, садясь в машину. Но Пастухов сделал ему знак: "Ни слова" -- и сначала заехал в гостиницу "Висла", сменил свою кожаную, подбитую цигейкой куртку на какое-то китайское или вьетнамское барахло, вроде того пуховика, что был на Голубкове. И, проделав все это,
      повез Голубкова, куда тот просил.
      Он притормозил машину возле привокзального кафе, в котором в этот час было совсем немного народа.
      -- Вот здесь мы и сможем спокойно поговорить, -- заметил Пастухов, осмотревшись в уютном зале.
      -- А в тачке? -- поинтересовался Голубков.
      -- Может -- да, может -- нет. Маячок на ней стоит, это точно. А чипов вроде не было. Но не исключено, что натыкали. Не хочу рисковать. А вы тем более, верно?
      -- Дела у тебя тут, смотрю, серьезные, -- усмехнулся Голубков.
      -- А если бы несерьезные, вы бы тут не объявились. Только не нужно мне говорить, что вы прилетели сюда в отпуск полюбоваться осенней Балтикой. Давайте уважать друг друга. А уважать -- это прежде всего не врать. Сначала вопросы задаю я. Идет? Прилететь вам сюда приказал Профессор? Или Нифонтов
      по приказу Профессора?
      -- Ты можешь не поверить, но я приехал за свои кровные, да еще трачу три дня отгула. Нифонтов не мог отдать мне такого приказа. Потому что это операция не наша и мы не имеем права в нее вмешиваться ни под каким видом. Показать тебе авиабилет? Куплен за наличные, а не по перечислению. Я
      понимаю, что и это можно устроить, но у меня больше нет доказательств.
      -- Есть, -- возразил Пастухов. -- Информация.
      -- Что тебя интересует?
      -- Вопрос первый и самый важный. Принимало ли наше управление участие в разработке балтийской операции, связанной с городом и портом города К.?
      -- Нет, -- твердо ответил Голубков. -- Я ничего об этом не знаю. А знал бы обязательно. Все подобные операции проходят через мой отдел. И значит --через меня. Это работали смежники.
      -- А конкретно -- Профессор, -- подсказал Пастухов.
      -- Отложим пока вопрос о Профессоре. О нем будет отдельный разговор.
      -- Вопрос второй. И он важней первого. Кто взорвал паром "Регата"?
      -- Я слышал об этой катастрофе. Восемьсот погибших. Неужели ты допускаешь, что к этому могли иметь отношение наши спецслужбы?
      -- Один местный историк, Николай Иванович Комаров, задал вопрос: "Cui prodest?" "Кому выгодно?" Он не обвинял наши спецслужбы, ни в коем случае. Он просто хотел потребовать от Президента России провести тщательное и гласное расследование причины взрыва. Если виноваты наши -- наказать по всей строгости закона. Если нет -- объявить и доказать всему миру, что мы здесь ни при чем. Комаров обращался с этим к губернатору, в ФСБ, даже ездил в Москву. Все впустую. После этого он решил, что заставит себя слушать. Выдвинул свою кандидатуру в губернаторы города и уже на первой встрече с
      избирателями намерен был во всеуслышание задать этот вопрос. На встречу с избирателями он не попал. Минут за сорок до начала избирательного собрания Николай Иванович был убит на крыльце своего дома. Сработал профессионал. Могу представить доказательства, но пока поверьте на слово.
      Официант принес кофейный сервиз -- керамический расписной подносик с чашечками, кофейничком, молочником со сливками; здесь же были два фужера и бутылка минералки. Открыв бутылку, официант с поклоном удалился.
      -- Кофе рекомендую, -- заметил Пастухов. -- Настоящий. И делают по особому рецепту. А рецепт держат в секрете. Но я решил, что я буду не я, если не узнаю этот рецепт.
      -- У тебя сейчас только и дел, что узнавать рецепт кофе, -- проворчал Голубков.
      -- Повторяю вопрос, -- проговорил Пастухов. -- Взрыв "Регаты" - наши это дела или нет?
      Голубков помедлил с ответом. Кофе помог, можно было отвлечься. Кофе действительно был очень хорош.
