Юго-запад. Аквитания. Испания

Безопасность франкской Галлии на северо-западе была обеспечена, по крайней мере на время, без больших жертв и потерь. Иное дело — юго-запад. И хотя первая война царствования Карла — усмирение аквитанского мятежа — оказалась быстрой и легкой, обеспечив ему подчинение не только Аквитании, но и соседней Гаскони, в дальнейшем здесь следовало ожидать серьезных трудностей и сюрпризов. К югу от Аквитании и Гаскони начиналась протяженная и весьма коварная граница с мусульманским миром. В свое время Карл Мартелл сумел предотвратить экспансию испанских арабов, прогнав их в 732 году за Пиренеи. Но два десятилетия спустя на арабском Востоке произошел переворот. Аббасиды, правители Багдада, изгнали из Халифата своих соперников Омейядов, и один из них, Абдерахман Муавия, бежав в Испанию, основал в 755 году в Кордове свой эмират, позднее превратившийся в новый халифат. Это событие вызвало противодействие со стороны ряда эмиров припиренейской Испании. Они начинали смотреть на северного христианского соседа как на возможного союзника в борьбе с «узурпатором».

Карл и сам был не прочь использовать ситуацию. Теперь под боком у него оказывался опасный враг, от которого можно было ждать всяческих неприятностей. Король франков понимал, что следует предупредить соперника. Он решил сам перейти в наступление и искал лишь удобного повода.

Поводом явилось посольство правителя Сарагосы, обратившегося в 777 году к франкам за помощью против омейядского халифа Кордовы. По-видимому, в памяти короля были свежи рассказы об успехе его деда в борьбе с мусульманами, а может быть, он хотел помочь укрывшимся в Астурии христианам. Так или иначе, но в 778 году Карл, во главе большой армии, перешел Пиренеи, но потерпел неудачу под Сарагосой. На обратном пути арьергард франкского войска попал в засаду, устроенную свободолюбивым племенем васконов (басков) в Ронсевальском ущелье, и был полностью уничтожен. В числе погибших военачальников франкский источник упоминает Роланда (Хруотланда), префекта Бретонской марки, ставшего позднее героем знаменитого французского эпоса — «Песни о Роланде».

Катастрофа при Ронсевале отнюдь не ослабила интереса Карла к Испании, тем более что вскоре на этой почве возник союз Ахена с Багдадом (об этом будет рассказано ниже). Но Карл теперь понял, что полагаться только на союз с коварными правителями мусульманских городов северной Испании неразумно и опасно. Желая быть во всеоружии и держать под постоянным прицелом арабскую Испанию в целом, он решил создать на ее границе особый плацдарм, своего рода военно-административный комплекс, ответственный за пиренейский рубеж.

Согласно летописи сразу же после Ронсеваля Карл начал расселять по всей Аквитании «графов, аббатов и многих других, кого называют обычно вассалами, избранных из франкской расы, и им доверил заботы… об охране границ и управлении королевскими городами». Три года спустя король пошел еще дальше, создав в Аквитании, Гаскони и Септимании своеобразную автономию, доверенную особому вице-королю. Этим королем стал Людовик, сын Карла, рожденный во время испанского похода и коронованный в Риме папой Адрианом 15 апреля 781 года, одновременно со своим братом Пипином. В том же году трехлетний ребенок был отправлен в Тулузу, которая должна была стать его главной резиденцией и где был сформирован его двор. Воспитателям юного короля было поручено следить за тем, чтобы он находился среди местных детей, играл с ними и был одет в национальное, баскское платье. Разумеется, как и в Италии, Карл оставался полным хозяином положения и, имея верные глаза и уши в Аквитании, внимательно следил за жизнью «вице-королевства» и давал необходимые указания во всех сферах, прежде всего — в отношении дел пограничных.

А с пограничными делами вскоре возникли новые осложнения. Воодушевленные воспоминаниями о неудаче франков в 778 году, арабы становились все более дерзкими, начали массами проникать за Пиренеи, и только экстренные меры со стороны военного префекта Аквитании, графа Гильома Тулузского, кое-как стабилизировали положение. По указанию Карла были возобновлены переговоры с эмирами севера, соперниками Кордовского халифа, в результате чего франкам удалось занять пограничные города Херону, Вик и Урхель. Но эти частичные успехи вскоре были сведены на нет событиями, происшедшими в халифате.

