Никакая.
      Если и можно что-то забыть, то только не это.
      Кончиком языка Пол нежно слизал пену своего семени с губ Миреллы. Он погладил ее по волосам, поцеловал веки, затем приник к ее губам. Он заглянул в ее глубокие фиалковые глаза и почувствовал, что тонет в них. Тогда он сжал в кулаке черные, шелковистые пряди ее волос, потянул их вниз и лег на нее, словно желая спастись и не пойти ко дну.
      Он покрывал губы Миреллы страстными поцелуями. Его ласково-жестокие прикосновения порождали острое сексуальное напряжение и заменяли нежность, особенно в те мгновения, когда он посасывал ее соски и осторожно впивался зубами в мягкую плоть ее грудей. Когда она вскрикнула то ли от боли, то ли от невозможности выносить дольше страстное напряжение, он отстранился и прошептал:
      – Я люблю тебя. Как бы мне хотелось тебя не любить! – Он медленно заскользил вниз, покрывая поцелуями ее тело, всасывая нежную кожу. Он зажал губами шелковистые темные волосы на ее лобке, а затем зарылся в них лицом, одурманенный пряным ароматом ее влагалища, прекраснее которого он никогда не вдыхал.
      Но вот он распрямился и стал действовать рукой, сначала легко, как будто играючи, раздвигая сомкнутые губы и открывая себе доступ к влажным, плотно сжатым розовым лепесткам.
      Мирелла чувствовала, что уступает, медленно утопая в блаженстве. Хотя она даже не пошевелилась, ее тело требовало большего. Как будто другие ее губы стали жить собственной жизнью и хотели, чтобы их услышали и поняли.
      И вдруг Пол грубо схватил ее за ноги и, подтащив Миреллу к краю постели, вошел в нее с той силой и необузданностью, которая пристала скорее дикому зверю. Их соитие больше напоминало случку животных, не признающих человеческих законов.
      Мирелла задыхалась и готова была разрыдаться. Она разрывалась между ощущением полноты, которое создавалось присутствием мужского органа в ее лоне, и тем, что теряла силы, испытывая один оргазм за другим. Пол крепко держал ее за талию и внимательно наблюдал за тем, как она на него реагирует. Приближаясь к оргазму, он не сдержался и, как сексуальный супергерой, воскликнул:
      – До самой смерти!
      Для Пола секс действительно был сродни смерти, бессмертию, реинкарнации, давая ему возможность возрождаться вновь и вновь. Прижатая к кровати тяжестью его тела, Мирелла думала о том, что для нее все по-другому: она получает всего лишь невероятное физическое наслаждение. Она слышала, как бьется его сердце. Но сердца их бились не в унисон, и вскоре ритм их биения замедлился.
      Пол приподнялся на руках и с улыбкой посмотрел на нее. Он поцеловал ее благодарно, но без обычной, идущей от сердца нежности, и лег рядом на живот, отвернувшись от нее. Протянув руку к ночному столику, он достал сигарету из пачки «Кэмела» и прикурил от покрытой эмалью зажигалки фирмы «Данхилл».
      Мирелла наблюдала за тем, как над его головой поднимается струйка сизого дыма. Она медленно провела пальцем вдоль его позвоночника. На пояснице ее палец с длинным, покрытым красным лаком ногтем сделал круг и вернулся обратно. Она не удержалась и поцеловала его в это место, после чего снова легла и накрыла их обоих прохладной простыней.
      Именно она нарушила тягостное молчание, воцарившееся между ними:
      – Иногда ты заставляешь меня чувствовать себя последней шлюхой, Пол. Как сейчас, например. Сначала мне показалось, что мы стали единым целым. А потом ты поцеловал меня так, что мне было бы приятнее, если бы ты просто пожал мне руку. Почему ты отвернулся от меня? Может быть, ты боишься, что мы с тобой узнаем друг о друге больше, чем нам хотелось бы знать?
      Пол не проронил ни слова. Он не повернулся к ней и лишь жадно затягивался сигаретой.
      – Ну, наверное, все же не шлюхой, – помолчав, продолжила она. – Скорее, содержанкой, которая не находится на содержании… А ты? Как ты воспринимаешь себя? Моим любовником? Покровителем? Жеребцом? Я не могу больше оставаться в неведении.
