Легендарные характеры

      Другая блудница к самому падению своему приводится таким трогательным путем, какому не представляет равного никакой художественный вымысел.
      26) Апреля 8. В Александрии жила одна очень молодая и очень красивая девушка, египтянка. Она была круглая сирота. Родители её умерли, едва только она вышла из детства, и оставили ей хороший достаток. Девица имела благоустроенный дом и обширный виноградный сад по скату к реке Нилу. Наследства, которое она получила, достаточно было бы, чтоб ей прожить целую жизнь в довольстве, но молодая египтянка была чрезвычайно участлива ко всякому человеческому горю и ничего не жалела для того чтобы помочь людям, впадающим в бедствие. Через это с нею произошёл следующий роковой случай.
      Раз перед вечером, когда схлынул палящий египетский жар, египтянка пошла со своими служанками купаться к Нилу. Она выкупалась и, освежённая, покрывшись лёгким покрывалом, тихо возвращалась к себе назад через свой виноградник. Служанки её этим временем оставались ещё на реке, чтоб убрать купальные вещи.
      Вечер после знойного дня был прелестный; работники, окончив своё дело, ушли и виноградник был пуст. Египтянка могла быть уверена, что она одна в своём саду, но вдруг к удивлению своему она заметила в одной куртине присутствие какого-то незнакомого ей человека. Он как будто скрывался и в то же время торопливо делал что-то у одного плодовитого дерева. Может быть, он рвал плоды и оглядывался, боясь, что его поймают вертоградари.
      Египтянке пришло на мысль подойти ближе к незнакомцу с тем, чтобы помочь ему скорее нарвать больше плодов и потом тихо проводить его через ход, выводивший на берег Нила, к купальне. С этою целью она и пошла к незнакомцу.
      Но когда египтянка подошла ближе, то она увидала, что этот незнакомец не срывал плоды, а делал что-то совсем другое: он закреплял для чего-то шнур к суку старого дерева. Это показалось ей непонятно, и она притаилась, чтобы видеть, что будет дальше, а незнакомец сделал из шнура петлю и вложил в неё свою голову... ещё одно мгновение - и он удавился бы в этой петле, из которой слабой девушке не по силам было бы его вынуть, а пока она успела бы позвать на помощь людей - удавленник успел бы умереть... Надо было помешать этому немедленно.
      Египтянка закричала: "остановись!" и, бросаясь к самоубийце, схватилась руками за петлю веревки.
      Незнакомец был пожилой человек, эллин, с печальным лицом и в печальной одежде, с неподрубленным краем. Увидав египтянку, он не столько испугался, сколько пришёл в досаду и сказал ей:
      - Какое несчастие! Злой демон что ли выслал тебя сюда, чтоб остановить мою решимость?
      - Для чего ты хочешь умереть, когда жизнь так прекрасна? - отвечала ему египтянка.
      - Может быть жизнь и прекрасна для тебя и для подобных тебе, которые живут в полном довольстве. Раньше и я находил в ней хорошее, но нынче судьба от меня отвернулась и жизнь моя составляет мне несносное бремя: ты не права, что мешаешь мне умереть. Иди отсюда своею дорогою и оставь мне возможность вылезть по моей веревке вон из этой житейской ямы, где я не хочу более терзаться между грязью и калёными угольями.
      Девушка не соглашалась его оставить и сказала:
      - Я не позволю тебе удавиться: я закричу - и сейчас прибегут мои люди. Лучше возьми свой шнурок под одежду и поди за мною в мой дом: расскажи мне там твоё горе, и если есть возможность облегчить его, то я это сделаю, а если оно в самом деле так беспомощно, как ты думаешь, тогда... выходи от меня со своим шнуром куда хочешь: я тебе ни в чём не помешаю, и ты ещё не опоздаешь тогда повиснуть на дереве.
      - Хорошо, - отвечал незнакомец, - и как мне ни тяжело медлить на земле, но ты мне кажешься такою участливою, в глазах твоих столько ума, а в голосе ласки, что я тебе хочу повиноваться. Вот уже шнур мой спрятан под моею одеждой и я готов идти за тобою.
