Он помог снять ей корсаж и юбку, затем сам разделся до рубашки и лег рядом с ней на кровать. Прижавшись друг к другу, они заснули до утра. Ночной сторож на улице выкрикнул пятый час, когда Аморе быстро поднялась.
— Я посмотрю, не нужно ли чего патеру Блэкшо, — сказала она.
Бреандан снова исполнил обязанности служанки и проводил ее на кухню. Разведя по просьбе Аморе огонь и вскипятив воду, он с изумлением смотрел, как ловко она заваривает чай в глазурованной керамической чашке.
— Королева любит чай. Поэтому я часто видела, как его готовят, — объяснила Аморе. — Как видишь, не все благородные дамы беспомощны без прислуги.
Грея окоченевшие руки о горячую чашку, она поднялась на второй этаж и тихонько поскреблась в дверь мастера Риджуэя, как это было принято при дворе. Ни звука. Опасаясь худшего, она вошла и вгляделась в полумрак. Только огонь из камина отбрасывал тревожный призрачный свет на больного и застывшую фигуру на полу. Патер Блэкшо стоял на коленях, скрестив руки на груди, глаза его были полуоткрыты. Свеча на столе, должно быть, догорела уже давно, но он этого не заметил. Конечно же, он всю ночь провел в молитве.
Аморе подошла к нему и робко сказала:
— Патер, как он? Он ведь не...
Иеремия поднял на нее глаза и покачал головой:
— Нет, он жив. Его состояние не изменилось.
С усилием, выдававшим его усталость и внутреннюю муку, он поднялся. Он как будто постарел на несколько лет. Пытаясь подбодрить его, Аморе протянула ему чашку чаю. Тонкие губы Иеремии тронула признательная улыбка.
— Благодарю вас. Вы действительно знаете мои тайные слабости, и вам известно, что ничто меня так не укрепляет, как китайский чай. Что бы я без вас делал!
Аморе повернулась к кровати и всмотрелась в запавшее лицо больного. В его неподвижности было что-то от призрака. Казалось, жизнь уже не теплится в нем.
Иеремия угадал ее мысли и с болью сказал:
— Он в глубоком обмороке, из которого, может быть, никогда не выйдет.
Уныние в его голосе натолкнулось на ее сопротивление.
— Но ведь надежда есть!
— Надежда есть всегда, пока больной дышит, а его сердце бьется. Но я ничего не могу сделать, чтобы поддержать его в борьбе со смертью.
Иеремия устало опустился на сундук и потер воспаленные глаза. На душе у него было очень тяжело. Между ними была такая тесная связь, что Аморе каждой клеточкой своего тела ощущала его страдание.
С горечью она смотрела на его согнутую спину. Ей очень хотелось обнять его, прижать к себе, чтобы утешить, но она знала — он никому не позволял подобных нежностей, даже ей. И она мягко сказала:
— Вы не хотите довериться мне? Я ведь вижу — вас что-то мучает.
— Нет, мадам, я сам должен с этим справиться.
— Нет, не должны! — не согласилась она. — Хоть я и не священник, но знаю, что с вами происходит. Я видела, как вы на улице собирались принять у мастера Риджуэя исповедь и вернуть его в лоно Церкви, но потом внезапно переменили свое решение и попытались спасти ему жизнь.
Он с удивлением посмотрел на нее:
— Я забыл, что вы всегда умели читать мои мысли, мадам. Да, я решил не сдаваться. Но действовать нужно было быстро, пока он не потерял слишком много крови. Я надеялся, он пробудет в сознании достаточное время для того, чтобы покаяться в своих прегрешениях и вернуться к вере. Но я ошибся. Если он сейчас умрет, то умрет еретиком. И это моя вина! Я обманул его доверие. Я предал его.
— Вы пытались спасти ему жизнь.
— Мой долг был сохранить его душу от проклятия! — с горечью воскликнул Иеремия. — Своим долгом священника я пожертвовал ради амбиций врача. Я был настолько уверен в своем умении, что думал, будто могу изменить Божий замысел и сохранить жизнь Алену, даже против Его воли. И это непростительно.
