Хаосу все еще не верилось, что он показывает сны. Неужели он и впрямь способен на то же, что и Келлог? Где бы ни появился, он, сам того не желая, навязывает окружающим свои сновидения.

Здесь, в Вакавилле, ему удавалось сохранять свое прежнее «я», воспоминания о Хэтфорке и поездке на запад. Он даже слегка гордился этим. Хотелось верить, что он крепнет, вырабатывает иммунитет к местным воздействиям.

Очевидно, Вакавилль тоже не избежал перемен. Хаос мало что помнил из прежнего, но знал: людям не свойственно переезжать дважды в неделю и ежедневно менять работу. Или выяснять, насколько они везучи.

С другой стороны, последствия катастрофы здесь были выражены слабее. Правительственные звезды — вакавилльский эквивалент Келлога или Элайн — жили в средствах массовой информации, а не в навязчивых сновидениях. А телевизор всегда можно выключить. Так что, вероятно, способность Хаоса хранить свое прежнее «я» — одно из условий здешней игры, и не более того.

По лестнице спустилась Иди.

— Хочешь познакомиться с Джеральдом? — спросила она.

— Ну, не знаю…

— Я должна отвезти мальчишек, — пояснила она. — На выходные. Не хочешь ехать — не надо.

— Да нет, я бы съездил. Просто…

— Что?

— Мелинда без них заскучает.

Она улыбнулась и ничего не сказала.

— Джеральд живет в здании «Истман-Меррил», — рассказывала она в пути. — Раньше он там работал, а когда мы развелись, у него случился срыв. Он возвратился туда и спрятался. Думал, так можно вернуться в прежнюю жизнь или что-то вроде этого. Кули для него выхлопотал специальное разрешение постоянно там жить, иначе бы Джеральда упекли в лагерь невезучих.

— А что там Кули насчет лифта говорил? — спросил Хаос.

— Видишь ли… По средам и субботам Джеральда, конечно, тянет переехать. Но он боится выйти из «Истман-Меррила». Поэтому ночует в лифте и все вещи там держит…

— А в Дни Переезда меняет этажи, — добавил Рэй с заднего сиденья. Иди хмуро кивнула.

— Смешно, правда? — спросил Дэйв с надеждой.

Посреди бывшей деловой части города высилось покинутое административное здание «Истман-Меррил». Соседние дома поблескивали пустыми витринами магазинов, по многим стеклам и вывескам прошлась кувалда. По сравнению с жилыми кварталами этот район казался призраком. У Иди был ключ от служебного входа, все пятеро вошли в здание, пересекли большой пустой вестибюль и остановились у лифта. Рэй бросился вперед и нажал кнопку «ВВЕРХ».

Створки кабины раздвинулись, открыв взорам тощего и бледного мужчину тех же лет, что и Иди, но с седыми волосами. Он сидел на раскладушке в пижаме и тяжелых черных остроносых туфлях и читал. Из кармана пижамы торчали карандаши и зубная щетка. Чуть ли не полкабины занимал ветхий стеллаж, полки были забиты одеждой, книгами, пустыми бутылками и консервными банками.

— Джеральд, это Хаос и Мелинда. Мои друзья.

— Здравствуйте, — дружелюбно отозвался Джеральд. — Я вас помню?

— Они приезжие, — сказала Иди.

— Вот как? — Джеральд сдержанно улыбнулся. — Из каких мест?

Хаос открыл было рот, но Иди не дала ему ответить.

— С востока.

— Да? Очень, очень мило. Я бы вам предложил выпить…

Мальчики уже залезли на отцовскую раскладушку, и свободное пространство в кабине угрожающе сократилось.

— Мы ненадолго. — Иди поставила на край койки сумку с продуктами. Створки начали съезжаться, но Иди застопорила их, нажав соответствующую кнопку.

— Я видел мистера Кули, — сказал Джеральд. — Он приезжал взглянуть, как я тут живу. Мы поговорили о мальчиках.

— Да? — раздраженно сказала Иди.

— Иди, он за тебя очень беспокоится. Говорит, у тебя проблема с везением…

— Моя проблема — это он, — отрезала Иди.

— По-моему, он к тебе хорошо относится, — сказал Джеральд. — И мальчики ему нравятся, это точно.

— Знаю. Вот что, Джеральд, я к тебе в воскресенье приеду. Всего хорошего.

— Да, конечно. — Казалось, глаза Джеральда подернулись влагой. — Иди, ты собираешься замуж за мистера Кули?

— Нет, Джеральд.

— Я не говорю, что я против, — быстро произнес Джеральд. — Не хочу, чтобы ты так подумала.

— Да, Джеральд. Но я все равно не выйду. До свиданья.

— Он очень большой человек, — проговорил Джеральд. — Он тебе много хорошего сделал. Разве нет?

— Не важно. До свиданья, Джеральд.

— Иди…

— Что?

— Мне почта не приходила?

— Нет.

По тому, как это прозвучало, Хаос заподозрил, что в Вакавилле давным-давно не разносят почту.

— Конечно, — устало произнес Джеральд. — Ну что ж… — Он помахал рукой.

Мальчики тоже помахали. Иди нажала кнопку, кабина закрылась.

— Черт, разозлил он меня, — сказала она через минуту, когда они вышли на улицу. Она стучала каблучками впереди, направляясь к машине.

— Чудик он, — сочувственно заключила Мелинда. — Только и всего. — Она бегом догнала Иди и взяла ее за руку. — Чудиков на свете полным-полно.

Хаос добрел за ними до машины, ни слова не говоря уселся на переднее пассажирское сиденье. Благодаря Джеральду он впервые с той минуты, как появился в Вакавилле, подумал о проекционной кабине в Хэтфорке. И о свечах. О своем крошечном мирке. А еще он ревновал к Кули. Не знал, что было между Иди и этой шишкой, но уже увидел и услышал достаточно, чтобы ревновать.

Домой они возвращались в молчании.

Тот вечер не удался. Мелинда скучала без мальчиков. Когда она включила телевизор, Хаос смотрел и пытался вникать, но без сбивчивых комментариев Рэя и пылких возражений Дэйва дело не шло на лад. Он сидел на диване рядом с Иди, но при этом был в миллионах миль от нее, их разделяла неразбериха его ревности и стыда за сон с Гвен. Иди тоже была не в своей тарелке, будто ее беспокоило, где в эту ночь будет спать Хаос.

А Хаосу хотелось побыть с ней наедине. Но вместо этого он получил нежданный визит Кули.

— Я наверху буду, — сказала Мелинда, едва завидела Кули в дверях гостиной.

— Слушай, почему б тебе не отдохнуть? — спросила Иди.

— Что значит отдохнуть? — Кули снял пиджак и бросил на спинку дивана. Их дивана. — Я пришел поговорить с Хаосом.

— Знаешь, кажется, я не очень хочу тебя сейчас видеть, — сказала она. — Я тебя не приглашала.

— Да брось ты, Иди, — мягко проговорил он. — Сама же знаешь: мне приглашения не нужны. Почему надо напоминать?

— Но ведь ты же ко мне в друзья набиваешься, — с горечью произнесла Иди.

Кули напустил на себя уязвленно-пристыженный вид, но это длилось всего секунду-другую. Он повернулся к Хаосу.

— В мои служебные обязанности входит наблюдение за успехами Иди, и не важно, хочется ей это признать или нет. — Он вздохнул. — А потому я должен постараться, чтобы ты уяснил обстановку и понял, во что можешь влипнуть.

— Влипнуть? — переспросила Иди.

— Путаясь тут с Иди, — сказал Кули, не глядя на нее. — Не знаю, откуда ты взялся, но ты точно ничей не двоюродный брат.

Хочешь остаться в Вакавилле — можно будет поговорить. Но для этого, приятель, ты выбрал самый паршивый способ.

— Он тебе сейчас будет втолковывать, что невезение прилипчиво, — скороговоркой произнесла Иди, словно надеялась, что Кули отступится от своего замысла, если она его опередит. — Попытается запугать. Каждое его слово — попытка убедить, что ты, находясь под одной крышей со мной, подвергаешься смертельной опасности. Он хочет нас разлучить.

— Иди! — предостерег Кули.

— Мне надо выпить, — заявила Иди. — Есть еще желающие?

— Я бы от пивка не отказался. — Манеры киносыщика исчезли с абсурдной внезапностью. Хаос увидел, что незваному гостю хочется лишь одного: быть желанным в этом доме.

— Мне тоже пива, — произнес Хаос.

— Давай-ка присядем. — Кули опустился на диван. Иди ушла в кухню. — Хаос, я не в курсе, много ли ты знаешь об Иди, но уж поверь: ей не позавидуешь. Она набрала слишком низкий балл, хотя, сказать по правде, наши тесты на жизнь не влияют. Мы не можем по ним судить, насколько везуча твоя подружка, однако восемьдесят пять процентов людей с таким, как у нее, баллом в конце концов попадают в переселенческие центры. И ведь мы их не выдворяем, что бы она тебе ни наговорила. Сами уходят — просто потому, что у них иссякает выбор.

Вошла Иди и подала пиво в бокалах. А раньше приносила Хаосу в бутылке. Хочет произвести впечатление на Кули? Неважный признак.

Кули пригубил пиво.

— Более того, — продолжал он, — жизнь таких, как она, — сплошная неразбериха, и ежегодно округ теряет на этом миллионы. Расходы на ремонт, невосполнимые выплаты жалования и тому подобное. Вот почему приходится за ними наблюдать.

— Вы сгоняете людей в лагеря, — зло произнесла Иди, — и смеете называть это статистикой. — Она повернулась к Хаосу. — Ты посмотри, что он делает! С того дня, как я прошла тесты, бегает за мной и вынюхивает. И при этом не скрывает, что результаты тестов — филькина грамота!

— Тесты — это метод научного исследования, — с улыбкой возразил Кули. — Все, что нам необходимо знать о твоем вероятном будущем, они дают.

— Это ты делаешь мое будущее, — сказала она. — Пророк доморощенный. И еще смеешь говорить о везении! Да самое страшное мое невезение — это ты.

— Иди, ты же знаешь, это неправда.

— Хочет, чтобы я жалела Джеральда, — сказала Иди. — Послушать его, так Джеральд из-за моей невезучести свихнулся.

— Иди подхватила наихудший вирус невезения, — пояснил Кули. — К счастью, он редко встречается. В окружающих он развивается скрытно, а в ней проявляется весьма наглядно. Она всегда в центре урагана.

— К несчастью, — саркастически произнесла Иди, — мне не удается заразить невезением Йана. Пока.

Хаос потягивал пиво и размышлял. Кули и Иди общались друг с другом по-свойски, будто пикировка для них не более чем игра. Флирт. Или он воспринимает это недостаточно серьезно? Это их мир, напомнил он себе.

— Хорошо, — сказал Кули. — Забудем ненадолго о везении Иди. Поговорим о тебе.

— Обо мне?

— Да. Ты еще не подумывал заглянуть к нам на тестирование? Давай. И чем скорее, тем лучше.

— У меня нет везения, — сказал Хаос. — И невезения тоже. Я просто иду, куда иду, делаю, что делаю. Везение тут ни при чем.

— Очень мило! — рассмеялся Кули. — Да вот только наука утверждает, что везение всегда при тебе, осознаешь ты это или нет. И боюсь, в твоей биографии я усматриваю признаки невезения. Даже не скрытого, а совершенно явного. Правда, из-за бедного контекста ты его так и не заметил.

"Нет, — подумал Хаос. — Не так-то просто запудрить мои мозги здешней ахинеей».

— И много ли ты знаешь из моей биографии? — спросил Хаос.

— Много ли? Давай посмотрим. — Широченная улыбка Кули уже ничем не напоминала человеческую. — Начнем с машины, брошенной на автостраде. Кстати, отличная машина. Где ты ее раздобыл? Какая жалость, что она сломалась. Я бы сказал, это невезение — когда ломается такая машина, настоящее чудо техники. Теперь, что касается твоей девочки. Скажем прямо, она в весьма плачевном состоянии, хоть и держится, надо отдать ей должное, очень бодро. И наконец, твое имя. Хаос. Оно ведь не настоящее, правда?

— Наверное.

— А настоящего ты, конечно, не помнишь.

— Не помню.

— Настоящего имени не помнишь — так и запишем, еще одно проявление невезучести. Ты еще много чего не помнишь, всю эту муру из сна. И женщину, из-за которой волнуешься.

Хаос поморщился. Что же творится с его снами? Он боялся взглянуть Иди в глаза.

