Глава 8

Боевая готовность

Супружество значительно упростилось бы, имейся в нашем распоряжении брачный тренажер: пристегиваешься к нему, и пожалуйста, вот вам все семейные кошмары и радости. Нужны они вам или нет – решайте сами. Шелли определенно пока еще никаких радостей не получила.

Наступил третий день медового месяца, и было ясно как дважды два: Кит не торопится исполнять супружеские обязанности. Артериальное давление у Шелли подскочило до термоядерного уровня. Она не призналась бы в этом ни одной живой душе, поскольку хорошие девушки этого не делают, но она мастурбировала теперь с такой интенсивностью, что впору было заказать себе на запястья махровые напульсники, какими обычно пользуются теннисисты. Ее правая рука сделалась самой опытной мастурбирующей рукой за всю историю человечества. Пальцы ни одного человеческого существа не трудились столь упорно с тех самых пор, как Пруст вручную, без всяких там стенографических сокращений, накатал семь своих романов.

Неожиданно раздался стук в дверь. Увы, в дверь, как выяснилось, постучалась отнюдь не госпожа удача, а Габи, Тягач и Молчун Майк.

– А-а-а, это вы! – кисло встретила гостей Шелли. – Ну, какие еще спортивные ужасы сегодня для меня приготовлены? – Она прикрыла ладонью глаза от слепящего солнца. – Охота на носорога? Спуск в жерло вулкана? Или кастрация самца антилопы?

Шелли оглушительно чихнула. Вчерашняя пытка океанской водой обернулась простудой и обгоревшей на солнце кожей, от бедер до стоп, от плеч до кончиков пальцев – этакий ядовито-красный контур ее водолазного костюма.

– Миссис Кей, пришло время, так сказать, поменять местами вульву и рот, – заявила Габи и, поправив на носу очки, помахала перед ее глазами контрактом. – Мне нужен отснятый материал!

– Забудьте об отснятом материале. Лучше пристрелите меня на месте! Черт, ну и лопухнулась же я, согласившись на ваше телевизионное замужество. Даже не знаю, с чем еще сравнить. Разве что с «химией», которую сделала себе в конце восьмидесятых.

Шелли смущенно покачала головой, вспомнив безумные минуты в лимузине, когда прикосновение мужских губ до основания потрясло и изменило всю ее жизнь.

– Я несчастное глупое создание, законченная неудачница! Хочу поскорее уехать отсюда. Готова пойти в первый попавшийся монастырь и всю себя без остатка – разум, душу и плоть – посвятить Богу! – Шелли шагнула в глубь комнаты, бросилась на кровать и прикрыла голову подушкой.

– Ну, коль твой суженый не проявляет к тебе даже отдаленного интереса, а ты все еще жаждешь перепихона… – Тягач пошлепал ее по прикрытому простыней заду, – то я готов воткнуть тебе между ног мою колбаску, буду только рад. Насколько я понимаю, в твои планы не входит навечно запечатать свою дырку? Что скажешь, красотка Шелли?

Шелли подняла голову и посмотрела на безобразную тушу в шортах с цветочным орнаментом. Тягача запросто можно было привязать к тросу и использовать в качестве чугунной бабы для разбивания стен.

– Боже, что я должна ответить ему?! – взмолилась она, обращаясь к Габи.

– Не знаю. Что-нибудь вроде «Да подавись ты резинкой от моих трусов, говнюк!». С чего это ты вбил в свою дурью башку, Тягач, будто любая бабенка, которой ты не вдул, испытывает к тебе интерес? Да отправься ты в бюро знакомств, тебе бы в качестве партнерши предложили Бельгию! А теперь давай вали отсюда!

– Спасибо, Габи! – поблагодарила Шелли, когда оператор, громко топая, вышел вон из номера.

– Не стоит благодарности. Мужики, они вроде каблуков-шпилек – дело привычки. Ладно, пораскинем мозгами. Спортсменка из тебя хреновая. Да ты сама это знаешь. А как по части культуры? Ты ведь у нас с образованием, верно? Давай испробуем что-то более утонченное, задавим этого гада интеллектом! У тебя отличный стимул – целых двадцать пять «кусков»! Так что давай-ка, горе луковое, вставай с кровати и скорей приводи себя в порядок!

Шелли бросила взгляд на режиссершу. Сопротивляться бессмысленно. Прилагать дополнительные усилия к сохранению этого брака равносильно признанию, что ты единственный в Британии живой донор головного мозга. Но ведь на конец недели назначена вторая выплата призовых денег… Что ж, придется ответить Габи любезностью. Кстати, дополнительный плюс – можно будет еще раз увидеть Кита в его соблазнительных плавках.

