V

Спустя три дня, после усиленного марша, Красс соединился с обеими консульскими армиями.

Вручив консулам постановление сената о передаче ему всей власти в связи с войной против Спартака, Красс заслушал отчет своих старших коллег. Услышанное не радовало. И воины и офицеры от непрерывных поражений заразились паническими настроениями. Противник оказывался великолепно осведомленным о всем происходящем в римском лагере, о всяком шаге римского командования, о многих намерениях и планах. Секретная агентура Спартака сумела просочиться в легионы и разлагала их с помощью агитации. Все попытки помешать ей не приносили успеха.

Передав консулам распоряжение сената немедленно возвращаться в Рим (чему они, измученные, потерявшие веру в себя и подавленные стыдом, без сопротивления подчинились), Красс взялся наводить порядок в консульских войсках. Созвав солдат на сходку, он стал резко упрекать их за малодушие и трусость, позорящие Рим, повелитель многих народов, и кончил следующим заявлением:

— Я решил за непрерывные поражения, которые вы позволяете себе нести от собственных рабов, подвергнуть вас старинному наказанию — децимации, казни каждого десятого.

Заявление Красса привело офицеров консульских армий в ужас. Подобное наказание не применялось уже очень давно и считалось совершенным анахронизмом. Тщетно просили они полководца отказаться от столь жестокой и непопулярной меры, способной внушить не храбрость, а ненависть к нему, но Красс был непреклонен.

Тогда воины двух консульских легионов на виду всего войска, построенного в каре, стали бросать жребий. Тысяча римлян, которых быстрые ноги спасли от смерти на поле битвы, не смогли все-таки уйти от судьбы. При общем стенании всего войска они были наказаны ликторами розгами, а затем обезглавлены.

Дав всему войску столь жестокий и предметный урок, Красс разместил солдат на отдых. Он не имел никакой охоты сам идти навстречу Спартаку и вступать с ним в бой прежде, чем подойдут набираемые его офицерами когорты резерва.

VI

А предводитель повстанцев некоторое время колебался: идти ли на Красса и пытаться разбить его или сразу начать движение на юг, признав попытку напасть на Рим неудавшейся?

После обстоятельного размышления он решил все-таки испытать намерения Красса и двинулся ему навстречу.

Узнав о приближении врага, Красс выделил из своих войск две армии по 10 тысяч человек под начальством Кв. Аррия, победителя Крикса, и М. Муммия. Он поручил им двигаться на флангах войска Спартака, завязывать с ним стычки, но в бой без приказа не вступать.

Кв. Аррий, получивший от повстанцев жестокие зарубки на память, стал в силу этого очень осторожен. Он точно выполнил приказ своего командующего. М. Муммий же, не имея еще личного печального опыта, горел желанием отличиться. Это и завлекло его в ловушку Спартака.

Увлеченный притворным бегством неприятельских отрядов, М. Муммий преисполнился воодушевления и дал битву. В итоге легионы его оказались разбиты наголову и обратились в бегство. В руки восставших рабов попали римские обозы и много оружия.

С трепетом в душе вернулся М. Муммий в главную квартиру. Он ожидал самых страшных последствий для себя лично, но, к своему удивлению, отделался строгим выговором. От воинов же полководец потребовал поручителей в том, что они будут впредь беречь оружие, которое он им снова раздаст. Обманувшим его поручителям, тем, кто таковых не представит, и новым беглецам Красс грозил повторной децимацией. Его угрозе верили и не верили.

Не без труда воины М. Муммия отыскали среди товарищей тех, кто пожелал дать за них полководцу страшный залог. 500 же солдат найти себе поручителей не могли. Тогда Красс на глазах всего войска велел разделить их на пятьдесят десятков и из каждого десятка вновь казнил по одному человеку.

Новая децимация, казалось, переломила страх перед спартаковцами. Но Красс не вполне доверял настроению воинов. Только после того как подошли вновь набранные когорты, он почувствовал решимость и силу вновь двинуться на врага.

