Минутка. Готово,
      Князев (скоро подписывается. Минутке). Подпишись свидетелем. (Дробадонову.) Теперь пожалуй деньги. (Дробадонов подает.) И ты также подпишись. (Смотрит через плечо, пока тот пишет, и потом, взяв в руки бумагу, читает.) Кипец Калина... Как ты это, братец, скверно пишешь: не кипец надо писать, а купец. {Свертывает лист.) Минутка, спрячь,
      Дробадонов. Прощай покуда, Фирс Григорьич,
      Князев (быстро). А?.. Да! Прощай, прощай покудова.
      Дробадонов уходит.
      ЯВЛЕНИЕ 9
      ` Те же без Дробадонова.
      Князев (посмотрев вслед Дробадонову). Ну что ж, брат Вонифатий, понял?
      Минутка. Дом продали, я больше ничего не понял.
      Князев. Ничего?
      Минутка (пожимая плечами). Н...ничего. (Спохватывается.) Расписку уничтожить?..
      Князев (злобно смеется). Ха, ха, ха! (Делая притворно свирепое лицо и наступая на Минутки.) Подай ее! подай сюда расписку!
      Минутка (испуганный, защищаясь и убегая). Фирс Григорьич, Фирс Григорьич, я не могу... что ж вы это в самом деле... Фирс Григорьич? Вы деньги взяли, а я должен даром...
      Князев. Давай, давай! я поделюсь с тобой.
      Минутка. А сколько же мне? (Опять убегая.) Позвольте прежде: сколько же мне?
      Князев (глядя на Минутку). Ну как же вас, таких-то поползней, не запугать судами да законами? Свет умудряется: везде, на всякий час искусства новые; а вы все только хап да цап. Это время прошло теперь, чтоб по-нижегородски соль красть. Нет, я, брат, не в вас! Это ты вот давеча с перепугу бормотал здесь, что уж тебе теперь и прикоснуться к взяткам страшно; а только посулили - ты уж опять и лапу суешь. (Смеясь.) Ах ты, бесстрашный этакой! В такие времена, при таком суде брать взятки! Нет, я не беззаконник! Теперь кто глуп, так тот пускай законы нарушает, я чту закон. Сам на себя я, видишь, выдаю расписки. Как око, береги ее! Дом продан, только в нем не жить тому, кому его купили: на это есть закон.
      Минутка. Такого нет закона.
      Князев (нервно). Неправда, есть! (Бросает на пол к ногам Минутки лежавшую на столе пачку ассигнаций.) Бери! Три тысячи здесь: одну из них возьми себе; остальные же две представить в Думу и объявить народу, что бог послал мне великую удачу в деле трудном и что за это я от своих щедрот плачу за бедных города всю податную недоимку. (Подумав.) А на тот год дарю на подать (с ударением) десять... нет! двадцать... тридцать тысяч.
      Минутка. Что вы? что... вы? Откуда это будет?
      Князев. Откуда?.. Отгадай!
      Минутка. Нет, извините, не могу.
      Князев (надевая перчатку). Я клад нашел.
      Минутка (поникает головой и выражает недоумение). Ряхнулоя!
      Князев. Аптеку, - понимаешь, аптеку выискал.
      Минутка (не понимая). Какая аптека? Что это вы, Фирс Григарьич!
      Князев. А что стряпчий-то писал: "нет, говорит, аптеки!" Вздор! есть аптека! И не на сей день, а на два века та аптека.
      Минутка (оглядываясь по сторонам в недоумении), Где вы это видите? Вы нездоровы! Где аптека?
      Князев. Она вот в головах в таких премудрых, как твоя, да промеж зубов, которым чавкать нечего. Подай мне трость и шляпу... Нет, врете все: Фирс Князев не пропал! Пусть черви грома прячутся, а стрепету за тучами еще простора вволю.
      ЯВЛЕНИЕ 10
      Те же и две слободские девушки (пролезают в дверь. Одна постарше, очень
      смела, другая молоденькая, робко жмется).
      Князев (встречая их, обнимает старшую, которая вскрикивает; потом трется около младшей и, когда эта закрывает рукою глаза, сажает ее на свою постель). Побудьте здесь, Аленушка и Саша. Погрейте старичку местечко. А там вот в поставце винцо, наливка и мятные груздочки. Покушайте покуда. Я враз сейчас вернусь.
