— Сечёшь фишку, Фитиль, сечёшь, — похвалил Муха.

Пастухов расстелил на столе карту:

— Показывай, где Пирита.

— Вы хотите искать по всему побережью? — удивился Томас. — Там же не один километр. Даже не десять.

Этот довод остался безответным. Томас показал на карте Пирита, объяснил, как туда проехать. Потом ему вручили диктофон и ноутбук и отправили в кабинет. Минут через пятнадцать он увидел из окна, как из гостиницы вышли Пастухов и Артист. Но сели почему-то не в красную «мазератти»

Артиста, стоявшую на платной стоянке перед гостиницей, а вышли на проезжую часть и стали ловить машину, останавливая не такси и хорошие иномарки, а невзрачные «жигули». Первым нашёл тачку Пастухов, потом на таком же «жигуленке» уехал Артист.

Поразмыслив, Томас понял, в чем тут дело. Если они хотят проехаться по дачным посёлкам на побережье, а это они и хотят, «жигули» для этого — в самый раз. Потому что «мазератти» засекут с первого взгляда.

В кабинете появился Муха, показал, как печатать на компьютере. Это оказалось на удивление просто. И что Томаса восхитило, так это то, что слово с ошибкой машина подчёркивала волнистой красной чертой. А если нажать ещё клавишу, на экране появлялось слово в правильном написании. Это давало возможность печатать без орфографических ошибок, чему Томас был очень рад, так как своих пробелов в знании грамматики русского языка немножко стеснялся.

Муха ушёл, потом снова заглянул в кабинет. Он был толстый от свитеров, надетых под плащ, на голове — чёрная шерстяная вязаная шапка, натянутая до ушей.

— На воде наверняка холодно, — объяснил он в ответ на удивлённый взгляд Томаса. — Найму катерок, посмотрю с моря.

— Это разумно, — одобрил Томас. — С моря заборов нет.

— Сиди дома и никуда не ходи, — приказал Муха. — Обед закажешь в номер. И никому постороннему не открывай. Знакомый, не знакомый — никому.

— А если появится мой пресс-секретарь Рита Лоо? — запротестовал Томас.

— Она не появится.

— Почему ты так думаешь?

— Потому что ей нечего здесь делать.

Томас хотел расспросить, почему Муха говорит об этом с такой уверенностью, но тот был не склонён к обсуждению посторонних тем.

— Фитиль, мы на тебя рассчитываем, — предупредил он. — Так получилось, что приходится оставлять тебя без охраны. И если тебя прикончат в наше отсутствие, ты нас здорово подведёшь. Понял?

— Мне невыносима сама мысль, что я могу вас подвести, — язвительно ответил Томас. — Поэтому я постараюсь, чтобы меня не прикончили до вашего возвращения.

Муха ушёл. Томас посмотрел из окна кабинета, как он сел в красную «мазератти» Артиста. Машина резко взяла с места и ушла в сторону порта. И только тут Томас вспомнил, что должен прийти Краб. Он немного поразмышлял на эту тему и пришёл к выводу, что с точки зрения его физической безопасности Краб не может представлять собой никакой угрозы. Если бы речь шла о бабках, тогда да, от этого жучилы можно ждать любого подвоха. Но поскольку никаких бабок у Томаса не было, Краба можно было не опасаться.

До чего же диалектична жизнь. Плохо, когда у человека нет бабок? Да, плохо. Но это и хорошо, потому что его нельзя обуть.

Томас снял пиджак и удобно расположился за письменным столом. Так, как это делают солидные люди: повесил пиджак на спинку кресла, слегка распустил галстук, расстегнул запонки и подвернул манжеты. Но приступать к работе не стал, чтобы не прерывать её разговором с Крабом.

Президент компании «Foodline-Balt» Стас Анвельт, на пару с которым в добрые старые времена Томас промышлял у «Берёзок» ломкой чеков Внешторга, а иногда впаривал на авторынке «куклы» продавцам новых машин марки «Жигули», в последнее время как-то резко постарел, набрал килограммов двадцать лишнего веса, отчего его квадратная фигура, и раньше-то совсем не грациозная, оплыла и стала похожей на кенгуру. Плоская красная лысина, скошенная к низкому лбу, сморщилась, а маленькие крабьи глазки утратили злой блеск, потускнели, как у снулого судака, придав внешности Краба традиционную эстонскую меланхоличность.