      Египтянка привела отчаянного в свой благоустроенный дом, приказала служанке подать фрукты и прохладительное питьё и, усадив гостя среди мягких подушек на пышном ковре, вышла, чтобы переменить своё купальное платье на другое. Когда же она возвратилась, то села тут же рядом с гостем, а за ними стали две чёрные служанки и лёгким движением шёлковых кистей начали приводить в колебание спускавшееся с потолка огромное, напитанное ароматами, опахало из больших пёстрых перьев.
      Египтянка желала как можно скорее узнать горестную историю незнакомца, что он и исполнил. Рассказ его был прост и немногосложен. Покусившийся на самоубийство эллин недавно ещё имел большое состояние, но потерпел неудачи в делах и до того задолжал, что не мог рассчитаться со своим заимодавцем. В этом затруднении он прибегнул к его состраданию, но это было напрасно: богач соглашался оказать ему снисхождение, но не иначе, как на одном ужасном условии.
      - В чём же заключается это условие? - спросила египтянка.
      - Я не могу сказать тебе этого при твоих слугах.
      Она велела служанкам удалиться.
      - У меня есть дочь, девушка твоих лет. Она так же, как ты, стройна станом и прекрасна лицом, а о сердце её суди как можешь по следующему. Заимодавец мой, большой и безнравственный сластолюбец, сказал мне: "отдай мне твою дочь на ложе, и тогда я освобожу тебя от темницы - иначе ты задохнёшься в колодке". Я оскорбился и не хотел слышать об этом. Это было мне тем более тяжко, что у моей бедной дочери есть жених. Он беден, но имеет возвышенный ум, и дочь моя горячо любит его с самого детства; кроме того и жена моя не снесёт такого бесчестья, чтобы дочь наша стала наложницей. Но беда настигает беду: представь себе новое горе: дочь моя всё это узнала и сегодня сказала мне тихо:
      - Отец, я всё знаю... я уже не ребёнок... я решилась, отец... Чтобы на твою старую шею не набили колодку... Прости мне, отец... я решилась...
      Она зарыдала, и я вместе с нею рыдал ещё больше и стал её отговаривать, но она отвечала:
      - Любовь к тебе и к матери, которая не снесёт твоего унижения, во мне теперь говорит сильнее любви к моему жениху: он молод, - продолжала она, глотая бежавшие слёзы, - он полюбит другую и с ней пусть узнает счастье супружеской жизни; а я... я твоя дочь... я дочь моей матери... вы меня воспитали... вы стары... Не говори мне больше ни слова, отец, потому что я твёрдо решилась.
      Притом она пригрозила, что если я буду ей противоречить, то она не станет ждать завтрашнего дня, когда заимодавец назначил мне срок, а уйдёт к нему сию же минуту.
      Незнакомец отёр набежавшие на лицо его слёзы и кончил:
      - Что ещё скажу тебе дальше? Моя дочь имеет решительный нрав и нежно нас с матерью любит... Что она порешила, против того напрасно с ней спорить... Я упросил её только подождать до завтра, и солгал ей, будто имею ещё на кого-то надежду... День целый я ходил как безумный, потом возвратился домой, обнял жену и дочь и оставил их вместе, а сам взял тихонько шнурок и побежал искать уединённого места, где мог бы окончить свои страдания. Ты мне помешала, но за то облегчила горе моё своим сердобольным участием. Мне мило видеть лицо твоё, прекрасное и доброе, как лицо моей дочери. Пусть благословит тебя Небо, а теперь прощай и не мешай мне: я пойду и окончу с собой. Когда я не буду в живых, дочь моя не станет бояться колодки, которую могут набить на шею отцу, и она выйдет замуж за своего жениха, а не продаст себя, ради отца, богачу на бесчестное ложе.
      Египтянка внимательно выслушала весь рассказ незнакомца, а потом сказала, глядя ему твёрдо в лицо:
      - Я понимаю во всём твою милую дочь - она добрая девушка.