      Алена (развязно указывая на Сашу). Она робеет, Фирс Григорьич, с непривычки.
      Князев (гладя Сашу по голове). Робеет. Ничего. Ты не робей: мы добрый. (Минутке.) Ступай домой теперь. (Уходит.)
      ЯВЛЕНИЕ 11
      Те же без Князева.
      Минутка (выпустив Князева, берет свою фуражку. Про себя). Домой? Нет, я уж лучше за тобою издали пройдусь, поприсмотрю, что это ты затеял ночью. (Уходит.)
      Занавес падает.
      ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
      Кабинет Молчанова, убранный в современном вкусе.
      ЯВЛЕНИЕ 1
      Молчанов (одет в хороший летний утренний пиджак. Выпроваживая из своей комнаты двоих детей). Ступайте с богом, резвитесь и играйте, только, пожалуйста, не ссорьтесь. (Выпускает их за дверь и говорит с порога.) Прошу вас, няня, не давайте вы им этих кошек мучить да собачек! Усердно вас прошу об этом. (Затворяет дверь и идет к письменному столу, который стоит вправо от зрителей.) Эх, не приведи господи воспитывать детей без матери, а еще хуже с плохою матерью. (Садится.) Не женитесь, добрые люди, на деньгах... Если и за свою полу недобрая женщина схватится, режьте лучше полу прочь да улепетывайте. Что это вот за жизнь моя! Как вспомню я, бывало, как я жил в Германии: до вечера на фабрике работаешь, все учишься; домой придешь святая тишина в беленькой комнатке. Тишь, тишь, тишь; про философию даже рассуждаешь. Но надокучит эта тишь чужая - бежишь на родину... бежишь... и здесь встречаешь свару. Не по каким-нибудь таким причинам, которых отвратить нельзя, все отравляется, а вот словно в фантастическом рассказе: бог весть откудова что сыплется; летит нежданное и засылает человека.
      ЯВЛЕНИЕ 2
      Молчанов и Минутка (который вскакивает через окно).
      Молчанов (увидев в окне Минутку, делает в изумлении один шаг назад). Это что за явление? (Смеясь.) Верно, гони природу в дверь, она влетит в окно.
      Минутка (оправляясь). Пусть это вас не удивляет, Иван Максимыч.
      Молчанов (улыбаясь). Однако довольно трудно и не удивляться. Ко мне этой дорогой никто не ходит.
      Минутка. В наше время не всегда можно прямой дорогой ходить. Прикажете присесть или убираться?
      Молчанов (улыбаясь). Это я предоставляю на ваш выбор.
      Минутка. Я выбираю сесть. (Садится в конце письменного стола.) Вам угрожают большие неприятности, Иван Максимыч.
      Молчанов (весело). Окажите, вы что ж, сегодня за кого?
      Минутка (кланяясь). За вас!
      Молчанов (строго). Благодарю покорно; но эта шутка мне не по -нутру.
      Минутка. Фирс Князев вам приготовил западню.
      Молчанов. Какую западню?
      Минутка. Не знаю.
      Молчанов (гневно). Вонифатий Викентьич! советую вам с вашими домашними в дурачки играть, а не со мною.
      Минутка. Я не знаю, не знаю и не знаю. Понимаете; я, я, я хочу знать это - и не знаю; но ждите бед. По радости, которой он полон, он сделает столь страшное, столь скверное...
      Молчанов. Что на него самого будет похоже. Минутка. Вы не шутите. Я знаю его: он никогда такой не был. Это уже совсем сатана во всей славе своей. Вы присылали к нему вчера Дробадонова? Он дал расписку Князеву, что вы купили дом Гусляровой.
      Молчанов. Я присылал, покупаю. Что же далее?
      Минутка. Расписку эту я могу... сберечь у себя и могу и возвратить вам; а на ней что-то строится. Вы, кажется, мне не верите? Вспомните, что я ведь с вас ничего не требую за услугу.
      Молчанов. Теперь я вам тем более не верю. С какой стати в вас явилось вдруг такое бескорыстное дружество ко мне, когда вы вечно служили врагу моему, Князеву?
      Минутка. Как умному человеку, вам бы не грех знать, что служат чаще всего не тому, кого любят.
      Молчанов. А кому выгодно служить, - я это знаю. Но отчего же меня-то вы безвозмездно защищаете?
      Минутка. Ну, на это у меня есть свои виды.