Аморе не могла смотреть, как казнится ее друг. С горячностью она попыталась оправдать его перед самим собой:
— Откуда вам известны планы Бога? Мастера Риджуэя поразила рука сподручного дьявола, а не Бога. Я никогда не поверю, что Бог проводит свою волю через преступников. Может быть, именно вас Он избрал орудием, чтобы не дать произойти большой несправедливости и уберечь человека от смерти.
— Мадам, ваша аргументация сделала бы честь ученому-теологу. В одном вы правы: пути Господни неисповедимы. Но факты упрямы: я проявил самонадеянность и переоценил свои возможности, решив, что спасение тела важнее спасения души. Всю ночь я умолял Господа простить меня и пощадить Алена.
Аморе присела рядом с ним на сундук и положила руку на его холодные как лед пальцы.
— Патер, Бог милостив. Он не даст ему умереть только для того, чтобы наказать вас.
Вопреки ее опасениям он не отнял руки. Какое-то время они сидели молча. Ничто не нарушало тишину, лишь потрескивал огонь в камине и ровно дышал больной.
— Почему бы вам немного не поспать, — предложила Аморе. — Я останусь с ним и немедленно разбужу вас, если его состояние изменится.
Иеремия заколебался, но все же уступил. Подложив под голову подушку, он свернулся калачиком на тростниковом половике, но еще долго мучительные мысли не давали ему уснуть.
Незадолго до рассвета священник был уже на ногах. Идя на кухню, Аморе заметила, что весь дом как будто погрузился в какое-то оцепенение, как бывает в кошмарном сне. Домашние попрятались от близкой смерти в своих комнатах, огонь в печи погас, экономки, мистрис Брустер, нигде не было видно.
Аморе знала, где комната вдовы, и немедля поднялась по лестнице. На третьем этаже она увидела ее вместе с подмастерьем и горничной Сьюзан. Те о чем-то шептались с весьма озабоченными лицами.
— ...что будет со мной? В это время года я не найду места... — прошептала юная горничная, но, увидев Аморе, тут же замолчала.
— Мастер Риджуэй еще не умер, — с упреком сказала леди. — У вас нет никаких оснований забывать о своих обязанностях.
Понурив головы, все трое быстро спустились вниз по лестнице, спеша выполнить свою работу.
Утром Джон сказал иезуиту, что с ним непременно хочет поговорить мистрис Блаундель. Иеремия оставил Аморе у постели больного. Она настояла на своем и осталась помогать ему. Иеремия с благодарностью принял ее помощь, так как безоговорочно доверять мог только ей одной.
Гвинет ждала Иеремию в операционной. Она казалась глубоко озабоченной.
— Я хотела спросить, как Ален. Он поправится?
Иеремия помедлил с ответом, видя, как судорожно сжались ее руки. Темные глаза смотрели пронзительно, она словно хотела прочесть его мысли. Даже при всем желании ему вряд ли удалось бы обмануть валлийку.
— У него очень серьезные повреждения. Боюсь, в данный момент не могу сказать, выживет ли он.
— Он в сознании?
— Нет, он ничего не воспринимает.
— Я видела его вчера перед уходом. Мы поссорились. И теперь я так мучаюсь. Не надо было мне делать ему так больно...
— Вы были здесь перед его уходом? — без церемоний перебил Иеремия. — Вам известно что-нибудь о том, что побудило его уйти?
— Побудило? Да, когда я заходила, принесли записку.
— Вы видели посыльного?
— Да, ведь я приняла ее.
— Опишите мне его!
— Лакей в голубой ливрее с золотыми позументами. Но он не назвал отправителя.
— Вы помните его лицо?
— Ну, это был довольно красивый молодой человек с темно-каштановыми волосами до плеч. Раньше я его не видела.
— Вы смогли бы его узнать?
— Разумеется.
— Спасибо, мадам. В свое время мы еще вернемся к этому.
