Граф Анри де Сен-Симон, потомок Карла Великого и близкий родственник герцога и пэра Франции, находился в самом плачевном положении: он проел последние деньги. Его прежний друг, ныне один из сиятельнейших придворных Наполеона, граф Сегюр, после полугодового молчания ответил на его просительное письмо и предложил место переписчика в ломбарде…

Вся беда в том, что именно в это время Сен-Симона обуяла жажда творчества. Он нашел свое истинное призвание, открывая человечеству путь в будущее. Он мог бы теперь писать и писать, если бы только имелись средства на жизнь, те средства, которые в былые времена он так бессмысленно и бездумно швырял на ветер.

Работа в ломбарде была утомительной и нудной. И дело не в том, что она унижала его — об этом теперь он и не думал, но, вытряхивая из него все силы и давая взамен гроши, она не оставляла времени для творчества. Он вскоре оставил ломбард. Его друг, Ригоме Базен, оказывал ему посильную помощь. По совету Базена Сен-Симон написал весной 1804 года статью под заглавием: «Эскиз нового плана общественного устройства, сделанный Филантропом».

Когда Базен прочитал эту статью, он хмыкнул и покачал головой.

— Не знаю, что из этого выйдет. Я же просил тебя, чтобы ты сделал выжимку из «Писем женевского обывателя».

— А я так и поступил.

— Не совсем. Конечно, когда ты толкуешь о необходимости собрать по подписке сумму, достаточную для поддержания тридцати ученых, которым предстоит думать о судьбах народов, это так. Но вот когда ты заявляешь, что французская революция закончилась деспотизмом и что полководец, возглавлявший войска Республики, эту Республику уничтожил, то…

— Прости, я сказал иначе: полководец добился преобладания над Законодательным корпусом…

— А разве это не одно и то же?

— А разве это не правда?

— Но эту правду не опубликует ни одно издательство Франции!

— А если не во Франции?

— Ого! Вот он что задумал!.. — Базен помедлил. — Впрочем, может это и не столь наивно, как кажется на первый взгляд… Вот как мы поступим. Мне по делам общества необходимо съездить в Гамбург. Попробую опубликовать твой опус там…

…Но до Гамбурга доблестный филадельф не доехал. Вскоре после этого разговора он был арестован полицией господина Фуше. И на первом же допросе ему предъявили конфискованный экземпляр «Эскиза». Правда, после того как он доказал, что статья написана не им, и уверил, что не собирался ее публиковать, его освободили.

Что же касается Анри Сен-Симона, то он благополучно скрылся и снова погряз в беспросветной нищете.

После этого инцидента их дружба несколько охладилась. Но ненадолго. Через несколько месяцев они вновь уже действовали сообща.

Война шла полным ходом.

«Прыжок через море» императору не удался, и «Армия Англии» была немедленно переименована в «Великую армию».

Еще накануне выступления войск новой коалиции Наполеон бросил фразу:

— Если через две недели я не буду в Лондоне, то в середине ноября овладею Веной.

Он сдержал слово.

В октябре 1805 года, действуя согласно его стратегическим планам, маршалы Ланн и Ней посадили австрийскую армию Мака в «ульмский капкан».

20 октября Ульм капитулировал.

А 13 ноября, окруженный своей гвардией, вслед за передовыми полками Мюрата, Наполеон въехал в Вену. Он поселился в императорском Шенбруннском дворце, срочно очищенном его хозяевами. Император Франц, покидая свою резиденцию и столицу, успел послать победителю просьбу о перемирии, но Наполеон не удостоил его ответом.

Казалось, кампания окончена.

Но тут всю Европу всколыхнула весть о Трафальгаре.

Мыс Трафальгар, близ Кадикса, стал местом гибели объединенного испано-французского флота. Прославленный английский адмирал Нельсон хотя и сам пал в этой битве, но сумел нанести противнику непоправимый урон: Франция больше не располагала боевыми кораблями.

Наполеон был взбешен: Трафальгар затмил Ульм и Вену.

И уже, как накануне Маренго, ползли первые слухи:

— Корсиканец проиграл войну. Теперь он — конченый человек.