      Молчанов (вглядываясь в Минутку). Нет; верно, не плохо ли Фирсу, или вам не плохо ли от Фирса?
      Минутка. Может быть и плохо Фирсу, и мне от Фирса плохо, может быть плохо, но во всяком случае, чтоб вы знали, и вам плохо,
      Молчанов. Он надоел вам?
      Минутка. Да, немножко. Я порешил с ним кончить, тем более что теперь к тому и время приспело. Ему спасенья больше нет.
      Молчанов. Как нет спасенья? А и чем опасность заключается?
      Минутка. У него нечем заплатить денег, подаренных вами детским приютам.
      Молчанов (удивляясь), Фирсу Григорьичу нечем платить? Я думаю, он не хочет платить?
      Минутка. Он не может платить. (Оглядываясь.) Мы с вами совершенно одни?
      Молчанов. В этом, кажется, нет сомнения.
      Минутка. Полагаю также, что нет сомнения и в том, что все, о чем я буду говорить с вами, останется навсегда между нами?
      Молчанов. Я не выдавал никого.
      Минутка. Потрудитесь не искать с Князева ваших денег. Их негде уже искать. Позвольте мне лучше его в Сибирь отправить. Я вам это очень советую.
      Молчанов (встает). Господин Минутка, что это за тон? Что бы это могло значить?
      Минутка. Стою за свою шкуру, Иван Максимыч. Виноват перед вами во всем главным образом один Фирс. Воротить всего заграбленного у вас в течение двадцати лет невозможно. И я, и голова, и тесть ваш - все пойдем под суд и пропадем без всякой пользы для вас. А вот я вам представлю бумажечки, по которым Фирс Григорьич один отлично прогуляется... (Отдает бумаги.)
      Молчанов (пересматривая). Счет, расписка в получении денег за кладовую и накладная на какую-то мочалу... Я ничего не понимаю.
      Минутка. Полтора года тому назад, ровно за три месяца до вашего возвращения из-за границы, у вас сгорели амбары, а в них две тысячи пудов хлопка. Товар этот не был застрахован; а не был он застрахован (помолчав) потому, что его совсем не было.
      Молчанов (пожимая плечами в недоумении). Шарада за шарадой.
      Минутка. А очень просто; привезли мочалу да сожгли ее за хлопок.
      Молчанов (помолчав и вздохнув). Ловко, друг, мой, Фирс Григорьич!
      Минутка (вставая). Иван Максимыч! Я много виноват перед вами! Надеяться на какое-нибудь примирение с вами - это, разумеется, было бы довольно смешно и глупо; но я хочу вот чего: хочу одолеть свою гадость душевную и сказать вам: простите меня, бога ради!
      Молчанов (грустно). Бог вас простит! (Подает руку, которую Минутка схватывает и мгновенно целует. Молчанов переконфуженный.) Что вы, что вы! Вонифатий Викентьич... Бог с вами! (Удерживает его за руки и ласково сажает назад в кресло.) Успокойтесь!
      Минутка (горячо). А я за это весь ваш, весь, весь! и уж у меня Фирс железных браслеток не минует.
      Молчанов. Вонифатий Викентьич, я вижу, вы меня не понимаете. Слушая вас, поневоле вспомнишь, что "самая высшая хитрость на свете состоит в том, чтобы никогда ни с кем не хитрить". Будучи честным человеком, каким я хоть не везде, но по некоторым статьям имею право себя считать, я ни в каких обстоятельствах не допущу вас сожалеть о вашей сегодняшней откровенности. Сказанное здесь - здесь умерло...
      Минутка (кланяясь). Я в этом был уверен. Я всегда уважал вас за благородного человека.
      Молчанов. Но вы напрасно думаете, что я желаю мстить Князеву. Взыскание с него я уступил приютам, чтобы меня не могли долго упрашивать эти деньга ему уступить или отсрочить их. Он не стоит этого. Но мстить... я не ищу этого. С Фирсом Григорьичем мои счеты так велики и длинны, что их лучше не пробовать сводить. Они начались у моей колыбели и кончатся, может быть, в день смерти моей. Этот человек ехидством взошел в дружбу к моему отцу; он оттер от него мать мою; он уговорил отца написать завещание, по которому состояние могло перейти ко мне только в таком случае, если я, достигнув возраста, женюсь на Мякишевой. Иначе, за руками у Мякишева, было другое завещание, по которому, в наказание мне, целая половина этого состояния должна была поступить в пользу богаделен. По милости Князева я в наше просвещенное время в шесть лет сделался женихом четырехлетней девочки... Кроме того... кроме того, общая молва говорит, что по его же милости я менее чем через год после этого завещания сделался сиротою. Не знаю, сколько в этом правды, но...
