I

Публий Валерий Вариний (113—48 гг. до н. э.) знатностью рода не уступал своему предшественнику — Г. Клавдию Пульхру. Его дальним предком являлся один из четырех основателей Римской республики — знаменитый Валерий Публикола. Очень значительны были и другие предки, занимавшие в Риме видные должности.

Не уступал им в славе и отец Вариния — Л. Валерий Флакк (род. ок. 140 г. до н. э.), являвшийся в тот момент принцепсом сената.

П. Вариний имел широкий круг знакомств и друзей, среди них числился и Цицерон. Карьера его складывалась удачно. Он имел репутацию опытного и способного военачальника, сражался под начальством Суллы в Греции против Митридата, потом в Италии против марианцев.

Претуру П. Вариний получил с помощью М. Красса (с ним его связывали деловые отношения в качестве финансиста). Вступив в должность, П. Вариний в видах дальнейшей карьеры немедленно завязал тесные отношения с партией Помпея и стал оказывать ей очень важные услуги. Насмешливый римский плебс, хорошо знакомый с перипетиями тайной политики, тут же дал новому претору кличку «Вариний», то есть «Непостоянный».

После спартаковской войны связи П. Вариния с Гн. Помпеем еще больше окрепли. Он принимал участие в походах Гн. Помпея против Митридата и вместе с другими офицерами хорошо нажился на них. Новую гражданскую войну (49—45 гг. до н. э.) П. Вариний встретил в рядах партии Гн. Помпея, вступив в его армию в качестве ветерана-добровольца. 65 лет от роду он пал в сражении с войсками Цезаря под Диррахием (48 г. до н. э.).

Когда стал вопрос о необходимости найти Г. Клавдию преемника в связи с поражением, понесенным им от восставших рабов, отец и сын тут же решили (как до них и весь клан Лукуллов и Клавдиев), что не следует упускать возможность разгромом Спартака укрепить шансы П. Вариния на консульство. Так как ставленник консулов Лукуллов полностью обанкротился и у них не было никакой причины для противодействия, а другие претенденты не имели такого влиятельного ходатая, как П. Вариний, то вопрос, поставленный им в сенате, на что он имел право как претор, оказался решен в его пользу.

Получив назначение на войну с рабами в ранге пропретора, новый командующий решил действовать осторожно. С большим разбором он выбрал себе офицеров. На роль советчика и легата П. Вариний пригласил своего товарища по претуре Коссиния (113—73 гг. до н. э.), считавшегося знатоком военного дела, тоже друга Цицерона.

В начальники конницы новый командующий избрал храброго молодого человека из всаднической фамилии — Фурия (ок. 103—73 гг. до н. э.). Этот плебейский род был знаменит (здесь числились преторы, военные трибуны е консульской властью, консулы, диктаторы, цензоры), отличался удачей в военных делах (они водили в бой римские войска в войнах с эквами, вольсками, этрусками). Но особую славу Фуриям доставила война с галлами, ибо М. Фурий Камилл (4 в. до н. э.), «отец отечества», освободил Рим от захвативших его галлов, заново отстроил разрушенный город, а затем повторно победил страшных кельтов.

Этот чисто психологический момент наряду с личными качествами начальника конницы П. Вариний также принимал во внимание. И в разговорах с сенаторами он постарался распространить славу своего начальника конницы как можно шире. Он полагал, что находившиеся под командой Спартака галлы, узнав о его выборе, зная его собственную родословную, почувствуют смущение и страх.

Расчет его не сбылся, а самому Фурию, пылавшему честолюбием, не удалось повторить подвигов предков: в боях со спартаковцами он погиб, не успев стяжать ни славы, ни карьеры.

Третьим офицером П. Вариния, а именно квестором, стал 30-летний Г. Тораний (103—45 гг. до н. э.). Отец его был опекуном Г. Цезаря в его юношеские годы. Самому Г. Торанию (брат его, квестор Метелла Пия, недавно погиб на войне с Серторием) выпадет в будущем великая честь: стать опекуном сына умершего друга, пропретора и наместника Македонии Г. Октавия — будущего императора Августа (59 г. до н. э.). Через 10 лет после этого Г. Тораний примет участие в войне Помпея против Цезаря и закончит свои дни в изгнании на Коркире. Именно ему, своему верному единомышленнику, будет присылать Цицерон письма, полные горечи.

Таковы были офицеры П. Вариния — нового командующего, под начальство которого сенат поставил передать два легиона (12 тысяч человек) пехоты и 2 тысячи всадников. Солдат, правда, предстояло еще собрать, за исключением 4 тысяч ветеранов, переданных претору сразу сенатом.

Сбор сил затянулся. Несмотря на разосланные в разные стороны предписания, воины не желали идти в армию и разбегались. Приходилось рассылать повсюду военные отряды и, собрав уклонявшихся от службы силой, связывать их затем присягой.

Но сопротивление в деревнях не прекращалось. Жители не хотели давать лошадей, повозки, продовольствие. Полководцу приходилось лично объезжать округа и взывать к римскому патриотизму.

Между тем из Кампании к Варинию поступали сведения, что Спартак начал объединять повстанческие отряды, завел тяжелую и легкую пехоту и усиленно обучал ее по римскому образцу.

Удручали претора известия и из других областей Италии. По сообщениям, недовольство росло всюду на глазах, потенциально увеличивая силы рабов и привлекая на сторону мятежников толпу простого народа.

II

А в Риме еще не понимали, что в действительности происходит. Дни шли там заведенным чередом. Сенат, собираясь на заседания, обсуждал текущие дела, вопросы внешней политики, вел переписку с Гн. Помпеем и обоими Лукуллами. То тот, то другой сенатор, сказавшись больным, уклонялся от докучливых прений и отбывал в пригородные имения, чтобы проверить на месте положение дел, удостовериться, не ворует ли вилик, уменьшая его доходы, шел на форум послушать судебные прения, отправлялся в баню или цирк, полюбоваться бегами колесниц и пантомимой, или уезжал на время «встряхнуться» на модный курорт в Байи. Здесь, расфранченный и надушенный, в закрытых носилках, на плечах рослых рабов, среди почтительно расступавшейся толпы, он отправлялся на свидание к хорошеньким актрисам, иностранным гетерам или чужим женам. Наконец, много времени отнимало исполнение общественных обязанностей: приходилось поздравлять избранных кандидатов, кого-то поддерживать своим авторитетом в суде, кого-то провожать в провинцию, выступать свидетелем при составлении завещаний, присутствовать при обручении, при облачении молодого человека в тогу…

Жены сенаторов часами сидели перед металлическими, отшлифованными до блеска, зеркалами. С помощью многочисленных служанок они усердно занимались наружностью и туалетом. Нанятые или купленные философы, учитывая занятость своих хозяек, произносили в зто время речи о благоразумии и нравственности. Госпожа обычно слушала их с рассеянным видом, оживляясь иногда, когда приходилось отвечать на полученную надушенную записочку или отдавать некоторые хозяйственные распоряжения. Набеленные и нарумяненные, с подведенными сурьмой глазами, уложив с помощью молодых рабынь волос к волоску или облачившись в белокурые, рыжие, каштановые парики, разряженные в небывалые туалеты, прихватив с собой свиток Платона «О государстве», в котором знаменитый философ проповедовал общность жен, знатные дамы отправлялись на прогулку по Аппиевой дороге. Их сопровождала целая толпа купленных рабов: курьеров, выездных лакеев, вестников — все сплошь прекрасных юношей, с искусно завитыми волосами, составлявшими как бы почетную стражу. Вместе с ними выезжавшая обычно брала карлика и ученую обезьяну, а также философа-моралиста. Здесь, на Аппиевой дороге, часто назначали встречи и свидания с подругами, приятелями и друзьями семьи. Обсуждая свои дела, дамы колко прохаживались по адресу соперниц и враждебно поглядывали на красавиц куртизанок. Последние тоже выезжали в это время на прогулки в обитых шелком экипажах, которыми они сами и правили.

Знатная молодежь тоже не теряла понапрасну времени. Щегольски разодетая, увеиченная венками, надушенная лучшими благовониями, она весело пировала в роскошно отделанных триклиниях, лежа в объятиях гетер, актеров и актрис, слушала пение и смотрела танцы молоденьких рабынь из различных стран или обходила лавки на торговых уличках, примыкавших к главной городской площади — форуму, торгуясь с продавцами, покупая чеканное серебро, драгоценные камни, дорогие материи, хрустальные чаши, старинные амфоры, жемчуг, яшму, носилки с черепаховыми инкрустациями, столы из слоновой кости, собак и лошадей, а около храма Кастора в жаркой схватке аукциона красивых мальчиков-рабов.

Всадники, представители торгового сословия, как обычно, толпились в портике Минуция, служившего хлебной биржей, в портиках, окружавших масляной рынок или на форуме. Они обсуждали курсы акций в провинциях, спорили между собой о строительных подрядах, подрядах на поставку и перевозку припасов, откупов таможенных пошлин, сбора податей, аренды казенной земли; они давали взаймы под большие проценты юнцам, сенаторам, общинам и царям, взыскивали по суду с несостоятельных должников, описывая их имущество и пуская его в продажу с аукциона, заключали торговые сделки, бойко торговали заморскими товарами и различными редкостями.

Клиенты, одетые в грязные и потертые тоги, с заплатами на башмаках, как положено по утрам, толпились у дома своих патронов, шумели во дворе, переругивались с рабами; тот, кто был побогаче, сунув привратнику подношение, проскальзывал в дом и в толпе других счастливцев произносил льстивое приветствие. Если его удостаивали вниманием, он заводил разговор и старался уладить свои дела или получить подарок.

В судах, на многочисленных гражданских и уголовных процессах, при большом стечении заинтересованных лиц шла обычная война обвинения и защиты. Каждая сторона яростно доказывала свою правоту и предавала противоположную всяческому поношению.

Ремесленники, сидя на своих табуретках, прилежно стучали молотками, строгали и пилили, делали горшки, ткали, валяли сукно, работали в красильнях, занимались еще тысячей разных дел. По вечерам, утомленные тяжелой работой, духотой тесных помещений, они возвращались в свои жалкие конурки где-нибудь на чердаке плохо построенного и густонаселенного дома на узкой улочке, часто страдавшей от пожаров. Здесь они наскоро ужинали бобами, ячменной кашей, вареным и жареным горохом, овощами с уксусом, похлебкой из порея и вареной телячьей головой, если дела шли хорошо, и, поговорив со сгорбленными от тяжелого труда и непрерывных лишений женами о текущих делах и надеждах, поспешно заваливались спать. Завтра ждал их новый тяжелый трудовой день. А заснуть часто оказывалось нелегко: в соседней каморке бранились, из-за поворота улицы доносился грохот ломовых телег, везших бревна или тес, или столкнувшихся в тесноте улицы экипажей, злобная ругань извозчиков…

Домашние рабы и вольноотпущенники, занимавшиеся земледелием, подрядами по строительной и кровельной части, торговлей съестными припасами, продажей и покупкой рабов и гладиаторов, денежными спекуляциями и разменом монеты, плавкой золота и серебра, медициной, живописью и писательскими делами, делами актерскими, исполнением обязанностей писцов, — все они яростно интриговали друг против друга, добиваясь расположения и милости хозяев.

Пришлый народ из различных областей Италии (прежде всего крестьянская молодежь, соблазненная частными и общественными раздачами, влачившая дома жалкое существование и не имевшая никаких надежд, дети проскрибированных, долго скитавшиеся, те, кто растратил состояние в пьянстве и разврате, в безумных тратах, кто совершил на родине какое-нибудь преступление), многочисленные иностранцы, прибывшие в Рим в поисках справедливости, в надежде на заработок или карьеру, — все они обивали пороги домов знати в поисках помощи и защиты. В часы обеда они толпились около продавцов, у которых от корзин с припасами неслись соблазнительные запахи. Каждый спешил к ним со своей посудой. Получив порцию, он тут же в стороне жадно поедал купленное.

А в дешевых тавернах под скверными вывесками на окраинах города, куда не смел являться без сопровождения ни один человек состоятельный, так как могли убить и ограбить, куда трудно было попасть, двигаясь в полной темноте (если не сопровождал раб с факелом или бронзовой лампой впереди, так как легко было угодить в яму, полную грязи и воды), собирались завсегдатаи этих мрачных и убогих заведений: могильщики, бродяги и попрошайки, жившие под мостом, грабители и воры. Последние находились в непрерывных столкновениях с законом и городской стражей, безуспешно подстерегавшей их у Помптинских болот или в Галинарском лесу близ Кум, в то время как они сбегались в Рим и ночами рыскали здесь в поисках поживы. Сюда же, в таверны окраин, приходили безработные философы, риторы и грамматики, не имевшие ни знатных покровителей, ни имущества, жрецы Кибелы, отставные атлеты и гладиаторы, искалеченные кулачные бойцы и цирковые наездники, разоренные и опустившиеся ветераны, не имевшие ни гроша за душой, но полные воспоминаний о сладкой жизни в течение 10 лет за счет добычи, полученной в войне с Митридатом и в проскрипциях. Все они приходили сюда, чтобы отвлечься от тяжелых дум за игрой в кости, согреться за стаканчиком вина, поговорить о своих бедах и надеждах, а также перемыть косточки «проклятым богачам, грабителям и угнетателям бедных людей».

Впрочем, жизнь обитателей Рима состояла не из одних темных моментов. Пышные храмы были полны молящихся. По улицам в разных направлениях шествовали религиозные процессии в честь различных богов. Цирк, как обычно, собирал на представления большие толпы, находившиеся здесь с утра до захода солнца. Сенаторы, перемешанные с всадниками и простым пародом, учтиво держали зонтики над своими дамами, защищая их от дождя и солнца. Простой народ жадно глазел на удивительные наряды и красоту молодых знатных женщин, перебрасывался двусмысленными шутками и с удовольствием поедал пирожки с сыром, сосиски, свиное мясо, пил мед, сладкое и кипяченое вино. Для сотен тысяч людей различного звания цирк являлся любимым зрелищем, предлагавшим бега колесниц, кулачных бойцов, скороходов, борцов. Здесь устраивались примерные сражения и парады. В амфитеатрах, как и прежде, давали бои гладиаторов. В театре народ угощали грубоватыми фарсами, комедией и драмой. Комедии (ателланы) изображали деревенскую жизнь, жизнь рыбаков, дровосеков, горшечников, сукновалов, виноградарей, воинов. Все они были переполнены грубоватыми остротами, нередко непристойными, а также политическими намеками и прямыми выпадами. Их встречали дружными аплодисментами. Фарсы или мимы (шутовские комедии) представляли из себя совокупность бытовых, часто любовных, сцен из реальной жизни. Отличались они простонародными выражениями и величайшей непристойностью. Женские роли исполнялись мужчинами. Действующие лица, наряженные арлекинами, часто пускались в пляс. Дурачка, главного героя, щедро награждали пощечинами и ударами. В трагедиях, трактовавших мифологические сюжеты, выпускали на сцену колесницы, зверей из других стран, что очень нравилось зрителям. Популярны были пантомимы (театр одного актера и хора, разъяснявшего ход действия). Содержание их также отличалось двусмысленностями и крайней непристойностью.

Все эти спектакли живо откликались также и на перипетии войны с рабами. Зрители громким смехом встречали выпады комиков против восставших и их вождя:

Наиболее экспансивные из зрителей, демонстрируя патриотические чувства, вскакивали с мест и, потрясая кулаками, громко кричали:

— На крест варвара!.. На крест гнусного фракийца!.. Мы ему покажем!..

III

В начале августа, когда на полях стоял зрелый хлеб, Вариний решил начать военные действия. Правда, армия далеко не была полностью укомплектована и моральный дух ее заставлял желать много лучшего. При отлучках полководца по делам молодые воины совершали из лагеря частые побеги; их удавалось вернуть (далеко не всегда), лишь угрожая самыми свирепыми репрессиями. К этому прибавлялись пересуды солдат о дерзких речах Макра, призывавшего их не браться за оружие. Раздраженный всем этим и шедшими из Рима слухами о внутренних спорах и дрязгах, П. Вариний отправил в Рим своего квестора Торания, поручив ему узнать, что же там происходит, и потребовать от сената, чтобы Макру, вольному или невольному союзнику повстанцев, заткнули глотку.

Сам Вариний тем временем (хотя Коссиний и Фурий с подкреплениями еще не соединились с ним) по Аппиевой дороге двинулся на юг, в Кампанию, намереваясь без дальнейших оттяжек напасть на Спартака.

А последний с огромной энергией занимался формированием своих частей. Он создал уже тяжелую легионную пехоту, отряды легковооруженных, усиленно вооружал и обучал их.

В результате ежедневных тренировок повстанцы быстро привыкли по военному обычаю строить лагерь, выставлять посты, караулы, сражаться в строю и выполнять другие воинские обязанности.

С каждым днем число желающих вступить в армию Спартака росло. Верховный вождь тщательно сортировал людей. Он выбирал наиболее крепких и мужественных на вид, по профессии кузнецов, землекопов, охотников, виноградарей, гончаров, кожевников, тележников, плотников, рыбаков, пастухов, архитекторов, инженеров, грамматиков и т. п. Грамотности в своем войске Спартак придавал огромное значение, и тут ему помогла сама придирчивость рабовладельцев, с которой они выбирали рабов.[20] Особое внимание уделял он бывшим воинам-профессионалам, а также знатокам местности в различных районах Италии. Из свободных крестьян Спартак брал не всех, но лишь «кое-кого» (Аппиан). Он предпочитал иметь по возможности однородную армию, состоявшую из сельских рабов-мятежников, сидевших в эргастулах, и рабов-пастухов.

Всех остальных, желавших поступить к нему, Спартак делил на отряды, назначал им командиров и, вооружив чем мог, рассылал в различные области страны для ведения партизанской войны.

С оружием у повстанцев поначалу было неважно. Кузнецы их, фракийцы и галлы, работали день и ночь и все-таки не успевали производить необходимое количество мечей и копий. Не хватало защитного вооружения. Поэтому Спартак давал первым своим воинам деревянные шлемы, кожаные панцири и щиты, сплетенные из прутьев, покрытые снаружи свежесодранными шкурами животных (они приклеивались накрепко, точно клеем).

Поход П. Вариния застал Спартака на стадии организации войска. Он имел две тысячи вооруженных и обученных бойцов. А так как этих сил было недостаточно, Спартак стал отходить на юг, в горы. Знаток горной войны, он хотел парализовать численное преимущество римлян, их преимущество в вооружении, стеснить действия неприятельской кавалерии и поскорее соединиться с отрядами Крикса и Эномая. Последние сразу после победы над Клодием в качестве легатов Спартака были отправлены собирать силы в Луканию и Апулию.

Со своей 4-тысячной армией Вариний упорно наседал на врага, продолжавшего стремительно отходить. Происходили частые стычки. Спартак устраивал непрерывно засады, стараясь поймать в них римского полководца. Но П. Вариний старался соблюдать крайнюю осторожность.

После того как попытка загнать врага в теснину и заморить его там голодом лопнула, римляне пришли в сильное замешательство. Такого искусства и проницательности от вождя рабов не ожидал никто. Опасаясь засады в теснине, П. Вариний не стал преследовать противника.

Через несколько дней, доведя численность своего войска до 8 тысяч человек, благодаря подкреплениям, приведенным Коссинием, побуждаемый вновь прибывшими к решительным действиям (все сулили ему верную победу в битве), Вариний вновь двинулся на врага.

А в лагере Спартака происходило следующее. Крикс и Эномай, посланные в Луканию и Апулию, прекрасно справились со своей миссией и привели на помощь другу и полководцу около 4 тысяч галлов и германцев из числа римских пастухов. И галлы и германцы, привыкшие к войнам, раздраженные вдобавок унижениями, выпавшими на их долю в рабстве, быстро склонились к предложению о восстании. Особенно жаждали вновь скрестить оружие с римлянами галлы, как те, что попали в рабство после союзнической войны (90—88 гг. до н. э.)[21], так и попавшие в рабство недавно (в результате деятельности римских публиканов в Трансальпийской Галлии).

Когда вновь прибывшие соединились с маленькой армией Спартака, настроение у повстанцев резко поднялось. Галлы, как и германцы, народ рослый и мнения о себе высокого. Они требовали прекратить отступление, идти навстречу врагу и самим вызвать его на бой. Но Спартак, испытавший уже свое и римское войско в стычках, считал сражение преждевременным. Он хотел продолжать отступление с арьергардными боями и засадами, выйти со всем войском в Луканию, в область, богатую лошадьми и скотом, и, прежде чем явится противник, войско реорганизовать, пополнив его новыми отборными людьми и создав кавалерию.

Спор в штабе повстанцев разгорелся. Страсти так накалились, что младшие участники совета из галлов и германцев, которые всю свою жизнь видели, по примеру отцов, в войне, пирах и добыче, едва не подрались с товарищами Спартака из гладиаторов.[22]

В конце концов Спартак уговорил своих нетерпеливых товарищей. Он доказал им преимущества своего плана, и с ним — хотя и не очень охотно — согласились все остальные. Таким образом, никакого «междоусобия», на которое надеялись П. Вариний и его коллеги, у рабов не произошло.

Не вступая с врагом в соприкосновение, армия Спартака снялась с лагеря и, скрываясь за Эбуринскими горами, двинулась к городу Нар в Лукании. Оттуда после небольшой передышки на рассвете повстанцы добираются до Анниева Форума. Захватив городок внезапным налетом, рабы тотчас стали мстить его обитателям всеми возможными способами. Саллюстий об этом сообщает так: «Тотчас беглые рабы вопреки приказу начали хватать и бесчестить девушек и женщин… Иные бросали огонь на крыши домов, а многие из местных рабов, нравы которых делали их союзниками восставших, тащили из тайников скрытые господами ценности или извлекали даже самих господ. И не было ничего святого и неприкосновенного для гнева варваров и рабской их натуры. Спартак, не будучи в состоянии помешать этому, хотя он неоднократно умолял оставить их бесчинства, решил предотвратить их быстротою действий…»

Удвоив за день и ближайшую ночь численность войска (теперь оно достигало 12 тысяч человек пехоты и 600 человек конных), Спартак сошел с Аппиевой дороги и пошел сельской местностью.

А Вариний тем самым временем соединился с подкреплениями, приведенными ему начальником кавалерии. Имея с собой 12 тысяч человек пехоты и 2 тысячи конницы, присланных наместником Трансальпийской Галлии М. Фонтеем, он решил на этот раз во что бы то ни стало окружить врага, загнать его в неудобную местность и быстро с ним покончить.

По прибытии в Луканию случай, казалось, скоро представился. П. Вариний разделил силы на три части: 6 тысяч человек он оставил себе, 4 тысячи вручил претору Коссинию, а 2 тысячи — начальнику конницы Фурию. Объяснив им в подробностях свой план, он начал действовать.

А Спартак в отличие от И. Вариния предпочел держать все силы в кулаке. Непрерывно маневрируя, он нарушил взаимодействие вражеских отрядов, улучил удобный момент и обрушился всей силой на 2-тысячный отряд Фурия. Очень скоро римляне потерпели полное поражение и обратились в паническое бегство, во время которого повстанческая конница причинила им страшные потери.

Вслед за тем возле местечка Салин Спартак обрушился на Коссиния (претор легкомысленно устроил себе купания), вновь нанес римлянам тяжелое поражение, захватил обоз и лагерь. Сам Коссиний, отчаянно сражавшийся, пал в битве.

После этого Спартак двинулся на П. Вариния. Последний, видя, сколь неблагоприятно сложились обстоятельства, решил уклониться от битвы и стал отступать в сторону Капуи. Тем не менее Спартак навязал ему бой и разбил его. П. Вариний едва отсиделся в лагере, а потом под покровом ночи бежал в Капую.