Пока Краб, отставив в сторону небольшой чёрный кейс, снимал в холле чёрное кашемировое пальто и белый шёлковый шарф, Томас стоял в дверях гостиной и рассматривал гостя с высоты своего роста и жизненного опыта, очень обогащённого бурными событиями последнего времени. Раньше Томас даже слегка завидовал его замечательно быстрой деловой карьере, превратившей младшего сына из многодетной семьи портового грузчика в одного из самых удачливых бизнесменов Эстонии. Но теперь, глядя на лысину Краба, покрытую морщинами, как плохо натянутый на коленке женский чулок, он ощущал даже нечто вроде сочувствия. Для чего шикарный офис с видом на древнюю башню Кик-ин-де-Кек, для чего чёрный шестисотый «мерс» и загородный особняк, для чего вообще весь этот бизнес, если он не делает человека весёлым? А раз не делает весёлым, значит не делает и счастливым.

Впрочем, сочувствие было не слишком глубоким и даже, пожалуй, не слишком искренним, так как Краб не всегда вёл себя по отношению к Томасу по-джентльменски. Нет, не всегда. А если говорить прямо, он вёл себя как последняя сволочь. И даже то, что именно у Краба Томас получил пятьдесят тысяч баксов, чтобы выкупить у Мюйра купчие Альфонса Ребане, не умаляло его вину. Эти пятьдесят штук Краба заставил отдать Томасу Янсен в расчёте на то, что национал-патриоты потом наложат лапу на наследство дедули. И всем бортанулось. А кто оказался в выигрыше? Томас. Потому что он может над этим посмеяться, а они не могут.

— Свою охрану я оставил внизу, — сообщил Краб, поднимая с ковра кейс. — А где, блин, твои архаровцы?

— Я им дал отгул.

— А эта фря, твоя пресс-секретутка?

— Мой пресс-секретарь Рита Лоо выполняет моё конфиденциальное поручение, — холодно ответил Томас, так как фамильярность гостя ему не понравлась.

— Это хорошо, — кивнул Краб. — Лишние глаза и уши нам ни к чему.

Томас провёл гостя в кабинет, указал ему на кресло, сам расположился за письменным столом, которому ноутбук придавал очень деловой и солидный вид, и сухо предупредил:

— У меня есть для тебя пятнадцать минут.

— Ценю, бляха-муха, — сказал Краб. — Время — деньги. Когда тебе станет не интересно, ты мне скажи. И я сразу уйду.

Он раскрыл кейс, извлёк из бокового кармашка длинную гаванскую сигару и неторопливо её раскурил. После чего закрыл кейс и поставил на пол. Но Томас успел заметить, что все дно кейса устлано пачками баксов в банковских бандеролях. Впрочем, он не исключал, что Краб специально дал ему это увидеть. Так или иначе, но предстоящий разговор обрёл некий интригующий момент, и Томас даже пожалел, что выделил Крабу всего пятнадцать минут. Но давать задний ход было уже как-то несолидно.

— Когда ты в прошлый раз сказал мне, что твой дед перед войной скупил много земли и она теперь твоя, я тебе, честно скажу, не поверил, — начал Краб. — К тому же ты, блин, был крепко датый, и я решил, что это просто пьяный трёп. Но потом навёл справки, и убедился, что все так и есть.

— Где же ты навёл справки? — полюбопытствовал Томас.

— В мэрии. В их архиве сохранились регистрационные книги. В них есть записи о сделках твоего деда. И я вот что подумал. Все солидные компании вводят в совет директоров известных политиков, всяких там деятелей. Это придаёт респектабельности. А в бизнесе, Фитиль, респектабельность, блин, дорогого стоит. Я и подумал: а почему бы тебе не войти в совет директоров компании «Foodline-Balt»? Внук национального героя Эстонии — это звучит. Будешь представительствовать на разных там форумах, бляха-муха. Как ты на это?

— Только не говори, что ты предлагаешь мне это из чувства патриотизма.

— Верно, нет. Патриотизм — это материя высшая. А мы, бизнесмены, люди, блин, приземлённые. Я зайду с другого конца. Наследство твоего деда — это ещё журавль в небе. И ещё неизвестно, сможешь ли ты его поймать.