      Минутка. Но правда в этом есть! есть, непременно есть.
      Молчанов. Да, если верить голосу народа - это правда; народ весь в одно слово говорит это.
      Минутка. Шепчет. Не говорит, а шепчет.
      Молчанов, Если верить чувству крови - это правда: она кипит во мне, когда я его вижу. Как бы я ни был спокоен, стоит произнести при мне его имя - и я не свой. Я не могу, не могу быть своим, потому что один вид его меня в бешенство приводит. Я не могу вспомнить, глядя на этого человека, как он в восемь лет выучил меня пить сладкую водку, в десять горькую, а в пятнадцать ром и шампанское, как сам он у себя на квартире сажал мне на колени француженок да танцовщиц; как я в его же глазах двенадцатилетним мальчиком резал штоссы и он за меня расплачивался... Уезжал он - я уже сам по его стопам ходил в праздники к этим танцовщицам и француженкам, проигрывал им; поил их; вексели им давал... Меня пороть надо было, а воспитателя повесить, а его все нахвалиться не могли. Хвалили! За что ж хвалили? Что с голоду не морил да в нанку не одевал? а он душу мою одевал в лохмотья. (Помолчав.) Остальное все идет сплошная мерзость: в двадцать лет боязнь потерять праео на имение ведет меня к женитьбе на девушке, к которой не чувствовал никакой привязанности; потом три года шлянья с своею тоской за границею; и когда б не открыл мне глаз Дробадонов, когда б он не поставил меня на нынешний путь, я был бы, верно, и теперь прежним поганцем и до сих пор довел бы уж мои дела до состояния, которого нельзя б было поправить. Так видите ли, как счеты-то мои с Фирсом длинны и как я хорошо их знаю.
      Минутка. О состоянии, Иван- Максимович, еще не беспокойтесь. Конечно, без состояния человек все равно что не человек; но вы... ваше состояние еще дай бог всякому. Вы все-таки самый богатый фабрикант в целом крае.
      Молчанов. Ох боже мой! вы все о состоянии! Помилосердствуйте! На что мне жаловаться! У нас на Руси есть люди, которым тузами, капиталистами бы быть, а они у своих благодетелей приказчиками или кучерами служат, либо еще хуже того: папиросы в веселых домах гостям подают, да не жалуются. Нам это в глупость нашу ставят? думают, что мы уж и обиды чувствовать неспособны!.. Нет!.. (ударяя себя в грудь) чувствуем мы ее... чувствуем... так чувствуем, что, может быть, если бы об этом, о чем мы говорим с вами, на народе вслух заговорить, так тысячи сердец об самые ребра в грудях стукнулись бы... да не звери мы, чтобы место любить, и не шуты, чтобы на ветер жаловаться... (тихо) потому что и своей вины каждый из нас тоже в этом долю видит! Что Фирс! Фирс прах, ходящий на двух лапках; а вот то, среди чего этот Фирс вырос, - это ничтожество, это холопство... это равнодушье... с которым приходится сживаться, которое приходится терпеть, - вот что, вот что непереносно! Нет... я не могу говорить об этом...
      Минутка. Вы успокойтесь, Иван Максимыч! Я только ведь хотел вас предупредить... хотел сказать вам, чтобы вы... были осторожнее...
      Молчанов. Благодарю вас. (Дает руку). Не думайте обо мне: я не боюсь врагов; я себя одного боюсь.
      Минутка. Прощайте же, Иван Максимыч.
      Молчанов. До свиданья.
      Минутка идет к окну.
      (Улыбаясь.) Неужто вы опять через окно?
      Минутка. А что ж вы думаете?.. Э! чтоб вы знали, право, так лучше.
      Молчанов. Да что вы, бог с вами! Что за охота! Будто я чужой какой! будто вы не могли зайти ко мне просто по какому-нибудь своему делу!
      Минутка. Ох, Иван Максимыч! ох, Иван Максимыч! Как вы плохо еще его знаете! Фирс не то, что на земле есть, а что под землею-то, и то он на семь аршин вглубь видит.
