ДЕТИ ОННО

Солнце уже несколько часов назад покинуло зенит и не спеша, торжественно, опускалось к серой линии горизонта. Еще не стемнело, но тени значительно удлинились, далеко опережая отбрасывавших их всадников, которые, подобно серо-стальной, меняющей форму туче, мчались по зеленой степи. Трое других приближались к ним с противоположной стороны. Вскоре они встретились, и новоприбывшие собрались вокруг возглавлявшего войско Дарона.

– Они в двух милях отсюда! – крикнул один из разведчиков.

– Их сотни четыре, – добавил второй.

– В самый раз для нас… – пробормотал Дарон, – Присоединяйтесь.

– Это еще полбеды, – обратился он к ехавшему рядом Ксину. – От пирийцев всего можно ожидать. Иногда их трое, а иногда – тридцать тысяч. Одному дьяволу известно, когда и что им в башку ударит!

– Какую выбираешь тактику? – спросил котолак.

– Э, да что там, – Дарон махнул рукой, – тактика! Умное слово из рыцарской школы… Здесь, Ксин, провинция, и никто из них, – он широким жестом обвел свое войско, – ни о чем таком не слышал. С тех пор как пирийский легион перебрался в Кемр, никто уже в боевые порядки не играет, лезут толпой на толпу, и лучшие остаются в живых – вот и вся философия.

– Мне еще так сражаться не приходилось, – заметил Ксин.

– Да, это не ронийские наемники на службе Кара… Вот это были противники! – мечтательно проговорил Дарон. – Ты был под Иинтой через месяц после истории с островитянами? Когда Ормед думал, что мы слишком ослаблены?

– И там, и под Радвой, и всю нандейскую кампанию, – ответил Ксин.

– Но Иинта… там мы им показали по-настоящему…

– Не сказал бы, что мне пришлось тогда применить свои силы. Почти всю битву я простоял с руками за спиной.

– Ты был в охране Редрена?

– Именно, – кивнул Ксин, – только один раз, казалось, начинается что-то интересное, когда Адмис, обходя слева, бросил прямо на нас легкую ледейскую конницу, но ничего из этого не вышло, лучники их разогнали. Мы двинулись лишь тогда, когда карийцы уже бежали сломя голову.

– Это моя работа! – воскликнул Дарон. – Я как раз там был, командовал когортой во время последней атаки. Три тысячи панцирной конницы… Понимаешь, какая это мощь? Пять линий ронийской пехоты смело в мгновение ока!

– Видел, а как же! – уважительно сказал Ксин. – Вы их так в песок втоптали, что даже могил потом копать не пришлось, хватило землей сверху присыпать…

– Да, это была битва каких мало… – мечтательно про говорил Дарон. – Да что там! – внезапно воскликнул он, ударив кулаком по железному набедреннику. – Устроим пирийцам небольшую Иинту, что скажешь?

– Ты же сам говорил… – удивился Ксин, – что они строя не удержат?

– Здесь человек пятьдесят из тех, что были там со мной, да еще и твои. Расставим их вдоль всей линии, а остальные будут их прикрывать.

– Может быть

– Ну, тогда… – Он поднял руку. – Стоять! Всем стоять! Стоять, я сказал!

Раздались громкие крики.

Оба натянули поводья и свернули в противоположные стороны, преграждая путь остальным. Беспорядочно двигавшаяся толпа в конце концов замедлила ход и остановилась.

– Выстроиться в две шеренги, голова к голове, ну! – надрывался Дарон.

Солдаты, удивленно переглядываясь, начали неуклюже исполнять команду. Видя, что происходит, Дарон и Ксин ворвались в толпу и, ругаясь на чем свет стоит, принялись наводить порядок. Более опытные солдаты вместе с гвардейцами Ксина тотчас же пришли им на помощь. Вскоре воцарилась всеобщая суматошная толкотня, а над толпой носились приказы, яростные ругательства и ржание лошадей. Казалось, план Дарона потерпел полную неудачу, однако в конце концов удалось выстроить отряд в две более или менее ровные линии.

– Ну что ж, неплохо. – Дарон посмотрел на свою небольшую армию.

– До тех пор, пока они не тронутся с места, – охладил его пыл Ксин, – ни люди, ни животные к таким забавам не приучены…

– Ничего не поделаешь, пусть будет что будет! – Дарон неторопливо махнул рукой.

Ряд всадников зашевелился и начал двигаться вперед.

– Медленнее! Следите друг за другом!