— Сейчас в дело вступят Пруссия и Россия, и тогда…

Злобно шушукались в бюро и салонах. Акции на парижской бирже стали неуклонно падать. И опять началась возня в клане Бонапартов. Жозеф, старший из братьев, никогда не прощавший Наполеону своего подчиненного положения, вещал вполголоса:

— Зарвался, как обычно. Вот если бы я был на его месте…

И либералы восторженно подпевали ему:

— О, если бы вы были на его месте, мы бы никогда не знали, что такое война!..

А два самых больших хитреца, Талейран и Фуше, хотя и недолюбливали друг друга, понимающе переглядывались: не настало ли время продавать того, кто когда-то сумел их купить?..

Нет, время еще не настало.

За Трафальгаром последовал Аустерлиц, который зачеркнул Трафальгар.

Он имел точные сведения: объединенная австро-русская армия, возглавляемая Кутузовым и сопровождаемая русским и австрийским императорами, отходила от Ольмюльца.

Задача состояла в том, чтобы не упустить ее, устроить ей западню и нанести сокрушительный удар, прежде чем прибудут резервные полки.

Было известно, что Кутузов хотел избежать генерального сражения, а император Александр, напротив, рвался в битву. Ловким маневром Наполеон сумел подстегнуть русского царя, создав впечатление растерянности во французском лагере: он-де сам собирается отступать.

Уловка подействовала: Александр уверился в своей правоте и уверил в ней других. И тогда союзники бодро пошли в подготовленную ловушку.

Это произошло 2 декабря 18 05 года возле деревни Аустерлиц, в ста двадцати километрах к северу от Вены.

После ряда демаршей Наполеон сумел прижать русские полки к замерзшим прудам; его артиллерия, действуя с Праценских высот, взломала лед, и тысячи людей, в беспорядке отступавших, тонули в холодной воде или сдавались французам.

В этом сражении погибло около пятнадцати тысяч русских и австрийских солдат, более двадцати тысяч были взяты в плен, равно как и вся артиллерия союзников, так и не успевшая принять участия в деле.

Русско-австрийская армия была фактически уничтожена.

Оба союзника-императора бежали с поля боя задолго до его окончания; на глазах Александра видели слезы.

Русское правительство было настолько угнетено этим поражением, что о нем даже запретили писать в газетах.

— Солнце Аустерлица, — говорил Наполеон солдатам, — осветило нам путь к славе Франции…

И сейчас, и всегда он будет считать Аустерлиц одной из крупнейших своих побед.

Сразу после Аустерлица Наполеон писал Жозефине: «Мы возвращаемся в Париж. Мир обеспечен».

Однако до Парижа было еще далеко. И до мира тоже. На самом деле он возвратился в Вену и, уютно устроившись в Шенбрунне, вершил большие и малые политические дела в Европе.

Он наградил своих немецких союзников: курфюрстам Баварскому и Вюртембергскому подарил титулы королей, курфюрста Баденского определил великим герцогом. Облагодетельствованные потентаты попросили сверх того и малую толику денег, но денег Наполеон им не дал.

Австрийский император бомбардировал его своими депешами из Прессбурга: он умолял о мире. Наполеон великодушно согласился на переговоры. В Прессбург поехал Талейран. Не слушая просьб и стенаний императора Франца, Наполеон продиктовал условия мирного договора. Они были весьма тяжелыми для Австрии. Ей пришлось расстаться в пользу победителя с провинциями Венецией, Истрией и Далмацией, сделать территориальные уступки Баварии, Вюртембергу и Бадену; австрийский император уплачивал сорокамиллионную контрибуцию и навсегда отказывался от титула главы Священной Римской империи, подлежавшей упразднению.

Прессбургский мир был подписан 26 декабря 18 05 года.

В тот же день Наполеон отдал приказ ввести войска в Неаполь: он не забыл, что король неаполитанский формально участвовал в уничтоженной коалиции! И хотя неаполитанцы в прошедшей войне не сделали не единого выстрела, предлог для ответного действия сомнению не подлежал.

Все произошло с рекордной быстротой.