      Молчанов. О, да бог с вами! Стоит ли он того, чтобы о нем постоянно думать! Но если вы уж непременно желаете делать секрет из вашего визита, то я сейчас принесу ключ от садовой калитки и через сад вас выпущу.
      Минутка (останавливая его). Он нынче ночью ходил на телеграф и отправил в Петербург депешу своему поверенному и другую... (на ухо) Ефиму Гуслярову... мужу Марины Николавны.
      Молчанов. (вздрогнув и сжимая руку Минутке). Тссс.
      Минутка (тревожно). Разве нас кто слышит?
      Молчанов. Нет... не то... (Живо.) О чем депеша Гуслярову?
      Минутка (пожимая плечами). Не знаю.
      Молчанов делает нетерпеливое движение.
      Не знаю, Иван Максимыч, не знаю и узнавать не хочу, потому что из его депеши ничего не узнаешь. Он пошлет депешу, что овса или гречи больше не требуется, а читать это следуете "потребуй к себе свою жену".
      Молчанов вздрагивает.
      (Минутка, сжимая его руку, говорит внушительно.) Хорошего ждать нечего: он зол на вас и на Марину Николавну. Надо быть готовым на всякое время и на всякий час все встретить... и (решительно) отпарировать.
      Молчанов. Как отпарировать?
      Минутка. Как? (Живо.) Сегодня ехать в Петербург с Мариной Николаевной вместе: к отчету Фирса и в тюрьму! Да, вместе уезжайте, слышите! Если любите Марину Николавну, не оставляйте здесь ее: над ней беда висит не легче вашей.
      Молчанов. Все это ведь пока одни лишь подозрения?
      Минутка (смотрит Молчанову в глаза и вздохнув). Да, подозрения; а вы когда хотите защищаться?
      Молчанов. Когда на меня нападут, когда...
      Минутка (перебивая). Когда... (спохватясь) да, да, когда... когда увидим, что он против вас задумал. Да, да... Ну, я буду за ним смотреть во все глаза. А теперь, Иван Максимыч, проводите меня покудова. Неравен час, чтоб кто-нибудь к вам не зашел.
      Молчанов. Сейчас. (Уходит в дверь налево.)
      ЯВЛЕНИЕ 3
      Минутка (один). И этим не задел! Хе-хе-хе-хе! Подозрения! Нет, ты перекреститься, милый, не успеешь, как Фирс клюнет тебя в самую маковку!.. (Оборачиваясь к комнате, куда вышел Молчанов.) Ах ты, барашек, приготовляйся, друг, на заколенье! Не хочешь волком быть; не хочешь зуб иметь, что ж: самого съедят в бараньей шкуре. А я... Нет, мне ты насолил уж, Фирс Григорьич! Я двадцать лет терпел твою кацапью спесь; а нынче не из-за чего: сосать-то больше некого. А на отчаянность... нет, брат, при нынешних судах на эту штуку не пойду. Я уж себе собрал с ребятками на молочишко и другую дорожку нащупал... Одно до дьявола как глупо, что я вот этому кое про что понамекнул... Боюсь теперь, чтоб ранее чем следует Фирс не прознал, что я с ним в союзе по-австрийсии. Да нет! Молчанов честный человек, а честный человек в России мастер молчать, где ему молчать не следует. Нет, ничего!
      За сценою слышен веселый голос Колокольцова.
      Колокольцов (за сценою). Сейчас, кума, сейчас. Я только из купальни. Вода - как молоко парное! Просто божественно искупался.
      Минутка. Голова Колокольцов! Вот черт возьми, еще этого осла тут нужно встретить! (Бежит к окну.) Нет, с сим писавый кланяюсь! (Прыгает в окно, роняя на пол перчатку.)