— Это почему же? Закон о реституции уже начал действовать.

— Объясняю. Чтобы вступить в права наследования, мало предъявить купчие. Это со старым хутором все просто. А как быть с землёй, на которой построены санатории? Жилые микрорайоны? Или ты думаешь, блин, что правительство так просто тебе все и отдаст? По каждому делу нужно находить взаимоприемлемое решение. Это работа не на один месяц. Для неё нужны очень хорошие адвокаты. А знаешь, сколько стоит хороший адвокат? Он за один час консультации берет двести баксов, бляха-муха. Есть у тебя такие бабки?

Томас хотел сказать, что все это его ни с какой стороны не колышет, но вовремя прикусил язык. До него вдруг дошло, что Краб же не знает, что купчие уплыли в неизвестном направлении вместе с серым атташе-кейсом. И, как правильно предположил Сергей Пастухов, кейс, может быть, и удастся вернуть за приличное вознаграждение, так как это штука дорогая, а сами купчие уже наверняка гниют на помойке или сгорели в печи мусоросжигающего завода. Потому что тот пикетчик, который подобрал кейс после свалки возле гостиницы «Виру», первым делом выкинул эти старые бумаги. Чтобы понять их ценность, у него просто ума не хватит. Умные люди в пикетах не ошиваются, ни в националистических, ни в антифашистских.

Но разговор становился интересным.

— Это мои проблемы, — небрежно сказал Томас. — Я их решу сам.

— Без меня не решишь.

— Что ты предлагаешь?

Краб немного подумал, покатал во рту сигару, потом посмотрел на свой золотой «роллекс» и сказал:

— Моё время вышло. Придётся продолжить разговор в другой раз.

Он, конечно, ожидал, что Томас станет его уговаривать, но не на того напал. Насчёт блефануть Томас всегда давал Крабу сто очков вперёд. Недаром все комбинации у «Берёзок» и на авторынке всегда разрабатывал и с присущим ему изяществом проводил Томас, а Краб осуществлял всего лишь силовое прикрытие, и на большее не годился. Поэтому Томас сухо кивнул:

— Да, у меня сегодня ещё много работы. Продолжим в другой раз. Только ты заранее предупреди, чтобы мой секретарь поставил тебя в мой рабочий график.

Этот ход Томаса явно озадачил Краба.

— Вообще-то… — не очень уверенно начал он, но телефонный звонок помешал ему закончить фразу.

— Томас Ребане, — небрежно подхватив трубку, бросил Томас.

— Говорит секретарь посольства России, — раздался в трубке мужской голос.

— Секретарь посольства России? — быстро переспросил Томас, чтобы зафиксировать в сознании Краба эту неожиданную и так кстати подвернувшуюся позицию. — Слушаю вас, господин секретарь.

— Могу я пригласить к телефону господина Пастухова?

— Господин секретарь, к сожалению, это невозможно.

— Его нет? Он вышел?

— Да, господин секретарь, вы совершенно правы.

— Вы сможете ему передать, чтобы он приехал в посольство, как только вернётся? Срочно, в любое время.

— Да, господин секретарь, это я вам обещаю.

В мембране зазвучали гудки отбоя.

— Возможно, у меня будет время на следующей неделе. Мой секретарь свяжется с вами, — проговорил Томас и положил трубку. — И всем я зачем-то нужен. И все срочно, срочно. На чем мы остановились? Ах, да. Продолжим в другой раз. К тому времени, возможно, я буду иметь и другие предложения. Так что смогу сравнить их с твоим и дать тебе более определённый ответ.

— Может, закончим с этим сейчас? — спросил Краб. — Чтобы потом не начинать все с начала. Если у тебя найдётся ещё минут пятнадцать…

Томас изобразил некоторую задумчивость с оттенком недовольства и кивнул:

— Ладно, давай закончим.

— Я предлагаю вот что, — приступил к делу Краб. — Моя фирма берет на себя все расходы по твоим наследственным делам. Это большие бабки, Фитиль, очень большие. Мы вводим тебя в совет директоров и принимаем в акционеры. В сущности, ты становишься совладельцем компании. Твой взнос в уставный капитал — наследство твоего деда. За это получишь пятнадцать процентов акций.