Генерал Сен-Сир, действуя согласно высочайшей инструкции, вошел в Неаполь, чета, занимавшая престол, бежала, а неаполитанским королем был провозглашен недовольный братец Жозеф: пусть-ка теперь попробует выражать недовольство! В помощь ему (а точнее, для надзора за ним) Наполеон отправил вездесущего Кристофа Саличетти.

Этим актом французский император в общих чертах завершал новую организацию Италии.

Еще раньше он уничтожил Лигурийскую и Итальянскую «дочерние» республики, первую — присоединив к Франции, вторую — превратив в Итальянское королевство, королем которого, естественно, стал он сам. Оставались Тоскана и Папская область. До них еще просто не дошли руки, но в принципе их участь тоже была окончательно решена.

В том же 1806 году была ликвидирована и последняя из «дочерних» республик — Батавская. Она была преобразована в Королевство Голландию и отдана брату Луи.

26 января 18 06 года Победитель прибыл в Париж.

Его встретили ликованием и подобострастием. Все слухи и скептические прогнозы мгновенно испарились, точно и не бывали: победителя не судят.

Через несколько дней общий восторг дошел до предела: стало известно, что главный враг Франции, английский премьер Питт, не выдержал известия об Аустерлице и скончался от горя; новый же глава английского кабинета — Фокс был сторонником мира и, едва заняв свой пост, отправил в Париж лорда Ярмута для ведения мирных переговоров.

Неужели мир?.. Всеобщий?.. Полный?..

В это хотели верить все, за исключением Наполеона. Он не надеялся на мир с Англией, да и, пожалуй, не желал его. Переговоры с британским уполномоченным он вел преимущественно для того, чтобы разорвать союз Англии с Россией и изолировать Пруссию. Одновременно начались и сепаратные переговоры с Россией.

Используя выгодную ситуацию, Наполеон завершил преобразование Германии на свой вкус. С середины 1806 года вместо прежней Священной Римской империи им был создан Рейнский союз, «избравший» его своим протектором. Прусское правительство все отчетливее ощущало себя загнанным в угол…

И вдруг (почти одновременно) произошли два события, развеявшие всеобщие надежды: в Англии скоропостижно скончался поборник мира Фокс, а русский император Александр не утвердил прелиминарного мирного договора, который его представитель выработал совместно с Талейраном.

Эти два события мгновенно стимулировали Пруссию. В ее военных кругах давно уже зрела идея реванша. Все чаще вспоминали Великого Фридриха (забывая при этом, что и он был не раз битым). Воинственных генералов и офицеров взбадривала еще более воинственная супруга Фридриха-Вильгельма III королева Луиза, которую недаром считали «единственным мужчиной в монаршей семье».

Прусский король послал Наполеону ультиматум.

Наполеон не ответил.

Фридрих-Вильгельм повторил.

Тогда Наполеон, быстро разворачивая свои силы, вторгся в пределы Пруссии.

Все последующее поэт Гейне метко резюмировал в одной фразе: «Наполеон дунул — и Пруссия исчезла с лица земли»…

Это была не война — это было побоище.

И Великий Фридрих, вероятно, не раз повернулся в своей могиле.

Несмотря на всю воинственную спесь, феодальная Пруссия не могла состязаться с сильнейшей армией Европы, созданной еще гением Революции и возглавляемой талантливейшим полководцем эпохи.

После Иены и Ауэрштедта от ставосьмидесятитысячной армии Фридриха-Вильгельма осталось лишь несколько горсток жалких беглецов, а все дороги, ведущие на запад, были запружены провиантскими обозами, лошадьми, артиллерией, в страхе брошенными побежденными и ставшими легкой добычей победителей.

27 октября 18 06 года, всего через девятнадцать дней после начала войны, Наполеон торжественно вступил в Берлин.

Осталось добить несколько замешкавшихся группировок противника и принять капитуляцию нескольких последних крепостей.

Самой поразительной была история с Магдебургом.