В апреле 788 года умер престарелый и уже недееспособный Муавия, и халифом Кордовы стал его сын, энергичный Хешем, решивший объединить мусульман Испании для священной войны против христиан. Три года спустя во всех мечетях «истинно-верующие» были призваны «возродить славу ислама мечом защитников веры». Тысячи «верных» откликнулись на призыв, и огромная армия вторглась в пределы Септимании, сожгла предместья Нарбонны и, ведя за собой многочисленных пленников, направилась к Каркассону. Гильом Тулузский попытался остановить мусульман на реке Орбье, но несмотря на проявленное мужество был побежден; его офицеры разбежались, солдаты были перебиты, а враг захватил такую богатую добычу, что лишь на часть ее была построена большая мечеть в Кордове.

Этот «второй Ронсеваль», имевший для французского эпоса те же последствия, что и первый[8], оказался тем более чувствительным для Карла, что он считал себя в какой-то мере ответственным за него: занятый подготовкой войны с аварами и Беневентом, он увел из Аквитании значительные воинские контингента, оголив южную Галлию и сделав ее легкой добычей для врага. Ошибку надо было исправлять. И снова, как прежде, король франков координирует свои молниеносные вторжения в Испанию с дипломатическими ходами. Они стали особенно эффективными после 796 года, когда вследствие смерти Хешема в Кордовском халифате вновь начались междоусобия. По приказу Карла в 90-е годы аквитанский король Людовик предпринял серию походов за Пиренеи, в результате чего была заложена Испанская марка — укрепленная пограничная область с городами Героной, Урхелем и Виком. Карл заселил ее испанскими семьями, бежавшими из-за Пиренеев от мусульман. В 801 году у арабов была отнята Барселона, ставшая главным центром марки, в 806 году франкам подчинилась Памплона, и к концу правления Карла его влияние простиралось уже до реки Эбро.

Тайна императорского имени

В результате всех этих войн государство франков увеличилось почти в два раза по сравнению с тем, каким оно было при Пипине. Пределы его простирались от Шлезвига до Эбро и от Атлантического океана до Венского леса. По своим размерам оно намного превосходило любое из прежних «варварских» королевств. При этом влияние Карла распространялось далеко за пределами его государства. Его имя с почтением произносили и в Астурии, и в Шотландии, и на мусульманском Востоке. Знаменитый халиф «Тысячи и одной ночи» Харун ар-Рашид искал с ним союза, его щедротами пользовались христиане Карфагена и Александрии. Мог ли в этих условиях королевский титул удовлетворить создателя и обладателя грандиозной империи? Карл не спешил с ответом на этот вопрос, но дать его был должен.

Во время своего четвертого (и последнего) посещения Рима он задержался там довольно долго: Карл прибыл в Вечный город 24 ноября 800 года и покинул его только 25 апреля следующего. Перед «защитником Святого престола» на этот раз стоял ряд весьма ответственных и сложных задач.

В Рим он отправился, как и ранее, по призыву папы. Но теперь, несмотря на то, что с 774 года Карл величал себя «королем франков и лангобардов», положение было значительно более острым, чем прежде.

Новый папа Лев III, человек слабый и тщеславный, не нашел общего языка с местной знатью. Размолвка превратилась во вражду. 25 апреля 799 года папа подвергся нападению на улицах Рима. Избитый и искалеченный (ему выкололи глаза и вырвали язык), Лев III был помещен в монастырь Стефана и Сильвестра, откуда ему удалось бежать под опеку сторонников Карла. Не чувствуя себя в безопасности в Италии, папа попросил франкского посла Гермера доставить его ко двору своего государя. Летом или в начале осени того же года Лев III прибыл к Карлу в Падерборн. Сюда же пришли и письма его врагов, обвинявших Льва III в многочисленных преступлениях. Карл дал папе эскорт из духовных и светских лиц и отправил его обратно в Рим, обещая вскоре последовать за ним.

Однако это «вскоре» растянулось на целый год. Карл явно не торопился, словно обдумывая и подготавливая нечто. Зиму он провел в своей будущей столице Ахене, принимая различных послов, в том числе и некоего монаха из Иерусалима, передавшего королю благословение патриарха и реликвии от Гроба Господня. В начале весны 800 года Карл отправился к Атлантическому побережью проверить строительство укреплений против норманнских пиратов, затем совершил большой круиз по своим поместьям и городам Галлии. Между прочим (особо отметим это!), он посетил Тур, где провел некоторое время, совещаясь со своим ближайшим другом и духовным наставником Алкуином. Только в августе король созвал генеральный сейм в Майнце, где заявил о своем намерении идти в Италию. Он прибыл туда в начале осени, некоторое время пробыл в Равенне и лишь 23 ноября спустился к Ментане, где был встречен Львом III, проводившим его в Рим.