      ЯВЛЕНИЕ 4
      Молчанов (входя). Вот и ключ. (Оглядывается.) Вонифатий Викентьич! Где же это он? Неужто же опять в окно стрекнул? (Смотрит в окно.) А!.. так и есть... Ишь, словно заяц, чешет... (Закрывая окно.) Ну, добрый путь тебе до лясу. (Садится.) Самое скверное изо всего, о чем тут говорилось, это то, что касается Марины. Я должен непременно о ней хорошенько позаботиться и не откладывать более этого: ее доля ужасна. Матушка моя ее мне в детстве в невесты прочила, а я из нее черт знает что сделал... То есть черт знает, что мы такое за люди! Чего? зачем я ее замуж выдал?.. Поблагодетельствовал... Не казалась вот ничем, пока девчонкой была, а как чужою женою стала - женою разбойника, - и рассмотрел ее, тогда и полюбилась; а ныне она все мое счастье. (Задумывается.) Эх, помню я, как, бывало, в Петербурге, белыми ночами слоняясь по островам, какие споры в юные годы вели мы про русскую женщину, (декламируя) "с которой никто не придет зубоскалить", которая "в беде не сробеет, спасет, коня на скаку остановит, в горящую избу взойдет", и думалось: о, если бы я эту женщину встретил!
      В это время тихо входит голова, в белом летнем пиджаке, и с веселой улыбкой
      крадется к Молчанову.
      А встретим живую такую женщину - не заметим ее; либо мимо ее - проста она нам кажется, не философствует, однообразием утомляет - и сами с рук ее сбывать хлопочем, и после вспомним про нее... смешно оказать, когда - разве когда некому тебе в дороге пуговицы к рубашке пришить или когда спохватишься, что глаз теплой рукой завести будет некому.
      ЯВЛЕНИЕ 5
      Молчанов и Колокольцов (стоя сзади Молчанова, закрывает ему своими руками глаза и держит).
      Молчанов. Иван Николаевич! полно, пожалуйста, буфонничать. (Отнимает его руки.)
      Колокольцов (весело). Чего ты? замечтался? Здравствуй, мой милый! А отчего ты отгадал, что это я?
      Молчанов. Очень трудно отгадать! Один у нас буфон - голова городская. Садись-ка, закуривай сигару.
      Колокольцов (садясь). А я, брат, зачем к тебе пришел? Я нынче черт знает как расстроен.
      Молчанов. Это отчего?
      Kолокольцов. Жена у меня очень скверна.
      Молчанов. Что, хуже ей?
      Колокольцов. Совсем скверна. Прескверное лицо - и ослабела. Такая злость, ей-богу! Посмотришь, в прежнее-то время какие были женщины, вон матушка моя сестру Наташу на сорок восьмом году родила. Даже стыдно, говорит, было ходить беременной; медики говорили: невозможно это; а она взяла да и сотворила "возможно" - вот ты и толкуй с ней: и ничего с нею не по-делалось. А нынешние, как выйдут замуж, так никакого удовольствия от них нет... (сделав гримасу) какое-то трень-брень с горошком.
      Молчанов. Как фарфор бренны.
      Колокольцов. Ни к черту, душка, не годятся! Говорят: отчего муж дома не сидит; да как, скажи пожалуйста, сидеть, когда все пискотня да стоны! Я, знаешь... я сравниваю наш век с римским, когда все римляне сидели у гетер. Что хочешь говори, а это мне понятно. Когда жена все эти мины корчит, а там, представь себе, роскошная этакая краса, этакая веселость, блеск, речь понятная, и весь ты нараспашку распахнешься... Ах, Питер, милый Питер! Ах ты, Мабиль в Париже! Какие пипиньки... Этот компрессик-то свой с ленточками на головенку как приколет... Какое остроумие-то! Ей-богу, день бы целый все сидел да пульсик щупал бы у этакой Аспазии. (Грозя шутливо пальцем.) Но ты, я знаю, ты русской почвы держишься - Марины Николавны.
      Молчанов. Боюсь, что все вы скоро поседеете: ничто от вас не скрыто.
      (Колокольцов. Дайне скроется! Представь себе: зачем я к тебе зашел? Я ведь сейчас - всего за полчаса - полицеймейстершу голую видел в купальне. Я очень давно ее посмотреть собирался и двадцать раз говорил купальщику Титу: проверни ты мне, Тит милосердный, для меня щелочку в тот нумер. Он, дурак, все начальства боялся; но я полицейскому солдату, что у будки на часах стоит, это поручил, он и провернул, и прекрасно, каналья, провернул: сделал, знаешь, этакую щелочку и вставной сучок... Немец бы этого ни за что не сделал.
      Молчанов. Где немцу!