      - Тем это тяжелей для меня, - отвечал незнакомец.
      - Я понимаю и это; но скажи мне - сколько ты должен заимодавцу?
      - О, очень много, - отвечал незнакомец и назвал очень знатную сумму.
      Это равнялось всему состоянию египтянки.
      - Приди ко мне завтра - я дам тебе эту сумму. Незнакомец изумился: он и радовался, и не мог верить тому, что слышит, а потом стал ей говорить, что он даже не смеет принять от неё такую великую помощь. Он напомнил ей, что долг его составляет слишком значительную сумму, и просил её подумать, не подвергает ли она себя слишком большой жертве, которой он даже не в состоянии и обещать возвратить ей.
      - Это не твоё дело, - отвечала египтянка.
      - Притом же, - сказал он, - припомни и то, что я из другого народа - я эллин, и другой с тобой веры.
      Египтянка опустила ресницы своих длинных, как миндалины, глаз и отвечала ему:
      - Я не знаю, в чём твоя вера: это касается наших жрецов; но я верю, что грязь так же марает ногу гречанки, как и ноги всякой иной, и одинаково каждую жжёт уголь калёный. Не смущай меня, грек; твоя дочь покорила себе моё сердце, - иди, обними твою дочь и жену и приди ко мне завтра.
      А когда незнакомец ушёл, девушка тотчас же опять взяла своё покрывало и пошла к богатому ростовщику. Она заложила ему за высокую цену всё своё имущество и взятое золото отдала на другой день незнакомцу.
      Через малое же время, когда прошёл срок сделанного заклада, ростовщик пришёл с закладной и взял за себя всё имущество египтянки, а она должна была оставить свой дом и виноградник и выйти в одном бедном носильном платье. Теперь у неё не было ни средств, ни приюта.
      Скоро увидели её в этом положении прежние знакомые её родителей и стали говорить ей:
      - Ты безумная девушка, и сама виновата в том, до чего тебя довела твоя безрассудная доброта!
      Она же им отвечала, что её доброта не была безрассудна, потому что теперь она лишь одна потерпит несчастье, а без этого погибало целое семейство. Она рассказала им всё о несчастье эллина.
      - Так ты вдвое безумна, если сделала это всё для людей чужой веры!
      - Да ведь не порода и вера страдали, а люди, - ответила она.
      Услыхав такой ответ, знакомые почувствовали против неё ещё большее раздражение.
      - Ты хочешь блистать своей добротою к чужеверным пришельцам, - ну, так живи же, как знаешь! - и все предоставили её судьбе, а судьба приготовила ей жестокое испытание.
      Великодушная девушка не могла избежать тяжких бедствий по причинам, которые крылись в её воспитании: она совсем не была приготовлена к тому, чтобы добывать себе средства своими трудами. Она имела молодость, красоту и светлый, даже проницающий ум и возвышенную душу, но не была обучена никакому ремеслу. Прелестное, девственное тело её было слабо для того, чтоб исполнять грубые работы - береговые подёнщицы её отгоняли; она не могла носить ни корзины с плодами, ни кирпичи на постройки, и когда она хотела мыть бельё на реке, то зола из сгоревшего нильского тростника разъедала её нежные руки, а текучая вода производила у неё головокружение, так что она упала в воду и её, полуживую, без чувств вытащили из Нила.
      Она очутилась в отчаянном положении: в мокром платье и голодная. С ней поделилась сухою ячменною лепешкой береговая блудница, - одна из тех, которые во множестве бродили по берегу Нила, поджидая проходивших здесь вечером чужеземных матросов (навклиров); одна эта женщина поделилась с нею и на ночь своею циновкой, она же прикрыла её и от стужи ночной своею сухою одеждой, а потом... прекрасная египтянка стала такою же, как эта, прибрежной блудницей.