— Пятнадцать процентов? — презрительно переспросил Томас. — А ты знаешь, во сколько оценивается моё наследство? От тридцати до пятидесяти миллионов долларов. Или даже до ста, в зависимости от конъюнктуры. На моей земле стоит целый микрорайон Вяйке-Ыйсмяэ! Таллинский телецентр! Даже загородный дом президента!

— Про сто забудь. Конъюнктура сейчас ни к черту.

Реально — тридцать миллионов.

— Пусть тридцать. Мало?

— А налог на наследство? Знаешь, сколько он у тебя сожрёт? Почти девяносто процентов! Так что если у тебя останется чистыми три лимона — это ещё хорошо.

Томас понимал, что Краб самым нахальным образом вешает ему на уши лапшу. Как это может быть, чтобы налог на наследство составлял девяносто процентов? Это же грабёж среди бела дня. Впрочем, от государства всего можно ожидать. Эти падлы в правительстве сидят и только и думают, как ограбить простого человека. Но с Томасом у них этот номер не пройдёт. Девяносто процентов. А ху-ху не хо-хо? Разогнались. Притормози, сникерсни!

Томас даже развеселился, представив, как ловко он нагнул этих дармоедов.

Краб молчал, попыхивал сигарой, ждал ответа.

— А мне и три лимона за глаза хватит, — вполне искренне сообщил ему Томас.

— А когда ты их получишь? И как? У тебя есть бабки на адвокатов? Я тебе предлагаю дело. Пятнадцать процентов акций — это даже больше трех лимонов. Ты их сразу можешь продать на бирже. А лучше не продавать, а получать дивиденды. Это двенадцать процентов годовых, как минимум. Плюс две штуки в месяц будешь иметь как член совета директоров. Думай, Фитиль.

Томас произвёл в уме быстрый подсчёт. Двенадцать процентов от трех миллионов — это триста шестьдесят тысяч баксов в год. Плюс две штуки в месяц зарплаты. Плюс пятьсот баксов стипендии от национал-патриотов, если Янсен не кинет. Это сколько же набегает? Пресвятая Дева Мария!

Краб сверлил Томаса своими крабьими глазками, и Томас отметил, что они сейчас совсем не тусклые.

— Ты выбрал не ту профессию, — сказал Томас. — Тебе бы, Краб, заниматься политикой, а не торговлей. Умеешь ты рисовать увлекательные перспективы. Избиратели это любят. Понимают, что полная херня, но слушать все равно приятно. Особенно в такое вот утро.

— Даю бонус, — решительно заявил Краб, как бы выбрасывая главный козырь.

Он положил кейс на журнальный столик, раскрыл его и повернул так, чтобы Томасу было видно его содержимое.

— Здесь — сто штук баксов. Не в счёт акций, не в счёт дивидендов. Чистый бонус. Говоришь «да» — и они твои. Прямо сейчас. А потом подпишем бумаги. Я даже купчие у тебя не потребую. Просто дашь обязательство внести наследство деда в уставный капитал компании. И все. Ну?

Это был очень неожиданный поворот сюжета. Так. Очень.

У Томаса даже пульс участился. Акции и дивиденды — все это была некая игра. А сто штук наличняком — это была уже не игра. Вот они, лежат пачечками в чёрном кейсе. Зелёненькие, как листья молодого салата.

Будь Томас моложе, он бы рискнул. Но груз прожитых лет властно предостерегал: не лезь. Краб, конечно, жулик и сука. С ним бы и надо поступить как с жуликом. Но чем отличается порядочный человек от непорядочного человека? Тем, что он и с жуликом поступает, как с честным человеком. Бабок от этого не имеет, но имеет чувство морального превосходства. Да и нужно ему бегать от головорезов Краба, когда тот обнаружит, что никаких купчих не существует? Нет, не нужно.

Моральная победа была одержана. Томас подошёл к журнальному столику, небрежно перебрал пачки и опустился в глубокое кресло.

— Закрой и убери, — сказал он. — Сделки не будет.

— Пролетишь, Фитиль, — предупредил Краб. — Больше тебе никто не даст.

— Мне вообще никто ничего не даст. Потому что купчих нет.

— Как это нет? — удивился Краб.

— А вот так. Они пропали.

— Погоди, блин! Что ты несёшь? Куда они пропали?

Неторопливо, испытывая даже удовольствие от смакования подробностей, Томас рассказал ему о памятной дискуссии с пикетчиками у входа в гостиницу «Вира», в результате которой он лишился наследства своего названного дедули.