      Колокольцов. Да ты, я знаю, ты западник и этому не сочувствуешь! (Хватаясь за карман.) Ах, господи ты мой! твержу: западник, западник, а сам и позабыл сказать тебе, зачем я к тебе пришел... Какую мне, брат, Фирс Григорьич новость сообщил про наших славянских братьев! Я тебе скажу, я чувствую, что я с большим бы удовольствием катнул посмотреть на наших славянских братьев.
      Молчанов. Ты, гляди, ты это не на компрессики ли с ленточками посмотреть в Петербурге хочешь?
      Колокольцов. Н-нет! Как можно! Нет, я ведь в прошлом году не мог собраться посмотреть своих заатлантических братьев: денег не было. Неужто ж я и этих не увижу? Я еще никогда не видал славянских братьев! Канунникш видел их, да ничего рассказать не умеет: как греки, говорит, на греков похожи... (Замечает у окна оброненную Минуткою перчатку, бросается и поднимает ее.) А это кто у тебя, милый, рукавчики-то теряет? Кто это, милый, был у тебя?
      Молчанов (всматриваясь). Это Минутка у меня был: за лечебником заходил.
      Колокольцов. Минутка заходил на минутку, ха-ха-ха! - я давно сделал этот каламбур. "Минутка, пожалуйте на минутку", Он за это не сердится. Он преуморительный ляшок. Я, впрочем, не знаю, какого ты теперь мнения о поляках?
      Молчанов. Да никакого больше.
      Колокольцов. А нет, ты не шутя скажи, что они такое, по-твоему?
      Молчанов (шутя). Черт их знает: помесь жида с французом,
      Колокольцов. О-о-о-о! Нет, это, милый, не годится. Жид, чистый и мешаный, все держатся одной политики:
      Мне в глаза наплюй,
      По лицу отдуй,
      По щекам трезвонь,
      Лишь карман не тронь:
      В нем чувствительность,
      Раздражительность.
      А у поляков... у них есть что-то такое этакое... рыцарское... это... это, как тебе сказать, этакое все... у них вместе... дерзость и мерзость.
      Молчанов. Похвалил!
      Колокольцов. Да; но я говорю, что они все-таки амюзантная нация. Я не люблю, когда против них возбуждается эта ненависть. Это не в нашем характере. Разумеется, я говорю это не как голова; как голова я, конечно, где следует, иначе скажу, - но я это как русский человек говорю, как я чувствую. Я ничего не имею против поляков. Ты помнишь в Вене, что сделал один поляк с нашим русским? - дал ему одну брошюрку прочитать против австрийского правительства, а того бац ночью и обыскали. С тем лихорадка сделалась, чуть с ума не сошел от страху, что сошлют. Но этот поляк пришел и говорит: не бойтесь, говорит, это я, говорит, на вас наслал, потому что нам нужно было отвлечь внимание полиции от одного своего дела; я, говорит, и написал анонимное письмо, что у вас есть подозрительные бумаги... Ведь этакая верткая каналья!
      Молчанов. Да уж чего еще не каналья!
      Колокольцов. Но как ловко-то и в то же время ведь и совершенно безвредно! Ах, друг мой, я того убеждения, что ведь они не мы. Их положение другое. Мы ведь гиганты... наше имя исполин, а исполины всегда снисходительны. Ты вот, я знаю, ты не любишь Фирса Григорьича; а я его за что люблю? Я знаю что он - entre nous soit dit {Между нами говоря (франц.).} - мерзавец cum eximia laude, {С высшей поралой (лат.).} но я его люблю за его прекрасную натуру - за его русскую натуру. Он русский человек, и зато посмотри, как он снисходительно относится к полякам. Он говорит: что поляки? это вздор, говорит, поляки... Так-таки и говорит: "это вздор", их нет - и я в этом с ним совершенно согласен, потому что где же нынче Польша? Тюти, душка: мышки ее съели.
      Молчанов. Да, черт бы их побрал: теперь, как клопы, ползут сюда, чтоб кровь сосать тихонько из России. Здесь подлецов и дураков еще найдется, чтоб с ними заодно якшаться.