— Не нужно меня благодарить, сэр. Я сделаю все, чтобы найти негодяя, сотворившего с Аленом такое! — горячо сказала Гвинет. — Но раз он в таком тяжелом состоянии, ему ведь нужен постоянный уход. Я с радостью побуду с ним, если вы захотите отдохнуть.
При других обстоятельствах Иеремия обрадовался бы предложению аптекарши, но благодаря Аморе он мог от него отказаться. Так было лучше. Он предпочитал не держать в доме лишних людей, которые неизбежно открыли бы его тайну и, возможно, затруднили бы работу. И Иеремия вежливо ответил:
— Ваше предложение очень великодушно, мадам, тем более вы рискуете разоблачить себя, но у меня достаточно помощников. Мастер Риджуэй в хороших руках, не сомневайтесь.
— Я могу увидеть его?
И снова Иеремия с сожалением покачал головой. Он не хотел, чтобы она встретилась с Аморе.
— Прежде всего покой, не нужно его тревожить. Но когда он придет в себя, вы, конечно, сможете навестить его.
Через свинцовые ромбы окна священник увидел подъехавший к дому экипаж. Он кивком подозвал мистрис Блаундель и указал на лакея, спрыгнувшего с подножки и собиравшегося открыть дверцу.
— На посыльном была такая ливрея? — нетерпеливо спросил Иеремия.
— Да, такая, — подтвердила Гвинет. — Но это другой человек.
— И тем не менее нам есть за что ухватиться, — удовлетворенно заметил Иеремия.
Он простился с аптекаршей и открыл дверь вновь прибывшему:
— Входите, сэр Орландо. Нам нужно поговорить.
Поднимаясь в комнату Иеремии, они встретили на лестнице Бреандана. Тот посторонился, уступая им дорогу. Проходя мимо него, Трелоней почувствовал легкую дрожь, как и всякий раз, когда видел ирландца вблизи. Судья был убежден — бывший наемник ненавидит его, и его несколько беспокоили постоянные встречи с ним. Хотя судья высоко ценил проницательность Иеремии, все же опасался, что тот слишком легкомысленно доверился ирландцу.
— Дал ли что-нибудь опрос свидетелей, сэр? — спросил Иеремия, предложив гостю стул.
— Ничего важного. Одна девушка подтвердила, что человек, лицо которого было скрыто капюшоном, толкнул мастера Риджуэя под колеса. Это все.
— Мне же удалось узнать, что на посыльном, принесшем фальшивую записку, была ливрея с вашим гербом.
Трелоней в возмущении вскочил:
— Мой лакей? Но это невозможно!
— Свидетельница, принявшая записку, узнала ливрею. С вашего позволения, я покажу ей ваших слуг, как только состояние мастера Риджуэя позволит мне оставить его.
— Да пожалуйста. И вы действительно думаете, что убийца — кто-то из моих слуг?
— Не знаю. Может быть, это подручный. Он, возможно, вовсе ни при чем. Ему не обязательно было знать, что записка фальшивая. Но в любом случае мы должны его найти и допросить.
— Я никак не могу понять, почему выбрали Риджуэя, — размышлял судья. — До сих пор расправлялись только с юристами. Почему вдруг цирюльник? Может, этот мерзавец сошел с ума?
— Должен признаться, для меня это тоже загадка. Возможно, ему хотели отомстить за то, что он сорвал покушение на вас.
— Но ведь это вы ходили за мной во время болезни.
— Возможно, убийце это неизвестно; кроме того, это только предположение. Возможно также, Ален видел что-то, представляющее опасность для убийцы. Что-то, что ему показалось неважным и чему он не придал никакого значения. Но это мы сможем выяснить, только когда он придет в себя.
— Я кусаю себе локти, что вовлек вас в это дело, — сокрушенно сказал Трелоней. — Вы, по всей видимости, тоже в опасности.
— Я привык жить в опасности, — отмахнулся Иеремия. — Но никак не предполагал, что в результате моего расследования пострадает друг. Никогда не прощу себе, если он умрет. Мы должны найти преступника, сэр, прежде чем он еще кого-нибудь убьет!
