I

Весной 74 года, получив подкрепления из Италии в виде двух легионов, Помпей и Метелл из своих зимних лагерей вновь двинулись к Иберу. Серторий и Перперна с двумя армиями двинулись им навстречу. Стороны не успели еще помериться силами, как большое количество римлян-эмигрантов стало покидать армию Сертория и бежать к Помпею и Метеллу.

Столь удивительное для многих явление (Серторий находился на вершине могущества и имел огромную армию в 150 тысяч человек) объяснялось тем, что в Италии уже начались волнения рабов. И для всех сторонников Сертория, бывших италийских рабовладельцев без различия в групповых оттенках, встал вопрос: как отнестись к этому? Следует ли пойти на мир с партийными врагами — сулланцами для общей борьбы с мятежными рабами? Или надо предоставить возможность рабам бить своих партийных противников?

В результате дискуссий среди марианской верхушки в Испании начался раскол. Левое крыло, хотя и не без колебаний, высказалось за продолжение военных действий против сулланцев. Правое крыло требовало заключения немедленного мира с консервативной партией и возвращения з Италию для участия в войне с общим врагом — восставшими рабами.

Борьба групп в марианском сенате сопровождалась непрерывными интригами друг против друга, тайными переговорами с Помпеем и Метеллом, секретной перепиской с ведущими деятелями сената.

Там также не было единого мнения в отношении сергориапцев. За соглашение с ними стояли М. Красс и П. Цегег. Цетегу казалось легко найти общий язык с серториапцамн, как бывшему марианцу. Красс, как деловой человек и финансист, ни к кому не испытывал вечной ненависти и руководствовался во всем исключительно выгодой; выгода же прекращения войны с Серторием и сосредоточения всех сил государства против собственных мятежных рабов представлялась совершенно несомненной.

Но далеко не все в сенате хотели соглашения. Твердые сулланцы (Кв. Катулл, Кв. Гортензий и др.) высказывались — и очень решительно! — против мира с заклятыми политическими врагами. Их поддерживал безусловно со своей группой Помпей. Последнему вовсе не хотелось попасть в двусмысленное положение при заключении мира с Серторием, не хотелось ему и далеко идущих уступок.

Среднее положение занимала колебавшаяся группа консервативных реформаторов (Г. Котта, Л. Котта и др.).

Положение римского сената было, естественно, выгоднее. Он находился у себя на родине и представлял ее. Напротив, его противники, марианский сенат в изгнании, находились в положении врагов отечества.

И все-таки контакты между представителями двух сенатов и лагерей существовали. Эти тайные контакты (на одной стороне часто были дяди, на другой — племянники, на одной — отцы, на другой — сыновья) и многократные попытки к перетягиванию противников на свою сторону с 74 года начинают давать Помпею и Метеллу совершенно неоспоримый перевес.

Желая вернуться в Италию и принять участие в войне против собственных восставших рабов (перед классовым противоречием с рабами все другие противоречия отходили на задний план), представители правого крыла марианцев начали перебегать к врагу. Все попытки Сертория остановить поток беглецов оказались безуспешными. Тогда разгневанный полководец, упрекая своих соратников в неверности, отстранил их от обязанностей телохранителей. Серторий заменил их стражей из кельтибероз, а на высшие командные должности стал выдвигать известных своей храбростью и воинским умением испанских аристократов. В результате римские части по службе часто оказывались в подчинении у последних.

Эти перемены вызвали среди римлян-эмигрантов сильнейшее озлобление. Они считали несправедливым подвергаться обвинению в неверности из-за преступления, как они говорили, «немногих». К тому же их выводили из себя насмешки кельтиберов, всячески коривших их как людей, потерявших значение и доверие. Чувствуя себя в затруднительном положении, римляне-эмигранты все-таки не решались оставить Сертория: многие не надеялись на мир с сулланцами, а Серторий имел репутацию блестящего полководца и подтвердил ее многими победами. Поэтому значительное число марианцев правого крыла поневоле оставалось в лагере вместе с твердыми сторонниками Сертория.