      Все знавшие Азу от неё отвратились - она погибала. Иногда она приходила в свой бывший виноградник, под то самое дерево, на ветвях которого хотел удавиться избавленный ею незнакомец, и вспоминала его рассказ, и всегда находила, что не могла поступить иначе, как поступила: пусть страдает она, но другие спасены!.. Это радовало египтянку и давало ей силу терпеть её унижение; но случались минуты слабости, когда она была близка к отчаянию и готова была броситься в Нил. Тогда она садилась над кручей на красном, как сгустелый ком крови, песчаном холме и размышляла о том: неизбежно ли так должно быть, чтобы добрый всегда был между грязью и калёными угольями?
      Или будь безучастен к горю людскому, или утони в горе сам? Третий выбор - плетись между грязью и углём. Для чего же тогда нашим сердцам дано знать сострадание? Или Небо жестоко? Зачем оттуда никто не сойдёт и не укажет - как людям сделать жизнь свою лучше, чтоб отверженных не было, и чтобы не было гордых, пресыщенных и нищих? О, если бы снизошёл оттуда такой великий учитель! Если бы был такой человек, - как бы она хотела рыдать у его ног и во всю жизнь исполнять всё, что он ей прикажет!
      В таком настроении она однажды тихо брела вдоль берега Нила, по уединённому месту, и не встречала в этот день даже буйных мореходцев. Она уже два дня не ела и чувствовала мучительный голод. В глазах у неё мутилось. Она подошла к реке и нагнулась, чтобы напиться, но сейчас же отскочила в испуге: так самой ей показалось страшно её изнурённое лицо с померкнувшим взглядом. А так недавно ещё её все называли "прекрасной".
      - О, я понимаю теперь, что это значит. Я уже больше не "прекрасная", я страшна даже самым потерянным людям!.. Голод приблизился, мучительный голод... но я не ропщу... Я посылаю последний привет мой Небу, которое внушило мне решенье любить других больше себя, и с тем умираю!
      Она бросилась к реке, чтоб утонуть, и непременно бы исполнила это, но её неожиданно кто-то удержал за плечо, и она, оглянувшись, увидала перед собой пожилого человека, скромного вида и в чужестранной одежде.
      Египтянка приняла его за одного из чужестранцев, приходящих на это место с целями, о которых ей было известно, и сказала ему:
      - Оставь меня в покое: я не хочу идти сегодня с тобой.
      Но чужеземец не отошёл, а взглянул на неё ласково и сказал ей:
      - Напрасно думаешь, сестра моя, что я был намерен сказать тебе что-либо дурное. Мне показалось, что ты в каком-то боренье с собой.
      - Да; я вынимаю ноги мои из грязи и хочу ступить на горячие уголья. Это требует силы.
      - Ты очень слаба.
      - Я два дня не ела.
      - Так ешь же скорее: со мной есть хлеб и печёная рыба.
      Чужеземец поспешно перебросил из-за спины холщовую сумку и подал девушке рыбу и хлеб, и флягу воды с вином.
      Египтянка стала есть, запивая глотками воды, а когда первый мучительный голод её был утолён, она повела глазами на незнакомца и тихо сказала:
      - Нехорошо, что я ем твою пищу: ты путешествуешь и тебе нужен запас для себя.
      - Не беспокойся, сестра, - я могу потерпеть, и поверь, что терпеть гораздо отрадней, чем видеть терпящих.
      Египтянка вздрогнула.
      - Чужестранец! - сказала она: - ты меня накормил и хорошо говоришь... но зачем ты два раза уже назвал меня своею сестрой? Разве не понимаешь ты, кто я такая?
      - Ты такое же создание Бога, как я, и сестра мне. Какое мне дело, чем житейское горе и жестокость людей тебя теперь сделали.
      Девушка вперила в него свои глаза, опять засверкавшие бывалым огнем, и вскричала:
      - Ты жжёшь меня своими словами: ты, быть может, посланник богов?
      - Нет, я такой же, как ты, простой человек.
      - Но кто научил тебя так говорить, что сердце моё горит и трепещет?
      - Сядем здесь вместе, и я расскажу тебе, кто научил меня так говорить.
      Несчастная ещё больше смутилась.