Сильнейшая крепость Пруссии, один из ее главных экономических центров, Магдебург был укреплен согласно последнему слову тогдашней техники и имел запасы продовольствия, рассчитанные на многие месяцы. Маршалу Нею город показался неприступным. А тут еще, как на грех, у маршала не было осадной артиллерии. Не зная, что предпринять, Ней приказал дать несколько залпов из легких орудий, понимая, что они совершенно безопасны для городских стен. И крепость… сдалась.

Сила и военное искусство начали кампанию; паника ее завершила.

Фридрих-Вильгельм вместе с воинственной супругой бежал на окраину своего бывшего государства, в Мемель, откуда тщетно молил победителя о перемирии.

Наполеон был удовлетворен. Никогда еще до этого (да и после этого) ему не удавалось одержать такой легкой, быстрой и полной победы: ведь всего за месяц он разрушил и уничтожил одну из четырех великих держав своего времени.

И вот теперь, в Потсдамском дворце, он окончательно додумал и декретировал тот удар, которым рассчитывал навсегда уничтожить своего г л а в н о г о соперника.

Мысль о континентальной блокаде явилась прямой альтернативой идее военного покорения Англии: определившаяся несостоятельность последней вызвала к жизни первую, породила ее.

Когда Наполеон полностью осознал, что морской десант из Булонского лагеря неосуществим, он не стал упорствовать, он отказался от долго и любовно вынашиваемого плана.

Но это отнюдь не значило, что он отказался от самой задачи, вызвавшей план, ибо он понимал, что, пока существует могущественная Англия, его притязания на мировое господство остаются лишь несбыточной мечтой. И тогда, после блестящих побед 1805 — 1806 годов, укрепилась новая мысль: если нельзя разгромить соперницу политически, ее следует уничтожить э к о н о м и ч е с к и.

«Британия, Британия, владычица морей…»

Вот в чем суть дела.

Владычица морей.

Ее флот — первый в мире — бороздит все моря и океаны. Именно это дает ей силу. Он, Бонапарт, испытал это на себе, когда — в дни бегства из Египта — пытался скрыться от ее кораблей. А потом, при Трафальгаре, они чуть было не отняли у него все его недавние победы… Но не только в войне эти господа сильны своими кораблями. Ибо по всем морям англичане везут к себе сырье и выгодно сплавляют всему миру свои товары. Это и порождает миллионы фунтов стерлингов, то самое, чем всегда и всех бьет британец…

А если…

Если з а к р ы т ь моря? Если сделать так, чтобы хищный Джон Буль не смог сбывать свои товары? Если б л о к и р о в а т ь Британские острова?..

Тогда — это очевидно — Джон Буль задохнется.

Тогда можно будет удушить его, даже не марая своих рук.

Чужими руками.

Вопрос лишь в том, чтобы эти чужие руки были надежны.

А надежными они станут лишь тогда, если вся континентальная Европа подчинится ему, будет смотреть и з е г о р у к.

Дерзкая, невероятно дерзкая мысль! До этого не доходил никто, даже его могущественный «предок» Карл Великий…

Действительно, чтобы блокировать Англию, необходимо овладеть всей Европой, иначе любой участок, который избегнет контроля, сможет т а й н о нарушить блокаду, пропустить английские товары и этим свести на нет все усилия Наполеона!..

Значит, теперь — хочешь не хочешь — надо идти до конца.

До самого конца.

…Берлинский декрет о континентальной блокаде был подписан Наполеоном 21 ноября 18 06 года.

Всемогущий властитель не ведал тогда, что подписывает свой приговор. Именно этот декрет должен был превратить наполеоновские войны в непрерывную цепь завоеваний, и выпадение любого из звеньев цепи, — а рано или поздно это должно было произойти — несло неотвратимую гибель всей системе.

Фридрих-Вильгельм просил мира.

Умолял о мире.

Наполеон, выказывая полное пренебрежение к побежденному, не принял его посла Луккезини. Но и не отклонил переговоров. Для начала он наложил на Пруссию контрибуцию в сто миллионов франков, разместил в городах и селах страны свою армию, которой было дозволено насильничать и мародерствовать без ограничений, потребовал уступки всех земель к востоку от Эльбы. И, разумеется, полного разрыва с Россией.

Прусский король был готов все принять, но по мере его уступок требования победителя увеличивались, и, казалось, им не будет конца.