      -- Даже если бы я это знал, я не имел бы права сказать. Не только тебе. Вообще никому. Но я тебе честно скажу: не знаю. Хочешь -- верь, хочешь - не верь. По идее такая операция не могла пройти мимо управления. Но у нас этих управлений, отделов и спецслужб столько развелось после кончины КГБ, что
      черт ногу сломит. И второе. Профессор. Он иногда использует наши аналитические разработки, но на моей памяти ни разу -- а я уже третий год здесь пашу -- не привлекал к работе наш оперативный отдел. И третье. Это уже не по делу, а так -- лирика. Я не верю, что это сделали наши. И еще точнее:
      не хочу верить. Как на духу говорю: я пошел бы под трибунал, а этого приказа не выполнил бы. Ты меня достаточно хорошо знаешь, чтобы думать, что ваньку перед тобой валяю.
      Есть честь офицера. Есть честь России. Есть, наконец, честь гражданина России. Я и в мыслях не держал дожить до нынешних времен. Все эти замполиты и политбюро казались таким же неизбежным и вечным злом, как российская погода. Но мне повезло: я дожил. Неужели ты думаешь, что я способен на
      такое? Восемьсот погибших -- да какими государственными благами можно такое оправдать? Мне многое не нравится в нынешних временах. Очень многое. Но они открыли нам, что слово "мораль" -- это не архаизм. И слово "грех", если хочешь. -- Голубков замолчал и сердито засопел сигаретой.
      -- Заказать вам выпить? -- предложил Пастухов.
      -- Ну, закажи, -- согласился Голубков без всякого энтузиазма.
      Через минуту графинчик с коричневым коньяком стоял рядом с расписным подносом кофейного сервиза. Голубков выплеснул минеральную воду из фужера в цветочницу, опрокинул в фужер содержимое графинчика и выпил коньяк, как
      пьют неприятное, но необходимое лекарство. Потом попробовал кофе и не без некоторого удивления отметил еще раз:
      -- В самом деле недурно.
      Он взглянул на Пастухова, как бы ожидая ответа. Пастухов понял, что теперь его очередь говорить.
      -- Ответ, кому выгоден был взрыв "Регаты", очевиден и не требует разъяснений. Он выгоден России, порту города К., в частности. Акции порта после взрыва "Регаты" скакнули в сотни раз, а таллинский порт влачит жалкое существование. Очевидно и другое: мы никогда не узнаем, кто взорвал "Регату". Ну, может, лет через пятьдесят или сто. Но знаете, Константин Дмитриевич, что мне больше всего понравилось в вашем ответе? Ваши слова: "Я не хочу верить, что это сделали наши". Я тоже. Хотя, если говорить откровенно, эта мысль все время свербит в
      Башке.
      -- Ты разобрался в ситуации? -- спросил Голубков.
      -- Да. Остались только мелкие неясности.
      -- Прояснишь?
      -- Нет. Но объясню почему. Я знаю, как вы работали в Чечне. Я знаю, как вы вели себя в других ситуациях. Я верю вам. Но вы не сможете ничего сделать. При всем желании. Это не в ваших силах. Игра слишком серьезная и зашла очень далеко. Я в нее влез, мне и выбираться. Я рад был вас увидеть, Константин Дмитриевич. Ваше задание было встретиться со мной и задать ряд вопросов. Доложите Нифонтову, что я не ответил ни на один вопрос.
      -- А теперь, парень, послушай меня, -- помолчав, заговорил Голубков. --В операции задействованы практически все твои
      ребята. Ты о них подумал? Есть и другой момент. Ольга и Настена. А жена и сын Боцмана? Друг мой любезный, как только начинаешь разбираться, что связывает тебя с жизнью, выясняется, что этих связей куда больше, чем кажется. Поэтому ты сейчас расскажешь мне все от "а" до "я". Человек никогда не знает своих возможностей. И даже не догадывается, как они могут проявиться в экстремальных ситуациях. Сейчас у нас как раз такая ситуация. Не исключаю, что помочь тебе ничем не смогу. Но уже одним тем, что ты мне все расскажешь, ты сам себе поможешь. Лучше разберешься в деле. Давай
      сначала. Откуда у тебя информация о Профессоре?