1 декабря Карл созвал торжественное судилище в соборе святого Петра. В состав трибунала вошли высшие духовные сановники франкского короля. Что до «преступников», то они были уже давно в руках Карла. Судебные заседания тянулись до 23 декабря, когда папа особой клятвой очистился от возведенных на него обвинений. (В скобках заметим, что к изувеченному Льву III в это время «чудесным образом» вернулись зрение и речь.) В тот же день, 23 декабря, Карл принимал новое посольство из Иерусалима (о нем речь ниже). А еще через день, на Рождество, 25 декабря, произошло следующее…

Карл слушал в соборе святого Петра праздничную мессу. Он стоял на коленях перед алтарем. Вдруг папа приблизился к своему гостю и одел ему на голову императорскую корону. Все находившиеся в соборе франки и римляне дружно, как по команде, воскликнули:

— Да здравствует и побеждает Карл Август, Богом венчанный великий и миротворящий римский император!

Восклицание было повторено трижды, после чего папа, «согласно обычаю древних времен», в свою очередь, преклонил колени перед новым императором.

Так совершилось событие мирового значения: на Западе вновь появилась империя.

Провозглашение империи логически завершало всю предыдущую деятельность Карла. Более тридцати лет подряд завоевывал он земли, соседние с Франкским государством. Италия, Саксония, Бавария, Бретань, Аквитания, Северная Испания, пограничные области юго-востока, все они одна за другой были поглощены его державой. В результате по своим размерам государство Карла лишь немногим отличалось от бывшей Западной Римской империи. И недаром в некоторых письмах государство это уже величалось «христианской империей». Теперь король, используя благоприятное стечение обстоятельств, решил оформить новое положение дел соответствующим демонстративным актом.

Все было, естественно, подготовлено заранее, причем франкский король являлся одновременно автором и режиссером спектакля. На сей счет есть несколько бесспорных доказательств. Уже то обстоятельство, что Карл принял на себя роль судьи в деле папы, говорит само за себя: решение о провозглашении империи было принято еще в 799 году. Имеются письма Алкуина, полностью проясняющие цель упомянутого выше свидания с ним Карла минувшей весной. Сохранилось и более позднее свидетельство, согласно которому папа обещал Карлу императорскую корону в награду за помощь против его врагов. Наконец, есть прямое сообщение Анналов, воспроизводящих текстуально решение римского собора от 25 декабря 800 года: «Поскольку в настоящее время в стране греков нет носителя императорского титула, а империя захвачена местной женщиной[9], последователям апостолов и всем святым отцам, участвующим в соборе, как и всему остальному христианскому народу, представляется, что титул императора должен получить король франков Карл, который держит в руках Рим, где некогда имели обыкновение жить цезари».

Можно сколько угодно удивляться аргументации этого решения, но само существо его сомнений не вызывает.

Казалось бы, все ясно — в новом качестве повторялся опыт отца Карла, Пипина Короткого: там — поддержка папы и королевский титул, здесь — спасение папы и императорская диадема.

Однако существует другое современное свидетельство, которое до сих пор оставляет в недоумении историков. Царедворец и биограф Карла Эйнгард сообщает, что его государь был весьма неприятно поражен случившимся. Согласно Эйнгарду, Карл даже заявил, что знай он о намерении папы заранее, он никогда бы не пошел в этот день в собор!

Свидетельство удивительное. Как быть с ним? Проще всего — так иногда и поступают — пренебречь, мотивируя неосведомленностью Эйнгарда. Однако такое решение вряд ли приемлемо. В чем другом, а в делах придворных Эйнгард был осведомлен отлично. Постоянно общаясь с королем, он хорошо знал его настроения и ничего перепутать не мог. По-видимому, отмеченное им действительно имело место. Карл почему-то публично проявил свое недовольство актом 25 декабря 800 года. Но почему?