Впрочем, у правого крыла имелось и много других оснований для неудовольствия. Им не нравился в целом весь политический курс Сертория, направленный на романизацию Испании и привлечение на его сторону местного населения. Этот курс Сертория базировался на проведении следующих мероприятий: 1) снижение налогов, 2) мягкое обращение с населением, чуждое всякой надменности и жестокости, 3) освобождение городов от постов (воины жили в зимних бараках в городских предместьях), 4) уважение местных обычаев (награждение солдат и офицеров цветным платьем, оружием, изукрашенным золотом и серебром, и пр.), 5) введение в испанском войске римской военной организации, 6) распространение о себе слуха как о посланце божества (с этой целью Серторий держал при себе белого оленя, якобы открывавшего ему волю бога), 7) забота о детях (детей аристократов учили в латинской школе в городе Оске).

Тайные и явные разногласия среди сторонников Сертория, безусловно, отражались на ведении боевых операций. Полководцы сената хотя и медленно, но успешно начали теснить врагов. Они отняли у серторианцев восточную Испанию, заняли города, служившие Серторию складами оружия, перенесли операции на верхнее и среднее Эбро.

Метеля, по-стариковски упорный, несмотря на прошлые неудачи (прежде он злился и говорил: «Да кто такой Серторий?! Он — дезертир войска Суллы, он — остаток разбитой армии Карбона!», потом за убийство Сертория обещал 100 талантов серебра и 20 тысяч плетров, а изгнаннику право вернуться в Рим), наконец-то поймал успех за крылья и разбил своего старого недруга Гиртулея, ближайшего соратника Сертория, наголову. Сам полководец пал в битве. Это печальное событие произвело огромное впечатление на всю Испанию. Верность многих городов поколебалась, и они один за другим стали сдаваться римским полководцам.

Была уже глубокая осень, когда Помпей осадил непокорную Палланцию, знаменитый в Испании город ваккеев, племени кельтиберов, очень культурный и богатый в недавнем прошлом золотом. Серторий заставил врагов снять осаду. Помпей поджег деревянные стены города (Серторий их потом восстановил) и удалился на соединение с Метеллом. Вскоре после этого Серторию удалось нанести римлянам поражение у местечка Калачур (верхнее Эбро). Убив 3 тысячи врагов, он отвел войска на зимние квартиры. Это сделали и Помпей с Метеллом. Кампания 74 года в Испании закончилась.

Оба сенатских полководца могли чувствовать себя вполне удовлетворенными ее результатами: лагерь противника, несмотря на некоторые успехи Сертория, разваливался на глазах, и это внушало большие надежды. Метелл, вначале недоверчивый, полностью признал своего младшего но возрасту коллегу. Действительно, Помпей показал во все эти трудные годы качества умелого политика и дипломата. Он обнаружил твердый ум, быструю сообразительность, такт и осторожность во всех делах, в боях — бесстрашие, замечательную физическую силу и выучку. Он умел находить общий язык с солдатами, с удовольствием исполнял вместе с ними физические упражнения, ел из солдатского котла и не жалел собственных денег на выплату жалованья. В этом молодом человеке, казалось, возродился Г. Марий, но стоявший не против сената, а за него.

II

За подготовку к новой войне с римлянами Митридат взялся вплотную с середины 75 года. На этот раз, умудренный опытом, он действовал иначе, чем прежде. «Он отказался от пестрых полчищ, от устрашающих разноязыких варварских воплей, не приказывал больше готовить изукрашенного золотом и драгоценными камнями оружия, которое прибавляло не мощи своему обладателю, а только жадности врагу. Мечи он велел ковать по римскому образцу, приказал готовить длинные щиты и коней подбирал таких, что хоть и ненарядно разубраны, зато хорошо выучены. Пехоты он набрал 120 тысяч и снарядил ее наподобие римской; всадников было 16 тысяч, не считая серпоносных колесниц. К этому он прибавил еще корабли, на сей раз без раззолоченных шатров, без бань для наложниц и роскошных покоев для женщин, но зато полные оружием, метательными снарядами и деньгами» (Плутарх).

Пехоту Митридат поделил на 12 армий по 10 тысяч человек. Каждая из них имела своего полководца. Всего их было 12. Восемь полководцев были понтийцами: 1. Таксил — парфянин, 2. Гермократ — сицилиец, 3. Эвмах — фригиец, 4. Александр — пафлагонец, 5. Дионисий — фракиец, 6. Диокл — афинянин, 7. Метрофан — вифинец, 8. Гермей — уроженец Малой Азии (из Троады).

Четыре оставшихся полководца являлись римлянами: 1 — сенатор М. Варий, присланный Серторием в качестве командующего римскими частями, 2 — сенатор и претор М. Марий, присланный тем же Серторием, 3, 4 — два бывших офицера Фимбрии, заключавшие союз между Митридатом и Серторием, — Л. Фаний и Л. Магий.