Ксин и Дарон носились туда и обратно, сдерживая или подгоняя недисциплинированных воинов.

Они преодолели таким образом шагов пятьсот, и строй все еще держался, даже несколько выровнялся. Лошади начали идти увереннее. Движение несколько ускорилось, и вдруг от правого фланга оторвались трое растерявшихся всадников. Дарон помчался туда синий от ярости, после чего, громко объяснив им все мрачные последствия их неправомерного поступка, сразу же загнал их на место.

– Перед атакой придется следить за обоими флангами, – сказал он Ксину, когда они снова встретились.

– Да, – согласился котолак, – там легче всего потеряться.

Они выехали далеко вперед и внимательно осмотрели свое творение.

– Не стоит и мечтать, что они сумеют удержаться в строю хотя бы на мгновение после первой стычки, – сказал Дарон, – но если они хотя бы ударят так, как сейчас стоят, тоже будет неплохо…

– Строй – это не беспорядочная толпа, – признал его правоту Ксин, – своя сила в нем есть, а неуправляемую орду он раздавит, словно кулак нос, – он слегка усмехнулся, – если, конечно, противники раньше не разбегутся… – с сомнением добавил он.

Дарон посмотрел вдаль.

– Сейчас будет их видно, – пробормотал он. – Ты знаешь, что недавно они научились ковать железо? Пока что у них это плохо получается – оружие постоянно то слишком мягкое, то слишком хрупкое. Потом, однако, кто знает… Два, три года… я предпочел бы, чтобы меня здесь уже не было. Напомни о том королю… – Он искоса посмотрел на Ксина.

– Не забуду, – обещал котолак.

– Чтобы, однако, они не научились этому слишком рано, я приказал всем кузнецам поселиться в городах, – продолжал Дарон, – так что из деревень они никого уже не похитят. Крестьяне меня за это проклинают на чем свет стоит, потому что…

– Что это? – неожиданно прервал его Ксин, показывая направо.

Далеко в стороне, чуть позади за идущим войском, появлялись и исчезали в высокой траве какие-то бегущие тени. Их было довольно много. Ксин и Дарон свернули, чтобы приглядеться получше.

– А, это… волки, одичавшие собаки и прочее зверье, – пояснил Дарон. – Они уже давно знают, что там, куда идут солдаты, можно найти кое-что съестное. Сегодня вечером их тоже ждет отменный ужин. Здесь, на пограничье, ночи после сражений всегда принадлежали им…

Ксин напряг зрение: среди зверей мелькала какая-то другая тень… Что-то привлекло к ней его внимание. Он узнал очертания человека и в то же мгновение осознал, какое именно ощущение он испытывал уже некоторое время.

– Да ведь там волколак! – изумленно воскликнул он.

– Вполне возможно, – согласился Дарон, – эти степи, похоже единственное место во всем Суминоре, где никто их не преследует. Я думал, что ты об этом уже слышал. Если рядом такая бестия – можешь быть уверен, ни один раненый пириец к своим не вернется… Как видишь, у нас есть разные способы отбить у них охоту к набегам. Когда-то якобы пытались поселить здесь упырих, но пирийцы без труда перебили их за один день. Другое дело – волколак, уж он-то сумеет спрятаться… Но где он, не вижу?

– Еще дальше, позади стаи, – ответил Ксин.

– Ну да, сейчас же не полнолуние, и ему за ними не угнаться. Смотри, там! – Он неожиданно повернулся.

Не дальше чем в тысяче шагов от них из моря колеблющейся травы вынырнуло множество всадников. Расстояние быстро сокращалось.

– Увидимся после битвы! – крикнул Дарон, сворачивая в сторону солдат.

Они поспешно вернулись каждый на свой фланг и выровняли уже несколько распавшийся строй.

Фаланга конницы мерной рысью двинулась вперед. Крики командиров задавали ей темп и ритм. Сотни копыт размеренно стучали о землю. Топот усилился, когда они перешли на галоп…

Ветер разнес над степью вой пирийцев. Их низкорослые лошадки напряглись, вытянув вперед головы. Уши их были прижаты, и на всем скаку развевались светлые гривы.

Толпа дикарей мчалась прямо на рыцарей. Пирийцы разбились на множество групп, которые, вытянувшись, словно языки пламени, неслись вперед, чтобы поглотить суминорцев.

Навстречу им галопом мчалась живая стена. Блеск серебристого пламени охватил ее, когда солдаты подняли мечи. Боевой клич вырвался из их глоток, пробудив зверя, спавшего в закоулках души.