— Можно продолжать? — спросил Кули. — Вот как я все это вижу: ты сбежал из такой поганой дыры, что тебе кажется, будто все твои проблемы — в порядке вещей. Будто нигде не лучше, чем там, откуда ты явился. Хаос ничего не сказал.

— По-моему, я правильно угадал. Конечно, самая большая твоя неудача, хотя ты этого еще не знаешь, — встреча со старушкой Иди. Хуже этого ничего не могло случиться. Вам нечего предложить друг дружке, кроме неприятностей.

— Бредятина, — сказала Иди. — Меня уже тошнит.

Она повернулась и ушла в кухню.

— Я не говорю, что ты обязан сейчас же отсюда убраться. Ради Бога, проходи вступительные тесты. Мне даже кажется, у тебя все будет в порядке, в смысле, проходной балл ты наберешь. Я это чувствую. Гибельно только сочетание.

"Ты хочешь Иди, — вертелось у Хаоса на языке. — Если это невезение, то ты ему подвержен не меньше моего».

Вместо этого он сказал:

— Я не верю в невезение.

— Не веришь? — Кули встал и надел пиджак. На его лице появилась притворная горечь. — Она тебе рассказывала о Дэйве?

— Что? — растерялся Хаос. — В каком смысле?

— Спроси у нее.

— Что спросить?

— Хорошо, мы еще поговорим. А пока следует подумай. — Кули поспешил к выходу. Хаос услышал, как завелась его машина, как с ревом унеслась в ночь. Когда она смолкла, в доме повисла мертвая тишина.

Иди сидела в кухне, скрестив руки на груди, глядя в потолок и качая головой вперед-назад.

— Я должна тебе кое-что рассказать произнесла она наконец. — Это тебе поможет решить насчет Йана.

— Рассказывай.

— Он мне покою не дает, все ходит, ходит… Говорит, если я буду с ним… то все изменится к лучшему.

— Изменится, как же, — проворчал Хаос.

— Он так уверен в себе, в своем везении. Говорит, то, что он получает в Институте Везения, с лихвой восполняет то, чего недостает мне. Так и сказал, слово в слово. Говорит, что каждый раз, когда он проходит тестирование, его балл все выше.

— И все-таки он тебя не устраивает?

— Я его ненавижу.

На самом деле все гораздо сложнее, подумал Хаос. Тебе хочется ненавидеть Кули, но… не всеми потрохами.

Хаосу это напомнило о его собственном отношении к Келлогу.

Вам нечего предложить друг дружке, кроме неприятностей, сказал Кули. Вероятно, правда, но невезение тут ни при чем. Хаос не может стоять в стороне, глядя, как местный синдром запускает корни в жизнь Иди.

Так-то оно так, но чем он может ей помочь в борьбе с невезением? Что он может предложить женщине, чью наихудшую проблему он даже не способен воспринимать всерьез?

Что касается его самого, то он даже не уверен, есть ли у него собственные проблемы. В этом смысле его жизнь — настоящее решето. Проблемы есть в мире, а он, Хаос, всего-навсего сидит у приемника.

А может, его проблема — Гвен. Чьи бы границы он ни пересекал, она — с ним. Но и Гвен вряд ли способна помочь Иди.

— Он сказал, чтобы я спросил у тебя насчет Дэйва.

— Как это на него похоже, — тихо проговорила она.

— Что он имел в виду? Она вздохнула:

— Дэйв болен.

— Болен?

— От рождения. Почки. Примерно год назад отказали. Ему пересадили отцовскую… Нужна была почка близкого родственника — моя, или Рэя, или Джеральда. Теперь у Дэйва и Джеральда только по одной почке. Но тут, впрочем, нет никакого секрета. Всякое в жизни бывает.

Хаос нагнулся и положил ладонь ей на шею.

— Он пытается внушить, что тебе не миновать беды, если останешься со мной, — сказала она. — Будет как с Дэйвом или Джеральдом.

— Он ревнует. Она кивнула:

— А мне все равно. Пускай пристает, раз уж ему хочется. Я даже замечать не буду. Пока не сошлет меня в лагерь для невезучих. Господи, до чего же тут мерзко! Все ходят по лезвию бритвы, но при этом каждый только и ждет, когда кто-нибудь оступится. Будь моя воля — руки бы на себя наложила.

— Не надо, — сказал Хаос. — Все будет хорошо.

"Интересно, что я имею в виду?» — подумал он.

Они уснули вдвоем, кое-как уместившись на узком диване. На заре его разбудил шум мотора за окном. Желтые лучи озаряли комнату. Он поднял голову и с минуту прислушивался; шум нарастал, затем резко утих. Он снова закрыл глаза и уткнулся лицом в женские локоны. Услыхал шаги на крыльце. И тихий стук в дверь.

Он отворил дверь и учуял сигаретный дым. Над заводом, стоящим по другую сторону улицы, уже поднялся краешек солнца, вдали низкие холмы были подернуть туманом. На крыльце сидел спиной к двери человек в поношенной кожаной куртке, держал в руке ярко-красный мотоциклетный шлем. Он стряхнул пепел на росистую траву газона (вернее, неухоженного клочка земли между крыльцом и улицей) и повернул голову.

— Здорово, Эверетт. Не разбудил?

— Билли, — сказал Хаос. В его памяти хранились имя и фамилия этого человека:

Билли Фолт.

Фолт ухмыльнулся, встал на ноги, протянул руку. Хаос окинул его пристальным взглядом. Слишком близко посажены глаза, слишком узок лоб, улыбка от уха до уха. Чтобы водить дружбу с обладателем такой физиономии, нужны веские причины. Во всяком случае, сама физиономия к дружбе не располагала. Хаос заподозрил, что в прошлом таковые причины имелись. Увидеть вновь подобное лицо — все равно что во второй раз найти на пляже приметную гальку.

— Вообще-то я знал, что ты спишь. Иначе как бы тебя разыскал, а? Только по снам.

— По снам? — Хаосу было неприятно это слышать.

— Ага. Уже вторую ночь ловлю, ну и вычислил тебя…

— Как это — вычислил?

— Да просто на сны настроился. Ну как на радиостанцию, точь-в-точь. Я по этой части спец, экстрасенс. Правда, всю ночь промаялся.

— Ты откуда приехал?

— Все оттуда же. Из Сан-Франциско.

— Что значит — оттуда же?

— Эверетт, мы все там живем. Все, кроме тебя. А ты тут, в этой штучке-с-ручкой… пардон, в Вакавилле.

"Все, кроме тебя». О ком это он?

О Гвен?

— ..Эту вшивую дыру не перевариваю, — продолжал Фолт. — Все эти тачки старые, ни дать ни взять — старый пригородный кошмар, эпизод из «Сумеречной зоны». Ниини-ниини, ниини-ниини… — Его пальцы поизвивались перед лицом Хаоса. — Давно тут кукуешь?

— Нет, — ответил Хаос. — А это далеко отсюда? Я про Сан-Франциско.

— С часок, ежели на колесах, — сказал Фолт. — Совершенно, надо сказать, другой мир. Да ты и сам увидишь. Ты ведь собираешься к нам, а?

— Не знаю.

— Тебя Кэйл зовет. — Он умолк и вгляделся в лицо Хаоса. — Ты ведь помнишь Кэйла, а, Эверетт?

Кэйл Хочкисс. И это имя — в голове.

— Да, — сказал Хаос.

— Вот и славно, — ухмыльнулся Кэйл. — Вам с Кэйлом и впрямь надо бы встретиться, утрясти кое-что. Слышь, а не хочешь со мной проветриться? Тут один парень живет, надо бы навестить.

— Идет, — сказал Хаос.

В этот миг на крыльцо вышла Иди в ночной рубашке. И заморгала от яркого утреннего света.

— Иди, — нервно сказал Хаос, — это Билли. Мой старый друг… из Сан-Франциско.

— Здравствуйте. — Иди встревоженно посмотрела на Фолта.

— Наше вам, — отозвался Фолт.

— Я ненадолго отлучусь, — сказал Хаос. — Если хочешь, приеду ночевать. Я вернусь.

Теперь она смотрела на Хаоса, в ее глазах читался вопрос. Но сказала она только:

— Ладно. До встречи.

— Хорошо, хорошо, — произнес Хаос. Фолт раскурил новую сигарету и теперь ждал, глядя на ступеньки крыльца.

— Не забудь, я сегодня переезжаю, — сказала Иди.

— Я вернусь до полудня. — Хаос подошел вслед за Фолтом к мотоциклу и уселся на заднюю половину седла.

— Всякий раз, как здесь бываю, заглядываю к этому корешу, — говорил Фолт, когда мотоцикл с ревом нес их по автостраде, которая огибала город, — и всякий раз думаю, что больше, наверное, его не увижу. А он все живет и живет себе. Между прочим, в шестидесятых его на стул пытались посадить.

— На стул?

— Раньше он был знаменитостью. Участвовал в каком-то покушении. Впрочем, сам не убивал. Говорили, будто его подружка пыталась шлепнуть президента. В общем, классический козел отпущения, твердит людям то, чего они слышать не хотят. Опережать свое время — дело, как ни крути, невыгодное.

— Раньше? — переспросил Хаос, ибо ни на что другое в эту минуту не был способен. Из уголков его глаз ветер выжимал слезинки и разгонял по вискам.

— Ну да, раньше, — ответил Фолт. — До того, как все переменилось.

Мотоцикл оставлял позади редкие автомобили; на противоположной окраине города он свернул на улицу, пообочь которой теснились брошенные закусочные. Фолт притормозил у рекламного щита, призывавшего: «Заблудитесь в величайшем лабиринте под открытым небом». Мотоцикл остановился, двигатель умолк, Фолт пнул щит.

— Вот он где прячется.

— В лабиринте?

— Ага. Единственный чувак, которому не надо все время переезжать.

— Меня тут с одним познакомили, так он в лифте живет, — сказал Хаос. Фолт поднял брови.

— Вакавилль двумя диковинами прославился: дурдомом и лабиринтом. Счастливчик жил и там, и там.

— Никогда раньше не слышал, что в этих краях есть лабиринт.

— Это модель знаменитого японского лабиринта, в Японии это самый крупный аттракцион. Чтобы там поплутать, туристы со всего мира так и валят». Но в переводе это дело не звучит. Я в том смысле, что и этот лабиринт надо было в Японии строить, где все чистенько и аккуратненько. А в Америке все и так заблудшие. Еще до Развала заплутали.

Америка. Хаос вспомнил и это название. Слово обозначает все и вся: Вайоминг, Калифорнию, Юту и многое, многое другое. Есть оно и в названии Малая Америка, правда, на втором месте. Конечно, раз есть Малая Америка, то существует и большая, просто ее ни к чему упоминать, она же такая огромная…

— Когда случился Развал, Счастливчик и еще несколько парней драпанули из психушки и спрятались в лабиринте. Потом другие ушли, но Счастливчик так ничего и не заподозрил. Он и нынче считает себя знаменитостью. А на самом деле его никто и не помнит. Я пытался растолковать, да какое там…

Фолт провел Хаоса через празднично разукрашенный вход в первый коридор лабиринта. Высокие стены были испещрены надписями — философские изречения вперемешку с похабщиной. Фолт высматривал красные аэрозольные стрелки, а Хаос, шагая за ним по пятам, быстро терял терпение.

— Счастливчик! — крикнул Фолт. В мозгу у Хаоса роились вопросы, но он не знал, с какого начать. Он хотел спросить Фолта о Развале. Он хотел спросить о Гвен. В сновидениях Эверетт любил Гвен, и если Хаос — на самом деле Эверетт… Хаос попытался об этом не думать. Они свернули за угол и под навесом увидели Счастливчика. Он лежал в тени на пластмассовом матрасе, читал покетбук без обложки и громко насвистывал мотивчик. При виде гостей улыбнулся, показав полный рот плохих зубов. У него было обветренное морщинистое лицо в обрамлении косматой бороды, одежда давно превратилась в лохмотья.

— Эй, Счастливчик. — Фолт полез в кожаный рюкзачок, достал две банки консервов и вручил человеку, который изрядно смахивал на призрака. Счастливчик уселся на матрасе и с довольной улыбкой прочел этикетки, после чего запихал банки в груду мусора под ржавым карточным столом.

— Как делишки? — осведомился Фолт.

Счастливчик пожал плечами и вновь улыбнулся:

— Да какие у меня делишки…

— Но ты же там ошивался.

— Больше не ошиваюсь. — Счастливчик содрогнулся. — Джек, меня пытались пришить, очень старались. Нет, теперь я просто сижу вот тут, в лабиринте, прячу бороду от дождя, а задницу — от разных свиней. Джек, кто твой друг?