Историки пытались объяснить этот факт по-разному. Одни утверждали, что Карл был раздражен инициативой папы. Но это заблуждение. Как мы уже видели, инициатива исходила от короля, а Лев III был всего лишь исполнителем. Другие полагают, что Карла огорчила внезапность акта, король-де считал неподходящим выбранный момент. Но с этим также нельзя согласиться: трудно было выбрать лучший момент для провозглашения империи, чем Рождество 800 года! Видимо, дело в чем-то другом. Внимательное сличение источников позволяет согласиться с теми историками, которые связывают тайну поведения Карла с его восточной политикой. Все упиралось в позицию Византии. Но для большей ясности начинать все же следует не с христианского, а с мусульманского Востока.

Слон Харуна ар-Рашида

Позднейшая традиция увела завоевательную политику Карла Великого далеко на юго-восток. Согласно героическому эпосу Средневековья, он был не только инициатором и организатором первого крестового похода, но и сам в нем участвовал — путь вдоль Дуная, по которому в XI—XII веках прошли Готфрид Бульонский и Фридрих Барбаросса, их современники недаром окрестили «дорогой Карла Великого». Эпические поэты утверждали даже, будто Карл овладел Константинополем, а также завоевал Сирию, Палестину и Трапезунд. В этих поэтических сказаниях есть зерно истины: юго-восточная политика Карла, о которой так скупо и лапидарно сообщают современные свидетельства, действительно занимала немалое место в его политической программе; последняя же начала осуществляться с события, носящего почти анекдотический характер.

Еще Вольтер подметил, что очень часто в истории малые события заканчивались весьма большими последствиями; скажем точнее: на поверхности лежит малое, второстепенное, а за ним скрывается главное, большое.

Так было и на этот раз. Все началось со слоновьего клыка.

Однажды из стран заморских королю Карлу доставили некий диковинный предмет. То был большой полированный рог, украшенный причудливой резьбой. Королю объяснили, что это клык слона. Карл был изумлен. Он не представлял себе зверя, из зуба которого можно было вырезать подобный рог. И у него возникло страстное желание во что бы то ни стало этого зверя увидеть.

Так повествует легенда. А вот что рассказывает подлинный источник — «Анналы Франкского королевства».

В 797 году король Карл снарядил посольство к халифу Багдада. В состав посольства вошли доверенные лица Лантфрид и Зигимунд, а также еврей Исаак (видимо, толмач). Цель, поставленная перед посольством, официально была сформулирована вполне ясно: достать и привезти слона.

Первые вести с Востока Карл получил лишь два года спустя.

Выше упоминалось, что зимой 799 года в Ахен прибыл монах из Иерусалима с подарками от патриарха; видимо, он и рассказал Карлу нечто о судьбе сановников, отправленных в Багдад. Отпуская иерусалимского гостя, Карл направил вместе с ним дворцового священника Захария с ответными дарами и крупной суммой для раздачи милостыни.

Захарий справился быстро. К концу 800 года он возвратился с двумя сопровождавшими его монахами и прибыл в Рим, где в то время находился франкский государь. Именно этих монахов и принимал Карл 23 декабря, за два дня до коронации. Послы передали благословение патриарха, а также различные реликвии, в числе которых находились ключи от Иерусалима.

Все эти события, если поставить их в ряд, синхронный другим политическим актам Карла, довольно знаменательны. Они показывают, что дело, начавшееся с желания приобрести слона, имело весьма серьезную подоплеку и зашло довольно далеко.

Прежде всего, церковная миссия из Иерусалима не могла быть отправлена без санкции халифа, владевшего Палестиной. Значит, посольство Лантфрида и Зигимунда наряду с официальной целью имело и некое неофициальное поручение, о котором источники по вполне понятным причинам молчат и с которым послы прекрасно справились. О характере этого поручения можно судить по последствиям. Если халиф проявил такое внимание к королю, что разрешил, несмотря на свое отрицательное отношение к христианам, установить прямую связь между Ахеном и Иерусалимом (причем связь, сопровождаемую таким символическим жестом, как присылка европейскому монарху ключей от Иерусалима), значит, он был сильно заинтересован предложениями, которые ему сделали послы. Что же это были за предложения? Нетрудно догадаться, на какой почве могли сблизиться мусульманский Багдад и христианский Ахен. У них были общие соперники и враги. К ним принадлежали, прежде всего, испанские Омейяды, будущие халифы Кордовы, самозванцы и еретики с точки зрения багдадских Аббасидов, только и помышлявших о том, как бы их ослабить и уничтожить. В этом плане та ожесточенная борьба, которую начал в 788 году Карл в Испании, вполне устраивала Харуна ар-Рашида (напомним: борьба эта как раз активизировалась в преддверии 800 года!). Еще более объединяла интересы обоих государей политика в отношении Византии… Но о Византии — разговор особый. Этот большой вопрос нуждается в специальном экскурсе, который будет дан ниже. Прежде же чем переходить к «большому», покончим с «малым».