— Но как, если мы даже не знаем мотива?
— Вы говорили мне о гипотезе судьи Твисдена относительно убийц короля.
— Вы полагаете, есть основания?
— Во всяком случае, мы должны это проверить. Ведь барон Пеккем судил убийц, как и вы. Двенадцать из них были найдены виновными и казнены. Вот вам убедительный мотив для мести со стороны их родных. А что другие убитые, например, сэр Роберт Фостер? Он был связан с процессом?
— Да, он был членом комиссии, назначенной королем.
— А сэр Майкл Роджерс?
— Одним из обвинителей.
— Ну вот вам и то общее, что мы ищем. Я бы рекомендовал вам проверить родственников убийц короля. Может быть, среди них найдется кто-нибудь, кому жажда мести помутила рассудок.
Глава двадцать седьмая
— Пришел мистер Виземан осведомиться о состоянии мастера Риджуэя, — сказала экономка Иеремии, сидевшему у постели Алена.
— Ричард Виземан? — удивился Иеремия. — Проведите его, мистрис Брустер.
Ричард Виземан в этом году возглавлял гильдию цирюльников. Гильдия помогала своим членам в нужде, а в самом худшем случае заботилась об их семьях. Кроме того, Виземан являлся придворным цирюльником короля — он служил ему уже во время гражданской войны.
Иеремия с интересом посмотрел на человека, вошедшего в комнату. Он все еще был красив, его правильное лицо с высоким лбом, умными темными глазами и прямым крупным носом не выдавало возраста. На Виземане был парик до плеч и черный камзол с простым белым льняным воротником. Его моложавый вид заставил Иеремию заняться подсчетами. Да, конечно: ему должно быть уже за сорок, но он почти не переменился.
— Я рад снова видеть вас, сэр, — приветствовал гостя иезуит. — Хотя и при столь печальных обстоятельствах.
Виземан удивленно поднял брови:
— Мы знакомы? О, погодите, действительно, я припоминаю ваше лицо. Это было довольно давно, не правда ли? Гражданская война? Да, вы служили полевым хирургом в королевской армии. Я помню, как жадно вы у меня учились. Ваше имя Блэкшо, не так ли?
— Да, сэр. Я очень огорчился, узнав, что вы после Уорчестерской битвы попали в плен.
— Вам повезло больше.
— Мне удалось бежать из Англии. На континенте я изучал медицину, а затем провел еще несколько лет в Индии, осваивая там искусство хирургии.
— Как интересно, доктор. Так вы относитесь к тем редким медикам, которые не презирают хирургию?
— По моему мнению, весьма глупо и даже опасно разделять оба искусства. Разве человеческое тело не представляет собой нераздельного единства?
— Совершенно с вами согласен, — улыбнулся глава гильдии. — Но пока еще рано менять существующие структуры и традиции. — Он подошел к постели и склонился над Аленом, так и не пришедшим в себя. — Теперь мне понятно, почему после несчастного случая не позвали никого из нашей гильдии. Вы обработали его раны, не так ли, доктор Блэкшо? — Ричард Виземан положил руку на лоб больного. — У него нет температуры, — заметил он и осмотрел предплечье. — Покраснений нет, гноя нет, отек тоже уже прошел. Прекрасная работа. Но это меня не удивляет. Я и тогда знал, что вы очень способны. Вы пускали ему кровь для отвода соков от раны?
— Нет, — ответил Иеремия. — Он потерял достаточно крови. Это бы ослабило его еще больше.
— И это не удивляет меня. Вы и раньше резко возражали против кровопускания. Вам повезло — рана не воспалилась.
— Не хочу с вами спорить, сэр, но мой опыт показывает, что в случае тяжких повреждений важнее сохранить силы больного, поэтому лучше не прибегать к кровопусканиям и слабительным.
Виземан ощупал предплечье и кисть Алена. Кожа была теплой, кровообращение нормальным.