— Счастливчик, его зовут Эверетт.

— Эверетт? Гм… — Счастливчик почесал в бороде — сначала задумчиво, потом яростно, будто обнаружил блоху. Казалось, он хочет что-то сказать, но пауза все затягивалась.

— Счастливчик… — начал Фолт. Старик вдруг выпрямил спину и зло уставился на Хаоса.

— Эверетт, зачем ты сюда пришел?

— Что? — переспросил Хаос.

— Зачем ты пришел сюда, Эверетт? Какого черта тебя занесло в Вакавилль?

— Эверетт маленько не в курсе, что тут творилось последнее время, — сказал Фолт. — Вот и решил вернуться в город — проведать старых друзей, разобраться, что к чему…

— Джек, почему б тебе не заткнуться, а? Он и сам говорить умеет. — Счастливчик раздраженно помахал рукой. — Разобраться, значит? Ага, ага. Ты откуда, Эверетт?

— Я жил в пустыне, — ответил Хаос.

— Ну да? Я привык жить в пустыне. — Счастливчик повернулся к Фолту. — Ничего в этом нет особенного, Джек. Пустыня — это где это.

— Да я ничего такого не имел в виду, — сказал Фолт.

— Ага, знаю. В том-то и проблема. Ты ничего такого не имел в виду. — Счастливчик снова повернулся к Хаосу. — Не давай этому полудурку затыкать тебе рот. Из пустыни выбраться трудно. Уж я-то знаю, приятель. Когда возвращаешься в город, тебя перестают понимать. Поселился в пустыне — считай, что помер.

— Но Эверетт-то из города, — вмешался Фолт. — Он к друзьям возвращается.

— Но ведь это не про друзей? — спросил Счастливчик. — Да?

— Не знаю, — сказал Хаос.

— Это про женщину, ага? Ты ищешь женщину. Вот про что. Вот почему Эверетт возвращается в город. Что, прав я?

— Не знаю, — повторил Хаос.

— Прости, Счастливчик, — сказал Фолт, — но нам пора.

— Ага, — сказал Счастливчик. — Вечно тебе пора. Ну, до встречи, приятель.

Гости не успели скрыться за углом, а он уже уткнулся в книгу.

— Ты уж извини, — сказал Фолт по пути из лабиринта. — Он не всегда такой шизанутый.

— Да ладно, все в порядке. — Хаоса по прежнему обуревали вопросы. Он уже подумывал: а не лучше ли было остаться рядом с Иди на диване? Досматривать сны?

Но, подходя к мотоциклу и видя холмы над Вакавиллем, он уже понимал, что это были не сны. Вернее, что его жизнь и его сны в конце концов заходят на стыковку.

— Билли, — сказал он.

— Чего?

— Когда это случилось? Я про Развал.

— Несколько лет назад.

— А что произошло?

Фолт ухмыльнулся, снова показав десны.

— А вот это, Эверетт, вопрос серьезный. Начать с того, что распалось большинство связей между явлениями и у людей появился шанс создать новые. Однако новые — не обязательно лучшие. Впрочем, это моя личная версия. У чуваков вроде Кэйла на этот счет уйма мудреных идей.

— Но ведь была же какая-то катастрофа.

— Ну, лично я не склонен считать это катастрофой…

— Билли, я очень многого не помню.

Разговор, казалось, действовал Фолту на нервы.

— Жрать охота, — сказал он. — Может, съездим, поищем чего-нибудь? — Он похлопал по седлу мотоцикла.

— Конечно. — Хаос уселся на мотоцикл.

Солнце стояло высоко, но еще не в зените. 0н хотел вернуться к Иди и Мелинде, пока они не уехали, но он тоже проголодался. А еще хотелось снова мчаться на мотоцикле, ловить ветер. Вообще-то он бы предпочел мчаться на мотоцикле Фолта без Фолта. Но он не сказал этого вслух.

В торговом центре они встали в очередь к банкомату. У Фолта оказалась при себе фальшивая кредитная карточка. Он уверенно привез Эверетта в центр города. На первый взгляд здесь было уютно, но мотоциклисты привлекали много взглядов с тротуаров, проезжей части и автостоянок перед торговым центром. Хаос не заметил в Вакавилле других мотоциклов. Ему стало не по себе.