Предвидим законный вопрос, который давно вертится на языке любознательного читателя:

— А как же слон? Был ли слон?…

Спешим ответить: да, слон был. И не только был, но даже имел весьма звучное имя. Франкская летопись сохранила это имя для потомства: слона звали Абу-ль-Аббас. Мало того. Эйнгард уверяет, что слон, отосланный Карлу Великому, был единственным слоном Харуна ар-Рашида!…

…Когда после коронации, весной 801 года, император возвращался из Рима на родину, его близ Верчелли нагнали восточные послы. Они сообщили Карлу, что еврей Исаак, отправленный четыре года назад к Харуну ар-Рашиду, благополучно возвращается с многочисленными подарками и со слоном. Исаак, однако, задержался в Северной Африке, ибо у местных правителей не оказалось достаточных транспортных средств. Карл незамедлительно послал своего канцлера Эрканбальда в Лигурию, дабы тот подготовил корабль для доставки заморского гостя. Исаак с грузом прибыл в Порто-Венере в октябре 801 года. Оттуда он двинулся на север, но в связи с приближающимися холодами не рискнул переправлять слона через Альпы и зазимовал в Верчелли. Очевидно, путешествие через горные перевалы оказалось не из легких, ибо в Ахен слон был доставлен только 20 июля 802 года. Разумеется, он произвел фурор и затмил все другие подарки. О нем сообщили все местные летописи, в том числе даже такие, которые славились своей лаконичностью. 802 год для франкского государства можно смело назвать «годом Слона», ибо гость из далекой Индии вытеснил все другие события, сколь бы важными они ни были.

Карл поместил слона в свой знаменитый охотничий парк, славившийся различными чудесами природы, и здесь Абу-ль-Аббас стал объектом для всевозможных, в том числе и «научных» наблюдений, которыми тогдашние эрудиты смело оперировали в своих трудах. Так, известный грамматик и географ Дикуил, возражая автору одного компилятивного сочинения, упрекал его за утверждение, будто слон никогда не ложится. «Слон, — писал Дикуил, — напротив, лежит подобно быку, что все люди Франкского государства наблюдали на слоне императора Карла…»

Но недолго длилось безмятежное пребывание Абу-ль-Аббаcа в уютном охотничьем парке. У императора была привычка во время походов или путешествий возить с собою своих детей, а то и весь двор. Не желая расставаться со своим любимцем, Карл и его стал повсюду таскать за собой. Так продолжалось до 810 года, ставшего роковым для заморского животного. В этом году император отправился на север, в Саксонию. Перейдя Рейн, он стал поджидать войско. И вот во время этой стоянки и околел бедный Абу-ль-Аббас. Не исключено, что он стал жертвой эпидемии, косившей в этом году скот по многим северным областям.

Гибель слона произвела не менее сильное впечатление, чем его прибытие. Об этом опять заговорили все летописи, приравнивая печальное известие к самым тяжелым событиям года. «В том же году, когда умер слон, — повествовала одна хроника, — скончался и король Италии Пипин…» Другой летописец, повествуя о всевозможных несчастиях, уточнял: «И король Пипин, сын императора, скончался, и знаменитый слон, которого Арон (то есть Харун. — А.Л.) прислал императору, внезапно умер…»

Так окончил свои дни знаменитый Абу-ль-Аббас, косвенный виновник многих великих событий, прожив при франкском дворе всего около девяти лет…

Византия

История со слоном увела нас на десять лет вперед от того момента, когда Карл впервые ощутил на своей голове императорскую корону. Думается, мы развлекли читателя, но в какой-то мере и приблизились к ответу на вопрос о «тайне императорского имени». Полную же разгадку следует искать в Византии.

Выше было указано на то, что Ахен и Багдад сблизили общие враги, одним из которых были испанские Омейяды, другим же, по началу меньше беспокоившим Карла, но значительно более опасным и непримиримым, — Византия.