У Краба от огорчения даже открылся рот.

— Да как же это ты, блин, а? — спросил он. — Фитиль! Бляха-муха! Ты что, не мог спокойно пройти мимо? Тебя кто-то за язык тянул?

— Не мог, Краб, не мог, — подтвердил Томас. — «Но пассаран» — лозунг пораженческий. Я всегда это говорил. Это пораженческий лозунг, Краб. А я человек такой, что истина для меня дороже правды.

— Да, много я видел мудаков, — с некоторым даже уважением констатировал Краб. — Много. Но такого, как ты, вижу первый раз. И больше уже никогда не увижу. Ладно, Фитиль, ништяк. Я найду купчие. Я тебе говорю — найду. Их копии есть в нотариате.

— Но самого нотариата нет. Его разбомбили в войну, и весь архив сгорел.

— Все равно найду! — заорал Краб. Он вскочил и забегал по кабинету, размахивая сигарой и рассыпая вокруг искры, как паровоз в момент шуровки топки. — Весь Таллин на ноги подниму! Все перерою! Найду, бляха-муха, или я буду не я!

Томас поморщился. Ну нельзя же с такой фальшивой театральностью выражать свои чувства, даже самые искренние. Понятно, что ты расстроен и не можешь сразу смириться с мыслью о том, что пролетел мимо денег. Но зачем же орать и метаться по кабинету, как кенгуру?

— Найдёшь, найдёшь, — успокаивающе проговорил Томас. — Не тряси пепел на пол. Когда найдёшь, тогда и приходи, продолжим этот деловой разговор.

— Ну нет! — заявил Краб, нависая над Томасом и размахивая перед его лицом «гаваной». — Нет, Фитиль! Я найду твои бумаги, а ты потом меня кинешь? Не пойдёт, бляха-муха! Давай эти дела решать сейчас. Я должен знать, за что стараюсь!

— Сядь и успокойся, — посоветовал Томас. — И ты сам поймёшь, что решать нечего. Что сейчас можно решать? У нас нет предмета для разговора.

Краб швырнул своё короткое тяжёлое тело в кресло, попыхтел сигарой и предложил:

— Сделаем так. Мой риск возрастает, так? Поэтому и условия будут другие. Не пятнадцать процентов акций, а пять. Годится? И за место в совете директоров не две штуки в месяц, а одна.

— А бонус? — полюбопытствовал Томас.

— Бонус, — повторил Краб и пожевал сигару. — Да, бонус. О каком бонусе, блин, теперь может идти речь?

— Я так и подумал. Все, Краб. Бери свой кейс и вали. Ты и так отнял у меня лишние полчаса.

— Ладно, — поколебавшись, решился Краб. — Будет тебе бонус. — Он вынул из кейса пачку и шлёпнул её на стол. — Вот. Пять штук. Можешь не пересчитывать, час назад из банка.

Томас задумался. Что-то тут было не то. Пять штук баксов ни за хрен собачий это совсем неплохо. Но больно уж легко Краб решил с ними расстаться. Да чтобы он взял и вот так запросто выложил такие бабки?!

Томас разорвал банковскую бандероль и на всякий случай проверил баксы. Настоящие. Да что же это, черт возьми, значит?

Он бросил быстрый, искоса, взгляд на Краба. Тот сидел в кресле, подавшись вперёд, — ну точно краб, изготовившийся схватить добычу своими клешнями.

И Томас рискнул. Он отодвинул от себя пачку и сказал:

— Сто.

— Чего? — не врубился Краб. — Сто — чего?

— Сто штук баксов. Бонус.

— Ты что, блин, мудак?

— Да, — кивнул Томас. — Ты это сам сказал. А я не спорил.

— Фитиль! Ты что, блин, несёшь?! Другой бы спасибо сказал!

— Вот и иди к другому.

— Ладно, чирик. — Краб извлёк из кейса ещё пачку и шмякнул её на стол, как цыган шапку в решающий момент базарного торга. — Вот — чирик!

— Сто, — повторил Томас. — На пять процентов акций — согласен. На штуку за совет директоров — согласен. Но бонус — это святое. Сто, Краб.

— У тебя же ничего нет! — возмущённо взревел Краб. — Пусто! Нуль! У тебя, бляха-муха, пустые руки!