— Во всяком случае, сейчас вы, судя по всему, поступили правильно, — признался он. — Вы прекрасно знаете, что не имеете права лечить ранения, не являясь членом нашей гильдии. Но так как я давно вас знаю и вы лечили друга и члена гильдии, не преследуя цели обогащения, позабочусь о том, чтобы вас не тронули. Жаль, что вы в полной мере не применяете свои способности. Поскольку вы изучали медицину, вы могли бы ходатайствовать о приеме в Королевскую коллегию врачей и сделать себе имя, обслуживая богатых горожан. Но, полагаю, вы знаете, что делаете. В ближайшие дни я еще загляну к мастеру Риджуэю. В зависимости от того, как у него пойдут дела, гильдия возьмет на себя урегулирование некоторых вопросов.
Виземан не хотел говорить об этом вслух, но Иеремия понял, что он имеет в виду. В случае смерти Алена подмастерью и ученику нужно будет подыскать место. А если не хватит денег, то гильдия возьмет на себя расходы на похороны. Если же цирюльник выживет, ему будут помогать, пока он снова не сможет работать.
— Благодарю вас от его имени, сэр, — сказал Иеремия. — Но одна состоятельная дама уже согласилась принять на себя все расходы, которые превосходят возможности мастера Риджуэя.
Джон уже говорил иезуиту, что не хватает денег для уплаты в начале года аренды дома на шесть месяцев. Даже если Ален оправится, несколько месяцев он не сможет зарабатывать. Но Аморе, присутствовавшая при разговоре, успокоила их. Она вызвалась оплачивать расходы, пока Ален не поправится, так как по-прежнему была убеждена в том, что он выживет.
Ричард Виземан понимающе улыбнулся:
— Состоятельная дама, говорите? Да, мастер Риджуэй всегда славился своими любовными похождениями, но то, что они еще и приносят ему пользу, меня несколько удивляет. Не оставляйте его, доктор Блэкшо. До скорой встречи, и храни его Господь.
После обеда Аморе отдыхала в комнате Иеремии, а после ужина спустилась к больному. Она хотела было послать слугу, утром вернувшегося из дома судьи, в Уайтхолл, но потом передумала и оставила его при себе. Неплохо иметь в доме вооруженного мужчину, когда рядом бродит убийца. Несомненно, мастер Риджуэй все еще находился в опасности.
— Как у него дела? — сочувственно спросила Аморе, присев рядом с иезуитом на сундук.
— Я волнуюсь, он слишком долго не приходит в себя, — мрачно ответил Иеремия. — Может быть, у него внутреннее кровоизлияние, которое я не могу обнаружить.
Аморе с тревогой всмотрелась в изможденное после бессонной ночи лицо священника:
— Вы должны немного поспать. Рухнув от усталости, вы никому не сможете помочь.
Он подчинился ей почти без сопротивления и удалился в свою комнату. Аморе подложила себе под спину подушку и прислонилась к стене — так ей было удобнее. Через какое-то время тихонько открылась дверь и на пороге появился Бреандан. В нерешительности он остановился в дверном проеме, как будто опасаясь зайти.
Аморе требовательно протянула руку:
— Почему так робко, любимый? Иди ко мне.
Когда он подошел к ней, она схватила его за руку и притянула к себе на сундук. Она подозревала, что он ревнует ее к Алену, считает, что она проводит слишком много времени у его постели. Он не мог понять, что она делает это исключительно из дружеских чувств к патеру Блэкшо и мастеру Риджуэю.
— Почему ты мне не веришь? — тихо спросила она.
— Потому что я никому не верю, — огрызнулся Бреандан. Но тут же прижался к ней и опустил голову ей на плечо. Пальцы Аморе ласково перебирали его густые волосы. Так они долго сидели, почти не двигаясь, но вдруг еле слышный звук заставил их вздрогнуть. Аморе повернула голову и увидела устремленные на нее глаза Алена. На губах у него блуждала слабая улыбка.
— Быстрее позови патера Блэкшо, — сказала она Бреандану.
Когда ирландец вышел, она радостно подошла к кровати и взяла руку Алена:
— Какое счастье снова приветствовать вас среди живых.
Она видела, что он хочет что-то сказать, но лицо его исказилось от боли.
— Нет, ничего не говорите, — приказала ему она. — Вы прокусили себе язык, и рана еще не зажила.
Вскоре в комнате появился Иеремия и склонился над другом.
— Благодарение Пресвятой Деве. Мы опасались худшего. Как вы себя чувствуете? Мне важно знать, есть ли у вас боли.
— Дышать... больно, — пробормотал Ален, которого не слушался язык.
— У вас сломано несколько ребер и рука. Еще где-нибудь болит? — Иеремия еще раз ощупал его живот и неповрежденную сторону груди. При этом он внимательно наблюдал за лицом своего пациента, но тот только легонько качал головой.
— Что... это было? — с трудом спросил Ален.
— На вас наехала коляска. Но не думайте пока об этом. Вам нужен уход, и скоро вы встанете на ноги.
Иеремия налил в стакан вина из стоявшего наготове графина и поднес его к губам Алена, другой рукой придерживая голову.
Аморе вернулась из кухни с чашкой разогретого молока. Иеремия с благодарностью принял ее и очень терпеливо помог больному выпить. Тепло начало клонить Алена в сон. Он закрыл глаза и медленно повернул голову набок.
— Идите спать, — попросила Аморе иезуита. — Эту ночь я пробуду с ним.
На следующий день Алену говорить было уже легче. Иеремия несколько раз давал ему настой для полоскания рта. Он уменьшал отек и притуплял боль.
— Я кое-что должен вам сказать, Ален, — серьезно произнес священник. — Вы исповедуете католическую веру? Вы не хотите исповедаться?
На губах цирюльника промелькнула улыбка.
— Да! Не правда ли, вас тревожила мысль, что я попаду в ад?
— Признайтесь, моя тревога имела некоторые основания, — ответил Иеремия.
Исповедь Алена потребовала времени. Прочитав разрешительную молитву, иезуит спросил, не хочет ли он принять Святые Дары.
— Если я этого достоин, — смиренно сказал цирюльник.
Очутившись на пороге смерти, он решил исправиться и в будущем вести менее греховную жизнь.
Затем священник дал ему отдохнуть. Только после обеда Иеремия решился заговорить о покушении. Он рассказал все, что узнал от мистрис Блаундель, Мэлори и других свидетелей о том, что произошло до трагедии, и попросил своего друга дополнить недостающее. Ален рассказал о незнакомце, преследовавшем его в тумане и ударившем ножом.
— Так вот откуда рана на предплечье, — задумчиво заметил Иеремия.
— Но почему? — простонал Ален. — Кто же меня так ненавидит, что хочет убить?
Его голос задрожал, глаза увлажнились. Он еще не оправился от ужаса и снова с не меньшей силой переживал события того вечера. Желая успокоить его, Иеремия положил ему руку на плечо.
— Вы ошибаетесь, мой друг. Преступник пытался вас убить не из ненависти. Ведь он не мог смотреть вам в глаза. Я предполагаю, он считает вас опасным только потому, что вы знаете или видели что-то, что может его разоблачить.
— Он так все продумал.
— Верно. Но мы его найдем. Завтра я вместе с мистрис Блаундель поеду в дом сэра Орландо и покажу ей слуг. А за вами поухаживает леди Сент-Клер. Полагаю, вы не будете возражать.
Глава двадцать восьмая
Утром, как было договорено, аптекарша пришла в цирюльню. Иеремия очень торопился показать ей слуг, но Гвинет попросила его прежде позволить ей пройти к Алену. Он нехотя уступил и проводил ее наверх.
У постели цирюльника сидела Аморе, пытаясь его взбодрить. Иеремия представил аптекаршу как старого друга, готового помочь ему ухаживать за Аленом. Последний среагировал на появление Гвинет со смешанными чувствами. Ее участие тронуло его, но вместе с тем он не хотел, чтобы она находилась рядом. Ален понимал — она не могла поступить иначе, не испортив окончательно отношений с мужем, но не мог простить ей, что она отвергла его в тот момент, когда он так в ней нуждался.