А Спартак с видом устрашенного и обращенного в бегство через земли сабинов, марсов, гирпинов шел на юг, в сторону Лукании. По пути он останавливался, завязывал с авангардом римских войск стычки и пытался втянуть легата Красса Кв. Аррия в битву, но безуспешно.

В конце концов от успешно завершавшихся стычек и непрерывного движения повстанцев на юг (Красс именовал это «бегством»!) римляне осмелели. Однажды разведчики донесли Крассу, что 10 тысяч рабов почему-то отделились от своих и устроили самостоятельный стан. Обрадованный Красс поспешил к небольшому лагерю восставших с намерением предложить битву.

Последние не задумались принять бой. Сражение разгорелось. В самый разгар его явился Спартак, нанес римлянам поражение и заставил их отступить в лагерь.

После этого повстанческая армия беспрепятственно двинулась на юг, к морю.

Хотя Красс и уничтожил из 10 тысяч армии спартаковцев две трети ее бойцов и 900 человек даже взял в плен (об этом он поспешил сообщить в Рим), собственные потери его оказались тоже очень значительны.

Но особенно раздражало полководца малодушие, проявленное легионами при известии о подходе к полю битвы самого Спартака. С таким недостойным поведением воинов Красс считал необходимым непримиримо бороться. Однако подвергать наказанию союзников из италийских народов после резни, устроенной им Суллой, он опасался. Таким образом можно было только дать новый повод к их раздражению против Рима, а оно и без того явилось достаточно сильным и находило себе выражение в дезертирстве. Поэтому в отношениях с воинами из других городов и деревень приходилось быть дипломатом. Но малодушие своих собственных сограждан-римлян Красс считал абсолютно нетерпимым.

Итак, он вновь собрал на претории всю армию. В середине ее на глазах у всех Красс поставил 40 тысяч солдат, набранных в Риме (10 тысяч из войска консулов плюс 30 тысяч, приведенных им самим). Вновь в своей речи полководец заклеймил позором их трусость.

— Я не потерплю, — заявил Красс, — чтобы люди, обязанные показывать другим пример в доблести, показывали его в малодушии! Я решил вновь подвергнуть вас, римляне, децимации и стану подвергать ей каждый раз, когда войско посмеет отступить перед врагом!

От такой угрозы у всех кровь застыла в жилах. Помощники Красса пробовали вмешаться. Он заставил их замолчать. И пришлось воинам 8 римских легионов бросать горестный жребий. И около 4 тысяч римлян были затем наказаны розгами и обезглавлены.

Третья децимация оказалась решающей и по-настоящему переломила настроение всей армии. С этого времени, как замечает Плутарх, Красс оказался для своих солдат страшнее побеждавших их врагов.

Глава двадцать первая

СПАРТАК, КРАСС И ПИРАТЫ

Глава двадцать вторая

АРМИЯ ВОССТАВШИХ В ФУРИЯХ

После поражения Крикса и ухода армии Спартака на север власть повстанцев на юге значительно ослабела. Римляне снова отвоевали ряд городов, в том числе приморских (Метапонт, Кротон, Фурии и др.), и поставили там сильные гарнизоны.

Измена пиратов разбила план Спартака о переправе части войска в Сицилию, но не заставила его отказаться от самой идеи. В новой ситуации он решил лишь дать ей другое оформление: двинуться к морю, занять один из приморских городов, самому построить на побережье Тарентского залива корабли, перебросить на них в Сицилию десант. В то же самое время верховный вождь восставших собирался реорганизовать непрерывно пополнявшуюся армию.