Ощущение единства и силы заполнило мозги и сердца, соединив их в единый, летящий с бешеной скоростью монолит. Топот копыт стал гимном мощи и силы! Боевой пыл достиг своего апогея.

Первые группы пирийских всадников были смяты и раздавлены с ходу.

Вал железа и копыт с легкостью прокатился по ним, расплющил и помчался дальше. Остальные столпились перед фронтом суминорцев, и вскоре вся варварская орда сбилась в мешанину коней и людей, которая лишь своей массой сдерживала наступающих солдат. Дальнейший путь приходилось прорубать…

Лязг железа и вопли достигли ушей спокойно сидевших хищников. Все облизывались, предвкушая поживу, и жадно сверкали глазами.

Запыхавшийся человек, тяжело дыша, подбежал к ним и присел рядом со стаей…

За мгновение до первой стычки душа сотника Аллиро как будто пребывала где-то далеко. Он отпустил поводья, сжав обеими руками древко опиравшейся о грудь алебарды. Глаза его были закрыты, а на лице застыло странное выражение. Казалось, он не замечал несшей его обезумевшей стихии…

Внезапно, когда в десяти шагах перед ним появились трое пирийских воинов, Аллиро приподнялся в стременах. Движение это, сперва медленное, завершилось с быстротой молнии. Хриплый рев пробился сквозь всеобщий шум. Алебарда, поднятая резким замахом рук, описала короткую дугу назад, а обученный конь, прижав уши и вытянув голову, прыгнул вперед. Могучее лезвие обрушилось с адским свистом.

Блеск стали, вопль, хрип и красные брызги. Троих пирийцев, в том числе одного вместе с конем, смело наземь. У одного, словно шапка, слетела верхушка черепа. Двое других лишились собственных внутренностей, а конь свалился с перерубленным хребтом.

Старый мастер уже снова стоял в стременах. Его оружие обрушилось на новых врагов, словно гром с ясного неба. Длина древка определяла радиус смертоносного круга…

На правом фланге свирепствовал опьяненный схваткой Ксин. Он пробивался вперед, безжалостно уничтожая все на своем пути, и ни один пириец не в силах был ему противостоять. Крики агонии сопровождали каждый взмах его когтистой лапы. Он охотился, словно кот в мышином гнезде, – не было спасения для пирийца, на которого упал блеск его зеленых глаз…

Вертикальные зрачки метали смертоносные искры. Ему, зверю-демону, здесь не было равных…

Находившийся далеко от поля боя волколак, не спуская глаз со сражающихся, облизал пересохшие губы и нервно поскреб в затылке.

Какая-то самка поднялась с травы и, неуверенно приблизившись, заискивающе положила морду ему на колени…

В самой гуще сражения гвардеец Милан налетел прямо на пирийца, которого понесла обезумевшая лошадь. Оба увидели друг друга лишь в последний момент. Милан оказался проворнее, но времени, чтобы поднять меч, у него уже не было. Он успел лишь подставить клинок, противник напоролся на широкое лезвие, пронзившее его насквозь, и ударился грудью о рукоять. Их лица оказались в пол пяди друг от друга…

Дикарь плюнул ему кровью в глаза.

Эти события и тысячи иных эпизодов, порой длившихся лишь мгновение, произошли в течение неполного получаса. Дольше пирийцы не выдержали.

Несколько первых беглецов увлекли за собой всех остальных, и вскоре оставшиеся в живых спасались бегством из устроенного кузенами Ферго ада.

Толпа варваров, до сих пор сдерживавшая рыцарей, распалась во многих местах, и дружина Дарона перелилась через нее, словно вода через проломы в плотине. Началась отчаянная погоня, но пирийские лошади показали свое превосходство, унося своих легко одетых наездников далеко вперед от закованных в железо суминорцев. Однако те гнались за ними до самой Кремневой реки, а там дело довершили лучники, собрав урожай среди переправлявшихся через реку пирийцев.