Перед тем как проститься, она помедлила, словно хотела что-то сказать Алену. Но, робко взглянув на Иеремию, ждавшего в ногах кровати, она осеклась и вышла, ни разу не оглянувшись.
Закутавшись в шерстяные плащи и натянув на головы капюшоны, они вышли на зимний мороз и отправились на Ченсери-лейн. Шел снег. Обычная уличная слякоть затвердела, а белый слой снега припудрил грязь. Но эта чистота сохранится недолго. Бесчисленные копыта и колеса толкли и бороздили снег и снова превращали его в сероватую кашу. Даже сугробы на крышах утратили блеск и быстро почернели от каминной копоти.
Когда Иеремия и Гвинет вошли в дом судьи, там царило возбуждение. Мэлори открыл дверь и провел их в кабинет. Камердинер казался расстроенным. Иеремия заметил и других слуг, горячо о чем-то споривших.
— Что случилось? — удивившись, спросил он.
— Лорд все вам объяснит, сэр. Подождите, пожалуйста, здесь. Вы также, мадам.
Вскоре появился сэр Орландо, тщательно закрыв за собой дверь. Он тоже казался удрученным.
— Хорошо, что вы пришли, доктор, — сказал он. — Я чувствую, игру с нами ведет сам дьявол. Сегодня ночью умер один из лакеев.
На лицо Иеремии упала тень.
— Расскажите мне во всех подробностях о произошедшем, сэр.
— Посыльный Джонсон, деливший комнату с покойным Уокером, проснулся посреди ночи от того, что его товарищ корчился от боли. Он разбудил Мэлори, который в свою очередь поднял меня. Уокера рвало, он жаловался на нестерпимую боль в животе. Я хотел послать за вами, доктор Фоконе, но он умер прежде, чем грум оседлал лошадь.
— Он что-нибудь говорил перед смертью? — с надеждой спросил Иеремия.
— У него были такие сильные боли, что он почти не мог говорить, — ответил Трелоней. — Он отчаянно просил врача, но затем понял, что умирает, и начал умолять Бога о прощении. Незадолго до смерти он пробормотал еще что-то вроде: «Вино... это было вино», — и имя: Джоффри или Джеффри.
— Может быть, Джеффрис? — спросил Иеремия.
— Может быть, несчастный говорил очень невнятно. Он был уже почти без сознания. Я сначала подумал, что это имя какого-нибудь родственника или друга, с которым он хочет проститься. К сожалению, вскоре он умер, и мы так и не поняли, что он имел в виду. Если вы хотите видеть тело, оно еще в комнате, — прибавил Трелоней.
Иеремия обратился к Гвинет:
— У вас есть силы посмотреть, мадам?
— Конечно. Я ведь знаю, как для вас это важно.
Судья лично проводил посетителей наверх. Каморка была обставлена довольно скудно: кровать с балдахином, два сундука для одежды, два табурета, цинковые кувшин и миска для умывания, ночной горшок и несколько личных вещей.
Из уважения к умершему занавеси балдахина опустили. Прежде чем поднять их, Иеремия прочитал короткую молитву. Затем отдернул простыню, покрывавшую тело. Покойника никто не трогал. На нем еще оставалась запачканная рвотой ночная рубашка. Лицо было искажено, пальцы рук и ног сведены судорогой.
— Мистрис Блаундель, посмотрите внимательно. Вы узнаете его?
Аптекарша невозмутимо подошла к кровати и всмотрелась в мертвое лицо.
— Трудно сказать, Я видела посыльного мельком. Но мне кажется, это он.
— Посмотрите как следует. Вы уверены?
— Чем дольше я смотрю... Да, уверена.
— Ну что ж, я так и предполагал, — вздохнул Иеремия. — Милорд, я бы рекомендовал вскрыть тело.
— Я дам соответствующие указания инспектору и позабочусь о том, чтобы вы могли присутствовать при вскрытии.