«Нет! – упрекнула она себя. – А где же мое самоуважение?»

Да, но может ли самоуважение одарить поцелуем девичьи веки? Нет. Как не в силах потеребить мочки ушей. Как не способно вызвать оргазм, летящий на вас со скоростью товарняка.

В войне полов женщине требуется не камуфляжная форма с патронташем крест-накрест, а КЧП (Коротенькое Черное Платье). Лицо Шелли, когда она несколько часов спустя проковыляла на шпильках в «Рандеву», самый модный ресторан побережья, покрывали не маскировочные разводы, а слой дорогущей косметики. Увидев ее, Кит изумленно присвистнул, что само по себе еще мало значило. И все-таки в сердце Шелли затеплилась надежда: вдруг ей все-таки повезет, и она станет коронным блюдом в его меню…

Обед начался с французского сыра, который Шелли классифицировала по запаху. Еще студенткой, подрабатывая на званых вечерах в Хемпстеде, она научилась ценить притязания скисшего молока на аристократизм, особенно в сочетании с хорошим «Мерло».

Молодой супруг едва ли не с омерзением посмотрел на ломтики, непристойно свисавшие с края фарфорового блюда.

– Это еще что за дерьмо? – Выгнув безупречно очерченную бровь, Кит схватил за локоть пробегавшего рядом официанта-индуса: – Нельзя ли пересадить меня за другой столик?

– Конечно, сэр. Куда вы хотели бы пересесть?

– Ну… допустим, на другой остров.

Настала очередь Шелли огорошить вопросом официанта.

– Вы не могли бы принести моему спутнику коробку цветных карандашей, чтобы он немного порисовал на скатерти? Заранее благодарю вас!

– Послушай, если из нас двоих кто-то и ведет себя как ребенок, так это ты, – произнес Кит. – Ведь это ты в упор не видишь, что сыр – всего лишь протухшее масло!

Вспомнив указания Габи, Шелли прикусила язык и усилием воли заставила губы растянуться в улыбке.

– Смею ли я тогда усладить вас чем-то другим? – отважилась спросить она, пытаясь придать голосу как можно больше аристократизма. – Шатобриан, стейк а-ля тартар, рагу из бобов и дичи, запеченное в глиняном горшочке, паштет из гусиной печенки на корочке хлеба?

– Вообще-то я собирался заказать фишбургер и жареную картошку.

– Послушай, Кит, как можно отдыхать на французском острове и ни разу не попробовать французскую кухню?

– Французская кухня? А, это когда любое блюдо подают залитым до краев какой-то застывшей слизью? Французская кухня существует лишь для того, чтобы ее могли критиковать рафинированные гурманы. Я, например, точно знаю, что никогда не стану давиться всякой гадостью, делая вид, будто захлебываюсь от восторга. Усекла?

– Французы отнюдь не высокомерны, Кит. Они же не виноваты, что испытывают чувство превосходства по отношению к тебе. И у кого повернется язык их в этом обвинить? Господи, американцы, вы же ничего не смыслите в кулинарии!

– Как ты права, дор-р-рогая! Наша еда не идет ни в какое сравнение с тем, что едите вы, англичане, со всеми этими вашими потрохами, нашпигованными всяким дерьмом. И вообще, в основе хваленого английского карри всегда лежит кошатина. Во всяком случае, я могу так судить по собственному опыту.

– Зато у нас по крайней мере нет ресторанов, в которых туалеты обозначены дурацкими картинками типа ковбойши налево, ковбои направо. А наш язык и нёбо способны оценить первоклассную кухню.

– Послушай, Шелли, по-твоему, выходит, что если французы назвали улиток словом «эскарго», то мы должны есть всякую дрянь, которая плавает в пруду? Эй, гарсон! – Кит щелкнул пальцами. – Могу я заказать улитку и лягушку в маринаде из москитов?

К нему, заранее открыв блокнот, мгновенно подскочил официант. Шелли сделала заказ первой. Она произносила французские названия, смакуя их, словно глоток хорошего вина.

– А чего изволите вы, сэр?

– Мой спутник, пожалуй, остановит свой выбор на мясе мастодонта, – ответила за него Шелли, – с гарниром из птеродактиля. У него, знаете ли, такие старомодные, доисторические вкусы.

– Принесите мне рыбу с картошкой. И что-нибудь выпить! – Кит потянулся к одной из двух откупоренных бутылок, стоящих на столе.

Шелли осторожно взяла его за руку.

– Это коллекционное вино. Я хочу, чтобы оно немного подышало.

– Подышало? Это что – вино-астматик? – Он налил себе бокал и залпом опрокинул его.

– Обед доктора Кинкейда начался с диетической пепси-колы урожая 1992 года… – прокомментировала Шелли, имитируя интонацию телевизионного ведущего светской хроники, – которой было позволено сначала немного постоять и слегка подышать. К изысканному букету прославленный гурман-эпикуреец предложил оригинальное блюдо, состоящее из взбитого жидкого теста в хитроумном сочетании с дарами моря, которым были искусно приданы геометрические очертания. Оно получило название «ле фишбургер э ле фритт».

– Ответь мне, Шелли Грин, ты всегда была такой жуткой занудой и ехидиной или же где-то брала уроки стервозного мастерства?

Они продолжали обмениваться колкостями, когда в зале ресторана появилась Габи. Заметив молодоженов, она тут же направилась к их столику. На ней были брючки цвета хаки, холщовые туфли на веревочной подошве, бейсбольная кепка козырьком назад и безрукавка, испещренная слоганами эзотерических фильмов, которые нигде не показывают, кроме никому не известных кинофестивалей. Прозвища Тягач скорее заслуживала эта напористая режиссерша, а не толстяк оператор.

Габи с ходу подала им знак одобрения – два больших пальца вверх.

– Наконец-то, наконец-то романтическое свидание! Глазам своим не верю. Просто офигительно! Рейтинг непременно поползет вверх. Рекламодатели будут визжать от восторга – еще бы, ведь денежки потекут к ним в карманы рекой! Ну, как ваши дела, ребятки? Продвигаются?

– Мы только-только перестали колоть друг друга десертными вилками, – угрюмо ответила Шелли.

– А что вы скажете, если я предложу вам поменьше разговаривать и побольше танцевать? – Габи указала взглядом на танцевальную площадку, где ресторанные музыканты демонстрировали миру тот факт, что знание всего трех аккордов еще не препятствие для музыкальной карьеры.

– Даже не думай! – Шелли потерла место недавнего столкновения с подвешенным к потолку шаром. – Музыка играет так громко, что я не услышу собственных слов о том, что я не слышу собственных слов, – добавила она в перерыве, пока оркестранты переключались с мелодии «Мне нужна только ты» на «Излечу тебя своей любовью».

– Да ладно! – поддразнил ее Кит. – Неужели этот музон тебя не заводит? Мой любимый альбом «Золотая попса»! – Он принялся ногой отстукивать ритм и расплылся в широкой улыбке. – Я просто балдею от него! Иногда так пристанет, что невозможно отделаться!

– Ну-ну, как гонорея, – мрачно заметила Шелли и потянулась к корзинке с разрезанными батонами-багетами.

– Не будь Господу Богу угодно, чтобы мы танцевали рок-н-ролл, даровал бы он нам суспензории на поролоне? – Кит указал на поблекшую рок-звезду – музыканта, «прибывшего для сбора материала для нового альбома». Полысевший кумир, сидевший за соседним столиком, встал и направился к эстраде.

– Поверь мне, рок-группа – это пять чуваков, и каждый считает, что остальные четверо не умеют петь. А как же Бах? Рахманинов? Моцарт? Почему люди не интересуются настоящей музыкой?

Однако Кита больше интересовало то, как Коко исполняет его любимую песню, медленную, в обольстительном африканском ритме, сходном с ритмом нью-орлеанских блюзов. При этом француженка пела, глядя, казалось, только на него одного, сопровождая свои рулады чувственными движениями в духе креольских танцев.

– Это называется малойя, – объяснил Кит, продолжая зачарованно смотреть на эстраду. – Превращенные в рабов, аборигены стали на свой лад исполнять танцы белых поселенцев, например кадриль, приспособив их под африканские ритмы. Мне об этом рассказала Коко.

– А выполняют оркестранты заявки посетителей? – ласково осведомилась Шелли.

– Конечно. Почему ты спрашиваешь? Хотела бы что-нибудь услышать? Что им для тебя сыграть?

– «Монополию». Пусть сыграют со мной в «Монополию».