      - Как? - сказала она: - ты хочешь сидеть со мной рядом! Тебя могут увидеть с блудницей почтенные люди, и что ты им скажешь тогда в своё оправдание?
      - Я скажу им, что тот, кто всех, их почтеннее, не гнушался такою, о какой ты вспоминаешь.
      - Кто ж это был он?.. Я о таком не слыхала... но ты о нём говоришь, и слова твои льют новую жизнь в моё сердце... Может быть, он-то и есть твой учитель?!
      - Ты не ошиблась. Это Он - мой Учитель.
      Египтянка заплакала.
      - Как ты счастлив, как ты счастлив, чужестранец! Где же он, где этот небесный посланник?!
      - Он с нами.
      - С нами!.. со мной!.. Не смейся над бедною блудницей!.. я несчастна... Скажи мне, где он, и я побегу... я стану его умолять... быть может, и мне он даст новую жизнь!
      Чужеземец сам взволновался.
      - Успокойся, - сказал он: - ты её будешь иметь - новую жизнь, развяжись только со старой, - развяжись скорей с тем, что гнетёт тебя в прошлом.
      - Слушай же, кто я такая! - воскликнула с оживлением девушка и рассказала всё, что с ней было, и когда повесть её была кончена, она добавила в своё оправдание:
      - Говорят, будто мне надлежало иначе размыслить, но я не могла: моё сердце тогда одолело рассудок.
      - Кто кладёт руку на плуг и сам озирается вспять, тот не пахарь. Не жалей о том, как ты поступила.
      Она потупила взор и сказала:
      - После того, когда ты совершила святейшее дело любви, - прервал её чужестранец; - после того, когда ты позабыла себя для спасения других... Оставь сокрушения эти!.. Когда калёное уголье жжёт ноги, ноги ползут в холодную грязь, но любовь покрывает много грехов и багровые пятна белит, как волну на ягнёнке... Подними лицо твоё вверх... Прими от меня привет христианский и знай, что Он, к кому душа твоя рвётся, перстом на сыпучем песке твой грех написал и оставил смести его ветру.
      Египтянка подняла лицо своё и плакала, а христианин глядел на неё, колени его незаметно согнулись, он поклонился ей в ноги и тихо промолвил:
      - Ты была мёртвая и стала живая!
      Утешение совершилось, - пришла новая жизнь в смущённую душу египтянки. Христианин рассказал ей, в чём состоит учение Христово, и египтянка непременно захотела узнать: есть ли люди, которые живут по этому учению, во взаимной любви, и у которых нет ни осуждения, ни зла, ни нищеты.
      - Они были, - отвечал христианин.
      - Отчего же не все таковы и теперь?
      - Это трудно, сестра.
      - В чём же тут трудность?
      - Слушай, как они жили.
      Христианин прочёл ей на память места из Деяний:
      "У множества уверовавших в спасительность Его учения было одно сердце и одна душа, - никто из имения своего ничего не называл своим, но всё у них было общее и всё, что у них было, они разделяли по нужде каждого и каждый день собирались вместе и вместе принимали пищу в веселии и простоте сердца" (Деян. IV, 32).
      - Так ведь это прекрасно! - воскликнула Аза.
      - Но для иных это трудно!
      "Так Иоссия, прозванный от апостолов Варнавою, что значит "сын утешения" - левит, родом из Кипра, у которого было своё поместье - продал его и принёс деньги к ногам апостолов" (37).
      После многих сумрачных дней лицо египтянки осветилось отрадной улыбкою: "Варнава отдал поместье, и назвали его: "сын утешения"...
      Она выше подняла лицо и сказала:
      - Это вовсе нетрудно. Это только так должно!
      - Так иди же отсюда, куда я тебя научу, и расскажи тем людям, к которым придёшь, всё, что ты мне рассказала.
      Чужеземец назвал ей место, где сходятся христиане Александрии и кто их епископ.
      Египтянка, ни минуты не медля, встала и пошла по его указанию.