      Колокольцов. Догадываюсь! Бог знает чем отвечаю, что, сказавши "подлецов", ты это на Фирса намекаешь; ты Фирса очень не любишь. И я это понимаю. Я как-то очень долго размышлял: за что ты его так не любишь, и нарочно сегодня зашел к тебе оказать, что я открыл причину вашей ненависти: вы оба очень самолюбивы. Ты самолюбив, и он самолюбив. О, он чертовски самолюбив; он в этом случае... он даже до поэзии возвышается... Он во многом возвышается до поэзии; но в самолюбии он даже во вред себе возвышается до поэзии. Я этому вчера колоссальный пример видел; грандиозный пример. Я нарочно пришел сегодня рассказать тебе об этом. Вчера у меня генерал Ковалев сказал о Штукареве... Кто-то сказал, что Штукарев разорен; а Канунников, что ли, или не помню кто, говорит: "Э, говорит, это путный человек пропадет, а их брата, откупную пиявку, черт не возьмет". А генерал Ковалев говорит: "Да, говорит, Штукарев наш настоящий русский человек; я, говорит, совершенно в том уверен, что, пока он жив, никто в его делах ничего не разберет". Что ж ты думаешь, Фирс вынес это? Как бы не так! "Эх, ваше превосходительство, говорит, - да я, говорит, и умру, так после меня никто ничего не разберет", Можешь ты себе это представить - и здесь не упустил!
      Молчанов (смеясь). Вот! как грач по пашне, прыгал с одного на другое: про все переговорил - и опять за Фирса! Когда б ты знал, как мне это надоело два часа кряду день изо дня все слышать: Фирс Григорьич да Фирс Григорьич, точно он здесь какой король. Да черт его дери! Он мне вовсе не интересен.
      Колокольцов (таинственно), А скажи, правда это, что ты на него иск детским приютам уступил?
      Молчанов (снова рассмеявшись). Опять грачом запрыгал! (Серьезно.) А что такое?
      Колокольцов (шутливо и робко). Ничего, душа моя, ничего... Но это, я думаю, ему... не по носу табак.
      Молчанов. Я и не желаю его носа тешить.
      Колокольцов. Да, да, именно носа не тешить. Есть на этот счет французская пословица, только не к носу, а к другому, к плеши: il ne faut jamais теше де чужие ле плеше... А? понял? По-русски это просто значит: не тешь чужую плешь. (Нагибаясь к Молчанову.) А знаешь ты, я, наблюдая твой характер, всегда сравниваю тебя с Сарданапалом, именно с Сарданапалом. Ты очень тих, и вдруг ты этак именно являешься Сарданапалом, которого век считали бабою, а он вдруг взял и сжег себя.
      Молчанов (громко расхохотавшись). Ха-ха-ха! Ох! ты меня уморишь, Иван Николаич!.. Ха-ха-ха!
      Колокольцов. Чего ты? чего ты? Ей-богу, Сарданапал!
      ЯВЛЕНИЕ 6
      Те же и Мякишев.
      Мякишев (входит). Здорово, зять!
      Молчанов (встает, кланяется и снова садится). Здравствуйте, Пармен Семеныч!
      Мякишев. Чего же это ты хохочешь? Фирс Григорьич такое под тебя подвел... статью такую вывел, а ты здесь шутки шутишь!
      Молчанов (желчно). Что такое? Какую он статью подвел? Какое мне дело до его статей?
      Мякишев. Дело!.. Да мне-то дело! ведь за тобой дочь моя.
      Молчанов. Черт знает что это такое говорится! статью подвел, дочь за мной... В чем дело - расскажите?..
      Коле кольцо в (шутя и заигрывая). Да я и забыл, мой милый... Я ведь за этим и пришел к тебе. Ты там своим рабочим долю назначаешь... Конечно, от нас, как говорится, хоть тридцать лет скачи, ни до какого государства не доедешь; но все же ведь... Это социализм. Конечно, все могут с тобой согласиться, что это полезно; но это...
      Молчанов (перебивая). Это если, Иван Николаич, и шутка, так это очень глупая шутка. О каком социализме тут может быть речь, где все за каждый грош брата засудят?
      Колокольцов. Да ведь однако же справедливо, что ты фабричным долю обещал?
      Молчанов. Нет; это несправедливо. Это было бы слишком справедливо для моей несправедливости. Я хотел прибавить им жалованья, потому что нынче неурожай, хлеб дорог. Вы восстали против этого, просили меня не делать надбавки, чтобы и ваши того же не истребовали.
      Колокольцов. Этого, душа моя, нельзя! Какие же наши-то прибыли! Помилуй, а... я правду тебе скажу, Я затем к тебе сегодня и зашел, чтобы у тебя тысчонку наличности перехватить, чтобы съездить славянских братьев посмотреть.