      -- Из всех ваших вопросов это самый простой, -- ответил Пастухов. -- Я заметил номер машины, на которой Профессор уезжал из санатория. Остальное было делом техники. В Москве, как вам известно, работает десятка два, если не больше, специализированных фирм, которые занимаются глобальной
      прослушкой. Линии связи Профессора надежно защищены ФАПСИ, но его окружает огромное количество людей: родственники, водители, помощники, секретари, деловые знакомые и просто друзья. У всех у них есть телефоны, и они любят по ним разговаривать. Всю необходимую информацию о Профессоре я получил всего за шесть дней. И если вас интересуют подробности -- всего за полторы тысячи
      баксов. При желании самую полную информацию я получу о президенте, премьер-министре, министре обороны. О ком угодно, начиная с неверной жены и ненадежного делового партнера. Это для вас новость?
      -- Я слышал об этом, но не подозревал, что это так серьезно.
      -- Одиночка потому и может выиграть у государства, что в его распоряжении техника, которая ему нужна, а не та, что дают со склада. Это не моя мысль, но я полностью с ней согласен.
      -- Проблема не в том, то ты получил информацию о Профессоре, а в том, что передал ее третьим лицам, которых в итоге пришлось ликвидировать.
      Пастухов лишь рукой махнул:
      -- Я не знаю, что вам сообщили, но можете мне поверить: Кэпа ликвидировали не люди Профессора. Больше того, он приказал отпустить Кэпа и не чинить ему никаких препятствий.
      -- Кто же его убрал?
      -- Этого я вам, Константин Дмитриевич, не скажу. Этот человек помог мне, и с моей стороны было бы просто хамством отвечать ему за эту помощь предательством.
      -- В чем суть операции?
      -- А вот это я, пожалуй, скажу. В общих чертах. Детали вам не нужны. Речь, как часто бывает в таких случаях, идет вовсе не о политике. Она идет о финансах. О сотнях миллионов долларов.
      Если победит депутат КПРФ Антонюк, западные инвесторы не дадут нам ни копейки на развитие и реконструкцию порта. Если победит представитель "Нашего дома -- России" в блоке с другими демократами, на инвестиции можно рассчитывать. И на очень крупные. Дело в том, что после выборов губернатора
      с торгов пойдет почти пятьдесят процентов акций порта. Процентов двадцать в общей сложности находится у немцев, почти четверть -- у банка "Народный кредит", который контролирует Антонюк. Остальные рассыпаны по мелким
      владельцам. Теперь вам понятна цель операции?
      -- Я недолго в городе, но знаю, что губернатор проигрывает Антонюку почти двадцать процентов. Как в этой ситуации Хомутов может победить? Даже недавняя история, когда были закрыты все лавочки, принесет губернатору ну три-четыре процента, не больше.
      -- Вы слушали меня не очень внимательно, -- заметил Пастухов. -- Я не сказал, что победит Хомутов. Я сказал, что победит представитель НДР, кандидат партии власти. И я почти не ошибусь, если назову его фамилию. Это председатель предвыборного штаба НДР некто Павлов. Ничего вам о нем сказать не могу, так как напрямую не имел удовольствия сталкиваться.
      -- А как же Хомутов? -- спросил Голубков.
      -- Константин Дмитриевич, вы один из лучших аналитиков-разработчиков, а задаете такие вопросы!
      -- Я их задаю, потому что мне нужны факты. Голые факты, а не догадки. Даже остроумные.
      -- Хорошо, факты, -- согласился Пастухов. -- Двенадцатого октября сего года на крыльце своего дома выстрелом из пистолета с глушителем был убит историк Николай Иванович Комаров, депутат в кандидаты от "Социально-экологического
      союза". Он хотел блокироваться с местным отделением "Яблока", но в последний момент они не сошлись в программах. Недели через полторы на местном телевидении состоялся так называемый "круглый стол". Ну, обычные предвыборные посиделки. У "яблочника", по предварительным оценкам, было девятьпроцентов. А после его выступления стало семнадцать. Почему? Потому что у него хватило ума и такта вспомнить на этом "круглом столе" Комарова и сказать о нем несколько добрых слов. А теперь представьте на секунду, что за эти несколько дней, которые остались до выборов, будет убит Антонюк. Выборы, естественно, будут отменены и назначены новые -- все с нуля. Кто победит? Кандидат КПРФ. Волна народного возмущения политическим террором экстремистски настроенных демократов плюс неизбежные огрехи Хомутова за
      четыре года его губернаторского правления. И к бабке не ходить. А теперь представьте, что будет убит не Антонюк, а Хомутов. Кто победит на следующих выборах? Конечно, НДР. Что нужно
      правительству? Иностранные инвестиции в порт города К. Значит, победит НДР. И значит, будет убит Хомутов. Если в моих логических построениях вы увидели какую-то ошибку, скажите. Я буду счастлив ее признать. Потому что картина, которую я нарисовал для вас в общих чертах, почему-то меня совсем не радует.