– Потанцуй с ним, Христом Богом прошу! – прошипела ей на ухо Габи. – Пусть переключит свои мысли с Коко на тебя. Боже! Да у этой девицы задница не хуже, чем у Элвиса! Ишь какие фокусы выделывает! Такой попкой впору вытягивать из цилиндра за уши зайца! – С этими словами режиссерша бросилась давать указания насчет съемки романтического обеда в ресторане.

Шелли почувствовала, что вино уже успело основательно ее опьянить. Со стороны эстрады умоляюще бухала музыка. Может, стоит рискнуть и изобразить какой-нибудь жгучий латиноамериканский танец? Ведя за собой Кита к танцевальной площадке, Шелли подумала, что ударять бедрами в ягодицы незнакомого человека – дело не такое уж и неприятное. Еще чуть-чуть, и это бы сошло за внебрачный секс, только без сифилитических язвочек. Но тут оркестр заиграл «Ла Бамбу», которую она в школе разучивала со своими учениками. Почему-то ее подопечным аккорды этой песни никак не давались.

«Ну давайте же, до-фа-соль, до-фа-соль, это же так просто!» – обычно подбадривала их Шелли, час за часом истязая их и себя.

«Да-да-да-да-да – не туда заехали! Да-да-да-да-да – не туда заехали!» – отвечали они, час за часом истязая ее и самих себя.

Кишки у Шелли скрутились в болезненный узел.

– Нет, извини. Мне этого не вынести. – Она потянула Кита обратно к столу. – Я на занятиях в школе только и делаю, что разучиваю с учениками чертову «Ла Бамбу».

– Как я уже говорил, британцам не хватает бесшабашности. Как это называют по-французски, когда на стол ставят таблички с именами гостей?

– Placement.

– Так вот, вы, англичане, даже во время оргии готовы соблюдать placement! – засмеялся Кит, вновь опускаясь в кресло. – А потом разошлете всем участникам благодарственные письма: «Спасибо, что пришли к нам!»

– А вам, янки, было бы неплохо время от времени проявлять хотя бы толику сдержанности и предусмотрительности – особенно когда вы с бухты-барахты бросаете бомбы на города. Что за общество! Хорошенькую свобрду гарантирует вам ваша хваленая конституция – носить футболки с идиотскими надписями, лепить на автомобильные бамперы наклейки с сексистскими слоганами да избирать безмозглых президентов! С чем вас и поздравляю! – отрезала Шелли в обычной своей деликатной и обаятельной манере. За что Кит вновь проникся к ней симпатией. – Когда во главе страны стоит тип с внешностью павиана, не способный связать даже пару слов, разве это ничего не говорит о нации?

– У нас хотя бы есть нормальная конституция. А что гарантирует ваша? Право прозябать всю свою жизнь! Холодные ванны, теплое пиво. Худший в мире океан – просто-напросто гигантский сортир, худшие олимпийские рекорды, самая скверная погода, отстойные мужики… – Кит взял со стола пару вилок и принялся отстукивать ими ритм по тарелкам.

– Знаешь, почему Америка все еще существует? – спросила Шелли, стараясь не обращать внимания на его музыкальные экзерсисы. – Потому что для нас, англичан, очень удобно сплавлять туда своих религиозных фанатиков и лицемерных святош.

Соло на столовых приборах сделалось громче, отчего Шелли сделала вывод, что компьютер – тот самый, что узрел в них родственные души, – в тот день просто-напросто «заглючило». Не в силах больше сдерживаться, она перегнулась через стол и, выхватив у Кита вилки, положила их в правильном порядке на скатерти цвета лососины.

– Я понимаю, что там у себя вы едите не руками, а ногами, но у нас в Европе пищу принимают как положено, – чопорно заявила она.

– О черт! – простонал Кит. – Скажи, а у вас, случаем, не существует научной степени Бакалавра Столовых Приборов? А все эти ваши пронафталиненные правила!.. К твоему сведению – на дворе сейчас двадцать первый век! Мужья и жены больше не уединяются после обеда.

– Конечно, нет, они уединяются ближе к ночи, отправляясь соответственно к любовнику и любовнице! – парировала Шелли, кивнув в сторону Коко, которую в этот момент бесцеремонно отпихнул стареющи й рок-исполнитель, прибывший на поиски материала для будущего акустического альбома. Звезде, видите ли, захотелось изобразить классическую вещь «роллингов» – отчего он прижался пахом к микрофонной стойке, имитируя половую близость с ней. – Ну, тебе все еще требуется доказательство того, что рок-музыканты стоят на низкой ступени биологического развития? Им, как и животным, для привлечения самки необходимо яркое оперение и демонстрация гениталий. То есть я хочу сказать: ты только взгляни на этого идиота!

