Свободная культура
ModernLib.Net / Публицистика / Лессиг Лоуренс / Свободная культура - Чтение
(стр. 9)
Автор:
|
Лессиг Лоуренс |
Жанр:
|
Публицистика |
-
Читать книгу полностью
(698 Кб)
- Скачать в формате fb2
(427 Кб)
- Скачать в формате doc
(237 Кб)
- Скачать в формате txt
(232 Кб)
- Скачать в формате html
(463 Кб)
- Страницы:
1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24
|
|
Вне всякого сомнения, получившийся продукт был отменного качества. Иствуду диск понравился, да и продавался он очень хорошо». Но я не уставал повторять Олбену свой вопрос: не кажется ли странным – целый год угробить только на улаживание вопросов с авторскими правами? Несомненно, Олбен проделал эффективную работу, но, как известно, Питер Дракер однажды пошутил: «Нет ничего бесполезнее эффективной работы, сделанной там, где следовало бы вообще ничего не делать» [150]. Есть ли смысл, спросил я у Олбена, в том, что создавать новое теперь приходится так? Ведь, как сам он признался, «очень немногие… располагают достаточными временем, ресурсами и волей, чтобы проделать такое», а значит очень немногие подобные работы вообще делаются. Ну, и где тут смысл, спросил я его, с точки зрения того, что подразумевалось под управлением правами изначально, если их приходится так улаживать для подобной подборки отрывков?
«Не вижу я смысла. Когда актер или актриса снимаются в роли для кино, им очень хорошо за это платят… А потом, когда полминуты той роли используется в каком-то новом продукте, представляющем собой ретроспекцию чьей-то карьеры, не думаю, что актеру или актрисе… следует за это выплачивать некую компенсацию».
Или уж, по меньшей мере, разве так это должно компенсироваться? Не разумнее ли было бы, спросил я, если бы существовала некая статутная лицензия, которую кто угодно мог бы выкупить для использования материалов в подобных производных работах? Кому, на самом деле, нужно, чтобы автор-последователь метался в поисках всех до единого художников, актеров, режиссеров, музыкантов и добивался от каждого из них полного разрешения? Разве не стали бы создавать намного больше всего нового, если бы правовой аспект творческого процесса хоть немного привели в порядок?
«Определенно. Я думаю, если бы существовал какой-нибудь механизм справедливого лицензирования, при котором не приходилось бы постоянно натыкаться на препоны и разведенных бывших супругов и супружниц кинозвезд, тогда бы мы смогли познакомиться с большим числом подобных работ. Потому что для создания диска с ретроспективой актерской карьеры, намеренно нашпигованного отрывками из ролей, не требовалось бы настоящее бесстрашие. Вы бы платили цену, как производитель подобных вещей. В виде Х долларов за исполнительский талант. Но это была бы привычная стоимость». Вот обо что все спотыкаются, оно-то и мешает появлению на свет новых творений подобного типа. Если бы вы четко знали, что у вас столько-то минут клипов в вашем продукте, и они обойдутся вам в такую-то сумму, вы сразу могли бы строить на этом бюджет всего вашего проекта, а потом собирать средства и все прочее, что нужно для производства. А когда останавливаешься на мысли: «Да ведь мне потребуется сто минут чего-то там, а я и не знаю даже, во сколько мне это станет, да еще кто-нибудь может начать трясти с меня деньги», – тут уж и палец о палец никто не ударит. Олбен работал на большую компанию, которую подпирали одни из богатейших инвесторов в мире. Таким образом, авторитета и свободы доступа у него было поболее, чем у среднего веб-дизайнера. А если у него на все про все ушел целый год, подумать только, сколько понадобится кому-то другому! А сколько творений так и останутся задумками по причине завышенных цен на авторство? Такие расходы обременяют, а не регулируют. Наденьте на мгновение республиканскую шляпу и разозлитесь хоть ненадолго. Правительство определяет область действия этих прав, и определенная область указывает, во сколько обойдутся переговоры по ее расширению. (Вспомните идею о том, что собственность на землю распространяется до самого неба, и вообразите пилота, приобретающего права на пролет по всему маршруту из Лос-Анджелеса в Сан-Франциско). Подобные права вполне могли иметь некогда смысл, но в связи с переменой обстоятельств они его напрочь утратили. По меньшей мере, хорошо подготовленный, стремящийся к сокращению регулирования республиканец должен посмотреть на эти права и спросить: «Разве это до сих пор нужно?»
Я добивался проблеска понимания у людей, уяснивших себе эту суть, но всего лишь несколько раз. Первый случай был на конференции федеральных судей в Калифорнии, на которую они собрались, чтобы обсудить новоявленную тему киберправа. Меня попросили поучаствовать в дискуссии. Харви Сейферстайн, глубокоуважаемый адвокат из лос-анджелесской конторы, предварил мое выступление видеозаписью, сделанной им вместе с его другом, Робертом Фэрбенком.
Видео было блестящим коллажем отрывков из кинокартин всех периодов XX века, длившийся шестьдесят минут. Исполнение было прекрасным, и получилось неповторимое зрелище длиной в час. Судьям понравилось. Когда вновь загорелся свет, я посмотрел на своего оппонента, Дэвида Ниммера – возможно, ведущего в стране правоведа и практика по вопросам защиты копирайта.
Он с изумлением озирал аудиторию из 250 хорошо подготовленных судей. Свою речь он начал с вопроса, заданного зловещим тоном: «Вы знаете, сколько федеральных законов только что было нарушено в этом зале?» Потому как, конечно же, два блестящих и талантливых автора фильма не проделали той работы, которую выполнил Олбен. Они не угробили целый год на улаживание вопросов с правами на отрывки. Технически – они нарушили закон. Разумеется, за это правонарушение никто их судить и не собирался (присутствовавшие 250 судей и ватага федеральных судебных исполнителей не в счет). Но Ниммер подчеркнул очень важный момент – за год до того, как слово «Напстер» оказалось у всех на слуху, и за два года до того момента, как другой участник нашей дискуссии, Дэвид Бойс, отправился защищать «Напстер» на девятой выездной сессии апелляционного суда. А Ниммер уже тогда пытался втолковать судьям, что закон враждебно отнесется к возможностям этой новой технологии. Технология означает лишь, что отныне замечательные вещи стало делать легко, зато при этом стало сложно оставаться в рамках закона. Мы живем в такой культурной среде, в которой технология позволяет «вырезать и вставлять». Каждый, кто составлял презентации, знает о необычайной свободе, которую предоставляет созданная интернетом архитектура вырезания и вставки. Можно мгновенно найти почти любую нужную картинку, а в следующий момент уже вставить ее в свою презентацию. Но презентации – это еще только цветочки. Используя интернет с его архивами, музыканты способны сводить звуковые дорожки в доселе немыслимых сочетаниях, а кинематографисты на компьютерах могут нарезать по всему миру целые фильмы из клипов. Один замечательный шведский сайт использует фотографии политиков в сочетании с музыкой для создания едкой политической карикатуры. Сайт под названием «Camp Chaos» выдал вообще лучшую из существующих критических стрел в адрес индустрии звукозаписи, совместив анимацию во Flash и музыку. Все перечисленные выше творения незаконны. Даже если бы авторы и хотели легализоваться, стоимость улаживания вопросов с копирайтами невероятно высока. Таким образом, законопослушными людьми уйма творений просто не создана. А те, что увидели свет, никогда не будут растиражированы, пока не пройдут проверку на благонадежность. Некоторых читателей приведенные выше истории подтолкнут к решению об изменении законодательства об авторском праве таким образом, чтобы люди свободно могли творить, опираясь на имеющееся культурное достояние. Надо дать людям свободу привносить и микшировать по собственному желанию. Можно даже изменить закон так, что необязательно свобода обернется бесплатностью. Вместо этого, система может работать, просто собирая с авторов-последователей компенсационный взнос и не требуя огромной армии юристов. Возможно, например, такое правило: «Отчисления владельцу копирайта на незарегистрированное произведение за производное использование его работы выплачивается строго в размере одного процента от чистых доходов, оставленного на хранении для правообладателя». По этому правилу владелец копирайта может получать некоторую прибыль, но он лишается выгоды от полного права собственности, то есть права назначать свою цену, если не зарегистрирует свою работу. Кто бы стал возражать против такой нормы? И какими причинами объясняются подобные возражения? Мы говорим о делающейся сейчас новой работе, которая, будучи доведена до конца по такому плану, принесет новый доход авторам. Зачем же кому-то противиться этому? В феврале 2003 года студия DreamWorks объявила о заключении контракта с Майком Майерсом, гениальным комиком из шоу прямого эфира «В субботу вечером» и исполнителем роли Остина Пауэрса. Согласно договору, Майерс и DreamWorks будут работать над созданием «уникального киносъемочного союза». По соглашению, DreamWorks «приобретет права на существующие кинохиты и классику, подготовит новые сюжеты и, используя самые современные цифровые технологии, будет вставлять Майерса и других актеров в фильм, тем самым создавая совершенно новый развлекательный материал». Договор называет это «сэмплированием фильмов». Как пояснил Майерс, «сэмплирование фильмов – замечательный способ придать мощный толчок уже известным картинам, он позволит зрителям увидеть знакомые фильмы в новом свете. Рэпперы уже годами вытворяют такое с музыкой, а теперь мы сможем ту же концепцию применить и в кино». Стивену Спилбергу приписывают следующие слова о Майерсе: «Если кто и может изобрести новый способ донести старые картины до зрителя, то это Майк». Спилберг прав. Сэмплирование фильмов у Майерса получится на «отлично». Но если вы невнимательно прочли об этом событии, то можете на самом деле упустить удивительный момент во всем этом соглашении. Подавляющее большинство нашего кинематографического наследия охраняется копирайтом, поэтому истинное значение заявления «DreamWorks» заключается в следующем: «Только Майк Майерс может сэмплировать фильмы». Всеобщая свобода творить на основе киноархива нашей культуры, свобода, которая в прочих контекстах для нас всех безоговорочна, теперь стала зарезервированной привилегией забавного и знаменитого, да еще, по-видимому, и богатого. Такой привилегией запасаются по двум причинам. Первая продолжает тему последней главы: размытость «добросовестного использования». Многое из «сэмплирования» должно считаться «добросовестным использованием». Однако немногие станут полагаться в своем творчестве на столь зыбкую доктрину. Это и приводит нас ко второй причине, по которой привилегия приберегается для меньшинства. Расходы на переговоры о законной передаче прав на повторное использование авторского контента – астрономические. Эти расходы отражают себестоимость «добросовестного использования»: либо ты платишь адвокату за защиту своих прав на добросовестное использование, либо ты платишь адвокату за получение разрешений, чтобы не приходилось полагаться на права добросовестного использования. В обоих случаях творческий процесс превращается в оплату услуг юристов – опять-таки, получается привилегия, а может, и проклятие меньшинства.
IX глава
Собиратели
В апреле 1996 года миллионы «ботов» (компьютерных кодов, созданных для того, чтобы «паучить», то есть автоматически просеивать интернет и копировать контент) начали бороздить Сеть. Страницу за страницей эти боты копировали информацию, выложенную в интернете, на несколько компьютеров, установленных в подвале одного из домов в районе Президио города Сан-Франциско. Закончив прочесывать интернет, боты начинают поиск снова. Опять и опять, раз в два месяца, эти программные модули собирают частички интернета и сохраняют их. К октябрю 2001 года боты набрались пятилетнего опыта копирования. После скромного объявления в Беркли, Калифорния, где хранились эти копии, миру открылся архив интернета. Используя технологию «отмотки», можно зайти на веб-страницу и увидеть все ее инкарнации аж с 1996 года, попутно получив все данные о датах изменения. Эта та штука в интернете, которую оценил бы Оруэлл. В антиутопии, описанной в романе «1984», старые газеты постоянно обновляли, чтобы убедиться в том, что современное мировоззрение, одобренное правительством, ни в чем не противоречит новостным репортажам прошлого.
Тысячи сотрудников постоянно редактировали минувшее, что подразумевало абсолютную невозможность понять, та ли самая история, которую ты читаешь сегодня, была напечатана именно в те годы. То же самое с интернетом. Если зайти сегодня на веб-страницу, то невозможно определить, соответствует ли теперешний ее контент тому, что ты читал прежде. Страница может выглядеть такой же, однако содержимое легко изменить. Интернет – оруэлловская библиотека, постоянно обновляющаяся и не содержащая ничего достоверного.
До технологии «отмотки», по крайней мере. С ее помощью и при содействии архива можно увидеть, каким интернет был. У вас есть возможность увидеть то, что вы помните. Еще важнее, наверное, то, что у вас появилась еще и возможность находить то, чего вы не помните, и что другие предпочитают помочь вам забыть[151].
Мы воспринимаем как должное возможность вернуться назад и посмотреть еще раз некогда прочитанное. Возьмите те же газеты. Если вы хотели изучить реакцию прессы вашего родного города на расовые волнения в Уоттсе в 1965 году или на водяную пушку «Быка» Коннора в 1963 году, можно было пойти в публичную библиотеку и полистать старые газеты. Эти газеты, вероятно, хранятся в микрофише. А если повезет, то и сами газеты сохранились. В любом случае, вы вольны при помощи библиотеки вернуться в прошлое и вспоминать не просто нечто правдоподобное, а правду. Говорят, те, кто не помнит прошлого, обречены на его повторение. Это утверждение не совсем верно. Мы все забываем историю. Штука в том, чтобы иметь возможность вернуться и заново открыть для себя забытое. Грубо говоря, объективное прошлое подпитывает нашу честность. Этому служат библиотеки, собирающие и хранящие разный контент для школьников, исследователей, бабушек. Свободное общество подразумевает такое положение дел.
Интернет стал исключением из этого правила. До появления архива интернета не существовало способа вернуться назад. Интернет представляет собой квинтэссенцию мимолетности. И все же, поскольку он приобретает все большую значимость в процессе формирования и преобразования общества, сохранять интернет в его исторической ипостаси становится все важнее. Просто дико становится при мысли о том, что у нас сонмы газетных архивов во всех городках по всему миру, а копия интернета всего одна, и она сохраняется в архиве интернета. Брустер Кейл – основатель архива интернета. Он стал очень успешным интернет-предпринимателем, после того как оставил блестящую карьеру специалиста по компьютерам. В девяностых годах Кейл решил, что хватит с него коммерческих успехов, и настало время добиться чего-то совсем иного. Так он инициировал серию проектов, предназначенных для архивирования человеческих знаний. Архив Сети был всего лишь первым из проектов этого Эндрю Карнеги от интернета. К декабрю 2002 года в архиве содержалось свыше десяти миллиардов веб-страниц, и эти фонды прирастали на миллиард страниц в месяц. «Машина отмотки» – крупнейший архив знаний в истории человечества. К концу 2002 года в нем хранилось «двести тридцать терабайт материалов, что в десять раз больше собрания библиотеки Конгресса США». А это был всего лишь первый из архивов, организованных Кейлом. Вдобавок к архиву интернета Кейл создал архив телевидения. Телевидение, так уж вышло, даже более эфемерная субстанция, чем интернет. В то время как значительная часть культуры двадцатого века строилась на телевидении, всего лишь небольшая доля этой культуры доступна сейчас кому-либо. Три часа новостей ежедневно записывают в университете Вандербильта благодаря особому исключению из закона об охране авторского права. Этот контент индексируется, после чего он доступен для изучения по очень низкому тарифу. «Но за этим исключением, оно (телевидение) практически недоступно, – рассказал мне Кейл. – Если вы Барбара Уолтерс, то вы получите доступ (к архивам), а как быть простому студенту-старшекурснику?» Кейл описывает это так:
«Помните, как Дэн Куэйл полемизировал с Мерфи Браун? Вы помните, как сюрреалистически смотрелось, когда политик тягался с выдуманным телевизионным персонажем? Если бы вы были студентом и хотели бы изучить эту историю, то раздобыть те самые взаимные реплики и ту часовую серию, которая вышла потом…, практически невозможно… Этих материалов просто нигде не найти…».
А почему? Почему часть нашей культуры, зафиксированная газетами, остается в постоянном доступе, а ту, что записывают на видеопленку, не найти? Как получилось, что мы сами создали мир, в котором исследователям влияния СМИ на Америку девятнадцатого века приходится куда легче, чем ученым, пытающимся постичь воздействие медиа на Америку двадцатого столетия? Отчасти, в этом виновато право. В ранний период существования американского законодательства о копирайте правообладателей обязывали хранить копии своих работ в библиотеках. Данные копии были призваны содействовать распространению знаний и уверенности в том, что хоть один экземпляр произведения сохранится по истечении срока копирайта, чтобы другие могли получить к нему доступ и скопировать его. К фильмам эти правила также были применимы, однако в 1915 году библиотека Конгресса США сделала для фильмов исключение. Копирайт на фильм действовал в течение всего срока его хранения, но создателю картины затем позволялось одалживать экземпляры обратно – на неопределенный срок и совершенно бесплатно. Только в 1915 году свыше 5400 фильмов, находившихся на хранении, были «одолжены обратно». Таким образом, по истечении срока копирайта на картину ни в одной библиотеке не остается ни одного экземпляра фильма. Копия существует, если вообще существует, лишь в архиве киностудии[152]. В целом, то же самое верно и в отношении телевидения. Изначально телетрансляции не охранялись копирайтом, так как не существовало способа сохранять их. Поэтому «кражи» не боялись. Но как только появилась технология записи, вещатели стали все больше прибегать к помощи закона. Закон требовал создания копии каждой трансляции для того, чтобы на нее могло распространяться действие авторского права. Однако эти копии просто осели у вещателей. Ни одна библиотека не имела на них никаких прав, а государство ничего не требовало от правообладателей. Контент в этой области американской культуры практически недоступен ни для кого, кому это может быть интересно. Кейлу не терпелось исправить положение. Еще до трагедии 11 сентября 2001 года он со своими соратниками стал записывать телевещание. Они выбрали двадцать станций со всего света и нажали кнопку записи. После терактов 11 сентября Кейл и десятки его единомышленников собрали записи, которые транслировали двадцать телестудий мира в ту скорбную неделю, и 11 октября 2001 года выложили записанный контент онлайн в бесплатном доступе. Любой мог просмотреть новостные репортажи о тех трагических событиях из разных частей света. Такой же замысел был у Кейла насчет фильмов. Работая с Риком Прелингером, чей киноархив включает до 45 тысяч «эфемерных фильмов» (в смысле, отличных от голливудских и никогда не охранявшихся копирайтом), Кейл организовал архив кино. Прелингер позволил Кейлу оцифровать 1300 кинолент из своего архива и выложить файлы в интернет для свободного скачивания. У Прелингера коммерческое предприятие, он продает эти картины как фильмофонд. Сделав значительную часть из них бесплатными, Прелингер столкнулся с резким повышением спроса на свою фильмотеку. Люди стали легко находить нужные им киноматериалы. Некоторые загружали фильмы и делали из них собственные картины. Другие скупали копии, с тем чтобы способствовать съемке новых лент. В любом случае, архив предоставил доступ к важной части американского культурного наследия. Хотите копию фильма «Укройся и спрячься», обучавшего детей, как спастись в случае ядерного нападения? Отправляйтесь на archive org, оттуда можно за несколько минут бесплатно загрузить весь фильм. Опять-таки, Кейл предоставляет доступ к той части нашей культуры, которую, в противном случае, откопать было бы сложно, если вообще возможно. И это еще одна характерная черта двадцатого века, окончательно канувшего для нас в историю. Закон не требует, чтобы кто-либо сохранял такие копии или держал их в архиве. Значит, и найти их не так-то просто. Все дело в доступности, а не в цене. Кейл стремится обеспечить свободный доступ к этому контенту, но притом он хочет, чтобы кто-то смог и продавать такой доступ. Не в течение коммерческой жизни предмета творческой собственности, а в другой жизни, которая есть у всех авторских работ, некоммерческой.
Вот в чем заключается идея, которую следует яснее себе представить. Всякий экземпляр авторской собственности проживает несколько «жизней». В первой жизни, если создателю повезло, контент продается. Подавляющее большинство творческих работ не пользуется подобным успехом, но некоторые очевидно успешны. Для такого контента коммерческая жизнь чрезвычайно важна. Без такой коммерческой жизни, по мнению многих, творчества было бы куда меньше. По окончании коммерческой жизни авторской работы наша традиция всегда обеспечивала произведению вторую жизнь. Каждый день газета доставляет новости к дому каждого американца. А уже на следующий день в нее заворачивают рыбу, используют как наполнитель в коробках для хрупких подарков или же добавляют в архив в виде свидетельства нашей истории. В этой второй жизни контент может продолжать информировать даже после того, как данные перестали продаваться. То же самое всегда было верно и в отношении книг. Из печати книга исчезает довольно быстро (сегодня, в среднем, этот период составляет приблизительно один год[153]. После прекращения издания книгу можно продавать в букинистических лавках, причем правообладатель за это ничего не получает, а также хранить в библиотеках, где многие ее могут прочесть совершенно бесплатно. Таким образом, букинисты и библиотеки обеспечивают книгам вторую жизнь, и эта вторая жизнь чрезвычайно важна для распространения и упрочения культуры. Тем не менее, надежды на гарантированную вторую жизнь произведения редко оправдываются. По крайней мере, для наиболее важных составляющих поп-культуры двадцатого и двадцать первого веков. Потому что телевидение, кино, музыка, радио, интернет не гарантируют второй жизни. Для этих разновидностей культуры все складывается так, будто библиотеки подменили книжными супермаркетами «Barnes&Noble». При такой культуре ничто недоступно, за исключением ограниченной обоймы востребованного рынком, за пределами которой культура сходит на «нет». На протяжении большей части двадцатого века для этого были экономические причины. Было бы безумным расточительством собирать и делать общедоступными все телетрансляции, кино и музыку: стоимость аналоговых копий невероятно высока. Поэтому даже если закон позволил бы Брустеру Кейлу копировать все подряд культурные образцы, настоящим ограничителем была бы экономика. Рынок крайне затруднял любые операции с эфемерной культурой, а от такого права мало толку на практике. Пожалуй, одним из наиболее важных достижений цифровой революции является то, что впервые со времен Александрийской библиотеки стало возможным вообразить создание всеобъемлющего архива всей произведенной и публично распространяющейся культуры. Технология такую возможность дает. Теперь легко представить себе архив всех изданных книг, все проще становится создание архива всех изображений и звуков. Масштаб этого потенциального архива поистине фантастичен. Брустеры Кейлы нашей истории грезили об этом, а мы впервые подобрались к тому рубежу, когда мечта близка к воплощению. Вот что говорит об этом Кейл:
«Похоже, существует порядка двух-трех миллионов музыкальных записей. Вообще. Есть приблизительно сто тысяч экранных киноверсий… и порядка одного-двух миллионов кинофильмов ХХ века. Добавьте сюда примерно двадцать шесть миллионов наименований книг. Все это поместится в компьютерах, которые займут помещение не больше этой комнаты и могут обслуживаться небольшой фирмой. Итак, мы у поворотного момента в нашей истории. Цель – универсальный доступ. И возможность совсем иной жизни, в связи со всем этим, просто… очаровывает. Возможно, это одна из тех вещей, которыми человечество должно гордиться превыше всего. В одном ряду с Александрийской библиотекой, полетом человека на Луну и изобретением печатного пресса».
Кейл – не единственный библиотекарь. Его архив интернета – не единственный архив. Но Кейл и его детища доказывают, что у библиотек или архивов есть будущее. Когда кончается коммерческая жизнь творческой собственности – я не знаю, но она кончается. Но когда бы она ни кончилась, в существовании Кейла с его архивом брезжит мир, в котором эти знания, культура остаются доступными вечно. Кто-то будет оттуда черпать, чтобы понять, другие, чтобы критиковать. Некоторые станут использовать их подобно Уолту Диснею, чтобы воссоздавать прошлое для будущего. Эти технологии сулят нечто такое, что было невообразимым большую часть нашей истории – будущее для нашего прошлого. Технология цифровых искусств способна возродить мечту об Александрийской библиотеке.
Таким образом, инженеры ликвидировали экономический барьер, препятствовавший созданию подобного архива. Но пошлины юристов остались. Ибо как бы нам ни нравилась идея этих «архивов», сколь бы привлекательна ни была концепция «библиотеки», но «контент», который собирают в этих цифровых хранилищах, является еще и чьей-то «собственностью». А право собственности связывает руки таким людям, как Кейл и его единомышленники.
X глава
Собственность
Джек Валенти возглавляет Ассоциацию американских кинематографистов (MPAA) с 1966 года[154]. По сути, он впервые объявился в Вашингтоне вместе с администрацией Линдона Джонсона. На известной фотографии с авиабазы Эдвардс, где Джонсон принимает присягу, вступая в должность после убийства президента Кеннеди, Валенти стоит на заднем плане. За те почти сорок лет, что Валенти возглавляет МРАА, он зарекомендовал себя как самый, наверное, выдающийся и успешный лоббист в Вашингтоне.
Ассоциация американских кинематографистов – это американское отделение международной Кинематографической ассоциации. МРАА была основана в 1922 году как отраслевая ассоциация для защиты американской киноиндустрии от нараставшей в стране волны критики. Сейчас эта организация отстаивает интересы не только кинематографистов, но также продюсеров и дистрибьюторов развлекательной продукции для широковещательного телевидения, видеопроката и кабельного ТВ. Ее руководящий совет состоит из председателей правлений и президентов семи крупнейших производителей и прокатчиков кино и телепрограмм в Соединенных Штатах: Walt Disney, Sony Pictures Entertainment, MGM, Paramount Pictures, Twentieth Century Fox, Universal Studious и Warner Brothers. Валенти – всего лишь третий президент MPAA. Ни один из его предшественников не обладал таким влиянием ни на саму организацию, ни на Вашингтон. Будучи уроженцем Техаса, Валенти отработал единственный важнейший политический навык южанина – умение казаться простаком и увальнем, за которым скрывается недюжинный интеллект. По сей день Валенти разыгрывает наивного скромника. Но этот выпускник Гарварда, автор четырех книг, окончивший школу в 15 лет и сделавший свыше пятидесяти боевых вылетов во время Второй Мировой войны – далеко не простак. Приехав в столицу, Валенти овладел городом в самой что ни на есть вашингтонской манере.
В защите свободы слова и самовыражения, на которых зиждется наша культура, МРАА принадлежат неоценимые заслуги. Создав рейтинговую систему, МРАА, вероятно, предотвратила немало вреда, угрожавшего свободе слова. Но есть некий аспект в деятельности этой организации, основополагающий и важнейший, – это заметное в каждом поступке Валенти упорное стремление переосмыслить понятие интеллектуальной собственности.
В 1982 году в своем обращении к Конгрессу Валенти четко определил стратегию:
«Несмотря на долгие споры, взаимные обвинения, суматоху и крики, здравомыслящие люди будут постоянно возвращаться к сути вопроса, главному аспекту, который и возбуждает все эти дискуссии. Владельцы интеллектуальной собственности должны получить те же права и защиту, что и владельцы любых иных форм собственности в государстве. Вот в чем загвоздка. Вот в чем вопрос. И именно на этой проблеме должны основываться данное слушание и дебаты»[155].
Риторика этого выступления, как и большинства других речей Валенти, – блестящая и простая. Блестящая именно потому, что простая. «Главный аспект», к которому постоянно будут возвращаться «благоразумные люди», таков: «Владельцы интеллектуальной собственности должны получить те же права и защиту, что и владельцы любых иных форм собственности в государстве». Нет граждан второго сорта, мог бы продолжить Валенти. И не должно быть собственников второго сорта.
Это заявление провоцирует очевидный и мощный интуитивный импульс. Сказано с предельной ясностью, чтобы сделать идею столь же очевидной, как всенародные президентские выборы. На самом же деле, до такой крайности еще не доходил ни один серьезный участник данных дебатов, кроме Валенти. Джек Валенти, каким бы милым и умным он ни был, превращается, похоже, в самого отъявленного экстремиста нации, едва дело касается природы и границ «интеллектуальной собственности». Его взгляды явно не имеют никакого отношения к нашей правовой традиции, хотя его тонкое техасское обаяние постепенно переиначивает эту традицию – по крайней мере, в Вашингтоне. В то время как «интеллектуальная собственность», конечно, является «собственностью» в точном смысле, как ее приучены понимать юристы[156], никогда еще не было (и не должно быть) случая, чтобы «владельцы интеллектуальной собственности получили такие же права и защиту, что и владельцы других видов собственности». Действительно, если бы владельцам интеллектуальной собственности дали те же права, что и другим собственникам, это бы произвело радикальную и крайне нежелательную перемену в нашей традиции.
Валенти это знает. Но он представляет интересы отрасли, которой наплевать на нашу традицию и ценности, которые она воплощает. Он говорит от лица индустрии, которая борется за возрождение традиции, низвергнутой британцами в 1710 году.
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24
|
|