Обстановка на понтийских командных верхах накануне войны была напряженной. Митридат после бегства Архелая к римлянам провел серьезную чистку среди своих военачальников. В связи с этим интриги и взаимные обвинения среди полководцев процветали как никогда. Молодые обвиняли стариков в продажности. И так как факты подкупа полководцев в период Первой Митридатовой войны (89—85 гг.) действительно были, то Митридат стал очень подозрительным. Охотно принимая доносы, он отстранил от командования видного полководца Диофанта, подавившего, в частности, на Боспоре восстание рабов под руководством Савмака и получившего за это от благодарных херсонесцев золотой венок с водружением его медной статуи в полном вооружении на акрополе. На второстепенные роли благодаря подозрениям оказались отодвинуты Каллимах — уроженец Малой Азии (из Лаодикеи), Мирон — беотргец, Менандр — уроженец Малой Азии (из Лаодикеи), Менемах — фригиец, Трифон — сириец, Неман — армянин.

Между тем высшее командование у Митридата нуждалось в опытных полководцах с большим стажем (греки называли их «полководцами с правом самостоятельного командования»), ибо в результате Первой Митридатовой войны оно понесло страшный урон: не было Архелая и Неоптолема, самых опытных полководцев, бежавших к римлянам из-за страшной подозрительности царя; погиб при Херонее фракиец Дромихет; пали в Македонии Кратер и Пелопид; при внезапном нападении горожан погиб в Эфесе Зенобий; молочный брат царя Дорилай, уличенный в тайном сговоре с римлянами, находился в ссылке; Гордий, известный фригийский полководец, причастный к победе над Муреной во Второй Митридатовой войне, был казнен по клеветническому обвинению. Новым полководцам, за исключением Таксила, Гермократа, Александра и Дионисия, недоставало опыта самостоятельного командования в большой войне с сильным противником.

Готовясь к третьей, решающей схватке с Римом, Митридат с помощью своей секретной агентуры, возглавлявшейся начальником его охраны галатом Битоитом, прилагал большие усилия, чтобы повсюду в Малой Азии, Греции, Италии и Риме обзавестись надежными информаторами и сторонниками. Его тайные агенты подкупали рядовых граждан, народных вожаков, всадников, ведших деловые операции в разных частях света, и — не исключено! — самих римских сенаторов. Последнее являлось делом вовсе не столь уж трудным: римские сенаторы славились своей продажностью. От них Митридат через посредников получал различную секретную информацию.

Древние авторы были хорошо осведомлены о масштабах этой тайной — и успешной! — деятельности Митридата, о беспрецедентной продажности римских и италийских политиканов, но из патриотических соображений всячески старались замять ее. Потому-то известный античный историк Аппиан, касаясь этого щекотливого пункта а своих «Митридатовых войнах», не очень вразумительно написал (§ 109): «…оп (Митридат) знал (откуда? — В. Л.), что недавно почти вся Италия (!) отпала от римлян вследствие ненависти к ним и была в долгой и ожесточенной войне с ними и вступила в союз против них (!) со Спартаком — гладиатором, человеком, не имевшим хорошей репутации».

В конце мая, после военных маневров и испытаний флота в районе Амиса, войска Митридата были выведены на исходные позиции. По разработанному плану наступление предполагалось вести так: 1) по направлению Пафлагония — Вифиния силами шести понтийских армий (командующие — Таксил, Гермократ, Александр, Дионисий, Гермей, Диокл) и 4 армий серторианских (командующие — М. Варий, М. Марий, Л. Фаний, Л. Магий);

2) по направлению Вифиния — Фригия — Писидия — Исаврия силами одной армии (командующий — Эвмах);

3) по направлению Вифиния — Фригия — Писидия — Киликия силами одной армии (командующий — Метрофан). Флоту вменялось в обязанность идти вдоль побережья и обеспечивать наступающие армии продовольствием, а также лишать возможности врага произвести высадку десанта в тылу, на территории Понта. По вытеснении римских войск из Вифинии и Азии, после открытия проливов Боспора Фракийского и Геллеспонта, предполагалось сосредоточить на острове Лемнос как на сборном пункте четыре армии — 40 тысяч отборных солдат из понтийско-серторианских войск под начальством Марка Вария, Марка Мария, Дионисия — фракийца и Александра — пафлагонца. Оттуда сильная флотилия должна была перебросить их в Италию для возобновления войны с сулланским сенатом силами коалиции.

И М. Варий, и М. Марий усиленно готовились к кампании против сулланцев в Италии. С пиратами, купцами и доверенными людьми в большом количестве они посылали на родину много денег. Тайные агенты старались найти полезных людей среди римлян, и особенно в приморских городах (Брундизии, Таренте, на кампанском побережье и т. д.), щедро рассыпая понтийское золото и не скупясь на обещания. Они находили достаточно благожелательный прием: социальная обстановка в Италии являлась очень напряженной, авторитет сулланского сената упал так низко, как никогда. Все недовольные высказывали готовность принять участие в намечавшемся перевороте, в предстоящей войне. От них в обратном направлении стекалась к Марию и Варию — главнокомандующему римских войск и главному представителю Сертория при понтийском дворе — обильная и ценная информация относительно общего положения дел в стране и различных городах, включая Рим.

Среди этой серторианской военно-политической верхушки при понтийском дворе не было единства. Виднейшие ее представители олицетворяли различные оппозиционные течения лагеря Сертория (Марий — левое крыло, Варий, как и Серторий, являлся центристом, Магий и Фаний, два бывших офицера Фимбрии, — правое крыло: они были сторонниками Перперны, первого заместителя Сертория). Эти лидеры яростно спорили между собой по всем важнейшим текущим и перспективным вопросам. Несходство во взглядах дополнялось острым личным соперничеством, взаимной завистью к успехам и положению друг друга на войне или при понтийском дворе.

Новая война началась для Митридата удачно. Двумя колоннами под начальством Таксила и Гермократа его войска вступили в Пафлагонию и обратили в бегство слабые заградительные отряды римлян.

Когда обе колонны встретились в заранее намеченном пункте на Вифинской границе, Митридат выступил на воинской сходке; «…он произнес речь перед войском, прославляя своих предков и восхваляя самого себя, говоря, что свое царство, бывшее маленьким, он сделал огромным и лично ни разу не был побежден римлянами. Затем он высказал обвинение против римлян в корыстолюбии и жадности, под гнетом которой стонет порабощенная Италия и сама их родина. Кроме того, о последнем договоре он заявил, будто римляне не хотят оформить его письменно, выжидая удобного момента, чтобы вновь напасть на него. Возлагая на них вину за данную войну, он отметил силу своего войска и его снаряжения, указал на то, что римляне сейчас заняты серьезной войной с Серторием в Иберии, а в Италии идет междоусобная война. „Поэтому, — сказал он, — они не обращают внимания и на море, уже долгое время находящееся во власти морских разбойников, и нет у них никакого союзника, и никто по доброй воле не является их подданным. Разве вы не видите, — сказал он, показывая на Вария и на обоих Луциев, — что лучшие из них — враги своему отечеству и союзники нам“ (Аппиан).

Войска сочувственно встретили речь царя. Воодушевленный этим, в конце мая Митридат напал на Вифинию. Консул Котта сразу попал в трудное положение. Он только-только прибыл в провинцию и торопился собрать войска. К моменту нападения под его начальством находилось 24 тысячи человек пехоты и 1800 человек конницы (половина его сил была доставлена на 100 кораблях из Италии, другую половину составили местные гарнизоны); союзники доставили ему еще до 80 кораблей. С такими силами Котте пришлось встретить вражеский натиск. Тем не менее он не поколебался дать битву. Разбитый наголову, обкладываемый со всех сторон понтийскими армиями, консул был вынужден начать отступать, оставляя провинцию на произвол врага. С совершенно дезорганизованным войском, теснимый группой армий Таксила, он с трудом добрался до пролива Боспора Фракийского и укрылся в сильной крепости Халкедон.

Поражение Котты вся провинция встретила с восторгом — римлян здесь, как и всюду, ненавидели. Города открывали победителям ворота, понтийская партия повсюду решительно брала верх.

Победа над Коттой открыла дорогу в провинцию Азию. Группа армий Гермократа поворачивает на юг и один за другим занимает города. Впереди идут серторианские армии. Они выходят на побережье, занимают Лампсак, Парий, Приап. Вместе с армией М. Мария, удачливого полководца на войне, следует Митридат. И, когда Марий въезжает в города, окруженный ликторами, Митридат, как подчиненный, следует за ним. Иначе он не может поступать: Азия по договору остается за Серторием. А Марий, по словам Плутарха, одним городам даровал вольности, другие освободил именем Сертория от уплаты налогов, так что Азия воспрянула духом и преисполнилась надежд.

В результате успешных действий понтийско-серторианских войск Вифиния и Азия уже считались всеми для римлян потерянными. Римские купцы и откупщики, прихватив близких и деньга, в панике бежали к Котте в Халкедон.

В Риме были чрезвычайно удручены неудачами консула. Утешая себя, в сенате говорили, что Котта — человек в военном отношении слабый (как будто не было при нем опытных военных советников!), и совершенно забывали и не хотели вспоминать об отношении населения провинции к римлянам. А отношение это выражалось одним словом — ненависть. Удивительного в этом, разумеется, не было. О положении провинции Азии накануне прибытия туда Л. Лукулла Плутарх сообщает: «Она страдала ужасно, невероятно. Откупщики и кредиторы грабили ее и превращали ее население в рабов. Частные лица должны были продавать своих красивых сыновей и девушек-дочерей, а города — храмовые приношения, картины и статуи богов, пока сами не делались рабами за свои долги. Еще ужаснее были мучения, которые им приходилось выносить раньше, чем сделаться рабами, — их били плетью, бросали в тюрьмы, сажали на кобылы, заставляли стоять на открытом воздухе в жару на солнцепеке, в холод — в грязи или на снегу, так что рабство было для них своего рода облегчением и спокойствием» (Плутарх).

Такова была обстановка в провинциях, создавшая предпосылки для встречи понтийско-серторианских войск как освободителей.

Среди полководцев, окружавших Митридата, шли острые споры о плане дальнейших действий. Одни высказывались за немедленное нападение на Италию, другие — за более осторожные действия. «Царь! — говорили они. — Незачем так сильно рисковать. Нападать на Италию — значит вступить с римлянами в непримиримую войну. При неудаче ее тебе, как Ганнибалу, не будет пощады. Лучше поэтому ограничиться захватом Азии, а если удастся, то и Греции. Без указанных территорий римляне могут существовать, их репутацию такие потери ее слишком заденут».

Военачальники Сертория в подавляющем большинстве поддерживали, однако, первый план: им надоело скитаться по чужим землям, хотелось на родину, в Рим. Но некоторые испытывали определенную боязнь, чувство замешательства. «Нас и так, — говорили они, — сулланцы обвиняют в измене отечеству. И вот мы даем им в руки новый аргумент: ведем на Рим заклятых врагов — понтийцев!»

Эти робкие высказывания, однако, большинством решительно отвергались. Марий проявлял при этом на советах наибольшую активность и агрессивность. Он рвался в Италию, бурно выражал недовольство всяким промедлением и откладыванием, жаждал отомстить за себя, за дядю и отца, казненного сулланцами, желал поскорее вернуться в Рим — и непременно победителем!

Летом на кораблях Митридата и вместе с пиратами он многократно выходил в море, перехватывал хлебные грузы, шедшие в Италию, и высаживался с отрядом верных людей в районе Брундизия, Тарента и даже на кампанском побережье. Марий принимал на борт своих агентов, высаживал новых, грабил прибрежные имения врагов, брал в плен подвернувшихся аристократов. Распространив слух о своем скором возвращении в Италию с войском, он опять уходил в море. Медлительность сенатской администрации, не обладавшей к тому же необходимыми морскими силами, не давала ей возможности успешно бороться с ним и с пиратами.

Л. Лукулл в качестве консула яростно боролся в сенате за принятие предложения об ассигновании значительных сумм на строительство нового большого флота, о централизации власти в борьбе с пиратами. Но сенатское большинство каждый раз проваливало предложение Л. Лукулла.

Крупные неудачи на востоке заставили Л. Лукулла поторопиться. Сдав дела на руки избранным консулам, совершив согласно обычаю жертвоприношение на Албанской горе, он в начале июля 74 года отплыл из Брундизия с одним легионом пехоты и отрядом конницы (1200 человек). 10 июля он высадился в Эфесе, соединился с двумя фимбрианскими легионами, а 24 июля прибыл с тремя легионами в Селевкию (Киликия) и соединился с двумя киликийскими легионами. Потратив остальные дни месяца на приведение в порядок местных дел, в начале августа 74 года обратной дорогой через Писидию и Фригию Лукулл двинулся на север — на Митридата. За собой он оставлял очень непрочный тыл. Против сохранявших верность римлянам общин и городов уже действовали три неприятельских полководца — Эвмах, Метрофан и направленный на юг Л. Фаний. Лукуллу, правда, удалось одним своим прибытием в Азию включить в борьбу на стороне римлян Дейотара — тетрарха одного кельтского племени, получившего за это позже титул царя от римского сената (Цицерон очень уважал его за царственную щедрость, благородство и постоянство во взглядах).

Но общее враждебное настроение населения к римлянам вызывало у Лукулла сильнейшую озабоченность. Побуждаемый необходимостью, он повсюду на стоянках и в пути вызывал к себе влиятельных откупщиков и на основании полномочий сената, подчинившего ему в чрезвычайном порядке провинцию Азию, «увещевал их, призывал к умеренности, чем и удерживал от полного отпадения общины, из которых, можно сказать, ни одна не хранила спокойствия» (Плутарх). И во все время марша на север Лукуллу приходилось воевать с собственными воинами, особенно с бывшими фимбрианцами. Последние являлись людьми строптивыми и буйными, привыкшими к заискиваниям начальства, но в то же время храбрыми, выносливыми и обладавшими большим военным опытом. В конце концов Лукуллу удалось сломить дерзость фимбрианцев и навести порядок среди остальных, показав им, что военная служба не забава.

Между тем противники Лукулла, узнав о его возвращении с войском из Киликии, начали передислоцирование своих сил. Четыре армии Митридата продолжали осаждать Котту в Халкедоне, отчаянно стараясь сломить его сопротивление и открыть выход в Пропонтиду, а оттуда — в Эгейское море. Одновременно под командой М. Мария было сведено четыре армии: две понтийские, две римские численностью в 40 тысяч человек пехоты и 5200 человек конницы. Марий получил приказ царя, подтвержденный командующим — Марком Варием, выступить навстречу Лукуллу и разбить его или, по крайней мере, задержать. Одновременно одна понтийская армия под начальством Гермократа осадила богатый Кизик. Этот влиятельный город, имевший значительный флот, прекрасную гавань, мощные стены с мраморными башнями и прославленной крепостью, по выражению римского историка Флора, «являлся украшением азиатского берега». Кизик препятствовал прохождению понтийских судов на юг к Геллеспонту и оказывал помощь осажденному Котте, поэтому казалось необходимым быстро взять его.

20 августа, проделав путь в 560 километров, Лукулл прибыл к местечку Отрии (Фригия). До Халкедона оставалось 480 километров, 18 дней пути, 4 дня пути для конного связного. Здесь, у Отрий, со своей армией его ждал Марий. Силы врага были более значительны: в распоряжении Лукулла находилось 30 тысяч пехоты и 2500 человек конницы.[18]

Для решения вопроса, давать ли битву, Лукулл созвал на военный совет своих офицеров — тех, кто от неизвестности вместе с ним шагнул к великой славе завоевателей Азии, кто помогал ему в делах, в результате которых поход Лукулла «занял место среди самых замечательных походов, он сам — среди самых умных и доблестных вождей» (Цицерон). Вот из каких лиц состоял военный совет Лукулла:

1. Аппий Клавдий Пульхр, брат жены Лукулла, будущий тесть старшего сына Помпея и верный его соратник, человек очень храбрый, по мнению Цицерона, корыстолюбивейший из мужей.

2. Л. Мурена, сын Л. Мурены, воевавшего с Митридатом во время Второй Митридатовой войны (83—82 гг.). Позже (63 г.) Цицерон скажет о нем с похвалой: «Л. Мурена в должности легата обнаружил много храбрости, много ума, много трудолюбия; и эта-то его деятельность, утверждаю я далее, окружив его не меньшим обаянием, чем то, каким окружает нас наша деятельность на форуме, открыла ему доступ к консульству».

3. Г. Валерий Триарий. В будущем он станет легатом Помпея.

4. Кв. Воконий. В 66 году он станет претором.

5. Кассий Барба. После великих походов он уйдет в частную жизнь.

6. М. Помпоний, начальник кавалерии Л. Лукулла, родственник Аттика.

7. Кв. Секстилий, в будущем друг Цицерона.

8. М. Фабий Адриан. Подобно Барбе, уйдет в частную жизнь, дружескими отношениями будет связан с Цезарем.

9. Сорнаций — он падет в битве при Зиеле весной 67 года; с ним погибнет более 7 тысяч римлян.