— Это я думаю, что пустые, — возразил Томас. — А ты думаешь, что не пустые. За пустые руки ты бы и бакса не дал.

— Ну, блин! Не ожидал я этого от тебя! Не ожидал! Я считал тебя порядочным человеком!

— Знаешь, Краб, ты сейчас напоминаешь мне неопытного кидалу, — проговорил Томас. — Из молодых, которому ещё морду не чистили по полной программе. Когда опытный кидала видит, что клиент упирается, он просто линяет. А кидала неопытный начинает обижаться. Будто это клиент хочет его обуть, а не он клиента. И что самое интересное, он обижается очень искренне.

Этого парадокса я понять никогда не мог.

Да Краба наконец дошло, что Томас его подловил, и он быстро сменил тактику.

— Фитиль, я и не говорю, что у тебя пустые руки. Может, и не пустые. Да, я верю, что не пустые. Но это я всем рискую, а ты ничем. Двадцатник — и по рукам. Годится?

— Сто.

Томасу показалось, что Краба сейчас хватит удар. Лысина его побагровела, а глазки стали совсем маленькими и светлыми. В нем происходила титаническая внутренняя борьба, и Томас напряжённо ждал, чем она кончится.

В тишине кабинета резко прозвучал телефонный звонок.

Томас подошёл к письменному столу и взял трубку.

— Слушаю.

— Вас снова беспокоит секретарь российского посольства, — раздался тот же мужской голос. — Господин Пастухов не вернулся?

— Господин секретарь, у меня важное совещание, — раздражённо ответил Томас. — Я помню вашу просьбу и выполню её при первой возможности.

Этот звонок произвёл на Краба странное впечатление. Он словно бы потускнел, кожа на лысине ещё больше сморщилась. Он пожевал погасшую сигару, затоптал её в пепельнице и тускло сказал:

— Полтинник, Фитиль. Все. Больше не потяну. Не могу.

И Томас понял: да, все. Клиент на пределе. Больше жать нельзя. Насчёт «не потяну» он, конечно же, врал. А вот насчёт «не могу» не врал. Пятьдесят штук — это был тот психологический предел, переступить через который Краб не мог просто в силу своей натуры. Психология — великая вещь, против неё не попрёшь.

Томас и не стал переть.

— Ладно, так и быть, — сказал он. — Годится.

Краб недоверчиво на него посмотрел.

— Годится, — повторил Томас. — Не понял? Я согласен.

— Слово сказано? — хмуро спросил Краб.

— Сказано.

— Точно?

— Точно.

— Тогда посиди, я сейчас приведу нотариуса. Он ждёт внизу, в холле.

Краб вышел, прихватив с собой кейс. Томас почувствовал себя оскорблённым до глубины души. Он-то считал, что ведёт тонкую психологическую игру с достойным противником, а Краб держал его за баклана. Томас был совершенно уверен, что, когда Краб вернётся, в кейсе у него будет «кукла». Да за кого он, черт возьми, его принимает? Или он вообще всех считает бакланами? И это — современный эстонский бизнесмен. Что же за нравы царят в этом мире современного бизнеса, если такие, как Краб, достигают в нем немалых высот?

Краб вернулся через пятнадцать минут с седовласым человеком с профессорской бородкой и в очках с тонкой золотой оправой. В руках у него был коричневый кожаный портфель с золотой монограммой.

— Частный нотариус Пегельман, — представился он и предъявил документы, из которых следовало, что он действительно частный нотариус Пегельман и имеет государственную лицензию на совершение всех сделок. — Господин Ребане, не соблаговолите ли вы дать мне свой паспорт?

Томас соблаговолил. Расположившись за письменным столом, Пегельман извлёк из портфеля стопку отпечатанных на лазерном принтере документов и начал подробно объяснять Томасу их содержание.

Сертификат на пять процентов голосующих акций компании «Foodline-Balt». Договор между советом директоров и господином Ребане о зачислении в качестве его взноса всего наследства его деда как в тех объёмах, которые известны на момент подписания договора, так и в тех, которые станут известны в дальнейшем. Генеральная доверенность, которой господин Ребане передаёт все права на наследство своего деда господину Анвельту. Понимает ли уважаемый господин Ребане, о чем идёт речь?