В следующее мгновение к их столику вновь направилась Габи. Она была готова растерзать героев своего нетленного телевизионного опуса – прошло уже как минимуму полчаса, а они все тянут резину. По пути режиссерша налетела на проходившего мимо официанта – тот с грохотом уронил на пол поднос с тарелками. В считанные секунды рядом с ним вырос француз-метрдотель. Даже не очень свободно владея французским, Шелли поняла: бедняга уволен и может убираться из ресторана прямо сейчас.

Тягач и Майк мгновенно нацелили объектив и микрофон на эту малоприятную сцену. Через несколько секунд к ним приблизился вездесущий начальник полиции. На мясистом носу Гаспара сидели элегантные солнцезащитные очки (несмотря на царивший в зале полумрак), а сам он был в кашемировом свитере с высоким горлом (несмотря на жару). Полицейский мгновенно изъял видеокамеру, вытащил батарейки и кассету и швырнул их в бассейн с рыбками.

– Снимать на пленку работников ресторана interdit – запрещено. – Он оттолкнул в сторону штангу с микрофоном и смерил Майка недобрым взглядом.

– Если звукооператора арестуют, у него по крайней мере будет право сохранять молчание, – шепнула Киту Шелли.

– Верно. И по крайней мере во французской тюрьме, кроме разрешения на один телефонный звонок, получаешь стакан свежевыжатого лимонного сока. А перед личным досмотром еще и кормят обедом, – сказал Кит. Шелли засмеялась, но в следующее мгновение Гаспар хлопнул ладонью по столу с такой силой, что бокалы чуть не слетели на пол.

– Туризм помогает этим людям выжить. Но они слишком тупы, чтобы это понять. Чего мы только для них не делали! Они же платят нам черной неблагодарностью. До нас здесь был дикий остров и сплошные джунгли, они так и остались бы дикарями. У меня в Дурбане есть знакомый… знаете, как он называет негра, сидящего на дереве? Пальмовым менеджером. – Полицейский откинул назад голову и неприятно хохотнул.

Кит решил, что ему представилась прекрасная возможность поговорить с Шелли о Париже – столица Франции так красива в архитектурном отношении, потому что во время войны французы грохнулись на спину и услужливо раскинули перед нацистами ноги.

– Как называется сотня французов с поднятыми вверх руками? – ограничился он коротким вопросом и сам же ответил на него: – Армия!

Гаспар улыбался, но веки главного полицейского острова оставались полуприкрыты, словно у ящерицы.

– Простите его, – нервно хихикнула Шелли. – Он всего лишь американец. Это многое искупает. Даже их президент как-то раз ляпнул, будто во французском нет слова «предприниматель», отсюда и все беды.

Ответа не последовало, потому что в ресторан вошел менеджер. У него были расчесанные на косой пробор волосы и типичное для таких, как он, выражение лица, призванное являть собой умильное добродушие. В действительности оно скорее напоминало гримасу человека, оглушенного чудовищной силы взрывом, к которому так и не вернулся слух.

– Посмотрим, что скажет менеджер! – процедила Габи, двинувшись ему навстречу.

Гаспар пожал плечами и вернулся к компании своих соотечественников. Шелли обратила внимание на то, как он разлегся на шезлонге рядом с баром – с таким видом, словно он хозяин курорта. Как знать, может, так и есть на самом деле, потому что он практически все время проводит здесь. И хотя любовь полицейского к роскошным курортам бросалась в глаза с первого взгляда, Шелли никак не могла избавиться от ощущения, что для его постоянного присутствия здесь имеются иные, зловещие причины. Когда над ним согнулась красивая чернокожая официантка, он жестом собственника удостоил ее покровительственного щипка ниже спины. В ответ она незаметно послала ему воздушный поцелуй. Гаспар, не вставая, повернулся в сторону и поцеловал ручку безвкусно одетой даме среднего возраста. Потому, с каким невозмутимым спокойствием, если не с равнодушием, та приняла этот жест, Шелли заключила, что дама эта – его супруга. Вот вам и разница между галантным французом и неотесанным креолом. Суперполицейский держал себя с изяществом орангутанга как с законной супругой, так и с любовницей.