Можно спросить: почему франкский король находился во враждебных отношениях с государством, с которым почти не имел общих границ и с которым ему, казалось бы, нечего было делить? Почему враждебность эта достигла таких размеров, что в борьбе с христианской державой христианскому королю пришлось прибегать к помощи мусульман?

Перед нами яркий пример того, как политика берет верх над религией (причем у такого ревностного блюстителя христианства, как Карл Великий). Существо же дела уходит в глубь веков, снова уводя нас к истокам.

Начиная с 476 года, когда захвативший Рим Одоакр формально упразднил Западную Римскую империю и отослал знаки императорского достоинства в «новый Рим», Константинополь, восточные императоры смотрели на себя как на единственных законных наследников Цезаря и Августа. Юстиниан попытался даже реставрировать Римскую империю во всем прежнем объеме; и хотя это ему не удалось, его преемники не собирались отказываться от подобных притязаний. Понятно, что в их глазах «варвар»-франк, развивший вдруг весьма бурную деятельность на Западе, был личностью весьма подозрительной. Вся его политика в Италии, от завоевания Лангобардского королевства и до установления протектората над беневентским герцогством, рассматривалась как цепь «узурпации», противозаконных актов, имевших целью ущемить права законных властителей. И, конечно же, самой главной из «узурпации», намного перекрывавшей все остальное, стало событие 25 декабря 800 года, нанесшее смертельный удар византийской идее «единства» империи.

Собственно, здесь-то и лежит решение вопроса о «тайне» Карла Великого. Из рассмотренных фактов с ясностью вытекает, что широко разрекламированное Карлом «недовольство» коронацией было всего лишь дипломатической игрой, составляющей оборотную сторону заключенного им тайного политического союза с Багдадским халифом. С одной стороны, готовя грозную военную силу, которую в случае надобности можно было направить против Византийской империи, с другой, Карл всячески стремился показать, что он не желал превращаться в соперника восточного императора, и уж коль скоро так вышло, то вина за это лежит не на нем, а на папе Льве III.

Могла ли столь грубая уловка ввести в заблуждение искушенный в политических интригах Влахернский дворец? В обычных условиях — конечно, нет. Но вся хитрость Карла как раз и заключалась в том, что выбрал он время не совсем обычное.

В те дни в Византии был явно нарушен закон: у власти находилась женщина, причем женщина, похитившая трон ценою кровавого преступления[10]. Это была императрица Ирина, с которой еще до захвата ею власти, Карл вел переговоры. Теперь, выражая лицемерное огорчение по поводу своей «неожиданной» коронации, новый император Запада одновременно заявлял о своем желании сохранить полное «единство» империи: с благословения папы он отправил в Константинополь особое посольство, имея целью предложить руку и сердце повелительнице православного Востока[11]. И посольство было принято весьма благосклонно.

Без сомнения, то был кульминационный миг могущества Карла. Проводя политику «кнута и пряника», завязывая сложный дипломатический узел, франкский властитель, казалось, уже почти достиг того, что так и не удалось в свое время Юстиниану. Реализация брачного проекта соединила бы Восток и Запад под эгидой одного государя; Римская империя была бы восстановлена в своем полном объеме, в особенности, если учесть, что именно к этому времени Карл добился серьезных успехов в омейядской Испании, проник в Палестину и имел своих агентов в главных городах северной Африки — Карфагене и Александрии.

Однако все сорвалось. Сорвалось из-за непредвиденных обстоятельств.

Против Ирины давно уже зрело недовольство. Маневр Карла ускорил вызревание заговора знати. 31 октября 802 года, буквально на глазах уполномоченных франкского государя, произошел дворцовый переворот, в ходе которого Ирина была низложена, а византийский престол занял новый император Никифор. Это был весьма чувствительный удар для Карла. План присоединения православного Востока рушился. Впрочем, даже теперь дипломатический ход хитроумного франкского монарха, свалившего всю ответственность за принятие императорского титула на папу, сыграл свою роль. На первых порах Никифор, введенный в заблуждение, порвал все отношения лично с папой, но еще продолжал какое-то время вести переговоры с Карлом! Разумеется, долго это продолжаться не могло и кончилось тем, что новый византийский император отказался признавать «самозванца». В воздухе запахло войной. Однако время Карл определенно выиграл, употребив его, в первую очередь, на создание сильного флота.

Вот тут-то он и сумел отыграть свой главный козырь — союз с Багдадским халифом.