Рассмотрев различные варианты, Спартак остановил свой выбор на Фуриях. Он исходил из следующих соображений: 1) Фурии являлись влиятельным городом южной Италии, имевшим смешанное население, крупным портом, одним из центров посреднической торговли между Грецией и Италией. Эта аристократическая республика, возникшая рядом с разрушенным Кротоном, знаменитым Сибарисом, огромным городом, древняя афинская колония, являлась крупным культурным центром.[44] В прошлом жители Фурий многократно воевали на стороне афинян, воевали с бруттиями, со Спартой, с Римом, были на стороне Ганнибала, служили со своими судами Спарте в качестве ее флота. Затем город стал римской колонией Каструм Ферентинум, а после Союзнической войны — римским муниципием, то есть городом с внутренним самоуправлением. Жителей Фурий родственные узы связывали с Тарентом и Метапонтом. Вместе с Тарентом Фурии являлись самым знаменитым греческим городом юга Италии; 2) надо было захватить соседние серебряные рудники; взять под контроль торговые связи Фурий с Грецией и Малой Азией; 3) построить большой флот из леса на горах Силы; 4) создать мощную оружейную и продовольственную базу, поскольку район Фурий отличался исключительно плодородными почвами, прекрасным развитием сельского хозяйства и животноводства.

Итак, приняв важное решение относительно Фурий, Спартак четыре дня спустя (армия повстанцев двигалась от Песта, от Луканского побережья, где намечалась встреча с пиратами) прибыл с войском в окрестности Фурий и внезапным броском завладел городом. Один легион расположился в его стенах в качестве гарнизона, а остальные в нескольких лагерях на окрестных горах.

С огромной энергией под начальством своих командиров — в соответствии с указаниями Спартака — повстанцы взялись за работу. Они пилили и валили лес на горных склонах, везли стволы к берегу моря и здесь складывали для сушки в штабеля. Корабельные мастера, имевшиеся в войсках Спартака, в считанные дни на городской верфи с подчиненными им людьми выстроили опытные образцы. Их опробовали и нашли вполне удовлетворительными. Оставалось лишь выждать некоторое время, пока заготовленный лес просохнет и станет наиболее удобным для распиловки.

Пока шли подготовительные работы для строительства флота, сам Спартак с большой энергией занимался реорганизацией войска, его обучением н вооружением. Много внимания он уделял также правильной организации лагерной жизни. Его тревожили неприятные и опасные эксцессы, которые время от времени проявлялись в легионах: проявления корпоративной племенной спайки в дурных делах, желание мстить римлянам любым путем, чисто римская страсть к грабежу, роскоши и безудержному личному обогащению. Грабежи озлобляли италийское население, наносили большой ущерб политике Спартака. Безудержное стремление к обогащению и стремление роскошно пожить, по его мнению, порождали противоречия, подрывали силу и сплоченность войска.

Необходимость решения сложных и трудных задач политического характера заставляла Спартака много времени уделять изучению различных философских доктрин и идей. Большим вниманием его пользовались южноиталийские философы Элеаты (школа Ксенофана — Парменида — Зенона) и известные греческие философы — младшие софисты (Антисфен, Алкидам, Критий и др.), очень много занимавшиеся вопросами этики и морали, обоснованием «естественного права», равенства всех людей и упразднения рабства. Ибо уже в древнюю эпоху были люди, которые, подобно философу Антифонту, думали и писали: «Мы делим людей на варваров и греков, на знатных и простых; знатных мы уважаем, простой народ презираем. Но при этом мы сами поступаем как варвары, так как нигде не презирают так простой народ, как у варваров: вот, например, египтяне считают только египтян людьми, а всех прочих людей — варварами, в том числе и греков. А в действительности между людьми нет никакой разницы: все рождаются голыми, все дышат воздухом, едят руками».

Борьба с отрицательными тенденциями велась Спартаком с помощью различных средств. Во-первых, всячески укреплялся авторитет верховного вождя и других командиров (корпусов и легионов). Этому сильно способствовал ряд обстоятельств: почти все главные должности в армии занимали соратники Спартака, бывшие гладиаторы, участники заговора, тесно связанные между собой общей опасностью и близкими личными отношениями, почему вся война и получила название «войны гладиаторов». Непрерывные победы сильно укрепили влияние командиров, и особенно Спартака, ибо, как говорили в древности, «победы создают полководцу расположение войска, а неудачи вызывают ненависть». Во-вторых, систематически и упорно насаждался в войске культ героизма и самопожертвования, причем бережно поддерживалось из племенных обычаев все ценное, что соответствовало такой политике. Целый штат певцов и сказителей, сгруппированных вокруг верховного вождя, воспевал подвиги бойцов и командиров, бичевал самыми ядовитыми словами малейшие проявления нерешительности, малодушия, нераспорядительности и т. д. Эти песнопения, как и театральные спектакли на злобу дня с собственными актерами (на них в Фуриях собирались только повстанцы, без участия посторонних), оказались большой силой. Стать предметом общих насмешек не хотел никто. И, как показали события, восставшие были готовы биться, не щадя жизни, чтобы только не покрыть себя позором в глазах товарищей. В-третьих, предводитель восстания стремился поставить на службу своему делу тех италийских и греческих философов, которые приходили к нему. Пример при этом брался с Александра Великого. Ведь последний имел при себе в персидском походе многих философов — Оносикрата и других. Оносикрат являлся философом кинической школы Диогена. Александр же лично знал Диогена и очень уважал его за непритворную чистоту души.

Духовные запросы той части войска, которая верила в богов, должны были удовлетворять жрицы бога Солнца (у галлов — Белена, у германцев — Туистона (Соль), у италийцев — Соль, у фракийцев — Диониса — Кандаона — Дзибелсурда, у жителей Малой Азии — Митры и т. д.). Бог Солнца, как воплощение правды, справедливости, по примеру восставших рабов Сицилии, был объявлен верховным богом восставших. И Спартак, хотя он сам не верил в богов, играл фактически роль главы жреческой коллегии, благодаря чему жрицы выполняли его волю.

Наиболее трудным для решения оказался вопрос о добыче и женщинах. В первое время повстанцы неохотно сдавали захваченную добычу для последующего равного раздела (каждый хотел владеть тем, что захватил, и такое желание разжигало страсть к грабежу и безудержному обогащению). С этим упорно боролись. Но ввиду непрерывного притока новых людей никак не удавалось стабилизировать положение. Многие повстанцы вступали в личные контакты с торговцами, приходившими к лагерю восставших, продавая им захваченную у врагов утварь. Спартак считал такие контакты нежелательными, опасаясь шпионажа, утечки войсковых секретов. Он стоял за централизованную продажу добычи и последующее распределение денег в виде жалованья, что в конце концов главным образом и стало практиковаться. При этом часть денег шла в армейскую кассу и использовалась на нужды всей армии.

Второй трудный вопрос был вопрос об отношениях с женщинами. Армия повстанцев, понятно, не походила на собрание аскетов. Она состояла из молодых, цветущих людей. Сбросив с себя ненавистное ярмо рабства, бывшие рабы желали всеми способами отомстить своим бывшим господам. И в период своего владычества на юге, когда повстанцы штурмом брали города, многие хватали и бесчестили жен и дочерей своих врагов — надменных римских и италийских аристократов. Это тоже являлось формой сладостной мести: в отместку за свои мучения и унижения, за разорение своих домов, такие же насилия римлян в захваченных странах, обесчестить теперь их жен и дочерей, наделать им незаконных детей с неизвестными отцами из рабов — вещь, по римским представлениям, позорная для репутации всякой известной семьи.

Этим, однако, дело не ограничивалось. В течение двух первых лет войны повстанческие командиры всех рангов старались получить в результате битв, через пиратов или разбойничьи отряды дочерей римской и италийской аристократии. Последних они держали при себе в виде наложниц, по одной или по нескольку сразу. Спартак относился к такой практике неодобрительно. Такие поступки подавали, по его мнению, плохой пример воинам, создавали почву в окружении всякого командира для шпионажа, наконец, вызывали чувство кровной обиды и всевозможные интриги со стороны бывших сожительниц командиров из рабынь, деливших с ними прежде горечь рабства, а теперь добившихся свободы. Поэтому, как ни досадно казалось это командирам всех ступеней, но им пришлось все-таки отказаться от подобной практики и восстановить в правах своих бывших сожительниц.