— Продолжайте, я вас внимательно слушаю, — заверил Томас.

На самом деле он слушал не очень внимательно. Лишь машинально отметил, что все цифры в документах были проставлены заранее, точно бы Краб был уверен, что сумеет удавить Томаса на пять процентов акций вместо пятнадцати, с которых он начал торг. Но и это не задержало внимания Томаса. Со злорадным и даже мстительным чувством он ждал главного момента этой дешёвой комедии и прикидывал, достаточно ли будет просто швырнуть в морду Краба его так называемые баксы или стоит ещё и врезать кейсом по его крабьей лысине. Шарахнуть. Сверху. Со всего размаха.

Пожалуй, стоит, решил Томас. Да, стоит. Он это заслужил. Это же надо так не уважать партнёра!

— Господин Анвельт, прошу поставить вашу подпись, предложил нотариус, уступая Крабу место за письменным столом и кладя на стопку документов «паркер» с золотым пером.

Краб бегло просматривал бумаги и старательно выводил «S.Anwelt», украшая подпись завитушками таким образом, что первая буква напоминала $.

— Господин Ребане, ваша очередь, — церемонно известил нотариус, когда Краб выбрался из кресла.

— Минутку, — сказал Томас и повернулся к Крабу. — Бонус.

Краб молча положил на журнальный стол кейс и открыл его. Томас высыпал содержимое кейса на столешницу и с садистским удовольствием сорвал банковскую бандероль с первой пачки.

Как ни странно, это была не «кукла». Да, не «кукла». Что ж, это говорило о том, что Краб все же не считает Томаса совсем уж тупым бакланом, раз озаботился запастись фальшивыми баксами. Полусотенные купюры выглядели, как настоящие, но Томас знал двенадцать основных признаков, по которым настоящую купюру можно отличить от фальшивой не хуже банковского детектора.

Все полтинники были настоящие. Во второй пачке были двадцатидолларовые купюры. И тоже настоящие. И в третьей настоящие. И в четвёртой.

И в десятой.

Все баксы были настоящие. Все.

Томас даже растерялся. Что же все это значит?

— Нормалёк? — спросил Краб.

Томас молча кивнул.

— Тогда подписывай.

Все ещё находясь в состоянии полной растерянности и даже некоторой прострации, Томас сел за стол и расписался на документах в тех местах, на которые деликатно, полированным ногтем мизинца, указывал ему нотариус. Потом нотариус сел за стол сам, извлёк из портфеля набор печатей и штампов и заверил все подписи Краба и Томаса. Рассортировав документы на три стопки, одну из них вручил Крабу, вторую оставил на столе для Томаса, а третью вместе с печатями и штампами убрал в портфель. После чего встал и торжественно произнёс:

— Господин Ребане. Господин Анвельт. Мои поздравления. Надеюсь, вы совершили удачную сделку и никогда о ней не пожалеете.

Краб стиснул своими мощными клешнями худые плечи Томаса.

— Фитиль! Мы снова партнёры, бляха-муха! Как в молодости! Нам всегда везло! Повезёт, блин, и на этот раз!

Томас хотел напомнить, что Крабу-то везло, а вот Томасу один раз не повезло, за что он и загремел в лагерь на целых полгода. Но Краб бросил:

— Буду держать тебя в курсе!

И поспешил за нотариусом. Томас запер за ними дверь и вернулся в кабинет. На кресле лежал пустой кейс, а весь журнальный стол был завален пятидесятидолларовыми и двадцатидоларовыми купюрами.

И все купюры были настоящие.

Так кто же кого обул?

Томас выкурил две сигареты подряд, тупо разглядывая засыпанный деньгами стол. А потом засмеялся. Да что он голову себе ломает? Бабки — вот. Пятьдесят штук, как огурчик. А все остальное не имеет значения.

Он сунул документы в ящик письменного стола, баксы уложил в кейс и спустился к главному администратору гостиницы, в ведении которого был стальной сейф с ячейками. В них состоятельные постояльцы хранили свои драгоценности. В одну из ячеек Томас и загрузил кейс.

Порядок.

Жаль только, что нельзя врезать по этому поводу хорошего стопаря.

Он вернулся в номер, основательно устроился за письменным столом, вставил в ухо чёрную таблетку наушника и включил диктофон.

Через минуту на экране ноутбука появилась первая фраза: