– В коллегии иностранных дел, – ответил я.
– Стало быть, дипломат, – с удивлением промолвил капитан. – Это и впрямь неожиданно, чтобы дипломатические работники вступали в схватку с разбойниками.
– Я не очень силен в английском, – признался я. – А когда боишься, что язык подведет, полагаешься на кулаки.
– Все войны проистекают из-за того, что дипломаты не сумели договориться, – вздохнула леди Фицгерберт.
– Полностью разделяю ваше мнение, – согласился я.
– А по-моему, войны случаются из-за того, что мужчины любят воевать, – вставила свою реплику мадемуазель де Понсе.
– Не все мужчины, – возразил я и, поймав удивленный взгляд виконтессы, продолжил: – Я не люблю воевать.
– Но вы же не воюете, – улыбнулась она.
– Сейчас нет, – подтвердил я, – но воевал. Я подал в отставку и дал себе слово никогда более не участвовать ни в каких войнах.
Взоры всех присутствующих обратились на меня.
– Вы говорите удивительные вещи, – покачал головой капитан Годен. – Но как вы поступите, если случится война?
– А я уверена, что граф разыгрывает нас, – кокетливо заявила мадемуазель де Понсе.
Сэр Бенджамин Томпсон смотрел на виконтессу с благоговением. Она же не сводила с меня пытливого взгляда.
– Отнюдь, – отозвался я. – Я служу своему государству. Но если оно затеет войну, пусть на меня не рассчитывает.
– А в какой кампании довелось вам участвовать? – спросил Новосильцев.
– В Италии и Швейцарии под командованием Суворова.
– Это была славная кампания, – промолвил граф Воронцов, будто удивлялся, отчего же расхотелось мне воевать дальше.
– Да уж, – с сарказмом буркнул я.
– А я в отставке с девяносто шестого года, – сообщил Новосильцев. – Иначе непременно участвовал бы в деле с Суворовым.
– Если вы так категорично против войны, то российский император выбрал лучшую кандидатуру для этой миссии. – Леди Фицгерберт улыбнулась мне; в отличие от прочих – искренне.
– Участие в войне вовсе не означает непосредственное участие в боевых действиях, – сказал лорд Томпсон. – Вот я, например, в последнее время занимаюсь проблемой питания. Это, знаете ли, непросто: накормить армию, действующую вдалеке от родины и к тому же постоянно меняющую дислокацию. А солдат должен быть сыт, иначе – какой же он солдат?!
– И правда, сподручнее кормить солдат в собственных казармах, – улыбнулся граф Воронцов. – А потому, дамы и господа, вынужден извиниться. Мы с графом Воленским должны отбыть в банк. – Семен Романович поднялся из-за стола и, кивнув мне, добавил: – Нам предстоит отправиться в Бишопсгейт, нас ждут в «Френсис Бэринг энд Ко».
Я попросил лакея вызвать мосье Каню и ожидал в холле, втайне надеясь на новую встречу с Николь. Но тщетно. Явился Жан с недовольной физиономией, а горничная виконтессы так и осталась где-то в комнатах для слуг. Я вышел из дома следом за графом Воронцовым, сильно расстроенный. А тут еще подлый французишка с кислой миной!
– Жан, – рассердился я, – отчего ты смотришь так, будто тебя из поганого чулана некстати выгнали?!
– Вот-вот-с, сударь, – оживился мосье Каню. – Может, я останусь…
– Я тебе останусь! – возмутился я. – Садись рядом с кучером! И прекрати рожу мне строить!
По пути граф Семен поведал анекдотическую историю. Гадалка предсказала мистеру Бэрингу, что человек по фамилии Лисон в одночасье погубит его банк. С тех пор владелец банковской конторы ввел строгое правило: не впускать людей с такой фамилией.
Мысли мои занимала Николь, и когда мы прибыли во «Френсис Бэринг энд Ко», я не слишком прилежно следил за манипуляциями банкиров. Нас провели в хранилище, где у меня на глазах опечатали четыре кованых сундука, поместили их в отдельную кладовую, дверь также опечатали, а ключ вручили мне. Утром нам предстояло забрать сундуки, погрузить их на подводы и отправиться в Дувр.
Признаться, я не понимал, к чему все эти ухищрения с пломбами, отдельной кладовой и ключом. Неужели у них нет дополнительных ключей? Или сложно изготовить новые пломбы? Однако банк пользовался хорошей репутацией, и мистер Лисон здесь пока не работал.
Я подписал бумаги, и мы отправились в обратный путь. На подъезде к Мэнсфилд-стрит настроение у французишки улучшилось. Он сидел на козлах рядом с кучером и даже насвистывал. Если б я знал, чему каналья радовался, сбросил бы его под копыта лошадей.
По возвращении я поднялся в свои апартаменты, но и двух минут не усидел в одиночестве. Я решил разыскать Николь и объясниться с нею. Кто знает, может, другого случая для разговора с девушкой не представится. Я не знал, намерена ли виконтесса взять горничную с собою в Россию, а спросить стеснялся.
Я спустился вниз и прошел на половину для слуг. Коридор едва освещался дневным светом, падавшим через небольшое оконце. Несколько плотно закрытых дверей манили и пугали одновременно. Я дрожал, как юнец, впервые крадущийся на свидание с податливой крестьянкой. Я боялся, что меня увидит хозяин дома или кто-то из гостей. И отчего-то еще больше опасался оконфузиться, столкнувшись с кем-либо из слуг.
Да-да, почему-то открыть дверь и вместо девушки увидеть мистера Блотта или другого лакея представлялось мне немыслимо стыдным. Я не знал, что скажу на вопрос: кого ищу. Не объяснять же лакею, что полюбил с первого взгляда горничную!
Я приложил ухо к первой двери – тишина. Прокрался ко второй, прислушался и уловил какой-то стук и всхлипывания. Мгновенно появился образ: девушка плачет и от безысходности колотит по спинке стула. Сердце рванулось из груди, я распахнул дверь… и замер.
Николь с задранным на спину синим подолом навалилась на столешницу и голой задницей отпихивала Жана Каню, а тот наскакивал и наскакивал, словно задался целью проломить оборону и опрокинуть стол.
Я отступил, прикрыл дверь и вздрогнул от неожиданности: передо мною стоял мистер Блотт, успевший незаметно подкрасться вплотную. Лакей принял царственную осанку и с совершенно отсутствующим выражением глаз бесцветным голосом произнес:
– Сэр, это приватные покои для слуг. Принято стучаться, прежде чем входить. И вообще вам не следует спускаться сюда. Достаточно позвонить в колокольчик.
Он стоял передо мною каменным изваянием. Наверно, здесь в порядке вещей, что слуга делает замечание господину. Я едва сдержался, чтобы не нарушить эту английскую традицию, хотя руки чесались дать в морду подлому англичашке.
Ничего не ответив, я с непроницаемым лицом обошел истукана и поднялся на второй этаж.
Там я застал виконтессу Элен де Понсе. Она стояла у открытой двери соседней с моею комнаты.
– Добрый вечер, мадемуазель. – Я слегка поклонился.
– Вы чем-то расстроены, граф? – спросила она.
– Нет-нет, все в порядке, – ответил я и спросил: – Вы готовы к путешествию?
– Да, я уже сдала свою лондонскую квартиру. Граф Саймон любезно предложил провести последнюю ночь здесь. А завтра утром мы отправимся все вместе в Дувр.
– Уверен, путешествие будет приятным, – сухо промолвил я и, простившись, отправился к своим покоям.
– Граф! – окликнула меня виконтесса.
Я остановился и обернулся, оказавшись совсем близко к собеседнице.
– Я видела, как вы смотрели на Николь сегодня утром.
Виконтесса промолвила эти слова сухим тоном, но на ее губах блуждала насмешка, и взгляд был вызывающе дерзок.
– Странно, – ответил я. – Утром вы утверждали, что не заметили меня.
Виконтесса ничуть не смутилась.
– Хотите попользовать ее? – спросила она.
Я улыбнулся – улыбка получилась горькой, – и сказал по-русски:
– Ее я хотел любить, а попользовать вас.
Я обхватил виконтессу за талию, впился губами в ее пухленький ротик, и мы едва не ввалились в ее комнату.
– Дверь… дверь… – повторяла она, пока я расправлялся с белым кисейным платьем.
Дверь я захлопнул ногою, повалил Элен на кровать, а потом долго и с наслаждением мстил ей за все причиненные мне обиды – за глупость Николь, и за подлость мосье Каню, и за несовершенство этого мира в целом.
Потом мы лежали, поглаживали друг друга и молчали. Мне ни о чем говорить не хотелось, а Элен еще во время любовной баталии несколькими восторженными вскриками исчерпала весь свой словарный запас.
Вдруг раздался тихий стук в дверь. Мадемуазель де Понсе, не стесняясь моего присутствия, крикнула:
– Да.
Беззвучно вошла Николь и остановилась, потупив взор.
– Что случилось? – спросила Элен.
– Там пришел полицейский, – ответила горничная.
– Полицейский? – удивилась мадемуазель де Понсе.
А я уже прыгнул с постели и принялся оправлять свою одежду, не обращая внимания на женщин. Добродетель-то они обе сдали, словно лондонскую квартиру.
– Полицейский сказал, что разбойников поймали, – сообщила Николь.
– Поймали?! – обрадовался я.
– Да, – подтвердила девушка и добавила: – Но еще он сказал, что вашего друга убили не они.
– Николь! Перестань чесать языком! – одернула горничную Элен.
– Простите. Я просто подумала, что его сиятельству не терпится узнать новости, – пролепетала девушка.
Глава 4
В гостиной я застал графа Воронцова, Николая Николаевича и мистера Салливана. Семен Романович и Новосильцев выглядели несколько смущенными, а полицейский – негодующим. Вздувшиеся багровые прожилки придавали его физиономии вид садовой грядки с раздавленной клубникой. Он с ожесточением теребил свои бакенбарды и с плохо скрытым раздражением смотрел на хозяина дома.
При моем появлении инспектор Салливан оживился, явно рассчитывая обрести в моем лице сторонника. Но последовавший далее разговор составил впечатление беседы сумасшедшего с душевнобольным.
– Добрый вечер, мистер Воленский, сэр! – воскликнул полицейский.
– Здравствуйте, инспектор, – ответил я.
– Хорошо, сэр! Мы поймали разбойников! – с воодушевлением сообщил он.
– Похвально, – сказал я. – Но что это за разбойники?
– Хорошо. Это те самые разбойники, что напали на вас в лесу, – уточнил инспектор. – Будьте спокойны, сэр, негодяев ждет виселица!
– Однако до меня дошли разговоры, что к убийству Артемия Феклистова они отношения не имеют, – сказал я.
Салливан развел руками и цокнул языком, словно раздосадованный тем, что кто-то расстроил меня пустячными разговорами. Он прошерстил пальцами бакенбарды и признал:
– Хорошо, сэр. Оно действительно так. Вашего друга кто-то еще укокошил. Но разбойников-то мы поймали!
– Мистер Салливан, – строгим голосом произнес граф Воронцов. – Что нам с пойманных разбойников, если убийца гуляет на свободе?!
– Хорошо, сэр! Это вы верно подметили! – согласился инспектор. – Убийца гуляет на свободе! Но разбойников-то мы поймали!
– Помилуйте, мистер Салливан! – подключился к разговору Николай Николаевич. – С таким же успехом вы могли поймать первого встречного! Возможно, он тоже заслуживает виселицы! Но преступление остается нераскрытым, пока убийца не пойман!
Инспектор Салливан побагровел, явно посчитав упрек Новосильцева незаслуженным.
– Хорошо-о, сударь! – протянул он. – Тут позвольте с вами не согласиться! Мы изловили не первого встречного, как вам угодно было выразиться! А мы поймали именно тех разбойников, на которых указал мистер Воленский!
– Послушайте! – вскипел я. – А если бы я сказал вам, что пропало столовое серебро и вы нашли его, вы и тогда посчитали бы, что дело об убийстве можно закрыть?!
– Хорошо-о-о, сэр! – повысил голос инспектор и посмотрел на нас так, словно уличил в сокрытии главной улики. – А что, у вас серебро украли?
Так мы препирались битый час и ни до чего не договорились. Инспектор Салливан ушел, уверенный, что исполнил свой долг, а в благодарность получил оскорбление. А мы так и не поняли, продолжит ли Скотланд-Ярд расследование убийства Феклистова или закроет дело.
– Ума не приложу, как я завтра уеду? – вздохнул я. – Неужто если бы несчастье случилось со мной, Артемий и пальцем не шевельнул бы, чтобы найти и покарать убийцу?
– Друг мой! – воскликнул Семен Романович. – Вы рассуждаете так, словно вынуждены бросить покойного друга стервятникам в пустыне. А как же я и Николай Николаевич? Мы не останемся равнодушными к соотечественникам!
– Не знаю, удастся ли нам докопаться до истины, – поддержал его Новосильцев, – но в одном будьте уверены: мы сделаем все возможное, чтобы раскрыть преступление.
– Простите, господа, – ответил я, – нисколько не сомневаюсь в этом. Но… Семен Романович, вы же более не являетесь…
– Но это не служебный, а человеческий долг, – перебил меня граф Воронцов. – В любое другое время вы должны были б остаться. Но сейчас на чаше весов судьба мира и тысячи жизней.
– Что ж, вы правы, – вынужденно согласился я. – Завтра утром я отправляюсь в обратный путь.
Ночью меня мучила бессонница. Я чувствовал себя предателем по отношению к покойному Артемию Феклистову. А кроме того, не давали покоя мысли. Все было бы просто, окажись убийцами наши незадачливые грабители. Но раз душегубцы не они, то кто?
Зачем кому-то понадобилось убивать Феклистова? Он помчался вдогонку за каким-то старым знакомцем, будучи уверенным, что этот знакомец обрадуется встрече. Значит, можно с уверенностью предположить, что убил его кто-то еще. Но куда пропал этот знакомец? Почему он не вступился за Артемия? А если вступился, но не смог защитить, то почему убежал, почему не оказал содействия полицейскому расследованию?
Затем я вспомнил сомнения Артемия относительно порядочности графа Воронцова. Феклистов не исключал, что, оказавшись в бедственном положении, Семен Романович не погнушается подстроить ограбление. Выяснилось, что граф Воронцов еще до нашего приезда узнал о том, что император лишил его имений. Если следовать логике Феклистова, Семен Романович мог подготовить ловушку заблаговременно, и несчастный Артемий в эту ловушку и угодил. Выходило, что и я ни на секунду не могу чувствовать себя в безопасности.
Но в таком духе можно было рассуждать, если не знаком с графом Воронцовым лично. Уж не знаю, каким образом его отец заработал прозвище «граф Роман – большой карман», но его сын был человеком чести – в этом я не сомневался.
Почти не сомневался.
На этом «почти» размышления мои были прерваны. Скрипнула дверь, и в темноте нарисовалась изящная фигурка в ночной сорочке.
– Ты ворочаешься и ворочаешься. Я все слышу через стенку, и мне тоже не спится, – прошептала Элен де Понсе и юркнула ко мне под одеяло.
Я обнял ее разгоряченное, только что из постели, тело. Сорочка скользнула вверх через голову и белым привидением улетела за изголовье. В этот раз я никому не мстил, а наслаждался дарованной милостью.
– Этот офицер – он был твоим другом? – спросила она потом.
– Как сказать, – вздохнул я. – Мы познакомились недавно, но могли бы стать друзьями. Да что – могли! Уверен, мы стали бы друзьями!
– Это тяжело – терять близких людей…
Она прильнула к моей груди, и я покрепче обнял.
– Ты уверена, что в России устроишься лучше? – спросил я.
И прикусил язык. Граф, граф! Глупо задавать такой вопрос обнаженной женщине, находящейся в твоих объятиях. Такой вопрос лишь укрепит ее во мнении, что ты и есть тот человек, кто позаботится о ней.
– Как-нибудь устроюсь, – ответила она, немного помолчала, словно размышляла, стоит ли посвящать меня в свои планы, и добавила: – Граф Саймон написал рекомендательное письмо своему старшему брату.
– Вот как, – промолвил я, вспомнив, что Семен Романович говорил про друга, которому нужна французская гувернантка.
А еще я вспомнил, какой отеческой заботой светились глаза графа Воронцова в разговоре об Элен, и понял, что даже думать кощунственно о какой-либо угрозе со стороны Семена Романовича.
У меня отлегло от сердца. И я проникся особенной нежностью к Элен – наверное, оттого, что она избавила меня от мучительных подозрений. Не попадись мне на глаза в неподходящий момент эта с виду ангельская, а на самом деле порочная Николь, все могло бы сложиться совсем иначе.
А впрочем, и так сложилось неплохо.
Утром завтрак прошел чинно. О политике уже не спорили. Екатерина Семеновна и Элен проронили несколько слезинок и, обязавшись непременно писать друг другу, успокоились. На прощание Новосильцев крепко пожал мне руку, а Екатерина Семеновна, расчувствовавшись, одарила поцелуем. Мистер Блотт погрузил в карету корзины со снедью, чтобы было чем подкрепиться по пути в Дувр. И я попрощался с гостеприимным домом графа Воронцова.
Мы с Семеном Романовичем в его карете отправились к банку. Возле «Френсис Бэринг энд Ко» поджидала подвода и четверо гвардейцев во главе с Оливером Годеном. В моем присутствии вскрыли кладовую и погрузили четыре кованых сундука в повозку. Граф Семен обнял меня и расцеловал по-отечески. Здесь мы простились. Я пересел в хэкни-коач – так назвал нанятую для меня коляску граф Воронцов, и спровадил Жана на козлы. Семен Романович отправился восвояси.
На выезде из Лондона нас поджидала карета виконтессы и подвода с ее вещами.
– Граф, присоединяйтесь ко мне, – позвала она. – Дорога неблизкая, скоротаем время за приятной беседой.
Я взял футляр с пистолетами, спустился на землю и направился к экипажу мадемуазель де Понсе. А ее горничная, напротив, – пересела в мою карету. Она вновь задела меня, и сердце мое вновь затрепетало, хотя, что там можно было почувствовать – через верхнюю одежду?! Я обернулся вслед девушке и столкнулся со взглядом кота, которого она прихватила с собою. «Ну что уставился, сэр?» – молчаливо вопрошал меня черный котяра.
Я стиснул зубы от злости, когда подлый французишка, даже не спросившись, пересел с козел в карету, поближе к Николь.
– Ну, что же, в путь?! – восторженно прошептала Элен.
– В путь! Поехали! – скомандовал я.
Капитан Годен гарцевал вровень с нашей каретой, а его гвардейцы распределились по двое по бокам от подводы с сундуками. Англичане выглядели так, словно участвовали в параде. Тревога охватила меня. Выправка выправкой, но как насчет храбрости и ловкости, случись нам угодить в засаду?!
Я открыл футляр и достал пистолеты. Элен посмотрела на меня с удивлением.
– Не знаю, мадемуазель, насколько путешествие с нами окажется безопасным, – лукаво улыбнулся я.
– Ты думаешь, что разбойники могут напасть на поезд, который охраняют пятеро вооруженных гвардейцев?
– Я думаю, что ради моих сундуков могут собраться разбойники со всей Англии, – ответил я.
Виконтесса перевела взгляд на Оливера Годена. Его массивная фигура покачивалась в седле, свирепый взгляд был устремлен вперед.
Эх, останется ли он столь же свирепым, когда в грудь упрется ствол вражеского пистолета?
Время от времени из тактических соображений, одному ему ведомых, капитан Годен менялся местами с кем-либо из подчиненных. Проехав с половину мили, он возвращался и скакал пару миль подле нашего экипажа. А затем повторял свои маневры, каждый раз подсылая к нам нового гвардейца.
– Как вам служится с таким суровым капитаном? – спросила мадемуазель де Понсе очередного молодца.
– Превосходно, сударыня, – ответил тот. – Капитан Годен не верит ни в бога, ни в черта и отличается беспримерной храбростью.
Я отвернулся, не понимая, что за надобность кокетничать с солдатами. Однако Элен, похоже, не могла обходиться без внимания мужчин, причем неважно каких – лордов или лакеев.
Одновременно я злился на Николь и Жана, – особенно на Николь, а Жана – так просто убить хотелось.
– Мистер, скажите по секрету, это правда, что ваш капитан не верит в бога? – спросила виконтесса следующего гвардейца.
– Определенно так, сударыня, – ответил тот. – Он и черта не боится! Вечно играет со смертью.
– Играет со смертью? – удивилась Элен.
Но солдат не ответил, а повинуясь приказу капитана, вернулся к повозке. Я ожидал, что после услышанного виконтесса начнет с новым интересом разглядывать Оливера Годена. Но она отвернулась от него, как от давно знакомого и порядком надоевшего человека.
– Надеюсь, нам со смертью играть не придется, – промолвил я. – А все же кое-какие меры предосторожности следует предпринять.
– Теперь до самого Дувра God bless us with Goden, – ответила виконтесса.
– Есть идея, – сказал я. – Ярмут. Там превосходный порт.
– И что? – спросила виконтесса.
В эту минуту капитан Годен вновь поменялся местами с одним из гвардейцев.
– Мистер, – обратилась к тому мадемуазель де Понсе, – про вашего капитана говорят, что он любитель поиграть со смертью.
– Что ни на есть правда, – ответил гвардеец. – Видели его саквояж? Тот, зеленый который?
– И чем же этот саквояж примечателен? – спросила виконтесса.
– Капитан оставляет себе на память вещицу от каждого убитого им человека, – сообщил солдат.
– И возит эту коллекцию в саквояже?! – воскликнул я, содрогнувшись от омерзительной догадки.
– Вот-вот, – подтвердил гвардеец. – Наш капеллан ему не раз говорил, что однажды и его кто-нибудь поместит в свою коллекцию.
– А что же капитан? – с вызовом в голосе спросила мадемуазель де Понсе.
– Я же говорю, он любитель поиграть со смертью, – ответил солдат и добавил: – А вот и Дартфорд.
Послышался топот копыт, через секунду к нам присоединился капитан Годен, а наш собеседник осадил коня, дождался повозки с сундуками и занял свое место.
– Вот что, мистер Годен, – промолвил я. – Давайте-ка поедем другой дорогой.
– Какой другой, сэр? – удивился он. – В Дувр есть только одна дорога.
– Мы поедем не в Дувр, – сказал я. – А в Ярмут.
– В Ярмут? – переспросил он.
– В Ярмуте превосходный порт.
– Но ваш корабль стоит в Дувре, – возразил капитан Годен.
– И в Ярмут ехать в два раза дольше, – жалобным голосом добавила мадемуазель де Понсе.
– А мы пошлем в Дувр моего камердинера мосье Каню. Он передаст капитану приказ идти за нами в Ярмут, – ответил я, пропустив жалобу Элен мимо ушей.
В эту минуту я и сам не знал, чего больше хочу: избежать возможной засады на пути в Дувр или отослать подлого французишку подальше от Николь?
– В Ярмут – значит, в Ярмут, – пожал плечами капитан Годен.
Надо сказать, я готовился к спору и удивился покладистости сэра Оливера. По моему лицу он разгадал потайные мысли и добавил:
– Мое дело – обеспечить безопасность вашу и вашего груза до борта «Brunhild». А выбор пути – дело ваше. Конечно, я бы предпочел более короткую дорогу.
– Андрэ, – жалобным голосом протянула Элен, – эта тряска в карете меня утомляет. Я доберусь до корабля разбитой.
– Элен, возможно, меры предосторожности излишни. Но если по пути в Дувр мы угодим в засаду…
– Но отчего ты решил, что дорога в Ярмут безопаснее? – надулась она.