      Когда она пришла, её сейчас же узнал один клирик и сказал ей:
      - Красотка! Мне очень знакомо твоё лицо: ты похожа на блудницу, которая часто ходила по берегу Нила.
      - Я сама и есть та блудница, - отвечала египтянка, - но то уже кончено: я хочу быть христианкой.
      - Я всё готова исполнить, что нужно.
      Ей сказали, как надо поститься; она пошла и долго постилась, питаясь тем, что ей давали из сострадания. Наконец, она изнемогла и пришла снова с просьбой, чтобы её крестили и приняли со всеми в общенье. Клирики сказали ей:
      - Ты так мерзко жила у всех на виду, что должна принести при всех покаяние.
      - Да, я затем и пришла, чтобы сказать всем, как дурна моя жизнь, но я изнемогаю и боюсь, что скоро умру. Прошу вас: скажите епископу, что я прошу скорее принять меня в общение.
      Клирики сказали епископу, и тот скоро велел назначить ей катихизатора, который должен был протолковать ей символ и все догматы веры и потом удостоверить её познания, и тогда египтянку положили крестить.
      Но она этого не дождалась; нетерпеливое желание её получить христианское имя и жить с христианами вместе снедало её; она жаловалась и плакала, "а все пренебрегали ею".
      Тогда совершилось чудо: когда отверженная египтянка лежала больная "в малой хлевине", туда к ней среди ночи вошли "два светлые мужа" и одели её в белые, "крестильные ризы". В них и осталось на земле её мёртвое тело, а живой дух её отлетел в обитель живых.
      Кончина египтянки, одетой в крестильные ризы, сделала затруднение клирикам: они недоумевали, по какому обряду надо похоронить эту женщину, но неожиданно пришёл тот чужестранец, который говорил с усопшею у берега Нила. Он был философ и пресвитер сирийский, друг Исаака-Сирийца - он вернулся сюда с дороги по внушению духа. Он наклонился к усопшей и стал читать христианские молитвы, а пока он молился, тело её зарыли в землю, но сириец ещё долго стоял и смотрел вдаль - он что-то думал, он был в восторге и двигал устами.
      Его спросили:
      - Верно ты видишь чудное что-нибудь?
      - Да, - отвечал он. - я вижу, как будто бы небо отверсто... и туда... кто-то входит...
      - Неужто блудница?
      - О, нет!.. блудницу вы закопали в грязи - я вижу... как лёгкая струйка с калёного угля сливается с светом - мне кажется, это восходит дочь утешения.
      IV
      Следующее женское лицо является в иной, но не менее трогательной обстановке, также ярко рисующей и общую картину нравов V века.
      27) Июня 14. Евсевий из Аскалона рассказывал, что у них в городе был купец, имевший свои корабли, на которых он возил дорогие товары в Африку. Раз сделалось кораблекрушение, и купец этот сразу обеднел: корабли его потонули, а выкинутые на берег товары были расхищены. Тогда заимодавцы посадили этого купца в тюрьму, а его молодая и очень красивая жена ходила на подёнщину и что успевала зарабатывать, на то приготовляла пищу и приносила её мужу в темницу. При этих посещениях она иногда долго засиживалась с заключенным, стараясь облегчить его несносное томление. В Аскалоне же у знатных людей было обыкновение, чтобы по особливым дням ходить посещать содержащихся в тюрьмах и подавать им милостыню. Один из таких знатных людей пришёл раз в темницу, когда жена разорившегося купца сидела у своего мужа, и как только взглянул на неё, так и пленился ею. "Уязвися вельможа сердцем, видя красоту её, бе бо по истине красна зело". Вельможа сейчас же "подосла к ней некоего странника", чтоб она подошла к нему "прияти милостыню".
      Женщина, не подозревая ничего дурного со стороны вельможи, встала и подошла к нему, чтобы "приять его милосердие", а он стал её спрашивать: за что она сидит в темнице? Женщина отвечала, что заключен здесь её муж, а она только приходит посещать его и остаётся с ним по любви и состраданию, чтоб облегчать его участь. Тогда вельможа сказал ей прямо: "я тебе помогу: приходи нынче вечером и пробудь со мной ночь, а я завтра выкуплю твоего мужа из темницы".