      -- Кто убьет Хомутова?
      -- Я. Это и есть моя роль.
      -- Ты это сделаешь?
      -- Нет. Это сделают за меня. Потом на меня повесят. Начальник охраны коммунистического кандидата убил любимого народом демократа, а перед этим еще прихлопнул демократа Комарова. Красный террор, возвращение к методам КГБ. Народ у нас эмоциональный, импульсивный. К тому же задолженность по зарплате и пенсиям погасили. Все просчитано, Константин Дмитриевич. И просчитано не любителями, а профессионалами.
      -- Как на тебя смогут повесить убийство губернатора, если ты не будешь его убивать?
      -- Вы ребят Егорова видели? Ну, такого, в кожаной куртке, со шрамом на брови и губе? -- поинтересовался Пастухов.
      -- Посмотрел.
      -- А я видел их в деле. И в довольно горячем. Я им игру, конечно, немного попортил, но боюсь, что до конца проблему мне не решить.
      -- Убийство этого историка Комарова -- на тебе? -- прямо спросил Голубков.
      -- Двенадцатого октября, в вечер убийства, я был где-то между Владивостоком и Хабаровском -- возвращался из поездки в Японию за машиной. Но они уже обо всем позаботились, создали мне как бы алиби наоборот: подготовили фальшивые
      документы, из которых явствует, что в тот день я был здесь, в К.
      -- Кто-нибудь сможет подтвердить, что ты был не здесь, а там?
      -- Могли бы подтвердить "рефы", с которыми я ехал. Но они по счастливой случайности разбились на машине вскоре после возвращения из этой поездки. Есть еще один человек, который может подтвердить, что видел меня вечером двенадцатого октября в Хабаровске. Но я назову его разве что перед самым расстрелом. Да и не придется. Меня прикончат на месте. Уничтожили террориста -- и дело с концом. Я бы не назвал эту схему слишком изысканной, но отдадим должное -- она надежна. Кто там в панике будет разбираться, кто в кого стрелял и каким образом в моей руке оказался пистолет, из которого был убит
      губернатор Хомутов. И все. А уж для ребят Егорова перебросить пушчонку из одного места в другое...
      -- Похоже, Серега, ты попал в плохую историю, -- подумав, обобщил Голубков.
      -- Да что вы говорите? -- удивился Пастухов. -- А я думал: в хорошую. Задание-то у меня -- проще не бывает: охрана Антонюка. Правда, заплатили мне за это пятьдесят штук баксов.
      -- Сколько?! -- поразился Голубков.
      -- Сколько слышали. И выдали наличными и вперед. Еще кофе хотите?
      -- И коньяку, -- буркнул Голубков.
      -- Вы только не стесняйтесь, Константин Дмитриевич, -- уверил Пастухов. -- Счет я представлю к оплате -- представительские расходы. Все законно. Ну, понятно, если у меня будет возможность представить его к оплате.
      -- Не нравится мне твое настроение. Понял? -- рявкнул Голубков, опрокинув в себя очередную порцию коньяка. -- И вообще мне все это не нравится!
      -- Слово "вообще" -- не из вашего лексикона, -- уточнил Пастухов.
      -- Ладно, не вообще. Давай конкретно. Как они заставят тебя стрелять в Хомутова?
      -- А я и не буду стрелять. Думаю, что будет стрелять кто-то из егоровских ребят. Есть у них там такой Миня -- самый маленький и незаметный. После этого кто-то, скорее всего сам Егоров, пристрелит меня - как нападавшего. После этого в моей руке окажется ствол, из которого прикончили Хомутова. Баллистика, отпечатки пальцев -- все на месте. И дело сделано. А уж должность мою каждая собака к этому моменту знать будет: начальник охраны Антонюка.