      Пол продолжал курить в полном молчании. Затем, так и не повернувшись к ней, он спросил:
      – Что ты хочешь этим сказать, Мирелла? То, что я не люблю тебя? Ты знаешь, что это не так. Я тоже знаю, что ты меня любишь. Ты считаешь, что нам стоит расстаться? Это глупо. Мы однажды пробовали это сделать, и у нас ничего не вышло. Ты не хочешь делить меня с моей женой и семьей? Так это проявление женского рационализма, который по сути не более, чем ложь. Ведь ты любишь свою независимость, одиночество, когда мы не вместе. Тогда чего же ты хочешь?
      – Я сама не знаю.
      – Думаю, что знаешь.
      Пол глубоко затянулся в последний раз и затушил сигарету. Медленно выдохнув дым, он повернулся к Мирелле и привлек ее к себе. Он ласкал ее грудь, живот, бедра, промежность, влажную от многочисленных оргазмов. Но в глаза он ей так и не посмотрел. Он поднес к ее лицу свою ладонь, хранившую следы их близости, и приложил ее к губам Миреллы.
      – Все – иллюзия, кроме того, что можно увидеть, ощутить и потрогать, как вот это, – произнес он, сжимая пальцы в кулак. – Но даже это пропадет, как мираж, если вымыть руку твоим душистым мылом или очистить душу посредством рационального осмысления, к которому ты так привыкла. Не думай о нас, Мирелла, иначе ты потеряешь нас обоих. Ты прекрасная любовница, но при этом одурманенная своей фальшивой верой в то, что любовь должна быть разделенной, что мужчина и женщина должны отдать друг другу души, что истинное чувство может изменить жизнь. Все это иллюзия.
      Ты не перестаешь удивлять меня, Мирелла, – продолжал он. – Долгие годы мы счастливы тем, что даем друг другу, а ты хочешь превратить нашу связь в нечто банальное и мещанское, в фикцию.
      Пол вдруг почувствовал, что она напряглась и даже похолодела в его объятиях. Он накрыл ее простыней и только тогда взглянул ей в глаза.
      Она раздражала его, но вместе с тем поражала в самое сердце своей исключительной сексуальной красотой и проникновенным взглядом фиалковых глаз, которые он называл зеркалом ее неугомонной души. Пол Прескотт любил Миреллу Уингфилд за эти два достоинства, но больше ни за что. Более того, он ненавидел ее за то, что она радостно и охотно отдавала ему эти сокровища, ничего не требуя взамен, и поэтому он ощущал себя пленником, согласившимся принять бесценные дары.
      Мирелла вздохнула. Это был тяжелый, сокрушенный вздох смирения и покорности. Она надеялась, что он не станет продолжать. Ей было жаль, что он сказал так много. Но это сожаление не могло сравниться с той болью, которую вызвали пустота его взгляда и холодность его сердца.
      Только его руки, прикосновение пальцев, которыми он перебирал ее волосы цвета воронова крыла и дотрагивался до губ, повторяя их чувственный контур, заставляли ее верить в то, что он по-прежнему хочет обладать ею.
      Она не могла ни улыбнуться ему, ни рассердиться на него. Она думала только о том, что он единственный мужчина в ее жизни. И тогда она призвала на помощь ту самую «женскую рациональность», которая была так отвратительна Полу, вспомнив, что она свободная женщина и вправе разорвать отношения, если они перестают ее устраивать. Именно так она и поступала на протяжении последних десяти лет.
      Мирелла решительно отняла от своей щеки руку, которая ее ласкала, и, поцеловав ее, спокойно и холодно взглянула ему в лицо:
      – Ты по-прежнему обладаешь способностью очаровывать языком.
      – Только языком? – Он насмешливо приподнял бровь.
      – Не только. Давным-давно, еще в колледже, это был не только язык, но еще сердце и мужская сила. Впрочем, с языком и мужской силой у тебя все в порядке, а вот сердцем ты оскудел. В тебе чувствуется душевная скаредность, Пол, которая портит темными прожилками безупречный мрамор твоего сердца.
      – Понятно. Значит, по-твоему, у меня мраморное сердце?