Обе группы какое-то время грозили друг другу с противоположных берегов, после чего разошлись в разные стороны. Пирийцев вернулось назад меньше половины…

Ксин и Дарон ехали в окружении своих солдат. Радостных возгласов, несмотря на победу, слышно не было. Больше всего это удивляло привыкших к празднованию своих триумфов гвардейцев, которые, сбившись в тесную группу, удивленно смотрели на своих товарищей. Те же производили впечатление утомленных тяжелой работой ремесленников. Задумчивость преобладала над радостью. Для них это была лишь еще одна битва, которую они сумели пережить. Они знали, что рано или поздно придет время последней, с которой они вернутся привязанными, словно мешки, к седлам…

Слишком долго продолжалась безнадежная череда набегов, ответных ударов, засад, стычек и поражений. Ксин понял, почему Дарон так хотел вернуться в Катиму, – ссылка в эти края была смертным приговором, отложенным на неопределенное время…

– Надеюсь, много вреда они причинить не успели? – спросил он его, чтобы развеять мрачные мысли.

Дарон повернул голову.

– Две сожженные деревни… Для них и в самом деле немного, – медленно ответил он, – однако врезали мы им как следует! – Он оживился. – Нужно будет поучить моих сражаться в строю. Хороший способ!

– Расскажи, кто они такие, чего хотят? Добычи, земли?

– Кто их знает, – махнул рукой Дарон, – те экспедиции, из которых хоть один живым вернулся, за реку на неделю пути заходили и никаких селений там не нашли. Мы туда обычно на день-два выбираемся, и, если хорошо пойдет, удается какой-нибудь свежий лагерь окружить и дикарей подчистую перерезать. Это все, что мы знаем. Пленных, за теми исключениями, про которые я тебе уже рассказывал, мы никогда не брали, они, впрочем, тоже. Поэтому никто даже их языка не знает. Если кого без оружия подстерегут – сразу по башке дубиной, а мы им той же монетой платим. Люди давно уже забыли, когда все это началось, но один умник в Катиме рассказывал, будто такое уже пять веков творится. Может быть, и так. Столица далеко, Редрен с карийским султаном каждые несколько лет дерутся, а о нас, наверное, один только дьявол все еще помнит…

Они снова оказались на месте сражения. Почти две сотни тел и несколько десятков мертвых лошадей лежали на утоптанном клочке степи. Те, кто не принимал участия в преследовании, не спеша расхаживали среди убитых. Кто-то вел вереницу из дюжины связанных друг с другом лошадей с переброшенными через седла трупами. Другой шел в его сторону, ведя еще трех… Других укладывали на попонах между двумя лошадьми. Таких было значительно больше.

Пронзительные вопли, временами переходившие в хрип или жалобное поскуливание, раздавались в разных местах истоптанного поля, умолкали и снова возобновлялись. Один из них послышался где-то совсем близко – раненый пириец корчился от боли в нескольких десятках шагов от возвращавшихся. Обе руки его были прижаты к пропитавшейся кровью набедренной повязке. Удар снизу в пах раздробил тазовую кость и вспорол живот. С искривленных в жуткой гримасе губ стекала пена. Вытаращенные глаза уставились в небо.

Солдаты проехали мимо, не обращая внимания на его стоны.

Между двумя скорчившимися телами торчало одинокое, вонзившееся в землю копье. Ксин наклонился, схватил его и, выдернув наконечник из земли, направился к раненому…

– Оставь! – Дарон быстро схватил его за плечо. – Не добивай!

Ксин удивленно посмотрел на него.

– Волколаки не едят мертвечины, забыл?!

Котолак поколебался, но оружие не бросил.

– Сытый ни в одну деревню не полезет, никому не станет вредить…

Ксин кивком признал его правоту и отбросил ненужное оружие. Стоны варвара стихли позади…

Позже, когда солдаты двинулись в обратный путь, небо уже горело ярко-красным светом, освещая колонну неторопливо двигавшейся конницы. Розовые отблески закатного солнца сверкали на шлемах, остриях копий и частях упряжи.

Кузены Ферго, возглавлявшие эту живописную процессию, не собирались, однако, восхищаться ее грозной красотой. Дарон дремал, покачиваясь над конской гривой, а Ксин все время смотрел куда-то в сторону. Знакомый, хотя и неслышимый зов постоянно доносился из глубины колеблющейся травы. Он искушал и призывал, пробуждая почти забытые желания и чувства. Никогда прежде он не воспринимал подобным образом ощущение присутствия другого родственного ему существа.

Что-то далекое и забытое, загнанное вглубь последними годами жизни и лишь временами напоминавшее о своем существовании, теперь явно покончило с прежней робостью.

«Ты не человек, не человек… – настойчиво твердило оно, – ты сам это сказал…»

«Что из того, я давно об этом знал!» – ввязался он в спор с самим собой.

«Почему же ты все время притворялся одним из них? Чтобы забыть о том, каковы они на вкус? Ты добивался их признания! Пытался доказать, что можешь быть лучше, чем те!»