      Женщина не обнаружила ни гнева, ни досады и не стала устыжать вельможу за то, как он пользуется затруднениями бедности, а сказала ему:
      - Я должна спросить об этом своего мужа, и как он скажет, я так и сделаю. Хочешь - я пойду и спрошу его?
      Вельможа не стеснялся и ответил ей: "Спроси".
      Она подошла к мужу и передала ему с совершенною простотой предложение, сделанное ей вельможей.
      Купец заплакал, и, глубоко вздохнувши, сказал:
      - Да, не даром сказано: "не надейтесь на князи и сыны человеческие". Пусть простит ему бог обиду, которою он хотел нас унизить ещё более, чем мы
      Жена подошла и в той же самой простоте передала слова мужа вельможе. Вельможа рассердился и вышел. Сидел же тут неподалеку от купца в другом углу темницы один дорожный разбойник, который всё это видел и слышал. Взаимная любовь и верность супругов его тронули, и он "поману к себе жену и рече ей: аз умилихся, видя целомудрие ваше. Аз разбойник есмь и имам злато сокровенно в зидании граднем. Иди на место, имярек, раскопай и возьми злато там сокровенное на воздаяние долга мужа твоего и иные потребы ваши".
      Женщина пошла и нашла золото и искупила мужа милосердием разбойника.
      За сим наступает тип возвышеннейшей деликатности.
      28) Мая 30. Блаженный отец Марк плыл однажды на корабле в Константинополь, но поднялась буря и загнала его "кораблец" к "некоторому пустынному острову". Пока корабельщики справлялись с повреждёнными снастями, блаженный Марк сошёл походить на безлюдный остров и к удивлению своему вдруг заметил на песке след ноги человеческой. Он пошёл дальше по этому следу и вскоре увидел в отдалении человека, который впрочем был в очень странном и непонятном виде и, заметив Марка, видимо старался от него скрыться. Блаженный Марк, заинтересованный неожиданною встречей, погнался за удалявшимся жильцом необитаемого острова и скоро стал его настигать. Тогда преследуемый им дикий или полудикий человек, видя, что ему уже не скрыться от настигающего пришельца, стал перед ним "приседать", сгибаясь к земле, и что-то говорил ему неразборчивым и жалобным голосом. Блаженный Марк, слыша этот жалкий и слабый стон или мольбы, приостановился и сказал:
      - Не убегай от меня: я христианин и не намерен сделать тебе никакого зла.
      А приседавший дикарь ещё ниже пригнулся и отвечает:
      - Я не боюсь тебя, но стыжусь, ибо я нагая женщина, а ты муж, и потому я ухожу от твоего взгляда. Если же ты милостив и хочешь со мной говорить, то брось мне что-нибудь из твоей одежды, чтоб я могла хоть немножко закрыться, - тогда я стану к тебе лицом, и мы можем поговорить.