Тем временем Тягач плакался в жилетку всем, кто только готов был его выслушать, жалуясь, что он сыт по горло указаниями вздорной бабенки, которая ничего не смыслит в съемках. Затем он удалился в свое бунгало за новыми батарейками и аудиокассетой, забрав с собой безмолвного Майка. Случилось так, что впервые за свой медовый месяц подобранная компьютером пара оказалась предоставлена самой себе. Былая враждебность уступила место перемирию – на почве обоюдной неприязни к главному стражу порядка на острове.

– Как тебе только хватило духа заявить это ему прямо в лицо! Ведь стандартная практика французской полиции – сперва бить по почкам и только потом задавать вопросы. Ты такой храбрый, Кит! – восхитилась Шелли. – Такой самоуверенный! Готова спорить, ты разгадываешь кроссворды сразу чернильной ручкой.

– Ты считаешь меня самонадеянным? – рассеянно спросил Кит, сосредоточившись на трубочке для коктейля, которой он с постоянством метронома размешивал содержимое бокала.

– Еще бы! Иначе как бы мы с тобой попали в пятизвездочный отель? Ведь не только же потому, что нас подобрал компьютер. – Шелли улыбнулась. – В отель с огромными, роскошными двуспальными кроватями.

– Моя кровать пока что заказана только для меня. По крайней мере до тех пор, пока я не отыщу, как его там, свое эмоциональное либидо, – не вполне искренне пошутил Кит.

Шелли взяла бокал и сделала глоток вина.

– Послушай, Кит, я не обвиняю повально всех мужчин в том, что они бессердечные, бесчувственные создания. Но тебе не идет, когда на фасаде твоих трусов красуется табличка «Просьба не беспокоить!».

– Пока что я продолжаю контактировать с женской стороной моей натуры, – плутовато улыбнулся он. – Похоже, меня одолевает навязчивый интерес к пище, весу, цвету лица, капризам и целлюлиту. – Несмотря на внешнюю игривость, пальцы Кита отбивали по поверхности стола нетерпеливый ритм.

– Скажи, почему ты строишь из себя такую загадочную личность? Если ты не врач, кто же ты на самом деле? И почему все время лжешь? Ты всегда торопишься уединиться в номере, даже ешь там. Не считая вчерашнего ныряния, ты никогда не отходишь от своего бунгало дальше, чем на расстояние двухминутной пробежки. Почему? Может быть, ты андроид и тебе время от времени нужно подзаряжать аккумулятор? А вдруг ты передаешь сигналы на свой космический корабль? Или ты шпионишь на МОССАД? Ответь мне!

– Мне нужно кое-что удалить горячим воском, – ответил Кит нарочито высоким писклявым голосом. Однако пальцы по-прежнему выдавали его. Он сжимал и разжимал их, как будто разогревал суставы перед исполнением фортепьянного концерта.

Шелли накрыла ладонью его пальцы.

– Что за игру ты ведешь? Ну, давай расскажи мне. Я тебе предоставлю прекрасную возможность выговориться до конца, облегчить душу до самого донышка. – Они заказали улиток для нее и рыбу с картошкой для него, но что на самом деле ел Кит, по-прежнему оставалось загадкой. – Так в чем дело, док?

Кит посмотрел ей в глаза. Во взгляде Шелли читалось искреннее сочувствие.

– Знаешь, в том, что меня беспокоит, я не осмелюсь признаться даже священнику на исповеди, не говоря уж о моей бедной женушке, – мрачно ответил он.

Однако на эту уловку Шелли не клюнула. Кит напомнил ей один сложный концерт для гитары, который никак ей не давался. Тогда она тоже думала отступиться, но в конце концов одолела-таки. Ладно, попробуем еще раз.

– Хорошо, давай сменим тему. Как нам с тобой узнать жизненную философию друг друга?

Кит отвернулся, надел солнечные очки и выглянул в окно, притворившись, что любуется закатом. Что ж, ловкий предлог, чтобы уйти от вопроса. У Шелли не оставалось никаких сомнений: где-то глубоко внутри у него имелось некое сокровенное местечко, этакий тайник. Вот в нем-то он сейчас скорее всего и уединился.

– Кит!

– Мой совет? Тебе нужен мой совет? М-м… если у тебя на крайней плоти колечки, то не стоит носить нейлоновые трусы, иначе может долбануть током, и тогда все, кранты. И никогда не ешь хот-доги, купленные с придорожного лотка. Особенно если тот принадлежит твоим предкам.

Шелли подняла голову и подозрительно посмотрела на него:

– Предкам? По-моему, ты говорил, что твои родители давноумерли.

– Неужели?

– Да, точно, ты мне так и сказал, – ответила Шелли, сверля его взглядом.