«У меня не было иного выхода, иначе я не смог бы жить среди них!»

«Да, но ты еще и придумал себе человеческую родословную, фамилию, семейный долг и все такое прочее! Зачем? Все это ты сделал через силу, ведь тебя так мало с ними связывает! Достаточно одной лишь капли крови на языке, и все изменится…»

«Я не хочу об этом вспоминать. В конце концов, они признали меня за своего».

«Своим праведным поведением ты убедил их молчать, но разве это что-то изменило? Сверхъестественное происхождение стало для тебя лишь чем-то вроде принадлежности к знатному роду. Ты сам придумал себе свод законов, чтобы никогда ее не лишиться».

«Разве этого мало?»

«Скажешь тоже! Форма без содержания ничто, а разве котолак должен быть лишь вызывающим восхищение придатком к человеку; так же у других – красота или сила!.. к человеку, которым, как ты сам говоришь, не являешься?!»

«Чего же я в таком случае достиг?.. Кто я?..»

«Ты демон, зверь, котолак, а не человек, который умеет играть роль котолака!»

«Я был вынужден… ибо иначе меня ждало бы лишь самое дно… и пожирание трупов».

«Именно! В конце концов, ты – сверхсущество! Почему ты так цепляешься за общество обычных созданий?! Когда ты падаешь, то летишь намного ниже, чем они, но когда взлетаешь… Сделай же следующий шаг! Оставь за собой бездну крови и желания!»

«Что это значит? Я что, должен их теперь презирать?»

«Дурак! Они такие, какие они есть, законов, данных им природой, не изменить, но и они могут быть нужны. Как Ханти тебе…»

«Или как им – собаки, куры и коровы…»

«Ты сам уже не знаешь, что говоришь! Ведь их можно вести за собой… Каждый человек может стать демоном…»

«Наверное, да… но каким?.. И как?..»

Зов Онно пронизал его внезапной дрожью.

«Иди туда!»

«Зачем? Терпеть не могу волколаков».

«Так было прежде. Теперь – нет. Иди!»

– Иду, – прошептал он, послушно натягивая поводья.

Он развернул и пришпорил коня. Тот встал на дыбы, а потом помчался галопом в опускавшихся над степью сумерках.

Сверхъестественное чутье Ксина показало ему кратчайший путь…

Волколак сидел в высокой траве, нетерпеливо ожидая полнолуния. Приглушенный топот копыт тотчас же вырвал его из оцепенения. Он вскочил и, нырнув в кусты, побежал, петляя из стороны в сторону, но звук погони все время раздавался позади и приближался с каждым мгновением. Вскоре он уже слышал фырканье коня и шелест расступающейся травы. Удушающий страх схватил его за горло и повалил на землю. Он застыл неподвижно, а потом жалобно заскулил, когда конь остановился рядом. Он был уверен, что мгновение спустя на него обрушатся удар и боль. Вместо этого он услышал издевательский смех. Подняв голову, он посмотрел вверх. Только теперь до него дошло, перед кем он, собственно, лежит, но все еще не мог поверить собственным глазам. Он видел прекрасного рыцаря в блестящих темно-голубых доспехах, но чутье Присутствия говорило ему нечто иное. Он наверняка бы крайне удивился, если бы только мог удивляться. Однако от этой способности, как и от всех прочих человеческих черт, в нем уже не осталось и следа…

Он встал, отошел на несколько шагов и, приоткрыв рот, тупо посмотрел на всадника. Он был гол и чудовищно грязен, и от него воняло так, что Ксину расхотелось смеяться. Хуже всего были, однако, глаза: вытаращенные, бегающие во все стороны и лишенные выражения… Это была уже крайняя степень озверения.

Котолак задумчиво смотрел на него. Он испытывал отвращение, но чувство это уже не было столь сильным, как когда-то. На этот раз его охватила непонятная грусть.

«Вот он – мой брат…» Он мысленно повторял это полное горечи слово – «брат». «Но – я должен его убить… В любом другом месте, в любое другое время – убить, не колеблясь! Он недостоин жалости, уже поздно что-либо изменить…» Он невольно коснулся охватывавших правое запястье ремешков, словно хотел снять перчатку…

«Для него смерть была бы избавлением. Что было бы таковым для меня? Сколько чудовищ могло бы пойти по моим следам? Может быть, многие, – думал он, – если позаботиться об этом достаточно рано. Однако они до сих пор становились после снятия чар лишь людьми. Они утрачивали не только звериные черты, но и способность к мысленному общению, и прочие свойства сверхсуществ. Мне удалось лишь случайно…» Он тронул коня, развернулся и медленно поехал по степи.