      Блаженный Марк имел на себе в ту пору две ризы. Одну он оставил на себе, а другую свернул комком и бросил нагой женщине, а сам отворотился. Женщина подхватила одежду, покрылась ею и подошла к блаженному Марку. Они сели, и когда разговорились, то блаженный Марк узнал от неё следующее: женщина эта родилась в простом и бедном семействе и притом родители её скоро умерли, а она осталась совершенно беспомощною сиротой. Попалась она как-то раз на глаза одному именитому и богатому человеку, который тронулся её положением, из жалости взял её к себе в дом и стал воспитывать вместе со своими детьми. У него она выросла и стала красива, и обнаружила ум, и добрый характер, и этим нашла себе такое благорасположение у своего воспитателя, что он не хотел искать для своего сына лучшей жены, как эта сиротка. Молодой человек тоже любил её и тоже не хотел себе иной невесты, но женщины-родственницы с материной стороны жениха имели непременное намерение женить "наследника всего имения" на девушке богатой и знатного рода. Это повело к большим семейным неприятностям, от которых молодой человек много страдал и, наконец, сильно заболел, но и лёжа в огне болезни всё одно повторял: "люба ми есть та, еже воспитал мой отец". Тогда, чтобы он не лишился жизни, - их соединили. Молодые супруги были вполне счастливы, особенно муж, который и после свадьбы всё ещё повторял: "люба ми есть, еже дах мой отец!" - но мать его и её родственницы постоянно старались сеять раздор в доме и поносили молодого человека за его любовь к жене, избранной им из бедного и низкого круга. Тогда эта молодая женщина, видя, что семейные смуты в доме и страдания любимого ею мужа не прекратятся, пока её видят в доме, - решилась пожертвовать собою и, для водворения семейного спокойствия, бежала из дома. Сначала она шла, куда глаза глядят, а потом плыла на корабле, но корабль разбило и её выбросило на этот самый безлюдный остров, где нашёл её блаженный Марк. Здесь она испытала холод, голод и бесприютность и вдобавок ощутила в себе младенца, которого и родила, воспитала и живёт с ним уже тридцатый год, не видя лица человеческого. Блаженный Марк видел и сына этой великодушной женщины: совсем нагой, он прятался в пещере, и был поражён ужасом и удивлением при виде третьего человека, притом покрытого одеждами.
      Следующий очерк представляет женский тип и очень энергический, и не лишённый своеобразной иронии, напоминающей русскую княгиню Ольгу в её деле с древлянами.
      29) Августа 14. В одном прибрежном торговом месте жили в большой дружбе два купца: один женатый, а другой холостой. У женатого жена была очень красивая, а при том очень умная и целомудренная, но супружеское счастье их не было продолжительно: муж внезапно умер, а красавица-жена его осталась вдовой, и как она очень любила своего мужа, то не хотела вступать во второй брак, а желала посвятить остальную жизнь служению добрым делам. Между тем её красота и известная скромность её в сожительстве с первым мужем влекли к ней многих женихов, которым она всем спокойно отказывала, советуя им брать себе в жёны девушек. Многих она так отводила; но явился один такой пылкий соискатель, с которым ей нелегко было разделаться. Это был тот самый искренний друг её первого мужа, в котором она и не подозревала, что и он увлечён её красотой, а он так "уязвился к ней страстию неисцельною, что мало не изгибе".
      Тогда эта красавица, как женщина уже опытная и не раз видавшая пред собою влюблённых, заметила томления друга своего покойного мужа и без ошибки разгадала, какого они свойства. Она признала за лучшее вывесть дело начистоту и потом оказать этому человеку помощь.
      - Друже! - сказала она ему, - я вижу, что ты сам не в себе, когда говоришь со мною. Не должна ли я из этого заключить, что ты верно имеешь ко мне что-нибудь особенное, но стесняешься сказать это. Прошу тебя, не продолжай далее такого для тебя вредного, да и для меня беспокойного состояния, потому что я не хочу видеть тебя страдающим. Скажи мне, что тебе от меня надобно, и будь уверен, что я сделаю всё как могу лучше, и над твоим признанием не посмеюся.
      Он же, услыхав такое поощрение, очень обрадовался и с откровенностью ей сказал, что пленён её красотой, почитает известные ему её душевные качества и желает взять её себе в жёны.
      Рассудительная вдова поблагодарила его за уважение, но отвечала ему, что, испытав радости брака с мужем любимым, она уже не желает второй раз испытывать того же самого с другим человеком, ибо думает, что лучшее время жизни уже не повторится, а худшее родит только сожаленья о прежнем и не составит ни для той, ни для другой стороны счастия. А потому она предпочитает не вступать в новый союз ни с кем, а будет жить для детей и для общественных забот, которые всегда достойны внимания и поглощают досуг с пользой для ближнего. Молодому же человеку она указывала на молодых, только дошедших до брачного возраста девушек, с которыми и советовала ему вступить в брак, ибо с такою он может жить в любви, свободной от воспоминаний о прошлом.