– На пути в Ярмут мы столкнемся разве что со случайной шайкой. Уверен, она не рискнет напасть на кортеж с гвардейцами. – Я кивнул на сэра Оливера Годена и его подчиненных. – А на пути в Дувр мы можем угодить в засаду хорошо подготовленную. Боюсь, слишком много людей знают, что мы везем и куда.
– Ну, хорошо, – согласилась мадемуазель де Понсе.
– Мы остановимся и разделимся прямо здесь, – сказал я.
Капитан Годен остановил кортеж. Французишка и Николь сразу же выбрались из коляски. Жан принялся разминать ноги, а горничная виконтессы хихикала над какою-то шуткой.
– Жан, – скомандовал я, – подай мне перо и бумагу.
Мосье Каню раскрыл несессер и достал походный письменный прибор. Он открыл чернильницу, передал мне гусиное перо, повернулся и наклонился, подставляя спину в качестве конторки.
В отдалении Николь переминалась с ноги на ногу и посылала моему камердинеру лучезарные взгляды. Видимо, подлый французишка исподлобья строил ей глазки. Я посильнее надавил на его спину и, продолжая писать, сказал по-французски:
– Ты поедешь в Дувр, передашь капитану «Brunhild», чтобы отправлялся в Ярмут.
Неожиданно для меня самого голос мой прозвучал с нарочитой громкостью. Глаза Николь потускнели, а подлый французишка из желания повеселить ее произнес скоморошьим голосом:
– Барин, сударь! Не проткните гусиным пером мою спину-с!
– Будешь хамить – уши оторву! – сказал я по-русски.
Закончив писать, я ткнул Жана кулаком в бок. «Конторка» выпрямился.
Николь взяла на руки кота, сделала несколько шагов и застыла возле кареты мадемуазель де Понсе, ожидая: пустят ли ее внутрь или велят сесть рядом с возницей. Потревоженный кот смотрел на меня ненавидящим взглядом.
– Давай-ка, Жан, отправляйся прямо сейчас, а мы поедем следом чуть погодя. И смотри мне, в Дартфорде не задерживайся! Прямиком в Дувр! Встретимся в Ярмуте.
Французишка вздохнул, бросил утешительный взгляд на Николь и полез в коляску.
– Трогайте, мистер, – сказал он кучеру. – Мы с вами едем в Дувр.
Возница щелкнул кнутом, экипаж покатился вперед. И вдруг раздался голос виконтессы:
– Постойте! Постойте!
Кучер натянул поводья, коляска остановилась. Жан привстал и обернулся, рассчитывая получить дополнительные указания. И я, и капитан Годен непроизвольно уставились на виконтессу. Элен, несколько смущенная всеобщим вниманием, приказала горничной:
– Николь, будь так добра, составь компанию мосье Каню! И Нуара с собою прихвати!
Девушка вернулась в коляску к Жану Каню. А кот посмотрел на меня презрительно. «Ну что, сударь, съели?!» – говорил его взгляд.
Глава 5
Жан Каню с Николь и котом Нуаром укатили вперед. Осела пыль, поднятая хэкни-коач, и мы двинулись следом. А от Дартфорда мы взяли на север, в Грейт-Ярмут.
Я сделался мрачен. Перед мысленным взором стояла самодовольная физиономия моего камердинера. Я испытывал потрясение из-за смерти Артемия, из-за того, что покинул Лондон, не дождавшись мало-мальски вразумительных результатов расследования, я не был уверен в безопасности миссии, а подлый французишка наслаждался интрижкой да еще имел наглость отпускать глупые шуточки.
– Шустрый он малый, этот твой Жан Каню, – промолвила виконтесса, словно прочитав мои мысли.
– Каналья, – буркнул я.
– Однако же ты его держишь, – улыбнулась она.
– Жан слыл знатоком античной литературы, и родители наняли его моим гувернером, – нехотя признался я.
– Вот как, – протянула Элен.
По ее лицу пробежала тень. Ни к чему было упоминать родителей в разговоре с девушкой, отцу и матери которой отсекли головы.