И тогда, в полном отчаянии, Фридрих-Вильгельм переменил направление своих слезных просьб: он стал умолять о помощи своего союзника, императора Александра.

В отличие от Наполеона, Александр откликнулся на его призыв.

Так беспощадность Наполеона к Пруссии сделала неизбежной новую кампанию. Полуторастатысячная армия русских вступила в Польшу.

Первое сражение произошло под Пултуском 26 декабря.

Оно закончилось неопределенно. Хотя Наполеон и рассматривал его как победу, он оставил поле боя и вернулся на зимние квартиры в Варшаву.

Варшава… Мария Валевская… Пышные празднества и церемонии магнатов… Восторг народа, надеявшегося, что Наполеон принес Польше свободу…

О свободе Польши завоеватель думал меньше всего. Но он был не прочь использовать настроения поляков, чтобы выудить из страны побольше пушечного мяса. Ему даже пришла в голову мысль выписать из Парижа известного патриота и борца Тадеуша Костюшко. Но Костюшко разочаровал его: борец за независимость Польши ставил «благодетелю» условия, которые для него были совершенно неприемлемы. Дело затягивалось. «Что же сказать Костюшко?» — спрашивал в очередном письме Фуше, ведший переговоры. «Скажите ему, что он дурак!» — грубо ответил император. Он был не в силах понять, как нормальный человек может во имя «химеры» отказаться от весьма реальных материальных благ, предложенных ему…

… 8 февраля 18 07 года Наполеон встретился с русскими при Прейсиш-Эйлау.

Об этой встрече он не любил вспоминать. Сражение было жестоким и кровавым, он лично руководил им, но… как и при Пултуске, явной победы не было. Скорее — и так понимали все, следившие за ходом войны, — это была одна из серьезных неудач Наполеона.

Император Александр был воодушевлен и рвался в новые битвы.

Даже трусливый Фридрих-Вильгельм приободрился и стал вести себя довольно заносчиво: его русский союзник вселял надежду, что многое можно исправить и выторговать при новых переговорах.

Наполеон, напротив, погрузился в раздумья.

Братец Жозеф писал ему в марте: «Ваше величество! Заключайте мир любою ценой!» Жозефу вторили многие другие.

Император и сам понимал, что затягивание войны, так неудачно начатой, чревато непредсказуемыми последствиями.

Все же он не хотел останавливаться. И вскоре мог поздравить себя с принятым решением.

Если Пултуск и Прейсиш-Эйлау не прибавили славы завоевателю, то за Эйлау последовал Фридланд, который Наполеон всегда причислял к своим великим победам.

Сражение при Фридланде развернулось 14 июня, в юбилейный день победы при Маренго. Бездарность русского главнокомандующего Беннигсена содействовала успеху французов. Русская армия была разбита.

Фридланд уравновесил Эйлау.

Не пора ли сказать: «Довольно»?

Это в равной мере чувствовали оба императора.

Инициативу проявил Александр.

Его предложение о мире было принято положительно.

Не прошло и двух недель после Фридланда, как начались переговоры в Тильзите.

Много времени спустя, когда экс-император доживал свои дни на острове Святой Елены, его спросили, какой момент своего царствования он представляет себе самым счастливым? И он, не задумываясь, ответил:

— Тильзит…

Он всегда считал Тильзит своей вершиной.

Его артистическая натура, его любовь к показному, его необъятное честолюбие здесь были полностью удовлетворены. И он не просто уверовал в себя — эта вера была ему присуща с давних пор — нет, он почувствовал себя великаном, всесильным чародеем из волшебной сказки, и сама эта сказка вдруг стала явью: все подчинилось ему, все ожидало его указаний.

Первая встреча его с русским царем произошла 25 июня.