      – Да. Потому что ты эгоистичен и злобен. Ты становишься все злее с течением времени. Как странно, что я не разглядела этого раньше. Интересно, насколько твой эгоизм и злобность успели разрушить мою душу? Кто знает, может быть, очарованная тобой, я в какой-то степени стала похожа на тебя, чтобы как-то выжить.
      Он запрокинул голову и рассмеялся от души, как умел делать это только он. Озорной огонек мелькнул в его глазах, и он, сжав плечи Миреллы с такой силой, что она поморщилась, приподнял ее с подушек и сказал с улыбкой, все еще дрожавшей на его губах:
      – Ты с ума сошла, да? Ты действительно хочешь затеять драку? Что ж, у тебя ничего не выйдет, потому что я не собираюсь с тобой сражаться. К тому же у тебя нет никаких оснований вызывать меня на бой. Скажи честно, неужели ты не довольна своей жизнью, не счастлива? Неужели ты не получаешь удовольствия от того, что самостоятельна, умна, красива, преуспеваешь в жизни, занимаешь серьезный пост в ООН, и от того, что мужики сходят по тебе с ума? Неужели тебе надоела материальная независимость и еще то, что от мужчины, с которым ты проводишь время, тебе нужны лишь сексуальное удовольствие и эмоциональная близость? Брось, Мирелла, я не поверю, что ты не довольна жизнью, которую сама себе создала.
      Он стиснул ее плечи с такой силой, что она едва не закричала от боли, но заставила себя сдержаться. На глаза ее навернулись слезы. Он тряхнул ее за плечи, побуждая ему ответить.
      – Ну, что же ты молчишь? Ответь мне. Не можешь?
      Это было последней каплей. Мирелла собрала все силы и вырвалась. Она встала на колени и оттолкнула его так, что он упал на подушки, а потом набросилась на него с кулаками. Он рассмеялся, схватил ее за запястья и тоже сел. Они оказались лицом друг к другу.
      – Я люблю тебя, когда ты такая. Я обожаю, когда ты теряешь контроль над своими эмоциями и оказываешься беззащитной передо мной. Я восхищаюсь тобой, когда ты пытаешься скрыть пламя противоречия, которое бушует в твоей груди. Но больше всего мне нравится то, что я единственный мужчина, перед которым ты раскрываешься полностью.
      – Когда-нибудь… я…
      – Что? – Он перебил ее, рассмеявшись. – Мирелла, твоя жизнь устроена и определена. У нас за плечами целая история, а ты всего лишь тридцатидевятилетняя женщина, которая мечтает о семье. Но ты боишься перемен и больше не веришь в счастливый шанс. Наши отношения устоялись. Ты никогда не оставишь меня, потому что довольна своей жизнью и достаточно разумна, чтобы ее не разрушать.
      Пол выпустил ее руки и чмокнул в нос, словно ставил все точки над «i» или завершал логическую выкладку. Он ставил ее на то место, где ему было удобно ее видеть, отдавая дань традиционному представлению мужчин о том, что женщины – существа неразумные.
      – Эгоист! Злобный самоуверенный тип! – с усмешкой повторил он, вылезая из постели.
      Он прошел к окну, не стесняясь своей наготы, по мягкому ковру из Исфахана, который покрывал отполированный до блеска паркет, задержался у шезлонга и снял с него ее горчично-желтый халат, который она раньше сбросила с себя. Из внутреннего кармана своего синего, «в елочку» пиджака, аккуратно сложенного и висящего на подлокотнике кресла, он достал какую-то бумагу.
      Мирелла была заворожена самоуверенной манерой Пола, тем, как он одной фразой определил смысл всей ее жизни. Как странно, что она только теперь, спустя столько лет, разглядела как следует своего любовника, того, кто был ее первой и единственной любовью в жизни, человека, с которым она когда-то была помолвлена, но который бросил ее, чтобы через годы приворожить ее вновь.
      Она окинула его оценивающим взглядом, следя за каждым его движением. В свои сорок пять он все еще оставался тем сильным, умным мужчиной, в которого она когда-то влюбилась. Его атлетическое телосложение по-прежнему ее привлекало, но он утратил обаяние молодости, часть волос, а главное – ту сердечную мягкость и поэтичность души, которыми когда-то так щедро с ней делился. Тщеславие и успех всегда взимают жестокую плату.