Фолт «растряс» банкомат и повел Хаоса к «Палмеру О'Брайену», ресторанчику, названному так в честь субъекта, которого Хаос видел по телевизору, — что-то вроде рок-певца, который стал диссидентствующим правительственным чиновником. В ресторане, за стойкой бара, висел огромный плакат с О'Брайеном при гитаре. Меню на пластиковой стене кабинки предлагало «яичницу-болтунью — завтрак Палмера», «клубный сэндвич Палмера» и «вареный обед Палмера» — любимые блюда героя. Видимо, он действительно тут трапезничал, по крайней мере однажды — глянцевые вырезки из журналов украшали стены нескольких кабинок. На этих фото О'Брайен жаловал визитом благодарных кухонных нерях.

В ресторане было полно народу, но довольно тихо. Усаживаясь за столик, Хаос кожей чувствовал любопытные взгляды посетителей. В чем тут дело? Может быть, просто его лицо еще не примелькалось в этом городе или манеры Фолта выдают в нем чужака? Позавчера в торговом центре Хаос не привлекал столько взглядов, но ведь тогда рядом с ним была Иди. Как бы то ни было, весь ресторан навострил уши, когда к Хаосу и Фолту подошла официантка. Всем было интересно, что они пожелают съесть.

Хаос заказал сэндвич с ветчиной. Фолт изучал меню, заставляя девушку ждать, наконец хихикнул.

— Ну, даже не знаю, — проговорил он, поднимая взгляд. — Тут этого нет…

— Да? — раздраженно произнесла официантка. Она была молода, а потому, естественно, сразу надула губы.

— Нельзя ли подать «голову Палмера О'Брайена на блюде»?

В зале воцарилась такая тишина, что Хаос услышал, как ерзают на стульях посетители. Все до одного повернулись и уставились на Фолта. Официантка качнулась на каблучках и брезгливо поморщилась.

— Да я просто шучу, — хихикнул Фолт. — Мне — то же, что и ему…

Но официантка уже уходила, и Хаос не был уверен, что она расслышала последние слова Фолта. И она ничего не записала — карандаш так и остался за ухом.

С саркастической миной на лице Фолт передвинулся в глубину кабинки. Очень не скоро в зале возобновились спокойные разговоры.

— Бараны гребаные, — сказал Фолт. — Мне и денег предложи, не стану жить в этой сраной мыльной опере. Понаштамповали себе жестяных телезвезд, тащатся от них…

Это прозвучало недостаточно тихо. Снова оборвались разговоры, снова все напрягли слух. И услышали довольно громкое «Бе-е-е».

— Билли, — мягко произнес Хаос, — может, где-нибудь в другом месте поедим?

— Не пойдет, — отрезал Фолт. — Я жрать хочу.

Они были в центре внимания. Вернулась официантка с подносом, все посетители, затаив дыхание, смотрели, подойдет ли она к столику чужаков. Она подошла и положила один-единственный бутерброд с ветчиной — перед Хаосом. Со всех сторон полетел шепоток.

Хаос попытался замять скандал — передвинул бутерброд на середину стола, разрезал пополам. Но Фолт отодвинул тарелку.

— Где моя хавка? — громко спросил он. Официантка удалялась, изящно покачивая бедрами.

— Сука! — выпалил Фолт. Он повернулся к сидящим позади вакавилльцам и состроил рожу. Упавший духом Хаос откусил краешек треугольной половинки бутерброда. Аппетита как не бывало.

Фолт снова проблеял, затем демонстративно опростал над столом карман кожаной куртки. О поверхность стола звякнули шприц для внутривенных инъекций и закупоренный пузырек. Фолт воткнул иглу в пробку, перетянул в цилиндр содержимое пузырька и стал закатывать рукав.

Посетитель, сидевший напротив, пошуршал в кармане пиджака, достал книжку билетов и стал царапать карандашом по бумаге, словно пародировал официантку, принимающую заказ. И еще человек пять-шесть, точно по команде, открыли точно такие же книжки и торопливо застрочили авторучками и карандашами. А Фолт смотрел на них и ухмылялся. Посетитель из-за столика напротив и толстуха, мать круглолицего мальчика, подскочили одновременно и протянули Фолту заполненные билеты.