С каким восторгом и восхищением смотрели на него в тот день не только свои, но и чужие, русские, там, на другом берегу Немана, когда он, в сопровождении свиты из нескольких сотен всадников, под несмолкаемые приветствия, вихрем пронесся вдоль рядов старой гвардии! Он слышал возгласы: «Это Александр Македонский!», «Это Цезарь!» И еще: «Куда до него Цезарю и Александру! Это сам Марс, бог войны!» И потом, спустившись в барку и подплывая к плоту, установленному посредине Немана, он видел приближавшегося с противоположного берега, в такой же барке, русского императора, окруженного молчаливыми царедворцами, и старался прочесть по выражению его лица, каково-то ему сейчас, наследственному властелину, побитому и униженному, идти на поклон к выскочке-корсиканцу, которого он всегда считал исчадьем ненавистной ему революции!..

Это было великолепно! И какой Эсхил, Корнель или Шекспир мог написать подобную драму!..

Но игра только начиналась, и он понимал, что в своих же интересах должен быть великодушен.

Он ничем не унизил поверженного врага.

Едва ступив на плот, он бросился навстречу Александру, открыл ему объятия, и лицо его выразило радушие и приязнь. Первые слова, которые он произнес, сопровождая их обворожительной улыбкой, были:

— Из-за чего мы воюем, милый брат?

И он тут же убедился, что его собеседник не меньший дипломат и артист, чем он сам, ибо, изобразив на своем лице столь же искреннюю улыбку, Александр ответил:

— Поверьте, любезный брат мой, я столь же ненавижу англичан, как и вы, и буду вашим помощником во всем, что вы станете предпринимать против них!

Наполеон даже вздрогнул от неожиданности.

«Каков, каналья, — подумал он, — ударил сразу же в самую точку, сразу понял, чем может меня взять… Ведь врет, но как врет… Нет, с ним держи ухо востро!..»

Улыбка его стала еще обольстительней, он сказал:

— В таком случае можно считать, что мир уже заключен!

Затем он снова обнял Александра и увлек его в роскошный шатер посреди плота, где должны были вестись переговоры.

…Переговоры продолжались почти два часа. В ходе их Наполеон снова и снова убеждался, что император российский не уступает ему в умении ломать комедию и что такого голыми руками не возьмешь.

В заключение беседы Наполеон расстелил на столе большую карту. Он властно провел черту вдоль Вислы.

— Вот, ваше величество, брат мой, наша демаркация. Все, что к востоку, — ваше, все, что к западу, — мое.

Из этих слов царь понял, что для Пруссии его «брат» вообще решил места не оставлять. Он ловко повернул разговор в сторону прусского вопроса.

Наполеон вспылил:

— Подлый король, подлая нация, подлая армия… Держава, которая всех обманывала, не заслуживает существования.

Александр все так же широко улыбался и поддакивал:

— Разумеется, разумеется… И все же уничтожать Пруссию не следует. Хотя бы из гуманных соображений. Кое-что этому бедному королю надо бы и оставить…

…Предмет этого разговора, король прусский, все это время находился на русском берегу и ждал, когда его позовут. Но его так и не позвали…

Узнав от Александра, как развивался разговор о Пруссии, Фридрих-Вильгельм пришел в состояние паники. И решил пустить в ход тяжелую артиллерию: собственную жену.

Королева Луиза слыла красавицей.

— Против ваших чар он не устоит! — готовил ее трепещущий супруг.

Встреча состоялась. Прусская королева была во всем блеске своего лучшего туалета, голова украшена диадемой. Наполеон явился в охотничьем костюме, с хлыстом в руках. Конечно же супруг отсутствовал. Он, окруженный придворными, дожидался в соседней комнате.

Луиза встретила Наполеона патетически.

— Государь, справедливости… Прошу справедливости!..

Наполеон чуть коснулся ее платья.

— Какая великолепная материя, мадам. Скажите, это креп или итальянский газ?..

…Свидание затягивалось. Наконец не в силах долее выдерживать насмешливые взгляды царедворцев, Фридрих-Вильгельм нарушил тет-а-тет…

— Если бы он вошел чуть позже, — со смехом рассказывал Наполеон своим маршалам, — мне бы пришлось уступить ей Магдебург…

Свидания двух императоров продолжались ежедневно, вплоть до 8 июля. Внешне они были так же сердечны и так же сопровождались объятиями и лобзаниями. Устраивались дружеские обеды и ужины, проводились торжественные смотры русских и французских войск.