Каким образом сохранить то, что составляет саму сущность демона? Только вместе с пастью, полной зубов, и когтистыми лапами?

Если так, мысленно усмехнулся он, то вампиры наверняка станут вылезать из гробов лишь затем, чтобы подискутировать о поэзии и искусстве! А питаться будут исключительно цветочным нектаром… Он пожал плечами. Упырихи – сочной травой… Впрочем, смешного в этом было мало…

Существует ли другая сторона Онно? Где она?..

Весь мир показался ему мрачным полем боя, на котором вели безнадежное сражение люди и чудовища. В точности так, как когда-то рассказывал ему Родмин. Вот только он, Ксин, был там единственным и бессильным наблюдателем…

Неожиданно словно хрустальный шар, полный ослепительного света, ударил его прямо в лоб. У него аж захватило дыхание. Ну конечно! Как он мог об этом забыть! Та хижина, с умершим отшельником! Те необычные, ускользающие знаки Присутствия, которые он порой ощущал во время прогулок по родному лесу. Русалки, эльфы! Они чуяли его раньше и исчезали всегда быстрее, чем он успевал что-либо увидеть. Поэтому ни он, ни тем более лишенные чутья Присутствия люди не могли ничего о них знать. Однако они существуют!

Теперь он уже мчался сломя голову. Холодный ветер обдувал его виски и разгоряченные щеки.

«Вот оно, решение! – Он все еще не знал, какое именно, но чувствовал, что мысль эта правильная и обязательно нужно ее проверить. – Законы Онно не только вредят природе, но могут ее и обогащать! Да!» – О, как ему хотелось бы сказать это Родмину!

Облегчение и радость словно наделили Ксина крыльями – наконец он нашел и понял самого себя! Он не был уже некой диковинкой, плодом стечения обстоятельств и невероятных случайностей, но творением неизменных правил и нерушимых законов. Тот факт, что он не был зверем, вовсе не являлся редким исключением. Он был больным который просто выздоровел и превозмог болезнь! Других никто не лечил. Осознание этого крепло и придавало бодрости.

«Нужно лишь найти заклинание, снимающее чары… – он на мгновение задумался, – конечно, в безнадежных случаях остаются старые и испытанные методы… поскольку наверняка ничего не удастся сделать с чудовищами, возникшими из мертвых тел и оживающими лишь ночью, упырихами, вампирами; им можно самое большее вернуть человеческий облик. Следовательно, суть в том, чтобы уничтожить пласты зла и ненависти, не затрагивая самих черт сверхсущества. У меня это получилось неважно, к тому же у меня остались все свойства котолака – вот почему мой Зов пугал мирные разновидности демонов. Издали меня не отличить от других… Кроме того, я не умею чуять присутствие людей, а они могут. Значит, я должен уничтожить в себе котолака! Вот только как этого добиться?» – лихорадочно размышлял Ксин. Он даже не заметил, как догнал возвращавшихся солдат.

Он поравнялся с Дароном и снова ехал рядом с ним.

– Куда ты подевался, чтоб тебя?!. – буркнул Дарон, пробуждаясь от дремоты.

Ксин более осмысленно огляделся вокруг.

– Если бы ты знал… – начал он, но ответом был лишь тихий храп. Мгновение спустя его внимание привлекло иное: вдали, над горизонтом, уже сверкал серебристый диск – всходила луна…

– Проснись! – толкнул он Дарона.

– Что такое?!

– Скоро полнолуние. Если мы не успеем вовремя вернуться в Дину, я тут такого вам могу натворить…

Дарон посмотрел на него, а потом на своих людей.

– Не бойся, – успокоил он Ксина, – все будет хорошо, – добавил он и рявкнул так, что даже перепугал лошадей: – Эй, там! Пятьдесят человек остается с ранеными, остальные со мной! – и помчался вперед, не оглядываясь.

Всадники тотчас же двинулись за ним, отделившись от сомкнутой до сих пор колонны.

ИРИАН

Подковы высекли искры на булыжниках замкового двора. Ксин и Дарон ворвались на него одними из первых, а остальные столпились в главных воротах мгновение спустя. Солдаты, покрикивая друг на друга и подзывая конюхов, быстро заполнили всю освещенную рядами факелов площадь.