      И только в постели, когда он был обнажен и корчился в агонии страсти, она узнавала его прежнего. В остальное время она, к собственному изумлению, видела в нем всего лишь заурядного, богатого и процветающего биржевого маклера, живущего в большом доме в Скарсдейле с добропорядочной женой и двумя детьми.
      Пол вернулся к Мирелле, которая продолжала стоять на коленях посреди огромной кровати с балдахином. Он сел рядом, положил документ на простыню между ними и помог Мирелле набросить халат. В том, как он прикрывал ее наготу и завязывал пояс на талии, чувствовалась особенная мягкость, почти нежность. Он поцеловал ее в кончик носа, и она снова смиренно вздохнула.
      Между ними установилось некое подобие перемирия, тягостного для обоих. Пол протянул руку, взял со столика свои платиновые часы, надел их на руку и посмотрел на циферблат.
      – Я пойду приготовлю тебе ванну, – сказал он. – У нас осталось всего полтора часа до того, как в театре поднимут занавес и начнется «Богема». Я заказал столик на Палме, чтобы потом поужинать, но на ночь остаться не смогу. Меня ждут дома. Палм подойдет, или ты хотела бы отправиться куда-нибудь поближе к Мету?
      – Нет, Палм подойдет. Похоже, нам предстоит приятный вечер.
      – Вот и отлично!
      Он склонился к ней и прижался щекой к ее щеке. Мирелла положила руку ему на плечо, но вдруг они одновременно отстранились друг от друга.
      – Видишь, не всегда же я эгоист и злобный тип, – насмешливо заметил он. – Вот, это тебе маленький подарок. – Он протянул ей документ, который несколько минут назад достал из пиджака.
      Мирелла прочла крупный заголовок – АРЕНДА – и очень удивилась. Это был довольно странный подарок со стороны Пола, совсем не в его духе.
      – Это уютный пляжный домик, – поспешил он объяснить. – Тебе он понравится. Я снял его для тебя на год. Чудесное место – «Дорога в дюнах» в Саутгемптоне – прямо у воды. Атлантический океан, можно сказать, врывается в окна роскошно меблированной гостиной. Я знаю, что у тебя накопилось много отпускных дней и ты собиралась использовать их в ближайшие несколько месяцев. Я подумал, что там ты сможешь отлично отдохнуть. К тому же это всего в нескольких милях от моего нового летнего дома в Джин-Лэйн. Я буду неподалеку, и мы сможем проводить много времени вместе. Ты рада?
      Мирелла слезла с кровати и подошла к туалетному столику, чтобы привести в порядок волосы. Договор об аренде остался лежать там, куда его положил Пол.
      – Да, конечно, я рада, что имею теперь в своем распоряжении пляжный домик на целый год. К тому же это избавляет меня от необходимости ломать голову над тем, где провести отпуск. – Она помолчала и глубоко вздохнула. – Это замечательный подарок, Пол, правда. Надеюсь, ты не обидишься, если я откажусь на том основании, что не хочу жить так близко от твоего семейного гнездышка. Я и так слишком уж вошла в роль Фанни Херст. Сам понимаешь, «синдром побочной жены» и все такое.
      Мирелла увидела в зеркале, как Пол взял документ и направился к ней. Он выглядел обиженным. Обняв ее сзади, он бросил бумагу на столик.
      – Не говори глупостей, дорогая, – обратился он к ее отражению в зеркале. – Я не позволю тебе отказаться от моего подарка. Этот дом твой на целый год. Делай с ним что хочешь. Можешь приглашать туда друзей, родителей, любовников, жить там в одиночестве, видеться со мной, когда хочешь, или вообще туда не ездить – мне все равно. Я снял его, чтобы сделать тебе приятное, а не для того, чтобы обидеть. И выкинь из головы эту ерунду про Фанни Херст. Ты свободная женщина. А теперь я приготовлю тебе ванну.
      Он поцеловал ее в макушку и на мгновение замер. Их взгляды пересеклись в зеркале, и они улыбнулись.
      – Спасибо, Пол, у меня никогда еще не было дома на пляже.
      – Я знал, что тебе понравится мой подарок, – ответил он и пошел в ванную.

Глава 3