– Ну и как успехи с античной литературой? – нарочито бодро спросила она.
– Жан и впрямь оказался талантливым учителем, – ответил я. – Весь курс он преподал мне за несколько минут.
– За несколько минут?! – рассмеялась виконтесса.
– Да, – подтвердил я. – До сих пор помню слово в слово его лекцию.
– Сгораю от любопытства! – воскликнула виконтесса, а глаза ее – и впрямь жадным огнем загорелись.
Я вытянул губы трубочкой и пошевелил ими так, словно хотел достать ими до уха, а затем с грассирующим «р» заговорил:
– Сударь, барин, запомните-с главное: в мире нет новых идей. Любую-с умную мысль вы найдете-с у древних. А если нет, значит, мысль ваша глупая.
Элен де Понсе залилась безудержным смехом – так ей понравилось, как я изображаю мосье Каню. Я поднял указательный палец, и она застыла со слезинками на глазах, ожидая продолжения.
– А какой-с из этого вывод, сударь? – Я вновь пошевелил губами, изобразив трубочку. – А вывод, сударь, самый что ни на есть практический. Вы можете-с предварить любую-с филиппику, хоть сколько-нибудь имеющую смысл, простыми словами-с: «как сказал Платон», или «как говаривал Сократ», или «как доказал Архимед», и тогда прослывете-с просвещенным человеком-с, знатоком-с античной литературы и философии.
– Но что, если Сократ ничего подобного не говорил?! – со смехом спросила Элен.
– Нет?! – воскликнул я с деланым изумлением, с нарочитой сосредоточенностью пожевал губы и, жестом руки изобразив озарение, вскрикнул: – Ну конечно же! Как я мог забыть?! Это же Пиррон!
– Пиррон?! – удивилась виконтесса. – Не слышала о таком…
– Как?! Вы не знаете-с Пиррона?! – вскинул я брови и, понизив голос, сказал: – Никому не говорите об этом-с!
Элен смеялась заразительно, и даже скакавший рядом вечно суровый капитан Годен не остался равнодушен.
– Признаюсь, мистер Воленский, я был не прав, – промолвил он. – Дорога в Ярмут оказалась намного короче.
– Это почему? – спросил я.
– Потому что веселее, – ответил он, расплывшись в улыбке.
Разговор с Элен отогнал мрачные мысли, и хорошее настроение не покидало меня до самого Ярмута, куда добрались мы без происшествий.
– Остановимся в гостинице, – предложил я. – Бог весть сколько придется ждать «Brunhild».
Мадемуазель де Понсе взглянула на меня с благодарностью.
– Я знаю неплохое место, – заявил сэр Оливер. – Таверна «Wrestler’s Inn». Там же наймем мальчишку, чтобы оповестил, когда прибудет ваш корабль.
В городе царило необычное оживление. Сразу же бросалось в глаза большое скопление морских офицеров.
– Должно быть, здесь стоит много военных кораблей, – заметил я.
– Эскадра сэра Хайда Паркера, – пояснил капитан Годен.
– Того самого адмирала, которому предстоит возглавить поход на Россию? – уточнил я.
– Именно, мистер Воленский, именно.
– Вот так-так…
Я вспомнил салонную болтовню в доме графа Воронцова. Тогда я силился представить, как гости превратятся в смертельных врагов, случись объявить войну во время чаепития. Но теперь я вглядывался в морских офицеров, попадавшихся навстречу, и это были отнюдь не светские щеголи, а настоящие враги. Вот они торопятся – у каждого свои хлопоты, связанные с предстоящим отплытием. А на лицах уже виден отпечаток грядущей войны. Они готовы топить корабли и убивать людей. Наши корабли и наших людей!
– Андрэ! – окликнула меня Элен. – Ты как-то странно смотришь на людей.
– Как? – Я улыбнулся, но улыбка получилась невеселой.
– Ну-у, – замялась виконтесса, – ты словно готовишься пойти на них врукопашную.
– Так и есть, если они покусятся на мои сундуки. – Я выдал улыбку на этот раз более удачную.