— Спасибо, милорд. Судя по всему, он умер от отравления. Но я хочу быть уверен.
— Может быть, самоубийство? Из страха перед разоблачением? — предположил сэр Орландо.
— Он знал о запланированном опознании?
— Простите, доктор. Очень трудно утаить что-нибудь от слуг. Точно они ничего знать не могли, но пошли слухи, будто кто-то из слуг подпал под подозрение и предстоит расследование.
— Жаль, конечно, но ничего не поделаешь, — сказал Иеремия. — Хотя если он действительно хотел скрыть что-то настолько страшное, что предпочел умереть, то вряд ли бы выбрал такую мучительную смерть. Намного проще раздобыть пистолет и застрелиться. Нет, даже если яд, по всей вероятности, и послуживший причиной смерти, принадлежал Уокеру, то он, конечно, знал, как он действует, и вряд ли применил бы его на себе. Если вскрытие не покажет другой, естественной, причины смерти, то я берусь утверждать — он был убит. Вопрос только — почему. — Иеремия пристально посмотрел на Трелонея. — Милорд, я надеюсь, вам понятно, что жертвой могли стать и вы. Вы точно следуете моим советам?
— Конечно, клянусь вам. Мэлори по-прежнему спит возле моей кровати с заряженным пистолетом, да и спит он неглубоко. Я ем и пью из той же посуды, что и остальные домочадцы, перед едой все блюда проверяются с помощью единорога на наличие яда. Мэлори смотрит за кухаркой, когда она ходит на рынок, посыльный спит перед входом в кладовку, а если я получаю приглашения, то никогда ничего не ем под предлогом слабого желудка, хотя иногда это довольно трудно. Кроме того, я не выхожу из дома без оружия и слуги. Так что, как видите, я следую вашим советам, и небезуспешно. У убийцы нет никакой возможности напасть на меня из-за угла. И даже на моих слуг.
Гвинет с удивлением слушала рассказ судьи и время от времени бросала на Иеремию признательные взгляды.
— Вы действительно все продумали, сэр! — заключила она. — При таких мерах предосторожности никто не посмеет посягнуть на судью.
— К сожалению, Уокер оказался не столь осторожен. Яд мог попасть к нему либо здесь, в доме, либо за его пределами. Милорд, с вашего позволения я бы хотел опросить прислугу, — попросил Иеремия.
Поскольку в присутствии Гвинет больше не было необходимости, он думал отправить ее домой, но она захотела остаться. Сперва сэр Орландо позвал посыльного, жившего в одной комнате с покойным. Джонсону — плотному крестьянскому парню с соломенными волосами и светло-голубыми глазами, в которых читалось глубокое потрясение, — было не больше двадцати лет.
— Ты в состоянии ответить на несколько вопросов, мой мальчик? — ласково спросил Иеремия.
— Да, сэр.
— Ты жил с Уокером в одной комнате?
— Да, сэр. Примерно с полгода. Я в основном выполняю поручения.
— Ты не знаешь, Уокер вчера выходил из дома?
— Да, по-моему, вечером он какое-то время отсутствовал.
— Ты не знаешь, он ходил по поручению или по своим делам?
— Точно не знаю. Лорда вчера вечером не было дома, и я подумал, что Уокер решил воспользоваться этим и удрать. Но незадолго до его ухода я видел, как он разговаривал с мистрис Лэнгем.
— Но ты не слышал, о чем они говорили?
— Нет, я как раз шел по поручению кухарки.
— Когда Уокер вернулся?
— Его не было довольно долго. Он поинтересовался, не искал ли его кто-нибудь.
— Каким он тебе показался? — спросил Иеремия.
— Похоже, у него было тяжело на душе. Но он ничего об этом не говорил. А ночью начал стонать и мучиться. Это было ужасно.
Иеремия в задумчивости постукивал кончиками пальцев по подлокотнику кресла, на котором сидел.
— А Уокер не рассказывал тебе в последние недели о каком-нибудь новом знакомстве — может быть, с ним кто-нибудь заговорил в таверне?
